О невольном плагиате, за который не стыдно

Все уже сказано - сказано тысячу раз; нет смысла повторять это вновь...

(Борис Гребенщиков)

Все, действительно, уже сказано до нас.
Да, слишком разными людьми, с совершенно несхожими интонациями, которые (иногда) важнее смыслов - да и контекст ситуации (зачастую) переиначивает смысловое наполнение одних и тех же слов.

Но, ведь сказано...

Тогда зачем мы пишем?
Наверное, писательство в любой форме (проза, стихи, дневники) - часть внутреннего пути, без которого человек внимательный и чуткий просто не в состоянии обойтись.

А в нашем Мире, когда тонны бесценной - и классики, и информации - доступны несколькими кликами в сети, данная форма творчества, вероятно, нужна самому автору более, чем читателям.
Просто, он выплескивает это в публичное пространство (по совершенно разным мотивам), но  - всегда надеясь, что это насущно не только для него одного...

А как сказанное влияет на подсознание автора?

Очень простой пример: когда я писал вот этот эмоциональный кусок (ниже) из XIV главы своего рассказа, ловил себя на мысли, что суммирую, переводя в плоскость диалога нечто весьма созвучное мне в мыслях... кого? не мог вспомнить...

Вспомнил)
Конечно, Марины Цветаевой.
Как жаль, что она не писала в прозе - с ее уникальным жизненным багажом...


***

Если бы Вы сейчас вошли и сказали: «Я уезжаю надолго, навсегда», – или: «Мне кажется, я Вас больше не люблю», — я бы, кажется, не почувствовала ничего нового: каждый раз, когда Вы уезжаете, каждый час, когда Вас нет – Вас нет навсегда и Вы меня не любите.

В мире ограниченное количество душ и неограниченное количество тел.

Любить – значит видеть человека таким, каким его задумал Бог и не осуществили родители.

Насколько я лучше вижу человека, когда не с ним!

Я хочу такой скромной, убийственно-простой вещи: чтобы, когда я вхожу, человек радовался.

– МАРИНА ЦВЕТАЕВА


***


МАШЕНЬКА, фрагмент XIV главы...

Ольга Станиславовна по - мещански сидела в саду, попивая чай с бубликами.
Машенька увидела ее издалека и ... чуть не расплакалась.

Мама...
Какой бы она ни была - глухой, непонимающей, нечуткой, ложно - покорной конформисткой с ее "практической мудростью", но...
Господи, к ЧЕМУ она пришла в финале такого жития?
Ни верного мужа, ни веселой семьи вокруг.
Кроссворд, пасьянс, глупый телевизор, да вечные грядки.
Когда не радует ничто внешнее, даже - обустроенный быт.
Ведь, чем ближе земной итог - тем острее ощущает фальшь прожитых лет ВСЯКАЯ душа...

- Мама! Мамочка!

(Мария буквально влетела в июньский сад)

- Ну, здравствуй, Маша - произнесла Ольга Станиславовна холодновато - отстраненно.

Впрочем, все было понятно по этому "ну".
У Машки, как в любимом стихе Бродского, что - то внутри "сорвалось и раскололось"...

Ольга Станиславовна включила безупречно - вежливый, но абсолютно формальный тон, что сама Машенька (из практической необходимости) умела делать ничуть не хуже.

- Заходи. Садись. Пообедай.
Твою комнату я прибрала, и там мало что изменилось.
Захочешь - расскажешь о своих делах.
И - надолго ли ты у меня.
Мне... особо рассказывать нечего.

Произнося это, она смотрела куда - то мимо дочери.

Машенька вздохнула и присела напротив.

- Мама...
Зачем ты так со мной?

Ольга Станиславовна сняла очки.
Это был верный признак того, что она решила позволить себе откровенный разговор.
Точнее - откровенные претензии, высказанные из самых глубин обиженного сердца.
Вести полноценный диалог мама никогда не умела.
Она - либо воспитывала  (как Машу с детства), либо - беспрекословно подчинялась сама (как мужу).
Никакого подобия равенства в отношениях - да и во взглядах - для матери не существовало...

Машенька, разумеется, знала все это наизусть.
Тем не менее - вновь пустилась в безнадежный разговор...

- Мама.
Что (что?!) я сделала лично против тебя?
Не вышла замуж за нелюбимого человека?
Устроила свою... СВОЮ, мама (!) жизнь так, как мне было лучше?
Это - предательство?

Взгляд Ольги Станиславовны, казалось, впитал всю тяжесть былых обид...

- Ты... ты... по сути, разрушила семью.
Пошла против воли любящих родителей.
Из - за тебя отец ушел от меня!

Маше показалось, что она присутствует в театре абсурда...

- Мама!
Я тебя правильно поняла? Отец не уходил все эти годы только из - за меня?!
А так - не любил, и давно?
А это нормально - делать детей заложниками отношений родителей?!
А дети, что, совсем идиоты? Они этого не видят с ранних лет?

- Ты - неблагодарная, с гнилой душой - повысила голос мама. Дети - смысл и венец любого брака! Дети!

- Ах, вот оно что...

(К Маше уже почти вернулось спокойствие и она перестала опасаться, что сейчас хлопнет дачной калиткой и уйдет).

- Не язви! - почти прошипела мама.
Да, дети.
А ты - законченная эгоистка.
Тебя с детства окружали любовь, забота и доброта...

- Доброта, мама, (прежде всего) - в искреннем стремлении ПОНЯТЬ человека.
Не ломать его волю, навязывая что - либо.
А любовь - еще и в том, чтобы при отсутствии глубокого понимания дать человеку свободу выбора.
Не делая его СВОЕЙ собственностью даже из кровных причин!

Ольга Станиславовна внезапно успокоилась и надела очки.

- Вот что, Маша - произнесла она - с кем угодно, но никак не с тобой я стану обсуждать такие темы.
Яйца курице не проповедуют - изрекла мама насмешливым тоном, знакомым Марии с раннего детства.

Машенька пустилась в последнюю отчаянную атаку.

- Мама!
Я прилетела к тебе со всей душой, отбросив все прежние обиды и непонимания.
Ты теперь одинока. Я бы могла быть рядом - при первой возможности.
Помогать тебе в домашних мелочах. Может (со временем) ты бы стала лучше меня понимать...
Даже если ты не захочешь в Лондон...

- В Лондон? - спросила мама все так же насмешливо.
К этой твоей прошмандовке? Совратившей и тебя, мою единственную дочь...

- Мама, Господи - в глазах Машеньки блеснули слезы.
Алла умерла... у меня на руках...

(Ольга Станиславовна вновь вспыхнула)

- То же самое случится и с тобой, если не покаешься!
Тогда, быть может, я тебя приму - как блудную дочь.
А пока - живи и ко мне в душу не лезь!

- Что ж... спасибо, что хоть не прогоняешь - произнесла Маша уже обреченно.
Знаешь, ты всегда жила навязанными тебе представлениями о жизни.
От брака до бытовых мелочей.
И этот невроз с тобой теперь до конца дней.
Что ж ты требуешь от меня невозможного - исправить то, что натворила вовсе не я.
Какой бы примерной и послушной дочерью я ни была, ТВОИХ проблем это не решит, потому что их корни - не во мне, мама.
И еще...
Ты так искренне говоришь о детях - венце любого брака.
Но ты... никогда не желала второго ребенка от папы.
И... не могла признаться в этом даже самой себе...

- Ты просто - чудовище, которое я вырастила собственноручно - прошептала мама презрительно.

- Нет, мама!

(Мария редко когда так ощущала личную правоту, как сейчас).

- Нет!
Просто, я пошла своей колеей.
А теперь - вернулась к тебе по - доброму, со всем сердцем.
И вовсе не в образе побитой - помятой блудной дочери.
А ты... ты никогда не простишь мне вот этого благополучия.
И не примешь даже малейшее ощущение своей внутренней неправоты.

- Я все поняла - изрекла Ольга Станиславовна.
Ты приехала добить меня на старости лет...

- Нет, мама.
Ты ничего не поняла, и не мне уже тебя успокаивать.
Прости меня...
Ты не переживай.
Я улечу через неделю, и (если пожелаешь) - навсегда.
А в Москве у меня много дел.
Я буду лишь приходить переночевать и никаких разговоров вести не стану.
Попросишь - помогу без слов...

Июнь ласково смеркался, неспешно накрывая прохладой привычную с детства дачу.
Которая теперь показалась Машеньке почти чужой.

Вот и все - подумала она, сидя в одиночестве на любимой веранде.
Прежняя жизнь утрачена безвозвратно, и даже родные места видятся иными...