Колючий десерт

            

В сентябре 1982 года мы сводным отрядом проводили съемку по потокам рассеяния на северном склоне хребта Хамар-Дабан, склон спускался к южному берегу Байкала. Лагерные стоянки делали на берегу, маршруты – от берега вверх по одному распадку и спуск с опробованием по соседнему.
Теперь профессиональная информация для геологов, они поймут. Опробование было не совсем обычное, а вытяжкой магнитной фракции прямо из  аллювиального материала ручьев с помощью минералогического магнита Сочнева.  Это было рацпредложение одного из начальников отряда нашей партии, такое опробование предполагалось более информативным, и работа была тематическая, для сравнения с результатами  предыдущей обычной съемки.  Отбор магнитной пробы занимал от пяти до пятнадцати минут, это долго, но зато проба небольшая, в несколько граммов, наподобие шлиховой, так что весом эти пробы не обременяли.
Первая лагерная стоянка была организована в районе города Бабушкина по одному из ручьев,  километрах в пяти южнее города.  По этому ручью мне и пришлось делать первый маршрут от самого водораздела. На место мы прибыли около полудня, пока разгружались и ставили палатки, прошло часа два, потом намечали завтрашние маршруты, потом начальник съездил в город за продуктами и не только. А за ужином решили отметить очередной этап работ. Ужин естественно затянулся. Я ушел спать пораньше, потому что мой маршрут был самым длинным, двенадцать с половиной километров. При шаге опробования пятьсот метров  предстояло отобрать двадцать пять проб.
Утром  выехали на машине, в этом месте имелась старая лесовозная дорога к водоразделу. Дорога была не ахти,  с выбоинами и лужами, ехали не быстро, на подъезд ушло почти три часа, на место прибыли около одиннадцати. Дорога мне показалась слишком длинной, и какое-то  подозрение царапнуло душу, но карта была у начальника, он ехал в кабине, а мы с рабочим в кузове, закрытом тентом, дорогу я не следил. Когда приехали и вылезли, начальник вручил мне карту, показал на месте ситуацию и посетовал на долгий подъезд, но сказал, что если мы поторопимся, должны успеть засветло. Еще сказал, если не успеем засветло, последние нижние, близкие к лагерю, пробы можно отобрать и позже. Машина развернулась, начальник сел в кабину, машина уехала. Я прикинул по карте азимут подхода и только тут увидел, что карта не 50-ти, а 100-тысячного масштаба, маршрут у нас не двенадцать с половиной, а двадцать пять километров, проб соответственно в два раза больше, и не о каких «успеть засветло» нечего и думать. Продуктов у нас на двоих с рабочим была банка перловой каши с мясом, полбуханки хлеба, чай и десяток карамелек, как раз на один обед. Теперь же предстояло ночевать в лесу и завтра питаться подножным кормом.
Моим  напарником был парнишка-десятиклассник, который решил половину сентября задержаться у нас, поскольку старшеклассников, как и студентов в это время привлекали к сельхозработам. Я сообщил ему ситуацию, он отнесся к этому спокойно, только сказал: «Да ниче, можно ягоды собирать, грибы».  Теоретически он был прав, но я по опыту знал, что такой пищей голод не утолишь, а вот желудок можно расстроить запросто. Самым простым выходом было по дороге спускаться обратно к лагерю без всяких проб, как раз успели бы засветло, но для меня это означало потерять лицо, геологи попадали и в худшие ситуации, но дело делали.  В общем,  «держись, геолог; крепись, геолог», мы двинулись на исходную точку маршрута.
До обеда, т.е. до двух часов дня, мы успели отобрать всего четыре пробы. Ручей в верховьях был заболоченный, в русле – торфянистая глина, магнитных минералов в ней не было, закапывались поглубже, но это не помогало. Потом приспособились, на перегибах русла отыскивали песчанистые наносы, пробу набирали из них. Обедали экономно, горбушку и половину конфет оставили на ужин.  Попадались грибы – старые раскисшие маслята, а вот ягод не было, сентябрь – время брусники и черники, но они не растут по ручьям.
До восьми часов мы отобрали одиннадцать проб и прошли пять километров. Светлого времени оставалось час,  пора было готовить ночлег, т.е. строить навес, зажигать нодью (долгий костер), собирать валежник на топливо, и лапник для навеса и подстилки. Решили немного отойти от ручья на более сухое возвышенное место, и тут нам повезло – вышли на зимовье, удача невероятная.  В зимовье была жестяная печурка и заготовленные к ней дрова, и еще была лапша в полиэтиленовом пакете, подвешенная к потолку, чтобы мыши не добрались. А вот соли мы не обнаружили, и у нас с собой тоже не было.  Нары были по ширине как раз на двоих, но ни матраса, ни старых одеял, часто оставляемых в зимовьях, не было, голые жерди. Уже в сумерках насобирали соснового и пихтового лапника для подстилки, а в темноте сварили пресную лапшу и ею поужинали. Горбушку оставили на завтрак.
Поскольку ночевка не предполагалась, одеты мы были довольно легко. У меня под энцефалиткой кроме майки – шерстяной пуловер, у напарника – фланелевая рубашка.  Так как укрыться нам было нечем, чтобы не замерзнуть ночью,  печурку перед сном доверху набили дровами. Поначалу было даже жарко, и мы уснули, но уже в час ночи я проснулся от холода, пришлось снова добавлять дрова и раздувать старые угли, чтобы дрова разгорелись. Напарник не проснулся, только свернулся калачиком. За ночь мне пришлось еще дважды подбрасывать дрова, так что я, естественно, не выспался.  В шесть часов принялся готовить завтрак: ту же несоленую лапшу, и заварил чай  смородиновым листом. В половине седьмого разбудил напарника.  Позавтракали лапшой с горбушкой и чаем с двумя карамельками, на обед нам оставалось две горсти лапши и по две карамельки.
Маршрут начали в семь часов, впереди были двадцать километров и почти сорок проб.  Маршрут был тяжелым, чем ниже мы спускались по ручью, тем хуже проходимость. Если в самом начале мы шли хоть и по заболоченной, но ровной и слабозаросшей поверхности, то дальше русло врезалось все глубже, склоны становились крутыми, местами скальными, а днище сплошь завалено упавшими деревьями, валежником. Особенно донимали пихты, даже у старых полусгнивших стволов сучья торчали частоколом. Эти высохшие сучья, упругие как проволока и хлесткие, цеплялись за все что можно и не позволяли подлезать под стволы, если те зависали на уровне метра и более, приходилось карабкаться на борт ручья и по склону обходить валежину. Одно утешительно, что материала для опробования было достаточно, и более пяти минут на пробу мы не тратили. До обеда  прошли восемь километров и отобрали пятнадцать проб. Первоначально я планировал остановиться на двадцатой пробе, но было уже два часа, в животах урчало и сосало, и сил просто не было. Обедали все той же лапшой, и еще набрали по горсти черной смородины, мелкие ягоды, вялые и даже подсохшие кое-где сохранились на кустах. После обеда  немного посидели, привалившись к замшелому стволу, при этом напарник успел заснуть, но без пятнадцати три я растолкал его, и мы двинулись дальше.
Мы спешили, вторая, теперь уже голодная ночевка в лесу нам не улыбалась. А время подгоняло, в девять вечера уже было темно.  Через час после далеко не сытного обеда в животах опять заурчало, через три часа ноги стали заплетаться, и я решил устроить короткий привал, а чтобы парнишка опять не заснул, заставил его делать вместе со мной дыхательную гимнастику по системе йогов. Помогла ли гимнастика, не знаю, но дальше мы шли как сомнабулы,  я вел шагомерку, при наличии ориентиров сверял точки опробования, делал записи в журнале, двумя магнитами набирали пробу и шли к следующей.  Чувство голода как будто ослабло, усталость забылась, но двигались мы не быстро, видимо организмы выработали свой рациональный темп. Без пятнадцати девять отобрали двадцать девятую пробу, оставалось еще одиннадцать и шесть километров хода. Далее вести опробование было невозможно, темно.  И надо было поторапливаться, чтобы дойти до лагеря, пока еще хоть что-то видно между стволов и валежин.  И опять нам повезло, где-то через километр по руслу ручья появилась тропа, и чем дальше, тем  чище она становилась.  Если мы случайно теряли ее, то потом быстро находили по плотности грунта под ногами. Еще я ожидал, что  скоро услышим и увидим выстрелы из ракетницы, или даже нам навстречу пойдут с фонарями, но увы, никто к нам на помощь не спешил.
На лагерь вышли уже где-то около одиннадцати часов ночи, было тихо, никто нас не встречал.  Я заглянул в палатку начальника и сообщил, что мы прибыли. Он ответил не сразу, пришлось повторить громче, он сказал «ну, и ладненько» и еще, что ужин нам оставили на столе под навесом. В палатке стоял дух похмельного перегара.  Пошел к навесу кухни, напарник уже сидел за столом и что-то жевал, даже не сняв рюкзака. Свой я уже оставил под навесом палатки и напомнил ему про рюкзак. Он завозился, снял рюкзак, не вставая со скамьи. Я подбросил хвороста на костровище, раздул огонь, теперь стало видно, что на столе.  На нем стояли две миски, накрытые другими мисками, лежала буханка хлеба, несколько отрезанных ломтей, луковица, солонка и открытая банка повидла. Взяли миски, в них были макароны с тушенкой, давно остывшие и слипшиеся. Я попробовал есть вилкой, они не отделялись, с первого раза поднялись целиком вместе с миской, разделять пришлось, сильно надавливая вилкой. Разрезал луковицу и взял половину, макнул в соль, помощник сделал то же самое. Мы жевали макароны с подсоленным луком и хлебом, было очень вкусно. Я вспомнил  Буратино, и мне стало смешно. Когда покончили с макаронами, напарник отодвинул миску и положил голову на согнутые руки. Пришлось растолкать его, отвести в палатку и стащить с него сапоги.               
Макароны не утолили голода, даже подняли аппетит, решил попить чаю с хлебом и повидлом. Когда подошел к столу, хворост уже прогорел, снял чайник с тагана и поставил прямо на угли. Пока чайник грелся, намазал ломоть повидлом, начал жевать, сначала без чая, потом запивая чаем. Было вкусно. Яблочное повидло у нас уничижительно называли солидолом, успехом оно не пользовалось, но как же все становится вкусным, когда голоден.  Бутерброд почему-то похрустывал на зубах и даже покалывал, я не придал этому значения и намазал второй. Доедая этот второй,  почувствовал, что язык ворочается с трудом, а во рту все как будто немеет. И тут как-то сразу навалилась усталость. Пошел в палатку, влез в спальник, язык уже одеревенел и губы тоже, «это ничего, это пройдет, к утру пройдет» была последняя мысль, и я провалился в сон.
К утру и вправду все прошло, вспомнил вчерашнее недоразумение и пошел к кухонному столу.  Когда увидел открытую банку повидла, все понял, в банке сверху  лежали утонувшие осы. Зачерпнул полложки и пересчитал полосатых, их было четыре штуки, а вчера  я съел не менее пяти ложек, минимум сорок штук ос. А поскольку это был самый верхний слой, возможно, некоторые из них были еще живы.

Январь 2016