Добрые люди

                Добрые люди



      Комната небольшого размера, площадь которой не превышала пятидесяти квадратных метра, заполнена служащими до отказа. В конторах «Разноэкспорта», как и в любом другом внешнеторговом объединении, недостаток рабочих площадей, скученность людей считалось нормой. Служащие Внешторга не сетовали и не роптали (в открытую) на тяжелые условия работы. Изначально попасть в систему Внешней торговли было делом не простым, «с улицы» не брали, нужны были хорошие рекомендации либо партийных органов (КГБ не в счет), либо промышленности, а если и удавалось кому-нибудь просочиться в заветные пенаты, то претендент должен был пройти такое сито отбора, что к концу проверок душа выворачивалась мехом на изнанку.  У каждого человека стремящегося попасть в заветные «Двери» подспудно присутствовала тайная мысль – шагнув в эти двери, ты попадаешь почти, что в Рай, называемой «заграницей». И если тебе повезет, дальнейшая твоя судьба будет конечно зависеть от многих людей, многих факторов, где-то придется прогнуться, где-то нагнуться, где-то что-то «лизнуть» (многие это делают с удовольствием), где-то кого-то предать (и это делают тоже с удовольствием), тем самым расчищая себе столь желанный путь к мнимому благополучию. Вот только несколько причин, по которым люди терпят неудобства, лишения, унижения и оскорбления. Нормальному человеку без связей, без поддержки и без опоры, сложно лавировать в этом уродливом бурном водовороте. Многих порядочных людей система просто выплевывала на улицу, иногда умудрялись необоснованно отбирать партийный билет, тем самым коверкая жизнь человеку. Выгнанному из системы человеку остается один путь – идти работать водителем трамвая или троллейбуса.
      Руководство объединений особо себя не озадачивало об организации рабочих мест и не столь внимательно следило за санитарными нормами (квадратными метрами на человека), но иногда помещения забивали народом так, что если бы кому-нибудь из начальников, пришла в голову мысль подсадить еще одного человека, то его пришлось бы сажать кому-нибудь на плечи. В жаркие летние дни в помещении было не продохнуть, кондиционеры, в то время, были большой редкостью, и чтобы выжить приходилось нараспашку открывать все окна. Если кондиционеры были большой редкостью, то век компьютеров просто еще не подошел и в этой связи в комнате стоял неистребимый шум печатающих машинок. Изредка наступал кульминационный момент, когда «стучать» на машинках начинали все инокорреспонденты, инженеры, товароведы, эксперты и секретари, кто-то пытался связаться по телефону с иностранной фирмой в Латинской Америке,  усиливая тембр голоса переходящего на крик, свято веря в то, что его услышат на том конце провода. В этот момент даже импортные бируши не помогали, требовалось защищать уши, чем-то более серьезным. В период зимних холодных дней, городские теплосети, так поддавали жару в отопительные системы, к ним еще подключались молодые разгоряченные тела, пропитанные творческим энтузиазмом, при этом, они выделяли такое количество тепловой энергии, что в пору снимай пиджак, раздевайся догола и приступай к парной процедуре. Под высоким потолком медленно сгущалось невидимое облако смешения запахов Шанель № 5, Чарутти, изредка Пако Рабама, непромытого человеческого тела, печатаной краски, запаха образцов кожаной обуви, трикотажных изделий, смешения красок рекламных проспектов и многого другого не отличимого в общем колорите душного пространства. В результате такого убийственного замеса образовывалась такая воздушная масса, которая была похлеще химической атаки 1914 года. По мере того, как ядовитое облако опускалось вниз, постепенно придавливая всех к полу, служащие уже избегали долго находиться вертикальном положении, стремясь найти спасительный стул. Критическая масса «яда» достигала наивысшей точки, срочно требовался свежий воздух, распахивались настежь окна (и это все происходит зимой) и кто чем может, размахивает над головой, осуществляя тем самым принудительный обмен воздуха. Наконец-то можно вздохнуть полной грудью.
      Десять человек, кадровых внешторговцев «Разноэкспорта», в упорном труде борясь с шумом, духотой и теснотой, ковали благополучие и процветание нашей страны, внося свой скромный посильный вклад, формируя внутренний и внешний валовой продукт в одной посуде. Одна из многочисленных контор специализировалась в закупке обуви и трикотажных изделий. Все стеллажи были завалены образцами, единственным прибором, определявшим полное насыщение стеллажей и полок, являлась пыль,  накопление её на образцах свидетельствовало об их ненадобности и, следовательно, они подлежали или передачи на предприятия производящие подобный товар, либо (если это детские изделия) в детские дома. Из-за постоянной перегруженности полок, какой-нибудь образец, неожиданно, нет-нет да рухнет кому-нибудь на голову. Восторга от таких чудес, конечно, не было, зато озлобленности, хоть отбавляй. Человек такая субстанция, что привыкает ко всему, но к одному, ни как не могли привыкнуть сотрудники конторы, к нетерпимому запаху давно нестиранных носков. Но прежде чем продолжить эту историю необходимо сказать несколько слов о нашем «Герое».
      Степан Клевцов мужчина средних лет, при росте под два метра выглядел удивительно непропорционально сложенным человеком. При таком росте, размер его костюма не превышал 48 и, конечно, был смехотворно маленьким, узкие плечи и длинные руки, торчащие из коротких рукавов, придавали ему вид огородного пугала качающегося в такт налетающего ветра. Затрапезность внешнего вида наводила на мысль, каким же образом мог попасть в систему Внешторга этот человек, загадка оставалась неразгаданной. Вечно всклоченные непромытые волосы, замызганный костюм, давно не стираная рубашка, галстук с неярко выраженными пятнами, не единожды использовавшийся в качестве салфетки, несуразные ботинки такого же 48 размера, как костюм, а завершалась картина описательной части человека в несвежем «футляре», еще одним отталкивающим элементом у Степана полость рта из которого несло тухлятиной, как из мусорного бочка, да и с наличием зубов дела обстояли не так хорошо. Своим коллегам по работе помимо перечисленных «прелестей», он доставлял одно весьма сильное неудобство, от которого мучились все в комнате. Обувь у Степана была всесезонная и, похоже, в единственном экземпляре, да и сносками была беда, стирал он их не часто. И когда становилось совсем жарковато в помещении, Степан потихоньку под столом снимал столь ненавистную обувь. Ближайшие сотрудники, столы которых примыкали к столу Клевцова, мгновенно реагировали, не отклоняясь в сторону, а просто, как подкошенные падали на бок, словно одуванчики, на которые направлен факел газовой горелки. Трупный запашек быстро достигал всех углов комнаты, и народ громко начинал роптать. Реакция Степана следовала незамедлительно, не подавая виду, что вся эта брань относится к нему, не отрывая головы от бумаг, он судорожно на ощупь искал ботинки и всовывал в них столь пахучие ноги. Ужас или газовая пытка прекращалась. Справедливости ради, следует сказать, что Степан не так часто баловал «народ» своим дурманом. Как-то однажды профсоюзный деятель Объединения, засыпанный жалобами, мольбами, категорическими требованиями, переговорить на тему личной гигиены с Клевцовым решился на столь неприятную для него самого беседу. Начав издалека, приплетая сюда иностранную среду, с их нежными нравами и запахами, он вкрадчиво начал подходить к главному, немного буксуя, подбирая слова, в тоже время, стараясь, чтобы Клевцов все понял и сделал нужные выводы. Визави внимательно слушал пространный монолог профсоюзного деятеля, ожидая его окончания. Наконец, когда профсоюзный задор и пыл иссяк «деятель» с облегчение вздохнул, ожидая ответную речь Степана внятную и понятную в надежде услышать раскаяние и возможно скорое исправление его гигиенических проблем. После первых слов «деятель» чуть не рухнул на пол, настолько был потрясен «Речью Посполитой».
– Я живу до такой степени вне всяких физических явлений, что мои чувства  не считают нужным давать мне о них знать.
– Это ты, что сам придумал? 
– Нет. Это слова одного из персонажей  Марселя Пруста, но я с ним полностью согласен.
– Вот, что … Пруст, если не будешь мыть ноги и жопу! Я тебе их сам топором отрублю! Понял?
Душевный разговор, Клевцова с профсоюзным лидером, возымел действие, но ненадолго. Облик сохранился прежний, повадки остались старые.
      Народ продолжал возмущаться недоброжелательными повадками Клевцова, даже в сердцах поговаривали – «А может его, чем травонуть …?». Народ, прояснив для себя, что Клевцов оказался не по зубам профсоюзному боссу, слабовата, оказалась «пушечка», вывод один необходимо менять артиллерию, да и пороху следует подсыпать побольше. Возникло гениальное решение, оставалось дело за малым, необходимо разыграть этот спектакль на высоком уровне Больших и Малых театров.
      В один из дней Клевцов принялся за старое, он может даже и не осознавал до конца, что доставляет людям такие тошнотворные неудобства и делал все это он без зла, как бы в автоматическом режиме. Ему было глубоко наплевать, кто, в чем и как одет, кому что нравиться или нет, кто-то использует косметику или нет, он думал, что у каждого должен быть свой мир, и никому не дано право вторгаться в него. Клевцова не покидала мысль, почему окружающие люди так недоброжелательны друг к другу, почему у всех ярко выраженная зависть, почему вокруг столько подлости, неужели таким Всевышний сотворил человека?
Однако ножки устали в ботиночках, и действительно чего проще носочком одного ботиночка подцепить пяточку другого ботиночка и вот уже одна ножка на свободе – «Какая прелесть пошевелить свободными пальчиками. Вот и свежий ветерок обдувает вспотевшие носочки. Прекрасно».
А мысли уносят тебя куда-то вдаль, неважно, что вокруг шум, мелкие интриги, глупые упреки, нужно быть выше всего этого, есть ценности гораздо выше и, вообще чего они все от меня хотят? – 
«Да, ведь забытым оказался еще один ботиночек. Носочек уже высох и соскальзывает с пяточки другого ботиночка, ну нет, я его все-таки одолел. Вторая ножка на свободе. Становиться еще лучше».
      Клевцов, на некоторое время, отрывается от изучения очередной претензии иностранной фирмы, но не поднимает головы, он не желает смотреть на этих окружающих его людей, он по-прежнему хочет находиться со своими сокровенными мыслями наедине.
      Все окружение напряглось в ожидании чего-то важного. Сидящий впереди Клевцова инженер, незаметным движением длинной линейкой, аккуратно выгребает из-под стола его обувь, которая скользящим движением путешествует вместе с запахом дальше. Обувь до скользив до конечного пункта назначения исчезает в одной из многочисленных коробок. Работа кипит, кто-то встает, уходит в другие отделы, кто-то уезжает на переговоры на фирму, кто-то возвращается, кто-то выходит курить, кто-то выходит за свежим воздухом, одним словом идет постоянная круговерть. Вдруг в комнате раздается резкий звонок местной связи. Секретарь снимает трубку, звонок от руководства.
– Клевцов! Срочно к Генеральному директору.
Он начинает судорожно искать под столом ногой свою обувь, как будто бы провалилась, уже целиком забрался под стол, с его-то ростом. Ботиночек след простыл. Катастрофа. Кто-то пошутил, неудачно и не во время.
– Ребята не видели моих ботинок?
– Степан, у тебя вечно проблемы с обувью.
Секретарша подливает масла в огонь.
– Клевцов, ты доиграешься, Генеральный ждать не любит!
– Ребята, верните мне обувь.
– Что ты пристал? Вечно твои башмаки по комнате валяются.
– Вон, на полке возьми из коллекции образцов, подходящие и беги.
Кто-то услужливо протягивает кроссовки 62 размера без шнурков! Комические образцы обуви для Гулливеров поставлялись фирмами с учетом наших пожеланий, во-первых, не украдут; во-вторых, при демонстрации образцов на выставках хорошо видны технические и дизайнерские решения. 
– Держи Степа, другие не налезут.
Клевцов из-за безвыходного положения принимает не обувь, а какие-то скороходы, всунув в них свои пахучие ноги, он подобно лыжнику сгорбившись, заскользил на выход в дирекцию. Зрелище не для слабонервных, длинная хворостина в облике человека тихо перебирает ногами, боясь потерять по дороге к Генеральному директору спасительные «лыжи». Здесь необходимо отклониться и дать пояснение. Весь этот маскарад был организован сотрудниками комнаты с привлечением секретаря Генерального директора, и на тот момент, когда Клевцов подгреб к Дирекции секретарша, якобы ненадолго, отлучилась со своего рабочего места. Проскользнув в секретариат, Клевцов к своему удивлению не обнаружил секретарши, поэтому задать вопрос – о причине вызова – было не кому. Ждать секретаршу, неизвестно сколько, тоже было опасно, он и так долго «плыл» сюда. Придется рисковать и заезжать к «Генералу». Он тихонечко приоткрыл дверь и, стараясь не шуметь, плавно за шмыгал ногами, остановился где-то посредине большого кабинета.
– Вызывали?
Бросив беглый взгляд на пугало в клоунских кроссовках невероятных размеров, Гендиректор нахмурился.
– Нет, не вызывал.
– Ты какого хрена приперся?
– Вы, ведь вызывали.
– Я тебе русским языком сказал, нет.
– И потом, что ты здесь по объединению карнавал устраиваешь?
– Да, я … Да, я …
– Ты другие слова кроме этих знаешь?
– Пошел вон отсюда! Придурок.
Напуганный до смерти Клевцов, не в состоянии быстро развернуться и дать дёру, начал движение по кругу кабинета, словно исполняя ритуальный лыжный танец, боясь потереть обувь, нутром понимая, что своими движениями навлекает еще большую ненависть у Гендиректора, но другого выхода не было.
      Вернувшись в контору после утомительного лыжного похода в гендирекцию, Клевцов выглядел, словно его хорошенько огрели мешком с зерном. У окружающих складывалось «воздушное» впечатление, что у него сильно запахли не только ноги, но и что-то повеяло свежим парным навозом. Явным было одно, коллектив перестарался.


28 мая 2011г.