7. Проблемы и методы их решения

Ирина Львовна Мартынова рыдала, уткнувшись в подушку. Она не плакала уже несколько лет, и теперь все слёзы, все накопившиеся эмоции просились наружу. Но доверить их можно было только подушке, для людей она должна быть железной женщиной.
Должна... о, это мерзкое слово «должна»! Почему-то она всегда и всем оказывается должна. Сейчас она должна хорошо выглядеть, должна изображать семейное счастье, и ещё много-много всего должна. Должна...
В детстве она должна была своей маме, которая её воспитала в одиночку. Для мамы это был неподъёмный, почти каторжный труд, мама работала на двух работах и еле сводила концы с концами. После рождения Ирины у мамы разрушилась вся личная жизнь, потому что с ребёнком она была никому не нужна. Мама всё детство твердила Ирине, что главное в жизни — найти хорошего мужа, потому что без семьи жить невероятно тяжело и вообще бессмысленно, что семья является главной в мире ценностью, что мужики все козлы и этого не понимают, а потому стараются свинтить подальше, оставив женщину с младенцем на руках, и что мужчин надо удерживать семьёй, вот только как их удерживать семьёй, оставалось тайной за семью печатями. В семнадцать лет Ирину выдали замуж, не спросив согласия — просто потому что к ней посватался весьма небедный молодой человек, и она должна была иметь совесть, слезть с маминой шеи и завести собственную семью, и эта семья должна стать смыслом её существования. Потом она должна была быть примерной женой, потому что у мамы семьи никогда не было, а семья ведь главное в жизни, и мама из лучших побуждений желает дочери семейного счастья. И попробуй только пожаловаться на мужа или на любые проблемы в семье — снова станешь неблагодарной свиньёй: я тебе такого замечательного мужа подыскала, а ты, такая-растакая, ничего не понимаешь, и вообще смотри, упустишь мужа, сбежит он от тебя, и останешься ты совсем одна-одинёшенька, и как ты будешь жить тогда. Поэтому она должна была все эти годы изображать семью, хотя любви не было ни с одной из сторон, не было вообще, не было, похоже, никогда... Сейчас мама уже старая, ничего не слышит и почти ничего не понимает, а она всё равно должна изображать любящую и верную жену, потому что маме вредно волноваться, и если мама узнает какую-нибудь неприятную новость, то давление у неё моментально подскочит до запредельного уровня, и она окажется при смерти, и опять неблагодарная дочь будет виновата в том, что раньше времени свела маму в могилу. Должна...
И она изображала. Все свои силы тратила на семью, ничего для себя не оставляла. Не пошла никуда учиться после школы, ни дня не работала — всё время была дома, при муже. А через год появился ребёнок, и теперь в доме была любовь, и теперь её жизнь обрела смысл, уже почти потерянный за год замужества. Все свои силы потратила на своего единственного ребёнка. Первый год вообще не отходила от него, кормила по каждому вяку, проверяла памперсы каждые пять минут — не описался ли, мыла полы каждый день по несколько раз, чтобы в доме было чисто, и чтобы ребёнок не дай бог не подхватил какую-нибудь заразу. Денег муж зарабатывал достаточно, можно было бы нанять няню, и один раз мелькнула у неё такая мысль, подруга посоветовала, сказала — найми няню, время освободишь. И няня даже пришла и провела с Павликом один час, и этот час для Ирины Львовны был самым ужасным — няня была чужим человеком, она не так смотрела на Павлика, не так с ним разговаривала, вообще она не знала, что Павлику нужно, а что нет, и Ирина Львовна поняла — разве можно хотя бы на час оставлять самое дорогое совершенно чужому человеку? Больше ни одной няни она даже близко к ребёнку не подпустила. И всегда старалась быть примерной мамой: не водила ребёнка ни в магазины, ни на детские площадки, потому что там грязно и можно встретить людей, неизвестно когда мывших руки. И всё время ей чудилось, что её ребёнка украдут и потребуют выкуп, но обошлось. О детском садике никогда и речи не шло, как и о начальной школе. Как можно Павлику ходить в школу, где в классе орава в тридцать человек, и все орут, и учительница пытается их всех перекричать? А вдруг толкнут Павлика, напугают, ведь он такой восприимчивый ко всему... Нет, об этом и речи идти не могло, да и что в этой школе делать, разве родная мать не научит его читать-писать? И она определила Павлика на семейное обучение и сама его всему учила, а когда он дорос до пятого класса и предметов стало много, отдала его в частную школу «Гармония», где в классе было четыре человека, и он там учился до конца девятого класса, и вот тут встал вопрос, что делать дальше и где дальше учиться. Муж её, Сергей Степанович, ставший к этому времени депутатом законодательного собрания, настаивал, чтобы Павлика отправили учиться в Лондон, там-де образование лучше, и не весь век же сидеть здесь. Но она даже представить себе не могла такого, как это: Павлик — и где-то на чужбине. Первый раз за все годы жизни она перечила мужу, насмерть встала, а не отдала его в чужую страну. И тогда был предложен промежуточный вариант, и Павлик пошёл учиться в СУНЦ, и теперь она сама не своя, словно потеряла часть своего тела — Павлик начал становиться каким-то чужим, начал от неё что-то скрывать, она не знала, что именно, ни разу не уличила его ни в чём подобном, но чувствовала, как и должна чувствовать мать, что он говорит ей не всё, о чём думает, а часть мыслей оставляет зачем-то себе. А вот теперь она и вовсе узнала, что его собираются выгнать, хотя кристально ясно, что они сами же и виноваты в этом. И, главное, совершенно непонятно, что делать с этой ситуацией, неясно, где найти поддержку. Если бы муж поддержал её... но он, скорее всего, махнёт рукой. Сын ему не нужен, это было понятно и раньше, это понятно и сейчас, потому что вот уже много лет Сергей появляется дома за полночь, а уходит рано утром, так что она его даже и не каждый день видит. Сперва она пробовала ревновать его, принюхивалась к его одежде, но никакими женскими духами одежда не пахла, пробовала чего-нибудь добиться у его коллег, но они молчали как могила, и пришлось ей оставить ревность. Если Сергей и изменял ей, то так, что она об этом ничего не знала и никак узнать не могла. Да и само слово «изменял» уже давно стало неуместным — нельзя изменять женщине, с которой не живёшь, а только делаешь вид, что живёшь. Он исправно давал ей деньги, но этим его вклад в семью и ограничивался. С сыном он почти и не общался, даже редкие выходные не стремился провести с ним. Такому повороту событий, когда и муж не сбежал, и семья как будто бы есть, а всё равно проблемы почему-то решает она одна, мама её не учила. Нет, на Сергея надежды мало. Рассказать ему, конечно, стоит, но надежды мало. Вся надежда на себя.
Слёзы постепенно сошли на нет, точно осенний дождь. Лишь на подушке осталась противная сырость, но скоро высохнет и она. И в эту минуту зазвонил телефон. Женщина вынула его из кармана.
- Ой, Леночка, привет! Да, да... приезжай, приезжай, конечно! Жду!
Женщина положила трубку. Это очень хорошо, что приедет Леночка, очень вовремя, можно будет немного успокоиться, поболтать с ней, заодно она что-нибудь посоветует. Одна голова — хорошо, а две — лучше.
Женщина посмотрела на себя в зеркало, и её движения ускорились. Зарёванное лицо в зеркале ей совсем не понравилось, а времени на то, чтобы привести себя в порядок, было немного. Даже с учётом вечерних пробок — максимум полчаса. После умывания лицо стало уже не таким страшным. Ещё десять минут она провела в окружении многочисленных скляночек с кремами, увлажнителями и прочими парфюмерными изысками, и когда она вышла, на её лице уже не было никаких следов недавно пролитых слёз.

Леночка впорхнула в квартиру — свежая как весеннее утро, и от неё моментально начали расходиться волны радости и беззаботности. «Хорошо ей, — подумала Ирина. - У неё нет таких проблем.» Но вслух только прощебетала ответное приветствие.
- Я смотрю, у тебя бампер поцарапан, и сзади какая-то вмятина, - сказала Леночка.
Ирина вздрогнула. Да, про машину она уже успела забыть, а ведь это ещё одна головная боль.
- Да, была сегодня история. Я нервничала как-то сильно, ну и летела по левой полосе, а впереди тормоз какой-то на драндулете полз. Я ему и мигала, и сигналила — не убирается, гад. Ну, и царапнула бампером на обгоне.
- И что он?
- А не знаю, на встречку вылетел вроде бы. Я что, останавливаться из-за него должна?
- Ну и правильно, - резюмировала Леночка. - Учить надо таких старпёров, которые по левой полосе ползут. Пойдём покурим?
Женщины прошли в кухню, где Ирина включила мощную вытяжку. Она боялась, что Сергей, если учует запах, будет ругаться. Она знала, что муж тоже курит, но он никогда не делал этого дома.
- А ещё сзади царапинка... это я позавчера неудачно припарковалась, там места было мало, - продолжила Ирина. - Вот, чуть-чуть поцарапала зад.
- Большая у тебя машинка, такую не везде запаркуешь. Поменьше бы надо.
У Леночки их четыре, на разные случаи жизни. Сейчас она приехала на «Жуке» - говорит, когда ездит одна, это удобнее всего. Ирина вспомнила, как она просила у мужа вторую машину, на что он невозмутимо ответил: «Хорошо, продаём эту и покупаем другую.» Пришлось соглашаться, хотя прежней машине было всего две недели. Муж согласен был менять машину хоть каждый месяц, но даже слышать не хотел о покупке второй машины. Ирине было немного завидно, но она понимала, что завидовать в этом вопросе греховно, и выдала совсем другой аргумент.
- Да вот видишь, езжу я почему-то не очень, особенно когда нервничаю. На такой крохе, как у тебя, я же убьюсь через неделю.
- Ну, тоже верно, - весело ответила Леночка, выпуская клуб дыма, который тут же был затянут вытяжкой.
Ирине всегда было не по себе, когда она ехала в машине Леночки. Леночка гоняла с безумной скоростью, ныряла из одного ряда в другой, обгоняла там, где никакой другой водитель обгонять не стал бы — но чувство дороги у неё было потрясающее, в аварии она не попадала ни разу, по крайней мере сколько её знала Ирина.
- И теперь не знаю, надо бы съездить починиться, да это же тысяч тридцать будет, а у меня сейчас свободных таких денег нет, надо у Серёжи просить. А он ругаться будет, причём не столько из-за денег, денег ему не жалко. У него паранойя какая-то, он каждый раз говорит, что вот, мол, если узнают, что жена депутата постоянно вляпывается в какие-то аварии, растрезвонят это по всему городу, и будет плохо. Тоже мне муж нашёлся — приходит чёрт знает когда...
- Так разведись с ним, - ляпнула Леночка. Она всегда как-то очень легко смотрит на все вопросы. Оказалась бы она сама в такой ситуации — не говорила бы так.
- И что я, одна останусь?
- Ну почему? Найдёшь себе нового мужика, вот проблема. Ты же ещё молодая.
- Где ж я его найду?
Перед Ириной мелькнула давняя картинка компании, куда её как-то занесло, и она уже не помнила, как. Это были не жёны коллег мужа, с которыми она пересекалась на корпоративах, и не мамы детей из «Гармонии». Это были простые люди, слишком простые, слишком бедно одетые. Все разговоры у них были о деньгах и о том, где что дешевле покупать. Ирине было очень некомфортно в этом обществе. Всё-таки очень мерзко, когда денег мало, и они занимают все мысли. Оказаться в таком обществе, причём не случайно, а навсегда, ей очень не хотелось. Но объяснить это она не могла, потребовалось бы слишком много слов. Да и Леночка не поймёт, у неё всё как-то просто.
- И потом, мама узнает — с потрохами меня сожрёт.
- А ты не говори маме. - Леночка даже удивилась, как такая проблема вообще могла возникнуть. - Она же у тебя старая и ничего не соображает.
Легко ей говорить. Да, не соображает. Но почует моментально.
- Да и Серёжу боюсь. Он ведь если пойдёт на принцип, оставит меня вообще безо всего: без жилья, без денег, безо всего.
- Алименты-то ты всяко отсудишь. Хотя... сколько лет Павлику? Да, пожалуй, ненадолго будут эти алименты. Ну не разводись, если боишься. В конце концов что есть у тебя муж, что нет — всё равно как ни придёшь, ты одна.
Леночка уже четвёртый раз замужем, и ещё постоянно какие-нибудь любовники появляются. Мама неоднократно открывала глаза Ирине на этот факт, что негоже с такой вертихвосткой общаться, но попусту. Леночка единственный человек, кто может вот так сорваться с места и прилететь к Ирине, как сегодня.
- А у меня беда сегодня приключилась.
- Ой, расскажи, расскажи про свою беду.
Леночка с такой радостью это сказала, что Ирине на мгновение расхотелось делиться своей бедой, но потом она передумала.
- Павлика хотят выгнать из школы, куда он поступил.
- А, ты же его куда-то отдала. Я же говорила тебе, что подумай ещё, стоит ли отдавать в незнакомую тебе школу.
- Но у неё такая репутация...
- А то ты не знаешь, как делаются всякие репутации! - усмехнулась Леночка. - Ну так и в чём проблема?
Поразительно. Леночка так и не увидела, в чём проблема.
- Так в этом и проблема. Выгнать хотят.
- Ну забери Павлика. Мало, что ли, школ? Отдашь в другую.
Забери. Легко сказать «забери».
- Во-первых, Павлику там нравится...
Это была правда. Если в «Гармонии» ему было всё равно, то в СУНЦе, хоть он и не жил в интернате, ему нравилось. Только он не мог объяснить, почему. И Ирина тоже не могла. Это было слишком иррационально.
Началось всё на первой же неделе. Он как-то сказал в классе, какая у него крутая мама, что она все пробки объезжает — по обочине, по встречке, по тротуарам. На что ближайший к нему ученик неожиданно сказал, что да, бывают такие водители, и что они называются уродами, и что от парковки на тротуар неплохо лечит баночка клея, вылитая на лобовое стекло. Павлик оглянулся и почувствовал, что класс симпатизирует вовсе не ему, а его оппоненту, и особенно всем понравились хулиганские мысли про баночку клея. Вечером Павлик приехал домой «какой-то не такой». Это был первый раз, когда он чего-то не рассказал маме.
На следующий день Павлик демонстративно вынул свой планшет новейшей модели и начал играть в него. В прежней школе такое действие примиряло лучше всего — одноклассники моментально слетались и начинали выяснять модель, стоимость и возможности этой игрушки. Прежние ссоры при этом быстро забывались. В этот же раз ни один из одноклассников не обратил ни малейшего внимания на планшет. Павлик не понял, как это возможно. Это была модель поведения, недоступная его воображению. Два дня он проходил со своим планшетом, но так и не добился завистливых взглядов, хотя было совершенно понятно, что такого планшета у остальных не было. После этого планшет пришлось за ненадобностью убрать в портфель. Он бы не смог объяснить маме, почему ему здесь нравится.
- Нравится, так оставляй. - Леночка была неисправима. - Ты реши сперва для себя, чего ты сама хочешь, а потом уже и делай.
Ирина задумалась. Она собиралась пожаловаться Леночке, а проблема повернулась каким-то другим боком. Через некоторое время она выдала результат.
- Понимаешь, мне нравится место, где учится Павлик, но мне категорически не нравится, что там делают учителя.
- И что они делают?
- С ними невозможно договориться.
- А ты пыталась?
Ирина смутилась. Не то чтобы она совсем не пыталась, но эти попытки теперь показались ей какими-то смешными.
- Ты же знаешь, учителям только денег подавай, - продолжила Леночка. - Дашь денег — твой ребёнок самый лучший, не дашь, так сразу и лодырь, и поведение ужас-ужас, и вообще очень запущенный случай.
Эту прописную истину Ирина, конечно, знала. Но почему-то забыла, возмущённая действиями учителей. Пыталась решить этот вопрос, ввязываясь в конфликт. А теперь она посмотрела на свои действия со стороны, и они показались ей какими-то нелепыми. Надо было действовать не так.
- Ну я предлагала физику порепетировать его...
- И что он?
- Сказал, что он не будет репетировать своего ученика.
- Так правильно, а чего же ты хотела? Ты же его пойми, он ведь тоже боится. Вот он будет твоего учить, ты передашь за это деньги, а потом хвать за руку: взятка! И ведь не отвертится. У них там круговая порука: Иванов репетирует учеников Петрова, а Петров — учеников Иванова. По сути то же самое, но гораздо безопаснее.
- Но он никого из учителей не предлагал...
- А ты спрашивала? Ты ж пойми, учителя хотят, чтобы это якобы нужно было тебе, чтобы это была именно твоя инициатива. Но это на уровне учителей. А самое главное — сходить к директору. Только тут такими маленькими подачками уже не отделаешься, тут ремонт надо предложить, ну или ещё что... помощь спонсорскую.
- Это надо с Серёжей разговаривать, у меня нет таких денег.
- Ну так и поговори. Что он, откажется помочь школе, в которой его сын учится? Да ни за что не откажется. Ещё и рекламу себе сделает: депутат Мартынов занимается благотворительностью, школе на ремонт денег даёт.
Эта мысль Ирине понравилась. Плакать уже не хотелось совсем. Теперь было понятно, что надо делать, и было понятно, как. Проблема как будто исчезла сама собой.

После того как женщины ещё немного поболтали о насущных проблемах и Леночка упорхнула, Ирине стало как-то одиноко и неуютно. Она заглянула в комнату Павлика — тот сосредоточенно сидел за компьютером, наверняка за уроками. Ирина решила его не отвлекать, ушла к себе и стала ждать мужа.
Она не находила себе места — частично от длительного ожидания, частично от того, что не привыкла ожидать. Время для неё остановилось, секундная стрелка еле-еле ползла по циферблату. Завтра она снова пойдёт в СУНЦ, а сегодня... сегодня нужно поговорить с мужем.
Сергей Степанович пришёл около полуночи. Аккуратно разулся, снял верхнюю одежду, повесил её и остался в безупречном пиджаке. Ирина подошла и обняла его, и этот жест оказался настолько неестественным и непривычным, что Сергей Степанович сразу насторожился. Когда жена впервые за долгое время встречает у порога и ещё обнимает — дело не может быть чистым.
- Что случилось? Что-то с машиной? - нахмурился он.
- Нет, с машиной всё в порядке...
- А по-моему, на ней вмятина.
Углядел-таки.
- Да, это я припарковалась неудачно.
Ирина решила не рассказывать сегодняшний случай. За парковку ей ничего не будет, а вот с аварией она так легко не отделается: муж обязательно начнёт ворчать и отчитывать.
Не стал отчитывать: то ли не заметил царапину спереди, то ли решил, что и это последствия неудачной парковки.
- Я была сегодня в школе, где Павлик учится...
Сергей Степанович уже почти пропустил эту фразу мимо ушей. Но Ирина поняла, что он не слушает, и перешла сразу к делу. Получилось как-то надрывно.
- Его выгнать оттуда хотят!
- Как выгнать? - спокойно спросил он. В его голосе послышался лёгкий оттенок удивления, но к чему относилось это удивление, понять было нельзя. Может быть, к тому, что сына хотят откуда-то выгнать. А возможно, к тому, что у него вообще есть какой-то сын. - Он что-то натворил?
- Нет, ничего не натворил.
- Тогда за что выгнать?
Ирина начала говорить и высказала почти всё, что у неё было на душе. Она рассказала, какие там невнимательные учителя, рассказала, что некоторые из них даже журнал не заполняют, а остальные ставят необоснованные двойки, а директор этому всему потакает. Выговорившись, Ирина резко умолкла, лишь её грудь вздымалась от глубокого дыхания. В комнате повисло тягостное молчание. Ирина стиснула зубы и стала ждать реакции мужа. Ждать пришлось долго, словно в голове Сергея Степановича медленно вертелись какие-то невидимые колёсики.
- Да, - сказал он наконец. - Наша система образования совсем никуда не годится. Поднимать её надо, а как поднимать-то?
От возмущения у Ирины свело дыхание. Она ему про сына говорит, а он перевёл всё в масштабы государства. Да пропади оно пропадом, это государство, если проблемы у родного сына! Но ему, похоже, всё равно.
- Если учителя там не выполняют свои обязанности, с этим что-то надо делать, - глубокомысленно произнёс он.
Ирина снова почувствовала, как тугой комок подходит к её горлу, а на глазах туманной дымкой выступают слёзы. Ему, по-видимому, было совершенно плевать на сына.
- Говорил же я, в Лондон его надо отдавать.
Этого Ирина уже не могла стерпеть. Она пулей выскочила в свою комнату, ничком повалилась на кровать и зарылась лицом в подушку.