Глава шестая. Элизабет

- Тебе не холодно? – спросила Элизабет, свесив ноги с той же крыши. – А хотя чего это я спрашиваю, даже если холодно, я все равно не смогу тебя согреть.
- Знобит немного. – Ответил Андрей глядя пустым взглядом вдаль. 
Закат горел над городом, освещая небосвод оранжевым светом.
- Чего молчишь? – вновь спросила Элизабет и закинула густые волосы за плечи, оставив уши открытыми.
- Мне нечего сказать.
- Если тебе нечего сказать, и, если ты, конечно, хочешь, то я могу… в общем, ну… - она стеснялась говорить, но видно, что готовилась довольно долго. - Хочешь, я отведу тебя в хорошее и прекрасное место. Хочешь!?
- Пошли.
- Пойдем, - улыбнулась Элизабет и соскользнула вниз. – За мной! – успела она прокричать, прежде чем скрылась в пугающей высоте.

Андрей оттолкнулся от края здания и солдатиком полетел вниз, вслед за Элизабет. Они приземлились примерно в том же месте, где когда-то приземлилась Элизабет имея собственное тело. Туда, где она потеряла свою жизнь.
Тротуар был полон людей – все шныряли туда-сюда, но ни Элизабет, ни Андрею они нисколько не мешали. Люди проходили сквозь их тела так, словно их и нет совсем, а впрочем, может их и вправду нет.
- За мной, - скромно скомандовала Элизабет и взяла Андрея за руку.
Она вела его среди снующих людей, среди машин, проносящихся на бешеной скорости, среди дворов и квартир, где люди занимались обычными житейскими делами. Кто-то смотрел телевизор, развалившись на диване в рваных штанах и майке по пятнам на которой, можно было вычислить, что человек ел за последнюю неделю. Они проходили сквозь стены, но никто их не видел.

Один дом остался позади, затем другой, третий, следующий и следующий… городской шум отошел на второй план, уступая место тишине захолустья московских дворов. Теперь редкие прохожие попадались им на встречу.
- Еще немного, - успокаивала и тем самым подбадривала Элизабет. – Но нам придется немного подождать, примерно, когда солнце сядет. У нас еще есть время. Есть время, - радостно говорила Элизабет не выпуская руку Андрея.
Стройная фигура с пышной шапкой черных волос влекла его за собой. А уставшее лицо хоть и выглядело радостно, все равно оставалось уставшим. С теми же фиолетовыми кругами под глазами и пустым, хотя и веселым взглядом.
- Мы пройдем мимо брошенной церкви. Если хочешь, можем там немного постоять. Там красиво, но в тоже время очень жутко. – Элизабет подернулась, как от мороза.
- Пошли, - сказала Андрей без особого энтузиазма.
Они минули несколько домов, точнее пронзили несколько домов и перед ними открылась брошенная церковь из красного кирпича. Купола все еще сверкали, но уже не той белизной, которой отражали свет при постройке.

Церковь обнесена забором, таким же развалившимся от времени и непогоды. Много где недостает кирпичей, отчего в заборе образовались большие дыры, куда с легкость может пролезть человек. Под забором горы строительного мусора. Видно, что церковь хотели восстановить, так как с одной стороны возвели строительные леса, которые держались на добром слове. Толстый слой пыли устилал небольшое пространство перед церковью, на котором давно никто не оставлял свежих следов.
- Красиво, правда? – сказала Элизабет, и только сейчас отпустила руку Андрея. – Хочешь пойти внутрь?
- Нет. Здесь и правда жутковато немного.
- Согласна, - едва слышно сказала Элизабет.
Несколько минут они стояли перед церковью, наблюдая как медленно крадётся солнечный зайчик по пыльной земле. Ветер трепал рваные куски полиэтилена кое-где закрывавшие окна.
- Точно не хочешь внутрь?
- Точно.
- Тогда любуйся быстрее, у нас мало времени. Мы должны успеть.
- Успеть куда?
- Скоро узнаешь.

Они стояли перед центральным входом. Деревянные двери обветшали, и краска на них облупилась, показывая внутренности древесины. Большой амбарный замок висел на дверях, но и он не создаст особых проблем для тех, кто захочет побывать внутри. Скорее всего, петли проржавели и не составит труда одним ударом сбить замок – главное чтобы из-за этого удара не рухнули и сами двери.
Но Андрею и Элизабет не надо было ничего ломать, да они и не смогли бы. Стоит им захотеть и они смогут легко пройти сквозь стены, словно и нет никаких преград на пути.
- Ладно, пойдем, нам пора. Может еще вернемся сюда, если захочешь.
Она вновь схватила Андрея за руку и повела за собой, вслед за исчезающим солнцем. Минут десять или пятнадцать они шли прямиком сквозь дома и заборы, людей и машины. Пересекли шумное шоссе, после чего вновь попали в пустые и пыльные дворы, где встретить случайного прохожего было бы чудом. Наконец-то Элизабет остановилась на небольшом пятачке. Сзади, сквозь преграды еле слышно пробивался городской шум. Трасса гудела как военная тревога. Но гудела где-то далеко.
- Стой. Тихо. – Приказала Элизабет и сама остановилась посреди квадратного пространства.

Андрею показалось, что они зашли в тупик, хотя в их ситуации, тупиков как таковых быть не может, но если бы у них были тела, то это точно бы оказался тупик. Справа забор, который делает поворот и упирается в брошенное здание с выбитыми окнами и поломанными оконными рамами. И они оказались в этом тупике.
Андрей немного недоумевал, но пока что не решался спросить, что именно Элизабет хочет показать. Если это «что-то» и есть этот тупик, то он с удовольствием вернется к старой церкви, там хоть есть на что посмотреть. Он взглянул на Элизабет, которая стала в нескольких шагах от последнего окна и уставилась в него как верующий на икону.
По крышам бежало уходящее солнце, а в тупике стало совсем темно как ночью.
Тишина продлилась минут пять, а она по-прежнему стоит, задрав голову вверх. Андрею не хотелось обидеть ее, но терпение подходило к концу. Он уже приготовил вопрос, но Элизабет опередила его:

- Я удивляюсь, как у людей получается создавать красоту, - сказала она в никуда и так тихо, точно не хотела, чтоб ее кто-то услышал. – Как у них получается творить так, что в тебе просыпается и отзывается резонансом каждая клеточка. Так сильно, что ты не можешь думать и хоть что-то понимать. Мозг отключается. Ты чувствуешь, что не в силах впитать в себя всю красоту произведения. И хотя я давно ничего не чувствую, но в эти моменты, я ощущаю, как кожа покрывается мурашками и становится щекотно где-то в позвоночнике. Где-то внутри тебя. Нет, этого никогда не передать словами. Слишком тяжело и в тоже время так приятно впитывать в себя эту красоту. – Элизабет повернула заплаканное лицо и продолжила, - знаешь, здесь я стала замечать больше красоты. Именно здесь я начала удивляться. Когда я была жива, жизнь была слишком стремительной, точнее я ее так воспринимала. Но здесь у меня есть время и я поняла, что удивляться можно бесконечно и это, пожалуй, лучшее чувство в человеке. Здесь я восхищаюсь и в тоже время злюсь, отчего люди при жизни так мало удивляются искусству. Не ходят в театры, кино, на классическую музыку, да и не только классическую. Ведь если ты хоть раз удивился, день прожит не зря! Это так просто, но мало кто это понимает. Они поймут! Они обязательно поймут, но будет слишком поздно. Знаешь ли, я тут встретила одного человека, который рисует восхитительные пейзажи. Смотря в его картины, твое «я» растворяется и не остается ничего. Тебя нет, как и всего вокруг, нет. Есть только другой мир. Мир красоты, который ты чувствуешь и больше ничего. А совсем недавно, я нашла место, где пожилой человек играет на пианино. Просто так играет ни для кого, потому что я ни разу не видела рядом кого-то другого. В его музыку я очень долго вникала. Я сбивалась с ритма и не могла поймать его вновь. Спустя некоторое время я научилась чувствовать ритм, но некоторые звуки… ах эти звуки. Они были настолько неправильными, казалось, что только из-за них рвется вся композиция. В те моменты я думала про себя, почему композитор не убрал их. Почему, ведь это так очевидно. Они здесь лишние, они режут слух и все портят. Но потом, я смогла окунуться в этот мир музыки. В его мир звуков. Я прочувствовала до мурашек, почти до обморока. Я едва не потеряла сознание! Было ли у тебя хоть что-то подобное? Эти ощущения не передать. Это не адреналин отключает сознание. Это тебя отключает чувство восхищения, удивления и наслаждения одновременно. Еще чуть-чуть и ты умрешь от блаженства. Нет, я никогда не пойму, как можно создавать такое… Сама-то я ничего кроме восхищения и делать не могу. Чего скрывать, я завидовала этим людям, но тут же утешала себя, что у них нет возможности, в полной мере насладиться произведением, только потому, что автор никогда не скажет, что он сделал идеал. С его точки зрения он видит произведения с недостатками. Что же касается меня, то я ничего кроме божественного не наблюдаю.
Элизабет замолчала и снова отвернулась к окну.

Андрей хотел было поддержать разговор и задать вопросы, которые созрели во время ее монолога, но в этот момент из того самого окна, куда так внимательно смотрела Элизабет, послышались первые звуки пианино.
Он не решился прерывать столь приятное мгновение и подобно Элизабет, стал рядом с ней и так же задрал голову к выбитому окну, откуда буквально текли звуки. Словно в той комнате находилось целое море звуков и вот, прорвав все преграды оно начало выливаться в мир. Выливаться в такой шумный и суетной город. Но здесь, среди старых и брошенных дворов, где едва-едва доносится шум трассы, эти звуки творили чудеса. Казалось, мир преобразился в одно мгновение. С первых нот, по телу Андрея, впрочем как и у Элизабет, пробежали мурашки и точно как она и говорила, стало щекотно где-то в области затылка. Позвоночник как большой динамик вздрагивал при каждом нажатии на клавишу. Пианино буквально плакало, отправляя в мир красоту, которую никто кроме них и музыканта не слышит.
Особенный шарм придавало окружение. Словно они стоят посреди вымершего города с единственно уцелевшим инструментом, на котором неизвестно кто начал играть.
Андрей неслышно придвинулся к Элизабет и нежно взял ее за руку. Он почувствовал, как ладонь ее вздрагивает. После чего он почувствовал, как все его тело дрожит и он едва держится на ногах. Нет, он не устал, просто неведомая сила трясла все тело, высасывая силы и наполняя блаженством.
- Закрой глаза, отключи еще одно чувство. – Сказала Элизабет и Андрей послушно выполнил просьбу, мгновенно заметив что музыка стала глубже проникать в душу, хотя он и не догадывался, что звуки могут коснуться такой глубины.
- Хочешь совет? – спросила Элизабет.
- Да, - прошептал Андрей, не открывая глаз.
- Чтобы лучше услышать и прочувствовать, не пытайся вслушиваться в музыку. Постарайся заглушить легкий шум города и тогда тебе откроется нечто невероятное.
А у нее есть опыт, - подумал про себя Андрей и постарался выполнить совет.
Вначале ничего дельного не выходило. Постарался заглушить шум города и тем самым перестал слышать плачущее пианино, полностью сконцентрировавшись на мыслях. Но спустя несколько минут, он вроде бы настроился внутренне, но в этот самый момент звуки оборвались.
Он широко открыл глаза, и лицо его выражало всего один вопрос – неужели это все?
- Нет, - ответила Элизабет, легко прочитав эмоции Андрея. – Закрой глаза. Закрывай, закрывай…
Он снова закрыл глаза и погрузился в мир звуков. Звуков настолько чистых и настолько душевных, что он и не заметил как глаза стали влажными, а потом потекли слезы. И к удивлению самого Андрея, он нисколько не стыдился слез. Ему даже стало приятно от плача. Какие-то звуки добились до укромных уголков его души и вытащили наружу все самое чистое и светлое. Через прикосновение, или же просто чутьем, он понял что и Элизабет плачет.
Нет, - подумал Андрей, - это играет не человек, это явно волшебник.
Ничто не вызывало в нем настолько противоречивых чувств. Словно спектр эмоций зашкаливал от любви до злобы на всю катушку. Ничто и никогда не заставляло его плакать как младенца. Особенно музыка. Какое-то жалкое пианино в полуразрушенном доме с неизвестным человеком, словно выдавливало из него слезы, которые к этому моменту бежали без остановки.
Он не плакал когда ушел отец, не ревел, когда они с друзьями попали в переделку, где их неплохо приняли ребята из соседних дворов. Не плакал ни на одних похоронах, ни на одном фильме, театре и всех прочих мероприятиях. Не проронил ни слезы на похоронах Кости, старого друга. Он вообще не помнил когда последний раз плакал, а тут…

Последний раз слезы его текли от запаха злого лука и может быть еще в детстве. Но это было настолько давно, что казалось уже и неправда совсем.
И вот… музыка открыла помпу чувств.
Андрей на все сто процентов понял и прочувствовал фразу Элизабет – сложно от того, что не можешь впитать в себя всю красоту и прелесть.
Он чувствовал, что ему явно не хватает эмоций, чтобы принять в себя эти звуки.
Мелодия становилась все тише и тише и в какой-то момент пианино уже замолчало, но в ушах Андрея и Элизабет, по-прежнему продолжалась композиция.
- Хочешь на него взглянуть? – спросила Элизабет.
Андрей кивнул.
- Пойдем.
Элизабет перехватила руку и повела его вдоль здания, где сквозь отвалившиеся слои штукатурки, хорошо просматривался красный кирпич. Они свернули за угол и вошли в открытую дверь. Точнее двери не было. На покосившейся коробке висели лишь проржавевшие петли.

Андрей шел за Элизабет и, только когда они подошли почти вплотную к комнате, откуда начали выливаться звуки нового произведения, он подумал: а зачем было делать столь долгий и длинный путь, если можно было пройти сквозь стену? Но спросить не решился.
Они вошли в комнату, где действительно стоит старое пианино древесного цвета с облупившимся лаком и пожелтевшими клавишами, за которым сидит тот самый пианист, представляющий собой седовласого деда с огромной залысиной. Его длинные и сухие пальцы бегают по клавишам высвобождая волшебные звуки. Коричневая и обвисшая кожа очень напоминает оберточную бумагу, в которую кладут продукты в магазинах. Седые волосы, жесткие как проволока едва вздрагивают, когда он от порыва чувств опрокидывает голову назад.
- Посмотри на его выражение, - тихо сказала Элизабет, словно дедушка может их услышать.
Андрей пригляделся и увидел чудесный танец мимических мышц. Лицо пианиста то и дело меняло выражение от наслаждения до агрессии, а затем плавно перетекало в спокойное и умиротворенное.
- Он не пропустил ни одного вечера, - ворвался голос Лизы в звуки пианино, - по крайней мере, сколько бы я не приходила, он всегда был здесь и начинал играть в одно и тоже время. Мне кажется, ему никогда не надоест.
- И я рад этому, - искренне сказал Андрей. – А как долго он играет?
- Скоро должен закончить.
И как только она договорила, дедушка последний раз со всей своей старческой силой ударил по клавишам и звук еще долго растекался по комнате, выплескиваясь в пустые дворы шумного города.
- Оставим его одного. – Сказал Андрей, перехватил руку Элизабет и уверенно повел ее на крышу этого дома.
Он и глазом моргнуть не успел, как они оказались на крыше. А солнце в это время уже нырнуло за горизонт.
Элизабет обняла Андрея за плечи.
- Мне кажется, я чувствую твое тепло.
- И мне.
Они легли на пыльной крыше, наблюдая как темнеет небосвод. Элизабет положила голову на грудь Андрею, а он обнял ее, прижав к себе.
И тьма медленно окутывала руками город. И город отбивался от ночи ярким светом фонарей и неоновыми вывесками. И люди продолжали спешить по своим делам.
И лишь два, никому не видимых тела, лежали на крыше в обнимку, смотря в небо и встречая первые звезды.
- Можно? – спросила Элизабет и Андрей каким-то образом понял о чем идет речь.
- Да.
Элизабет приподняла голову и губы их слились в нежном поцелуе под куполом темного неба. Неба, которое вскружило головы не одному поколению людей.