ЛИКИ ХХ ВЕКА

                Идея данного очерка родилась, когда я просматривал свои заметки. Я обнаружил, что если поместить их в хронологическом порядке, вырисовывается целостная картина ХХ века, самого трагического, самого ужасного столетия в истории человечества. Я приведу здесь коротенькие свидетельства очевидцев и участников событий, порою не называя их имена, во-первых не всегда мне известные, во-вторых малозначащие и ничего не говорящие читателю в большинстве случаев. Довольно того, что эти личные свидетельства иллюстрируют всем известные исторические события и дополняют картины былого своей правдивой обыденностью. Не все истории напрямую связаны с судьбами России. В двух-трёх случаях это рассказы моих земляков – сербов, но мне кажется, это лишь способствует заявленной цели. Все без исключения эпизоды по-своему драматичны. Могут возразить, что в минувшем столетии случались не одни войны, но было много хорошего, светлого и доброго. Не спорю, но люди склонны помнить из прошлого самое важное, поразившее воображение, а это зачастую события печального свойства. Начну с рассказов стариков, родившихся ещё в Х1Х столетии, и закончу нашими современниками.
                ИСТОРИЯ 1,
рассказанная Евгенией Оскаровной Тиличеевой.
                Мой муж по образованию был военный моряк. Он окончил военно-морское училище незадолго до начала 1 мировой войны. Благополучно сдал выпускные экзамены. Надо давать присягу. И тут… Он и двое его товарищей отказались присягать государю. Они заявили, что готовы присягать Отечеству, но не согласны присягать монарху. Сказались революционные настроения общества. Никаких репрессий не последовало, но им запретили служить в военном флоте.
                Продолжение этой истории последует несколько позже.
                ИСТОРИЯ 2,
рассказанная сербским врачом доктором Александром Новаковичем.
                Я только что закончил 1 курс медицинского факультета Московского университета, когда грянула 1 мировая война. Выполняя долг патриота, я немедленно отправился на Родину – в Сербию и поступил в действующую армию в качестве помощника полкового лекаря. Крошечному сербскому войску противостояла вся мощь австро-венгерской армии, в то время одной из сильнейших в мире. Разумеется, нас смяли и, чтобы избежать полного уничтожения, нам пришлось спешно отступать в направлении албанской границы. Раненых было море. После первого дня боёв и первой бессонной ночи, когда этот поток буквально захлестнул нас, мой патрон-доктор предательски сбежал, оставив меня одного со всеми этими страдальцами. А что я – первокурсник мог и умел тогда? И всё-таки пришлось действовать. Я перевязывал, перевязывал, перевязывал без конца и оказывал, какую мог, первую помощь. Материалы и лекарства имелись. Я не спал и почти не ел 3 дня, практически не отходя от операционного стола. Наше командование приняло решение оторваться от неприятеля хотя бы на один переход. С этой целью было решено не делать ночного привала и таким образом выиграть время, но данный маневр был возможен только налегке – без обоза и без раненых. Пришлось, скрепя сердце, оставить всех пострадавших на милость неприятеля, чтобы спасти остальных. Разумеется, с ранеными оставались врачи. Оставили и меня. На моём попечении оказалось около сотни страдальцев, занимавших маленькую больничку в крошечном городишке М. Представьте себе, каковы были чувства этих людей, беспомощных, брошенных на произвол судьбы и каковы были мои ощущения, в то время почти мальчишки! Наша армия спешно ушла из города и мы остались одни. Прошло два часа, но ничего не происходило. Неизвестность страшила. Тогда я, раздав предварительно раненым продуктовый паёк, чтобы как-то занять их и отвлечь от тяжёлых мыслей, предпринял разведку. В городе, как уже говорилось, раненых было очень много и я отправился к ближайшему перевязочному пункту, чтобы узнать, как обстоят дела. В тот момент, когда я достиг цели, появились австрийцы. Рослый белобрысый офицер на серой лошади в сопровождении десятка солдат подъехал к перевязочному пункту. Навстречу ему вышел сербский врач в военной форме и, приложив руку к козырьку, отрапортовал по- немецки: «Доктор такой-то оставлен с ранеными в количестве 250 человек». Австриец также отдав честь, ответил: »Выполняйте свой долг» и двинулся дальше.
                Увиденное меня несколько успокоило. Я поспешил к своим подопечным. Оказывается, их не на шутку обеспокоило моё исчезновение. Они стали уже подозревать, что я их бросил, и моё появление вызвало маленький фурор. Вскоре и к нам в сопровождении эскорта пожаловал австрийский полковник. Тщательно печатая шаг, я подошёл к нему с рапортом на немецком языке, который к счастью немного знал. Последовал стандартный ответ: »Выполняйте свой долг, доктор». У меня отлегло от сердца. Моих раненых никто не обидел.
                ИСТОРИЯ 3,
рассказанная Борисом Николаевичем Скачинским, драгунским офицером, участником 1 мировой войны.
          Я был ранен во время конной атаки нашего полка на позиции противника. Пуля попала в ногу. Это обычное место поражения у кавалеристов. Чаще всего всадников ранят именно в ноги. Я упал с лошади и оказался в плену у немцев. Довольно долго лежал в госпитале с другими такими же бедолагами. Порой происходили настоящие трагедии. Однажды вижу: мой сосед по палате барон Т. плачет, прикрывшись рукавом. «Что вы барон! Полно вам! У вас такое лёгкое ранение! Подумаешь, оторвало мизинец на руке!» А он, обернувшись: »Да что вы понимаете! Я только что закончил консерваторию по классу скрипки».
                Но вот меня вылечили и отправили в лагерь для заключённых, в котором пришлось пробыть около года. Вести с фронта, хоть и с опозданием, достигали и наших ушей. С восторгом узнали мы о победоносном Брусиловском наступлении. Эта новость настолько обрадовала и оживила нас, что было решено устроить «сюрприз» немцам. Главную роль в его приготовлении довелось сыграть мне. Дело в том, что я неплохо рисовал и обладал красивым почерком. Мои товарищи об этом знали и поручили мне исполнить следующее. На громадном рулоне бумаги, длиной около 10 метров, красками и тушью (достать их стоило неимоверных усилий), большими буквами я вывел текст на немецком языке, составленный нашими специалистами, весьма нелестный для немцев, изобилующий крепкими словцами и выражениями. Лагерь наш находился в помещении брошенного католического монастыря, весьма важной достопримечательностью которого была высокая колокольня. Однажды утром один ловкач взобрался на самый верх этого сооружения и сбросил вниз приготовленный мною рулон. Минут 40, пока охрана спохватилась, этот текст, на радость всем пленным, развевался над лагерем. Администрация довольно быстро докопалась до зачинщиков, в том числе и до меня. Пришлось познакомиться с карцером, но все неприятности не могли омрачить радостное сознание того, что я хоть как-то сумел насолить врагу. Вскоре после этого произошёл обмен пленными и я получил свободу. Что? Проверяли ли меня после плена? Тогда такое никому и в голову не приходило! Раз ты офицер и давал присягу, какие сомнения! Меня все обнимали и поздравляли.
                ИСТОРИЯ 4,
рассказанная монахиней Василисой (Перуновой).
              Сама я из крестьян Воронежской губернии. У меня была тётка по имени Анна, уехавшая в Питер на заработки в 80-х годах Х1Х века. Она поступила в няньки в одно богатое семейство. Её случайно увидел один молодой человек, знакомый хозяев, и полюбил за необыкновенную красоту и ум. Анна стала его женой. Муж сделал хорошую карьеру по инженерной части. Одно время он заведовал всеми столичными железными дорогами. У них был единственный сын Владимир, учившийся в Санкт - Петербургской духовной академии, когда началась революция. В 1918 году расправы над духовенством приняли массовый характер и отличались предельной жестокостью. Бедный Володя – юноша очень тихий, благочестивый и кроткий, невыносимо страдал, когда узнавал об очередном убийстве. И вот он однажды стал случайным свидетелем мучений петроградских священников. Володя увидел, как нескольких монахов и иереев посадили в бочки, утыканные гвоздями, и покатили по мостовой. Увидя это, Володя замертво упал на тротуар и скончался на месте.
                ИСТОРИЯ 5,
рассказанная Инной Евграфовной Огнёвой.
                Когда произошла революция, мне было 12 лет. Отца моего – крупного инженера-путейца сразу арестовали в Москве, где мы жили в то время. В целях безопасности семья разделилась. Мама, старший брат Игорь и младшая сестра Наденька остались в Москве, а меня и сестру Веру отправили в материнское имение на Кубань, где пока было относительно спокойно. Начавшаяся гражданская война разлучила нас надолго. Имение наше оказалось разграбленным и заброшенным. Мы – две девчонки оказались предоставленными сами себе в пустом полуразрушенном доме. Чтобы как-то прокормиться, я решила продавать немногие уцелевшие вещи, в основном предметы дамского туалета из маминого гардероба. Тогда ещё война не докатилась до Кубани, и казаки жили неплохо. За всякие безделушки нам удавалось приобретать хлеб, овощи, иногда фрукты. Однажды я решила сбыть красивую изящную дамскую шляпку и с этой целью вошла во двор большого добротного казачьего дома. И тут на меня напала большая злая собака. Она яростно вцепилась в подол моего платья и превратила его в лохмотья. Из дома с криком выбежала хозяйка - молодая красивая казачка в цветастом платке, отогнала собаку и потащила меня в дом, охая и причитая, уверенная, что я сильно пострадала. Но урон потерпела только моя одежда, так как до тела собака добраться не успела. Однако напуганная сердобольная хозяйка в утешение подарила мне курицу. Вот это был праздник! Торжествующая вернулась я к Вере, и мы устроили маленький пир. А в это время мой брат Игорь случайно очутился на каком-то подмосковном полустанке. Надо же было такому случиться: в тот момент у платформы остановился состав, перевозивший арестованных офицеров. Сознавая, какая участь их ожидает, брат с состраданием взглянул на несчастных и перекрестился. Это заметил проходящий патруль. Брата арестовали и сразу расстреляли. Папе же удалось выйти из заключения, но ещё очень не скоро все уцелевшие члены семьи воссоединились.
                ИСТОРИЯ 6,
продолжение истории 1, рассказанная уже знакомой читателю Е. О. Тиличеевой.
               После октябрьской революции мой муж как «пострадавший в эпоху самодержавия» был приглашён большевиками служить в военном флоте. Специалистов у новой власти не хватало, и его познания потребовались. Надо сказать, в душе моего супруга сочетались две, казалось бы, несовместимые склонности: с одной стороны – неприязнь к царскому режиму, с другой – глубокая религиозность. И если первая вполне совпадала с настроением новой власти, то вторая с ней никак не совмещалась. Вобщем, он стал служить на корабле, а в свободное время, как всегда это делал, посещал храм, на чём и погорел. Мы были слишком наивны в ту пору, а советская власть ещё не показала себя во всей «красе». Командование посчитало невозможным для красного командира быть верующим, православным, и арестовала моего дорогого мужа. Он был признан «затаившимся предателем», «врагом народа» и приговорён к расстрелу. Потом взялись за меня, заключив под стражу «жену врага народа». В общей сложности мои мытарства продолжались 10 лет. Сейчас мне невыразимо тяжело говорить об этом, копаться в прошлом, и я ограничусь только одним эпизодом, связанным с началом моего заключения.
                После долгого следствия, пребывания в тюрьме на Шпалерной улице (зловещей ленинградской Шпалерке), суда и приговора я долго путешествовала в зэковском вагоне. Затем я вместе с другими женщинами – моими подругами по несчастью, очутилась в лагере в женбараке. Почему-то лишь в этот момент нам выдали устаревшую и запоздалую почту. Мужа моего не было в живых, но я получила письмо от сестры, в котором она старалась приободрить и утешить меня. Соседка по нарам, у которой дома остались дети – мальчик и девочка, получила от них долгожданную весточку. Ребята очень волновались за свою мамочку, а так как в точности приговор родным не был известен, то они, наивные бедняжки, трогательно просили: » Если нельзя прямо написать, сколько тебе дали, то ты поставь в конце письма столько точек, сколько лет получила, мы поймём». Соседка расплакалась и я никак не могла её успокоить. У меня у самой на душе скребли кошки, но даже здесь, в этом аду, природное чувство юмора помогало мне. И я не могла удержаться от смеха, когда утром после подъёма нас повели в умывальную комнату и, ввиду нехватки воды, надзиратель громогласно объявил: «Бюсты (с ударением на втором слоге) и прочие предметы (с ударением на первом слоге) не мыть!» Потом, когда после построения вывели на улицу: «Дикорастущие предметы не рвать!»
                ИСТОРИЯ 7,
рассказанная Григорием Горлатым, кретьянским сыном из-под Полтавы, фронтовиком.
                Мне было 8 лет, когда нас пришли раскулачивать. Отца моего уже не было в живых. Его расстреляли раньше, так как он служил в белой армии. Нас у мамы было четверо. Я старший. Ранее у нас  уже забрали всё, что имелось ценного, но каратели не успокоились. Из окна мы увидели, что они снова идут к нашему хутору, вероятно с намерением арестовать мать. Незадолго до того, мы протопили печь. Заслонка уже была закрыта, но в топке ещё плясали синие огоньки. И всё-таки мама решила спрятаться в печке, потому что более надёжного места некогда было искать. Я задвинул за ней дверцу. Группу карателей возглавлял наш сосед Осип Ничипорук. Он грозно спросил, где мать, а я сказал, что не знаю. Его люди начали громко разговаривать и ссориться между собой. Обыскав дом, перевернув всё вверх дном и ничего не найдя, они удалились, а я поспешил открыть дверцу печи. Всё это заняло минут 20, и мама угорела. Мне с трудом удалось вытащить её наружу,  она еле отдышалась.
                Впоследствии, когда началась война и пришли немцы, Ничипорук сделался полицейским на службе у захватчиков. В конце его арестовало НКВД и он отсидел лет 20, но потом всё равно вернулся домой. Он превратился в жалкую развалину, тем не менее, был жив. Моя мама к счастью тоже была жива и скончалась в весьма преклонном возрасте, а я после фронта и ранения переехал на жительство в Ташкент, где меня никто не знал и не мог попрекнуть отцом – «врагом народа».
                ИСТОРИЯ 8,
рассказанная уже упомянутой монахиней Василисой (Перуновой).
             Мою семью раскулачили трижды. В первый раз отобрали дом, мельницу, скот и землю, арестовали мужа и расстреляли старшего сына и его друга (юношей 16 лет), пытавшихся вступиться за родителей. Я осталась с шестью маленькими детьми на руках. Каратели пришли снова.  Когда моя младшая дочка Аннушка увидела их из окна, она так перепугалась, что страшно закричала, упала с печки и рассекла губу. Шрам виден на её лице по сей день. В люльке, где лежал младший сын Колюшка, я спрятала мешочек семян для посева. И что вы думаете! Они не постеснялись залезть в колыбель и вытащили мешок. Нас выгнали из дома и забрали всё, даже верхнюю одежду – хорошие добротные тулупы. Временно нас приютили соседи – позволили жить в тесной баньке на огороде. И тут я услышала, что в нашей волости появился М. И. Калинин. Мне посоветовали обратиться к нему за помощью. Довольно долго я металась по всему уезду, пытаясь его догнать, но напрасно. Он передвигался на подводе, а я пешком и потому, всё никак не доводилось встретиться. Наконец, мне сообщили, что вот-вот М. И. появится и указали точное время его прибытия. Я ждала его на дороге и, когда М. И. приблизился, встала на колени прямо в пыль перед его лошадью. Калинин сразу остановился и спросил, чего я хочу. Я всё рассказала, умоляя его спасти моих детей, оставшихся без крова и пропитания…Тогда М. И., спросив мою фамилию, стал вытряхивать из телеги многочисленные папки с «делами» о раскулачивании в нашем уезде. Наконец, найдя нужную и сделав какую-то пометку в бумагах, твёрдо заявил: »Вам всё вернут. Возвращайтесь домой и ничего не бойтесь». Всё так и произошло, по слову М. И: дом вернули,но вскоре напасть повторилось- нас собрались раскулачить в третий раз. К счастью, предупреждённые добрыми людьми, мы успели уехать, избежав ареста и ссылки, и навсегда покинули  родные места, перебравшись в город Воронеж.
                ИСТОРИЯ 9,
рассказанная Верой Евграфовной Шульц, сестрой упомянутой И. Е. (по мужу Огнёвой).
                В конце 1920-х годов после окончания медицинского института я работала патологоанатомом в одном институте. У нас был дружный молодёжный коллектив. Время было страшное, но молодость брала своё, и у нас организовался круг друзей-сослуживцев, единомысленных, рассматривающих происходящие события примерно с одинаковых позиций, с которыми я общалась и вне работы. И вот в наш институт прибыл какой-то очень неприятный тип – новый сотрудник, о котором сразу поползли слухи, что он «стукач», т. е. осведомитель ГПУ. Мало того, он ещё был поборником сексуальной революции, нудистом, активным проповедником своего «учения». Это было время борьбы с браком как «пережитком прошлого». Шествия совершенно голых нудистов неоднократно происходили на улицах Москвы к немалому соблазну обывателей. Принадлежность новичка к развратному племени тоже не прибавляла ему популярности в стенах института, где контингент в основном был женский. И вот у нашей компании родился дерзкий план, как избавиться от мерзкого соглядатая, при этом хорошенько наказав его. Одна наша сотрудница, весьма эффектная брюнетка Ирина однажды подошла к «стукачу» и от имени нашего маленького интимного круга пригласила его на вечеринку. «Что мы будем там делать?» - вопросил приглашённый. «О! После лёгкого ужина мы все разденемся и будем лежать и созерцать красоту друг друга»- промурлыкала Ирина вполголоса. Добыча клюнула. В назначенное время все мы собрались на квартире одного из сотрудников. После ужина с бокалом вина наступил ключевой момент вечера. «Разоблачаемся!» - объявил хозяин и выключил свет. Когда минуты через три он снова повернул выключатель, взору присутствовавших предстал совершенно голый осведомитель, а все остальные оказались одетыми. На другой день новичок уволился из института.
                ИСТОРИЯ 10,
рассказанная Николаем Николаевичем Воронцовым, профессором зоологии, министром экологии в правительстве М. С. Горбачева. Она касается моего родственника по материнской линии, известного русского, советского зоолога (брата моего деда) С. И. Огнёва, одним из учеников которого и был Н. Н. Воронцов.
              Сергей Иванович Огнёв является автором многих капитальных трудов по зоологии позвоночных и нескольких популярных книг о природе и животных. Однажды самая удачная его книга, весьма ценимая любителями природы, «Жизнь леса» попала в руки И. В. Сталину. Она ему понравилась и со своим неистребимым акцентом вождь вопросил: »Кто такой Огнёв?» Вскорости ему выдают справку: «Огнёв Сергей Иванович. Из дворян. Сын профессора Московского университета И. Ф. Огнёва. Младший брат В. И. Огнёв – белый офицер, живёт в эмиграции…» «Понятно»,- говорит «лучший друг советских физкультурников», - «а почему ему не дали Сталинскую премию?» Вождю докладывают, что уже дали за капитальный труд «Звери СССР и прилежащих стран». «А вы дайте ещё одну!» - говорит Сталин. И дали. Этот случай показывает, что Сергей Иванович даже в то тяжкое время крепко стоял на ногах и знал себе цену. Причём его научный и человеческий авторитет был завоёван его исключительными личными качествами: потрясающей научной эрудицией, редкой трудоспособностью, честной прямотой и доброжелательностью. Он никогда не интриговал, ни перед кем не лебезил, никого не предавал и много тайно и явно помогал репрессированным. Он, например, не скрывал своего отрицательного отношения к деятельности всесильного тогда, печально знаменитого Лысенко. На этой почве произошёл инцидент, молва о котором до сих пор гуляет в стенах МГУ.
               Идеологом и философским наставником Т. Д. Лысенко был некто Исай Израилевич Презент, человек весьма зловещей репутации. И вот этот самый Презент по какому-то случаю посетил зоомузей МГУ, где на 3 этаже находилась так называемая «Огнёвка», как называли её студенты, т. е. кабинеты С. И. Огнёва и его ближайших сотрудников и учеников. Высокий гость поднимается по лестнице в сопровождении сотрудника музея, и встречают они на площадке 3 этажа профессора Огнёва и нескольких
его аспирантов. За спинами этой группы двери кабинетов. На одной двери табличка с надписью: »Проф. С. И. Огнёв», на другой – «Проф. А. Н. Формозов». А надо сказать, что профессора Формозова незадолго до этого посадили. Презент воззрился на табличку и громко так вопрошает: »А почему у вас в музее до сих пор на двери висит имя врага народа?» Испуганный сопровождающий молчит. Немая сцена. И вдруг Сергей Иванович, обходя взглядом гостя, обращается к сотруднику: »Кто это?» Тот, запинаясь, бормочет: »Ис…Ис…Исай  И-израилевич, товарищ Презент».
«Скажите этому Презенту» - продолжает Огнёв – «что если он ещё раз поднимется сюда, я спущу его с лестницы». Потрясённый гость разворачивается и мгновенно исчезает. Все думали, что наказания не избежать, но ничего не произошло, хотя супруга Сергея Ивановича Инна Евграфовна говорила мне, что чемоданчик с набором необходимых в случае ареста предметов постоянно стоял в их квартире на Моховой. 

                ИСТОРИЯ11,
рассказанная сербом-искусствоведом профессором Петром Нешичем.
          Когда во время 2 мировой войны немцы оккупировали Югославию, они разделили страну на зоны влияния между союзниками – хорватами-усташами, венграми и итальянцами. Я оказался в зоне собственно немецкого контроля. Захватывая сербские сёла и маленькие города, захватчики часто поступали следующим образом: выводили старосту, православного священника и школьного учителя и прилюдно их расстреливали, то есть ликвидировали публично потенциальных лидеров и идеологов сопротивления. В некоторых случаях круг казнённых расширялся за счёт лиц, уличённых в сопротивлении оккупантам.
               В то время я учительствовал в Н. Это небольшой городок, красиво расположенный в долине между лесистых гор. Партизан здесь в то время не было, зато было много четников (повстанцы-монархисты, активно боровшиеся с оккупантами). Так что захватчики похватали многих мужчин (кого попало) и объявили их «врагами Рейха». Забрали и меня. Всего нас было человек 30. Поставили нас на центральной площади, зачитали наши мнимые вины и немедленно приступили к казни, но видно всё-таки решили, что уложить сразу 30 невинных душ это чересчур, и стали расстреливать через одного – всех нечётных в строю. Я стоял в конце шеренги, онемев от ужаса, и с трудом пытался собраться с мыслями. Обращался с горячей молитвой к Богу, молил Его о спасении. Сначала  я не знал, какой я по счёту – чётный или нечётный, но когда палач с пистолетом в руке приблизился, я подметил, что я как раз нечётный и, следовательно, мне конец. После этого открытия я на какое-то время отключился и уже ничего не понимал. И тут произошло чудо. Почему-то каратель меня пропустил и застрелил двух мужчин рядом со мной. Что было дальше – не помню. Я только сознавал, что я жив, жив! Почему так случилось, до сих пор не знаю. То ли палач ошибся, то ли пожалел мою молодость ( те несчастные были пожилыми людьми),  как бы то ни было, я живу до сих пор и мне уже 85 лет. Кто мог предположить в тот момент, что такое возможно? 

                ИСТОРИЯ 12,
рассказанная Верой Евграфовной Шульц.
             Во время войны в Москве было очень голодно. Я получала паёк, но у меня на руках ещё были престарелая больная мама и маленький сын. И вот в институте, где я работала, предложили выделить для сотрудников участки земли под картошку и огороды. Многие, в том числе и я, согласились. Но серьёзное неудобство заключалось в том, что земли эти давали аж в Александрове, то есть более, чем в 100 км от Москвы, во Владимирской области. Тем не менее, огород мог быть большим подспорьем. Вот почему, когда наступила весна и земля прогрелась, я с несколькими моими коллегами поехала в Александров. Мы выехали рано утром и часа через 4 были на месте. Целый день мы копали и рыхлили землю, затем посадили картошку. Когда всё закончили и прибыли на станцию в Александрове, выяснилось пренеприятное обстоятельство,  а именно: поезда не ходили. По своей беспечности мы не позаботились взглянуть на расписание, а всем назавтра утром предстояло выходить на работу. Во время войны за прогулы сурово наказывали, поэтому вернуться в столицу нам было, позарез необходимо. Местные жители посоветовали идти пешком до Сергиева Посада (тогда Загорска) и оттуда ранним утром ехать прямо на работу. Ничего другого не оставалось. И вот мы – несколько женщин, и без того истомлённых трудной непривычной работой, двинулись пешком по шпалам за 30 километров! Я всегда отличалась крепким здоровьем, а к дальним походам была приучена отцом с детства, но даже мне этот переход дался с огромным трудом – сказалось длительное недоедание. Время от времени мы делали короткие передышки_ усаживались, немного отдыхали, перебрасывались несколькими фразами и шли дальше. Где-то на 20-м километре мы совершенно выбились из сил. Моя подруга Ниночка Поспелова сказала, что идти больше не может и остаётся на месте. Ей всё равно, что будет дальше. Остальные подавленно молчали. И вдруг чернокудрая Ирина, самая весёлая и проказливая из нас, предложила: »А давайте для поднятия духа ругать своё начальство! Я вот утверждаю, что Филимонов подлец и дамский угодник!» «Всё так, но в этом отношении ему не сравниться с Ивановым» - подхватила другая. «Что я вам расскажу про Иванова во время последней командировки!» - присоединилась сразу ожившая Ниночка. И все дружно подхватили и развили животрепещущую тему. Под эти разговоры мы, сами не заметив как, встали и, оживлённо переговариваясь, промахнули оставшиеся 10 километров.

                ИСТОРИЯ13,
рассказанная моей мамой Ольгой Владимировной Огнёвой

               В Югославии жил один очень популярный среди православных сербов человек, юродивый Никола Тежки Радник. Его прозвище можно перевести как Труженик, Николай-Труженик. Знаменит он был, между прочим, тем, что оказался единственным уцелевшим пассажиром после ужасающей железнодорожной катастрофы, когда столкнулись два поезда – пассажирский и товарный. Все справедливо считали, что такой счастливец отмечен особой печатью Божией. Во время 2 мировой войны Югославия пострадала не только в результате интервенции, но и от кровавой междоусобной бойни, из-за всякого рода национальных и религиозных сепаратизмов. В самом униженном и бедственном состоянии оказался главный державообразующий народ этой маленькой страны – сербы. Острие всех национализмов и разрушительных концепций было направлено именно против него. Так мусульмане называли себя «цветом страны», хорваты – «основой державы», а сербов и те и другие величали «навозом». Так вот, Никола ходил по городам и весям и проповедовал. «Югославия» - говорил он, - «как комнатное растение, где хорваты – основа – глиняный горшок, в котором произрастает цветок – мусульмане. Сербы – навоз, которым растение питается. Братья! Горшок разобьётся, цветок увянет, а навоз останется!»         

                ИСТОРИЯ 14,
рассказанная Григорием Горлатым. 
     Я воевал с первых дней войны. Однажды, после кровавого и затяжного боя мы выбили немцев из какого-то села. Тяжко пришлось, но всё же мы вытеснили противника и заняли село. Я не спал две ночи и мечтал отдохнуть. Теперь такая возможность представилась. Я завернул в первую попавшуюся избу, покинутую хозяевами. Внутри был полный разгром, даже прилечь негде, и я поднялся на полутёмный чердак и растянулся прямо на полу. Перед тем, как сомкнуть веки, я поводил рукой вокруг себя и нащупал какие-то вещи, тряпки и неизвестные предметы, но не стал выяснять, что это такое, а просто закрыл глаза и сразу провалился в тяжёлый сон. Проспал я, должно быть, часов 12, потому что заснул ночью, а когда открыл глаза, ярко светило солнце. Лучи его падали в чердачное окошко и тут я обнаружил, что прикорнул прямо на трупах немецких солдат. Их тут было не менее десятка. То ли их  специально стащили, то ли они занимали боевую позицию на этом чердаке и были уничтожены нашим огнём, - не знаю, но как ни странно, открытие это меня нисколько не взволновало. Отодвинув ближайший труп, я снова откинулся назад и проспал ещё пару часов.

                ИСТОРИЯ 16,
рассказанная монахиней Василиссой (Перуновой).

                Во время войны мы жили в Воронеже. Сражения там были жесточайшие. Несколько раз город переходил из рук в руки. Из семи детей я потеряла двоих. Старший сын воевал на фронте. Со мной жило четверо детишек. Было голодно, но мы выжили, благодаря корове. Корова буквально спасла нас. И вот, когда немцев в очередной и, как оказалось, в последний раз, выбивали из Воронежа, они захватили у населения весь скот, в том числе и нашу коровушку, и погнали его за собой. Незадолго до этого, одна соседка принесла мне молитву, написанную на бумажке и зашитую в тряпочку. Текст молитвы я не помню, но в ней содержалась просьба к Всевышнему схоронить и сберечь кормилицу и питательницу – бессловесную тварь Божию. Соседка посоветовала надеть молитву на шею корове, тогда ничего плохого с ней не случится. И вот мы её лишились. Была страшная канонада. Мы все спрятались в массивном глубоком подвале нашего добротного, срубленного из дуба, дома, и ждали, что будет. И вдруг в промежутках между разрывами бомб мы услышали знакомое мычание. Глядь наружу, а там наша коровушка, цела и невредима, а на шее молитва в ладанке и на рогах оборванная верёвка. Уж как мы обрадовались! И она рада. Тычется мордой в руки и лижет их шершавым языком. Так она и кормила нас всю войну, по-прежнему исправно снабжая молоком всю семью, и даже соседям хватало.


                ИСТОРИЯ 17,
рассказанная незнакомым фронтовиком.

      Был апрель 1945 года. Мы уже шли по территории Германии. Всем было ясно, что война вот-вот закончится и немцы проиграли. Тем не менее, в ряде случаев фрицы упорствовали и бились отчаянно, но иногда и сдавались целыми подразделениями, понимая бессмысленность дальнейшего сопротивления. Зато мы несколько расслабились. Вот эта расслабленность и самоуспокоенность привела к тому, что в результате собственной неосторожности и невнимательности я отстал от своей части. Когда это случилось, я не слишком обеспокоился, так как отлучился с ведома командира. Я знал направление, в котором двигалось родимое подразделение, и надеялся его догнать. По дороге я повстречал ещё троих бедолаг, также отставших от своих. Мы пошли вместе. Нам было по пути. Идём этак, идём, разговариваем. Настроение у всех приподнятое, ибо чувствуем: победа близка. И вот наша дорога поднимается к вершине какого-то холма. Мы карабкаемся наверх. Оружие у всех за плечами, потому что знаем: пред нами тут прошли наши и никакого противника просто быть не может. Поднялись на вершину и : о ужас! Прямо навстречу нам идёт немецкий батальон, строем, в касках и в полном вооружении. Впереди командир – лейтенант. Мы оторопели. Стоим, не двигаемся. Бежать бесполезно – они из нас решето сделают. Ждём, что будет. А лейтенант командует: »Стой!» и к нам, берёт под козырёк и на ломаном русском докладывает, что, мол, вместе со своим подразделением прекращает сопротивление  и сдаётся победителям. Тут мы вздохнули свободно и старший из нас – сержант отвечает лейтенанту, что нам таким делом заниматься несподручно, мы своих догоняем, так не пройдут ли господа немцы ещё немного по дороге, где им встретятся советские части, где будут офицеры, пускай им и сдаются… Так лейтенант чуть не заплакал: »Да что это такое? Целый день идём, и никто нас в плен брать не хочет! Все посылают назад. Идите там сдавайтесь!» Ну, мы вошли в положение этого бывшего гитлеровца, посовещались и кинули жребий, кому немцев провожать. Выпало мне. Так и вёл я наших бывших противников до ближайшего штаба. А говорят, в начале войны всё было наоборот – наши сдавались целыми подразделениями, а два-три фашистских конвоира их в плен уводили. Вот теперь пусть узнают, что такое неволя! Кто их сюда звал?

                ИСТОРИЯ 18,
рассказанная моей мамой О. В. Огнёвой.

        В 1948 году после разрыва отношений между Югославией и СССР режим Тито проводил аресты тех русских эмигрантов, кто в 1945 году после освобождения Югославии от гитлеризма принял советское гражданство. Среди них пострадал профессор зоологии из Сараева Мартино. Предок профессора был итальянским пиратом, вот откуда такая необычная для русского фамилия. Следствие по делу «советских шпионов», к которому привлекли массу людей, тянулось довольно долго. Помимо русских, в тюрьмы было брошено немало сербов-русофилов. В камерах народ изнывал от тесноты и невозможности найти какое-либо занятие. Особенно страдали такие деятельные и энергичные люди, как наш профессор. Именно ему пришла в голову идея, как с пользой провести время между допросами, сном и скудной кормёжкой. Профессор Мартино предложил желающим прослушать курс лекций по зоологии позвоночных. Предложение было встречено сокамерниками с восторгом. Мартино взгромоздился на унитаз (самое высокое место в КПЗ) и буквально завладел вниманием слушателей на несколько часов. Лектором он был превосходным, прекрасно знающим и любящим свой предмет, ярким, остроумным, находчивым. Недаром даже студенты других факультетов приходили слушать его лекции. А тут, в заключении его выступлениями заинтересовались даже уголовники, особенно молодые. Профессору устроили овацию и лекции продолжались ежедневно, вплоть до окончания следствия.

                ИСТОРИЯ 19,
рассказанная диссидентом А. А.

                В конце 1970-х годов у нас в столице сформировался кружок диссидентов – человек 6-7 молодёжи, в основном студенты московских вузов. Мы регулярно собирались  у кого-нибудь на квартире. Читали Солженицина, Шафаревича и прочий «самиздат», а после обсуждали прочитанное. Довольно скоро мы обнаружили слежку. Пока никого не арестовывали и даже не вызывали в комитет, но постоянное назойливое внимание КГБ ощущали все члены кружка. И вот как-то собрались мы, чтобы отпраздновать возвращение одного нашего друга из армии. Организовали скромный стол: выпивка, закуска, огурчики-помидорчики. Вечеринка проходила в новом кирпичном доме на 9 этаже. Хозяин квартиры Валентин выглянул в окно и говорит: »Вот они, голубчики, дежурят!» Все посмотрели: стоят во дворе скромные немытые белые «Жигули», в которых сидят двое ребят с бритыми шеями. Наш дембель тоже глянул и спрашивает: «Что такое?» Ему объяснили. «А давайте»,- говорит, «их проучим».
«А как?»- спрашиваем.
«А очень просто» - отвечает, «я в армии связистом служил и все позывные МВД, КГБ, пожарников и прочих спецслужб наизусть помню. Есть здесь телефон?»
Его потащили к тумбочке с аппаратом. И вот он по специальному каналу вызвал группу захвата МВД. Мы все прилипли к окнам и ждём, что будет. Минут через пять появляется во дворе машина. Вылезает из неё четверо амбалов в штатском и прямо к «Жигулям». Начинают дёргать за ручки,  а те не открывают. Амбалы принимаются жестикулировать, что-то орать, но те не вылезают. Тогда эмведешники пытаются открыть двери силой и тут обозлённые гэбисты не выдержали: раскрыли одновременно две двери и выскочили наружу. В тот вечер мы насладились зрелищем бесподобной жесточайшей профессиональной драки 2-х гэбистов с 4-мя милиционерами. Давно мы так не веселились!

                ИСТОРИЯ 20,
рассказанная неким И., служившим рядовым на советско-китайской границе.

       Ваня служил на Дальнем Востоке на границе с Китаем в начале 1970-х годов. В это время наши отношения с Поднебесной находились в глубоком кризисе и конфликты в приграничье считались обычным делом. Ваня с товарищем дежурили на вышке во время нападения на заставу. Деревянная конструкция вспыхнула от зажигательной бомбы, сброшенной с китайского вертолёта. Ваня сумел выбраться из пожара и вынести раненого товарища, за что был награждён медалью, «железкой», как он выражался, но сам при этом жестоко обгорел. Пострадали руки, ноги, грудь, спина, а главное, лицо. Когда Ваня очнулся на больничной койке, весь в мази и бинтах, пересохшим языком провёл по полости рта, язык вывалился наружу – в щеке зияла сквозная дыра. Его срочно отправили самолётом в Москву на лечение, но даже столичные профессора признались, что вряд ли такие страшные раны удастся залечить. Каково было слышать такой прогноз в 20 лет? И тут в палату, где лежал Ваня, пришёл молодой врач и сделал ему такое предложение: »Я открыл новый способ лечения ожогов. Результаты весьма обнадёживающие, но… На людях новую методику ещё не испытывали. Согласен ли ты быть первым?» И Ваня согласился, так как терять ему было нечего.
               Доверившись молодому доктору, Ваня не прогадал. Этот медик совершил настоящее чудо: раны зажили. Лучше всего зажило лицо – никаких следов, кроме рубчика размером с двухкопеечную монету на том месте, где была сквозная дыра, и мелкие шрамы, вроде оспин, на груди, ногах и руках.

                ИСТОРИЯ 21,
рассказанная диаконом С.

               1 мая 1984 года служба в нашем храме в Н. начиналась на полтора часа раньше, как всегда в дни советских праздников, чтобы не отвлекать трудящихся от празднования «международного дня солидарности трудящихся». Накануне большинство населения небольшого города Н. уже активно «праздновало», то есть напивалось, и потому утром на улице не было ни души – народ отсыпался и опохмелялся. Я шёл по улице, а передо мной, метрах в ста, шла, покачиваясь, женщина средних лет, ибо в тогдашнем Н. пили все: мужчины, женщины и даже дети. Как я понял из её полупьяного монолога, произносимого отнюдь не вполголоса и крепко приправленного отборным матом, кому-то из её домочадцев стало плохо и она разыскивала телефон, чтобы вызвать «скорую помощь». В двух будках, попавшихся по пути, телефоны не действовали. Женщина отправилась к третьей, но путь ей преградила большая лужа, в которую тётка, плохо державшаяся на ногах, влетела по щиколотки. Из этого уютного положения она ещё и разглядела, что в третьей будке телефонная трубка вообще оторвана. Тогда тётка проорала : «Скорей бы уж американцы пришли, что б им в плен сдаться, мать твою, так и эдак!» Не забудем, что это было ещё до эпохи М. С. Горбачёва!

                ИСТОРИЯ 22,
рассказанная полковником милиции А. А.
             Я участвовал в штурме Грозного в 1-ю чеченскую войну. Под моей командой было 300 человек сотрудников МВД. Перед нами стояла задача взять штурмом некое административное здание, в котором засели боевики. В помощь нам придали ещё 20 человек спецназовцев. Штурм был назначен командованием на 7 часов утра. Время начала штурма (это надо особо подчеркнуть) было засекречено. «Чехи» тщательно укрепили позицию. По всему периметру здания выставили часовых. Вечером пред штурмом все мои подчинённые прилегли отдохнуть. Только мне, как всегда перед боем, не спалось. Приходит ко мне командир спецназа, тоже не заснувший, и говорит: »Давай-ка полковник начнём штурм не в 7, а в 6, а то чует моё сердце, не быть добру».
«Так ведь у нас приказ из штаба» - отвечаю.
«А я тебе говорю, начнём раньше, а если дело сделаем, то кто к нам придираться станет? Я со своими ребятами часовых сниму, а вы уж дальше не подведите».
«Ладно» - говорю, »как скажешь».
На том и порешили. Ровно в 6 часов спецназовцы выступили и буквально за 20 минут «сняли» всех часовых без шума и выстрелов. Затем мы ринулись на штурм и очень быстро завладели зданием, практически без потерь (двое легко раненых). Ну, думаем, пора дырки на кителях под ордена сверлить. Как бы не так! Позвонил нам какой-то чин из штаба и давай орать: «Как вы смели, мать вашу, выступить раньше, когда вам чётко и ясно велели начинать штурм в 7 часов!» «Так ведь мы задачу выполнили и людей не потеряли». «Молчать! Под суд пойдёте! Будете знать, как дисциплину нарушать!» и проч. и проч. в том же духе.
                Вызвали мы с командиром спецназа одного пленника и спрашиваем: » Что ж вы, храбрые чеченцы, дали себя взять голыми руками? У вас часовые спали на посту!» А он отвечает: » Так вы же должны были напасть в 7 часов, вот мы и расслабились». Когда пленного увели, спецназовец выругался и кричит: »Вот он секретный приказ! Я так и знал!» Вобщем, под суд нас, конечно, не отдали, но и орденов мы не получили.

                Май 2005