Щ - 3. Новая адвайта

                Александр Галяткин и Юлия Фадеева

                Щ - 3
                Новая адвайта

Викентий Михайлович и Аграфена Павловна собирались в оперу и решили подкрепиться овсянкой.
- Как же нам полезна эта овсянка с изюмом! - вздохнула Аграфена Павловна.
- Наконец-то мы стали жить в нашей Северной Венеции, как настоящие англичане в Туманном Альбионе, - согласился Викентий Михайлович. - Никаких излишеств, только здоровый образ жизни.
- А все благодаря той белуге, - заметила Аграфена Павловна.
- Не говорите мне о ней! Что же такого эта тварь умудрилась заглотить? Из-за нее мы уже третью неделю сидим на диете. Давайте же поклянемся, душа моя, что сегодня перед оперой мы с вами не будем заходить в Елисеевский гастроном. А то мне намедни после его посещения приснилось большое пирожное со взбитыми сливками, такое же сладкое, как вы, мой ангел.
- Ужас, - улыбнулась Аграфена Павловна, - надеюсь, вы не стали его пробовать. Нам ведь с вами нельзя ничего сладкого, жирного, острого... Только голод, холод и покой. И правда, ни к чему нам каждый день заходить в Елисеевский гастроном и смотреть на то, что едят здоровые люди. У нас с вами и так полное Щ. Как бы не опоздать в оперу, - спохватилась Аграфена Павловна и стала прихорашиваться возле зеркала.
Викентий Михайлович подкрался к ней сзади и начал заговорщически нашептать:
- Там, в опере, я угощу вас шампанским. А потом мы возьмем швейцарского шоколаду и уединимся с вами в уютной ложе...
- Да что вы такое говорите, Викентий Михайлович? Вы же доктор! Нам ведь с вами сейчас нельзя ничего шипучего, шоколадного, швейцарского...
- Да, да, нам нельзя всего этого, - простонал Викентий Михайлович и поцеловал Аграфену Павловну в ушко. - И вот этого, и этого...
Аграфена Павловна, глядя в зеркало, погрозила ему пальчиком.
- Ой, вы только посмотрите, как же они хороши - те, кто в зеркале! - вдруг заметила она. - Как они постройнели, посвежели в холоде и голоде.
- Они великолепны, - согласился Викентий Михийлович. - Но мы с вами еще моложе и красивее, - уверенно добавил он.
Соавторы залюбовались своим отражением. Наконец Аграфена Павловна спохватилась:
- Прямо глаз не оторвать. Так ведь можно опоздать в оперу!
- Ничего, поедем ко второму акту, - ответил Викентий Михайлович. Я там что-то вижу! Это берег Эгейского моря, а в его волнах - огромный вкусный осьминог, или мне кажется?
- Это несомненно берег, - подтвердила Аграфена Павловна. - Берег Эгейского моря, где все самое вкусное. Но там очень опасно - можно умереть от Щ.
- Со мной вам бояться нечего. Мы же с вами давно хотели там оказаться. Предлагаю безотлагательно исполнить магический зеркальный ритуал Фрэнсиса Бэкона, который подробно его описал.
- Викентий Михайлович, но ведь Бэкон неспроста потом разбил все свои магические зеркала? - забеспокоилась Аграфена Павловна.
- Потому что Бэкон был один как перст. У него никогда в жизни не было соавтора, вот он и бесновался. А нас-то двое!
- Да! - обрадовалась Аграфена Павловна.
- Так вы согласны? Вот и славно. Несите же самую большую свечу и главный артефакт в доме - нашу с вами гениальную повесть.
Соавторы уселись на мягкий диванчик возле старинного зеркала, положили рядом на стол свою рукопись, погасили свет и зажгли магическую свечу.
- Как же мы хороши! - снова воскликнули прозаики, увидев себя в зеркале на террасе белой виллы возле Эгейского моря.
- А чей это дом с мраморными колоннами? - Спросила Аграфена Павловна.
- Это наш, - ответил довольный Викентий Михайлович. - Мы ведь давно о таком мечтали.
- А чья это лимонная роща возле нашего дома? - Снова спросила удивленная Аграфена Павловна.
- Тоже наша. А чьи это вкусные барашки пасутся неподалеку? - заметно оживился Викентий Михайлович.
- Тоже наши! - обрадовалась Аграфена Павловна.
- Моя Афродита! - воскликнул Викентий Михайлович. - Вы только посмотрите, какая чудесная погода нынче в Элладе! Не то что у нас в Петербурге. А ведь на дворе ноябрь. Ха, снимайте скорее все это, вам же душно! Вот так, я тоже сниму! Долой этот фрак, эти туфли, носки... Давайте же обживать наш чувственный рай. В спальне мы объединим два мира, что по обе стороны зеркала, и тогда в недалеком будущем дом наверняка достанется нам. Бэкон всегда советовал так поступать. А то желающих завладеть нашей недвижимостью найдется немало. Где же тут спальня?
- Вижу! Какой вид на море из нашей спальни! Какой аромат от лимонной рощи под окнами! - восхитилась Аграфена Павловна.
Через полчаса соавторы решили осмотреть столовую и были немало удивлены. Боги Эллады послали им на обед салат из креветок, шашлычки из красной рыбы, седло барашка, мусаку, печеные овощи с грибами, восточные сладости и многое, многое другое.
- А ведь налаживается жизнь в зазеркалье! - констатировал Викентий Михайлович, запивая барашка вином. Вот что магия литературная делает!
- И все благодаря нашей волшебной повести, - согласилась Аграфена Павловна, отведав сочный персик. - Кстати, что там за книги в наших шкафах?
Осмотр библиотеки приятно поразил соавторов: на всех томах стояли их имена, хотя названия книг им ни о чем не говорили.
- Викентий Михайлович, но когда же мы с вами успели все это написать? - ахнула Аграфена Павловна.
- Третьего дня привезли ко мне в лечебницу одного поэта-герметиста, - задумчиво начал Викентий Михайлович. - Так он все твердил о какой-то эфирной библиотеке магических книг, в которую якобы ему позволено было заглянуть краешком глаза. После этого бедолага и повредился рассудком, так как обнаружил, что в той библиотеке - все сюжеты мира, но написал книги вовсе не он.
- Кто же?!
- Представьте себе, два соавтора-прозаика. А узнав, как меня зовут, больной и вовсе начал биться головой об стену. Какова фантасмагория?
- Но почему авторы всех книг в магической библиотеке - именно мы с вами?
- Можете ли вы назвать хоть одну литературно-художественную магическую книгу, кроме нашей с вами повести? Или, к примеру гримуар? Именно такой текст, написав который, авторы всю оставшуюся жизнь боялись бы умереть от Щ.
- Таких книг, кроме нашей, нет на свете и не может быть, - уверенно ответила Аграфена Павловна.
- Вот и я о том же. Чистый герметизм - и все тут. А вот теперь скажите, Груня, так кто первый прозаик в нашей Элладе?
- Вы, Викентий Михайлович. Вы, мой гений!
- Нет, вы - мой гений! - возразил он.
- А-ха-ха, мы - первые прозаики в Элладе, - обрадовались довольные соавторы и поцеловались. - Эсхил не в счет, он был драматургом.
- Значит, все сюжеты мира у нас теперь в домашней библиотеке, и нам больше не придется ходить на охоту за ними? Можно просто гулять, слушать пение птиц, купаться в теплом море! - обрадовалась Аграфена Павловна. - Но что же мы с вами будем писать, если все наши книги уже написаны?
- Это в нашем чувственном раю не надо охотиться, - объяснил Викентий Михайлович. - А в Петербурге-то иной раз ноги стопчешь и мозг сломаешь, пока найдешь оригинальный сюжет. Я уж не говорю о прототипах. Но, если что, будем заглядывать сюда. Тропку мы с вами уже протоптали. А сейчас - купаться голышом? - задорно предложил Викентий Михайлович.
- Только сначала посмотрим, нет ли поблизости любопытных соседей, - предложила Аграфена Павловна.
- В самом деле, - согласился Викентий Михайлович. - Ведь если существует наш с вами чувственный рай, то где-то есть и чей-то чувственный ад.
- Как же нам повезло! - Обрадовалась Аграфена Павловна, когда они вышли на берег. - Наш дом на первой линии от моря - лучше просто не бывает! Ой, а там, вдали, еще виллы. Интересно, чьи они?
- Разумеется там живут персонажи наших книг - тех, что в шкафах. Как говаривал непревзойденный алхимик и богослов Альберт Великий, в чувственном раю чужим персонажам места нет. Какой мир создашь при жизни, в таком и окажешься после. У каждого есть шанс, и это справедливо.
Накупавшись вволю, соавторы решили посмотреть, кто живет на второй линии от моря, за дорогой, по которой без конца ходили нагруженные книгами ослы с пестрыми лентами в хвостах.
- Ослики! - обрадовалась Аграфена Павловна.
- Да, ослики, - подтвердил Викентий Михайлович. - Но сколько их! Где же здесь переход? Прочь, упрямцы! Наверное, эта пыльная дорога - чистилище для поэтов, - предположил он, когда соавторы наконец перешли на другую сторону и оказались у ворот отеля, напоминающего питерский приют для умалишенных.
Вдруг они услышали неприятный громкий стук. Обойдя отель, соавторы увидели... Корнелия Савельевича. Весь в поту, он прибивал к ограде ржавыми гвоздями табличку с надписью "идиотико хоро".
- В переводе с греческого - "приватная территория", - шепнула на ухо своему соавтору Аграфена Павловна.
- Доброе время суток, - удивился Викентий Михайлович. - Какая судьбоносная встреча!
Корнелий Савельевич молча продолжал долбить молотком по табличке.
- Жарко сегодня, не правда ли? - вежливо заметила Аграфена Павловна.
Корнелий Савельевич посмотрел на них затравленно и отбросил молоток.
- Сгинь, нечистая сила! - поэт перекрестился и трижды сплюнул через левое плечо.
- Ну вы еще постучите трижды своим молотком по дереву, - подтрунил Викентий Михайлович. - Мы не бесы. И вот вам доказательство: третьего дня мы с вами встречались на дне рождения у Александра Геннадьевича, и вы там намеренно пытались съесть всю осетрину.
Поэт открыл рот от удивления.
- Может, все-таки пригласите нас войти? - спросила Аграфена Павловна. - Не стоять же здесь на солнцепеке.
- Мест нету! - заявил Корнелий Савельевич. - Видите, что здесь написано? Идиотико хоро, посторонним вход воспрещен! Во дворе злые, как собаки, поэты.
- Рассказывайте же, как вы оказались в этом чувственном аду! - потребовал Викентий Михайлович. - Вошли через зеркало по методу Бэкона?
- Знать не знаю никакого Бэкона. Вошел через адвайту, покурив травы, - признался озадаченный поэт.
- Что ж не на первой линии домик себе выбрали? - спросила Аграфена Павловна.
- Где первая линия?! - в глазах поэта появился нездоровый блеск.
- Не важно, там все занято, - решительно ответил Викентий Михайлович.
- Вот и здесь занято, - назидательно заметил поэт. - Нечего рот разевать на мою новую обитель. Идите уже под Змеиную гору. Там переводчики табором живут. А на горе в пещерах - критики хоронятся. Может, кто-нибудь и сдаст вам угол.
- Нельзя ли нам хоть краешком глаза заглянуть в ваш отель? - спросила Аграфена Павловна. - Все-таки, любопытно, как живут поэты в своем чувственном аду.
- Это невозможно, - ответил Корнелий Савельевич, - у них сиеста. Они сейчас спят, отдыхают от охоты за рифмами. Лучше их не будить. Когда проснутся, снова начнут буйствовать, воровать друг у друга трагические харизмы, но все равно ни строчки не напишут. И так - каждый день. Посторонним вход воспрещен.
- Но как же вы здесь один с этими поэтами уживетесь? - забеспокоилась Аграфена Павловна.
- Выгоню всех на Х, посажу оливки и буду жить после смерти на Щ, гуриям свои стихи читать. Здесь всё Ё-мое, - ответил Корнелий Савельевич и снова принялся громко стучать молотком, прибивая табличку.
- Неужели вам даже не любопытно узнать, что находится за дорогой? - спросил Викентий Михайлович.
- Меня ослы не пускают на ту сторону. Выталкивают сюда в одних тапках как пробку из бутылки. Я туда больше не пойду и вам не советую. Там ад. Уходите уже по-хорошему, - ответил поэт и снова застучал молотком.
Насладившись закатом в зазеркалье и поужинав молодыми осьминогами, прозаики успели в оперу к последнему акту. К их величайшему удивлению, Корнелий Савельевич тоже явился туда послушать "Фауста".
- Ба, какие люди! - Воскликнул было Викентий Михайлович и пошел к нему навстречу, но поэт перекрестился и быстро ретировался в буфетную.
Выходя из театра, прозаики его не увидели. Когда они возвращались по ночному продрогшему Петербургу к себе домой, Аграфена Павловна сказала:
- Даже не предполагала, что Корнелий Савельевич практикует адвайту.
- Что же здесь удивительного, моя нимфа? - улыбнулся Викентий Михайлович. - Это ведь так естественно для поэта - целыми днями в поисках рифм твердить себе: "Я не Луна и не Солнце, я не человек и не бог, я не картина и не художник, я не то и не это..." В итоге, когда дело доходит до утверждения "я есть", в конце фразы у них неизменно появляется большой вопросительный знак - и рифма тут как тут.
- Трагическая харизма, - согласилась Аграфена Павловна. - А без нее стишков нет как нет. Какое Щ, что мы с вами не поэты. Как же тяжело им, бедным, - вздохнула она.
- Да уж, нелегко. Все потому, что они практикуют старую адвайту, из которой истинно лишь одно: "Я есть". А у нас с вами новая, веселая адвайта, которая сводится совсем к иной истине: "Мы есть!", - объяснил Викентий Михайлович.
- Только бы нам не умереть от Щ! - сказала Аграфена Павловна.
- Мы с вами будем долго писать нашу повесть, - ответил Викентий Михайлович, и соавторы снова поцеловались.