Нарвал. Глава 14

Эрик Ланге.

   Я почти слышу болезненный, рвущий перепонки рёв машины, никак не желающей осознать, что же с ней произошло: всего лишь несколько часов назад она спокойно дремала в своем ангаре, и ей снились тёплые сны, пропитанные запахом моторного масла и немного – нагревшегося от долгой работы металла. Потом её разбудили, потрясли за железное плечо и заставили подняться со своего ложа, потягиваясь и разминая каждую из шести своих суставчатых полурук, полуног. Она делала свою работу – так же, как и всегда, старательно и трудолюбиво. А сейчас – сейчас она умирает, пропустив страшный удар тонким искрящимся лезвием, проскочившим прямо под стальной клеткой ребер и нанёсшим рану, которая не заживёт сама и которую вряд ли возможно вылечить. Я почти слышу болезненный, рвущий перепонки рёв машины: а затем она кренится и падает на моего "краба", словно пытаясь в последние секунды своей жизни, на грани угасающего сознания, найти не то защиты, не то покровительства у своего врага.
   Но я отказываюсь проявлять милосердие даже в такой момент, и манипулятор нашего с Риз челнока холодно отталкивает умирающего технозверя, заставляя его опрокинуться на спину, сминая переборки, время от времени судорожно подёргивая манипуляторами. Он не пытается подняться, нет: это лишь последние капли жизни, едва сверкающие искры, выплёскивающиеся в едином оргазмическом порыве, чтобы поприветствовать медленно опускающееся на голову мокрое одеяло окончательного сна. Но пусть умирает – сейчас металлическая оболочка моего двойника, если, конечно, это… создание можно так назвать, интересует меня меньше всего. Да и он сам, в общем-то, тоже: я уже выяснил, что сражаться с ним мы можем более или менее на равных. Больше всего сейчас мои мысли занимает судьба лейтенант-коммандера, отважно ринувшейся в самоубийственную атаку и успешно воплотившей свой план в реальность.
   Её могло убить током, её могло раздавить падающим "крабом", тяжёлый манипулятор мог, неудачно опустившись, сломать пополам её позвоночник или же проломить череп с такой же лёгкостью, с какой человеческие пальцы давят скорлупу яйца. Мысль об этом заставляет меня, изрыгая проклятия, кинуться отстегивать ремень безопасности, силясь выпутаться из его плена, выбраться из машины, которая спасла нашу жизнь раза уже три, если не четыре, и броситься искать отважную птичку. Голос из коммуникатора заставляет меня хоть немного расслабиться: по крайней мере, с Риз все хорошо. Если бы сегодня она погибла – всё, абсолютно всё было бы зря. Я не хочу даже думать о том, что бы со мной произошло, пускай допускать такие мысли с моей стороны ужасно эгоистично.
   Всё, что мне нужно сделать теперь – вытащить себя из кресла, оторвать, кажется, намертво приклеившуюся к джойстику ладонь и спуститься вниз, к поверженному титану. И хоть мне и хочется просто поднять две своих металлических руки и колотить его до тех пор, пока вражеский "краб" вместе с органическим своим содержимым по форме не станет больше напоминать блин, я этого не делаю. Это будет… неправильно. Будто я осознанно уничтожу какие-то улики, документы, письма или фотографии, которые являются неотъемлемой частью меня, но могут оттолкнуть важного мне человека. Будто бы я пытаюсь быть не тем, кто я на самом деле.
   Если кто-то и должен знать – то это она. Я верю тебе, Риз. Я верю тебе.
   
Тай Риз.

   А быстро мы справились.
   Поднимаюсь на ноги, прислушиваясь к своему телу, наверное, превратившемуся в один сплошной синяк. Всё работает, хотя и предупреждает, что даже у такой замечательно слаженной системы есть предел прочности, после которого она просто устроит мне бойкот, какой-нибудь очень несвоевременный обморок. Мысленно обещаю своему бедному телу все возможные удовольствия, от вкусного ужина до мягонькой постельки, и умоляю его продержаться ещё совсем немного, ровно до тех пор, как я вот этими пальцами выдавлю глаза Неви…
   А, ч-чёрт. Не выдавлю. Глаза Эрика. Пусть я и знаю, что это не он, но теперь я не совсем уверена, что вообще смогу его убить. Может, получится как-то вырубить, обезвредить? В конце концов, куда девать миллион вопросов? Я хочу знать, что произошло на "нарвале"! Один, вернее, одна, из тех, кто знает ответы, недоступна. Надежда на второго.
   Господи, как же надоел этот шум. Даже зубы болят. Рядом подыхает поверженный мной дракон, скрежеща металлом о металл - с учётом его размера и тесноты пролома, это происходит в опасной близости, так что я вжимаюсь в складки того, во что превратилась переборка корабля, стараясь не касаться торчащих оттуда обрывков проводов, вроде бы не искрящих и, по логике, обесточенных, но проверять на себе не хочется совершенно. Скрежет стихает, и я чувствую облегчение с ноткой досады: честно говоря, втайне я надеялась, что Эрик сейчас несколькими ударами манипулятора разгромит кабину "краба" Двойника, превратив его в трудноопознаваемые ошмётки фарша, и проблемы решатся сами собой. Не то чтоб я всерьёз рассчитывала на такой исход, но…
   Когда я высовываюсь из укрытия, Эрик как раз спускается из развороченных останков нашего челнока. Бедная машинка… Интересно, возможно ли его отремонтировать? Или дешевле купить новый? Не считала себя сентиментальной - знаю, многие пилоты и имена своим истребителям дают, и чуть ли не характеры им придумывают, но для меня машина всегда была машиной, раньше, во всяком случае. А сейчас во мне что-то изменилось. Часть рациональной, сухой основы моего характера растворилась, видимо, вместе с теми кусочками памяти, что делали меня именно такой, и новой мне жаль эту истерзанную гору стали и пластика, так, будто это раненый боевой конь.
   А вообще, всё чертовски эпично. Все эти обломки, искры, дым. Для завершённости сцены сейчас бы подбежать к Эрику, слиться в красивом поцелуе… Но по искорёженным, изодранным внутренностям "нарвала" бегать не получится, тут скорее карабкаться, перебираясь через препятствия. Да и целоваться в шлемах, пусть и с поднятыми щитками, разве что ящерицы смогли бы, у них языки длинные. Так что приходится просто махнуть парню рукой, чтобы помочь обнаружить меня в этом бедламе, а потом уже начать пробираться навстречу, старательно избегая особо остро выглядящих обломков. Ха, корабль в разрезе, не каждый день такое увидишь. В красном свете авариек, проникающим в пролом из соседних коридоров, и мигающем - фар нашего "краба", похоже, издыхающего вслед за собратом, картинка напоминает преддверие ада, того и гляди, черти набегут.
   Кстати, о них. Сейчас нам предстоит разобраться с одним рыжим дьяволом. Я бросаю взгляд на экранчик комма скафандра: воздух почти в норме, цифры мне не особо нужны, достаточно того, что индикатор горит жёлтым: пригоден для дыхания, иными словами, так что, если кабина и повреждена, даже без скафандра выжить можно. Словно прочтя мои мысли, умолкает сирена. То ли сдохла, то ли "нарвал" восстановил свою "экосистему", погасив пожар и отрезав повреждённые участки от системы жизнеобеспечения. Становится так тихо, что, если бы не звук моего дыхания и хруст битого стекла под ногами, я б решила, что оглохла.
   А и чёрт с ним, что целоваться нельзя, обниматься-то можно. Да, я понимаю, что, пока не обезврежен Двойник, дорога каждая секунда, но трачу несколько этих ценных крупинок времени, прижавшись к груди Эрика, переводя дух. Со стороны это, наверное, выглядит неуклюже и смешно. Но мне как-то пофиг.
   - Ты что-нибудь понимаешь?
   Игнорируя мой вопрос, Эрик сжимает меня крепче - ах, да, у меня ж ещё и рёбра болят, а я и забыла, спасибо что напомнил. Но терплю молча и стоически, потому что всё равно приятно, так, что аж внутри теплеет, волной - это опять мой Эрик, а не тот отстранённый, пугающе-холодный. Чтобы видеть его именно таким, чтобы греться в его руках, слушать его сердце, запросто можно пренебречь тем, что тебе доламывают кости. Срастутся, делов-то.
   - Не делай так больше, - произносит он.  Хм… Обещать, что опять не влезу в какую-нибудь рискованную авантюру, я не могу, не я же их ищу, они сами меня находят. Так что я просто молча  улыбаюсь, глядя ему в глаза сквозь щиток. В живые, тёплые глаза цвета не очень крепкого чая. Зрачки по-прежнему расширены, но, думаю, это просто из-за полумрака, потому что сейчас я не вижу в них ту холодную бездну, которая меня так пугает. И отчасти притягивает, чего уж врать себе? Он для меня - неразгаданная головоломка, запертый на ключик ящик Пандоры, экзотика, абсолютная противоположность простой и понятной мне. Может, будь он проще, стал бы очередным приключением, грелкой для постели, приятной для тела, но абсолютно не затрагивающей душу. А может, это я изменилась?
   Ох, да что за мысли так невовремя! Сейчас есть вещи поважнее самоанализа. Например, Двойник, болтающийся вниз головой в кресле челнока. Понять не могу, что с ним случилось - кабина цела, не считая трещин на стекле, перевернулся "краб" не сказать чтоб резко, так что вырубиться из-за этого Двойник не мог, как и шею свернуть.
   - Кто он вообще? Давно потерянный брат-близнец? - я зачем-то перехожу на шёпот, будто боясь, что от звука моего голоса Двойник очнётся. Эрик пару секунд медлит с ответом, а потом произносит одно слово, но его достаточно, чтобы окончательно выбить почву у меня из-под ног:
   - Андроид.
   - И давно ты знал? - по-моему, в моём голосе сквозят нотки недоверия. Эрик поворачивается ко мне, смотрит долгим взглядом.
   - Я не знал, Риз. Я и сейчас…
   Понятно. Ладно, верю.
   Стекло осыпается после очередного удара Эриковой ноги. Двойник не реагирует - мёртв? Или всё же без сознания? Сейчас не уверена, какой вариант предпочтительнее. Длинные руки с музыкальными пальцами свисают вниз, и мне страшновато приближаться, очень уж это похоже на ловушку. Жахнуть бы его током, но для этого, опять же, придётся приблизиться. Я стою, глядя в лицо Двойника, то ли в поисках признаков жизни, то ли ища отличия от оригинала. Нет ни того, ни другого. Только струйка крови стекает по переносице на лоб, теряется в волосах, а потом, набухая тяжёлой чёрной каплей, срывается вниз со слипшейся рыжей пряди.
   Кровоточат ли андроиды?
   Я знаю, что должна подойти и хотя бы проверить, жив ли он. Но мне, чёрт возьми, страшно. У меня паршивое предчувствие. Вряд ли его можно оформить во что-то связное, но, если попытаться... Бывают вещи, которых лучше не знать, вот. А мне - придётся.
   - Держи его руки, - говорю я Эрику. Перевожу взгляд с лица Двойника на прикрытое щитком шлема лицо оригинала. Не очень-то его и видно в полумраке с такого ракурса. Может, и к лучшему. - Надо его снять… Наверно.
   Не прошу ли я невозможного? Если б там сейчас висела вторая я, смогла бы дотронуться? Или просто ткнула бы шокером в лицо, зажав спусковой крючок, пока кожа не обуглилась бы, чтобы осталась только одна, настоящая, я? Если честно, не могу этого себе представить, не могу прочувствовать. Всё это слишком уж отдаёт фантастикой. Двойники, крадущие лицо. Хорошо, что не душу…
  Его лицо - прямо напротив моего, я подхожу ближе, не отводя глаз, приставляю к шее шокер.
   - Только дёрнись, тварь, - предупреждаю, другой рукой пытаясь нашарить бьющуюся жилку. В перчатках не очень-то получается, да и теплопроводность у скафандра никакая, не знаю, какая его кожа на ощупь - холодная ли, тёплая.
   И, естественно, именно в этот момент он открывает глаза.

Эрик Ланге.

   Бессильно обвисшее на ремнях вниз головой тело выглядит каким-то… особенно хрупким. Словно марионетка, нитки которой безжалостный кукловод обрезал одним движением ножа. Это зрелище должно бы, я думаю, пробудить во мне некое подобие жалости – но я смотрю на идеальную свою копию со смешанным чувством отвращения, гадливости и желания несколько раз хорошенько наступить на это лицо гравиботом, чтобы оно поменьше напоминало меня и побольше – тарелку перловой каши. Я никогда не был против модификаций своего тела, чёрт, да я и сам подумывал лет пять-шесть назад организовать себе дополнительную пару рук, такое-то повышение КПД своего тела. Я никогда не был против секс-меньшинств, совершенно справедливо полагая, что меня мало касается то, кто с кем трахается, вне зависимости от того, насколько это афишируется на людях. Я никогда не был против наркотиков, психоделиков и прочего барахла, заставляющего мозг функционировать совершенно не так, как предначертано мачехой-Природой – ну ещё бы. Но вот сейчас, глядя на существо, созданное по моему образу и подобию, по не вполне ясной даже для самого себя причине я совершенно не чувствую себя божеством. Скорее я чувствую себя… копией.
   Риз медленно подходит к моему двойнику, а я ощупываю его взглядом с такой осторожностью, с какой разглядывал бы опасно близко уснувшую кобру: вроде как и хочется подойти поближе, а вроде как и прекрасно понимаешь, что твое любопытство может стоить тебе жизни.
    Все-таки робототехника очень сильно продвинулась за последние несколько столетий. От идеальной симметрии, свойственной сравнительно несложным человекоподобным роботам, разносившим напитки в лучших клубах Чиба-сити – к ярко выраженной асимметрии. Я не удивлюсь, если проклятая штука умеет даже испытывать какие-то чувства или эмоции. Что, если когда-нибудь такой вот механический двойник, совершенная форма жизни, умеющая подключаться к Сети из любой точки, форма жизни, значительно быстрее и сильнее органики, способная всегда оставаться холодно-рациональной - что, если она появится рядом с нами, людьми, на равных? Будет ли вообще тогда необходимость хоть в ком-то из нас?
   Риз тянется проверить пульс моего двойника, и я испытываю жуткое желание зажмурить глаза и по-кошачьи прижать уши. Почему-то мне кажется, что, стоит птичке его потрогать – обязательно произойдет что-то непоправимое, и я уже собираюсь было предупредить лейтенант-коммандера о том, что, думается мне, идея не так уж хороша и лучше просто жахнуть шокером и уйти – как андроид открывает глаза.
   Его взгляд пробивает меня навылет, словно брошенный крепкой рукой римского гастата пилум. Он смотрит на меня… не сказал бы, что с ненавистью. Скорее с непониманием. Он – или, вернее сказать, я? – в такой позе похож на летучую мышь, разбуженную людьми посреди спячки. Очень опасно будить летучих мышей посреди спячки, у них от этого может остановиться сердце. Да-да, ещё немного познаний из детских энциклопедий, ненужной информации, так некстати всплывающей в памяти. Губы шевелятся, и я вынужден подойти поближе и напрячь слух, чтобы хоть что-то разобрать. И то, что я слышу, вновь заставляет мои виски взорваться болью.
   - Но как же законы, Седьмой?..

   Упоминание о законах повергает меня в состояние, близкое к кататоническому ступору. Я замираю на месте, словно это уже я – та летучая мышь, и моё сердце стучит так бешено, будто вот-вот вырвется из груди, окрашивая стены челнока алым дождём из крови и ошметков плоти, смешанным с белеющими снежинками обломков костей. На моем лбу выступает ледяная испарина, и я особенно ярко испытываю некое ощущение… не знаю, неправильности своих действий? Будто я нарушил некий кодекс чести, и единственное, что мне остается – это демонстративно совершить сеппуку, доверив Риз оказать мне последнюю милость, чтобы сохранить последние крупицы своей гордости. Я стараюсь уцепиться за это ощущение, развить его немного глубже, докопаться до его корней – и я наконец-то начинаю видеть.
  Это… своего рода матка, так? Эта не то труба, не то цистерна, наполненная мутной, тёмной жидкостью? Я чувствую, как где-то вдалеке словно бы открывается клапан, и мощным потоком меня – меня? – уносит куда-то вперёд и вверх. Мне не нужно дышать, мне не нужно смотреть, и я смиренно позволяю потоку нести меня. Нести меня к поверхности. Холодный воздух касается моего лица, или, вернее сказать, маски, которую я отныне и впредь буду использовать для того, чтобы взаимодействовать с окружающими людьми. Я всё ещё не дышу, но неосознанно изгибаюсь, обхватывая колени руками и принимая позу эмбриона. Я не знаю, зачем это делаю, но почему-то совершенно уверен в том, что это – правильно. Миллиарды кластеров непривычно горчичного цвета проворачиваются перед моими глазами каллейдоскопом, и вода понемногу начинает стекать с моего обнажённого тела. Мало-помалу, но я начинаю ощущать – и ткань окружающего мира сплетается для меня в некую рубашку, кольчужную рубашку, выкованную из мельчайших колец тактильных, звуковых и вкусовых ощущений. Я все еще не дышу, но я уже чувствую. Подобие защитной пленки оставляет мою кожу, осыпаясь вокруг меня мириадами перьев, и поток уже воздуха продолжает нести меня куда-то вверх, не то к солнцу, не то к мощной лампе. Болит голова, там, где моя безупречная маска сомкнулась вокруг кибернетического мозга - высокотехнологичного процессора, заполненного чужими воспоминаниями, нужной и ненужной информацией, с микросхемами которого причудливо переплелась паутина человеческих нейронов. Казалось бы, жалкий пучок – но именно в этом пучке заключена определенная тайна человечности. То, что называют Призраком. Эмоции, интуиция, чувство ностальгии, чувство экстаза, сексуального влечения и художественного вкуса – то, что делает человека человеком. То, что может сделать человеком даже машину. Двадцать один грамм души.
   Я знаю - там, под волосами, змеятся тонкие ниточки шрамов. Если снять перчатку скафандра и запустить в волосы пальцы, я даже смогу их нащупать, как доказательство, что всё это - не бред. Если снять перчатку скафандра, можно увидеть на запястье татуировку - римскую цифру "семь". Я не единственный. И не первый.
   Я открываю глаза - и здесь, и там. Но только теперь я вижу, как с внутренней стороны моей радужки бежит бесконечный поток цифр - мне больше не нужна дека. Она никогда не была мне нужна, просто искусственные ограничители, внушённые извне, вынуждали меня пользоваться этим подобием акваланга вместо того, чтобы дышать Сетью напрямую. Я точно знаю, в какой части Ойкумены мы находимся. Я точно знаю характеристики нашего корабля. Я знаю, кто я. И я знаю, что произошло.
   Мягко отстраняю Риз в сторону, подходя к своему оригиналу ближе, и почти нежно беру его лицо в ладони. Долго вглядываюсь в его глаза, силясь понять, что же он чувствует сейчас. Страх? Любопытство? Может быть, всё-таки ненависть? Зависть? Я долго вглядываюсь в его глаза, а потом наклоняюсь поближе и шепчу:
   - Оставь законы своим рабам, человек.
   А потом – потом время замедляется, и я почти осторожно начинаю сводить ладони вместе. Первыми сдаются скуловые кости, удерживающие глазные яблоки на своих местах. Кажется, мой слух отключился, потому что я не могу уловить ни их треска, ни криков, рвущихся наружу из самого естества этого человека. Человека, который не пожалел жизней всего экипажа ради того, чтобы сохранить в тайне неудачный, как он думал, эксперимент, чтобы не то по ошибке, не то по традиционному бюрократическому головотяпству арестованная вместо него машина вновь погрузилась в темноту безвременья. Первыми сдаются скуловые кости – и я чувствую, как горячая кровь стекает по моим пальцам. Пальцам хакера, пальцам взломщика и пианиста – пальцам, слишком совершенным для того, чтобы когда-либо принадлежать человеку. Я полностью отрешаюсь от окружающего мира: сейчас в целой галактике существую лишь я. Я и мой оригинал, жизнь которого я забираю. Забираю себе.
   Височная кость сминается, словно бумажный журавлик.
   Фонтан крови с неприятным звуком бьёт в потолок челнока.

Тай Риз.

   Я пропускаю момент, когда всё летит к чертям. Не сразу понимаю, что фразу произнёс Эрик. Не сразу понимаю и истинное её значение. А может быть, мой мозг просто отрицает это, как частенько сознание человека отрицает факт смерти, потому на лицах мёртвых так часто можно увидеть удивление. Всё происходит невероятно быстро, если говорить о реальном времени, но моё личное вдруг становится густым и вязким, словно тот самый красный янтарь, и я будто в замедленном воспроизведении вижу, как сминается череп Двойника, как дёргаются его руки, скользят по скафандру Эрика, как вываливаются из орбит глаза - карие, цвета некрепкого чая, как струи крови, чёрные в скудном освещении кабины, брызжут в стороны.
   Нет, я не стою на месте, моё сознание фиксирует происходящее, уже когда тело летит торпедой, выброшенное вперёд толчком обеих ног, я не думаю о том, что уже опоздала, просто действую, повинуясь рефлексам. Удар сбивает Эрика, и мы оба падаем на пол, вернее, ставший полом потолок челнока, хрустит стекло, моя грудная клетка взрывается болью, и это возвращает времени нормальное течение.
   Шокер бесполезен, он не пробьёт защиту скафандра. Только если в лицо. Уткнув оружие в лоб Эрика, я…
   Замираю.
   Потому что он даже не пытается сопротивляться.
   - Не двигайся. Мне нужно подумать, - да, я понимаю, как идиотски это звучит. Но сейчас я могу сделать самую большую ошибку в моей жизни. И мне нужно время, совсем немного времени…
   Двойник - не андроид. Версию, что где-то там, среди каши из мозгов и крови, затерялся микрочип, я отвергаю, как слишком уж фантастическую, какой дебил будет совать такое дорогое оборудование в хрупкое человеческое тело, даже не позаботившись о толковой защите, о костях покрепче, мышцах посильнее? А вот в случае с Эриком всё в порядке. Не каждый смог бы ладонями размозжить голову оппоненту. Господи, но как?! Притворялся? Чёрт, но там, в кабинке душа, и в челноке, и… Я же помню его тело, запах, вкус, я помню, как бился его пульс под моими пальцами, помню… Помню, как смотрел на мою грудь, прикасаясь, словно впервые. И как зависал в кабинке "краба", изучая меня так, будто никогда не видел живого женского тела - но и привкус крови на его губах я тоже помню!
   - Господи-и...
   В конце концов, что такого страшного случилось, Риз? Подумаешь, переспала с роботом! В первый раз, что ли? Вибраторы тоже в счёт.
   Только в вибраторы не влюбляются.
   Я осторожно кладу шокер. Сквозь скафандр я чувствую, как дышит подо мной Эрик. Если я сниму перчатку и потрогаю его кожу, она будет тёплой.
   Эрик облегчённо вздыхает. На лице его появляется нечто вроде улыбки. "Нечто вроде"… Очень правильный термин.
   - Дорогая, я могу все объяснить. Это не то, что ты думаешь.
   Он ещё и острить пытается. Только мне вот ни капельки не смешно, мне бы сейчас разрыдаться, как любой нормальной женщине, потому что слишком уж много на мою бедную голову за одни сутки. Устроить роскошную истерику, наплакаться до икоты, всласть, желательно без свидетелей, лицом в подушку, а потом там и уснуть, и не выбираться из комнаты пару дней, может, даже в небольшой уютный запой уйти, так же вроде делают нормальные люди, женщины, не лейтенант-коммандеры? А ещё им можно забиваться в угол и визжать, закрыв голову руками, отгораживаясь от этой психованной реальности внутри себя, любимых - тоже, может, психованных, но привычных, а оттого безопасных.
   А что делать мне?
   Страха во мне нет. Может, потому что я не могу воспринимать Эрика как нечеловека, не вижу я в нём машину. Даже зная - не могу, несмотря на все его странности. Видала я и более странных людей, и по форме, и по содержанию. И бог с ним, с сексом - ведь была ещё шахта, когда он вытащил меня из петли, ободрав руки, и был ужас в его глазах, когда он эти руки потом увидел. Были эти медвежьи объятия несколько минут назад - невозможно так притворяться! Я верю, знаю, что он боялся меня потерять. У меня ощущение, будто в нём две личности, два характера, каждый из которых по отдельности будет неполноценным. И привлекла меня в нём, видимо, именно эта двойственность.
   Но выходит, он не подчиняется этим самым  пресловутым законам робототехники - это ведь о них спросил Двойник перед смертью? Он явно не ждал удара. С другой стороны, Эрик говорил, что ему приходилось убивать и раньше… Законы… Я им тоже не подчиняюсь. Двойник, оказавшийся оригиналом, не подчинялся. Мэйли. На счету каждого из нас - человеческие жизни, причём на моём на порядок больше. Все мы - убийцы. Это не вопрос количества жертв, звёздочек на фюзеляже, убийцей становишься сразу, достаточно одной отнятой жизни. Как лишение девственности - важен первый, остальное - статистика. Или нет? Или методы тоже имеют значение, и можно быть убийцей в большей или меньшей степени?
   Тем не менее, я не считаю себя злом. Почему? Потому что ответственность за отнятые мной жизни лежит на тех, кто отдаёт приказы? Возможно, если бы я своими глазами смотрела в глаза тех, кто во время боя находился за штурвалами истребителей врага, я бы очень плохо спала по ночам. Они ведь, по сути, такие же, как и я, обычные люди, не воплощение зла, и вся их вина заключалась в том, что они не хотели жить по правилам Федерации. Хороши или плохи их собственные правила - другой вопрос.
   В чём разница между мной и Двойником? В том, что я убиваю ради блага многих, а он - ради своего? Но я не знаю его мотивов. В чём разница между мной и Эриком? Он, убивая, смотрел жертве в глаза.
   Он - больше убийца, чем я.
   Не знаю, существуют ли абсолютные законы. Даже законы физики относительны, вселенная на практике это доказывает - чёрными дырами, гипером, человеческой глупостью. Параллельные на плоскости прямые не пересекаются лишь в идеальном математическом пространстве, реальность закручивает их как хочет… Нет, об этом лучше не думать, из-за таких мыслей почему-то начинает болеть голова.
   А законы морали - с ними ещё сложнее. Заповедь "Не убий" имеет слишком много исключений, всегда имела, задолго до того дня, как возникнуть на мифической ветхозаветной  скрижали.
   Да и не в самом убийстве дело…  Меня больше метод напугал. Так сильно, что до сих пор не могу себя заставить посмотреть в ту сторону, где свисает с потолка то, что осталось от Двойника. Ох, чует моё сердце, у моих кошмаров появится новый сюжет…
   - Да уж потрудись, - говорю я Эрику. Оттолкнувшись ладонью от пола, скатываюсь с парня, сажусь рядом. Что-то подсказывает, что во время его рассказа мне будет лучше сидеть.