С полем!

История это реальная, но все совпадения случайны))).

На охоту собирались спонтанно. Уже вечером позвонил Женя и сказал, что завтра едем. Лёшка, потерев мобильником затылок, посоветовал Жене ещё раз взглянуть на градусник – на улице в лунном свете искрился и потрескивал тридцатник.

- Ерунда! К утру отпустит, – уверенно парировал тот и добавил: – Мы ж не звери какие: больше 25 будет, не поедем.

На том и договорились.

Имея своё суждение о погоде на завтра, Лёшка не стал собираться, но, как человек ответственный, будильник всё же завёл.

Будильник и лёгкий толчок жены разбудили его в пять. Пришлось, надев тапки, ковылять на кухню, где включив свет и отерев замёрзшее окно, Лёшка обнаружил минус двадцать девять.

- Отпустило… – хмыкнул он и, ещё раз хлопнув по выключателю, поплёлся обратной дорогой. Юркнув под одеяло и получив ещё один удар локтём, Лёшка тут же заснул.
- Ну… - промычал он через три минуты в трубку.

- Все решили ехать! – радостно сообщила та, и Лёшке пришлось вставать снова. Это его и спасло: третий удар, способный разнести бетонную стену, пришёлся в пустоту.

Поставив чайник, Лёшка стал собираться. Сунув карабин в чехол, патроны в рюкзак, открыл холодильник. Вечный вопрос охотника «что взять с собой?» сегодня не стоял: Лёшка достал сало, съедобное на любом морозе, и, отрезав добротный ломоть, завернул его вместе с хлебом в пакет. Затем пакет и термос с чаем отправились в рюкзак, куда, к ним вдогонку, была отправлена и пол-литра. Для «сугреву». Потому как в «на кровях» не верилось.

Навздевавшись и прихватив амуницию, Лёшка выскочил на улицу, где в старенькой «буханке» с белыми от инея стёклами его ждала остальная компания, решившая «Ехать».

Ну, ехать, так ехать. Володя так и сказал: «Поехали!», после чего с хрустом воткнул передачу и, глядя в маленькую щель, едва отвоёванную печкой у инея толщиной в палец, плавно тронулся.

- А где собаки? – спросил Лёшка, но тут же получил резонный ответ:
- Ты чё? Они же лапы отморозят!

Больше спрашивать было не о чем - видимо, собственные лапы, а так же носы, уши и щёки охотников интересовали меньше.

Слегка примороженными, но ещё живыми и довольно бодрыми они за разговорами прибыли в деревню. Высыпав из «буханки», как пчёлы из потревоженного улья, все были рады заняться делом. Те, у кого дел не было, просто двигали всеми конечностями, делая вид, что это обычная утренняя зарядка. Занятые же заливали в бак снегохода бензин, цепляли к нему сани, укладывали рюкзаки и оружие. И всё это в темноте декабрьской ночи, едва разбавленной светом налобных фонариков. Потом «Тайга» долго не могла понять, чего на таком морозе от неё хотят эти мохнатые существа, среди которых по небольшим размерам угадывался и её хозяин.

Наконец, снегоход заурчал, и бодро выехав по мосту из повети деревенского дома, остановился перед группой «гимнастов».  Настала пора рассаживаться.

Рассаживаться… иерархия мест в санях не менее замысловатая, чем при дворе короля Артура. Для описания её требуется отдельный рассказ, так что остановимся пока только на том, что за рулём снегохода оказался сам Женя, как хозяин, а места стоя на полозьях заняли старые охотники. Лёшка же со всеми остальными попал в сами сани – что делать, но твоё место никогда ни кем не обсуждается: всё зависит от твоего авторитета, как охотника. Только так. Когда-нибудь придёт и твой черёд встать сзади, держась за широкую ручку саней и, что самое главное, иметь возможность двигаться, перенося тело с одной стороны саней на другую, удерживая их от опрокидывания, а не сидеть, поджав до немоты замерзшие ноги. А ещё - спокойно соскочить, если уж не удалось удержаться, в то время, когда остальные будут чертить носами холодный снег.

А пока снегоход даже с гружёными санями бежал резво, и дорога, как обычно, заняла около получаса. Остановились. Женя слез со снегохода и, как сидел враскорячку, так и направился к саням.

- Ууууу… - пробормотал он синюшными губами. Только они, да два глаза воспалённо виднелись в прорезях балаклавы.

- Тттт… маттть… – ответили ему из саней и подали карабин. Передёрнув  затвор, Женя повесил его за спину. Лёшка тоже вставил магазин в свою «Сайгу» и загнал патрон в патронник. Сухо щёлкнул предохранитель. У остальных были ружья - они могли потом их тихо зарядить на номерах.

Снова тронулись. Опять морозный воздух врывался в лёгкие и, почуяв их тепло, не хотел выходить обратно. Лёшкина же рука, державшая карабин, чувствовала его стылое железо даже через меховую рукавицу. Счастье, что за весь путь не перевернулись ни разу.

Расставлялись молча. Каждый знал свой номер, так что стоило снегоходу остановиться, как очередной охотник выбирался из саней и занимал своё место, заряжая ружьё. Выбравшись на «крест» – перекрёсток двух дорог на местном наречии,  – Женя в очередной раз оставил свою машину.

- Ваш номер шестнадцатый… - тихо усмехнулся Володя, провожая Лёшку глазами. В санях оставалось двое: сам Володя – следующий и последний номер, и дядя Юра, который вместе с Женей пойдёт загонщиком.

Лёшка хотел, было, ответить, но водитель, заметив, что номер освободил сани, тронулся.

Рассветлело уже достаточно, тем более что до начала загона оставалось ещё около получаса - пока довезут и поставят последнего, пока Женя с дядей Юрой обогнут загон с другой стороны. Так что в запасе у Лёшки было минут двадцать, как минимум. Можно и покурить. Достав сигарету, Лёшка обдул, согревая дыханием фильтр, и сунул в рот. Зажигалка же, сколько он ей не щёлкал, напрочь отказалась заводиться. Пришлось взять её в рукавицу и зажать в ладони.

Но вместе с рассветом, как обычно, стал подворачивать и морозец. Температура уверенно падала к тридцати пяти, и даже солнце, только что выползшее на небо, поплотнее укуталось от такого холода в дымку. Лёшка тем временем покосился на свой нос. Всё нормально - красный. В делянках же от удивления на такой мороз потрескивали молодые березки и взрослые сосны, оставленные лесорубами на семена. То с одной стороны, то с другой раздавался довольно бойкий щелчок, который иной раз можно было принять за дальний выстрел.

Отогрев зажигалку, Лёшка закурил. "Вкус" дыма на морозе всегда особый, непривычный. То ли морозный воздух не успевает прогреться от огонька сигареты, то ли ещё от чего, но в холод Лёшка с одной никогда не накуривался, а потому от первого окурка сразу же затянул вторую.

Едва он затоптал и этот окурок в снег, как один за другим едва прозвучали вдалеке два ружейных выстрела, звук которых увяз в снегу, развешанном по сучьям деревьев, оповещая всех собравшихся здесь, включая лосей, что загон начался. Лёшка положил на согнутую в локте руку карабин и растёр нос.

Ветер был слабый, к тому же Лёшка стоял под ветром, а вокруг стоял частый молодняк, и услышать идущего зверя можно было задолго до того, как он выскочит на дорогу. Но всё равно, привычка заставляла держать оружие наизготовку.

«Стронь их сейчас… - подумал Лёшка, – уже неделю стоят морозы и снега нет. Обстоялись так, что пока на хвост не наступишь, не пойдут. Тем более, без собак».

Прошло всего около получаса, но лицо уже нещадно горело, глаза укутывались от холода слезой, которая уже на щеках превращалась в мутные кристаллики.

Ещё через полчаса Лёшка принялся пританцовывать. Благо, снег вокруг был с самого начала утоптан и уже не скрипел под ногами. Однако карабин оставался в руках. Зажигалка снова перекочевала из кармана в ладонь: веры в то, что лоси в загоне, уже не было. Были, наверное, небольшие шансы, но принимать их в расчёт уже не приходилось, тем более надеяться, что лось возьмёт и выскочит именно на твой номер…

…Такой запах табака на морозе или не такой, но тёплый дым согрел горло, и Лёшка чуть было не закашлялся. Едва подавив в себе кашель, он вздрогнул. Из загона в его сторону на махах шёл лось: три раза хрустнул молодняк точно по одной линии… Лёшка открыл рот, и языком вытолкнул прилипшую к губе сигарету. Удобнее перехватил карабин, и тихо наступил на окурок кончиком валенка. Снова два уверенных щелчка ломаемых веток.

«Человек не может идти так быстро, – пролетело мухой в Лёшкином мозгу. – А я только что…». Повернув голову на последний хруст, раздавшийся уже всего метрах в тридцати, Лёшка увидел лося.

Лось уже стоял, жадно ловя морозный воздух ноздрями, пытаясь почуять, есть ли кто на дороге.

«Спалился,.. - думал Лёшка. – Спалился с этой сигаретой… Вот и согрел нос».
Стрелять было нельзя. Лось, хоть и был в тридцати метрах, но казался тёмным расплывчатым пятном позади белых полосок молодых берёз. Не попасть ни в одну из них шансов почти не было. Оставалось ждать.

Ждал  и лось. Его не подпирали собаки, и он мог спокойно ещё потянуть время…
Они стояли друг напротив друга. Один полностью свободный в своих движениях, которые ещё могут спасти его жизнь. И другой, кто не мог пошевелиться, но зато готов был решить судьбу первого.

Сколько так успело пройти времени, Лёшка не знал – для него больше не было ни мороза, ни минут, ни пелены на глазах, ни только что пролетевшего почти над головой глухаря. Он даже не чувствовал, как его голые пальцы сжимали холодный металл карабина. Для Лёшки сейчас существовало только одно - пятно, темнеющее через белизну берёз. Так они и стояли, словно два дуэлянта, перед тем, как начать сходиться.

Лось не спеша стал забирать вправо.

У Лёшки уже успело упасть сердце, но тут лось, готовясь всё-таки перескочить дорогу, стал переходить на мах. Беззвучно скользнул вниз предохранитель. Лось же на полном ходу повернул к дороге, и в тот момент, когда он вылетел на чистое место, раздался сухой щелчок.

В морозном воздухе, да ещё среди деревьев, обвешанных снегом, как старый вояка медалями, многие звуки слышатся совсем не так, как по теплу в чистом поле. Лёшка и сам на нервах успел, было, подумать про осечку, но лось, пролетев по инерции несколько метров, упал в осиннике за дорогой. Лёшка же спокойно пошёл к нему по снегоходовскому следу…

Единственный выстрел был точным: добивать лося даже не потребовалось, и Лёшка, поставив карабин на предохранитель, повесил его на сучок.
Теперь прошедшее без движения время отдалось по всему телу ознобом. Рюкзак же с горячим чаем он, как и все остальные, оставил в санях, а рации достались только крайним номерам и загонщикам. Чтобы как-то согреться, пришлось разводить костёр.
И доставать нож. Всё равно, несмотря на мороз, свежевать тушу принято здесь, на месте, так что лучше уж начать сразу, чтобы потом быстрее управиться. И домой, к жене под одеяло…

За работой Лёшке стало тепло. Работал он споро, на голую руку, впитывая застывшими было пальцами, тепло туши. Половина её уже было освежёвана, а шапка у Лёшки давно успела съехать на затылок, когда он услышал шаги по снегоходовскому следу. Оставив работу, Лёшка вышел им навстречу. Шли Володя и дядя Юра.

- Смотри, дядя Юра, молодёжь-то на номерах костры жгёт. Какие уж тут лоси!..
 
- Обычные, – пожал плечами Лёшка. – На огонёк погреться заходят, – и вернулся к туше.

Бубня о том, что на номере костры жечь самое последние дело даже в мороз, Володя завернул к костру погреться, раз уж он всё равно горит.

- А..а… это откуда? – только и смог выдавить он.

- Я ж говорю: погреться зашёл, – ответил Лёшка.

- Что ты к нему пристал? – вмешался дядя Юра. - Ты сам на соседнем номере не то что лося – выстрел прозевал. – И протягивая Лёшке руку, сказал: – С полем!

- Я.. да тут.. такой трескоток по лесу, что… - начал, было, оправдываться Володя, но в ответ дядя Юра только усмехнулся: - Не надо было уши у шапки завязывать. Лучше бы вон – костерок развёл.

Тут уж засмеялись все трое – в охотничьей бригаде уживается лишь тот, кто не только над другим может посмеяться, но и над собой. Особенно, если тебя ущучил такой охотник, как дядя Юра.

Потом, вызванный по рации прикатил Женя, и, не успев слезть со снегохода, радостно заявил:

- Вот! А что я вам говорил! А вы все «Холодно! Холодно!». Лось знает, когда ему убиваться! Собирайте остальных – надо на кровях вмазать, а то я замёрз что-то…

Поздно вечером, когда Лёшка вернулся домой, градусник за окном на кухне опять показывал тридцать градусов мороза.