Верный друг

   Денёк выдался по-весеннему солнечный и старики, как обычно,
с раннего утра возились во дворе. Их стерегла всеобщая семейная
любимица Пальма.
   Стоит кому-то из посторонних пройти мимо дома Петровых,
как она поднимала лай, бросаясь к закрытым воротам.
   – Цыц! Пустобрёха! – отчитывал её хозяин. – Ты пошто на каж-
нова кидашся-то, халера табе возьми! Энто жа соседи ходют мима на-
шай ограды.
   Собака стояла перед Петром Ивановичем с опущенной головой
и поджатым хвостом. Вид у неё был виноватый-превиноватый!
   – Ишь ты! Понимат, ядрёна корень! – восхищался Пётр Ивано-
вич. – Вумна кака, не гляди, што псина!
   Но стоит опять кому-нибудь пройти мимо, как собака снова
стремительно кидалась к воротам. Известив всех, что дом надёжно
охраняется, Пальма снова с виноватым видом подходила к хозяину.
   – Дык чево с табе возьмёшь-то! – вычитывал он ей снова. – Пси-
на – ты и есть псина! Бестолкова, и всё тута!
   – Чё ты хошь? Она ить ужо стара! – заступилась за охранницу
Клавдия Никифоровна. – Сколь ужо годов-то, как она у нас
прижилася?
   Внучка Ольга сидела на ступеньках крыльца и что-то читала,
вернее, пыталась читать. Но собачий лай и спор стариков отвлека-
ли её от книжки.
   – Поди, урок учишь, Олюшка? – бабушка присела рядом
 с ней.– Тута шумно. Можа, в избу зайдёшь?
   – Уроки я все уже давно сделала, бабулечка, – успокоила её
внучка. – А сейчас как раз читаю книжку про собаку, которая ждала
хозяина несколько лет!
   – А чё жа с хозяином-то стряслося? – поинтересовался дед. –
Чево апосля сталось с энтой собачкой-то?
   – Хозяина с сердечным приступом увезли в больницу, а собака
его ждала на том самом месте, откуда его забрала «скорая».
   – Ну и чё дальша? – теперь уже и бабушка проявила интерес к
судьбе пёсика.
   – Не знаю, не дочитала ещё.
   – Вишь тама, в энтой книжке, прописывают об собаке, а тута
вона она, живьём... цельна исторя! – Клавдия Никифоровна погла-
дила Пальму по голове. – Хошь шичас про иё приключення в книж-
ку прописывай!
   Понимая, что разговор идёт про неё, собачка крутилась возле
крыльца, виляя пушистым своим хвостом и радуясь.
   – Вона как выкобениватца! Ишь ты, холера така! – Пётр Ивано-
вич закурил, подсаживаясь к внучке на ступеньки. – Да-а-а! Совсем
ужо старуха стала наша Пальма-то! Пинцанерка!
   – Деда, ну какая же она пенсионерка? – возразила внучка. – Пен-
сионеры пенсию получают за трудовой стаж...
   – Ну, дык и Пальма за службу получат кормёшку заместо пен-
зии... Всё одно, как пинцанерка!
   Ольга не стала спорить с дедом, а тот, что-то подсчитывая в уме,
припоминал, как и когда эта собачка появилась у них.
   ...Обтёсывая последнее бревно, Пётр Иванович заметил малень-
кую лохматую собачонку, бежавшую к нему. Приблизившись, она под-
прыгнула и уселась прямо ему на колени. От неожиданности тот даже
растерялся. Собачка лизнула его в руку и не собиралась никуда пере-
мещаться. Наблюдавшие картину соседи в голос заговорили:
   – Энто хороший знак, Пётра! – и посоветовали приютить у себя
невесть откуда прибежавшего «вестника счастья».
   Конечно же, эту пришлую псину приютили и назвали Пальмой.
Она оказалась на редкость умная и охотно откликалась на своё но-
вое прозвище. Понимала всё, разве только что не разговаривала!
   Изо всех домочадцев больше всего привязалась к хозяину. Когда тот
был дома, ни на шаг от него не отходила.
   Интересно было наблюдать, как Пальма сидит возле хозяйских
ног и ждёт, когда тот поделится с ней едой. Она ела всё, что он ей
давал, даже лук! Пётр Иванович часто удивлял гостей, когда пока-
зывал им этот фокус с зелёными перьями лука!
   В общем, собачонка была редкостная!
   Пальма охраняла избу изнутри. А снаружи двор сторожил ры-
жий огромный пёс Джульбарс, а попросту – Жулька. С ним у неё
сразу же не заладились отношения. Пёс готов был сорваться с тяжё-
лой цепи, когда Пальма на виду у него грызла косточку или нежи-
лась на солнышке. Она проделывала всё это специально, дразня
Жульку.
   Всё бы ничего, но Пальма стала рожать по шесть-семь щенят
за раз. Топить их в речке Протоке Пётров-старший не решался,
так что волей-неволей приходилось раздавать приплод по сосе-
дям и знакомым. 
   Когда у Петра Ивановича иссякли все любители щенков, да и
 собственное терпение, он тайком увёз Пальму к
своему брату Григорию в «Горький посёлок».
   Так почему-то все именовали посёлок, названный в честь писа-
теля Максима Горького. От заудинского дома Петровых он нахо-
дился примерно в двух километрах.
   Всеобщую любимицу домочадцы долго искали. Без неё в доме
стало как-то пусто. Потерю переживали все, кроме хозяина. Безо
всяких слов было понятно, что это он спровадил собачонку. Никто
не одобрял его поступок. Клавдия Никифоровна даже несколько
дней не разговаривала с мужем из-за этого.
   Но через неделю Пальма прибежала домой!И подбежала сразу
не к кому-нибудь, а к хозяину. Заглядывая в его глаза,
будто спрашивала, не соскучился ли он по ней.
   – Вота ужо поистине чудеса! – восхищались Петровы.
   Раздав очередных щенят, Пётр Иванович снова втихаря отвёз
Пальму. На сей раз к сестре жены – Марии, на Кумыску. Наверное,
километров двадцать будет от их дома, может, и того больше.
   – Оттэль-то ужо никавды не возвернетси! – успокаивал он себя.
   – Пошто опеть собачонку сплавил? – с укоризной спросила
Клавдия Никифоровна. – Нешто не жалко табе иё?
   – Пошто... пошто... – передразнил её муж. – Шшанков-то ейных,
поди, тока я и спроваживаю! Сколь можна! Я чё табе...быдта
сабачатник какой!
   – Ну и чё! Зато, вишь, Пальма-то кака верна! Сподобилася назад
дорогу сыскать! – настаивала на своём Клавдия Никифоровна. –
Шибко вумна собачонка-то!
   Пётр Иванович ничего не ответил, ему и самому было жалко псину...
   Спустя некоторое время Мария приехала к Петровым в гости. И
первое, с чего начались расспросы, это с Пальмы.
   Мария Никифоровна рассказала про новую жилицу, которой
создали все собачьи условия. Муж Иван смастерил тёплую будку и
посадил на цепь. Пальма, привыкшая к свободному передвижению,
долго не принимала пищу, а лишь лакала одну воду. Положив мор-
дочку на лапки, она тихонечко поскуливала, вызывая жалость у
своих новых хозяев. Ну, и сняли с неё цепь.
   – Ужо шибко стало жалко бедолагу! – виновато объяснялась Ма-
рия Никифоровна. – А к вечеру собачонка исчезла. Мы обошли
ажно весь околоток, но нашай беглянки нигде нету! Кругом посёл-
ка ить скрозь густой лес, можа, она тама и заблудилася...
   Получив такое известие, расстроились все, а Пётр Иванович
даже прослезился.
   – Чё глазюки-то на мокрым месте? Радывайся! Таперь ужо вовсе
избавился от собачоночки! – укоряла Клавдия Никифоровна, сма-
хивая собственные слёзы. – Таперь-то ужо и... не возвернётси...
никавды-ы-ы!
   – Но-о, ладно табе! – цыкнул Пётр Иванович на жену. – Итак без
табе тошно!
   Олюшка помнила все эти случаи, когда дед куда-нибудь тайком
увозил из дома Пальму. Девочка всегда горько плакала, каждый раз
переживая исчезновение любимицы, обижалась на деда.
Она любила собачку, играла с ней, разговаривала и обязатель-
но, в свой день рождения, приносила ей кусочек торта. 
   Пока Олюшка рассказывала Пальме о своём празднике, сладкоежка не спеша
уплетала гостинец, аккуратно подлизывая все крошечки.
   В благодарность за такое отношение собачка позволяла внучке хозяина на-
ряжать себя в тряпки: то в принцессу, то в куклу.
   Известие о возможной гибели собачки девчушка восприняла с
рыданиями.
   Но однажды ранним утром кто-то настойчиво поскрёбся.
   Только хозяин отворил дверь, как к нему кинулась Пальма,
облизывая и визжа от радости. Её было не узнать: исхудавшая,
грязная, шерсть клочками...
   – Дык сколь жа дён ты, горемышна, шла до дому-то? – спросил
Пётр Иванович, лаская собаку. – Как жа дорогу-то сыскала?
   – Кому сказать... диво дивное, ды и тока! – обрадовалась Клав-
дия Никифоровна. – Энто жа сколь километров она брела!
   Пальму отмыли и откормили.
   Вероятно, тоже из благодарности вскоре она опять принесла
щенят. Раздав их, Пётр Иванович опять отдал собаку, на сей раз
родственнику, проживающему недалеко от них.
   Зная историю беглянки, те предприняли все меры: посадили на
привязь и не реагировали на её собачьи хитрости.
   Больше месяца уже прошло.
   На улице всё ещё стояла тёплая осенняя погода. По приглашению
 этих самых родственников Петровы пришли на свадьбу их старшего
сына.
   Парень был не в меру стеснительным с женским полом,
хоть и давно в армии отслужил. И вот,
наконец-то, на тридцатом году отважился жениться.
   Выпив «чуток лишнего», Пётр Иванович вышел в сенцы. Голова
вдруг закружилась и ноги вмиг стали ватными. Он прилёг прямо
на полу. Свернувшись калачиком, уснул.
   Тем временем Пальма перегрызла ошейник и села возле спяще-
го, облизывая его лицо. Когда родственники пытались прибли-
зиться к Петру Ивановичу, собачонка с лаем кидалась, никого к
нему не подпуская.
   Пришлось хозяйке дома укрыть гостя одеялом, да так и оста-
вить ночевать в сенцах.
   Проснувшись утром на полу, да ещё и в сенцах, Пётр Иванович
увидел рядом Пальму, радостно вилявшую хвостом.
   – Пошто энто я на полу-то проспал? – спросил он жену.
   – Дык вота Пальма не подпустила к табе никаво! А жениха-то
чуть було не укусила, кавды он хотел табе перенести в избу! – с ра-
достью сообщила она.
   За возобновившемся с утречка застольем только и было разго-
вору, что о преданной собачонке. Ну, конечно же, выпили по рюма-
шечке за верность.
   Никто, правда, не стал уточнять, за какую: собачью или
человеческую. Просто выпили за верность, и всё!
   – Как же за такое не выпить-то? – решили все единодушно. И
это был ещё один повод пригубить похмельного зелья.
   После этого случая Пётр Иванович уже больше никогда не от-
давал Пальму. Терпеливо он раздавал её щенят. Только теперь и со-
бачка стала их приносить по два-три.
   Забегая вперёд, сообщу, что прожила Пальма почти двенадцать
лет. По собачьим меркам – это почти сто лет людских! Она состари-
лась и поседела: у неё стали выпадать зубы, оттого мордочка стала
ещё более узкой, с впалыми щеками. Пищу ела только жидкую. По-
луслепая, она едва передвигалась. Вид у неё был жалкий.
   Но как пришла, так и ушла!
   Хромая, поковыляла из дому... помирать. 
   Пётр Иванович потом нашёл её, уже закоченевшую, в сосновом лесу.
   Закопав в ямку,сделал сверху маленький холмик и положил
ветку цветущего багульника.
   Придя домой, налил себе рюмку водки и молчком, одним зал-
пом, выпил. Делал он это неосознанно, словно отдавал последнюю
дань памяти верному безмолвному другу!
   Обычно Петровы держали по две собаки, но такой больше не
было... никогда!