История одной чашки чая

Город неприветливо встречал меня в холодных объятиях ночи. Старые дома, похожие на каменную пародию конструктора «лего», рассыпанного разыгравшимся ребенком, глухо стонали на осеннем ветру. Через толщу смога едва проглядывали скудные огоньки звезд, а луна, как и я, уныло взирала бледным диском на уже осточертевший нам город. Свет окон хаотичной россыпью долетал до моих сонных глаз, пытавшихся разглядеть далекие блики моря. Осенний воздух, пахнущий бризом и влажными листьями, пробирался под надетую не по сезону одежду, покрывая кожу неприятными мурашками и не давая сну, от которого начинала тяжелеть голова, победить. Горький дым сигареты красного «Мальборо» проникал в уже давным-давно черные от смолы легкие, раздражал итак больное горло, пощипывая опухшие гланды, насыщал никотином отравленную кровь, а потом выходил наружу бледным облаком, смешиваясь с паром переработанного легкими воздуха. Кофе в бумажном стаканчике из соседней забегаловки глоток за глотком становился холоднее, однако не терял от этого своего приятного вкуса, отдающего корицей и шоколадным сиропом.
- И чего ты тут сидишь? – послышался хриплый голос сзади.
- А что, нельзя? – ответил я, не поворачиваясь, и с наиболее безразличной интонацией.
- Ну как сказать… Можно, наверное, если ты не очередной самоубийца или какой-нибудь гнусный хулиган, за которым местному дворнику придется тут убирать мусор или закрашивать похабные надписи. Не против, если присяду?
- Садитесь, мне все равно - пожав плечами, ответил я.
- Хм… такой молодой и куришь.
- А вам-то какое дело? Нравоучения читать мне пришли?
Я бросил на него небрежный взгляд, заметив, что собеседник пристально смотрел на меня, будто уже долгое время изучал. Это был пожилой мужчина около семидесяти, весь заросший и покрытый морщинами, его глаза выцвели, приобретя блекло-серый оттенок, а в когда-то темных волосах преобладала седина. Несмотря на густые хмурые брови, немного путавшиеся, как у сказочных персонажей, и глубокую складку между ними, у старика было мягкое, и даже доброе выражение лица. Потрескавшиеся сухие губы были слегка приоткрыты, выпуская тяжелое дыхание наружу.  На мужчине был толстый свитер из светлой шерсти с воротником под самую бороду, что придавало его худощавому телу немного лишнего объема. Старые жилистые руки с опухшими фалангами, потирали друг друга в попытке согреться.
- Да нет мне никакого дела, собственно. Просто грустно смотреть на то, как молодежь губит себя – ответил он, тяжело выдохнул и посмотрел куда-то вдаль, слегка прищурившись.
- Все в этом мире губит нас. И все мы смертельно больны, отчего каждый день умираем. А болезнь наша – это жизнь, и рано или поздно мы все уйдем из этого мира. Одной проблемой больше, одной меньше. Какая, собственно, уже разница?
- Станешь старше – поймешь…
- Говорите, как окружающие – хмыкнул я и отвернулся от него. – Могли бы придумать что-нибудь пооригинальней.
- А что придумывать? Это правда жизни.
- Опять эти глупые стереотипы: кто старше, тот умнее.
- А никто не говорил этого. Знаешь, ведь можно быть юным мудрецом, а можно остаться старым идиотом. Каждому свое. Просто опыта с годами все равно больше. Начинаешь жалеть о некоторых поступках только через время. Осознание приходит, понимаешь? А исправить уже ничего нельзя.
- Осознание приходит не только к старым – уныло ответил я и закурил очередную сигарету.
- Приходит-то, может, оно и ко всем, а вот возможность исправить свои ошибки дана не каждому.
- К чему вы это?
- А к тому, что ты молодой здоровый парень, который сидит тут на этой крыше каждый вечер, выкуривает  по полпачки сигарет, пуская дым в небо, и все никак не решается прыгнуть, просто смотрит вдаль, свесив ноги над пропастью, и как дурак ждет, что его кто-нибудь или что-нибудь наконец-то уже туда столкнет.
- Стоп… по-… подождите. А вы-то откуда это знаете?
- Просто я такой же идиот, который приходит сюда изо дня в день и все не может набраться смелости.
- Так почему я вас здесь раньше не видел?
- Потому что я ходил сюда до того, как ты облюбовал мое местечко.
- А почему же перестали?
- А кто сказал, что я перестал? Приходил ведь каждый день сюда, видел тебя и уходил. Мешать как-то не хотелось, знаешь ли.
- Ну, извините! Скоро ваше любимое местечко освободится – недовольно выплюнул  я.
- Думаешь, что все-таки прыгнешь? – ухмыльнулся он.
- А вот возьму и прыгну! –  я, было, хотел встать, но старик крепко сжал мое предплечье.
- Ну и чего ты этим добьешься? Ну прыгнешь ты, а дальше что? Что изменится-то? Думаешь, так проблемы исчезнут? Да ничего подобного! Ты так не только прибавишь их другим, но и потеряешь возможность что-либо исправить.
- Да вам-то откуда знать? Вы же сами прыгнуть хотели!
- Ну так я старый дурак, с которым уже все решено, а ты молодой, у тебя вся жизнь впереди!
- Да какая к черту жизнь? Нет у меня жизни! Нет! Понимаете? Отец погиб, девушка ушла, мать еще пить начала. Куда мне теперь?  – я перешел на крик, а на глаза навернулись слезы.
- Жить. Да, отца уже не вернешь, ну а девушки еще будут. А о матери ты подумал? Кто ее будет спасать от горя? Думаешь, ты ей так поможешь? Только усугубишь все. Отца твоего оплакивать ей мало, так ты к нему присоединиться хочешь?
- Опять вы говорите как все! Достали! Вы – не я! Вам не понять! – я опять резко попытался встать, но старик оказался достаточно силен, чтобы удержать меня.
- Говоришь, мне не понять? От меня ушла жена, узнав, что я болен, дети просто не вспоминают о моем существовании, а работа уже давно не идет. И что теперь? Дворнику нас двоих с асфальта у детской площадки оттирать? – все это время он оставался на удивление спокойным.
Я не знал, что ему на это ответить. Эмоции рвались наружу, а глаза застилали слезы, которые скатывались по лицу, оставляя горько-соленый привкус на губах. Хотелось кричать так громко, как только можно, а потом сжаться до размеров атома и исчезнуть. Я не понимал, как он может себя сдерживать, как он сохраняет это каменное спокойствие. Мне просто стало больно теперь за двоих. Почему так несправедливо с ним? Почему так несправедливо со мной?
Я почувствовал, как старые жилистые руки крепко прижали меня к себе и напомнили объятия отца.
- Может, по чашечке чая? – сказал уже родной хриплый голос.