Тонкая линия, плывущая по реке 11

                11

Больше всего Михаил не любил конец месяца. В какой же адской кухне рождается месячный план! Алхимикам такого не снилось.

Все нервы вымотала эта Клавдия Ивановна. Раскричалась, как на базаре. «Я не хочу объясняться перед  дядей прокурором, у меня дети!» Дети у неё. Как будто больше ни у кого нет детей. На работе начальник должен  забывать о детях, иначе он не сможет работать. Когда на одном солидном совещании один руководитель сказал, что любого из присутствующих в зале  можно посадить без суда и следствия, поскольку нельзя сдвинуться с места, не разорвав пут  какой-нибудь строгой инструкции,  зал  грохнул аплодисментами…

Нет, Михаил не обижался на начальника ПТО Клавдию Ивановну. То же самое он сказал вчера Никите Максимовичу. С меня хватит, сказал. Сто тысяч – это не сто  рублей, где мы  их возьмём?

«А где раньше брали?»

«Но когда-то же надо с этим кончать!»

«Надо. Но разве рабочие виноваты, что мы их  не обеспечили материалами?»

«А мы разве виноваты, что у кого-то завод остановился?  Что нам не поставили нужное оборудование?

И ведь  в конце концов наскребут же они эти сто тысяч, никуда не денутся, выполнят план на  сто целых, одну десятую процента. Но без таблеток это не обходится.

«С Клавдией Ивановной будешь говорить сам, - сказал Михаил. – У меня уже нет сил».

«Хорошо. Но она и меня не слушает».
«Потому что надоело».
«Конечно надоело».
Помолчали.
«Да, всё забываю. С Королько  ничего не случилось?»
«А что с ним может случиться?»
«Сон странный снился. Будто он попал под поезд, и ему отрезало голову».

Никита Максимович устало улыбнулся.

«Насмешил…  С такими, брат, ничего не случается. Сегодня звонил: как, мол, что? – Никита Максимович откинулся на спинку кресла. – Плана,  говорю ему,  не будет, просчитали с главным инженером – сто тысяч не хватает. А он засмеялся и говорит: юмористы вы с  главным инженером. Так что мы с тобой юмористы. Но послушай дальше. Сто тысяч, говорит, - это чепуха. Вы должны дать ещё двести тысяч сверх плана. Тебе, спрашивает, ещё  с а м  не звонил? Нет, говорю, не звонил. Ну, жди, позвонит. Вот так! – закончил Никита Максимович. – А ты говоришь, сто тысяч…»

«Ну нет!  Ихний план мы вытягивать не будем».

«Я  ему так и сказал. У меня, говорю, есть дети, и перед дядей прокурором я объясняться не собираюсь. Так говорила тебе Клавдия Ивановна?»

«Слово в слово».

Никита Максимович рассеянно стучал пальцами по крышке стола,  и Михаил подумал, что ему сейчас  больше всех не сладко. Это он так ответил Королько,  а от  с а м о г о  так легко не отделаешься, тот много говорить не любит.

«В общем даём план и ни рубля больше, - сказал Никита Максимович.  – Пусть подоят другие СМУ».

Вспоминая этот разговор, Михаил совсем не был уверен, что обойдется этими ста тысячами. Посмотрел на часы: черт знает, куда ушел день! Трепал нервы себе и другим, не успел даже пообедать. Чай там есть? Он выглянул в приемную, но секретарши уже не было. Естественно: семь часов. И сигареты, как на грех, кончились.

- Михаил Дмитриевич, можно?
Прораб Скворцов. Будет жаловаться на Клавдию Ивановну.

- Заходи. Курить есть?

Скворцов, могучий парень в пиджаке из кожзаменителя, протянул пачку «Ту», закурил сам.

- Клавдия Ивановна сказала взять сто тысяч из будущего месяца. А потом что я буду делать? Посажу участок на мель.

- А ты забыл, как выручали тебя, именно твой участок?
- Я-то не забыл,  но…   чтоб вы были в курсе дела, а то потом я же и виноват останусь.
- Я в курсе дела.
- Ну, ладно. Я пошел.
- Что с краном?
- Поломка была. Уже сделали, работает.

За прорабом закрылась дверь, и Михаил улыбнулся: значит, начальник уговорил-таки Клавдию Ивановну, и  теперь уже про детей выслушивает она сама…

Зазвонил телефон.

-  Ты не забыл, что пообещал любимой супруге  проводить её на вокзал? – улыбнулась на другом конце провода Ольга.
- В девять, да?
- В девять. Ты когда подъедешь?
- Скоро. Приготовь что-нибудь поесть, я голодный.
- Всё, Миша, готово, приезжай. Даже отвальная есть. Так что если время позволяет,  поставь машину в гараж. Давай. Мы с Анной ждем.

А что? Поставит он действительно машину в гараж. Сколько сейчас?  Успеет. Дело не в рюмке. Пусть отдохнет голова и поработают ноги. А то начинает расти живот, как у Эдика.

Ох  этот Эдик! Он тогда выспался, встал в пять часов утра, разжег костер и начал орать песни. Они с Валентином чуть его не утопили. Пригляделись, а он хороший: добавил с утра пораньше на старые дрожжи.

«Как же ты будешь ехать?»
«Мы завт*га поедем. Еда есть, выпить есть – надо быть ду*гаками, чтоб уезжать. Куда то*гопиться?  Сегодня выходной».

Подумали и топить Эдика не стали: действительно, чего торопиться?

«Хорошо, - сказали. – Поедем завтра утром. Но ты можешь помолчать, не петь? Дай хоть немного поспать».

«Всё *гавно птицы поют!»
«Птицы пусть, а ты не смей!»

Эдик пообещал и стал готовить завтрак, поминутно бегая к женской палатке  за консультацией.  Те его тоже чуть не утопили. Так и не дал никому поспать.

Весело с Эдиком, молодец…

Михаил закрыл гараж и пошел домой, наслаждаясь полузабытым счастьем  просто пройти по улице. Некогда  стало ходить. То работаешь, то пялишь глаза в газету, то уткнешься в этот дурацкий ящик.  Его деду, чтобы  узнать, что делается в соседнем  селе, надо было сходить в это село. А теперь является к тебе диктор прямо в хату  и начинает рассказывать про остров  Мадагаскар. И ты слушаешь. А как же! Интересно  знать, что  происходит на острове Мадагаскар. Где он, кстати, находится? А, вот где: если стать на южном полюсе и смотреть в сторону Африки, то он чуть правее. Небольшой такой, как слива.

Всё стало близко. И города,  и страны. Но вот парадокс:  про своего соседа по площадке он знает меньше, чем про остров Мадагаскар…

Бегут, бегут люди. Одни в одну сторону,  другие в другую. Значит, не на пожар. Или у каждого свой, маленький пожар? Портативный такой? Сейчас модно всё иметь  портативное. Даже чувства. Это удобно. Как ты с большим чувством втиснешься, скажем, в автобус? Так и будешь стоять на остановке, как дурень с торбой.

Повезло Ольге. Пусть съездит в Киев. Он и сам с удовольствием бы  поехал. Зашел бы в институт, побродил возле общежития…

Нет. Сначала пошел бы на могилку к Генке, а потом всё остальное.

Интересно, какова судьба Наташи? Петька, наверное, знает, а он должен быть в Киеве, отец его там устраивал. Обязательно нашел бы Петьку, чтоб  расспросить  и про Наташу,  и про других. Почему-то  с годами хочется больше знать о сокурсниках.

Может быть, вот почему:  взвод идет в атаку и в суматохе некогда смотреть по сторонам. Но вот бой затих, и хочется увидеть тех, с кем поднимался: кого-то нет, а кто-то стал героем.

Ты, Михаил, героем не стал. У тебя, правда, и цели такой не было, но  плох, говорят,  тот солдат, который не стремится стать генералом…

- Ты на машине? – спросила Ольга, когда он вошел в квартиру.  Возле вешалки стоял собранный чемодан.
- Нет, поставил.
- Правильно сделал, автобус подходит к самому вокзалу. Ну, садимся. Анна,  где ты? – Ольга была возбужденной и металась, как метеор – Как там у тебя?
- Да как… Делаем план.
- Бедняжка, - посочувствовала она. – Мы тоже сегодня целый день химичили, не знаю, что получится, до сих пор там сидят. Ой, я такая довольная, что еду, аж неудобно. Честное слово. Устал? Ну, мой руки, садимся. Анна, ты где?

- Я здесь, мама.
- Режь хлеб, садимся, времени мало. Лучше на вокзале подождем.
- Что ты, мама, забегалась? Без тебя поезд не уедет. Не посмеет.

Ольга ввернула штопор в винную бутылку, хотела открыть, но остановилась.

- На! – протянула Михаилу. - Забыла, что в доме мужчина объявился. Анна, не  забывай кормить отца, а то  его не заставишь – он и будет ходить голодный. Буду звонить, проверять.

- Если на звонок никто не откликнется,  – сказал Михаил, - знай, умерли с голоду.  Сходишь в Печерскую лавру, поставишь две свечки. Тебе налить? – спросил Анну.

- Наливай, -  махнула рукой Анна. – Не каждый день маму в Киев провожаем.

- Да, Киев… Миша, неужели ты не мог отпроситься на недельку? Как было бы хорошо!   Двадцать три года. Аня, я была такой, как ты, можешь представить? Как так получилось, Миша? Где только ни были, а в городе нашей юности – ни разу.

- Один раз были проездом.
- Ну что это! С поезда на поезд.  Видели только вокзал. Всё! В отпуск едем в Киев. Хоть на неделю!

Ольге было неловко от переполнявшего её счастья. Ей очень хотелось поехать вместе с мужем, но он с их вечной строительной запаркой не смог, и теперь ей хотелось одарить его хоть будущей радостью. Да и почему бы им не поехать? Обязательно поедут!

- Я буду звонить, - говорила Ольга – Ты меня поняла, Аня? Чтоб каждый день готовила что-нибудь горячее. Кроме чая! А то я вас знаю. Каждый вечер буду звонить, - повторила она.

- Не надо звонить, - сказал Михаил. – Мы как-нибудь  обойдемся без столичных  указаний. Когда тебе звонить? День занят, а вечером сходи в театр, картинную галерею, на концерт. Чем нам по телефону концерты устраивать. Правда, Аня?

- Конечно, мама. Папа, как всегда, прав.
- Что значит «как всегда»? – «возмутилась» Ольга.

- Я оговорилась. Я хотела сказать, «как никогда».

- Во-от. Что?!  Ох, разболтались вы у меня. Приеду – возьмусь за вас. Ладно, сколько уже? – посмотрела на руку. – А где мои часы? Ты не видела моих часов? – И побежала искать.
- Кажется, на серванте! – крикнула вдогонку Анна. – Мать на седьмом небе…
- Конечно. Надо как-то съездить, и тебя взять с собой. Тоже поедешь на вокзал?
- Не знаю. Надо?
- Не обязательно. Можешь заняться своими делами.
- Как мама скажет.
- Нашла, - прибежала Ольга. – Всё равно что-нибудь забуду.
- Плащ взяла?
- Плащ взяла.
- Зонтик?
- В сумке.
- Сумку не забудь.
- Мама, а где ты будешь жить?
- В гостинице, наверно. Зайду к Нине Павловне, - посмотрела на Михаила. – Если она жива.
- Да… она уже тогда казалась старухой.
- Угу. А ведь ей было, как нам сейчас. Ой, отец, какие мы старые!
- А ты, мама, зайди  там в салон красоты…
- …и пересади кожу оттуда, где морщин нету, да? – засмеялась Ольга.

- Нет, пересаживать не надо. Они просто натянут кожу. У нас одна преподавательница так сделала. Её, правда все называют  Фантомасом, но выглядит она молодо, и никто не знает, сколько ей лет. Только рот у неё плохо закрывается.

- Перетянули кожу? – удивился Михаил.
- Слушай ты её! – сказала Ольга. – Она же смеется.
- Ты смеёшься? – спросил Михаил.
- Вы чё, как маленькие! Элементарная операция. Даже кино такое было французское, там одной мадам нос укоротили.
- А язык не укорачивают? – улыбнулась Ольга.
- Про язык не знаю, а нос укорачивают.
- Нос у матери нормальный, - сказал Михаил. – А вот язык… Ты сама зайди  и поинтересуйся, откуда Анне знать, укорачивают язык или нет.

- Вот именно, - сказала Анна.

Ольга  взяла полотенце и шлепнула и мужа, и Анну.

- Зато я буду в Киеве, - сказала она. – Дурносмехи. Всё, собираемся. Ты тоже поедешь?
-Как  скажешь, мама.
Ольга чмокнуло её в щеку.
- Оставайся. А то будете всю дорогу над матерью насмехаться. Я лучше с вами расправлюсь поодиночке. Ты помнишь, что тебе наказано?
- Помнить-то помню, но когда готовить, если ты будешь весь вечер висеть на телефоне?
- Вот именно, - сказал Михаил.
- Обормоты.  Где полотенце?..

Михаил уже стоял с чемоданом. Ольга вздохнула, повела вокруг глазами и впервые за сегодняшний вечер стала грустной. Подошла к дочери, обняла.
- Не болейте тут…  Занимайся, корми отца. - И промокнула платочком глаза.
- Ну-ну, мама, как будто на Северный полюс уезжаешь. Всё будет хорошо. Счастливо тебе. И звони, - добавила Анна, грустно улыбнувшись. Ей  передалось настроение матери.

Ольга закивала головой, взяла сумку  и поспешила за Михаилом.
***
До прихода  поезда оставалось пятнадцать минут, и они с автобуса прошли сразу  на перрон.  Михаил поставил чемодан на асфальт.

- Как ты его будешь таскать? Когда мы с тобой поженились, у нас всё барахло, твоё и моё, весило меньше.

- Миша, документация, в основном. Ну и…  жена твоя хочет быть красивой! Это вы в одних штанах можете  десять лет ходить,  а мы на руб дороже.
- Носильщика возьмёшь.
- Ничего, здоровая  кобыла, выдержу. Вот оттуда будет тяжело! Мы же, бабы, ни с чем не разминёмся, и в зубах придется тащить, так что имей это в виду.

Михаил закурил.  В мыслях он был в Киеве. Шел по Крещатику, ел на Сенном базаре пирожки с ливером, сидел с Генкой на берегу Днепра, вглядываясь в невидимую тонкую линию, плывущую по реке…

- Знаешь, Миша, меня волнует Анна, - сказала Ольга. Все её мысли были, наоборот, дома. – Не кури на меня! Стань с этой стороны… С нею что-то творится, я чувствую. Сегодня она была веселая, жизнерадостная, но она не всегда такая.

- Это  естественно, настроение…
- Нет, - нетерпеливо перебила Ольга. - Я  её больше вижу, чем ты. Она изменилась. Я за нею иногда украдкой наблюдаю и вижу: она что-то  думает, думает, и глаза  такие невидящие, мне аж страшно становится.

- Как может человек не думать? А ты в её  возрасте…
- Нет, Миша, не то. Я за нею уже недели две наблюдаю. И – дома она почти каждый день.

- Долго гуляла – плохо, дома – плохо. Время такое ответственное, занимается.

- Время-то время… Я думаю, не случилось  ли  у них чего с Денисом. Я пробовала с нею  говорить – она смеётся и всё. Может, ты с нею поговоришь, Миша?  Она тебя, по-моему, больше любит.
- Такое скажешь!
- Я знаю, что говорю. Ты присмотрись  к ней, Миша. Что?  Объявили мой поезд?
- Да.
- Какой путь?
- Третий.
Поезд стоял пять минут, пассажиров было немного, и Михаил успел занести чемодан в купе.
- Так не забудь наш разговор, Миша, - сказала на прощанье Ольга, проводив его к выходу.
Поезд тронулся, и они помахали друг другу рукой. Радости на Ольгином лице не было.
«Ничего, - подумал Михаил. Полдороги  будет думать о доме, а остальные полдороги – о Киеве. Это как меж двумя магнитами».

Удалялись, словно убегала вереница утят, вагоны. Завтра Ольга будет в Киеве. Вытащит свой тяжелый чемодан на привокзальную площадь и  станет ловить такси. Таксист откроет багажник,  возьмет чемодан и качнет головой, удивляясь  неожиданной тяжести. А потом машина, описав полукруг,  помчится вниз.

Проводив взглядом Ольгино такси, Михаил  пересел на собственный транспорт и вмиг оказался в комнате общежития. Петька спал, а Генка читал Достоевского. Он не стал им мешать и немного побродил по улицам города, зашел даже к Нине Павловне. Она нисколько не постарела, была такой же и очень  ему обрадовалась.
«А Оленька?» - спросила  Нина Павловна.
 «Она приедет завтра, собиралась зайти к вам».
«Ой,  а когда, не знаешь? Весь день буду сидеть дома, ждать. Как  она?»
«Всё хорошо. У нас взрослая дочь. Аня. Очень похожа на Ольгу». – О ноге говорить не стал.
«Ну, садись, чаю попьёшь, что ж я тебя так встречаю…»
«Спасибо, Нина Павловна, я на минутку». Уходя, он посмотрел в открытую дверь спальни, постель почему-то была  не  убрана и казалось, что сейчас оттуда выйдет Ольга в сорочке…

Потом он постоял с Наташей у Генкиной могилки, видя его при этом в звездном костюме  во главе комиссии.

Динамик извещал о прибытии киевского поезда, и он увидел Ольгу.  В одной руке у неё был тот же чемодан, в другой – огромная сумка, под мышками – коробки, а в зубах  она держала  авоську…

«Вот так, - подумал Михаил. – Ольга не доехала ещё и до следующей станции, а я уже и  в Киеве побывал, и встретил её здесь, вернувшуюся домой». Интересно,  где человек живёт больше:  в настоящем, прошлом или будущем?  Этот вопрос показался Михаилу вовсе не праздным, во всяком  случае он бы на него ответить не смог. Человек находится внутри какого-то безграничного мира, но в то же время мысленно может мгновенно попасть в любую его точку. Нет, разумом невозможно охватить размеры вселенной;  она настолько огромна, что может поместиться только в душе…

Анна сидела на диване с книжкой. «Учебник или так?» – подумал Михаил.
- Поезд не опоздал? – спросила она, потягиваясь.
-Нет,  строго по  расписанию.
- Мама больше не плакала?
- Нет, но она очень переживает за тебя.

- А чё за меня переживать? – Михаилу показалось, что дочь насторожилась.
- Просто. Время такое ответственное. И вообще. У тебя всё в порядке?
- У меня, папа, всё в порядке. – И уткнулась в книгу. – Будешь смотреть телевизор?
- А что  там?
- Не знаю. Если будешь смотреть, я пойду в свою комнату.
- Сиди. На машине когда будем учиться?
- Думаешь, я сумею?
- Ты же видела в цирке – медведь ездит.
- У тебя разве есть время?
- Найду.
Анна ничего не ответила, она снова читала или делала вид, что читает.
Михаил ушел на кухню и закурил. Мимоходом отметил, что Анна всё убрала, вымыла и сложила посуду. Наверное, он зря сказал о волнении матери. А может, и не зря. Если ей есть что сказать, то она теперь знает, что её слов ждут.

На  него навалилась усталость. Сказывались тяжелый день, проводы Ольги. Завтра рано вставать, и день будет не легче. Спать.
***
Ольге казалось, что город изменился мало. Где-то под землей   сновали поезда метро, стройки шагнули за окраины, но что ей до этого? В центре город был прежним – те же улицы, те же дома, во всяком случае  главные улицы и главные дома – прежние. Она вертела головой, смотрела на то, что было ей знакомо, и находила его везде.

- Вы, наверное, здесь впервые? – улыбнулся её провинциальным манерам  молодой симпатичный водитель (ей сегодня все казались симпатичными).

-Двадцать лет назад я здесь училась.
- Многого  не узнать?
- Нет, всё узнаю. – И добавила, улыбаясь: - А что не узнаю, того и знать не хочу.
- Да… - неопределенно сказал водитель.
Ярко светило солнце; строго, будто в почетном карауле, стояли дома с нарядными витринами, и Ольга была благодарна городу за такой радушный прием. Значит, город помнит её так же, как  и она его.

Ещё дома, собираясь в командировку, Ольга знала, что встретится с Юрием. Юрий уже два года работал в министерстве, занимал  важный пост. Приходили подписанные им бумаги. Один раз она даже разговаривала с ним по телефону, когда он звонил начальнику, а того не оказалось на месте. Разговор был почти целиком деловым, кроме обычных в таких случаях «Сколько лет, сколько зим!», «Ну, как жизнь?» и тому подобного.

Вопросы, которые предстояло ей решить,  относились к компетенции Юрия, то бишь Юрия Николаевича, так что их встреча неизбежна, и это придавало её поездке дополнительное волнение.

Хотелось ли ей увидеть Юрия? Да,  хотелось. Как только она узнала о поездке, то сразу задала себе этот вопрос и ответила на него именно так.  Она даже не придавала особого значения тому, что  у Юрия, должно быть, осталась на неё обида. Что же старое поминать? Она его любила, и разве виновата, что так получилось? Такова жизнь, и Юрий, конечно, это понимает.

Жизнь коротка, но достаточно длинна для того,  чтобы о многом подумать. Ничего плохого не может она сказать о Михаиле, но что ж лукавить, разве она иногда, в трудные минуты  их жизни, не ставила на его место Юрия и не считала, что с ним была бы более счастлива? Так что никто точно не знает, кто больше потерял от их разрыва – Юрий или она сама. Не исключено и другое, что оба выиграли. Во всяком случае  она всегда желала Юрию семейного благополучия (из того телефонного разговора знала, что  у него  двое детей) и хотела, чтобы у него была добрая и любящая жена; ну, разве что  лишь чуть-чуть похуже («Прости  меня, Господи!»), чем она сама…

Нет, их встреча может быть только самая дружеская, встреча старых друзей. Не без того, конечно, чтобы над чем-то взгрустнуть, над чем-то посмеяться -  всё-таки полжизни прошло.

Впрочем, что она размечталась? Может, они и не увидятся: уехал в отпуск или в командировку. Как будто у него только и забот, что увидеть свою первую любовь.

Ольга поднялась по лестнице, застеленной  коврами. Даже неловко  было топтать такое великолепие, и это нарушало координацию движений. Зашагала тверже лишь тогда, когда представила, что идет по коридору своей конторы.

Девушка с ярким маникюром прочитала  её командировочное удостоверение, заглянула в свои бумаги и посмотрела   в лицо.

- Ольга Петровна? Юрий Николаевич  просил вас срочно зайти по приезду к нему. Пойдемте.

Девушка быстро и долго петляла по коридорам, и Ольга еле поспевала за её  зеленоватым пиджаком из неизвестного даже ей, Ольге, материала. Наконец они оказались в приемной.
- Юрий Николаевич у себя?
- Он занят, - ответила не отрываясь от машинки женщина Ольгиных лет.
- Вы немного подождите, - сказала  девушка, показывая на кресла. – Он просил доложить. – Эти слова девушка, уходя, адресовала секретарше.

Женщина продолжала печатать, и Ольга подумала, что она последней фразы не слышала. Однако ошиблась.

- Как доложить?
- Что? А!  - Ольга назвалась, и секретарша подняла трубку.

- Юрий Николаевич, к вам на прием Калашникова Ольга Петровна. Хорошо.  Подождите немного, - сказала она Ольге.

Пока женщина докладывала, Ольгу охватило  волнение, и она с облегчением услышала, что надо подождать. Ей захотелось взглянуть в зеркальце, поправить прическу; она открыла сумочку, но постеснялась этой   ни на кого не смотревшей, но всё видящей и слышащей женщины.

Прошло  несколько минут, и ей показалось, что она сидит уже с полчаса.  Сколько же можно ждать? Юрий терял себя в её глазах. Неужели он этого не понимает? Высокое начальство… Да плевать она хотела! Миша, между прочим, сразу нашел бы время. Главное, знал, значит, что  она приедет,  предупредил своих гончих, чтоб привели к нему, и заставляет ждать:  прочувствуй, дескать, кто ты и кто я, и знай, кого ты потеряла. Дурак набитый.

Она вытащила из сумочки зеркальце, помаду, поправила прическу.

Если бы ей сказали, что ждала она всего семь минут, она бы ни за что не поверила.

Из кабинета вышли двое навзрачных мужчин, и это ещё больше  усугубило вину Юрия.

Услышав звонок и подняв трубку,секретарша кивнула:
- Заходите.

Заходить Ольге не хотелось. Но она приехала не в гости к институтскому другу, а на прием к своему начальнику.

Запутавшись с двойными или тройными дверьми, она вдруг увидела прямо перед собой Юрия. Расставив для объятий руки, он смотрел на неё такими радостными глазами, что Ольга растерялась, настолько это не вязалось с её недавними мыслями. Видя её нерасположенность к горячей встрече, Юрий пожал ей руки и всё же  прикоснулся губами к её щеке.

- Ты не представляешь, как я рад.  Извини, что заставил ждать, никак не мог выпроводить товарищей. Ну, покажись, какая ты. – Юрий на шаг отступил. -  Не берут тебя годы. Такая же красивая.

- Наловчился! – улыбнулась Ольга.  Она уже оттаяла, и считала свои мысли в приемной несправедливыми.  – Раньше ты был скупее на комплименты.

- Раньше я дурак был, - сказал Юрий. – Но что ж мы стоим в дверях,  проходи. – Он усадил её в кресло и сел напротив. – Рассказывай.
- Что рассказывать?
- Как? Двадцать три года прошло.
Ольга засмеялась.
- Извини, я совсем  обалдел. Где ты остановилась?
- Пока нигде, только с вокзала.
- Так… Мы вот что сделаем. Сначала устроишься. – Он пересел за стол, уставленный хитроумной аппаратурой, и распорядился насчет гостиницы. Ольга удивилась, насколько молниеносной была метаморфоза с его голосом: за столом говорил человек,  распоряжения которого не обсуждаются.

Юрий мало изменился. Просто всё стало как бы массивнее: скулы, подбородок, плечи. На нем был  светлосиний  костюм-тройка с галстуком под цвет костюма, белая рубашка. Костюм сидел так безукоризненно, что  трудно было поверить, что он куплен в магазине. Впрочем, Юрий всегда умел выглядеть элегантно в самой простой одежде; наверное, это зависит не от одежды, а от человека.

- Значит, так. -  Перед нею  снова был мягкий, любезный мужчина. – Насколько я припоминаю, мы с тобой ни разу в жизни не были в ресторане. Приглашаю тебя сегодня на ужин. Что ты так смотришь?
-  Давно не видела, - улыбнулась Ольга.
- Ты не рада нашей встрече?
- Ну что ты! Я очень рада.

На его столе поминутно звонил телефон или разные телефоны. Он не обращал на них внимания, но иногда  извинялся и брал трубку, словно различая звонки по голосу. Было непонятно, как можно  под такой перезвон работать.

- Как ты выдерживаешь? – посочувствовала Ольга. - У меня уже в ушах  звенит. Ну, я пошла?

Юрий проводил её до дверей.

- В семь часов я за тобой заеду.

Покружив по коридорам, она выбралась на улицу. «В ресторан…»  Это не шутка. Надо как следует одеться.  А Юрий всё-таки молодец, зря она  плохо о нем подумала; на такой высоте не очень-то собой распорядишься. Это как альпинист на восхождении: хочешь, не хочешь – надо карабкаться вверх, потому что одной веревкой связаны. А вернёшься вниз – скажут: слабак.

Ладно, всё это досужие мысли, дорогая. Ты думай не о нем, а о своей скромной особе. А скромной особе что надо? Забрать  с вокзала вещи и устроиться в гостиницу.  Нет, лучше наоборот. Чемодан – потом. А ещё и платье погладить надо. А  ты идешь, прохлаждаешься. Шире шаг, уважаемая, это столица, а не твой задрипанный городишко.

У стойки администратора  стояли, ожидая чего-то, человек пять. Еще несколько человек  сонно сидели на дерматиновых диванах, в креслах. И везде сумки, чемоданы. Хорошо, что не приперла свой. Подождав и увидев, что  у дежурной никто ничего не спрашивает,  она подала листочек со своей фамилией, именем и отчеством (так велел Юрий), и дежурная протянула бланк для заполнения. Рядом стоявший мужчина шумно, как паровоз,  вздохнул, и столько в этом вздохе было  злости, что Ольга даже побоялась на него взглянуть.
- Женщина по брони, - ответила на этот вздох  дежурная.
- А разве я вам что-нибудь сказал? – презрительно посмотрел мужчина и отошел от окошка, чтобы и не «сказать».

Номер был отдельный, с телевизором,  душем, туалетом, даже телефон на столе.
Она деловито всё обследовала,  крутнула краны с горячей и холодной водой, отвернула покрывало и пощупала бельё, притронулась к телевизору. Ну, держите меня! – и со всего размаха плюхнулась на поролоновый матрац. Кровать жалобно скрипнула , и Ольга выругала себя: «Падаешь, корова! В тебе небось пудов пять, а современная мебель  требует деликатного обхождения».
               
                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ