Из жизни замечательных людей

  Эта история могла бы остаться совсем незамеченной мной, потому что встречаются они часто и повсеместно. Но так как я теперь имею вид немного «сбоку», то обнаружил, что в этом кроется нечто, что может показаться читателям интересным. Обычный дом из программы «Доступное народное жильё», которое окрестили в том же самом народе, как «хрущёвка», ничем не выделялся из десятка таких же братьев-близнецов в микрорайоне города Красноярска. А может, и не Красноярска... На втором этаже, на узкой лестничной площадке, стояла бочка с фикусом, её видимо, забыли снести ниже, к мусорным контейнерам. Цветок давно испытывал жажду, да и тепла ему не хватало, листья его, полузавявшие, висели вдоль ствола, земля, покрытая белой плесенью, издавала специфический запах. У меня в голове мелькнула мысль, что жильцы четырёх квартир данной клетки явно не признавались соседям, что это их бывший «воспитанник», но у каждого была надежда, что кто-то сжалится и польёт его или вынесет к мусорному контейнеру.
   Но, а сейчас, минуя этот горшок и ящик с картошкой и так плохо думая о жильцах, пробирался я к двери с известным мне номером. Дверь отличалась от остальных. Три других, чёрного цвета, были массивные и выполнены из стали, напоминали вход в бронированный бункер, а эта – обычная, из дерева, окрашенная и местами облупившаяся, напоминала сироту. Кнопка звонка висела на проводах и, прежде чем позвонить, надо словчиться схватить её, повернуть к себе «глазком» и другой рукой нажать. Но так как моя вторая рука была уже занята, мне пришлось опустить пакет и надавить на кнопку, ожидаемого эффекта не было. Намереваясь постучать в дверь, услышал скрежетание открывающейся двери напротив. Я, повернув голову, увидел стоящего в проёме двери мужчину в спортивных шароварах с отвислыми, вытянутыми «коленками». Футболка была явно коротка. Роста был он не менее двух метров, так как практически упирался головой в верхний косяк двери, его живот свисал через край штанов, пупок весело смотрел на меня из-под короткой футболки, на которой красовалась надпись на английском языке «Я люблю тебя». Я смотрел на него, немного смущённый его видом, а он просто меня спросил, какого хрена я тут делаю?
В этом было что-то отеческое, такое знакомое, почти родное. Особенно выразительно теперь дополняла сложившуюся ситуацию надпись на его футболке. Я замялся, подбирая слова, как бы лучше и дружелюбнее объяснить этому милому и вежливому соседу моего друга, что я тут делаю.
-Извините! Вы не подумайте чего плохого, я звоню, а звонок не работает, вот...
При этом я развёл руками и вздохнул, надеясь получить сочувствие. Теперь его голос напоминал раскаты грома, то, что он извергал, я повторить не могу, но самое странное – он стал стучать в дверь, видимо, я должен был бы принять это за помощь, так он проявлял чувства заботы о ближнем. Дверь не открывали. Я постарался представить себя на месте хозяина той квартиры, в которую сейчас ломился этот человек, и невольно стал пятиться, упёрся в ящик с картошкой, сел. Я так ярко представил эту картину с той стороны двери...
Громила повернулся ко мне, возбуждённый и потный, двинулся к своей двери и на ходу как-то с досадой сказал:
-Нет дома никого.
Я встал с ящика, в это время захлопнулась со страшным скрипом дверь за моим помощником. И всё-таки это была помощь от всего сердца, хотя, на первый взгляд, она показалась мне странной. Когда я, помявшись, собрался уже уходить, за желанной дверью послышался шорох, приникнув к двери, прислушался, там явно кто-то был!
-Сева, это я, открой!
-Кто!?
Я повторил, что это я, его школьный «камерад», приехал к нему в гости из Германии. Сколько было радости, откровенного радушия и гостеприимства!
Мы говорили и говорили, за окнами зажгли уличные фонари, Сева включил свет...
Наш стол напоминал «студенческий», мы выпили водки, и теперь нам было жарко. Сева сбросил пиджак. В этом месте я должен сделать маленькое отступление, прежде чем я примусь вам рассказывать далее нашу встречу.
Сева был человеком неординарным, всегда отличался оригинальным подходом ко всему, где бы рядовой человек поступил традиционно. Его мозги работали (медики утверждают, что мозг человека работает только на небольшое количество в процентном отношении), так вот, я могу утверждать, что Севины работали намного больше, точнее, на все сто процентов. Он по праву занимал место на кафедре, нёс и сеял разумное и вечное. Занимался саморазвитием, постигал сложные восточные системы, в чём весьма преуспел. Он многое знал. Книги – это единственное, что занимало самое большое место этого жизненного пространства в маленькой квартирке из двух комнат. Явно прослеживался интерес к ним, так как они были везде, некоторые ещё совсем «теплые», раскрытые, в которых торчали закладки. Сева сетовал, что очень жаль, когда не удаётся то или то в силу совсем нелепых обстоятельств: или руководитель – дурак, или партийные чиновники рубили всё на корню. Тут он, как мне показалось, глубоко вздохнул и высказался совсем нелестно по поводу зарплат олигархов и прочей нечисти у власти.
   Мы выпили ещё немного водочки...
Теперь я смотрел на Севу, понимал, что фикус выставил не он! Он сам напоминал мне этот фикус, зажатый обстоятельствами, затёртый бюрократами, окруженный ограниченными людьми.
   Мы стали вспоминать прошлое, школьные годы, говорили о моём отъезде в Германию, и по его словам, точнее, интонациям, я понял, что сделал правильно.
Он вытащил старый альбом с фотографиями, приговаривая при этом, что я сейчас ему помогу разобраться в датах, когда были сделаны эти фото.
Дело всё в том, что мы, выпускники 1968 года, встречаемся каждые пять лет и соответственно делаем фото на память, становясь в том же самом порядке, в котором запечатлели себя пять лет назад. Вот с этими датами нам предстояло разобраться.
   Сева разложил фото, как он считал, в хронологическом порядке, и теперь пытался отыскать очки, он пользовался ими редко и потому долго искал.
С этого момента всё то, что я писал выше, приобретает другой смысл, точнее, очень значительно дополняет и усиливает его…
Сева наконец-то обнаружил свои очки, я было приготовился рассматривать фотографии, но моё внимание привлёк один момент, который просто поверг меня в состояние шока. Мне хотелось смеяться и плакать одновременно! Я понял, что наши люди никогда и ни при каких обстоятельствах не сдадутся, приспособятся и выживут, если даже наступит конец света! Мой задушевный друг деловито и сноровисто водружал очки на лоб. Нет, я не оговорился, действительно на лоб. Очки, которые не имели дужек, были привязаны посредине, там, где «седло» для носа, резинкой и она образовывала кольцо, которое сейчас Сева натягивал на свою голову. Очки болтались на лбу немного косо, и теперь Сева притягивал оба стекла к глазам, но получилось, что очки выскользнули и улетели далеко на лоб, процедура повторилась. Резинка была белого цвета, ранее, вероятно, она предназначалась для вдевания в нижнее мужское бельё. Моему удивлению не было конца! Я спросил Севу, что это такое, еле сдерживая улыбку. Он спокойно и невозмутимо ответил: «Понимаешь, старина... Идти к врачу сейчас хлопотно, столько нервов... Да и цены «кусаются»!»
Мы досмотрели фотографии, разобрались с датами, я всё это время думал, как так получается, что те люди, которые являются «генофондом» страны, чувствуют себя обездоленными, обойдёнными вниманием. Почему страна постоянно теряет людей, почему «утечка мозгов» за её рубежи напоминает бурный поток. Ответ был очевидным... Я вспоминал Булгакова, когда «собачье» пламенное сердце было озабочено правлением и обустройством страны. Вспомнил Солженицина, его горькое наследие, из которого мне стало понятно, что умные не нужны, а страх и слепая грубая сила в почёте. В то время я открыл для себя нечто такое, что не даёт мне покоя. Я открыл новый закон! Оказывается, на вопрос «Почему всё так в России?» я нашёл ответ...
   Количество умных людей в России не может достигнуть той «критической» массы, которая способна перевернуть устройство в стране и поэтому будет то, что есть!
...из жизни замечательных людей в замечательной стране...