Сквозняк

На влажном стекле капли мутные.  Шторы дешевые колышутся  сквозняком  из оконных щелей, от того и  не разглядеть  ничего. Тряпкой за дверью влажно шлепнуло, ведро брякнуло. Голоса матерные…

"Как получилось остаться здесь? И не выбраться теперь. Так, с голода и исдохну!  Вот,  стол, тумбочка, кушетка, как родные, и шкаф этот: ненавижу, боюсь его! Бабка рассказывала, было время, нафталин сыпали. И,  ежели  уснешь в таком комоде ненароком, так и окочуришься.
 Эх, съесть бы чего… 
А всё заморыш этот седой! Уж очень духарило с него сладко. Вот, за ним и сюда. А хозяин в белом халате –  не аромат:  хлоркой разит, от чего глаза щиплет и горько в организме делается. Разговорились они, ну и я, при них…"

- Разрешите?- мужичонка щуплый, дверь приоткрыл. Феска в пальцах худых, лицо бледное, желтушное.
- Заходи, - майор в белом халате галстук оливковый поправил.
Над  коротким  ежиком седого кружу я жужу. То, ко лбу, а то, к носу его.  Щуплый  охнул, присел на колено - руками за живот.
- Я, по поводу здоровья, гражданин начальник, - полушепотом, и не привстать ему с пола.
- Ты присаживайся, жалуйся, - доктор карандашом по столу стучит.
- Думаю, панкреатит  у меня. И Кера и Мерфи* положительны, да и видать Щеткина-Блюмберга* ужЕ,.. – снизу глазами сухими смотрит, оперся на стул, выдохнул со стоном.
Удивился майор, или вспомнил чего.
- Как фамилия? - подозрительно спросил.
- Прис Андрей Карлович, статья…
- Не надо, - майор со стула встал, помог до кушетки больному  добраться.
«Тощий» безмолвно выдержал диагностические процедуры. Тут же медсестра: уколы, капельницу…
Санитары отказались бедолагу в палату  нести, завхоз «обиженных» кликнул…

Хорошо у них здесь в кондейке у «обиженных».  Духота, тряпками сырыми ароматит, рыбой позавчерашней. Во! Каша плесенью покрытая…

 Майор через часок наведался. Стул ему занесли, присел, выгнал постояльцев.  Тощему третий флакон  капают.
- Ну, как, отпустило? – руку мягкую на живот пациенту, пальцы двигаются легонько.
- Да, легче.  Видать успел до развязки, - тощий улыбнулся бледно.
- Давно здесь? - доктор по ребру осторожно пальцами постукивает.
- Пятый год, - застонал на выдохе пациент.
- Печень ни к черту у тебя, Андрей Карлович, - майор руки полотенцем вытер,- держись, доктор...

***

Видимо, всё нехорошее в плохую погоду случается. Хотя, безвременье уж сколько лет. Как «перестройку» закончили, так  ни продуктов в холодильнике и от очередей – без толку. Да и зарплату не вспомнить, давали ли. А уж, как мир перетряхнулся – жуть...
От главного врача, прежде, начальники всякие выходили, теперь же, крутовьё кожанно-лысое  вываливается. Наглые, злые. В узком коридоре  не посторонятся, только успевай увернуться. Бывало, в приемном покое докторов и «отхаживали» за слово не по нраву, иль за ответ неверный. А как положенца городского застреленного  привезли, - гунявые с автоматами по периметру больницы, чем не  «ОМОН».
А народ от вольницы сбрендил. У него  врачи во всем  виноваты: лечить не хотят, лишь зарплату  требуют. Без денег к ним не заходи и, теперь,  вот,  клифты  деревянные пациентам и примеряют.
Нынче, любой доктора  матерно послать может, а то, и без разговоров - в рыло. И не разобрать,  кто бандит, кто приблатнённый, а где гражданин с положением нынешним несогласный. Через одного по «фене» «базарят»! И лысые почти все.
По городу слухи:  в «единичке» врачи пациентов «жмурят». Дескать, бандиты сходняки в больнице собирают: решают с «халатами», кому из некоторых пациентов жить, а кто к «тому свету» приговорен. Так, труп нелеченный,  свежий разрежут, зашьют и, мол, помер на операции. Главного врача и вовсе, «паханом» обозначили, мол, в банке его сестры, злодеи общак держат.
С ума мир сошел, а с ним и люди. Психиатров - во «враги народа»! Обвинили во всех грехах и теперь, от «душевных лекарей» и ждать нечего. А кто это сумасшествие лечить будет?
 А зачем?
 А, видать, нужно так...
Жизнь нынешняя  на бедности и страхе замешанная. И самому её отстаивать, без надежды на помощь. Чужая-то  беда - не своя. Горе соседское не бередит, не сочувствуется. Самому бы  в передел не попасть.

Каждое дежурство  в тягость. Теперь и не знаешь, тебя ли на работе прибьют или сам кого «замочишь». Пост милицейский сняли, мол, не до больниц с преступностью нынешней, да и кому нужны  «халаты белые». В дежурной бригаде три мужика, в реанимации пара. Частенько своим силами и отбивались.

Тепло в «приемнике», тихо до поры. И эти мысли ежеминутно! Где денег взять, чем семью кормить, в чем детишек в школу… Какая к черту работа! А без неё никак. На другую не возьмут, к бандитам не подашься, без рекомендаций.
Вот, «скорая» с  «клиентом» работу привезла. Детина метра два – мордоворот. Глазницы синие, веки распухли гематомно.
Фельдшер «сопроводиловку» на стол.
- Обстоятельства травмы не поясняет, по жалобам и объективно – черепно-мозговая. Поосторожней с ним, -  шепотом предупредил.. и нет уж его, к другим поехал.
Мужик бандитского вида на табурет деревянный присел. Заскрипела старомодная мебель.
- Что произошло, жалобы какие? – с дежурных фраз начал  Андрей.
- Ты, чё, следователь? – прохрипела образина, - лечи, лепила.
- Ну, вот и началось, - вздохнул доктор.

- Добрый день, Андрей Карлович, - из-за спины голос знакомый. Доцент кафедры - Доцентов, со студентами.
- Позвольте мне с коллегами осмотреть больного, - промурлыкал старичок.
Забавное сочетание должности и фамилии  вызывало недоумение у непосвященных. Петр Иванович тот самый,  редкий «врач от бога». Добрый дедушка с голубыми глазами трехлетнего ребенка, владеющий всеми приемами травматологической науки.  Никто не знал его врачебных ошибок. Он с удовольствием делился  опытом, помогал коллегам с желанием и безвозмездно. Говорили – в молодости  сутками не выходил из операционной. Да и теперь, в почтенном возрасте, отстаивал две, а то и три операции к ряду.
- Пожалуйста, Петр Иванович, - согласился Андрей.
- Начнем с анамнеза, коллеги, - обратился Доцентов к студентам.
 - И так, расскажите, пожалуйста, - доцент заглянул в журнал, - Семен Ильич, что с вами случилось?
Пациент слепо уставился на допросчика, напрягся.
- Я, те, чо, старый, кролик подопытный? – рявкнул утробно, - один мента из себя корчит, другой, учиться на живом человеке взялся. Вы, чо, здесь, рамсы попутали?
- Не беспокойтесь, больной, это стандартная процедура, для любого пациента.  Будьте добры. Встаньте, закройте глаза, руки вперед.

Правая рука пациента скользнула по табуретной ножке, кисть сжала её хрустно,  и взлетела тяжесть четырехногая  в опасном замахе над головой доцента!

Да-а, видать и в сорок лет  тело бывшего боксера, в ситуации опасной, мигом навыки вспоминает.
 
Табурет в сантиметре от белой шапки Доцентовой замер. Голова верзилы развернулась от кулака встреченного,  губы шлепнули с причмоком в брызгах слюны.  Веки распухшие, наконец, глазам широко глянуть позволили и, закатно, с телом, устремились к бетонному полу. Там и ноги судорожно дернулись.
Андрей кулак опустил.
- Ну, вот, теперь и лечить будем.  Каталку и на рентген!

Операция для верзилы закончилась быстро.  Лишь фреза  обнаженного черепа  коснулась,  сердце и трепыхнулось в последний раз.  И как не старались с  реанимацией, не захотела душа смрадная  к телу бычьему  вернуться.
К утру, бригада сговорилась умолчать о неприятном случае. К тому же, в сопроводиловке «скорой помощи» и диагноз «рисовался» с тем, что умершему, здесь   вынесли.
Но вышло все не так, не так  всё вышло….
Со смертью бандюгана разбор ментовской нешуточный получился. В Москве высокопоставленный родственник «шевельнулся», и поехал Андрей Карлович в «командировку»  грехи замаливать.

- Помню я эту историю, - майор за пульс Андреев взялся, - Доцентов, тогда, на планерке здорово тебя разделал: «Вам, врачом быть никак нельзя». Так и заявил! А ведь не упреди ты, удар тот… И меня долго  прокурорские «пытали». В последний раз решили за недоносительство и препятствие следствию «дело» «пришить». А затем, вдруг, интерес потеряли. Видать нашелся свидетель нужный. А как же ты к «опущенным-то»?.. – с сожалением спросил майор.
Андрей хмыкнул горько. Кистью тощей лицо прикрыл, худые пальцы  напряглись до бледности, а сквозь них  струйка слезная по виску, за ухо…
- Угрожали мне еще в ИВС. А как на тюрьму поднялся помню лишь,  «мочилово» в камере, а далее… Так и очнулся в больничке – «обиженным», - вздохнул тяжко, губы напряглись серой ниткой, цвета простыни лагерной.

- Тебе год остался до срока. Будешь у меня в медчасти санитаром до «звонка». Подсуечусь, коли, залетов не было, глядишь, и УДО справим, - майор сжал слегка холодную кисть бывшего коллеги, - в обиду не дам. 
- Стул обратно занеси, - обратился к завхозу. И, не спеша, двинул к своему кабинету.

И чего я, за этим хлорошным поперлась тогда? Сидела  бы  у «опущенных» в палате. Там и каша, и рыба, и двери враспах. Сдохну, видать, в этом духе стерильном. Вот, уж еле лапами сучу. Э-эх, кто бы дверь открыл.
Вдруг, яркий свет и ослепил. Сквозняком дунуло свежо из открывшейся двери, и понесло меня под пыльную батарею, в умело расставленную паутину, где старый паучище давно ждал бестолковую.



Кера, Мерфи, Щёткина-Блюмберга*(мед.) - симптомы, характерные для определенного заболевания.
«опущенный», «обиженный» - «неприкасаемая» каста осужденных, низшая ступень человеческого бытия на зоне.
ИВС – изолятор временного содержания
УДО – условно-досрочное освобождение.
Феска – кепка.