Исповедь ревнивца

Как и когда всё началось? И действительно ли это происходило? О чём, собственно, идёт речь? О любви? Но что такое любовь? И может ли кто-нибудь дать исчерпывающий ответ на этот вопрос? Вы спрашиваете меня, любил ли я когда-нибудь? Я постараюсь объяснить, если это возможно.

Если вы имеете в виду то сильное чувство, которое не позволяет ни есть, ни пить, ни спать, когда вы можете думать только об одном человеке день и ночь, то вы правы. Вы можете думать о нём до боли в голове, до умопомрачения. И только о нём, о том единственном.

Для каждого из нас этот человек уникален и неповторим. И больше никто и ничто в этом мире не может вас заинтересовать или взволновать так сильно.

Что это? Может быть, это безумие? Или какая-то другая болезнь? Но почему именно это чувство называют любовью? Как хорошо, что с годами этот психоз утихает и посещает человека всё реже. Это происходит во спасение его души и тела.

Да, в молодости я, вероятно, был влюблён. Или, если быть точнее, то испытывал болезненную страсть. Я любил искренне и всепоглощающе. Но это не приносило мне радости.

Скорее, я постоянно чувствовал боль и обиду, а также страх быть покинутым. Я постоянно ощущал себя одиноким. Но в то же время я был невероятно ревнив и не позволял никому приближаться к объекту моей любви.
 
Я был влюблён в Катю. Моё чувство можно было описать как преклонение. Я дорожил ею и относился к ней как к чему-то очень ценному, буквально боготворил её.

Однако моё отношение к ней порой доходило до крайности. Я не мог отпустить её ни на шаг, ревнуя даже к тем, кто просто смотрел на неё или пытался заговорить.

Когда на очередной вечеринке кто-то танцевал с Катей, я был готов убить обоих — и её, и партнёра. Хотя на самом деле ничего особенного не происходило: обычный танец, во время которого он держал её за талию, а она — его за плечи. Но для меня это было не так.

Мой воспалённый ум видел в таких ситуациях безнравственность, похотливость и чрезмерную сексуальность. Это проявлялось во всём: даже когда мы просто шли по улице, мне казалось, что все встречные мужчины нагло пялятся на неё, вызывающе кивают головой и слащаво улыбаются. Сейчас мне трудно представить, как я мог так жить, но тогда это было в порядке вещей.

В то время Катя училась на третьем курсе института, а я работал в обычной архитектурной конторе. Сказать, что в нашем отделе не было женщин, — это значит ничего не сказать. Конечно, они были. Почти половина коллектива состояла из них. Но какое мне было дело до этих женщин, когда в моей голове и в моём сердце была только она.

Когда я занимался конструированием какой-нибудь лестницы, то представлял, как она в лёгком ситцевом платье взбегает по ней, и я вижу её всю.

Катя была моей, и только я мог наслаждаться красотой её фигуры. Даже если только в мечтах, это было уже достаточно для меня. Я знал, что она сердится на меня за то, что я встречаю её около института. Ей не хотелось, чтобы её однокурсники видели меня. Но я не мог с собой ничего поделать и каждый раз, словно одержимый, спешил к ней! Прежде всего, я хотел увидеть, с кем она выходит на этот раз.

Когда она выходила из института в компании ребят из своей группы, я, прячась за деревьями, внимательно наблюдал за ними. Мне было очень интересно, куда они пойдут. Удивительно, но их маршрут всегда был одинаковым — к остановке общественного транспорта.

Там Катя запрыгивала в трамвай, на последнем сидении которого уже сидел я. Мне приходилось изображать удивление, чтобы объяснить нашу случайную встречу. Однако Катя не всегда велась на это. Иногда она раскрывала мою игру и укоряла меня за бестактность.

— Сейчас не тридцатые годы, чтобы устраивать тотальную слежку за человеком. И вообще, разве это не ужасно? 

Я делал виноватое лицо, словно прося прощения, обнимал её и целовал, не обращая внимания на её возражения и комментарии окружающих. Но какое мне было дело до этих назойливых «блюстителей нравов»? Они раздражали меня не больше, чем надоедливые комары, случайно залетевшие в салон трамвая.

Мы всегда ездили одним и тем же маршрутом — вдоль Измайловского парка до Владимирской улицы. Этот трамвай останавливался как раз напротив её дома. Катя жила со своими родителями, которых, как обычно, не было дома. Они работали и возвращались только вечером. У нас было много времени, чтобы побыть наедине и насладиться обществом друг друга.

Была весна — удивительное и прекрасное время года!

— Катюша, я люблю тебя! Я хочу быть с тобой! Жить только ради тебя! И самое главное — всегда видеть тебя рядом! Ты мне одна нужна, и никто больше! Пойми это!

- Антоха, я тоже тебя люблю, но прошу, будь спокойнее. Так больше нельзя! Ты совсем не даёшь мне свободы. Ты заполнил всё моё личное пространство. У меня уже ничего не осталось, кроме института и тебя. Давай хотя бы несколько дней побудем друг без друга. Ведь у меня скоро экзамены, и я не хочу их провалить. И отец уже смотрит на меня с подозрением, чувствует, что я начала отставать.

Мы не вошли, ввалились в квартиру, не прекращая целоваться и не размыкая объятий. Неизвестно, сколько бы мы простояли в прихожей, если бы не звонок в дверь. Это пришла соседка за солью.

Нам пришлось прервать наше занятие. Катя отправилась на кухню искать соль, а я, смущаясь, переминался с ноги на ногу, стараясь скрыть своё разгорячённое лицо от вошедшей женщины.

- А что, родителей нет дома? — с любопытством спросила Клавдия Павловна, с интересом глядя через моё плечо.

- Нет, они ещё не вернулись с работы, да и мы только пришли, — сказала Катя, словно оправдываясь.

- Да вы «умники», знаете, когда приходить. Родители за дверь, а вы в постель... Вам бы только одним побыть... Да ладно, что с вас взять…, молодёжь — одним словом! Не бойтесь, я никому не скажу... Ни-ни...

Затем, уже обращаясь ко мне, она прошептала:

- Я же знаю, какой у Катьки отец строгий, одно слово — полковник!

Наконец мы остались одни. Соседка, получив желаемое, ушла. Катя поспешила в ванну. Когда она вышла оттуда в одном халате, моё терпение лопнуло. Я подхватил её на руки и отнёс в комнату.

Потом мы лежали на кровати, блаженно глядя вверх. А может быть, мы не лежали, а плыли в облаках? Потолок представлялся нам безбрежным синим небом с лёгкими перистыми облаками, внизу — зелёный луг, и кругом порхали волшебные бабочки.

Через некоторое время видение стало исчезать, и я вновь увидел Катю. Меня охватило новое желание. В её глазах я увидел то же самое. Неужели это может продолжаться бесконечно? Вот так, даже не выходя из этой комнаты: и день, и ночь, и всю жизнь? И это продолжалось вплоть до прихода родителей.

Уходил от неё в полном изнеможении, надеясь, что она успеет убрать  улики, которые могли бы скомпрометировать нас. Возвращаясь в трамвае, я не чувствовал ног, они были ватными.   Я был на вершине блаженства!

Надолго ли мне хватит этого состояния? Может быть, на день, может, на два, но не более того. Неужели я действительно маньяк? И что же это такое — любовь? Я чувствовал, что нахожусь вне реальности, в своём собственном мире, и не хотел оттуда выходить. Я не знал, как жить дальше, но понимал одно: без своей Кати я не смогу прожить и дня.

Однажды, как бы между прочим, я предложил ей руку и сердце. И больше ничего. В ответ она лишь ухмыльнулась. А что ещё я мог предложить ей, кроме своей испепеляющей страсти? Я жил с матерью в двухкомнатной «хрущёвке», и нам с ней вдвоём было тесно даже на кухне. Куда уж там приводить молодую жену? Они ещё, чего доброго, передерутся, выясняя, кто в доме хозяйка.

Да и Катя на это не пойдёт — она дочь высокопоставленного лица, ей подавай «хоромы». Хотя она и не говорила мне об этом, но я всегда чувствовал надменность в её поведении. Это меня задевало, но что делать, приходилось мириться. Как и с тем, что её родители относились ко мне с большой настороженностью. 

Кем я был для них? Обычным служащим в ничем не примечательной конторе, без перспектив продвижения по службе. Да и чем мы там занимались? Строили типовые дома в спальных районах Москвы.

Но я был выше этого. А Катины родители думали, что я хочу отобрать у них квартиру или, по крайней мере, жить в её комнате, превратив их «четырёхкомнатный рай» в обыденную коммуналку. Я всё это понимал, но ничего не мог с собой поделать. Я любил, и, как мне казалось, любовь была взаимной! И для меня, окончательно потерявшего голову молодого человека, кроме любви ничего не существовало!

Так причём тут квартиры и всё остальное, что никоим образом не сопоставимо со словом «любовь»? Любовь превыше всего! Её невозможно увидеть, услышать, нельзя пощупать руками. Любовь — это чувство, которое переполняет всего тебя! Любовь — это сумасшествие, любовь — это болезнь, причём совершенно неизлечимая, конечно, до тех пор, пока сама не затихнет.

Вот уже целыми днями вы не можете перестать думать об этом человеке. Он не покидает ваши мысли, ваше сердце. Иногда эти мысли не дают вам спать.

Если вам кажется, что кто-то стоит на вашем пути, вы испытываете  возмущение. Эти чувства переполняют вас, и вам некуда от них деться. Вы грызёте подушку, понимая своё бессилие.

Что можно сделать, если это всего лишь ваши болезненные представления? Они разъедают вас изнутри, проникая в ваш разум, душу и сердце. К счастью, приближается рассвет, и вы засыпаете. Однако сон длится недолго. Будильник разрывает тишину, и вы снова погружаетесь в дневную суматоху.

Единственное, что приносит вам радость — это вечерняя встреча с ней. Бывало, вы подходите к её дому раньше времени, зная, что она ещё не пришла из института, и пытаетесь дозвониться до неё по телефону-автомату. А вдруг?

В те времена телефоны-автоматы были единственным способом связаться с людьми, если у вас не было домашнего телефона. Чтобы позвонить, вам нужна была двухкопеечная монета. Вы отстаивали очередь на морозе или в летнюю жару, опускали монету в аппарат, набирали номер и, затаив дыхание, ждали, когда в трубке раздастся её долгожданный голос.

Но, как назло, у вас заканчивались монеты, и тогда вы просили их у прохожих или использовали десятикопеечные монеты, которые тоже подходили для звонка.

- Кать, это ты? Предков нет? А когда будут?.. Ура! Через минуту я у тебя!..

Подъём на седьмой этаж в лифте занимал не больше трёх минут, но эти минуты казались вечностью. Мы с Катей то и дело обнимались в дверях, часто с открытой дверью. Соседи всё видели и знали, но не подавали виду, словно негласно становились нашими соучастниками.

Однако слухи всё же доходили до родителей. Катя всегда держалась достойно, даже в самых сложных ситуациях, когда улики были налицо. Не знаю, как ей удавалось сохранять спокойствие в такой ситуации — она всё держала в себе.

Я понимал, что с каждым разом родители всё ближе и ближе к разгадке нашей тайны. Да и скрывать уже было нечего. Мы любили друг друга, по крайней мере, я любил её. Нужно было подавать заявление в ЗАГС, что мы и сделали, не задумываясь о последствиях. Мы просто подали заявку, никому об этом не сказав. Какая разница, кто когда узнает, раньше или позже? Главное — мы женимся, и это неоспоримый факт.

Моя мать занимала нейтральную позицию. Её целью было поскорее женить сына, который, как она считала, совсем отбился от рук. Однако со стороны Кати всё было иначе: ей нужно было закончить институт. Но в конце концов все согласились. Наши отношения зашли слишком далеко и могут привести к беременности со всеми вытекающими последствиями.

Я понимал, что не могу прожить без Кати ни дня. Что же это было? Любовь? Или, возможно, страсть — высшая степень любви, которая переходит в болезненное восприятие действительности, когда всё становится преувеличенным и искажённым? Мне не хотелось бы использовать здесь много высокопарных слов. Давайте просто скажем, что я любил её безмерно!

Позволю себе задать вопрос: что я любил больше — её душу или тело? Ответ прост: тело. Иногда мне хотелось «съесть» её — да, разрезать на кусочки и съесть! Не поймите меня неправильно, я говорю метафорически. Но вы можете представить ту страсть, которая бушевала в моей груди тогда.

Каждая клеточка её тела вызывала во мне непреодолимое желание обладать ею. Однако такие отношения не могли продолжаться долго. В подобной ситуации человек не способен заниматься повседневными делами, такими как готовка и стирка. Именно поэтому Ромео и Джульетта, а также другие истории о трагической любви, заканчивались так печально.

Что же будет, когда в паспорте появятся штампы? Когда изрядно подвыпившая компания будет кричать «горько»? Работа, дом, старые, надоевшие друзья, старый домашний халат, растянутые треники, которые едва сходятся на животе, и снова работа. А где же страсть?

Видимо, страсть может существовать только в определённое время и при определённых обстоятельствах. И если тот, кто испытал это чувство в полной мере, больше не сможет ощутить его вновь, значит, его время уже прошло.

Я убедил Катю подать заявление на брак. Она боялась меня и не хотела связывать свою жизнь со мной. Ей не нужен был муж-маньяк, ей было достаточно видеться с ним раз в неделю, а не каждый день. Кроме того, она начала беспокоиться о своём здоровье. Регулярные занятия сексом могли негативно сказаться на её самочувствии, да и я начал ощущать опустошение.

Время шло, мы продолжали встречаться. Но, кажется, чёрная кошка уже пробежала между нами. Однажды я приревновал её к однокурснику, который решил проводить её до трамвая. Это было всё, что она ему разрешила, но для меня этого оказалось достаточно… Я ударил её по щеке, а потом толкнул. Катя упала. Я не подал руки, ушёл, ничего не сказав.

Мы не разговаривали целую неделю. Я ходил сам не свой, не зная, что делать и как помириться с ней. Она избегала меня, не отвечала на телефонные звонки, гордая и непреклонная. 

                Она охладела ко мне, и я не мог найти себе места от беспокойства. Однажды, находясь на работе, я всё же смог дозвониться до неё, и мы поговорили. Она призналась мне, что не любит меня и ни о какой свадьбе не может быть и речи. Это было для меня ударом, ведь мы были так близки к тому, чтобы связать наши судьбы навсегда.

Я с трудом представлял, что было бы после свадьбы. Семейная жизнь — это нечто иное, чем ежедневное лежание в кровати. Когда романтика в отношениях между мужчиной и женщиной заканчивается, кажется, что и любовь тоже исчезает. Наступает повседневная жизнь, которую можно назвать дружбой, взаимной договорённостью или даже привязанностью, но это уже не страсть.

Мы не пошли в ЗАГС и расстались с Катей. Свадебное платье осталось недошитым, а гостям вежливо отказали. Никто особо не обиделся. Только мама Кати немного поплакала, но потом и она успокоилась. Только я один сходил с ума от самых дурных мыслей, которые лезли мне в голову. Моя экспрессивная творческая натура давала о себе знать. Но всё обошлось. Как-то, но я всё же выжил.

Первые дни я лежал пластом и смотрел в потолок, представляя самые чёрные сцены из своего дальнейшего бытия. Кате было легче, она постоянно была занята институтом, в котором было полно молодёжи. Она находилась в постоянном общении, а я тупо мял кровать, и мне становилось только хуже. Я начал пить. Пил с кем попало, мрачно пил с людьми, многих из которых даже не знал, и мог в один прекрасный момент просто умереть. Но этого не случилось, я выжил. Отпустило.

Любил ли я её? Наверное, любил, если я помню о ней более сорока лет. Хочу ли я встретить её сейчас? Нет. Я любил ту девятнадцатилетнюю девушку, а не постаревшую незнакомую женщину. Да и что об этом говорить, я с моей Катюшей и не расставался. С тех давних пор она мне постоянно снится. В первые месяцы снилась почти каждую ночь, затем несколько раз в месяц, потом раз в три месяца. Потом всё реже и реже, но постоянно приходила во сне всю мою жизнь.

Так что же такое любовь? Не знаю. Вопрос по сей день открытый. Катя, как и тогда, стоит передо мной в лёгком ситцевом платьице и манит меня куда-то за собой. Я бегу за ней и догоняю. Мы валимся в стог свежескошенной травы. Мы снова вместе, как тогда, сорок лет назад. Я целую её… всю… Она опять моя. Да, теперь я точно понимаю, что любил и был любимым! Та, моя Катя снится мне и по сей день.

                2016 г.к*)