Черничка

Листья мамы шуршали, приветствуя тёплый ветер. Одинокая Черничка смотрела в небо, на солнце, светившее сквозь еловые иголки, мокрые после недавно прошедшего дождя. 
- Мне одиноко, -  сказала Черничка маме.
- Ничего, это даже хорошо, - отозвалась она.
- Почему? Я бы хотела, чтобы нас было много… А ещё, мы растём на отшибе. Почему мы на отшибе? Другие кусты так далеко. Мне не докричаться до соседей.
 Мама тяжело вздохнула.
- Скоро сюда придут люди, уродливые двуногие великаны. Они потопчут всё вокруг и заберут многих из вас. Положат в свои кузова, вёдра или банки и унесут прочь. А мы с тобой в стороне, и ты у меня одна единственная, на нас могут не обратить внимания. 
- А куда они нас унесут, мама?
- Никто не знает.
- Всё равно, мне скучно.
 Черничка принялась напевать надоедливую песенку, жутко раздражавшую маму. Треск веток, заставил её замолчать. Кто-то ломился через кусты на просеке и делал это куда громче медведей, изредка заглядывавших в гости.
- Ну вот, - зашептала мама, - идут. Веси тихо!
 На лист мамы приземлилась комариха, командор комариного роя.
- Плохой день, Растущая на отшибе, - пропищала она.
- Сколько их?
- Трое, серьёзные, завёрнутые в толстые шкуры и дурно пахнущие. Мы пробовали остановить их, безрезультатно. Многие сёстры погибли.
- Соболезную.
- Спасибо. Готовься, скоро они придут сюда. Мы будем мешать, но едва ли что-то сможем сделать. Я предупрежу другие кусты.
 Комариха улетела прочь. Черничка ждала. Ей была непонятна тревога мамы. Она ещё никогда не видела людей. Вскоре они появились, двое огромных, и один поменьше. Их ноги с хрустом топали по ковру из старых иголок. Люди издавали странные, неприятные звуки. Так они общаются, поняла Черничка.
- Только не это, - мама затряслась, - у них грабилки.
- Что это, мама?
- Молчи!
 Огромные люди двинулись к россыпи черничных кустов, а тот, что поменьше сел на ствол дерева, сваленного ураганом когда-то давно. Мама боялась. Черничка же с нетерпением ждала развязку.
 Огромные люди поставили вёдра на землю, согнувшись, зависли над кустами с какими-то штуками в лапах. Эскадра комаров с писком пикировала на нежеланных гостей. Они внимания не обращали, даже не отмахивались.
 Началась жатва. Вот тут-то Черничка и испугалась. Штуками люди хватали кусты, тянули вверх, сдирая ягоды вперемешку с листьями. Соседи завыли. Земля вибрировала от крика. Люди же продолжали обмениваться неприятными звуками и творить своё дело, с такой страшной ловкостью.
- Не подходите, не подходите, не подходите… - шептала мама.
 Они как будто услышали её. Двинулись в противоположную от Чернички сторону. Старательно обдирая кусты, уходили всё дальше. Мама немного успокоилась.
- Видишь, я же тебе говорила, что надо радоваться нашему отшибу, - тихо сказала она.   
 Маленький человек соскочил со ствола, на котором сидел. Побежал к большим людям, на половине пути развернулся и направился к кусту, на котором росла Черничка.
- Нет, нет, нет,- молила мама.
 Маленький человек подошёл вплотную. Склонив голову набок, некоторое время рассматривал куст. Черничка видела, как блестят его глаза. Большие люди что-то громко крикнули. Маленький человек ответил. Нагнулся и сорвал Черничку.
 По правде говоря, она уже давно хотела отделиться от матери, её опека и вечное нудение порядком надоели, но не так же. Маленький человек зажал её в своей потной лапе, бегом бросился к большим людям, что-то крича на ходу.
 Черничку бросили в ведро, где уже томились родственницы, зрелые – чёрные и совсем ещё молодые – зелёные, присыпанные материнскими листьями. Они плакали и стенали: «Нам никогда не прорости корнями!». Испуганная Черничка заплакала вместе с ними.
 Время шло. Люди ссыпали в ведро всё новые ягоды. Исчезло небо, стало темно. Черничку сжали со всех сторон. Ведро понесли, оно мерно раскачивалось из стороны в сторону. Люди не замолкали, постоянно издавали звуки. Тонкая кожица Чернички натянулась до предела. «Как же это дурно, - подумалось ей, - изойти мякотью в таком месте». Эта мысль прогнала плачь. С неожиданной злостью, яркой как солнце в чистом небе, она пожелала людям:
- Превратитесь в перегной!
 Черничка повторяла и повторяла эти слова. Другие ягоды подхватили их и превратили в грозный клич.
***
Женька отстал от родителей, шёл за их спинами в нескольких шагах позади, мечтая поскорее добраться до дома. Лес, это конечно круто, но лучше пообщаться с друзьями, а тут никакого Интернета, он несколько раз пробовал подключиться. «НЕТ СИГНАЛА» - сообщала иконка с экрана телефона. Да и вообще, деревня утомляла своей тишиной и нерасторопностью, хотелось обратно в бурлящий жизнью город. Мама с папой говорили о чём-то своём, взрослом, совсем не обращая на него внимания. От скуки мальчик стал давить муравьёв, бежавших по тропинке оранжевой цепочкой. Он вообразил себя Годзиллой вырвавшейся на просторы Нью-Йорка. Топ, топ, топ, тяжёлые башмаки сеют панику и смерть. «Букашечки» - подумал Женька, с такой злобной весёлостью, присущей детям и садистам. 
 Ведро в руке мамы дёрнулось. Из него осторожно полезла вверх щупальце, такое чёрное, выпуклое… «Да это же ягоды!» - подумал мальчик и застыл, будь он на пару лет старше, не поверил бы своим глазам, но ему всего десять, а значит в мире ещё осталось место для чудес, как хороших, так и плохих. Ягоды дрожали, каждая по-своему. От вида этой ряби зачесались дёсны и заболели зубы. Женька закричал.
- Что та…
 Мама не договорила. Ягоды резко метнулись вверх, обхватили её шею антрацитовым обручем. Она захрипела.
- Какого… - воскликнул отец.
 Из его ведра выросло второе щупальце, меньше чем первое, и какое-то вялое, растерянное. Папа пронзительно закричал, бросил ведро и побежал прочь. Щупальце скинуло оцепенение, скрутившись пружиной прыгнуло на отца. Он упал лицом вперёд. Неловко перевернулся на спину пытаясь раздавить щупальце, но опоздал, оно уже переползло на живот, быстро поднялась по груди к лицу. Женька видел, как ягоды, перемешанные с зелёными листочками, набиваются в отцовский рот, вываливаются из носа и снова собираются в щупальце.
 Мама отчаянно скребла шею, ягоды расступались, пропуская пальцы и вновь сходились. Её лицо побагровело. Она тяжело опустилась на колени, а потом и вовсе завалилась на бок.
 Что-то щекотало ноги. Женька опустил голову. Муравьи, которых он ещё минуту назад с таким воодушевлением давил, облепили ботинки, залезли под штаны, крохотными лапками щекотали до мурашек. Женька задёргал ногами. Муравьиный ковёр сковывал движения. В лицо ударил кулак из сбившихся в чёрный шар комаров. Пищащие насекомые набились в рот, глаза, нос и жалили, жалили, жалили. Женька согнулся в приступе тошноты, отчаянно хлопая ладонями по щекам. Муравьи добрались до пояса. Он почувствовал, как его клонят к земле. Женька упал словно подрубленное дерево. Оранжевый ковёр подхватил и понёс мальчика в глубь леса. Где-то позади продолжали хрипеть мама и папа, муравьи забрали и их.
 Они вернулись туда, где собирали чернику. Комары отстали, искусанное лицо страсть как чесалось, но муравьи, облепившие тело до самой шеи, не давали даже шелохнуться. Зуд сводил с ума. В зубах жени зазвучал хор тоненьких голосков: «Перегной, перегной, перегной!». Женька был уверен, что с ним заговорили ягоды, а может быть и весь лес разом. 
 Муравьи затащили маму и папу в черничные кусты.
«Смотри же, смотри, смотри, смотри, смотри» - пищали голоса в зубах.
 Женька не хотел смотреть. Он зажмурился и отвернулся. Муравьи разжали веки, повернули голову и приподняли её что бы было лучше видно, как кусты с змеиным шипением накидываются на родителей. Их зелёные веточки оплели тела и стали вжиматься, продавливая одежду, ломая кости. Брызнуло кровь. Мама с папой закричали диким, абсолютно животным криком.
- Нет, перестаньте, - запричитал Женька, - пожалуйста!
 В небе стало темно от сбившихся в рой комаров. Они утробно гудели военный марш, в честь первой, пусть маленькой, но победы.
 Родители перестали кричать и дёргаться. Опутанные кустами тела словно таяли, уменьшаясь прямо на глазах.
«Перегной, перегной, перегной. Еда, еда, еда» - пели голоса в зубах.
 Женька вложил все оставшиеся силы и ещё чуть-чуть в последний рывок. Ему удалось освободиться из муравьиного ковра, вскочив на ноги он побежал, не разбирая дороги. Тоненький смех в зубах ещё долго преследовал мальчика.   
***
 Женьку нашли через два дня лесорубы. Он забился в дупло старого дуба, росшего в компании сосен недалеко от заброшенного песчаного карьера. Мальчик распух от комариных и муравьиных укусов и остро пах мочой. Доставшим его лесорубам, то и дело сбиваясь на плачь, он рассказал всё, всё, всё. И про щупальце их черничных ягод, и про ковёр из муравьёв, и про шипящие кусты, и про комариное облако. Мужики, от греха подальше, слегка огрели сбрендившего паренька топорищем по затылку, да и отвезли в Торопец, небольшой городок в тридцати километрах от карьера.
 В больнице Женьку подлечили и на время определили в местный дурдом со страшно длинным диагнозом сплошь из латинских слов. Мальчика несколько раз навещал сотрудник полиции, добрый дядя Лёша, низкий, широкоплечий, с большим животом. Каждый раз он приносил апельсины, задавал вопросы и внимательно слушал ответы, иногда что-то записывал в блокнот. Перед уходом трепал волосы Женьки и обещал, что всё будет хорошо. Хотя Женька и понимал, что хорошо уже больше ничего не будет, от слов дяди Лёши на душе становилось легче.
 Полиция удалось выяснить, что семья Жени из Москвы. Они сняли на лето дом в Колдино, большом селе под Торопцем. Со слов соседей собрались за черникой да так и не вернулись. В лес отправили поисковые группы с собаками. Нашли лишь клочки одежды и немного крови. Больше ничего.
 С тех пор в лесах под Торопцем люди стали пропадать часто. Иногда находили их вещи, всегда разорванные и изжёванные, чаще не находили ничего. Местные стали сторониться леса. Кто знает, быть может ополоумевший парнишка говорил правду.
 Что касается Женьки, его забрала бабушка домой в Москву. Там, из-за частых истерик и панических приступов страха, мальчика вновь прописали в дурдом, где он и провёл остаток жизни.