Человек одинокий. Глава - 30

  Валентина прилетела через неделю, в субботу, и сразу вызвала его к себе в офис, позвонив по телефону. Даже не отдохнув с дороги, уставшая, осунувшаяся, но при блестящем макияже и новомодной кофте, она смотрелась восхитительно!

   - Присаживайся, дружок, - приветливо сказала она, когда Толик вошёл в кабинет.
Толик сел в удобное кресло и выжидающе уставился на неё.

   - Я избавила тебя от твоей сумасшедшей, - без предисловий начала она, - Вот выписка из лечебницы, - Она протянула ему через стол лист бумаги с печатью.

   Толик прочёл резюме, внимательно разглядел печать, и молча, вернул бумагу Валентине.

   - Доволен? – спросила она.

   - Чем?

   - Свободой! – зло сказала она.

   - У меня был выбор?

   - Не смеши меня! Здесь выбираю я! Ты, кто такой, чтобы что-то решать? Тебя уже давно нет! Ты умер мученической смертью! Ты влачишь жалкое существование со своей собакой и кошкой лишь по моей милости! Я тебя вытащила из грязи и утоплю в ней же, без сожаления, если потребуется! Так что, прими реальность, как должное, и не возникай!

  - Я не возникаю, Валентина Ивановна, - осознав всю важность текущего момента, сказал Толик. Он нарочно назвал её по отчеству, с одной стороны как бы дистанцируясь от неё, с другой, чтобы дать понять свою покорность. В Валентине он увидел себя, как в зеркале, в которой не укрыться ни единой морщинки. Она вытащила наружу его сокровенное, и он не в силах был этому противостоять.
 
   - Что с тобой произошло, дружок? - продолжила Валентина, - Ты, потерявший человеческий облик, едва выздоровев, посмел пойти против меня? И я, тоже хороша! Вспомнила школьные годы, пригрела его, а он вот, каким неблагодарным оказался! Я тебе свою жизнь доверила, взяла личным водителем, доверила некоторые тайны, а ты начал следствие против меня!

   «Неужели Димон ей всё рассказал?» - мелькнуло в голове у Толика.

   - Чего молчишь, как нашкодивший школьник? – строго спросила она.

   - Я вас внимательно слушаю, Валентина Ивановна. Не смею перечить вашей искренности.

   - Ах, ты ещё издеваешься!

   - Нисколько! Я очень благодарен вам за участие в моей судьбе. А за то, что избавили меня от сумасшедшей Иры, моё двойное мерси! Теперь я могу смело налаживать жизнь со Светой! Осмелюсь предложить вам, вместе с супругом посетить наше скромное жилище и обмыть наше воссоединение.

   - Ну, ты фрукт! – искренне восхитилась Валентина, - Приглашение принимается! Скажем, в следующую субботу. Успеете подготовиться?

   - Безусловно! – ответил Толик.

   - Вот и хорошо. Пойди, займись машиной, мне работать нужно. Аудиенция окончена! Да, кстати, с этого дня я повышаю твою зарплату вдвое! Доволен?

   - Несказанно вам благодарен, Валентина Ивановна! – Толик встал с кресла, картинно поклонился в пояс, развернулся и пошёл к выходу из кабинета.

   Зарплату она мне повысила, думал Толик, сидя за рулём джипа. – Неспроста. Неужели Димон меня подставил? Или она сама догадалась? Неужели мои опасения по поводу оборотней в погонах, были вполне обоснованными? И мне ещё придётся на собственной шкуре убедиться, чем всё это обернётся. Избавившись от Иры, Валентина теперь примется за меня. Потом за Свету.

   Правда и то, что либеральный гуманизм Валентины возник не сам по себе. Видимо, мне в одиночку придётся разбираться в перипетиях этого умопомрачения, котороё неизвестно до чего доведёт. Валентина может быть, как жёсткой, так и добродушной, вот и сегодня она приняла его, как друга.

   Очень вероятно, что Димон открылся Валентине, видимо потому, что ему очень хочется стать обладателем исчезнувшего десять лет назад, миллиона. Возможно, Валентина с ним поделится, когда он её прижмёт к стенке.

 Подобными эпизодами изобилует вся история человечества, начиная с сотворения мира. Никто и ничто не в силах повернуть вспять заложенную в человеческой натуре, страсть к наживе. Такая практичность всегда оставалась важным фактором в истории человечества. Многие люди до сих пор придерживаются тех или иных представлений о своей исключительности не потому, что те научно обоснованы, а из соображений практической выгоды. И не ему, Толику, с подмоченной репутацией, искать истину в последней инстанции.