Хотя бы одним глазком

 Хотя бы одним глазком

     Я училась жить без мамы. Было непривычно и трудно, но только на бытовом уровне. В душе же обосновалось чувство, будто мама рядом и не умирала вовсе. Я молилась о ней, разговаривала с ней, поверяла ей свои трудности и беды. Она помогала мне, подсказывала решения в различных житейских ситуациях. А на Пасху следующего года после её смерти, когда я самостоятельно пекла куличи, у меня было почти реальное ощущение того, будто мама стоит рядом и помогает месить тесто; совсем так, как год назад, когда она была жива, и мы вместе в четыре руки замешивали тесто, и я чувствовала её плечо рядом с моим.
     Через год после смерти мамы я поехала в Воронеж навестить своих двоюродных сестёр. Воронеж - родина моей мамы. Я знала, что недалеко от Воронежа находится Задонский  монастырь. В мои планы также входило посетить этот монастырь и близ лежащие пустынки.
     Именно там, в Воронеже, я впервые прочла житие Серафима Саровского и при очень своеобразных обстоятельствах: лишних денег не было, если честно сказать, денег не было вовсе.
     Интерес к житиям святых тогда только просыпался и их едва начали издавать.
     Книгу увидела на «развале» у вокзала и выпросила почитать, обещая вернуть сразу, как прочту. Продавщица мне поверила. Договорились о времени и месте встречи.
     Я и сейчас помню, с каким радостным предвкушением взяла протянутую мне продавщицей небольшую книжечку в мягком переплёте, прижала правой рукой её к груди, тут же начала соображать, где бы начать читать.
     Я начала бы на ходу, но во второй руке была сумка; на центральной улице многолюдно, а до скамейки далеко идти.
     Моё внимание привлекло какое-то кафе. Я вошла и огляделась: здесь было довольно уютно, достаточно света и немного посетителей.
     Заказав чашку кофе, я раскрыла книжечку и не отрываясь прочла её всю «за один присест».
     Жизнь этого святого буквально потрясла меня. Особенно поразило его желание и умение любить Бога и людей, а ведь это так нелегко, почти невозможно!
     Я шла по проспекту Революции, главной улице Воронежа, и думала о прочитанном. Видела внутренним взором, как он молится на старом камне в своём белом балахончике, как кормит медведя, как светится радостью, встречая детей, произнося в любое время года: «Христос воскресе!»
     И вдруг почти в голос вырвалось из глубины души: «Боже! Как я соскучилась по маме. Хотя бы одним глазком её увидеть! Серафимушка, похлопочи, умоляю, иначе сердце моё разорвётся!» Мне сразу легче стало от этого возгласа.
     Придя домой, я рассказала домашним о проведённом дне. Особенно долго и восхищённо я говорила о Серафиме Саровском, о котором они ничего не знали. Сказала я им и о том, что скучаю по маме, что именно здесь, на улицах её родного города, тоска догнала меня и мучит.
     В эту ночь я вижу сон: все мы дома. В комнате хорошо, тепло, уютно. Мы мирно беседуем за столом, пьём чай. На душе спокойно и отрадно.
     Звонок ворвался в квартиру нежданно, ведь все же были дома. Он был не резкий, тревожный, а какой-то уверенный. Звонили так, будто знали, что их здесь ждут и сами ждали с нетерпением, когда же откроют.
     Я сорвалась с места с целью открыть немедленно. Странно, почему именно я? Ведь здесь я - гостья, не хозяйка, а гости не бегают открывать дверь, когда звонят хозяевам.
     «Не открывай, не открывай!» - приказала мне сестра да так строго.
 Я узнала все характерные интонации её живого голоса и строгость была такая же, как наяву.
     Тогда, прислушавшись к её совету,  я прильнула к дверному глазку,
и на площадке за дверью увидела маму.
     Боже! Какая это была радость!!! Она стояла живая в голубой косынке, коричневом плаще. Одета она была как при жизни. Она стояла за дверью в ожидании, когда откроют, и улыбалась. Какая это была улыбка, рассказать невозможно: родная, радостная, согревающая. А глаза!? Её глаза излучали любовь и свет.
    -Нина, это же мама, моя мама! Почему не открывать?
    -Там ещё какой-то старик,- сказала Нина, заглянув в глазок, предварительно отодвинув меня.
     Я снова прильнула к глазку и увидела стоявшего за маминой спиной старичка. Он словно привёл её. Весь его вид говорил об этом: и то, как он стоял, намереваясь тут же уйти, когда её впустят и как он слегка подталкивал её к двери. Он напряжённо ждал вместе с ней.
     Вглядевшись пристальнее и внимательнее в лицо старичка, я узнала в нём Серафима Саровского и поняла, что сюда маму привёл он по моим молитвам.
     И я открыла. Как-то странно открыла. Физически я чувствовала тяжесть двери. Левой рукой я придерживала отжатый французский замок, а правой тянула дверь на себя, давая маме войти. В результате я оказалась за дверью, словно за ширмой. Я только почувствовала, что она вошла в прихожую, где стояли все домочадцы. Кто-то оказался в коридоре, кто-то выглядывал из комнаты, кто-то был совсем рядом, и все они видели её, а кто-то мог даже обнять её, если захотел бы. Но я! Одна я не видела её, так как стояла за дверью, тесно
прижатая к стене, держа дверь и замок обеими руками.
     Я поняла, что она стоит в проходе между дверью и другой стеной , я слышу её родной голос: «А вот и я».
     С этим её возгласом я проснулась. Сердце моё колотилось. Я осознала, что я не дома в Петербурге, а у сестры в Воронеже. Была глубокая ночь, все спали. Успокоившись, я начала обдумывать сон.
Жаль, что мне не удалось обнять её, прикоснуться к ней. А почему я проснулась не после того, как обняла её?
     Да потому, что сама просила Господа увидеть маму «хотя бы одним глазком». Вот Господь в точности исполнил мою просьбу.
     Почему не вошёл Серафим Саровский? Да у него просто была другая миссия: он довёл маму до квартиры, где была я. Ведь они недавно переехали, и мама при жизни у них не была. Вот ответы на все вопросы.
     А как она узнала, что я в Воронеже и идти надо не в Питерскую квартиру, а в Воронежскую?
    Но позвала же я её, бродя по улицам Воронежа. Да потому, что Господь слышит нас, только позови!