Скука

               
     - Скушно, брат.
     Лысый крепыш с усиками хохотнул, закрыл цветастую брошюрку, обнял меня, похлопывая по спине, усадил в кресло. На диванчике кемарил доктор Геббельс, изредка он приоткрывал глаз, нисколько не сонный, не замутненный, остро и пронизывающе выхватывал нас в полумраке кабинета, ухмылялся и вновь притворялся спящим. У него это здорово получалось, незнакомые с ним могли бы повестись на такой нехитрый трюк, но только не мы с дядюшкой Юлиусом. Он пригладил усики, красиво изломленной бровью повел в сторону доктора, подмигнул.
      - Ну, рассказывай.
      - Я ж говорю, скушно.
      - А чё чай ?
      Гениальный немец где-то нахватался среднерусских диалектов и порой выдавал такие трели, что им позавидовал бы сам Иван Чонкин, боец и часовой, претендент на престол, если б не был занят. А он был очень занят, то выявлял саботажников, то произносил говенные речи, абсолютно бессмысленные, как все, чем были увлечены современные постмодернисты, сменившие чугун и хлопок на телевизионную картинку, яркую, как пиз...а Линдси Лохан, рыжая, волосатая, вонючая, трепетно упрятываемая в шевиотовые рейтузы. Половину своей жизни пиз...а потратила на максимальное возбуждение интереса к себе, ненароком выскакивая, как сиська Мадонны, цинично обнажаясь от прикосновений мудацкого трепыханца Тимберлейка, когда он, как бы невзначай, шарил по груди черножопой сестрицы мертвого негра, так хотевшего быть белым, что спустил в канализацию свой нос, а затем и сам нырнул следом, захавав лишку колес.
     - Да ни х...я, - грубо выругался я. Сплюнул от отвращения на паркет бункера. - Прикинь, дядь, дискуссия, бля.
     - Какая ?
     Доктор прекратил детские попытки выдать желаемое за действительное, окончательно стряхнул сонливость или то, что он изображал, как сонливость, и теперь стоял у стола, обнимая Траудель, надиктовывая ей кристально-честные строки своего завещания, сделавшие его воистину бессмертным. Он глянул на меня. Повторил.
      - Какая ?
      - Врачебная.
      Доктор засмеялся.
      - Ну, это просто. Возьмем, к примеру, - он ткнул рукой в сторону дядюшки, немного напугав его, - зуб. Простой зуб.
      - Он не может быть простым, - шепнул дядя Юлиус.
      - Верно. Зуб, как и врач, может быть либо национал-социалистским, либо нет. Вот и ответ на все вопросы. Какие могут быть дискуссии ? Что у нас дальше, милочка, - взгляд и голос его неуловимо изменились, стоило ему оборотиться к фрейлейн Юнге, она у всех вызывала такие реакции, своими невинными глазами, застенчивой улыбкой и какой-то неземной чистотой, словно она не имела ничего общего ни с нами, ни с кабинетом, где мы все сейчас находились, ни даже с зимним Берлином, сотрясаемым бомбардировками союзников, воем сирен и частыми очередями автоматических пушек ПВО. - На чем я остановился ? - Траудель сверилась с блокнотом. - На ответственности народа, доктор.
      - Ааа, - зевнул я, приведя доктора в легкое бешенство, дядюшка же, наоборот, рассмеялся и начал разливать чай.
      - Что еще, геноссе ? - голос доктора чуть звенел, выдавая крайнюю степень неудовольствия.
     Многие пугались этого, но не я, будучи любимцем фюрера я клал с прибором на всех суетливых людишек, присосавшихся к святой идее национал-социализма, поэтому снова зевнул, нагло уставился в перекошенную рожу доктора Геббельса, помолчал, доводя ситуацию почти до взрыва яростной ненависти, когда слюни летят на стол, руки бешено жестикулируют, зрачки закатываются, а голос постепенно переходит в визг, и добавил :
     - Беженцы, бля. Еб...т все, что движется.
     Траудель вскрикнула, покраснела, прижала ладошки к щекам. Выбежала из кабинета, упав в объятия подслушивающей Евы, расплакалась, горько и безысходно, как ребенок. Доктор проводил ее взглядом.
     - Вот всегда ты так, - укоризненно покачал головой дядюшка, - нарисуешься, доведешь до слез девочек и сваливаешь, гордый собой, будто долг какой выполнил.
     - Мы могли бы учитывать тот непреложный факт, что беженцы настрадались под ударами варварских красных орд, но мы выше этого, - начал вещать доктор, но увидев наши саркастические улыбки, замолчал, стушевавшись. Прислушался. - Это не авиация. Это...
     Дядюшка поднял голову. Послушал. Кивнул, соглашаясь.
     - Артиллерия. Скорее всего, дальнобойные гаубицы Конева.
     Доктор наклонился, поднял оброненный фрейлейн Юнге блокнот, протянул его мне. Но я уже шел к двери.
     - К черту беженцев. Продолжаем. Итак, ответственность народа...
     Я шел по сумрачным коридорам бункера, спеша к Еве, уведшей Траудель на кухню, подальше от мышиной возни нашего гибнущего мира.