Новый Вид

       Рождение

       Альтернативная вселенная Города, Которого Нет.
       ~Начало девяностых годов, Америка.


Толчок. Боль в глазах, и только после — жжение в глотке и за ребрами. Яркий плеск раздирает сетчатку, а воздух пожирает легкие, заставляет кашлять, выталкивая остатки не успевшей впитаться жидкости.

Да. Боль. Это и есть боль.

А это — мысли. Вот как это, значит...

Больше думать не получается. Что-то щелкает и жужжит в спине, в шее, в затылке, и тело теряет опору, падает, проваливается... Снова боль. Теперь в коленях. В нос попадает жидкость, заполнявшая раньше легкие, и рефлексы заставляют сделать глоток.

Только это и спасает: шок подбрасывает гудящие конечности, и голова оказывается над уровнем неизвестного вещества. Руки ищут опору, ноги скользят по дну, а внутренности сжимает мучительная судорога, выбивая едкое и жгучее, осевшее на языке и в носу.

Жидкость уходит куда-то вниз, забирая вместе с собой последнюю возможность держаться ровно. Колени хрустят, хрустит нос, столкнувшийся с чем-то твердым, но голова уже обретает ясность — пустую и бесполезную.

Открыть глаза — и только чтобы закричать. В первый раз в жизни, обжигая рот и горло холодом, шалея от звенящего эха и расталкивая прозрачное и твердое, сомкнувшееся вокруг уходящим вверх и вниз кольцом.

Цилиндр. Это называется цилиндр. Материал — неизвестный пластик, удара... нет, удар выдерживает.

Глаза, начавшие привыкать к яркому свету, снова подвели: распластавшаяся по пластику ладонь потеряла прежний объем, лишилась формы и потекла темной искристой массой. Мир перевернулся — на миг, не больше — и встал на прежнее место, и в нем была обычная рука. Или не обычная, а просто привычная, сложно сказать. Особенно если ты знаешь, что эти маленькие отростки называются пальцами, но не успела осознать себя.

В легких снова начало жечь. Голова стукнулась затылком, но вместо звука удара раздалось влажно-упругое чавканье.

***

Из контейнера на пол вылилась блестящая масса, едва сохраняющая намек на прежние очертания, но безропотно взять себя в руки не позволила: ощерилась десятком вялых, едва царапающихся коготков. И все же настойчивые темные руки потянули вверх, вынуждая подтягивать растекшееся и неуклюжее тело.

Она быстро поняла, что Эта не причинит ей вреда: от нее исходил запах самки Ее вида, тонкий, пряный, неуловимо родной. Когда Эта прижала Ее к коже, раздвигая смешную и непонятную преграду, тонкую и пеструю, Она с облегчением растеклась, облепив тело и выпустив коготки, на этот раз тонкие и короткие. Дышать стало легче, свет больше не обжигал тонкую, пронизанную нервами шкуру, и Она услышала мысли Этой.

***

Вдох дался тяжело, но без боли. Легкие расправлялись хуже, чем в первый раз, но Эта снизила Ее болевой порог.

— Мое имя Сандра.

Она поморщилась. Слышать Ей не нравилось, маленькие уши совсем не фильтровали громкость и четкость звуков, но если Эта... то есть Сандра считает, что так нужно, значит, пусть будет.

— Тебя зовут Исаак.

Она-Исаак открыла глаза и прикрыла до щелочек. Все так же комната, которая называется лаборатория. Двуног в белом, раньше смотревший на нее из угла, теперь лежит там — это называется «умер». Он вкусно пахнет.

— Пока нельзя есть. — Голос Этой-Сандры звучит низко. От него хочется спать, но мешает гул, идущий откуда-то снаружи. Дрожь расходится по стенам — и всему остальному, даже по самке. — Потерпи. Нужно закрепить форму.

— Я не есть?

— Сейчас нет. Я буду кормить тебя, пока ты не станешь стабильным. — В голосе — и в мыслеобразах — появилась вина. — Я решила, что до некоторого возраста тебе лучше держать форму мальчика.

Она-Исаак зажмурилась, обмякнув на горячих и твердых руках, но не смогла обвить их собой. Внутри что-то держало.

«Кости, — подсказала память. — Жилы, мышцы, сосуды. Но прежде всего кости».

— Я не хотеть кости, — утомленно прошептала Она-Исаак, переворачиваясь неуклюжим телом и поднимая глаза. — Что такое мальчик?

Темная Эта уходила далеко вверх. Она-Исаак зажмурилась, пытаясь справиться с дурнотой, а когда открыла, то поняла, что мир снова изменился. Другой стала перспектива и другим стало отношение к памяти — она все легче и легче находила определения тому, что было вокруг.

Она-Исаак знала, что такая перспектива удобна для ее нервной системы. Знала, что темная ткань на Этой-Сандре — кожа, а пестрое — одежда, что точки на темной ткани-коже — укусы. А при укусах бывает...

— Боль.

Грустные глаза Сандры, светлые на темном лице, отразили Ее-Исаака: маленький нелепый комок без шерсти, тоже темный в белизне света, темнее самой Этой и намного темнее лежащего двунога.

— Я расскажу тебе об этом мире, Исаак, — тихо пообещала Эта, прижимая ее к себе и заворачивая в белую одежду, такую же, как у двунога, но пропахшую терпким и родным. Она-Исаак заурчала: в этом свертке тепло и хорошо, даже гул и стук слышны не так сильно.

Потолок приблизился. Заныло в черепе, и Она-Исаак уткнулась лбом в одежду Этой. Не хотелось больше познавать мир и спрашивать. Еще больше не хотелось костей и мышц, мешающих стать темной искристой лужицей. Спать. Есть. Еще спать и еще есть.

— Исаак, — настойчиво, вклиниваясь и в сознание, попросила Эта, не давая окунуться в блаженную дрему, — тебе нельзя спать. Продержись совсем немного.

Она-Исаак невнятно загудела. Речь двуногов ей не нравилась.

— Исаак, пожалуйста.

Ее затормошили, начали заполнять уши бормотанием, и если в него можно было не вслушиваться, то от мыслей так легко не отмахнешься. Эта-Сандра просила Ее активировать Вид. Что такое «активировать» сознание и память не хотели отвечать, но Эта убеждала, что так надо. Этой не получалось не верить, да и не хотелось, но что-то в ее словах настораживало.

— Ты боишься?

На щеку упало горячее, и Она вздрогнула. Эта кривила рот, подергивалась и вытирала длинными пальцами жидкость из глаз, не сумев ответить речью двуногов. Но то, что вспыхнуло в ее разуме, отогнало сон и липкую вялость. Она-Исаак выщерила уголки-зубы, зашипев и напугав Эту еще больше, но та поняла ее правильно.

Что произошло, Она не поняла — все ее существо затопило... чем-то.

Страхом. Смертью. Одиночеством.

И разорвало.

***

Исаак почувствовал вкус крови и то, как стягивает кожу щеки. Ладонь еще продолжала давить на губы, и вместо крика из рвано расширяющейся груди вырывались стоны.

Скорчившаяся над ним женщина медленно разогнула спину. Черные волосы, заплетенные в измочалившуюся косу, напоминали гнездо, и Исаак поднял руку, со слабой улыбкой касаясь всклоченных прядок. На его лицо зачастили слезы, уже не обжигая солью молодую кожу.

— Все хорошо, Санди, — сипло выдохнул ребенок, когда прокушенная ладонь сползла с его губ, оставляя свежий след крови поверх подсыхающей корочки. — Не на...

Он хотел утешить ее, но не успел, от неожиданности запрокинув голову и стукаясь то ли об пол, то ли о полное бедро Сандры. И без того слишком большие глаза, лимонно-горчичного цвета и почти без радужки, расширились сильнее, но Исаак не видел ни комнаты, ни осыпающейся под очередной грохот штукатурки, ни замершей женщины, окоченевшей от безумного, обреченного ужаса.

В его сознании, ноющем, разодранном на части, вспыхнул огонек, маленькая искорка, пульсирующая в непостижимом Ничто. Исаак не пытался дотянуться до нее, только захотел взглянуть поближе — и потерял дар речи.

Разум, чужой, прекрасный, полный воспоминаний, желаний и мыслей, эмоций и незнакомых ему чувств, раскрывшийся доверчиво и покорно. Мальчик не посмел прикоснуться к нему, завороженно замер...

Сандра была похожа на него. Она станет им — если он пожелает. Она... она...

Она менялась. Что-то становилось другим, но что — понять не получалось. Перестройка была незаметной и не причиняла женщине вреда. Напротив, она словно воссоздавала разрушенное, восстанавливала прежнее совершенство, и теперь Сандра не нуждалась ни в речи двуногов — людей, — ни в мыслях. Она чутко реагировала на его желания, как рука подчиняется разуму. Только естественнее и быстрее.

Исаак открыл глаза.

Сандра больше не плакала. В ней не осталось страха и обреченности перед неизвестным — мальчик знал это так же, как знал, что там, снаружи, идет война. Что люди убивают других людей, похожих на себя и человеческих мутантов. Что еще немного, и они придут сюда. Что некоторые из них уже здесь, и именно поэтому Сандра, испуганная, робкая и беззащитная, противясь своей природе — защищала его, убила ради него, отдала себя для него.

— С-санди...

В прозрачно-серых глазах нарастал гнев. Исааку не понадобилось спрашивать, что происходит: он знал ее память, он видел ее глазами. Такие же, как он и она, запертые, спящие и проснувшиеся, на свою беду, находятся здесь. И их убивают. Отравляют, расщепляют кислотами, душат, уничтожая необходимую им среду обитания, лишь бы не дать тем, кто начал войну, доступ к таким секретным и опасным материалам.

Искры, несколько десятков искр рассыпались в сознании, но Исаак не мог до них дотянуться. И на этот раз Сандра не успела зажать ему рот: мальчишка взвыл от гнева и ярости, задыхаясь и умирая сам вместе с теми, кого спасти не успели.

Его прижали, обхватив трясущимися руками — не пытаясь утешить, а стараясь только лишь заглушить вопли. Сандра знала, что ее цель — любой ценой спасти это маленькое существо, их Альфу. Будет жив он — будет шанс у остальных.

— Я не могу! Я не могу! — ревел мальчишка, захлебываясь воем и дергаясь всем тельцем. — Я не могу! Они убивают их!

«Они убивают их».

— Им больно!

«Им больно».

— Эти твари убивают их, а я ничего не могу сделать! Я не дотянусь до них! Почему до тебя могу, а до них — нет?!

Руки сжали его плечи через ткань халата. Дыхание Сандры становилось хриплым и гневным.

Рука, подчиняясь отчаянию разума, сжималась в кулак, как и положено правильной руке.

«Я могу».

Исаак замер на вдохе и выдохнул уже тихо-тихо, поднимая зареванную мордашку. Из носа и глаз текло, по-детски пухлые щеки и губы потемнели до кирпичного.

— Ты можешь?

«Все, что ты захочешь. Я родилась, чтобы защищать тебя и твоих детей — твой Вид».

— Ты... — Исаак сглотнул, с трудом находя в себе силы сосредоточиться на Сандре и своих мыслях, а не криках в голове. — Можешь? Можешь защитить нас?

Сандра слабо кивнула, и мальчик ощутил — да. Действительно может.

— Пусть им не будет больно, — медленно, вынуждая себя подбирать слова вопреки нарастающей панике, попросил он. — Пусть их больше никто не тронет и не причинит вреда.

Он дернулся. Здание покачивалось, но это не было землетрясением. Чья-то чужеродная сила заставляла сотрясаться огромное строение, и осознание этого стало последней каплей.

— Пусть эти твари умрут! — сорвался Исаак на дикий визг, оскалившись и вцепившись в ворот заляпанной кровью блузки Сандры. — Пусть все эти твари умрут!

Сандра кивнула. Ее оскал был гораздо меньше и гораздо страшнее: Гамма молодого Вида, его иммунная система, не нуждалась в демонстрации своего гнева.

Она обняла крепче своего Альфу, бережно начиная подключаться к его генетическим возможностям и одновременно изменяя себя. Пока Альфа мал, она будет его волей, его голосом и его руками — так требует программа выживания. Из-за этого же мальчик должен видеть и чувствовать все, что произойдет. Он должен стать сильным.

***

Активация Гаммы.

Отключение общей нервной системы, подготовка к стабилизации.

Изменение состояния тел, переключение на ускоренное восстановление.

Повышение физической устойчивости.

Отключение индивидуальных аспектов психики.

Предельное повышение физической устойчивости.

Перестройка под заданные параметры.

Активация спиритических способностей.

Восстановление общей нервной системы с активностью по новым параметрам.

Активация резонанса.

Первая проверка общей нервной системы.

Вторая проверка общей нервной системы.

Проверка отклика Гамме.

Третья проверка общей нервной системы.

Проверка гибкости адаптивной программы.

Стабилизация.

Восстановление завершено.

Спиритический резонанс недоступен.

Активация генетической программы выживания.

Активация максимальной самозащиты, допустимость превентивного нападения.

Цель: люди.


       ***

       Взросление

       Время — за час до происходящего в первой части.


Белый потолок и размытые очертания окна. Дождь. Слух почему-то подводит, но откуда-то приходит твердая уверенность: там, за белыми стенами, отчего-то покрытыми трещинами, за плохо закрытым окном, идет звонкий июньский дождь.

Во всем теле странная легкость. Немного болят руки, каждый вдох сопровождается присвистом, но легкость заполняет каждую клеточку, и кажется, что еще немного, и удастся подняться над незнакомой кроватью.

Что это за место, который час, что произошло и собственное имя — не имеет значение. Пустяки. Ненужные кусочки ненужной мозаики. Ее можно собрать и позже, а пока есть возможность, лучше насладиться полетом.

***

— Так, значит, собеседование?

— Ага.

Усмешка на румяном лице Зерин смотрится немного пугающе. «Водительница, которая так улыбается, точно задумала нечто недоброе», — поймала себя на мимолетной мысли Кларисса и снова перепроверила, держится ли ремень безопасности. Как эта кастрюля, гордо называемая машиной, не развалилась на первом же хлопке двигателя, не хотелось даже предполагать. Едет и едет себе, все равно такси сейчас не найти. Война.

Война...

Не вслушиваясь в бормотание коллеги и подруги, Кларисса прижалась щекой к холодному стеклу, наблюдая за проносящимися мимо домами. Некоторые выглядели потрепанными, но мало какой мог похвастаться серьезными разрушениями. Вопреки всему, Кларисса понимала революционеров: им здесь жить, им жить среди людей, которые остаются в городах и, черт побери, целой стране. Огромной стране, которой открылась неприглядная правда.

Все же эти типы не были дураками, как их пытались выставить в СМИ. Они не дали возможности превратить себя из жертв в убийц и негодяев в самом начале, они готовы перевернуть всю гнилую систему и они понимают, что после придется создавать новую.

Поэтому, должно быть, и обратились к ней.

***

Бурый потолок. Последние минуты заката.

Эта комната находится где-то очень высоко, иначе многоэтажки поглотили бы солнце гораздо раньше. Где же...

Открылась дверь. У женщины, так и не решившейся полноценно зайти в палату, одетой в грязные джинсы, пропотевшую майку и еще более грязный больничный халат, на лице проступает суеверный ужас.

***

Нет. Тысячу раз нет. Ну куда ей в политику? Консультировать — ладно, но... Нет, да и какие консультации, черт побери, для существ, способных встряхнуть землю, хорошенько разозлившись? Даже отсюда видно, как качается высотка одной из местных корпораций. Чем им можно помочь? Сказать, что убивать нехорошо, негуманно и противозаконно?

— Ты справишься. — Зерин уверенно свернула на перекрестке, и Кларисса ощутила себя стоящей перед такой же раздолбанной старенькой машиной, в которую ее упорно пытаются усадить, да не на пассажирское сидение, а за руль. — Клэр, ты самая умная из всех, кого я знаю.

— А знаешь ты так мало, что пересдавала мне дважды, — проворчала женщина. — Долго еще?

— Половина дорог перекрыта, а половину от оставшейся можно показывать в кино про какой-нибудь апокалипсдец. Могу и напрямую, — щедро предложила Зерин, притормозив и отъезжая назад: впереди, между двумя пострадавшими от землетрясения домами, темнели зловещие массивные силуэты. — Я уверена, «ферзи» будут рады с тобой познакомиться. И их теховские начальники.

Скептический взгляд сменился болезненным: попавшая на кочку машина встряхнулась, а с ней встряхнулась и сломанная нога. Кларисса глухо завыла, впиваясь зубами в костлявый кулак, и «лучше уж к ним» прозвучало очень неубедительно.

— Извини-извини-извини! — затараторила девушка, позабыв про язвительный тон и разворачиваясь так осторожно, как только получалось.

— Ш-штоп ты ш-штохла-а...

— Не дождешься, — ухмыльнулась та, но так виновато, что Клариссе не хватило жестокости ненавидеть ее и дальше. Не она же эту дорогу поломала.

Затолкав между норовящих прихватить палец зубов две таблетки обезболивающего, Кларисса вжалась в кресло, умоляя всех известных богов, чтобы эта поездка поскорее закончилась. Так больно ей никогда не было. Первый перелом — и аккурат перед самым важным собеседованием в жизни. Может, это и правда какой-то знак. Если бог есть, то хоть иногда он должен заботиться о своих детях.

— Я не буду на них работать, — пробормотала она, когда боль немного притупилась. — Это не по мне. И не надо убеждать меня в обратном, двоечница.

— И не подумаю. Тебе ведь всю жизнь хотелось ответить «нет» целой толпе мужчин и женщин, которые тебя хотят.

— Дурочка, — не слишком-то и обиделась Кларисса, — смотри на дорогу, а не мели чушь.

— Когда не надо, ты такая принципиальная. Нет сексу, даже если хочется — нет сексу. Нет взяткам, даже любимыми тортиками — нет взяткам. Да котикам — уже троих притащила. Но стоит показаться чему-то перспективному — и ты не ты, а труслива мышка, которой проще послать могучих и страшных мутантов, лезущих к власти, чем сказать, что ты хочешь этого, хочешь на самом деле что-то изменить, и рискнуть! Кларисса! — Машина остановилась плавно и мягко, что никоим образом не соответствовало яростному неодобрению в глазах ее хозяйки. Развернувшись к пассажирке, Зерин махнула кулаком в опасной близости от челюсти подруги. — Не будь такой ссыкухой!

Кларисса вспыхнула, сама едва не взбрыкнувшись. Вот была бы потеха, подерись калека с соплюшкой в разваливающейся машине... Патрули, сбежавшиеся на шум, передохнут со смеху, пока их разнимут, и хорошо, если не пристрелят на месте, приняв за сумасшедших террористок.

Она отодвинулась, насколько позволяло пространство, и подняла раскрытые ладони.

— Утихни, пожалуйста. Ты говоришь, не понимая всех причин.

— Да ладно?

Больная нога заныла, но жаркая волна уже ударила в голову Клариссы, заставив поначалу ухватить бывшую студентку за в очередной раз взмахнувшую руку, а следом и поддаться на провокацию.

— Ответственность — всегда страшно. Тебе повезло беспокоиться только за себя.

— И тебя, хромоногая трусиха.

— Пусть и за меня! Но два человека — это не миллионы! Я учу вчерашних школьников и почти забросила практику. Господи, Зерин, власть не для слабых!

Темные глаза девушки расширились, и она, отпихнув маленькую ладонь, расхохоталась. В иные времена за такой смех Кларисса выставила бы ее за дверь, велев не появляться до конца семестра, но теперь лишаться водительницы было бы опрометчиво.

Позволив смешливой негодяйке отдышаться и снова взяться за руль, женщина недовольно буркнула:

— Тебя рассмешило слово «слабая» или то, как у меня заплетается язык?

— Меня рассмешила убежденность сорокалетней клятвенной девственницы, что ее воля слишком ничтожна, чтобы совладать с искушением вседозволенности, — гадко захихикала Зерин. Она так и норовила поглядеть на пассажирку вместо дороги, но предательски темнеющую впереди яму объехала без нареканий. — Ты сублимируешь свою влюбчивость такой чушью, что какая-то там министерская должность покажется пустяком. Красивый мужик, который может поднять тебя на одной руке? Томный студентик с глазами и этими, как их там... стиха-а-ами? Нет! — перевозбужденно от жутковатого путешествия в насторожившемся, как дикий зверь, городе воскликнула девушка. — Кошки! Глупые законы! Тортики, мать их!

Она восторженно взмахнула рукой и вдавила педаль газа, приметив впереди чистый участок дороги.

***

Она поднесла ладони к глазам, рассматривая тонкую, покрытую ранками кожу. То, что еще неделю назад было ухоженными ногтями, превратилось в ломкие, плохо держащиеся пластины, а кончики пальцев почти ничего не чувствовали и потемнели.

Тошнило... как же тошнило! До рвоты, до дикой боли, до ругани измотанных санитаров, почти забывших об отдыхе.

Анжела Эрлих зашла в палату в тот момент, когда Кларисса попыталась сесть. От воя у докторки поползли мурашки — и если бы это был первый такой вой...

— Мисс Биквин, не шевелитесь, — докторка помогла пациентке вернуться в прежнее положение, заставляя себя не смотреть на ее оголившиеся ноги. Вид омертвевших участков кожи вселял страшную, высасывающую силы безысходность. — Не надо. У меня для вас новость.

— Поставите капельницу пораньше? — просипела женщина, беспомощно наблюдая, как ее с поспешностью заворачивают в одеяло.

Эрлих виновато отвела глаза. Лекарств не хватало. Не могло хватить.

В подставленные руки Клариссы положили письмо.

***

Больница встретила женщин полупустой стоянкой. Хоть какая-то надежда на то, что в этом городе остались нормальные люди, а не только здоровяки в бронекостюмах из Фьючер Тех, мутанты и крысы.

Зерин помогла Клариссе выбраться из машины и без особых усилий дотащила до дверей: трюк, который никогда не получился бы, поменяй их ролями.

— Держись-держись, — нашептывала девушка, пихая двери. — Мы уже приехали. Эй! Доктора нам!

Снующие туда-сюда медики и многочисленные пациенты поглядели на новеньких, не слишком-то проникнувшись энтузиазмом Зерин.

«Дурочка», — в очередной раз за этот долгий-долгий день подумала Кларисса.

Ее усадили в одно из освободившихся голубых кресел в приемной, предупредив, что придется подождать. Подруга беспокойно шаталась вдоль стены и шарила по карманам, считая мелочь и алчно поглядывая на автомат с шоколадками. Это нервировало, и только перелом не давал Клариссе шанса облегчить свои страдания, влепив затрещину нервной непоседе.

Когда им выдали кресло-каталку, хромая преподавательница издергалась до полуобморочного состояния. Даже здоровой станет жутко, когда под ногами трясется пол. А персонал, надо ж, бегает, как и до этого, все им нипочем.

Лифт довез ее, Зерин и медсестру до третьего этажа. До кабинета пришлось добираться самостоятельно, девчонка в форме указала направление и рванула в противоположную сторону, где кто-то вопил трехэтажные комбинации.

— Все, почти на месте, — запыхтела Зерин, взявшись за ручки кресла и толкая его к приоткрытой двери в другом конце короткого коридорчика. — Посмотрят твою ногу, щелкнут рентгеном...

Кларисса скрипнула зубами. Дурная малолетка, зачем же так сюсюкаться? Самой-то не противно? Как с младенцем, черт бы ее побрал!

— Клэр, ты подождешь меня? — Кресло вкатили в пустой кабинет, остановив около кушетки. — Я сейчас кого-нибудь найду, чтоб врача привели и тебя переложили... пересадили... Сделали что-нибудь!

Кларисса придержала ее за руку в последний момент. В глазах щипало от непрошеных слез, и от этого становилось еще противнее.

— Можешь не торопиться, — раздраженно процедила она, сдавив запястье подруги и на секунду приметив, что в местном освещении собственная кожа, обычно здорово-смуглая, кажется какой-то зеленой.

«Перебор с лекарствами. Печень сошла с ума и подкидывает глюки».

Зерин со смешком, пользуясь моментом задумчивости, выдернула руку и послала прощальный воздушный поцелуй, выскакивая в коридор.

Пара минут в одиночестве. Должен прийти врач, сделать рентген... что там дальше говорила Зерин? В этом потоке жизнерадостной чуши не разобрать слов.

Слов.

Кларисса моргнула и зачем-то завертела головой. В кабинете ничего не изменилось, только дрожь от далекого землетрясения расползалась неприятной вибрацией по костям.

И не было слышно криков и топота.

Только вибрация. Только гул.

Руки дернулись к ушам, но это не защитило их: звук, который не удалось расслышать, разошелся от каждого предмета в кабинете. Даже от самой Биквин, словно на эту крохотную секунду она превратилась в резонатор.

Щелкнуло в голове. Пронзительный звон, оглушающий и выбивающий последние мысли. Снова щелчок — и тишина, снова...

***

Кларисса не могла сказать точно, что из сохраненного в ее памяти реально, а что — плод воображения. Она помнила осколки не выдержавшего оконного стекла и крошево стен, помнила колени, залитые рвотой и кровью, торчащую кость, все-таки пробившую кожу. А еще...

***

Тяжесть приминала к полу так, что не получалось дышать, но вместе с этим каждая клеточка тела пела, растворяясь в затопившем их жаре. Ощущение полета. Прекрасное чувство, но почему-то не хочется, чтобы это продолжалось. Не хочется не разумом, а чем-то глубинным и неосознаваемым.

Звон. Он тоже растворяется, и все же слух различает среди этого звона, похрустывания и хлопков шаги. Кто-то неторопливо и размеренно приближается к тому, что осталось от кабинета, и непонятная сладкая тревога обвивает горло.

Зрение ведет себя не лучше всех остальных каналов восприятия. Не может быть, чтобы люди светились. Не может быть, чтобы люди были такими...

«Какой красивый».

У него были голубые глаза. И крупные ладони. Клариссе всегда нравились такие, в которых ее собственные могли утонуть. Она запомнила эти руки, потому что сияющий незнакомец потянулся к распростертой, придавленной женщине, переступая через порог.

Он выглядел как ангел. Наверное. Кларисса не была уверена, раньше она ангелов не встречала. Рассмотрела бы лучше, но не вышло: не дойдя нескольких шагов, мужчина остановился, вскинув голову и прислушиваясь. Снова взглянул на перебитое тело под ногами.

И просто ушел, не посчитав умирающую учительницу хоть сколь-либо значимой или опасной.

***

Энджи Эрлих говорила, что это бред перегруженного мозга. Те, кто оказался на пути Белой Смерти, погибли сразу: кто от тяжелых поражений нервной системы, кто от отеков тканей и вздутия легких. Из находившихся на тот момент в больнице, к моменту возвращение Клариссы в сознание, не выжил никто.

Облучение обожгло огромную часть города. Говорили, что доктор Ланс, внезапно превратившийся в чудовище, был не единственным, и по всей стране происходило подобное.

«Подобное, — качали головой врачи, не способные помочь даже облегчением боли тем, кого успели обнаружить в завалах зданий. — Нигде вы не найдете подобного».

Три дня живой ядерный реактор метался по улицам, отыскивая человеческих мутантов, пока не упал без сил. Его уволокли другие, выползшие из огромной башни Фьючер Тех, и военным, по чудовищной иронии вынужденным объединить усилия с бунтовщиками, не удалось их разыскать.

Кларисса, молчаливо слушавшая последние новости, задала только один вопрос, но так и не получила ответ. Тело Зерин Клеменс найти не удалось. Кто-то даже высказывал предположение, что тела некоторых погибших не выдержали и были уничтожены, когда Белая Смерть подходил близко, но Биквин не верила. Что бы ни говорила доктор Эрлих, ей не привиделся тот человек, как не могли привидеться выжженные пальцы на своих руках.

***

Представитель нового правительства должен был прийти через час. Чтобы подготовиться, Кларисса попросила Энджи помочь с одеждой и причесыванием. Длинные черные волосы лезли клочьями, но пока это не стало слишком заметным.

— Ты часто болела раньше? — спросила онкологиня, застегивая на Клариссе рубашку. Женщина поболтала головой, разминая пока еще плохо слушающиеся пальцы. — Переломы, раны, порезы?

— Не припоминаю. А что?

Эрлих подернула краем рта, поправляя криво сидящую одежду. Из-за болезни стало сложно найти взрослый костюм на истончившееся тело.

— Пришли твои анализы. Острый лимфобластный лейкоз.

— А это что — ремиссия? — Кларисса поглядела на руки, чувствуя, как голова стремительно тупеет.

Невозможно. Прошел месяц, она идет на поправку — все врачи, обследовавшие ее, удивлялись феноменальному везению и быстрому восстановлению. И чтобы... вот так?

Взгляд, брошенный на странно сосредоточенную Энджи, заполнялся паникой.

— Нет. Это... Ты любишь комиксы, Клэр?

— Что?

— Комиксы. — Докторка пересела на кровать и сжала переносицу пальцами. — Комиксы. Про супергероев. Их еще кусают всякие радиоактивные насекомые, и они получают суперсилу.

Кларисса молчала.

— Иногда бывает не как в комиксах. — Продолжать было тяжело, и край рта подергивался все чаще. — Некоторые люди имеют особенности организма. Разные. И критические проявления таких особенностей могут выражаться в умении читать мысли. Или лечить себя.

Кларисса молчала.

— При облучении, — повысила голос Энджи, ощущая нехватку воздуха, — работа клеток меняется. Для нормального организма это почти всегда смерть. Для твоего... Я не знаю, что именно происходит сейчас, — попыталась заглушить она стук крови в висках, — не знаю! Но это... Поэтому ты жива.

— И все же больна.

Биквин облизнула губы, самостоятельно сняв со спинки стула пиджак и попытавшись просунуть руку в рукав. Энджи замерла, когда при попытке помочь от нее отстранились.

— Я не вылечусь?

— Возможно все. Никто из нас не знает, на что способен твой организм, и...

— И сколько он протянет. Энджи, это вы не знаете. А они знали.

Пояснений не требовалось: новое правительство позаботилось об обнародовании данных о проводившихся исследованиях в высоких башнях «корпорации будущего».

Они и правда могли знать, да только кто теперь расскажет.

— Клэр, тебе нужно остаться. Мы начнем лечение, как только сможем разобраться с твоей кровью.

— Лучше будь моей врачеей.

— У меня... дела, — с трудом возразила Энджи, глядя на с таким трудом застегнутые на Биквин брюки. — Пациенты. Пусть Белая Смерть пока не появлялся, пострадавших и без него хватает.

— Я не прошу тебя бегать за мной по пятам, — мотнула головой Биквин, приглаживая зачесанные назад волосы. — Просто приглядывай за мной. Я хочу знать, сколько у меня времени.

Докторка истерично хохотнула, все чаще подергивая губами и комкая край халата.

— На что? Что важнее лечения?

— Хочу попробовать взять себя в руки. Но ты кое в чем мне поможешь.

***

Представитель нового правительства представился Селвином Эйкеном и долго распинался перед потенциальной начальницей о прелестях сотрудничества с одаренной частью человечества. Его напарник в таком непростом деле, «просто мистер Кларк», оказался куда тактичнее. Видимо, до работодателей дошли слухи об упрямстве Биквин, и теперь эти двое ластились как кошки.

Кошек она любила.

— Думаю, все остальные условия я обговорю уже с коллегами, — хмыкнула Кларисса, в чем-то даже польщенная. — У меня останется возможность преподавать?

— Боюсь, что нет, госпожа генеральный прокурор, — почти замурлыкал Кларк: ему предстояло стать заместителем министрини юстиции, и Кларисса подозревала, что радуется он, глядя на нее, в ожидании скорейшей смерти. Кто точно скажет, что на уме у этих замов?

— Такие нагрузки будут совершенно неуместны после аварии, а вам предстоит большое дело, — поддакивал Эйкен. — Возможно, когда-нибудь потом...

На «потом» Кларисса заулыбалась совсем счастливо. Эрлих позаботилась, чтобы никто не узнал их маленькой тайны.

— Пойдемте, господа, нам нужно многое успеть. Для начала... я ведь имею право предложить место моего ассистента?

— Но у вас есть я, — шутливо обиделся Кларк, но от внимательной Клариссы не укрылась ни тревога, ни нотка неприязни.

— Но мне нужна секретарша, — как можно небрежнее произнесла женщина и для пущего успокоения излишне амбициозного парня прибавила: — Не вас же мне гонять с бумагами и ланчем?

Представителям понравился ее настрой, и разве что Эйкен позволил себе усомниться:

— А это не займет ли слишком много времени? Поиски, подбор, благонадежность, в конце концов?

— Нет, у меня есть на примете подходящая кандидатура. Надежная.

— И она согласится?

Биквин, поддерживаемая под обе руки, вышла из помещения на улицу. Теплый летний ветерок щекотал шею и за ушами.

— Конечно, согласится, — легкомысленно пожала она плечами. — У нее как раз нет работы.


       ***

       Смерть

       Через несколько недель после активации Нового Вида.



Дулут, штат Миннесота, осень.


Крыши домов — самое избитое место для проведения ритуалов, жертвоприношений и прочих оккультных штучек, и вместе с этим одно из самых неудобных. Должно быть, те, кто поддается на городскую романтику, не говорят о своем разочаровании другим, не желая — по каким-то своим причинам — разрывать порочный круг.

Впрочем, желающим отыскать простор, открытое небо и уединение жаловаться не на что. Вот Алиса и не жаловалась.

Перед ней лежало и стояло все необходимое, в том числе и связанный зафиксированный мужчина, яростно мычащий сквозь кляп. На него обращали не слишком много внимания, занимаясь тщательно выверенным расчерчиванием необходимых печатей. Возможно, разумнее было бы обойтись без них, но Алиса предпочитала делать медленно, но надежно. Да и к тому же строгая геометрия рисунков позволяла ей легче сосредотачиваться.

Этот день должен стать особенным.

Найти подходящее тело, полностью совместимое с призраком, было невероятно сложно. Алиса, правда, столкнулась с кандидатом на «выселение» случайно, врезавшись в него в очереди за пособием на несовершеннолетних приемышей. Ее привлекло могучее телосложение неуклюжего незнакомца, и только потом она пригляделась к нему получше.

Он был идеален.

Проследить за ним не составляло труда, и верная призрачная свита доложила своей повелительнице все, начиная с адреса проживания намеченной жертвы и заканчивая любимой расцветкой трусов.

Алиса торопилась: зараза Нового Вида, как юных поганцев называли в газетах, быстро расползалась. «Детишки из колбы» не только роняли самолеты и топили корабли, не давая человеческим мутантам покинуть континент, но и активно заражали простых людей. Изменение выдерживали не все, но выжившие, встав на ноги, с готовностью подключались и к травле, и к продолжению заражения.

Было бы чертовски обидно, если бы кто-то из этих укусил или обслюнявил найденного ею красавца. Еще обиднее станет, если они найдут саму Алису, решив, что спиритка — лакомый кусочек. Или слишком мерзкая и опасная.

Алисе больше нравился первый вариант, он выглядел более лестным. Немного более.

От холода щелкали челюсти. Миннесота не входила в список любимых штатов спиритки, но тащить драгоценное тело мистера Лэндли в более уютное место не было ни малейшего желания. Здесь, вблизи от границы с Канадой, есть как минимум с десяток возможностей слиться с белым большинством и сбежать. Даже по воде — Алиса заранее смирилась с такими жертвами.

Заморосило. Сволочной дождь, сволочной холод, и вокруг одни сволочи...

Алиса стонуще зевнула, искоса приглядывая за мужчиной: тот ерзал и подергивал конечностями, пытаясь распутаться, выпучив обезумевшие глаза. Спиритка равнодушно перевела взгляд на маленькое зеркальце, разложенное среди прочих полезных инструментов. Отражения не было: не только колдуньи, но и темно-серого неба, и уголка соседнего здания.

Нож с коротким лезвием лег в ладонь. Дорисовывать очередную «печать» не стали, бросив на треть начатой.

Для Алисы не было нужды выть концентрирующие сознание мантры и успокаивающие стишки: сила уже растекалась по крыше. Еще немного, и сползающиеся на запах жизни мертвецы одуреют от ее избытка, но... кто им позволит?

Повелительнице теней нужен только один, которому и достанется этот пир.

Прозрачные глаза, ставшие похожими на отражение отяжелевшего неба, смотрели еще безумнее, чем у связанного бедняги. Подергивая уголком теряющих здоровый оттенок губ, спиритка неторопливо подошла ближе, усаживаясь на холодный бетон. Она срезала рубашку и брюки со спокойствием бывалой маньячки, не пожалела и белья и даже носков.

Надо же, и правда в голубую полоску. Комплект, не иначе. Алард оценит.

Мужчина замычал отчаяннее, когда крупная ладонь, на вид легонько, прижалась к животу, сминая что-то внутри. Светловолосый монстр наклонился ниже, морщась, когда из-под пальцев потекли теплые капли.

— Уходи, — приказали шепотом, и Сид Лэндли понял, что не может вздохнуть. Перекрутило в груди и в животе, кости обожгло. Тело отторгало его, пыталось избавиться всеми способами. И, кажется...

Алиса первые секунды смотрела на него, не решаясь моргнуть. Наклонилась еще ниже, отложив нож и перебирая короткие русые волосы, пытаясь понять, показалось ли? В густой копне расползлись еще две светлые прядки, то ли выцветшие, то ли поседевшие.

«Скоро. — Прикрыв глаза и подставляя раскрасневшее лицо дождю, Алиса заулыбалась, расправляя широкие плечи. Подняв нож, она с оттягом, не чувствуя боли, взрезала ладонь — от безымянного до запястья. — Скоро, душа моя. Устраивайся поудобнее».

Кровь текла плохо, но спиритка умела терпеть. Лениво отгоняя жадных призраков, Алиса сжала плохо слушающуюся ладонь. Немного кружилась голова, но не из-за раны: все вокруг пропитывалось могущественной силой, стирающей грани между мирами живых и теней.
Мужчина завыл. Теперь в его теле был не только он.

Алиса неуверенно поглядела на Сида. Его волосы стремительно выцветали, а глаза из карих светлели до голубого, и все же что-то казалось неправильным. Так долго сопротивляться? Нет, т а к долго?

Вязкая темная жидкость нехотя пролилась из подрагивающего кулака, расползаясь по животу жертвы.

Лэндли, зажмурившийся было, открыл глаза.

***

Визг спиритки разнесся по крыше и загудел в окнах соседних домов: связанный крепыш взбрыкнулся, выворотив одно крепление и порвав цепочку наручника на другой руке. Будь Алиса чуть менее настороженной и чуть более расслабленной — и эти лапищи пережали бы ей шею, но женщина отпрянула, чтобы в следующие секунды хорошенько размахнуться и боксерским ударом выбить ему челюсть.

Похрустывание: сначала в крепко сжатых пальцах, после — в челюсти Лэндли. Сломанная и вышибленная из сустава кость вставала на место, а язык вытолкнул изо рта обломок зуба.

— Алард? — незнакомым высоким голосом позвала Алиса, поднимаясь. Мужчина ей не помешал, без малейшего страха и проблесков разума обводя подбородок ладонью. — Алард, что ты делаешь?

Ей не стали отвечать. Лэндли еще раз потрогал восстановившуюся челюсть и мазнул по потекам крови на животе, деловито сунув палец в рот. Улыбка, растянувшая губы, оставалась такой же нечеловечески безучастной.

— Алард?..

Взгляд заметался по обнаженному телу, покрытому мурашками и вставшими дыбом волосками. Никаких ран, шрамов и отметин, ничего похожего на укусы или ссадины.

— Уходи. — На этот раз шаг сделала сама спиритка, отступая от поднимающегося человека. Когда-то давно — человека. А может, и не бывшего им никогда. — Уходи!

Ей улыбнулись с пониманием. Сид Лэндли кивнул.

— Алард, уходи! — уже откровенно завизжала Алиса, понимая, что не может дозваться до призрака мужа. И не чувствует его отдельно от твари перед собой. — Уходи!!

Бедра натолкнулись на ограждение. Алиса спиной ощущала пустоту: и за собой, и внутри. Что-то разрывало ее связь с Алардом, что-то расщепляло его, и любимый не мог уйти из этого... Нового...

Лэндли некуда было спешить. Он, словно позабыв собственный страх и беспомощность, облизывал ладонь, щедро измазанную в крови ведьмы, и немного отстраненно прикидывал, что бы с ней сделать. Выбор был не слишком большим, но давал простор фантазии. Кровь, разбудившая его скрытую, спрятанную глубоко внутри сущность, подсказывала, что при всей своей наглости эта здоровенная мерзавка не умеет летать.

— Алард... — в очередной раз услышал он жалобное и зовущее. Тот, кто появился в его теле, слабо сопротивлялся и пытался прийти на зов, но не мог. Лэндли понимающе рассмеялся: невероятное новое чувство поглощения захлестывало восторгом, чужие эмоции становились своими и растворялись среди множества разумов, таких же чужих осколков огромного целого...

Он снова посмотрел на спиритку. Человеческая самка плакала, глядя на него с чем-то... таким... «Ужасом, — подсказало что-то. — Виной».

Что ж, решил Сид, если она так хочет быть с этим бестелесным кусочком памяти, он согласен им помочь. Они одни на крыше, и сожрать эту суку не помешает ни дождь, ни ветер, ни пришедшие в город собратья.

А если ведьма решит спрыгнуть — пусть. Можно будет закусить и отбивной.

***

Вашингтон (округ Колумбия), осень.


Теплое весеннее солнце, блики на голубиных крыльях и зонтах прохожих. В руках сумки, рюкзак за спиной: неповоротливая и счастливая мамаша, самое обычное зрелище на улицах Нью-Йорка.

Крапающие капли стекают по волосам и лицу Джу. Она похожа на брата, но еще больше — на отца. Его силы разделились между детьми: старший никогда не болел и обладал нечеловеческим везением, а младшая получила способность поднимать предметы, не прикасаясь. И оба улыбались так же, как он.

Улыбка, похожая на солнечный блик, такой же, как отражающиеся пятнышки в сотнях капель. Сначала прозрачных, после — рыжевато-алых.

Маленькое солнышко, ее Джу, в россыпи ярких капель на теплом асфальте.

***

Крики мадам правительницы удивляли и пугали только случайно попавших в Белый дом. Даже новички быстро усваивали, что те, кто пришел сюда и выбил власть, не сделали это от скуки и безделья, и кричать после такого — самое малое, что только возможно.

Крики. Всего-то крики во сне.

Личный телепат мадам Та-о, тощий и нескладный юрист, не мог помочь всем, а своей начальнице — меньше, чем остальным. А может, он и не хотел: лишившись воспоминаний, мадам вполне была способна решить, что ей не нужна эта страна.

По правде сказать, из всех, кто ухитрился влезть в революцию, только она да тот мексиканец выглядели людьми, имеющими шанс удержать ситуацию под контролем. Было бы безумием подвергнуть все дело опасности, даже если за это придется платить жестокостью.

Тревор Эстевес надеялся, что работа поможет Та-о, а не сломает. Пока мутантоненавистников сдерживали страх перед сотрясательницей земли и понимание, что новые уроды, устраивающие бойни по всей стране, не станут людям союзниками.

А все, что мог сделать телепат — наблюдать за ментальным здоровьем своей госпожи и, если придется, удерживать в трезвом рассудке. Иногда, когда жалость становилась слишком сильной, он сам приносил ей чай, отпаивал и сидел рядом, корректируя сны. Уставал, да, но успокаивал этим совесть на ближайшие неделю-две.

Сегодняшняя ночь попала на приступ сверхсочувствия, и Тревор, сам со слипающимися глазами и нетвердой походкой, тащился в спальню к мадам, искренне надеясь, что не столкнется по пути с другими ее любимчиками. Отбитый у теховцев технопат с манерами совсем уж неадекватного параноика смотрел на него волком, а объясняться с нахалом, какого черта он лезет к Та-о в постель, Тревор не без основания считал унизительным. С таким же правом он мог и сам требовать отчеты за каждый вдох этого Ломбардо.

Шаркая, молодой мужчина свернул к лестнице, тоскливо морщась, когда слух улавливал отголоски криков и рыданий. Одно только странно, что теперь они идут не со стороны спальни мадам.

— Дулут? — озадаченно повторил он, вычленив из шипения и ругани более-менее внятно прозвучавшее слово и ускоряя шаг. В очередном коридоре перед его длинным носом распахнулась дверь, и, к сожалению, так резко, что телепат полетел на пол, схватившись за лицо.

Чашка горячего чая щедро поделилась своим содержимым с ковром.

— Разбуди ее! — в запале почти прорычала Ололара Байо, вцепившись в дверную ручку и размахивая кулаком перед кем-то по ту сторону порога. — Дьявол тебя побери, плевать на ночь!

К концу предложения ее голос сполз в неуверенный шепот: женщина разглядела на полу странно подергивающегося секретаря своей коллеги, кружку...

— Ричард, наверх, — побледнев до оттенка чая, велела мисс Байо, с отчетливо видным сомнением подходя и наклоняясь над Тревором. — Не спорь. А после за врачом. Мистер Эстевес? — не поглядела она вслед выскочившему из кабинета собеседнику.

Телепат глухо замычал, давясь затекающей в горло кровью. Его кости не пострадали бы и при более сильном ударе, но к сосудам это не относилось: подбитый нос и губы обильно кровоточили, а скула отекла. Говорить стало сложно.

«Врача вызову. Что произошло?»

Ололара вздрогнула, присев на одно колено, и зябко ссутулилась. Единственная из нового правительства человек без особых способностей, она нервно относилась к телепатии и подобным штукам, направленным на нее, даже когда знала, что ничего плохого ей не сделают. Чувствовала себя голой.

— У нас... э... — замялась она, приобнимая телепата и осторожно поднимаясь вместе с ним. — Это...

«Не волнуйтесь. И не пытайтесь объяснить подробно, я все пойму сам».

— Дулут, — поморщившись, махнула женщина человеку в форме, идущему к ним. Должно быть, Ричард сообразил хоть кого-то к ним послать, или Эстевес «вопил» достаточно громко. — Новые.

***

Утренние новости были по-кэрролловски все страньше и страньше: до того, как оборвалась связь (верный признак появления электроэлементалей Нового Вида и, хоть об этом боялись думать, Белой Смерти), стало известно, что на Дулут напали, но постепенно вместе с помехами военные сумели передать сообщение, что считавшиеся бессмертными существа больше не опасны. Или, как минимум, не т а к опасны.

От правителей требовали немедленно разобраться, бросить все прочие дела и лично разобраться... Что еще можно ждать в подобной ситуации? Работа армии и министерств безопасности и юстиции и так переходила границы человеческих возможностей.

Впрочем, господин Йи серьезно отнесся даже к этим безумным идеям, и огненного элементаля пришлось отговаривать немедленно мчаться в Миннесоту. А как вопила мадам...

Она перескакивала с английского на китайский, вставляя через слово французскую ругань, звучащую в ее исполнении почти романтично, махала руками и порывалась рвануть на себе, а там и на всех, кто оказывался слишком близко, рубашку. Такая экспрессия была для нее несвойственна и пугала только сильнее.

— Вы не понимаете, — ровно, совсем без акцента произнес китаеамериканец, поднимая ладони. — Если мы ничего не сделаем, то погубим себя.

— Мы скорее сдохнем, если сунемся в самое пекло! Они вынюхивают таких, как мы, даже за метром бетона!

— Поэтому мы должны быть там. Будет у нас моральное право утверждать, что мы собираемся управлять людьми, которых бросили? Хотя бы сейчас, когда с этими Новыми что-то произошло!

— А! — снова махнула рукой мадам Та-о, но уже без кипящей агрессии. Взгляд темных глаз устремился за полузанавешенное окно. — Киу, если тебе хочется умереть героем — поезжай. А у меня остался еще один ребенок, и я не хочу оставить его сиротой.

— А о других детях ты подумала?

Женщина обернулась, заставив кое-кого из присутствующих дернуться, и все же не занесла руку, как хотела. Узкие губы, татуированные змеями, уходящими на скулы и под волосы, поджались еще сильнее.

— Лонг-Вей не останется сиротой, — процедила она с большим трудом. — Вы все можете делать все, что придет в ва...

Она поморщилась и попыталась продолжить, но стон повторился. После небольшой заминки люди расступились, открывая ее взгляду осевшего на диван Эстевеса, щеголяющего перемотанным носом. Телепат сгорбился, обхватив костлявые плечи руками, и постанывал, слабо покачиваясь. Близко расположенные вены вздулись на висках, а нос отек еще сильнее.

— Тревор? — окликнула его правительница, не без некоторого опасения подходя ближе и трогая страдальца за плечо. — Голова болит?

Эстевес не ответил, и она развернулась, возмущенно взмахивая растопыренными пальцами, одним только взглядом вопрошая, почему никто не спешит за врачом или, черт побери, целителем.

Ее поняли.

— Потерпи немного, дорогой мой, — ниже, жалостливее попросила женщина, садясь перед телепатом на колени и вглядываясь в его лицо. — Сейчас кто-нибудь о тебе позаботится...

— Н-н...

Правительница снова махнула рукой, но теперь — призывая к тишине.

— Что, Тревор?

Вздернув губу и глухо, стонуще выдыхая, телепат зажмурился еще сильнее, словно надеясь, что так боль пройдет.

— Н-новые. Т-тра... трансля-ация...

***

Не только Тревору «посчастливилось» попасть под массовую трансляцию Новых: четыре телепата, сумевшие дозвониться до медиков, лепетали то же, что и он, а те, которых зацепило сильнее, и вовсе не могли говорить.

Новые требовали удалить всех человеческих мутантов с территории Дулута и окрестностей. Одновременно с этим некоторые из военных, покинувших «мертвую зону», сообщали, что ранние сведения верны, и убитые из Нового Вида больше не воскресают.

Мнения разделились. Большинство требовало начать атаку, пока есть шанс перебить всех выродков, небольшая группа предлагала подчиниться и начать переговоры. Только мадам, хмурая и недовольная, слушала сбивчивые споры молча.

— Тревор, — не меняя позы и не повышая голоса, позвала она телепата в коротком промежутке бесконечного спора, — вы можете дотянуться до Новых с сообщением?

Юрист, выглядящий заметно лучше после утреннего инцидента, неуверенно поморщился, стараясь не глядеть на кого-либо, кроме начальницы.

— Да, мэм. — Он облизнул бледные, нездорового оттенка губы, и невольно потер воспаленную кожу у основания черепа. — Могу. Но для этого нужно подойти очень близко, мои способности не предполагают передачу мыслей на большие расстояния.

— Ваш нейроконтакт успел прижиться?

Длинные бледные пальцы снова потерли шею и замерли, едва касаясь твердого уплотнения. Тревор поглядел правительнице в лицо. И не только он.

— Мадам?

— Я считаю, что что бы ни происходило в Дулуте, нельзя упускать шанс. — Женщина подняла ладонь, требуя тишины, и отодвинула стул, поднимаясь. — Мистер Эстевес, подготовьтесь к трансляции требования о переговорах и подписании мирного соглашения. Это ведь то, что вы подразумевали под настоящими действиями, мистер Йи? — искоса поглядела она на огненного элементаля, поднявшего брови. — Если нам удастся выбить из них соглашение до того, как то, что не дает им возрождаться, исчезнет, мы обезопасим себя — или развяжем руки для уничтожения Новых, включая недавних зараженных.

— Мадам, это неразумно...

— Я не смогу дотянуться! — с другой стороны так же горячо возразил Тревор.

Кривоватая улыбка перекосила лицо женщины.

— Если я ошиблась, и это погубит нас, можете повесить меня раньше, чем это сделает оппозиция. Хоглан, Лосикеро, Хорн, — нервно дернула она рукой, — отправляйтесь в Маклин. Разбудите нашего маленького сервера. А вы, Янсонс, отправляйтесь в Дулут. Отыщите то, что повлияло на Новых, и найдите Альбу — сейчас он больше всего нужен здесь.

***

Вряд ли кто-то, кроме этой женщины, смог бы добиться таких результатов за полтора дня. Она выжала все имеющиеся ресурсы, использовала непроверенного телепата-сервера... и риск оправдался. Живая система из телепатов, усиленных способностями сервера, вклинилась в линию Новых.

Сообщение с предложением переговоров достигло цели.

Вечером того же дня пришел ответ. Глава Нового Вида согласился на встречу.

Еще два дня ушли на подготовку, и к полудню пятницы порог Белого дома перешагнула самая странная делегация, которую только можно представить.

Их проводили до кабинета, разглядывая с недоверием и даже брезгливым недоумением — правда, старались думать об этом очень и очень осторожно. Во избежание недоразумений. Кто знает, на что способны эти... Эти.

Та-о ожидала их в одиночестве. С одной стороны, она попросила коллег и в особенности многоуважаемого Йи Киу не попадаться Новым на глаза и не провоцировать конфликт одним своим видом. Или запахом, если «дети из колбы» реагируют именно на него. С другой, не так уж и многие рвались на личную встречу, здраво рассудив, что жать руки монстрам — развлечение не для всех.

Когда дверь открылась, правительница поднялась из-за стола... и на несколько секунд оцепенела, с возрастающим недоумением глядя на, боги тому свидетели, патлатого пацаненка, нервную девушку с подергивающимися руками и малыша лет шести-семи.

— Мы пришли. — Заговорил, как ни странно, именно ребенок, хмуря светлые брови. Смуглое лицо, однако, казалось самым обычным лицом шестилетнего крохи, еще не успевшего расстаться с молочными зубами. — Ты хотела говорить.

Та-о, переведя взгляд на молчаливых сопровождающих, справилась с удивлением и осторожно вышла из-за стола. Большеглазый ребенок наблюдал за ней, забывая моргать.

— От лица нового правительст... — начала она было, наклонившись и протянув руку мальчику, но тот раскатисто фыркнул, оскалив два ряда острых и крепких зубов.

— Глупая человеческая самка думает, что я буду задирать голову, чтобы с ней поговорить, — звонко, но немного картаво произнес он. Его спутник, с неприятным выражением лица и глазами навыкате, злорадно и немного рассеянно заулыбался, и под потолком заискрили лампы. Девушка повела себя сдержаннее и только резко выдохнула через нос. — Может, мне ей еще и руку пожать?
Та-о разогнулась. Под смолкающие смешки она сверху вниз поглядела на маленького наглеца и кивнула. Поправив галстук, брючный ремень и норовящий задраться пиджак, сделала шаг назад и все с теми же осторожными движениями охотящейся змеи села прямо на пол.

— Так, мне кажется, мы сможем говорить на равных, — без следа агрессии в голосе заметила она, сложив руки на расставленных коленях. Сидеть со скрещенными ногами в ботинках было не слишком удобно, но гораздо спокойнее. — Мое имя Намгун Та-о, я представляю правительство Соединенных Штатов и рада встретиться с вами лично. Вы... — Она замялась, хмуря тонко выщипанные брови. — Вы посланы сюда в качестве представителя Нового Вида?

Мальчишка молчал, разглядывая ее с нового ракурса. Нечеловечески большие глаза, больше похожие на глаза дикой кошки, влажно блестели, то и дело затягиваясь быстро «моргающим» третьим веком, а ноздри нервно расширялись. Казалось, что он размышляет, приказать ли двоим за спиной проучить каким-то образом оскорбившую его человеческую женщину, и никак не может выбрать способ.

Маленькая ладонь махнула почти перед самым носом Та-о.

— Я не представитель. — Пальцы требовательно шевельнулись, и правительница, не без опасливого сомнения, взяла их в ладонь, невесомо сжимая. Мальчишка встряхнул светловолосой головой, убирая руку за спину. — Я Альфа.

— Альфа?

— Это как ты у своего народа, глупая самка.

— Намгун Та-о, — напомнила женщина. — Мы называем друг друга по именам, когда обращаемся лично, или по одобренным прозвищам. Так понятно, к кому кто обращается. Мне называть вас Альфой?

— Тогда мне что, звать тебя королевой?

— Просто Та-о.

Смуглая ручонка взмыла в воздух с отчетливой агрессией. Мальчишка задрал подбородок и с монаршим достоинством уселся напротив, жмурясь на искрящиеся лампы.

— Исаак.

***


Дулут, штат Миннесота, за два часа до встречи в Вашингтоне.


Кристен Янсонс обладал удивительным даже среди человеческих мутантов даром: поистине волшебной интуицией. Закрыв глаза, он мог перейти (где-то перебежать, а кое-где и перекатиться) оживленное шоссе, не получив ни царапины или, как максимум, отделавшись десятком синяков. Пожалуй, только такой талант, подкрепленный навыками выживания, позволил ему уцелеть в Дулуте, проведя в нем три дня.

До того, как Новые вышли на связь со своими требованиями, город горел. Изменчивые, способные адаптироваться, казалось, к чему угодно существа, распыляющие металлы, чтобы после собрать их внутри человеческих тел, спаивающие кровеносные сосуды, творящие невообразимое со всем, что попадалось под руку, могли бы уничтожить Дулут, как и другие города... если бы, как и раньше, поднимались после смерти.

Кристен видел собственными глазами, как выжившие Новые бродят по улицам, отбиваясь от военных, и, словно безумные, оплакивают тех, кому повезло меньше. Похоже, такой поворот стал для этих существ шоком, но посланник Та-о не чувствовал ни злого удовлетворения, ни хотя бы спокойствия.

Когда он заметил еще одну бесцельно идущую по улице женщину, то успел подумать, что она из Новых — и видят все боги, которых он знал, ее точно лепили не с человека, а с вставшей на задние лапы медведицы. Так бы и прошел дальше, но что-то внутри дрогнуло и болезненно заныло.

Нет, это не плывет перед глазами. И нет, это не от ветра морозит.

— Эй! Мэм, постойте!

Он сам не понял, как сорвался на бег, изменив направление, только помнил хруст под ногами и медленно, слишком медленно приближающуюся рослую фигуру. Вблизи она уже не казалась такой массивной, в заблуждение вводила слишком большого размера дутая куртка и длинная юбка. Женщина не оборачивалась.

— Мэм, да постойте же! — Кристен закашлялся от слишком холодного воздуха, хлестнувшего по горлу. Ему даже показалось, что рядом с неизвестной температура гораздо ниже, чем, скажем... да хоть в десяти шагах назад. — Погодите! Это вы? Вы же?

Женщина остановилась и повернула голову, будто прислушиваясь. Светлые волосы, плохо различимые из-за лежащего на плечах капюшона, были спутаны на затылке. Постояв несколько секунд, она продолжила идти. А вот Кристен не мог.

Холод становился осязаемым, пробираясь под крепкую, но слишком тонкую одежду, и вместе с ним накатывал беспричинный, первобытный ужас, от которого гудели мышцы, а в голове осталось одно: «Бежать. Подальше. Сейчас».

Он сделал шаг назад, и ноги послушались. Он твердо знал, что сможет сделать еще и еще, развернуться — и удирать изо всех оставшихся сил.

— Это вы сделали... — прошептал он еле слышно, да и то только потому, что страх, охвативший его, перешел некую черту и перестал ощущаться. Сколько продлится это состояние, агент Секретной службы не знал. — Вы с ними что-то сделали. Прошу вас, ради всего, что вам дорого, помогите.

После, когда воспоминания о перенесенном страхе начали стираться из памяти, Янсонс пытался понять, что же тогда заставило Алису Ланду обернуться. Так и не смог, но это не изменило факта: она обернулась.

***

Вашингтон (округ Колумбия), поздняя осень.


— И я убила его. Их обоих. Потому что не могла спасти. Если бы эта тварь убила меня, но Алард стал свободен, я бы не стала защищаться, но это только мои фантазии. Я думаю об этом каждую ночь: а что было бы, если...

Алиса взяла шоколадную конфету, отгрызла верх и слизнула начинку. Найдя ее удовлетворительной, запихнула в рот все. Та-о, сидящая по другую сторону стола, перевела взгляд на трещащие в камине поленья.

— Возможно, вы встретитесь после. В новой жизни.

— Это говорит твоя вера?

— Это говорят мои знания о спиритах. — Правительница застегнула пуговицы у горла и оттянула рукава, пряча в них ладони. — И, возможно, вера. Немного. Если в этом мире есть хоть немного справедливости...

Алиса широко улыбнулась, не раскрывая рта, и переложила на ладонь еще две конфеты. Ей не хотелось спорить, убеждать и просто рассуждать о таких детских вопросах. Тем более с Намгун Та-о, не хуже нее знающей, что никакой справедливости в этом мире быть не может.

— Врачи говорили мне, что через некоторое время тебе станет лучше, — после затянувшегося молчания сменила тему Та-о, затянутыми в рукава ладонями поднимая чашку с дешевым чаем. Несмотря на вкус распаренного веника и ощущение осадка, навечно въевшегося в горло, она последние недели пила только его. — Я не смогу представить, что сделало с тобой т а к о е, и если могу помочь — скажи.

— Если когда-нибудь узнаю — скажу. — Изрезанные морщинами пальцы забросили конфету в рот. — А пока — что ты хотела?

Узкие губы мадам дернулись, приподнимая было уголки, но устало распрямились. Так и не отпив чаю, Та-о поставила чашку на колено.

— Новые боятся тебя. Исаак говорит... Его имя Исаак, Алиса. И я прошу тебя не злиться хотя бы ради себя. Исаак говорит, что ты украла его мертвых, и его спириты не могут вернуть их обратно в тела. И он очень настаивает на том, чтобы ты их отдала.

— Нет. — Равнодушно пожав плечами, Алиса заинтересованно покатала по ладони шоколад. — Я лучше умру, чем дам ему шанс снова начать убивать.

— Поэтому у меня предложение и к тебе, — подалась вперед Та-о, — и к нему.

Колечки, продетые в ее бровь и уши, блестели, когда мадам правительница наклонилась еще ниже, свободной рукой выкладывая на стол несколько исписанных от руки листов.

— Он изменит Новый Вид, сделает их максимально приближенными к людям. Разрешит индивидуальность, отключит программу охоты на мутантов. Стабилизирует их в таком состоянии. Они станут просто... просто...

— Потенциальной угрозой, которая способна переродиться в угрозу реальную, как только сопляку этого захочется.

— Поэтому мне нужна ты. Отдай ему мертвых, пусть возродит их не боевыми машинами, а свободными существами... и оставайся рядом, чтобы он помнил, что произошло в Дулуте.

Алиса глядела на Та-о из-под отекших век и больше не улыбалась. Конфета таяла на ладони, а спиритка только подталкивала ее туда-сюда, размазывая шоколад.

— В Дулуте я навсегда потеряла мужа. Чтобы подхватить и х мертвых, я взяла больше, чем могла, и все же удержала. Теперь эта сила выжигает меня изнутри. Может, когда-нибудь случится чудо, и здоровье вернется, но детей у меня не будет никогда. Теперь ты хочешь, чтобы я продолжала заниматься этим и видела маленького ублюдка каждый день, превратившись в пугалку для его н-народа, — почти сплюнула она, впервые за весь свой монолог пропустив в голос эмоции, — не имея права даже умереть, потому что так нужно для твоей страны?

— Не для моей, — тихо возразила Та-о. — И будь моя воля, я бы не просила тебя об этом. Но я не знаю больше никого, кто может и х остановить. Все, что могу сделать я — свести твое общение с Исааком к минимуму. Мальчик не безнадежен, и ему понравился Лонг-Вей.

— Ты отдашь ему своего сына?

— Если он подружится с мутантом, то задумается, прежде чем нарушить наши договоренности и отдать приказ убивать.

Спиритка откинулась к спинке кресла, продолжая сутулиться, и по-новому поглядела на щуплую азиатку со слишком умными глазами.

«Я не смогу умереть, потому что дам слово защищать этих людей от того, что лишило меня всего. Всего».

Ладонь дернулась, сжимаясь, и в кулаке растеклось липкое, теплое и пахнущее фруктами.

«Кроме моих девочек. А у них нет никого, кроме себя... и меня».

— Тот, кто назвал чудовищем меня, не был знаком с тобой, Намгун Та-о. Хорошо. — Кулак разжался, и Алиса брезгливо потянулась за салфеткой. — Если в вашу команду нужен еще один человек, чтобы его ненавидел целый континент — я согласна.

***

Исаак присутствовал на вечернем торжестве инкогнито, изображая друга Лонг-Вея, мальчишки-интуита, такого же узкоглазого, как его человеческая самка-мать. Несмотря на естественное раздражение от близости мутантов, юный Альфа юного Вида чувствовал удовлетворение: все его дети вернулись домой. Все...

— Самка, — дернул он за длинные волосы рослую и широкоплечую блондинку, отсевшую от остальных и с неприкрытым удовольствием поедавшую ребрышки, — отпусти мой народ.

Ланда отстранилась, вежливо делая вид, что ничего не заметила. Волосы рванули сильнее.

— Тебя сделали арабом, малыш? А я еврейка. Так что это даже забавно.

— Не вижу ничего забавного. — Пальцы начали хватать и другие прядки, но Алиса раздраженно отпихнула руку и вернулась к еде.

— Я буду рядом, — тихо заметила она, глядя в тарелку и не обращая внимание на новые попытки облапать свои волосы. — Мне не больно хочется к тебе лезть, малыш, но если произойдет какое-то недоразумение и твой народ снова захочет нашей крови, то будь уверен — он этой кровью поперхнется. Но, повторюсь, чем убедительнее мы все будем дружить, тем меньше неприятностей для всех нас.

Исаак отошел, не моргая и вздернув подбородок. По-детски пухлое лицо застыло, и Алиса поймала себя на мысли, что хочет ощупать шею мальца и найти край маски. И посмотреть, что под ней.

***

Поглядеть на отправку Белой Смерти под землю, в новую тюрьму, собралось достаточно людей. Разумеется, среди присутствующих был и Исаак, надменный и гордый в новеньком бежевом костюмчике, а не запомнившихся Та-о и Алисе лохмотьях.
«Когда-нибудь он вырастет красивым юношей, — подумала Алиса, невольно любуясь солнечными бликами в светло-золотистых кудряшках. — Если доживет».

— Простите, здесь не занято?

Спиритка обернулась, по привычке глянув вниз, и не удержалась от ухмылки: ее соседкой оказалась очередная коротышка. Пожав плечами, Алиса снова устремила взгляд на Ланса, идущего под конвоем к машине. Дай волю собравшимся, и они бы разорвали его голыми руками. Ну хорошо, не все, а большинство... Но Та-о точно запустила бы ему в глаза ногти. И вон та регбистка со взглядом бультерьера. И бородатый парень, и десяток человек вокруг него, и проклятые журналисты...

Она снова опустила взгляд и почти беззвучно хмыкнула: коротко стриженная тетка под боком глядела на самого массового убийцу последних лет без ненависти, а почти влюбленно, запоминая растерянное лицо, нетвердую походку и те детали, которые не слишком заинтересованный наблюдатель вряд ли заметит.

— Страшно, должно быть, проснуться однажды и узнать, что все твои клятвы помогать больным и страждущим нарушены тобой же особо зверским образом, — наклонив голову, вкрадчиво заметила Ланда. Соседка вздрогнула, поднимая лицо и пока еще не замечая, как крепко пальцы стиснули ограждение. — Это он с вами сделал?

Женщина попыталась отойти, но Алиса почти бережно перехватила ее за руку.

— Не уходите, — лениво попросила она, — я никогда себе не прощу, если отниму у вас возможность попрощаться с мистером Лансом. Вам придется приложить много усилий, чтобы не воспользоваться служебным положением, госпожа генеральный прокурор.

— Чего вы от меня хотите? — растеряв бойкость, глухо отозвалась Кларисса Биквин, и Алиса, сама от себя не ожидая такого благодушия, склонилась, приобнимая ее за плечи.

— Когда вам надоест сражаться с собственным телом, — шепнула она, — навестите меня. Не знаю, почему, но мне кажется, что мы сумеем договориться.