Безумный город

                «Вы хорошенько подумали?» Секретарь епархиального управления внимательно взглянул в лицо иеромонаха Серафима Опочинина, словно рентгеном просвечивая его взглядом пытливых маленьких сереньких глаз и, после утвердительного кивка пожал плечами: «Но почему? Отчего вы сами выбрали именно Заострожск? Чем вас привлёк этот городишко?» «Видите ли, тут, можно сказать, семейная традиция. Мой прадед служил в Заострожске земским врачом ещё до революции, а его сын (мой дед) много рассказывал мне о городе своего детства». То была правда, но не вся. Молодой монах не стал распространяться о том, что его прадед Всеволод Опочинин в гражданскую войну служил врачом  у Колчака и после разгрома белых был вынужден уйти в Китай, разлучившись с женой и сыном – дедом нашего героя.
               «Понятно. А сами вы в Заострожске бывали?» - продолжал допытываться секретарь. «Нет. Да это и не требуется. Я знаю обстановку в целом, а такие маленькие города мало меняются даже за целый век. Жизнь в них замедляет свой ход и всякого рода новшества запаздывают». «Но это узел железнодорожных путей. В окрестностях Заострожска скапливаются десятки поездных составов, ждущих отправки по всем направлениям не только Сибири, но и всей страны». «Так что ж с того? Какое ко мне это имеет отношение? Или я чего-то не понимаю? Моя задача, сформулированная владыкой в частной беседе, заключается в возрождении Спасо-Заострожского монастыря, но это, так сказать, сверхзадача, а пока следует приложить силы для восстановления хотя бы храма Всемилостивого Спаса и общины при нём». «Да, община уже есть» - кивнул секретарь, - «вам даже подготовили жильё – домик рядом с церковью, правда без водопровода и канализации, зато с телефоном, но я не об этом. Знаете ли вы, чем занимаются жители Заострожска?» «Нет, но полагаю…» «А-а, не знаете! Заострожцы промышляют…» Тут протоиерей понизил голос и прошептал: «Ради Бога, не сообщайте никому, что это я вам сказал». «Помилуйте! Тут какая-то тайна?» «Тайна – не тайна, вы всё равно об этом услышите. Они грабят вагоны!» «Грабят вагоны?» «Ну да». «Кто?» «Да жители Заострожска». «Кто именно?» «Все». «Все? Как это возможно?» «В наше, между нами говоря, паршивое время, всё возможно. Это вас не расхолаживает?» «Почему этот факт должен меня расхолаживать? Я на то и послан, чтобы духовно окормлять народ и исправлять грешников…» «Ну-ну! Только не говорите потом, когда захочется обратно, что я вас не предупреждал». «Ну что ж, благодарю». «Желаю вам всяческих успехов на ниве исправления этих разбойников» – пожелал секретарь уже несколько иронически, и лицо его приняло непроницаемое выражение. Он встал, давая понять, что разговор окончен и подставил щёку для поцелуя отцу Серафиму.
                Иеромонах покинул канцелярию в лёгком недоумении. Последние пять лет своей 27-летней молодой жизни Всеволод Опочинин (мирское имя отца Серафима, названного в честь прадеда) готовился к служению Богу и людям. После окончания исторического факультета Новосибирского университета в нём созрело окончательное намерение посвятить себя церкви. С этой целью он просил благословения у духовника на поступление в духовную семинарию, но тот посоветовал идти другим путём. Отвёл юношу к архиерею и тот после доверительной беседы принял Всеволода к себе иподиаконом, а через год, уверившись в твёрдом решении кандидата стать монахом, совершил над ним постриг с именем Серафим в честь преподобного Серафима Саровского. Перед новопростриженным  открывалась перспектива духовной карьеры, возможно путь к архиерейству, но он? пробыв ещё четыре года при владыке, попросился на приход. Епископ согласился не сразу. Ему не хотелось отпускать от себя усердного, благочестивого и исполнительного помощника, но решение Серафима было твёрдо, и  он добился своего.
                В тот же день отец Серафим уезжал к месту назначения с вокзала в Чите, причём весь его багаж состоял из двух небольших чемоданов. В зале ожидания он услышал объявление из репродуктора: «Граждан, едущих в Заострожск с целью наживы, просят сдать билеты». Далее проводилась ужасающая статистика: за последний месяц в Заострожске при попытке грабежа вагонов погибло такое-то количество людей. Иеромонах крепко задумался. Он с горечью констатировал, что намёки епархиального секретаря имели под собой реальную почву и ему достаётся приход в беспокойном месте. Он пожалел, что не навёл заранее справок о современном состоянии Заострожска, удовлетворившись лишь устаревшими лирическими воспоминаниями деда. А реально, что он знает об этом захолустном местечке? Заострожск небольшой город в Бурятии на границе с Китаем. Население в основном русское. Незадолго до революции в нём был открыт мужской монастырь в честь Всемилостивого Спаса, закрытый большевиками в 1925 году. Чудесная природа. Вот и всё. И уж конечно люди там теперь другие, не то, что в дедовские времена. Русский человек вообще изменился с тех пор даже внешне, это ещё А. И. Солженицын отметил.
              Священник в дороге был одет в штатское, волосы убраны под воротник, поэтому его попутчики – два крепко выпивших мужика, поначалу не признали в нём «служителя культа». «Ты зачем едешь, на работу или что-нибудь купить?» «А что вы называете работой?» «Как что, вагоны грабить». Они очень удивились, узнав о его миссии, но всё равно, даже такой дивертисмент не вызвал у мужиков повышенного интереса. Они были поглощены собственными делами, обсуждая вполголоса цены на товары и рассуждая о том, как эти товары выгоднее сбыть, хвастались доходами и планировали дальнейшие «операции», словом жили в своём мире.

                2
                Вместо обычного памятника Ленину или какому-нибудь революционному деятелю в Заострожске на станции в 1992 году стоял танк, как впрочем и во многих других городах и посёлках Забайкалья того времени. На его боку, написанный красными буквами, пламенел плакат: «Товарищ, помни, граница рядом». В воздухе над головой приезжего гостя раздалось урчание мотора, и через несколько секунд над станцией закружил вертолёт, зависая так низко, что экипаж, вероятно, мог разглядеть лица людей, сошедших с поезда. Какие-то типы криминального обличья с новенькими рюкзаками за плечами, целой группой садились во вместительную иномарку. Взревел двигатель и машина, резво тронувшись с места, понеслась к центру города. Вертолёт полетел за ней. «Омон засёк» - объявила какая-то женщина, - «сейчас проверку устроит». «То есть как?» - удивился гость, - «они, что же, погнались за машиной?» «Ну да» - подтвердила тётка, - «сейчас снизятся и дадут очередь, сначала в землю, а потом…» «Неужто по машине?» «Эти могут и по машине. Мол, выходите и покажите документы и если что, в «браслеты» и в участок…» По-видимому, жизнь в Заострожске била ключом, здесь не было места обычной провинциальной скуке.
                Отец Серафим спросил у какого-то парня нужный адрес, указанный в епархиальном управлении и записанный на бумажке. Идти пришлось через весь город, который впрочем, оказался совсем небольшим. Дома грудились типовые – совдеповские многоэтажки, очень запущенные и, можно сказать, вопиющие о ремонте. Справедливо полагая, что на новом месте его могут и не ждать, священник решил позаботиться о хлебе насущном. Первый продовольственный магазин на его пути оказался закрытым, второй тоже, но когда и третий оказался под замком, отец Серафим было немало озадачен. Лишь в конце пути ему удалось разжиться буханкой хлеба и куском сыра в какой-то крошечной палатке, торгующей по преимуществу спиртным. «Отчего у вас все магазины не работают?» - поинтересовался пришелец. Не видя собеседника, он обратился в крошечное, чуть приоткрытое окошечко палатки. После минутного молчания старческий голос проскрипел: « А потому, что все работу побросали, мать их за ногу! Раньше здесь своя пекарня была, фермы разные, а теперь все вагоны трясут. Вот моя Фроська (дочь) раньше дояркой работала. Приходит к ней председатель: «Фроськ, пойдём, коровы недоенные стоят». А она ему бац – пять тысяч кидает: «Возьми деньги и делай со своими коровами, что хочешь, а меня эти дни не беспокой». Вот и стало жрать нечего». Отец Серафим замер. Это походило на дурной сон. Городишко похож на других своих собратьев, каких множество на просторах России, но в то же время резко отличается от них, ибо его населяют особые люди, не такие, как повсюду. По улицам летает мусор, выдуваемый порывами ветра из неопорожнённых баков, фасады домов топорщатся облупившейся краской, многие окна лишены стёкол, как будто здесь прошла война или городские службы забастовали и не выполняют своих обязанностей, по крайней мере, год.
                Он двинулся дальше и вскоре подошёл к церкви. Это было довольно большое здание из красного кирпича, выстроенное в русском историческом стиле с тремя небольшими маковками-куполами, временно покрашенными коричневой грунтовкой. К его радости, храм оказался частично восстановленным – крыша блестела свежим железом, с западной части вход прикрывала массивная новая дверь. Правда колокольня оставалась разрушенной почти до основания. Храм стоял в небольшом запущенном парке, отделённый от посторонних железной решёткой. Чуть в стороне ютился не совсем ещё обветшавший домик, в котором, как догадался монах, ему предстояло жить. Войдя в незапертую калитку, он осторожно постучался в дверь домика. Послышались шаги, щёлкнул замок и на пороге появилась старушка, при виде гостя всплеснувшая руками: «Ой, вы, наверное, новый батюшка? Проходите, проходите. Ой, да что же это я! Благословите». И она протянула сложенные руки для благословения. «Бог благословит». «Идёмте батюшка. Вот сюда поставьте чемоданчики и туда, туда, в трапезную». Чувствовалось, что она рада его видеть. В небольшой комнате, важно названной трапезной, стоял обеденный сервированный стол, на котором дымились два чайника и горкой возвышался нарезанный хлеб. Старушка, назвавшаяся Антониной Фёдоровной, захлопотала вокруг гостя. «Даже в самые скудные времена в церкви всегда угостят» - подумалось монаху. Пока проголодавшийся путешественник закусывал с дороги, старуха успела доложить уму всю местную обстановку, весь здешний расклад. Хотя отец Серафим уже кое-что понял, услышанное превзошло его самые худшие ожидания.
                Жизнь в городе была по существу парализована. Отлаженные когда-то госструктуры застопорились. Не работала почта, с продуктами было очень плохо, не функционировали школы, дедсады и прочие учреждения. Учителя и ученики бросили школу. Их интересовал лишь грабёж вагонов. Сначала на это дело отправляли только детей – думали, по ним стрелять не будут, но вскоре охрана стала открывать огонь и по детям. В Заострожск был введён ОМОН, собранный по всей России. Одни прилетали, другие улетали, когда подходил их срок. Во время чаепития совершенно неожиданно неподалёку от храма раздались резкие звуки. «Что это? Никак выстрелы?» - всполошился гость. «Не обращайте внимания батюшка» - отозвалась Антонина Фёдоровна, - « это омоновцы перед отправкой салютуют». С начала этой «эпидемии» в Заострожске постоянно гибнут люди, в том числе, как уже сказано, и дети. Старое кладбище уже заполнено до придела и поговаривают об открытии нового. Убитых хоронят ежедневно, да ещё многие умирают от некачественного китайского спирта и самоубийств, которые приобретают в городе массовый характер. В бывших детских учреждениях – яслях, садах и т. п. размещаются теперь стихийные бандитские формирования, в которые входят, как дети 14-17 лет, так и взрослые. Город находится на военном положении. Днём постоянно в воздухе кружат вертолёты, повсюду патрули: государство и жители, среди которых и множество приезжих отовсюду любителей лёгкой наживы, воюют друг с другом и пока никто не одержал победу на этом жутком фронте.

                3
                Рассказ Антонины Фёдоровны окончательно поставил все точки над «и». Отцу Серафиму подумалось, что во всей Сибири, да что там, во всей стране трудно было выбрать место более неподходящее для начинающего пастыря, чем Заострожск. И в то же время, может быть, нигде настолько не нуждались в евангельской проповеди, как в этом безумном городе. Но сможет ли он, совсем ещё молодой и малоопытный пастырь просветить это стадо? Не слишком ли тяжёлую ношу взваливает он на свои неокрепшие плечи? Не бежать ли, пока не поздно?
                После завтрака и потрясающего «доклада» местной уроженки он пожелал осмотреть храм. Оказалось, церковь внутри вполне качественно отштукатурена и покрашена в белый цвет. Иконостас из фанеры, иконы на нём бумажные. Кое-где на стенах и аналоях размещались и старинные иконы в окладах и без оных, пожертвованные прихожанами, как пояснила Антонина Фёдоровна. Вместо царских врат и боковых дверей в иконостасе висели занавеси. Внутри алтаря имелось всё необходимое для совершения богослужения. Оказывается, у отца Серафима был предшественник – священник Пётр Крылатов, о чём ему, почему то не сочли нужным сообщить в епархии. На вопрос новичка, почему же он ушёл, всё та же Антонина Фёдоровна, кстати, выполнявшая при храме функции казначея, поварихи и уборщицы в одном лице, махнула рукой и сокрушённо вздохнув, ответила: «Из-за сына». «Что случилось с сыном настоятеля?» «Да то же, что и со всеми в нашем городе – на вагоны пошёл». «Вот это да! Сын священника?» «Вот-вот. И отец Пётр так же ужасался и бедная матушка! Уж он его и увещал, и ругал: «Не делай этого! Не позорь меня!» «Не буду больше, папа, не буду!» А сам снова пошёл с другими ребятами. Ну, батюшка наш не выдержал и уехал восвояси, пока не поздно. У него ещё двое маленьких детей подрастало, а матушка плакала и всё мне говорила: »Володька (старший) и их на вагоны переманит».
                По-видимому, эпидемия раскурочивания вагонов носила в Заострожске тотальный характер. Ночью новый настоятель никак не мог уснуть на незнакомом месте даже после длинного молитвенного правила. Ворочаясь с боку на бок, он всё время вспоминал рассказ казначейши и свои первые впечатления и внутренне ужасался, догадываясь,  как когда-то известный витязь у развилки дорог: направо пойдёшь – мучеником станешь, налево пойдёшь – сам потом себя презирать будешь. Как всегда в подобных случаях, когда все «человеческие» рассуждения не давали внутреннего удовлетворения и уверенности, он прибёг к испытанному средству – молитве. Накинув рясу и совершив три земных поклона, стал на колени и раскрыл молитвослов. Тихо колебалось пламя лампадки пред ликом Спасителя. Город молчал. Ни один звук не нарушал ночную тишину. Отец Серафим перевернул страницу и вдруг ясно услышал далёкую автоматную очередь. Ему подумалось, что может быть некий омоновец предупредил кого-то выстрелами в воздух, а может и нет, стрелял на поражение и кого-то уже нет на белом свете и душа отлетела… Он вздрогнул и взглянул прямо в лик иконы. В нижней её части вилась надпись, сделанная славянской вязью: «Приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененнии и Аз упокою вы…»(   ) «Я понял, Господи, я всё понял. Я должен привести их к Тебе» - прошептал монах.
                Действительность вскоре подтвердила рассказ Антонины Фёдоровны и худшие опасения священника. Вечером следующего дня в церковном домике раздался телефонный звонок (телефонный узел каким-то чудом ещё действовал). Мужской голос предложил отпеть убитого на дому. «Отчего вы не хотите привезти покойника в храм?» «Похороны за городом, в посёлке и нам так удобней. Мы пришлём за вами машину в 8 часов утра». В назначенный час перед церковью остановилась шикарная иномарка, по размером раза в полтора превосходящая отечественную «Волгу». Марку священник разобрать не сумел, но разглядел над задним бампером вычурную позолоченную монограмму с именем мастера. Автомобиль был штучного изготовления. За рулём сидел чернявый невысокий, но чрезвычайно широкоплечий и дюжий парень с коротко остриженными волосами, с толстой «голдой» на шее. «Садись батюшка» - приветливо пригласил он, распахивая переднюю дверь. Взревел мотор и авто рвануло с места, чуть ли не с первых метров набирая 100 км в час, и понеслось через город. Отцу Серафиму подумалось, что лишь ранний час и почти полное отсутствие прохожих и другого транспорта спасли их от неминуемой аварии. Машина летела, не сбавляя хода, и лишь поскрипывала рессорами на крутых поворотах. Когда впереди показался пункт ГАИ шофёр, отрекомендовавшийся Геной, и не подумал сбросить скорость. К удивлению монаха, два блюстителя с автоматами на груди, увидев их «кадиллак», демонстративно отвернулись. За те 25-30 минут, что они добирались до места назначения, Гена рассказал историю гибели своего дружка, на похороны которого был вызван священник. Их банда, или, как он выразился, «общество» (слово «бригада» тогда ещё не было в ходу) одна из самых больших и влиятельных в городе. Как известно, где крутятся большие деньги, всё продаётся и покупается. Бригадиры команд, которые занимались грабежами вагонов (причём они это называли не грабежами, а работой), находили доступ к омоновцу, который сегодня должен был дежурить и просили: «Дай нам сегодня поработать». Обычный средний омоновец не отшатывался в негодовании, а чаще всего деловито спрашивал: «Сколько вас?» «Двенадцать человек». «С каждого по десять тысяч… Даю время с 3-х утра до 15-и минут четвёртого, в 16 минут подхожу и открываю огонь. Ничего личного. Без обид». «Идёт». Трудно представить, что за 15 минут можно распотрошить два вагона, но это сплошь и рядом делается. Подгоняются грузовики, в которые закидывается товар, и машины уходят в неизвестном направлении. Разгрузить даже один вагон за 15 минут – фантастика, но люди это делают, работают, как никогда не работали, ни в Гулаге, ни на Магнитке, трудятся, как книжный Павка Корчагин, потому что нигде и никогда русские люди так не зарабатывали. Но вот произошла какая-то нестыковка: или Петька (покойник) задержался на минуту дольше, чем следовало, или охрана выслуживалась перед начальством, результат фатальный – Петька прошит пулями. «Всю обойму всадили, суки!» - сжимая кулаки, цедил Гена. У убитого остались жена и новорожденная дочь.
                Посёлок, куда привезли отца Серафима, поражал своим убожеством. Вдоль единственной узкой улицы лепились ветхие деревянные бараки. На двух единственных кирпичных домах красовались надписи «Магазин» и «Клуб». «Кадиллак» затормозил у одного из таких неказистых бараков, подъезд к которому затрудняли многочисленные припаркованные машины. Перед распахнутыми дверями барака стоял открытый гроб из дорогого тёмно-коричневого дерева, украшенный четырьмя блестящими металлическими ручками. Вокруг гроба собралась довольно значительная толпа «братков», но были и женщины и, по-видимому, соседи по бараку. Бросалось в глаза, что почти все, кроме вдовы покойного и его матери, включая женщин, были в разной стадии пьяны. Молодая вдова громко рыдала, ей вторили соседки. Мать убиенного молчала, но на её лицо было страшно смотреть. Гена, вылезший из «кадиллака», о чём-то пошептался с двумя парнями бандитского вида и, обозрев открывавшуюся картину, вернулся в салон. «Они тут долго прощаться будут. Съездим-ка пока к отцу». Полагая, что речь идёт об отце покойного, монах кивнул головой. Они отъехали всего километра на полтора и остановились  у красивого деревянного, словно из сказочный теремок, домика.

                4
                Три огромных «азиата» подняли лай при появлении чужаков. Из флигеля вышел охранник с помповым ружьём наперевес и отпер калитку. Священника проводили в дом и усадили в холле за журнальным столиком. Мебель в помещении была первосортная, в воздухе витал запах дорогого табаку, на стенах висели картины авангардистского стиля. Послышались неторопливые шаги, и в комнату вошёл стройный брюнет небольшого роста с гладко зачёсанными и напомаженными, как у итальянских мафиози из американских фильмов, с небольшой проседью, волосами. Тут до отца Серафима дошло, что это и есть «отец», причём, несомненно, «крёстный». Он протянул монаху  холодную влажную ладонь и, скользнув по лицу собеседника внимательными чёрными угольками-глазами, негромко произнёс: «Здравствуйте. Вы нам поможете, мы – вам поможем». Несколько смущённый собеседник пробормотал, что, мол, отпеть покойника его долг, но про себя отметил:  должно произойти нечто совершенно из ряда вон, чтобы решиться обратиться за помощью к подобному персонажу. Выпив предложенную чашку кофе, он распрощался с новоприобретённым знакомым, чтобы через несколько минут быть доставленному к месту погребения.
                После отпевания монах поколебался, говорить ли проповедь, но учитывая обстановку, решил пока воздержаться от каких бы то ни было речей до полного прояснения всех обстоятельств, тем более предвидя, что убиенный Пётр не последняя жертва «вагонной лихорадки». В тот же день он совершил своё первое богослужение на новом месте, а назавтра вознамерился отслужить Литургию. Пришла довольно бодрая старушка, исполняющая обязанности псаломщицы, доверительно сообщившая настоятелю, что уставу обучал её когда-то бывший регент закрывшегося Спасо-Заостровского монастыря. В компании двух столь же почтенного возраста певчих она провела всю первую службу и, хотя пожилое трио сильно дребезжало, отец Серафим был всё же рад, что певчие у него уже есть. Антонина Фёдоровна продавала свечи за ящиком. Прихожан явилось совсем мало, в основном люди пожилые.
                Назавтра в храм привезли отпевать девчушку лет 14-и, убитую при очередном грабеже вагонов. К удивлению священника, покойную сопровождала совсем небольшая группа людей, хотя в других местах в подобных случаях народу всегда много. Странно: многие из присутствующих совершенно не имели того удручённо-печального вида, какой полагается принимать в подобных обстоятельствах. В Заострожске, как это ни трагично, привыкли к детским смертям! Тут уж новый настоятель, решившись не упускать подходящий момент, сказал слово после отпевания. Он старался обратить внимание слушателей на недопустимость создавшейся обстановки, когда воровство есть норма жизни и его считают просто «работой», как всякую другую деятельность. «Братья! Я слышал, что многие ваши дети умирают безвременно, потому что в них стреляют. Это чудовищно! Это просто не укладывается в голове. Этого нет  больше нигде в мире. Опомнитесь! Чему вы приносите в жертву свою плоть и кровь, своё будущее! Золотому тельцу, маммоне, точно по Библии! Гибните сами и собственноручно умертвляете своих чад! Горе вам! Как священник это говорю. Почившей было только 14 лет. В этом возрасте ещё в куклы играют, а вы послали её за добычей. Хорошо, вы её не посылали, она пошла сама, так почему не остановили? Это был ваш святой долг! Ребёнок неразумен, но вы - то взрослые. Остановитесь сами, пока не поздно! Отбросьте ваше безумие!»
                Его слушали мрачно, но внимательно, не прерывая, но можно ли надеяться на какой-либо положительный результат в ближайшем будущем, он не знал. Когда гроб с телом покойной
вынесли из церкви, к монаху подошёл приятный человек средних лет с грустным задумчивым лицом: «Я к вам батюшка. Дело в том, что вы по существу совершенно правы, но не всегда родители подают детям плохой пример, случается и наоборот. Вот хотя бы я. Лишился работы. Ничего заработать не мог, хоть волком вой, а у сына вдруг появляются деньги. Покупает себе то жвачку, то хлопушки. «Откуда?» «Из вагонов» И так он разбогател, что мы с женой (шутка сказать) стали занимать у него деньги на продукты и всё необходимое. Скажете – это не нормально. Полностью согласен, но только где эти деньги, хотя на самое необходимое, взять? А тут ещё жена начала пилить: «Вот, ребёнок и тот понимает, что надо семью кормить, а ты ни на что не способен. Учись у сына!» Только вы батюшка не судите её, когда ЭТО случилось, она три дня пластом пролежала, не вставая, уж думал, ума лишится. И стыдно мне стало перед семьёй – юнец заработал, а я нет. И пошёл я тоже грабить вагоны. И вот однажды случилось то, что должно было случиться – моего сына, моего Мишеньку застрелили». Тут рассказчик запнулся, закрыл лицо руками, и плечи его затряслись от рыданий. Священник приобнял его за плечи: «Ну-ну! Не скорбите так! А есть у вас ещё дети?» «Да, ещё младший сын, но он у меня на вагоны не пойдёт никогда, лучше умру!» Выяснилось: безутешного отца зовут Кирилл и в церковь он стал ходить после гибели сына. «Кирилл! Помогите мне хоть вы остановить это безумие. Здесь люди, словно сказились. Ими владеет одна страсть – нажива и ради неё они не жалеют ни себя, ни детей, сами топчут самое дорогое, что есть у человека и ничто, кроме бешеных денег их не интересует». «А как их, батюшка, остановишь? Я перестал воровать, когда потерял сына, но это не всех расхолаживает, иные всё равно ходят на «железку» даже после гибели родственников и друзей». «Ну, может поговорить для начала хотя бы с начальством, чтобы хоть в детей не стреляли?» «Попробуйте, но думаю, они имеют приказ и вас не послушают».
                На другой день настоятель направился к командиру сводного ОМОН(а) в чине полковника, резиденция которого находилась в здании городского МВД. Отца Серафима принял немолодой грузный мужчина с красным обрюзгшим и злым лицом. Не дослушав посетителя, он стал отвечать резким громким «командирским» голосом, постепенно переходя на крик: « Вы говорите «не стреляйте», а как я иначе остановлю этих, как вы называете, «детей»? Это настоящие матёрые преступники!» «Здорово, сильно сказано, товарищ начальник, блюститель закона!» Несколько смутившись и наливаясь краской, полковник закричал: «Знаете, как они на прошлой неделе украли китайские мотоциклы? Вскрыли вагон, положили доску, залили бензин, завели мотоциклы и уехали на них! У нас каждый день у отделения стоит автобус с китайскими товарами, конфискованными в эту ночь! Вы только что приехали и многого не понимаете и не знаете». «А есть ли у вас приказ о стрельбе на поражение, в том числе и по детям?» Полковник побагровел так, что отец Серафим испугался, не хватит ли его удар. «Этого я вам не скажу» - прорычал омоновец, - «не обязан, но будте уверены: здесь нет никакой самодеятельности!» «Из сказанного я делаю вывод, что какую-то, пусть тайную, инструкцию вы имеете». «Можете предполагать, что вам угодно. Займитесь лучше чем-нибудь другим, лучше всего своим прямым делом» - с сарказмом посоветовал полковник,  - «а мы уж будем отвечать за наши дела». На этом разговор закончился.

                5
                С этого дня молодой пастырь начал активную борьбу с грабежами вагонов, которые в Заострожске воистину приняли характер эпидемии со всеми последствиями всех эпидемий, как в духовной, так и в материальной сфере, из которых самым страшным была смерть, не только духовная, о чём догадывались немногие, но и физическая, о чём знали все. Не проходило дня, чтобы отец Серафим не отпел хотя бы одного человека, убитого у вагонов. Каждый раз он говорил проповедь о недопустимости воровства, о призрачности счастья, купленного за деньги и т. п. Ему возражали, что никакой другой РАБОТЫ всё равно нет. «Знаю» - соглашался священник, - «но давайте посмотрим на дело с ваших позиций, оставив до времени  нравственную, вернее безнравственную составляющую. Ведь удивительно: на вагоны ходят буквально все, а обогащаются единицы. Большинство сдаёт украденные вещи за сумму, в несколько раз ниже рыночной стоимости, разбогатели немногие, а так, в основном всё проедается и пропивается. Вчера я разговаривал с женщиной, в прошлом ведущим экономистом на большом предприятии, а теперь она законченная алкоголичка и, что удивительно: не видит всей пагубности своего пути. В конце разговора она и мне предложила пойти потрошить вагоны».
                На воротах храма, а со временем и в других местах по всему городу появились воззвания отца Серафима. Он сам сочинял их, стараясь простыми, короткими, но ёмкими фразами донести до читателей весь ужас сложившегося положения, укоряя и обличая, лаская и ободряя, приводя кошмарную статистику смерти в Заострожске. На ту же тему он постоянно говорил на богослужении и при совершении треб, как в храме, так и вне его. В Заострожске отец Серафим впервые столкнулся с неизвестным ему прежде феноменом – здесь никто не боялся смерти. Нет, никто не хотел умирать – просто смерти не боялись, так как жизнь впереди представлялась слишком заманчивой, сплошным праздником, в котором нет места печали. Так ведут себя наркоманы, но в данном случае наркотическим дурманом стало сребролюбие. Это было какое-то всеобщее ослепление, страсть, доведённая до абсурда под руководством сатаны.
                Вначале, казалось, что все усилия пастыря напрасны, но постепенно у него появились сторонники – немногие сохранившиеся трезво мыслящие люди. Некоторые поплатились за своё вразумление, подобно Кириллу, смертью близких. Таких становилось всё больше. Я не описываю в подробности всех мер, предпринятых священником для искоренения зла, отмечу лишь, что они были разнообразны и энергичны. Он прибегал к помощи разных лиц, имеющих хоть какое-то влияние в городе. Не всегда его желали слушать, но некоторым слова пастыря западали в душу. И постепенно деятельность отца Серафима стала приносить плоды. Первый ажиотаж прошёл. Заработали школы, дети вновь стали учиться, но до восстановления порядка было ещё далеко. Педагоги были вынуждены просить, чтобы родители не давали детям в школу более 5000 в день, потому что ребята покупали всё, что им хотелось – пиво, сигареты, хлопушки и несли это в школу. Одновременно усилили контроль и власти. Ввели усиленное патрулирование железнодорожной станции.  Тогда грабёж стал принимать иные формы. Например, на перегоне между станциями Заострожск и Байкальск перемыкали семафор, после чего машинист был вынужден остановиться на красный свет. К составу подлетали машины, быстро опорожняли вагон и стремглав разъезжались в разные стороны. Машинист всё видел, но ничего поделать не мог. Это напоминало гражданскую войну. Только теперь пути не взрывали.
                В 90-е годы ХХ века в когда-то тихом провинциальном Заострожске сложилась уникальная ситуация – наступил массовый психоз, вроде пляски св. Витта и причиной ему была страсть сребролюбия. Ничего нового в этом феномене с точки зрения всечеловеческого опыта не было, но впервые, может быть, вся пагубность массовой одержимости проявилась на русской почве и с русскими людьми, в результате семидесятилетней селекции отчасти утратившими свой православный генотип. В похожей ситуации когда-то находился весь еврейский народ и, когда его обличали специально посланные Богом люди – пророки, иудеи их убивали. В какой-то степени для заострожцев отец Серафим стал таким пророком, а значит, его участь была предопределена. С первых дней появления ему угрожали. Вполне очевидно, что он многим перешёл дорогу, причём, как ни парадоксально, не только «потрошителям» вагонов, но и охранным структурам, некоторые члены которых, как было показано ранее, имели свой интерес в этом БИЗНЕСЕ.
                Путник, спешащий по своим делам через Заострожск в сторону китайской границы, из окна поезда может заметить небольшой скромный обелиск – камень с металлическим крестом на вершине, но конечно ему не удастся прочесть надпись на камне, если только состав не сломается и случайно не остановится на этом отрезке пути. На памятнике написано: «Здесь покоится монах Серафим Опочинин 27 лет, трагически погибший, спасая ребёнка 25 октября 1992 года». Священник прикрыл собой подростка, грабившего вагон, от пули омоновца. После этого трагического случая «вагонная война» стала замирать. С большими людскими и финансовыми потерями в ней победило государство, но как знать, может она затянулась бы ещё на несколько лет, и потерь было бы ещё больше, если б не скромный труженик на ниве Господней иеромонах Серафим.


                Май 2007