Он был их белым братом

 На фото - Церемония посвящения в члены племени Пиеган, 1959. Справа - шаман Charlie Crow Eagle.
Книга "История в их крови" ( "History in their blood : the Indian portraits of Nicholas de Grandmaison" )
Предлагаю вниманию Читателей краткий обзор личности и творчества выдающегося нашего земляка, художника Николая Грандмезона (Грандмезон/Гранмезон, Николай Рафаилович де).
Книга о нём, "Маленькое Перо", написанная Марией Лакман, занимает  почётное место в моей библиотеке...



                Он был их белым братом


                Николас де Грандмезон.



  24 февраля 1892 (Полтава) – 23 марта 1978 (Калгари, Канада). Живописец.
Правнук французского дворянина Жана де Гранмезона, ребенком попавшего в Россию во время Французской революции. В 1911 закончил кадетский корпус в Москве. С началом Первой мировой войны был мобилизован в звании подпоручика, попал в плен и четыре года провел в Германии. В этот период начал заниматься живописью, портретировал немецких офицеров.
После освобождения в августе 1918 присоединился к Британской миссии и оказался в Англии, в Нью-Маркете, в учебном лагере для русских офицеров. При поддержке влиятельной знакомой леди Айви Дандас начал получать заказы на портреты и смог посещать лондонскую художественную школу St. John’s Wood.
С 1923 жил в Канаде.
…………………………………………………………

  Имя Николаса де Грандмезона почитается многими в этой стране, но особенно коренным народом Канады - индейцами.

  Время от времени в галерее его работ проходят встречи потомков индейцев, написанных художником. Портреты настолько хороши, что современные индейцы с легкостью опознают на них своих предков, добавляя иногда следующий комментарий:
- Да, очень похоже на моего деда или прадеда, только он не был на самом деле таким красивым!
 
 Кроме портретов Николас делал еще и записи о своих моделях: благодаря им истории их жизни становятся достоянием потомков. Например: «Волчья Нога, блэкфут, имел на одной ноге шесть пальцев»,  «Стамп, племя блэкфут, был одним из первых индейцев, которые пришли к белым, чтобы вылечить зубы. Под анестетиком он начал петь индейские военные песни и не останавливался, пока зубы не были вылечены». Или: «Всадник у Двери считался индейцами своего племени блад очень красивым. Он получил свое прозвище после подвига его отца, который захватил и увел лошадь прямо у порога вражеского вигвама».
 
 

Портретная галерея Грандмезона – это живописное повествование истории индейских поселений северной Манитобы, Саскачевана и Альберты, которое читается в лицах героев его работ. Картины русского художника занимают особое место в галерее американских и канадских портретистов, которым также была близка индейская тематика, таких, как Карл Бодмер, Джеймс Хендерсон, Джордж Катлин, Чарльз Шрейфогель, Бенджамин Вест, Густав Сохан, Эмили Карр, Пол Кейн. Портреты Николаса де Грандмезона, по словам его современников, гипнотизировали своих зрителей поразительной силой чувства, столь типичной для всего, над чем витал дух истинно русского.

Николас де Грандмезон получил официальное признание творческих заслуг от общественности и правительства Канады. Художник был отмечен почётным дипломом Университета Калгари, в 1942 году – был избран ассоциированным членом Королевской Канадской Академии (The Royal Canadian Academy), а в 1972-м художник был награждён высшей гражданской наградой Канады – Орденом Канады, который он получил по представлению большого поклонника его творчества, премьер-министра Альберты, Питера Локхида.
Таким образом, Николас де Грандмезон стал первым и единственным русским художником, удостоившимся такой награды.
Осознавая, что индейская цивилизация уходит в небытие, Николас начал собирать этнографические материалы: записывал интервью с индейцами, делал фотографии, описывал их быт и традиции. Особый интерес художник проявлял к так называемым «чистым», не ассимилированным индейцам или метисам. Именно в таких лицах он искал черты «благородных дикарей», «настоящих аристократов Северной Америки» и старался запечатлеть гордую, неукротимую натуру своих героев, навеянную воспоминаниями, связанными с романами Майна Рида и Фенимора Купера, которыми был увлечён в юности. «Почти как иконы из моего детства…» – говорил о них Грандмезон, безусловно, идеализируя свои модели.
Ведь к тому времени практически все индейцы жили в резервациях и многие из них влачили жалкое существование, спиваясь и нищенствуя. Но неистребимая жажда вдохнуть в созданный в мечтах образ благородного борца-воина дух их независимых предков, воистину творила чудеса. Художник стремился сохранить память об индейцах как о смелых, сильных, исполненных достоинства и чести, наделённых природной мудростью людях.
«Они для меня всё равно, что дети, и мне хочется сохранить их лица для потомства. Я буду рисовать их до самой смерти», – говорил де Грандмезон.
Художник сберёг эти лица для потомков, он открыл в них целый мир, который можно читать, словно увлекательную книгу и понимать, какими они были – незнакомцы далёкой эпохи и страны, которых запечатлела кисть последнего романтика индейских хроник. Портреты индейца Узла Бизона из племени Кри, прославившегося своей мудростью; Изабеллы Браун или Голубой Молнии – самой почитаемой женщины племени Кри; любимой модели художника – воина Пемоты из того же племени; владельца чудодейственной «медицинской» трубки – индейца племени Пикани – Быстрого Хода; знахаря Волчий Хвост; жены вождя племени Сарси Пятнистой Мери… Все они просты и человечны, а поэтому понятны и близки людям любого века, любого времени. Художник придал этим моделям черты своего идеала, зачастую идущего вразрез с идеалами времени, которое забыло похитить их, предоставив зрителю возможность любоваться портретами и постигать свои истины. И не только. Через процесс восприятия творчества художника свершается таинство встречи создателя произведения и того, кто это творение воспринимает.

  В конце 1920-х годов Николас де Грандмезон решил полностью посвятить свою жизнь рисованию портретов. В поисках натуры он сделал несколько полевых выездов в северную Манитобу, где рисовал охотников, торговцев мехом, индейцев. То, что получилось в результате, было оценено в газете «Вечерняя Трибуна Виннипега» как «работы художника с большим талантом». Когда Грандмезону было 38 лет, в столице Манитобы Виннипеге прошла его первая выставка, воспринятая публикой благожелательно, но не принесшая ему доходов – экономика была все еще в упадке, и денег на искусство у людей не хватало.
Наибольшим спросом у Грандмезона стали пользоваться портреты индейцев. В этих портретах у него получалось с наибольшим успехом совмещать технику пастели и свое романтическое видение индейских характеров. Лица индейцев – скуластые, с выразительной линией подбородка и бронзовой кожей, изборожденные глубокими характерными морщинами, говорящие о богатом романтическом прошлом – вдохновляли художника больше всего. Своими европейскими глазами Грандмезон видел в индейцах гордый и независимый кочевой народ, некогда королей канадских равнин, что и пытался передать в своих картинах. Возможно он также вспоминал популярные в России в начале двадцатого века «индейские» романы Фенимора Купера и Майна Рида, которые он не мог не читать в кадетском юношестве. Эта красивая романтика и экзотика индейских портретов Грандмезона вкупе с высоким профессиональным мастерством исполнения и подкупали зрителя. Таким образом поиск своего стиля закончился успехом, когда художнику было уже за 40.

  Художника интересовали «чистые» индейцы, то есть те, в которых не было примесей европейской крови, или метисов – именно лица «чистых индейцев», по мнению Грандмезона, имели черты, свойственные «благородным дикарям», которые он изображал на портретах. Сам аристократ по происхождению, он видел в темных ликах гордых индейцев «что-то очень близкое, почти как иконы из детства». Иногда он предпочитал свое видение реальности, немного облагораживая лицо модели: если ему что-то в лице модели не нравилось, он с легкостью «улучшал фактуру» на холсте.
Здесь необходимо отметить, что гордость и независимость его моделей скорее была продуктом артистического воображения Грандмезона, нежели присутствовала на самом деле. Индейцы, жившие уже по многу лет в своих резервациях к моменту позирования, растеряли независимый дух предков, многие спились…
Грандмезон же особых проблем с этим индейским поверьем не испытывал, щедро оплачивая время своих моделей. Индейцы сами приходили к нему в студию, где художник усаживал их особым образом и устанавливал освещение.
Среди индейцев же его эксцентричность воспринималась как особый вид легкого помешательства, при котором, как верили индейцы, разум человека захватывают демоны. С таким человеком лучше не спорить потому что он не вполне отвечает за свои действия, а также потому что раздражать демонов довольно опасно. Кроме того, все, кто общался с Грандмезоном, были очарованы его дружелюбием и простотой в общении. Он навещал своих индейских друзей в те годы, когда из белых в индейских резервациях появлялись только миссионеры и государственные клерки. Он вел себя с индейцами на равных и чувствовал себя совершенно спокойно в любой, даже самой необычной обстановке. За все это ему прощались его эпатажные выходки и некоторая бестактность в отношении культурных тонкостей – так например, всех без исключения индейских женщин, которых он рисовал, он называл «скво» (оскорбительный термин для индейцев).


  Интересен и такой факт, характеризующий творчество Грандмезона. Кроме художественной ценности его картины обладают большим портретным сходством с теми, кто на них нарисован. Некоторые современные индейцы с легкостью опознают на картинах своих предков, добавляя правда, иногда следующий комментарий: «Да, очень похоже на моего деда/прадеда, только он не был таким красивым!»
 В конце жизни Грандмезон получил официальное признание от правительства Канады. В 1972 году премьер-министр Альберты и большой поклонник творчества Грандмезона Питер Локхид предложил наградить  художника высшей канадской гражданской наградой Орденом Канады, что и было сделано. Индейцы племени пикани из Альберты, которое особенно часто посещал и изображал Грандмезон,  отблагодарили и отметили заслуги художника и друга в 1959 году по-своему, сделав его почетным членом своего племени. Я уверен, что помимо щедрости, дружелюбия и располагающего к себе характера, индейцы видели в нем родственную душу – душу человека, который хорошо понимает, каково это, когда твоя культура и история становятся жертвами катаклизмов цивилизации.
Создал сотни портретов индейцев. Был одержим этой темой. Объездил множество резерваций в Канаде и США. Известен и тем, что только ему удалось уговорить Высокого Орла, последнего участника битвы — Custer massacre — позировать ему. Кроме того, он записывал короткие истории индеейцев аудографом — записывающим устройством того времени.
Был кавалером ордена Канады, самой высокой награды государства, и «почетным Вождем» индейского племени пикани по имени Маленькое Перо (Chief Little Plume).
Завещал похоронить себя на индейском кладбище, считая аборигенов своими братьями.
Похоронен на территории резервации индейцев пиеган,  близ Форт-Маклауда.

…………………………………………………………………………………………………………

                Воспоминания Эдуарда Шакова.

  ...О наших иммигрантах в северной Америке, ученых, писателях, композиторах, певцах, живших здесь задолго до нас, написано немало. Имена многих вошли навсегда в пантеон мировой культуры.
Однако, есть и такие, которые известны далеко не всем.
Одним из них был Николас де Грандмэзон.
Человек необычной судьбы, волею обстоятельств оказавшийся много лет назад в Канаде и ставший здесь известным художником.
Я считаю, что мне повезло, поскольку оказался в числе тех немногих наших иммигрантов, которым в силу своей журналистской профессии посчастливилось столкнуться с творчеством этого поистине удивительного человека. Произошло это совершенно случайно в доме моего канадского коллеги. На стене комнаты я увидел поразивший меня мастерством исполнения большой портрет индейца. Кто автор? – спросил я хозяина. – Как кто? – даже удивился тот. -Ты его наверняка должен знать. Это же ведь ваш русский художник Николас де Грандмэзон… Так впервые услышал я имя мастера, о котором потом рассказал на страницах газеты «Новое Русское Слово» и в передачах Международного канадского радио. Однако, до того, как это произошло, пришлось буквально по крохам собирать воедино из разрозненных материалов библиотечных архивов и рассказов знавших его людей сведения о жизни и творчестве этого удивительного, на мой взгляд, человека. Незаурядной личности, наделенной яркими индивидуальностью и талантом. Человека независимого духа, романтика, одного из самых блестящих североамериканских интерпретаторов индейского характера, отраженного в созданной им портретной галерее.
________________________________________

     Он родился в Полтаве 24 февраля 1892 года в знатной дворянской семье, уходившей своими корнями по отцовской линии в далекую Нормандию. Вместе с группой других осиротевших во время французской революции детей казненных аристократов прадед Николаса, маленький Жан прибыл по приглашению императрицы Екатерины Второй в Санкт Петербург. Как и все остальные он получил здесь со временем военное образование и в чине русского полковника сражался потом со своими бывшими соотечественниками в Отечественную войну 1812 года. Жан де Грандмэзон и стал родоначальником семейной военной династии. Сын его Петр был военным врачом, внуки Рафаэль и Леонид – офицерами. Предполагалось, что и сын Рафаэля, Николас тоже пойдет по отцовским стопам. Тем более, что, получив блестящее образование сначала в лицее, а потом и в военной академии, тот был направлен сразу же по ее окончанию в санкт-петербургский Невский полк. А в начале первой мировой войны он оказался на фронте. Однако, на этом военная карьера Николаса неожиданно оборвалась. Будучи раненным в августе четырнадцатого года, он попадает в немецкий плен, в котором и проводит последующие четыре года. Спасаясь от монотонности лагерной жизни, Николас занимается изучением языков и увлекавшей его еще с детских лет живописи. Освобожденный из плена после окончания войны, он возвращается затем в Россию, где уже бушевала к тому времени гражданская война, и примыкает к белой армии. Направленный оттуда в учебно-тренировочный лагерь для русских офицеров в Ньюмаркете, в Англии он узнает там о победе большевиков. Эта весть отбивает у него всякое желание возвращаться снова на родину. Трудно сказать, как сложилась бы жизнь Грандмэзона на чужбине без гроша в кармане и какой-либо гражданской профессии, если бы не помощь товарищей по бывшему немецкому лагерю. Зная его любовь к живописи, они помогли Николасу получить художественное образование. Однако, даже став профессиональным художником, тот не собирался успокаиваться на достигнутом. Его совершенно не устраивала перспектива благополучной английской обыденности. А поскольку в те годы многие англичане стремились испытать свою судьбу в совершенно необжитой и сулившей неограниченные возможности Канаде, решил последовать их примеру и Грандмэзон. Осенью 1923 года он эмигрирует за океан. Сначала поселился в Виннипеге, где вскоре стал одним из художников-иллюстраторов. Но даже иллюстрирую местные журналы, он не прекращает заниматься своим любимым делом – портретной живописью. Своих потенциальных героев он ищет прежде всего среди окружающих. Постепенно поиск его выходит сначала за границы самого Виннипега, а потом и самой Манитобы. Путешествуя по прериям некогда дикого Запада, он постоянно встречает на своем пути самых различных людей: торговцев пушниной, охотников, золотоискателей… Итогом этих встреч стала осенью Тридцатого года самая первая персональная выставка его работ в одной из виннипегских картинных галерей. Ему удалось продать тогда шесть экспонировавшихся на ней портретов, что позволило заниматься любимым творчеством, не думая о хлебе насущном. Однако, главным итогом тех путешествий стало открытие художником своего главного героя: коренных жителей канадских прерий – индейцев. Отделенные от белых языковыми, культурными и расовыми барьерами, они жили в своих убогих резервациях. Но за убогостью и нищетой индейского быта, за отражавшими тоску и страдание потухшими взглядами их обитателей русский романтик и идеалист Николас де Грандмэзон сумел разглядеть качества, воплощающие в себе все то хорошее и благородное, что было присуще этим гордым и независимым некогда людям. В лицах индейцев увидел он черты независимых и гордых охотников и воинов, а в их глазах прочитал выражение благородства и доброты. «Я люблю индейцев как братьев, в их крови – характер, цвет и история», - скажет он позже в одном из своих интервью. Художник все больше и больше убеждается в том, что именно индейцы были теми идеальными героями, которых он постоянно стремился найти в своем творческом поиске. С годами Николас объехал всю Канаду, однако только в западных ее индейцах, чей контакт с белой цивилизацией был значительно короче, чем у их восточных собратьев, видел он классические черты, как он их сам называл, аристократов Северной Америки. В их лицах умудрялся усматривать некое одному ему видимое сходство с ликами святых на русских иконах. В непрестанных путешествиях по Западу Николас постоянно знакомится с жизнью различных индейских племен: Пейган, Блад, Стоней, Сарси, Кри… Он был одним из немногих в то время канадских художников, по-настоящему увлеченных индейской тематикой. Естественно, у него были в этой области предшественники. Американец Джордж Кэтлин, проложивший в мировой живописи самые первые индейские маршруты. Последовавший вслед за ним затем еще в викторианскую эпоху канадский первооткрыватель в этой области Пол Кэйн, художники Фредерик Вернер, Джеймс Хендерсон, Эдмунд Морис и другие. Несомненно, Николас де Грандмэзон был знаком и с их творчеством. Однако, в своих работах он даже и не пытался отталкиваться от уже увиденного. «Своих» индейцев художник писал так, словно самым первым открывал их не только для себя, но и для всех остальных. Вероятно, именно по этой причине выполненные им индейские портреты не спутаешь никогда с полотнами никаких других художников. В своих работах он сразу же перешел на пастель, отказавшись от масла, поскольку только пастель, по его убеждению, была способна передать полностью тепло и мягкость человеческой кожи. Для большей выразительности он использовал в своем творчестве и специальную пастельную бумагу, которую выписывал для этого из Франции. В начале 30-х годов художник окончательно обосновывается в Калгари, поскольку город находился вблизи от многочисленных индейских поселений. К этому времени относится и женитьба его на молодом скульпторе Софье Дурновой, дочери русского полковника, оказавшегося после революции так же, как и сам Николас, за пределами родины. Но даже женитьба не могла удержать Николаса в четырех стенах. Как и прежде, он предпочитал спокойной домашней жизни путешествия по резервациям. В 1942-м году Николас де Грандмэзон был избран членом престижной Королевской канадской академии. Однако активным ее членом он так никогда и не стал, по-прежнему отклоняя любые предложения выставляться в коммерческих галереях либо участвовать в художественных выставках. Всему этому Грандмэзон, как и прежде, предпочитал встречи со своими непосредственными героями. В подобном отношении к своему профессиональному братству его коллеги усматривали явное высокомерие и платили Николасу той же монетой, утверждая, что тот всего лишь коммерческий портретист. Но Грандмэзона мало занимало, что думают и говорят о нем другие. Он жил в своем собственном мире и всё выходившее за его пределы для него просто не существовало. Поэтому не было для художника большего счастья, чем то, которое испытал он в те минуты, когда индейцы племени Пейган избрали его, уроженца России Николаса де Грандмэзона, своим почетным вождем. На торжественной церемонии обряда посвящения в вожди, под ритмический бой барабанов старый индеец Чарли-Орел водрузил ему в тот вечер на голову символ верховной власти - убор из орлиных перьев. И сразу же воздух огласил пронзительный воинственный клич собравшихся, приветствовавших таким образом своего нового собрата, окрещенного отныне ими новым индейским именем Инак-Сапоп, что означало на их языке «Маленькое перо». «Они для меня все равно что дети, и мне хочется сохранить их лица для потомства. Я буду рисовать их до самой смерти», - говорил художник. Он умер весной 1978 года. После службы в русской православной церкви в Калгари тело его перевезли в резервацию племени Пейган, где он и завещал похоронить себя на старом индейском кладбище. Все тот же Чарли-Орел, посвящавший его когда-то в почетные вожди своего племени, прочел над гробом Маленького Пера из России заупокойную молитву и тело его было предано земле. Там, на юге Альберты, в небольшом городке Броккет, к которому примыкает вплотную резервация племени Пейган, и покоится сейчас в окружении могил Быстрого Ходока, Бычьей Головы, Голодной Вороны, Волчьего Хвоста и многих других легендарных некогда сынов этого индейского племени, особая могила русского человека, который называл себя их белым братом. Человека, оставившего после себя не только великолепные картины. Подобно своему прадеду Жану в России, Николас де Грандмэзон стал тоже родоначальником семейной династии в Канаде. Однако, в отличие от того, не военной, а сугубо мирной – династии художников. За несколько месяцев до смерти ее основателя в одной из художественных галерей Банфа состоялась их семейная выставка. На ней экспонировались скульптурные работы его жены Софьи, картины ставшего известным канадским художником старшего сына Рика, портреты, написанные дочерью, художницей Тамарой Шолерман, а также мозаика из цветного стекла работы другой дочери – художницы Лу-Сандры Феррари. Дополняя этот портрет в семейном интерьере, заметим, что второй его сын, Николас-младший стал архитектором, а третья дочь, Соня Сцабадос – коммерческим экспертом в области искусства. С некоторыми из них, включая и жену самого Николаса де Грандмэзона, Софью, мне довелось встретиться уже после того, как в 1988 году в газете «Новое Русское Слово» была напечатана впервые моя статья об этом художнике. От них мне удалось узнать немало интересных деталей, еще более дополнивших портрет этого удивительнейшего человека. Калгарийца, о котором, к сожалению, ничего не знают его нынешние русскоязычные земляки в Канаде. Как не знал ничего о нем и я сам до тех пор, пока в силу случайных обстоятельств не открыл для себя этой неизвестной странички из истории русской иммиграции в Канаду.
http://www.just-so-site.com/calgary/russ_calgary.htm

Мария Лакман « Маленькое Перо»

...Дорога петляла, становилась совсем нелюдимой, и через какое-то время мы остались с мужем совсем одни, в голой степи, в страшной пыли от гравия, а точнее, в некиношных прериях, и уже казалось, что сейчас из-за поворота выглянет индеец с луком и стрелами, он приблизится к нам, шагая по сухой и твердой земле, перегородит нам дорогу и потребует внятных объяснений… Поплутали, джи-пи-эс захлебнулась от чувств, однако прибыли. Поселок был небольшой, состоял из маленьких очень простеньких домиков и одного большого, ну вроде сельсовета, на котором было крупно написано «ОБЩЕСТВЕННЫЕ РАБОТЫ». Мы зашли внутрь, к нам вышел очень улыбчивый индеец в кепочке, к нему подошел еще один с двумя косичками.
— Конечно, мы знаем об этом художнике, — сказал тот, что с двумя косичками, по прозвищу Волчий Хвост, ставшим его фамилией,— у нас о нем все знают, между прочим, это мой дед придумал для него индейское имя Маленькое Перо. Я потом видел портрет своего деда, нарисованный Грандмезоном, у одного человека дома, попросил продать. Он согласился, только у меня не было столько денег, может быть, когда-нибудь потом.
Интересуюсь, есть ли в поселке кто-нибудь, знавший художника. О да! Мы подъехали к неказистому дому, дверь открыла старенькая индейская бабушка. Волчий Хвост, вероятно, нас представил и сказал, чего мы хотим, она довольно эмоционально что-то долго объясняла ему, почему-то постоянно показывая на грязную стену дома, и после этой тирады захлопнула дверь прямо у нас под носом.
— Видите ли, — сказал Волчий Хвост,— по традиции нашего народа вы должны принести ей подарок, только тогда она будет с вами говорить.
Такого поворота событий мы, честно говоря, не ожидали, поскольку в индейской резервации оказались впервые в жизни, до этого интервью у краснокожих братьев брать что-то не приходилось. Быстро сбегали в магазин и все уладили. Бабушка по-детски распотрошила принесенный нами пакет и счастливо улыбнулась. Довольна. Вот она сидит в кресле с полуприкрытыми глазами, будто пытается разглядеть картины из прошлого:
— Да, он часто к нам приезжал, я тогда была малышкой, помню хорошо его, он мою бабушку нарисовал и маму, у меня есть копии этих портретов на фотокарточках… очень похоже… — говорит бабушка мало, неохотно, но успевает высказать претензию. — Он рисовал нас задаром, а картины продавал задорого…
Ах ты, боже мой, мне стало обидно за Николаса, который был, судя по всему, человеком с непростым характером, но очень искренним, с сильным чувством справедливости, отзывчивым, чутким к чужой боли, часто помогавшим людям. Кстати, когда бывший зять вез художника к индейцам, машина под завязку была наполнена мукой, сахаром, чаем и другими необходимыми продуктами. Он часто так делал. Его жена Соня собирала одежду для индейских детей да и деньгами расплачивались тоже, причем плату Грандмезон оговаривал заранее и все вовремя отдавал. Однако, видимо, как со стороны аборигенов, так и из творческой среды такой голос в адрес художника иногда раздавался (и, видимо, раздается): эти натуры достались ему даром. Сразу хочется спросить — а они кому-то были нужны кроме него? Кто-то, кроме него, ездил в прерии почти что изо дня в день десятки лет? Кто бы еще оставил для индейской бабули портреты ее предков даже в виде перепечатки? И действительно — кто бы еще уговорил 93-летнего Высокого Орла позировать?! И кроме того, индейская бабушка не знала, что на каком-то этапе художник вообще перестал продавать портреты индейцев, хотя имел очень выгодные предложения. Он как-то не мог с ними расстаться, считал их своим портфолио, собственностью, своим «грузом» в буквальном смысле (он возил их за собой, куда бы ни ездил): ну вроде, получу я за них деньги — и что? Многие считали это еще одной странностью Николаса. Сто его пастелей семья продала одному из крупных банков Канады уже после его смерти… Есть и другое «обвинение». Почему на его портретах мы видим только гордые, мужественные лица, почему позы их говорят нам только об отваге и чести? Нет и намека на их жизнь часто в лишениях, болезнях, алкоголизме; на утрату самобытности и испытываемые от этого унижения.
Разный подход к одному и тому же явлению, если хотите, объекту в художническом смысле слова, а на самом деле, разное видение, ощущение мира — вот откуда это идет. Бела вспоминает о том, что в тот свой мартовский «медовый день» 67-го года он впервые в жизни оказался в резервации и был поражен бедностью и условиями жизни индейцев. Грандмезон же после своего первого посещения — помните, в конце 20-х годов? — признался, что не мог оторваться от лиц этих пожилых мужчин и женщин, ему было все равно, что он видит вокруг, он был как будто пронзен их взглядами и сразу понял, что теперь цель его жизни — сохранить этих людей хотя бы на портретах, чтобы предотвратить их полное исчезновение: «Я буду рисовать их, пока не умру».
Из газеты «Spocane daily chronicalе» May 14, 1952:
«Неизбалованный индейский характер был одним из сильных в истории человечества, — сказал сегодня Грандмезон, — этот великий характер, сформированный жизненным опытом, — большая ценность для портретиста. Индейские аборигены были подлинными джентльменами. Они обладают достоинством, которое происходит от близкого соприкосновения с природой. Только через этот тесный контакт человек начинает чувствовать ответственность за своих собратьев и других живых существ. В Альберте наши канадские индейцы были практически отрезаны от белых людей, поскольку до недавнего времени не существовало даже дороги, влияние белого человека не ощущалось… Но они — наше прошлое. И если мы не научимся ценить его, у нас не будет будущего».
В этом очень официальном газетном высказывании художника Николаса де Грандмезона выделяется одна, по-видимому, ключевая мысль:
«Индейские аборигены были подлинными джентльменами». Без сомнения, увлекшись этой темой в своем творчестве, он их идеализировал, как идеализирует и романтизирует любой человек то, чем «заболевает». Но он почувствовал в них стержень, некое родство — природное достоинство, свободолюбие, независимость, силу характера. Эти люди заинтересовали его не только и не столько как удачные «модели». Если бы это было так, думаю, все кончилось бы несколькими портретами и эскизами на будущее. Ощутив сопричастность, а постепенно и ответственность, художник будет годами, десятками лет рисовать их лица, записывать каждое имя в блокнотике с пометками, а потом вооружившись аудографом (Gray audograph) — записывающим устройством, изобретенным в США в 1945 году, он оставит десятки коротеньких историй, которые рассказывали ему краснокожие, их легенды, песни, кроме того, их фотографии...

«Я буду рисовать их, пока не умру...»

  В 1978 году в одном из музеев Банфа, маленького канадского городка у подножия Скалистых гор, торжественно открылась художественная выставка семьи Грандмезон. Во главе династии ; Николас де Грандмезон, известный, особенно в Альберте, канадский художник, его жена София ; самобытный скульптор, сын Рик ; художник, дочь Тамара ; художник, дочь Соня ; искусствовед, дочь Лу Сандра ; закончила художественный курс по работе со стеклом, сын Николас ; рисовал, тянуло к архитектуре... Местная газета с гордостью сообщала об этом на своих страницах. Цветущее сильное дерево с глубокими ветвистыми корнями. Действительно, красивый итог, гордо подвёденная черта с завидным продолжением рода.
  Рассказ о художнике Николасе де Грандмезоне был бы неполным вне его семейной истории, его корней и трагической истории его страны. Он был потомком французского маркиза, сыном русского офицера, пленником немецкого лагеря в годы Первой мировой войны, почётным вождём индейского племени...
  Семейная легенда гласит, что в далёкие времена, а именно в период Французской революции, некий маркиз Жан де Грандмезон, почувствовав смертельную опасность, решил спасти своих детей ; Жана и Франсуа ; от расправы. Кто-то утверждает, что слуги вывели их из города под покровом ночи. А кто-то рассказывает и совсем невероятную историю ; как мальчиков посадили в бочки и бросили в воду... Так или иначе, Жана-сына или, как его называли в России, Ивана Ивановича де Грандмезона, 1777 года рождения, считают в семье родоначальником русской ветви Грандмезонов.
  В России прошли детские и юношеские годы Жана (Ивана) Грандмезона (в разное время Николаем и членами его семьи фамилия писалась по-разному: появлялся и исчезал дефис, знатное «де»), здесь он получил как сын аристократа военное образование, принимал участие в кампании против шведов в 1795 году, женился на русской, словом, безвозвратно обрусел. Один из источников утверждает, что к началу Отечественной войны 1812 года подполковник Иван Иванович Грандмезон находился в отставке по состоянию здоровья, однако сам добровольно вызвался принять участие в Бородинском сражении...
  Правнук Ивана Ивановича Николай Грандмезон родился 24 февраля 1892 года в Полтаве, куда военная карьера занесла его отца Рафаила ; штабс-капитана 34-го Севского полка. Начиналось всё обыкновенно. Раннее детство Коли прошло там же, в Полтаве, и, скорее всего, оно было наполнено детскими радостными мгновениями. Ему была уготована понятная и привычная военная карьера, которую, начиная с француза Жана, продолжали в поколениях все мужчины этого рода. Отец без сомнения отдал бы его в Полтавский кадетский корпус, но в 1900 году случилось первое большое горе в жизни мальчика. Рафаил Петрович умер в возрасте 48-ми лет, и Люба, его жена, осталась одна с тремя детьми в Полтаве. Кроме Николая у неё были сын Михаил и дочь Мария. В том же году она приняла решение уехать к своим родителям Ивану и Полине Варваровым, которые жили в имении в г. Обояни Курской губернии, что на высоком берегу реки Псёл. Николаю было непросто и невесело: слишком рано ушёл из жизни отец. Но детство брало своё: бегали в лес, собирали ягоды и грибы, купались, играли ; раздолье... Мальчик очень любил рисовать, когда был поменьше ; изрисовывал все стены в доме, но никто не обращал особого внимания на его способности... Вскоре на помощь пришёл дядя Леонид из Москвы ; родной брат Рафаила. Он предложил забрать Колю в свою семью и определить в кадетский корпус...
  В 19 лет после окончания кадетского корпуса Николая перевели в военную школу, как он сам написал в своей краткой биографии по-английски ; «Military School» (в какую именно, установить не удалось), где проучился два года. На протяжении всех школьных лет он изучал, как и все будущие русские офицеры, не только военные дисциплины, но и литературу, иностранные языки, музыку, любимое для него рисование, поскольку интерес к этому занятию с годами не исчезал... Однако его ждёт Невский 1-й пехотный генерал-фельдмаршала графа Ласси, позднее, Его Величества Короля Эллинов полк. В начале Первой мировой войны Николай де Грандмезон был переведён в другой полк в составе 2-й Армии, которой командовал генерал А.В.Самсонов. Армия двигалась в Восточную Пруссию. Противнику приказано было окружить её и уничтожить. В эту самую мясорубку возле города Алленштейна попал наш 22-летний воин. Он никогда не расскажет своим родным о том, что пережил тогда, возможно, это было одним из самых страшных испытаний в его жизни. В августе 1914 года в битве при Танненберге потери русской армии составили десятки тысяч человек. До родных доходили слухи, что Николай ранен... Любовь де Грандмезон не знала, что с её сыном Колей. Она только молилась о том, чтобы он остался в живых.
  Николай оказался в лагере для военнопленных в Германии, где провёл четыре года. Изоляция сама по себе ; большое наказание: вдали от дома, на территории врага... Офицеры писали, что испытывают большое унижение от того, что у них отобрали оружие. Однако условия для пленных в начале прошлого столетия, при том, что далеко не курортны, барачны и скудны, ; вполне сносны: пленным разрешали переписываться с родными, получать посылки, читать, фотографировать, играть на музыкальных инструментах и даже ставить спектали... В лагере Николай познакомился с офицерами из Франции, Англии, России. Изучал английский, немецкий. И главное ; хотя он ещё вряд ли осознавал, что это так важно для него, ; ему разрешили рисовать. Можно было не торопиться: ведь «натуры» тоже никуда не торопятся... Его способности были замечены и оценены. Вот уже куплены бумага, карандаши, масляные краски. Не только «друзья по несчастью» стояли в очереди к Грандмезону, но и лагерные чины мечтали быть запечатлёнными. Чаще он писал маслом, но впервые в лагере прикоснулся к пастели, и она его очаровала...



          ***************************************************


             Вечер, посвященный канадскому художнику
                Николасу де Грандмезон.

6 октября 2016 года в 18.00  Мемориальная библиотека князя Г.В.Голицына (С.-Петербург) приглашает всех желающих на встречу с канадским художником Тамарой де Грандмезон, которая расскажет о жизни и творчестве своего отца, Николаса де Грандмезона (1892-1978).

В программе: встреча с его дочерью, канадским художником Тамарой де Грандмезон, и с его российскими родственниками.

Николай Рафаилович Грандмезон родился в Полтаве в 1892 году, в семье потомственного военного. Отец рано умер, и чтобы помочь вдове, мальчика забрал к себе дядя, Леонид Петрович Грандмезон. В 1911 году Николай окончил 3-й Московский Императора Александра II кадетский корпус и был переведен в Александровское военное училище, которое закончил в 1913 году. Выпущен в чине подпоручика в 1-й пехотный Невский полк, а 7 марта 1914 года был прикомандирован к Лейб-гвардии Кексгольмскому полку, в рядах которого ушел на фронт Первой мировой. В ходе операции в Восточной Пруссии в августе 1914 года был ранен и попал в плен, в котором провел четыре года.

Именно там он серьезно увлекся рисованием. Впервые он начал писать здесь портреты пастелью, которая полюбилась ему на всю жизнь.

После лагерей Николай оказался в Англии, где с помощью друзей смог окончить художественную школу в Лондоне (St. John`s Wood School of Art).

В 1923 году он решает эмигрировать в Канаду. Вскоре Николас де Грандмезон, как его теперь называют, получает работу в крупной компании графического дизайна «Brigdens» в Виннипеге, становится членом арт-клуба, где собирается творческая элита, и постепенно приобретает новые знакомства. Его в качестве художника нанимает адвокатская гильдия. Он пишет портреты главных судей, шерифа... Картины нравятся заказчикам и публике.

В конце 1920-х годов он впервые побывал в индейской резервации и понял, что нашел то, что хотел бы рисовать всю жизнь. Его поразили лица индейцев. Им он посвятил свое творчество, все свои помыслы, время, чувства... Он считал себя их братом, иногда говорил: «Они мои дети...» Индейцы отвечали ему взаимностью: в 1959 году они выбрали его почетным вождем племени и дали ему индейское имя — Маленькое Перо.

В 1972 году художник получил высшую награду государства — орден Канады III степени. К своему 80-летию Николас де Грандмезон был создателем сотен портретов, его работы выставлялись в Канаде и США, украшали и украшают частные коллекции любителей искусства.

Тамара де Грандмезон, его старшая дочь, тоже стала художником. Она впервые приезжает в Россию, чтобы побывать на родине своих родителей, встретиться с родственниками, рассказать нам о своем отце и его творчестве.


       ***********************************************************



Мария Лакман http://shop.club-neformat.com/07/pero/