В поисках утраченных часов

1
Проснувшись рано утром по зову долга, будильника и жены, хлопочущей на кухне, гражданин Прустиков обнаружил пропажу самой что ни на есть личной собственности.
Фамильные наручные часы, полученные им от отца, которому, в свою очередь, их подарил дед Прустикова, о внешности которого он, Прустиков, мог судить только по изображению на кладбищенском мраморе да по нескольким фотографиям сомнительного качества, что истлевали в шкафу под грузом мириады лет, исчезли.
Пропали часы, а вслед за ними унеслось и каменное спокойствие Прустикова, воспитываемое им многие и многие черные годы в условиях сугубо спартанских. Некогда вечно взволнованный мальчик, невпопад заикающийся и запинающийся на ровном месте, не понимающий, что он такое и что ему делать в этом мире, путем внутренних трансформаций, коренных ломок и сглаживаний неудобных углов по прошествии лет превратил пространство вокруг себя в непробиваемый панцирь, укрывающий его от всего, что может нарушить работу столь идеально налаженной системы. Все плохое и хорошее, веселое и грустное, волнующее и успокаивающее парило вне зоны его жизнедеятельности, все было снаружи, все проходило мимо. Прустиков считал, что все необходимое у него уже есть, а душевный покой и телесный комфорт есть истинные блага мыслящего человека.
Было у Прустикова не так много, чтобы провозгласить себя королем жизни, но и не так мало, чтобы беспокоиться о завтрашнем дне. Всего у него было в меру. Все у него было нормально. "А стабильность, - говаривал когда-то жене Прустиков, добавляя к своим умозаключениям очередной пункт,  - залог по-настоящему крепкой семьи и честной жизни".
Жена его была ни красива, но и ни своеобразна, ни умна и ни глупа, чаще спокойна, чем раздражена, практически всегда отвечала вопросом на вопрос и старалась избегать любых конфликтов. В собственных мыслях Прустиков всегда характеризовал ее как нормальную, абсолютно нормальную во всех аспектах женщину. Женился он ни от большой любви, ни от вдруг вспыхнувшей страсти, ни по расчету и ни по какой бы то ни было личной нужде. Поженились они под давлением обеих семей. Свадьбу сыграли тихую, в меру веселую, каноническую, с тамадой и кучей конкурсов при участии раскрасневшихся гостей. Отметили торжество, тем самым выполнив свой долг перед родственниками и друзьями, и продолжили свои разрозненные, но скованные узами брака жизни в новой квартире на окраине окраинного города.
Итак, проснувшись, Прустиков, выполняя свой первый ежедневный ритуал, потянулся к футляру от часов, где, как уже известно, их не обнаружил. Он сел на кровати, внимательно осмотрел тумбочку, на которой расположились: заканчивающаяся упаковка снотворного, полгода назад начатая книжка, закладку в которой не перекладывали с пятидесятой страницы уже несколько месяцев, коричневый футляр для часов и наполовину пустой стакан воды.
На кухне что-то противно шкварчало.
- Доброе утро, - сказал Прустиков необычайно оживленной сегодня жене.
- Доброе! - ответила она. - Завтрак готов. Я тебя уже звала. Ты слышал?
Он налил кипяток в именную кружку, несколько раз окунул туда пакетик чая и, когда вода приобрела ржавый оттенок, положил пакетик на стол, задумчиво закручивая веревочку от него вокруг ручки у кружки. Жена ненавидела эту его сомнительную привычку, но высказывала недовольство только во время разматывания сложно завязанной петли, когда Прустикова уже не было дома.
- Ты не брала мои часы?
- Что? - через шипение вчерашнего ужина на сковородке, она не расслышала его невнятные бормотания.
- Мои часы. Ты их не видела?
- Когда тебя вызывали ночью, ты их надевал?
- Ты же знаешь, я их всегда надеваю. Конечно, часы были на мне. - И он показал жене свое волосатое запястье. Хотя... не знаю, надел, кажется. Я так спешил. Не помню. А потом еще на такси ехал, черт, ну не мог я их потерять. Я бы заметил. Не знаю. Я не знаю.
- Может, упали куда? Ты хорошо искал?
- Да, да. Я все просмотрел. Часов нет. Черт знает. Который час? - И он машинально посмотрел на левую руку.
- Семь утра. Тебе разве уже не пора выдвигаться? Ведь у вас опозданий не приемлют? - сказала она и нервно хихикнула.
- Эх, ладно, давай завтракать. Потом еще поищу.
- Кушай, кушай, а я пока сама пойду посмотрю, хорошо? - Прустикова положила на тарелку что-то горячее, поставила на стол и вышла из кухни.
Бездумно проглотив пищу, Прустиков проследовал в спальню, где безуспешно еще раз проверил доступные и труднодоступные места, жена же его стряхивала пылинки со старинного костюма, который Прустиков надевал на работу все годы трудовой деятельности. Карманы костюма тоже оказались пусты. Пропажа часов сулила Прустикову не только очевидное усложнение дня, но и знаменовала собой необходимое отклонение от идеально выверенного распорядка.
- Ну все, одевайся уже, ты ведь не хочешь опоздать на автобус? - спросила Прустикова, протягивая мужу вешалку с костюмом.
С развивающейся внутренней тревогой, так противно обхватившей грудь и поясницу, Прустиков неряшливо накинул костюм, почему-то перекосившийся на левую сторону, прошел в коридор и, чтобы сэкономить секунды, обулся без помощи обувной ложки. Кожа на его указательном пальце стала шершавой и красной.
2
Марк Валентинович занял свое привычное место у мусоропровода и с нетерпением и благоговением достал из пачки первую за день сигарету. Несколько раз неудачно чиркнув спичкой, он все же смог зажечь упрямую головку. Подождав несколько секунд, чтобы прогорела сера, Марк Валентинович поднес огонек к своей незаменимой с юности подруге и глубоко затянулся. Где бы он ни был, и что бы он ни делал, утренняя сигарета оставалась для него необходимым и важнейшим ритуалом, без которого день не мог начаться вообще.
Запах дыма смешался с запахом вчерашних отходов, что для Марка Валентиновича было явлением привычным и уже совершенно незаметным, а для Прустикова невероятно отвратительным и неприемлемым. Прустиков знал о пагубной для себя и всех окружающих привычке своего соседа, но никаких претензий тому не предъявлял, предпочитая поздороваться кивком голову и, задержав дыхание, пробежать мимо дымовой завесы, исходящей из-под ницшеанских усов Марка Валентиновича. Данная процедура повторялась в течение нескольких лет, пока Прустиков не придумал оптимальный, по его мнению, план действий. Высчитав примерное появление Марка Валентиновича на лестничной площадке, Прустиков сдвинул свой график на пятнадцать минут назад, чтобы избегать встречи с недобропорядочным соседом, тем самым сократив негативное влияние табачного дыма на свой организм. И жилось ему без утренних встреч с соседом свежо и спокойно. Единственное, чего Прустиков сделать не мог, так это избежать курильщиков по пути на работу, что периодически его тревожило.
Но сегодняшний день, с самого утра идущий не по идеально выверенному плану, вынудил Прустикова вернутся во времена дымовых завес.    
- Здравствуйте! - бодро сказал Марк Валентинович, скрывая свое удивление. - Вы сегодня что-то поздновато.
На мгновение Прустиков замер в недоумении, потирая плохо выбритую щеку, после чего путем несложных вычислений пришел к выводу, что на свой привычный автобус он опаздывает.
3
Шел дождь. Бесконечный холодный дождь, затянувшийся почти на всю неделю, продолжал свое победное шествие по улицам города. Прустиков, принципиально не носивший с собой зонта из-за вызываемых им неудобств, посмотрел на небо мутными глазами, глубоко вздохнул и поднял над головой бесплатную газету, которую вытащил из почтового ящика.
Остановка, как и всегда в это время, была похожа на место проведения необязательного митинга. Люди косились по сторонам, кто-то вглядывался в утренний туман, мечтая поскорее увидеть заветные циферки на подъезжающем транспорте, кто-то слушал музыку, залепив уши дешевыми наушниками, кто-то курил в сторонке. Люди волнами вкатывались в открывающиеся двери автобусов. Прустиков, уже запыхавшийся, но еще лелеющий надежду успеть на свой автобус, быстрыми шажками долетел до остановки и, к своему сожалению, не увидел ни одного знакомого лица, что подтверждало его опоздание. Естественно, Прустиков не знал и не хотел знать людей, встречаемых им каждое утро, но секунды визуального контакта, некое "доброе утро", передаваемое движением зрачков, стало для него таким же необходимым элементом бытия, как и другие вещи, впаянные им в свой быт. Но люди вокруг были угрюмы, нервозны и абсолютно Прустикову незнакомы.
Через некоторое количество минут автобус все же доковылял до переполненной остановки, и двенадцать раз взглянувший на свое запястье Прустиков с остервенением в этот автобус влез. Люди в салоне толкались, с каждого пассажира ручейками стекала дождевая вода, некоторые удосужились начать закрывать свои зонтики только сейчас. Сильно пахло собачьей шерстью. Две достаточно полные дамы прижались к Прустикову так, будто бы он являлся островком спокойствия в это бушующем океане человеческих жизней. От кого-то из двух женщин исходил сильный запах пота. Прустиков подумал, что от обеих. Будучи человеком высоким, Прустиков видел макушки стоявших возле него людей. Ему казалось, что он стоит среди океана кокосов или шаров для боулинга. Резко и болезненно его тыкнули в поясницу. Прустиков повернулся и опустил голову, стараясь отыскать негодяя. Кондукторша с видом человека, прошедшего несколько кругов Ада за предыдущий вечер, стояла возле него, протягивая руку с грязными ногтями. Прустикову вдруг стало невыносимо мерзко, и начало мутить. В его привычном автобусе такого безобразия не было. Кондукторша тыкнула его в ягодицу и сказала:
- Проезд оплачиваем.
Выйдя из забытья, Прустиков протянул своей мучительнице сжатый кулачок с заранее подготовленными монетками, но от долгого пребывания взаперти монетки приклеились к коже. Прустиков разжал кулак над раскрытой ладонью кондукторши, но ничего не произошло. Оба смотрели на это событие с особой внимательностью, как будто наблюдали фокус. Прустиков дернул рукой, и монетки отклеились и полетели на пол. Кондукторша сказала что-то невнятное и грубое и отошла.
- Дедушка! - послышался в салоне голос. - Дедушка, садитесь, пожалуйста.
Прустиков смотрел на лежащие на полу монетки и думал, стоит ли за ними нагибаться, если учитывать, что две дурно пахнущие женщины все еще держат его в тисках.
- Дедушка! - Кто-то дернул его за рукав. - Дедушка, садитесь.
Милая девушка с большими блестящими скобками неистово дергала его за рукав и указывала на освобожденное собой же сидение. Впервые в жизни Прустикова назвали дедушкой, и ему стало грустно. Он расстроился и молча сел.
Ехали, ехали да резко встали. Люди, словно сговорившись, качнулись в сторону Прустикова. Водитель громко сматерился и затих. Все пассажиры стали переглядываться и перешептываться. Открылись двери, и кондукторша загробным голосом произнесла: "Автобус сломался, выходим. Выходим!"
Когда Прустиков вставал, у него громко хрустнуло левое колено. Никто не обратил внимания. Прустиков посмотрел на пол и увидел все там же лежащие монетки. Он нагнулся и подобрал их. Кондукторша испепеляющим взглядом следила за происходящим. Прустиков встал, взглянул на кондукторшу, улыбнулся и вышел. После чего решил, что больше на этом автобусе никогда не поедет. 
4
Дождь кончился. Прустиков испытывал смешанные чувства. Он все еще переживал из-за опоздания, но в тоже время чему-то радовался. Все люди из автобуса побежали к ближайшей остановке. Прустиков стоял на тротуаре и просто смотрел на небо. Сзади раздался жуткий кашель, прерываемый звуком схаркивания. Прустиков обернулся, кондукторша курила, облокотившись на грязный автобус, кашляла и смотрела на него синяками вокруг глаз. Прустикову стало не по себе и он пошел в сторону остановки, снова взглянув на свое запястье. Часы не появились. Зато страх опоздания снова пересилил все остальное у него в голове. На лбу Прустикова выступила испарина.
В какофонии городской суеты появился новый звук. Сначала Прустиков не обращал внимания, но звук никуда не исчезал. А потом Прустиков почувствовал вибрации в своем заднем кармане. Долгое время Прустиков обходился без мобильного телефона, боясь получить несовместимую с жизнью долю радиации, а заболеть раком для Прустикова было одним из основополагающих страхов. Но на работе были недовольны тем, что Прустикова невозможно вызвать в любое время. Вызывали его всегда только по пустякам, но тем самым поддерживали в нем чувство значимости. Прустикова это устраивало. И начальство это устраивало. Но не устраивал Прустикова мобильный телефон, поэтому он заматывал его в фольгу, чтобы снизить уровень воздействия электромагнитных лучей на свою нежную плоть. И поэтому он не всегда мог понять, что ему звонят. Трясущимися от волнения руками Прустиков развернул фольгу, достал телефон, убедился, что звонит начальник, и нажал зеленую кнопочку.
- Прустиков! - Раздался голос из трубки. - Прустиков! Это ты?
Прустиков, от испуга не заметивший, что к нему обращаются на "ты", сначала утвердительно покачал головой, помолчал и только потом с трудом выдавил "да".
- Прустиков! Где вы? Где вы сейчас находитесь?! - Голос через букву срывался на крик, от чего скорость работы сердца Прустикова дошла до критической отметки.
Он оглянулся вокруг, стараясь понять, насколько далеко он сейчас от работы, выискивая таблички с адресами.
- Вы все еще в своем офисе? Прустиков! Вы в здании? Отвечайте, Прустиков, не молчите!
- Я... - он подбирал слова. - Автобус... Опаздываю. Весь день наперекосяк.
- Стоп. Прустиков. Еще раз. Где вы сейчас находитесь?
- На остановке. Приеду минут через пятнадцать, если автобус быстро подъедет. Я очень извиняюсь. Я готов отработать все. Потерял часы, а без часов не могу собраться. Простите меня.
- Прустиков, черт возьми, так ты еще не на работе?
- Нет.
- И тебя на работе сегодня не было?
- Нет, - сказал Прустиков и громко проглотил воздух.
- Вот везунчик-то! Прустиков! Слава Богу! Тебя не было в офисе! Радость-то какая! Жив! Прустиков жив! - крикнул начальник не в трубку, а куда-то вдаль. Прустикову показалось, что он услышал одобрительные возгласы толпы. - Прустиков! У нас сегодня все здание сгорело. Все вспыхнуло! И к чертям сгорело! Прустиков! Твой офис вообще разнесло. Говорят, взорвалось там что-то! Всех эвакуировали, а тебя найти не можем. Ну все, думаю, нет больше человека. А ты - раз! - и опоздал! Ну, жук, Прустиков, жук!
И так продолжалось еще несколько минут. У Прустикова кружилась голова, пот тек по вискам и лбу, глаза уже начало жечь, но он стоял и думал, радоваться ему или нет.
5
Прустиков так сильно и долго давил на кнопку дверного звонка, что у него заболел пострадавший от обувания палец. Трижды он пытался открыть дверь ключом, но замок был уже открыт, а это значило, что жена его дома, а дверь закрыта на засов. Опустошенный за сегодняшнее утро Прустиков начал думать, как бы не случилось еще чего-нибудь страшного, но засов с той стороны двинулся, и дверь открыла сама Прустикова.
- О! - удивилась она. - А ты чего не на работе?
Прустиков попытался пройти в квартиру, но жена стояла, расставив руки так, словно пыталась не пустить его внутрь.
- Сейчас я тебе все расскажу, - сказал он.
Прустикова отступила, но не успел еще он пройти, как она начала говорить непривычным высоким голосом:
- Представляешь, а я случайно холодильник из розетки выдернула! А включить не могу. Розетка же за холодильником! Ха-ха-ха! Представляешь? У нас, как всегда, все не по-людски! Ну, я и пригласила Марка Валентиновича помочь, не могу же я сама холодильники двигать, правда?
- Доброе утро еще раз! - Вышел чуть запыхавшийся и раскрасневшийся Марк Валентинович из кухни, потирая свои топорщащиеся усы. - Все на место поставил, холодильник в порядке. Пойду к себе.
- Марк Валентинович, давайте хоть чаю попьем? - чуть ли не прокричала Прустикова. - Мы ведь должны вас отблагодарить.
- Ничего не нужно, мне ведь не тяжело. Соседи ведь мы с вами, соседи. Пойду я. Пойду. - И Марк Валентинович прошел между супругами, кивнув головой Прустикову.
Прустиков со звериной резкостью схватил Марка Валентиновича за левое запястье, от чего и Прустикова, и Марк уставились друг на друга остекленевшими глазами.
- Марк Валентинович, - начал Прустиков низким спокойным голосом, что для него было несвойственно, - будьте любезны, скажите мне, пожалуйста, который час.
Оторопевший Марк механическим движением поднес освобожденную Прустиковым левую руку к лицу и назвал цифры, на которые указывали стрелки. В эту секунду Прустикова побледнела еще больше. Марк Валентинович опустил руку и направился к выходу.
- Марк Валентинович, - таким же голосом снова начал Прустиков, - я тут подумал, знаете, если вам так нравится все то, что принадлежит мне, то забирайте.
- Что, простите?
- Забирайте, говорю, все.
Что - все? Вы о чем?
- Видимо, моя жизнь нравится вам больше, чем мне самому, поэтому, знаете, мне не жалко. К черту! Все к черту! Всех к черту! Надоело! Забирайте!
- Но я вас не понимаю!
- Все вы прекрасно понимаете. А сегодня я особенно добр, поэтому делаю вам особый подарок, часы тоже можете себе оставить.
После этих слов Марк Валентинович еще раз посмотрел на наручные часы и понял, что они совсем не его, что вчера вечером, после момента неистовой страсти, вызванной отсутствием Прустикова и присутствием Прустиковой, он, по своей многолетней привычке, в спешке схватил часы, лежащие на прикроватной тумбочке. Вот только тумбочка была не его.
6
Лужи добродушно блестели на теплом асфальте. Дождь кончился резко и безвозвратно. Прустиков шел, улыбался каждому встречному и смотрел на Солнце. Впервые за многие годы он просто шел, даже не догадываясь, куда и зачем. Ему захотелось взглянуть на пепелище, оставленное беспощадным пожаром на месте его работы. Прустиков испытывал какую-то детскую, наивную радость от всего, что происходило. Ему было хорошо оттого, что все просто происходило. Все это просто было. И это было прекрасно.
Прустиков ехал, прижавшись лбом к автобусному стеклу. И никто в этот раз не уступил ему место.