Самая грустная история

— Хочешь самую грустную историю?

Все остальные всё равно уже кончились, а вечер медленно подползал к концу. Свет из окна плутал среди стеклянных стенок двух бутылок, стоящих на полированном столе тёмно-коричневого цвета. В мягких кожаных креслах было приятно тонуть, держа стакан в руке.

Столько всего было сказано за день, что хотелось уже закончить этот безумный несвязный поток слов, сплетённых из чужих историй и воспоминаний о воспоминаниях. Но на ещё одну интерпретацию чужой жизни меня должно было хватить.

Егор, пытаясь выбраться из мягких объятий кресла, чтобы долить себе ещё, облокотился на столик, и он покачнулся. Бутылка, как маятник, метнулась сначала в одну сторону, потом в другую. Изобразив это неуклюжее па, она вернулась на место. Мы вздохнули с облегчением.

Егор вылил остатки виски  в свой широкий низкий стакан и плюхнулся обратно. Тиски кресла тут же сдавили его рубашку. Он уже давно расстегнул две верхние пуговицы, а галстук на его шее мотался как мертвый удав.

— Никто не подозревал об их любви, а в первую очередь — они сами, — я удивился. Нечасто от мужчины лет тридцати, довольного своей жизнью, можно услышать такое начало. Наверное, Егор слишком сильно ушёл по дороге воспоминаний.

— Они были слишком юными, чтобы знать, что это такое. Ведь всю полноту любви ощущаешь, когда уже однажды потеряешь её, а потом снова обретёшь, — Егор смотрел куда-то за моё плечо, покачивая стакан с виски в руке, которая лежала на широком подлокотнике кресла.

По улицам стал гулять золотистый свет заходящего солнца. Давно уже пора идти домой.

— Она не расцветала, как любая девушка с приходом любви, а он не сходил с ума. Никогда она не видела, чтобы он крутился с цветами или гитарой у её балкона. А он никогда не восхищался вечерами её красотой, готовый часами держать её ладонь в своей.

— Честно говоря, — ухмыляется Егор как-то виновато, как будто забыл, что будет дальше. — Честно говоря, они даже не были знакомы. Но чувствовали, что где-то их ждёт какая-то романтика, намешанная на счастье.

— Просто в этом мире что-то пошло не так, и им не суждено было встретиться, хотя они идеально подходили друг другу. Она играла на рояле и любила читать, а он — исполнял красивые песни на гитаре. Оба пили кофе так, что ложка упиралась в щёку. Оба любили котов и детей. Что ещё нужно для счастья?

Я вспомнил, как когда-то давно искал девушку, с которой мы могли бы петь дуэтом. И женился я на секретарше из соседнего отдела, потому что у неё были красивые ноги и тонкие изящные пальцы. Но она ни на чём не играла, а когда я просил её петь — отказывалась, говоря, что у неё нет голоса.

И у неё и правда его не было.

— Так и не встретились они, чтобы образовать идеальный союз. Такую штуку сыграла жизнь. Их жизнь перешагивала через годы, которые они проводили в тщательно отобранных неслучайных приличных связях, каждый раз спрашивая себя: может быть, сейчас?

— Они ждали этого и одновременно боялись. И когда им казалось, что впереди ждёт что-то интересное, они останавливались. Перед глазами мелькало что-то похожее на ту самую любовь, но такую вязко-болезненную и страшно-ответственную, что оба думали, что лучше не в этот раз. В многолетних разочарованиях они боялись встретить друг друга, предпочитая никого не пускать за отгороженный забор, за которым жили приглушённые чувства.

Его голос становился тише, а слова неразборчивее. Наконец стало понятно, что Егор, как часто бывает, под вечер банально нажрался и совсем потерял себя. Пьяный, он нёс какую-то ерунду, о которой сам потом не мог вспомнить. А если ему пытались рассказать что-то, краснел и уходил от разговора, пролепетав что-нибудь.

Я расплатился по счёту и вызвал такси.

А пока оно ехало, слушал, как иногда Егор просыпался, чтобы сказать что-нибудь ещё. Он не видел меня, но продолжал сквозь сон.

— Мне кажется… идеалы горят какое-то время среди людей…

Подъехало такси, и я вытащил его из удобного кресла. Ноги совсем его не слушались, приходилось буквально тащить его за собой. Ботинки беспомощны волочились за ним, собирая дорожную пыль. ;
В такси я сел рядом с ним на заднее сиденье и назвал водителю адрес.

— Как звёзды среди… ясного тёмного неба. А потом гаснут и тонут…

Мы ехали сквозь вечерний город. Хоть солнце ещё не село, но в машине было темно, и Егор засыпал, попав в темноту. Я подумал о коровах, которым закрывают глаза, и они вскоре засыпают.

— Смешно, но… идеалы тоже умирают.

Его вдруг рассмеялся, и его смех был абсолютно трезв. Я посмотрел на него, но он уже закрыл глаза и, казалось, уснул.

Я спросил его через несколько дней, что же случилось с тем парнем и девушкой дальше, но он ничего не помнил, а только как обычно виновато пожал плечами.

А история и правда была грустной.