Бог из машины

– Я пойду за деньгами к деду. Можете пока вернуться обратно, там меня подождать, я быстро.

И след его простыл. Да какой там подождать, если бы это представлялось возможным, то никого из нас здесь бы не стояло. Уже часов одиннадцать: темень, снег и холод, и надо искать варик, а наш связной, похоже, канул и притом – весьма непосредственно. Сперва мы стоим, как наивные идиоты, мерзнем и верим в его возвращение, мы – это я и какая-то деваха, я знаю ее минут пятнадцать, даже лица, утонувшего в мохнатом капюшоне, разглядеть не могу, и имени не помню – с именами всегда тяжело. Или она мне его не называла?

И вот он покинул нас. Я вообще не имею ни единого понятия что делать, деваха все сидит отчаянно в своем телефоне окоченевшими пальцами, подсветка озаряет ее лик, я лишь пытаюсь рассмотреть его. На ней кроме длинного пуховика – черные джинсы (типа рабочие), запинанные ботинки. Подкуриваю ей. Из глубин ее шапки и капюшона несутся белые от инея волосы, даже не поймешь – какие на самом деле: светлые, темные… Даже бровей не разглядеть…

Кажется, что-то нашлось. На двоих у нас чуть больше ста рублей – всего-то. Вызываем такси. Едем в хренову даль – в продуваемый всеми ветрами Солнечный. Прожив в этом городе всю жизнь, тем не менее – ни разу там не был. В машине чуть теплее. Молишься, как бы не шелохнуться лишний раз, чтобы не било дрожью. Проезжаем бескрайнее кладбище, однако в темноте его не увидишь. Да и вообще – не ясно куда нас везет этот хрен, главное – заставить себя довериться ему…

Заходим в зассанный подъезд. Долго стучимся, наконец – открывают. Однушка с претензией на роскошь. В чаду единственной комнаты различаю несколько знакомых очертаний, здороваюсь. Деваха куда-то исчезает.

Прохожу на кухню и о-о-о, твою мать, лучше бы я этого не делал: восемь покрасневших глаз, одетых в спортивные костюмы – тупые, совершенно безмозглые выражения на лицах, будто они застыли когда-то в попытке чихнуть, да так с тех пор и ходят.

Единственное правильное решение в этой ситуации – зайти и познакомиться. Это производит положительный эффект. Они лениво выплевывают пару слов – таких, на которые невозможно ответить, но никуда не денешься.

Надо валить.

Деваха сама находит меня. Она оказалась шатенкой.

– Позвонил этот урод: «Вы куда пропали?..» говорит, козел вонючий… Они на правом, поехали отсюда.

– У меня денег нет.

– А у меня, думаешь, есть? Куда угодно…

Один из сидящих на кухне оказался хозяином квартиры – самый жирный и с более, чем у остальных, выраженной на лице идиотией. Пока он открывал свой мерзкий, слюнявый, разящий куриным дерьмом рот, я слушал, как носится по квартире деваха и ее голос, настойчиво требующий у всех подряд: «Дай деньжат, а то пойду неверной дорогой!..» звенит, отскакивая от окружения – и цепляется она, как цыганка. И хохот остальных в дыму…

– Ты куда собрался? – наконец выдает рот.

Сука.

– Ты со мной говоришь?

– Ага, с тобой.

– Планы поменялись, извиняй.

– Да ты че? За тебя тут впрягались, место выделили, а ты ливаешь? Интересно!..

Я тем временем уже зашнуровался.

– Ты мне еще три сотки за калик должен, все вкидываются.

– Я был здесь пять минут, какой калик?

– Мне пох*й. Давай сюда деньги.

– Это мне пох*й, друг мой, не курил я твой бл*дский калик…

Деваха рывком распахивает дверь, и мы вылетаем наружу. Вновь мороз. Ни одного фонаря не горит. Заходим в круглосуточный супермаркет, непонятно почему – с трудом выпытываем у кассирши адрес. Потом ждем такси в компании каких-то злостно мычащих урков.

Полумертвая нексия и южное лицо. Холод собачий. Грязный ковер на задних сиденьях.

– У меня сердце больное, если что – спасай меня. – выдает вдруг моя спутница.

– А что с ним?

– Аритмия. Провалы.

– У меня тоже. У тебя сколько секунд рекорд?

– Три.

– А у меня – пять. Ха-ха.

– Это что, соревнование?

– Да, я победил.

– Сука. – я чувствую ее улыбку.

Водила ненадолго включает на телефоне песнопения с родины.

– А еще у меня астма.

– Это, как минимум, не приятно…

– Очень смешно, ага… Эй, можно окно закрыть?! Не вспотеешь!..

– Нэлза.

– Сука. – бурчит деваха.

В темноте я всматриваюсь в ее профиль: острый, чуть вздернутый носик, аккуратные губы, раскрасневшийся румянец… Эх, чертов капюшон…

– Что делать-то будем? – негромко говорю я.

– Все путем. Прикинешься, будто тебе плохо. Вручу Оскар.

– А я ведь даже играл в школьном театре…

– Ну и все тогда, давай, ты справишься. – и в ее голосе нет ни капли приободрения, только все та же деловитость…

Под мостом в полной тишине дымит река, льдины стремительно движутся среди черноты и кажутся гробами. А на самой дороге светло, будто всегда день.

И во дворе как назло горели фонари. Незадолго до этого я начинаю шоу, даже высовываюсь для реалистичности в окно. Хитрый ублюдок слишком прожжен, чтобы нам поверить. И вот он останавливает машину. Деваха вылетает наружу. Я не перестаю играть и потому проделываю то же самое чуть медленнее. Водила точно все понял:

– Нээ!!! Сначала платы, патом – ыды! – и хватает меня за рукав и запихивает обратно на заднее сиденье. Я так старательно кашляю, что даже начинает мутить по-настоящему. Я очень хочу Оскар…

– Ему плохо, ты че делаешь?!

– Заткнысь! Давай платы! Атдэлэниэ паедым! Заява!

Деваха не теряет времени и звонит в диспетчерскую, орет в трубку, что водила нам угрожает и избивает нас.

– Говори позывной, сучара!

– На хэр пашла!

Она выкрикивает номер машины и адрес. Казбек выхватывает телефон из ее рук, на что она мгновенно, со всей своей миниатюрной дури, отвечает кулаком ему в лицо. От неожиданности бедняга роняет телефон. А мне ведь уже его жаль – он же не виноват, что на свете полно таких мудаков, как мы, он просто трудится, возможно, даже честно, и боязливо, по ночам, клянет своего бога, почему все сложилось именно так…

Именно так, как сегодня.

«Сначала – платы, потом – ыды! Сначала – платы, потом – ыды!..» – колотится дворовое эхо, скорее с досадой, чем угрожающе.

Деваха уже звонит на квартиру остальным за помощью и орет на всю улицу, а я тем временем давно выполз из машины и в любую минуту готов удрать.

Когда мы срываемся – таксист сдается, едва не плача:

– Увыжу – убиу! Убиу, слышишь?!! Мен сені ;лтіруді!..

Но он этого, конечно, не сделает.

В подъезде сталкиваемся с тремя из наших. Одному из них недавно диагностировали рак печени, причем – неоперабельный, запущенный. Ему двадцать. Когда я спросил его, что он будет делать дальше, он ответил: «еще три года – максимум, если лечиться». Но как жил, так и живет, и если бы добрался до Казбека – то убил бы его, наверное, своими иссохшими кулаками. Тело старика. Теперь ему уже все равно.

Потом еще один тип да любитель дедушкиных деньжат.

– Ну что, сходил до дедули, урод?! – орет деваха, заставляя собеседника пятиться.

– Да ладно тебе… Вы же все равно здесь!.. – пытается отшутиться тот, открывая спиной дверь.

Снова дым, больные и сошедшие. Огромная загаженная квартира. Какие-то коробки, исписанные стены. И никаких спортивных костюмов. На кухне среди мусора обнаруживаю «Алиготе Крымское», явно краденное. Понятия не имею, что все это значит. Вдавливаю обратной стороной ложки пробку внутрь и делаю первый глоток.

Деваха снова исчезла, а я только запомнил ее лицо. Через полчаса вижу, как она открывает зубами пиво, уже дотла пьяная. Чуть позднее она начинает в истерике бить об пол все, что попадается под руку. Потом какой-то парень кричит: «Ты че творишь, курва?!» и дает ей наотмашь в ухо, а она - рыдать. Мне уже все равно.

Наверное.

Взгляд из-под обоев испытующе давит и не позволяет сбежать.



Утром я сплю в автобусе, что вытягивает меня из бездны. Куски льда на окнах. Зевающий кондуктор. Остающийся позади звон трамваев.

Мне выходить на конечной.

21:53
10.01.16
Минино