Левиафан

"И вот эту депрессивную картинку триумфа подонков кто-то называет фильмом очищения? Вот эта череда чавканья, матерщины, гогота, водочной вони и бульканья кому-то показалась в модном нынче слове "катарсис"? Ну-ну. Эта дрянь понравится только латентным ненавистникам всего русскоговорящего. А возвышение от неё получат те, кто с облегчением и даже злорадством возопит: "Ну я же это знал! У них там всё так и они все такие! Жрать водку, тут же трахаться, менять здравый смысл на bлядство, а совесть на bлядскую веру - вот она, правда, лицо спившейся России и иже с ней!" Спасибо, кинематограф. За два часа чуда на экране."

Данное эмоциональное резюме, написанное сразу после просмотра фильма, стало поводом для короткой сетевой дискуссии между мной и ещё четырьмя собеседниками, каждый из которых был разумен и взросл, самостоятельно шагая вдоль своей особенной по количеству лет и лишений жизни. Лена, молодая мама из Новосибирска, Сергей, дизайнер из Красноярска, Игорь, ярко живущий мужчина средних лет из Питера, и Оксана, красивая женщина средних лет оттуда же. И начался наш разговор с замечания Лены, что фильм её взволновал, ей было жаль тех людей, но она не чувствует в себе ненависти ко всему русскоязычному.

И тогда я ответил Лене, что если поставить камеру перед городской свалкой, с её бомжами и гниющим мусором - это тоже будет как бы кино. И бомжей будет жаль. И это ощущение жалости к бомжам будет толкать людей на мысль, что душа задета, а значит - фильм хороший. Игра на чувствах. На сострадании и холоде в груди. На безысходности. Поскольку это она и есть. А можно снять историю про то, как бомж рос над собой и однажды превратил городскую свалку в роскошный сад. Со звонкими птицами и счастливыми людьми в нём. Но такого кино у нас почему-то нет. А эта лента сейчас безумно популярна именно там, где Россию с удовольствием сравняли бы с землёй. Очень вовремя. И вот на такие подарки мы просто не имеем права. Нельзя тащить сор из избы, чтобы в нём копались чужие свиньи. Это противоречит элементарной житейской мудрости.

Лена согласилась. Добавив лишь, что фильмы про бомжей и сады - это, скорее, к американскому кинематографу. И тогда я напомнил ей наше кино времён Быкова, Никулина, Чухрая и прочих. Прежде всего - фильмы о войне. В любом из которых были истории превращения безысходности в полную сил жизнь. В любом. Даже, если эта жизнь кровоточила.

Оксана, собеседница из Питера, просто предположила, что автор увидел именно "такую Россию". И это его право вытащить исподнее в мир. А ещё она предположила, что, возможно, я её, Родину, просто не видел в таком свете. Но после фильма, добавила она, очень хочется помыть руки.

Я ответил Оксане, что дело в данном случае не в предпочтениях автора. А в том, что у него нет права изгаляться над мнением очень многих людей. А Родину я видел разной. Но это не она. Это свалка. Вонючая и бездонная.

Когда дурак решает подзаработать - жди беды. Такое было с Михалковым в его голозадом продолжении "Утомлённых", такое произошло с Суриковой, оплевавшей ремейком своего же замечательного "Человека с бульвара Капуцинов", такая же дрянь этот фильм Звягинцева, когда-то, как говорят, отправившего в прокат пару сравнительно неплохих работ. Этот фильм ни о чём. Он пуст и мерзок. Кем-то установленная в куче дерьма камера снимала в режиме реального времени, и бомжи из этой кучи себя узнали. А кто-то узнал бомжей. Это вызвало чувство сострадания. В то время, как невнятность и абсурдность происходящего родила ощущение гениальной недосказанности. И теперь все, кому это не отвратно, выдвигают свои версии того, что же гениальный режиссёр хотел сказать. Что, де, это кино не для всех, для понимающих оно и видящих скрытое. А режиссёр просто оставил на мусорке работающую камеру. И дал команду попавшим в кадр телам изобразить пьяную правду России и её бессмысленных людей. Он получил документальное кино одной отдельно взятой помойки. Без начала и конца, без героев, действия и смысла. Череда депрессивных картин, смоченных водочным бульканьем. Всё.

Вошедший в диалог Игорь встал на защиту режиссёра, сказав, что зря мы так на него. Он - точка отчёта. А его травят.

Объяснить Игорю, что никакой травли нет, не требовало труда. Достаточно было указать, что повсюду в блогосфере кучи именно восторженности по поводу Левиафана. И удивительного в этом ничего нет - бездарная чернуха всегда была востребована в нашем противоречивом обществе, понуро кивающем разнокалиберными головами со словами: "Да, это так. Бесправие, беззаконие и произвол. Наша суровая правда. Её надо знать, показывать и быть готовым либо к суме, либо к тюрьме."

Каждому своё - кто-то снимает победы, кто-то поражения. В первом есть мотивация стать победителем. Во втором мотивации нет. Есть желание сбежать от поражения туда, где празднуют чьи-то победы. Поэтому я и написал про скрытое ненавистничество. "Надо отсюда валить!" - это очень распространённый тезис, который каждый хотя бы раз в своей жизни слышал, а очень многие сами молились на него. Поэтому выхода в таком кино нет. Решения нет. А жить хочется сегодня.

Игорь, закалённый в сетевых дебатах мужчина, возразил мне, что картина о другом. Картина о том, как непросто в России жить. И что в ней нет вранья.

Конечно, нет. Субстанция, выделяемая листвою деревьев и обычный человеческий пердёж - хоть и не в равной степени, но пригодны для дыхания. Нет вранья в том, чтобы то и другое назвать воздухом. Только в первом случае можно и хочется дышать, а про второй не хочется говорить. Речь не о вранье или правде в "Левиафане", а о том, что фильм о дерьме просто не нужен. Если кому-то необходим этот человеческий продукт - достаточно зайти в любой сельский туалет и засунуть голову в узнавшую жизнь криво выпиленную дыру. Желающих смотреть в навоз всегда было достаточно, это их дело, выбор и жизнь. Именно они будут идти с этим кино, как со знаменем, притягивая к себе тех, кто очень хочет либо свалить, либо чтобы отсюда все свалили, а оставшиеся захлебнулись пьяной рвотой. Снимать такое - талант не нужен. Гораздо сложнее создать фильм, вдохновляющий дерьмо убирать.

Если бы кто-нибудь видел меня десять лет назад, ночующего на вокзале и привокзальных улочках в конце осени, укрывающегося собственным пальто, заросшего, голодного и злого, ворующего еду в супермаркетах и круглые сутки думающего о том, как, мать его и всех тщедушных, такое вообще могло со мной произойти, он мог бы задать вопрос, почему я смог никого не убить, не спиться и не превратиться в грязь, а напротив, по словам некоторых моих собеседников, даже имею возможность кого-то воодушевлять. Вот из этого можно было сделать Кино. То Самое. И разницу, уверен, в состоянии увидеть даже слепой. Если он этого хочет.

Обсуждаемая лента не про нас. Это не ярко живущий Игорь, не Серёга из Красноярска, не красивая Оксана с её трагической судьбой, и не молодая мама Лена. И это точно не я. В моём присутствии глупый пацан не сможет поносить матами свою мачеху, а мой приятель не будет жрать водку из горла, пока его бабу трахает его друг. И многие из тех, кто читают это, наверное, постарались бы сделать хоть что-нибудь, чтобы эти гротескные чучела прозрели, а мои собеседники Серёга с Игорем им в этом помогут. И Лена это оценит. И красивая женщина Оксана будет улыбаться чаще. Всегда должны быть люди, которые в состоянии остановить или исправить. А значит - и конец у истории будет другой.


GC