Посёлок Осцы

В этот посёлок, близ города Осташков, меня перевели после Заплавского лесничества и здесь предстояло работать ближайшие три обязательных года. Один из моих товарищей, с которым приехали по распределению, категорически просился в глушь, а его как краснодипломника направили сюда. Теперь он оказался в другом лесничестве, а я тут. Квартиру предоставили как и обещали. Но переселившись за короткое время из одной убогости в другую, с каждым разом уменьшавшиеся по изначально малой площади, обрёл наконец-таки я тот угол, в котором прожил три года.

Это была четвертушка деревянного рубленого дома. С одной стороны полноразмерная квартира, а с нашей стороны было устроено две квартиры с общей верандой. В моей квартирке печь разделяла пространство пополам, образовывая за печкой комнату три на три. Небольшая перегородка, идущая от двери, визуально отделяла кухню. Жить было можно.

Посёлок этот и по сей день находится между плёсом Селигера, из которого вытекает река, величаемая Волгой, и асфальтовой добротной дорогой между райцентром Осташков и соседним Торжком, стоящем на большой республиканской трассе. Сразу через дорогу начинались леса нашей организации ГЛОХ «Селигер». Должность моя называлась техник-лесовод третьего мастерского участка Сиговского лесничества.

До Осташкова было около десяти километров, неподалёку от нашего посёлка находилась пара полуорганизованных туристических стоянок с хорошим автомобильным подъездом. За сезон в этот район приезжало более шестисот тысяч туристов, которые летом сметали всё с небогатых магазинных полок.

Посёлок стоял среди взрослых сосен, которые сохраняли при строительстве новых домов. Прямо от нашего крыльца продолжался сосновый лес, зимой крыльцо припорашивало снегом и поутру обычно обнаруживались прямо на крыльце заячьи следы. Обилие зверя и птицы объяснялось запретом на применение химикатов на полях да неразвитостью промышленных предприятий.

Самым главным загрязнителем считался маленький цементный заводик при райцентре, но без него было очевидно никак. Остальные предприятия загрязняли природу мало, местная продукция, как и повсеместно, увозилась отсюда в Москву. Потому местное население иногда ездило в столицу и привозило оттуда докторскую колбасу производства город Осташков.

В самом городе меня неизменно изумляла картина, наблюдаемая в столовой. В обеденное время она наполнялась исключительно женщинами, которые заказывали только говяжьи мозги и пили местное пиво. Эту картину я наблюдал в обеденные часы, в какой бы день туда не заглянул.

Контора лесничества стояла в центре посёлка, прямо у дороги. К конторе от дороги вёл широкий бетонный тротуар. Здание было большое за счёт того, что во второй половине был устроен полноразмерный деревенский клуб, в котором крутили кино и устраивали танцы. Главной изюминкой танцев был парень, настолько хорошо певший, что его, по слухам, приглашали в лучшие ансамбли страны, а он работал у нас и пел в нашем клубе. Этот парень жил во второй четвертушке дома, по соседству со мной.

На противоположном конце посёлка стоял деревообрабатывающий цех по производству тарной дощечки, при котором была небольшая столярная мастерская и совсем крохотный сувенирный участок. В качестве сувениров делали ложки разного размера.

Главным человеком над всем этим была лесничий Мария Ивановна, крепкая, чуть худощавая женщина предпенсионного возраста, с рыжиной и веснушками, доброжелательно, но твёрдо управлявшаяся с довольно немаленьким разношёрстым народонаселением посёлка.

В формальном подчинении у неё было два помощника: один по лесу и второй по охоте. Фактически же помощник по охоте работал напрямую с заместителем директора по охоте, имел в своём распоряжении снегоход, казанку с мотором и автомобиль УАЗ. У помощника по лесу был в распоряжении только мотоцикл, да ещё в горячую пору лесников возили на работу на автомобиле, если это требовалось.

Числившиеся по штату лесник-егеря всего в количестве тридцати человек фактически такими не являлись. Из них двадцать человек выполняли лесохозяйственные и лесозаготовительные работы, а остальные десять работников подчинялись непосредственно егерям напрямую. Мария Ивановна к ним сама не касалась. А помощник по охоте ещё и распоряжался, чтобы выделяли людей в выходные дни на охоту в качестве загонщиков.

В первые месяцы попробовали и меня заставить бегать «заместо гончего пса», но я твёрдо отказался и после нескольких безуспешных попыток и угроз, не оказавших воздействия, от меня егеря отстали.

Твёрдость проявил большей частью потому, что уже знал, как и для кого проводятся эти загонные охоты. Купит большой московский «дядя» путёвку на лося или кабана, а охотиться пришлёт своё чадо лет пятнадцати. Тот на вышке сидит, а взрослые мужики ему зверя выгоняют. Или тому самому «дяде» полупьяному зверя под выстрел выставляют. Потом егерям подарки, особенно от иностранных охотников, которых тоже немало приезжало. А загонщикам в лучшем случае нальют по сто грамм «для сугрева». С первых же дней, глядя на такое разделение людей на «белых и чёрных», я жил только мыслью отсюда уехать после обязательных трёх лет.

Хотя формально за мной был закреплён отдельный мастерский участок, но все лесники работали единой бригадой. Один техник-лесовод работал с ними по нарядам, но нам, двум оставшимся техникам, это было запрещено. Ему формально тоже, но наряды на него, как мне припоминается, писались на нерабочие часы и выходные дни. А нам было «ниизяяя»! Вторым техником была жена помощника по лесу, Галина.

Галина шефствовала надо мной на первых порах, показывая как принимать работы, какие хитрости учитывать при замерах. Но, работая с людьми –сам набиваешь свои шишки. С людьми приходилось работать как в качестве руководителя, так и в качестве обслуживающего население.

Раз в неделю собиралась большая комиссия из начальников разного рода и мы ехали проверять отдыхающих на берегу. Меня посылали от лесничества, и я набивал свои шишки практически самостоятельно. Основная масса отдыхающих жила в палатках на двух стоянках недалеко от нашего посёлка, но иногда, особенно по выходным, заезжие могли стать на берегу в любом месте.

Я, как представитель лесной охраны, удерживал отдыхающих от самовольных рубок, что позволяло сохранять примыкающий к берегу лес в относительно целом состоянии. И всё равно каждый раз в начале сезона находились нарушители, рубившие тонкомер для стоек внутри палаток. Подходишь к палатке, ножичком кору срежешь, а она свежая! Составляешь протокол лесонарушения, отправляешь нарушителя в город для оплаты штрафа в размере двадцати двух рублей. У меня вначале всё это сопровождалось шумом, угрозами, скандалами.

Представители местной власти собирали так называемый «курортный сбор», составлявший два рубля на сезон с каждого человека. Хоть ты на день приехал, хоть на всё лето, заплати два рубля. С ними тоже пытались скандалить, но порядок обеспечивал милиционер, всегда находившийся возле представителя местной власти.

В состав комиссии так же входил представитель рыбнадзора, составлявший свои протоколы практически на каждого второго отдыхающего, но, удивительное дело, никакого шума и скандалов вокруг него не возникало! Я это заметил и бросив всё, пристроился рядом понаблюдать, как это у него так мирно получается штрафовать.

Рыбинспектор вначале неторопливо проходил вдоль береговой линии и примечал установленные резинки — донки с использованием «венгерки» для авиамоделей. Потом замечал подвешенный для сушки улов около палаток, наловленный с превышением максимального количества. Только потом он начинал «шерстить».

– Здравствуйте, я инспектор рыбнадзора такой-то, вот моё удостоверение.

Он показывал раскрытое удостоверение, потом его убирал в карман и спрашивал:

– Предъявите, пожалуйста, ваши документы!

Почти возле каждой палатки стоял автомобиль, так что владельцы власть уважали по определению и ничего не подозревая, протягивали инспектору свои паспорта или права. Взяв в одну руку предоставленный документ, инспектор вытаскивал другой рукой бланк протокола и начинал разговор об обнаруженных нарушениях. Обалдевший от неожиданного поворота владелец документов не шумел, покорно отвечал на все вопросы и подписывал, не особо оспаривая установленный факт нарушения правил рыбной ловли. Уловив изюминку, я тоже начинал с получения в руки документов нарушителя, а только лишь затем объявлял, что и на какую сумму нарушено.

К концу первого сезона меня узнавали по всему берегу, часто подсказывая, кто приехал вновь, зазывали в гости, но от этого я всегда отказывался. Отдельные случаи помнятся по сих пор.

Заполняя акт о лесонарушении на туриста из Москвы я узнал, что тот работает дизайнером.

– Что же вы, дизайнером работаете, а молодые сосенки рубите? – стал увещевать его, будучи начитанным и зная тонкости этой новой для того времени профессии и не соглашаясь с объяснениями о том, что, дескать, сосенки срублены не здесь, а по дороге сюда, в Московской области, штраф ему выписал.

За нашим разговором внимательно наблюдала большая чёрная собака без намордника, о чём тоже сделал замечание хозяину. Но тут он парировал мои претензии, объявив, что собака прошла обучение по спасению людей на воде и поэтому она имеет право быть на берегу водоёма без намордника. Документы на ньюфаундленда смотреть не стал, не моё это дело, главное, чтобы штаны целыми остались.

На следующий год «дизайнер», как я его называл про себя, с радостным видом вышел навстречу и пригласил осмотреть его большую палатку. Внутри всё было собрано на дюралевых стойках, колышки тоже были дюралевые. Его пёс также присутствовал при нашем разговоре, неприятно на меня поглядывая. Через неделю, делая очередной обход стоянок я проходил мимо этой палатки. Пёс, завидев меня, бросил своё «патрулирование» берега и встал между мной и палаткой. Машины хозяина не было, да и дел к нему у меня тоже не было, но обходить их палатку пришлось довольно далеко, так как собака становилась между мной и палаткой и выразительно, молча показывала свои зубы. И на третий год, когда вновь делал свой обход, пёс всегда давал мне «полюбоваться» его безукоризненно белыми зубами.

В другом случае лесонарушителем оказался инвалид, который устроил скандал, обещая мне всяческие кары, и людские и небесные. Палатка была установлена с использованием свежесрубленных сосёнок, так что протокол о лесонарушении я на него составил. Вежливо отказался и от протягиваемой мне двадцатипятирублёвой бумажки, когда «инвалид» убедился, что угрозы меня не испугали.

– Вы же на автомобиле, – сказал ему, – до города недалеко, заплатите штраф, к тому же три рубля сэкономите, и отдыхайте! – пытался направить его в нужное русло. Куда там!

Каждый следующий раз «инвалид» встречал меня громкой бранью, возле его палатки росла гора пустых бутылок, которыми он «улучшал» своё здоровье. Однажды он уехал отсюда и больше я его на нашем берегу не видел.

По выходным на берег приезжали одно или двух дневные отдыхающие, в основном из близлежащих маленьких городов или деревень. Эти больше всего доставляли проблем, разрушая то, что мы создавали для уюта, сжигая сразу все отходы лесопиления, которые мы периодически завозили сюда на дрова. Наша проверяющая бригада работала только в рабочие дни и упомянутые кратковременно отдыхающие под наше влияние не попадали. Не охватывали мы и тех, кто становился вне отведённых для отдыха стоянок.

Когда на организованных стоянках я примелькался и делать мне тут было почти нечего, разве что пройти и со всеми поздороваться, я однажды решил сразу после общего начала обхода комиссией прогуляться подальше вдоль берега. Ниже по течению была большая и высокая насыпь, от которой был переброшен на противоположную сторону автомобильный мост. Туда, за насыпь, иногда становились отдельные туристы, чтобы отдыхать подальше от людских глаз.

В этот раз там тоже стояли палатка и автомобиль, горел костёр из нарубленных кустов. Три мужчины и одна женщина были уже изрядно пьяны, а когда приблизился к этой компании, меня ещё и здоровенная овчарка накинулась облаивать. С тоской сжал лежавший в кармане перочинный ножик, прикидывая мои шансы в случае плохого исхода. Я остановился недалеко от палатки и стараясь не обращать внимания на кидавшуюся собаку, потребовал громким голосом её убрать.

Сначала мужики с пьяной усмешкой попытались советовать самому убраться, но я стоял спокойно, в форменном костюме, взвешивая шансы найти взаимопонимание. Проявлять слабость не хотелось, потерять здоровье — тоже. Потом заметил, что женщина немного трезвее этих идиотов.

– Или уберёте собаку, или я иду за милицией, – глядя в глаза женщине повторил своё требование.

Собаку убрали, гонор стал убавляться. Составлять протокол я не рискнул, тем более, что признаков срубленных деревьев не было, а кустарник, он и есть кустарник, на каждую ветку протоколов не напишешься, хотя лесной Кодекс и такие статьи содержал.

– Давайте так, – предложил этой компании, немного приблизившись, всё же оставляя свободное пространство между собой и ними, – вы сожжёте все нарубленные ветки, а я пока протокол на вас составлять не буду. Но в следующий раз за такое придётся вас наказать!

Немного послушав горячие заверения всё прибрать, полубоком пошёл от них прочь, краем глаза контролируя свой тыл. Только когда поднялся на насыпь, вздохнул с облегчением. На второй день там уже никого не было, все ветки были сожжены, даже костёр землёй забросан.


Читать далее: «Приёмка лесных работ»
http://www.proza.ru/2016/01/10/1358