Как в СССР экологические очерки писались 1 часть

                Из цикла «Невероятные приключения Расквасова и его друзей»

                ХХ век, 70 годы, где-то в Сибири…

               

                ТАЕЖНЫЙ ЗАЛОМ ИЛИ НИКТО, КРОМЕ НАС!


«… Серые скалы как бы стиснули каменными объятиями ущелье  Сары-Бас. В нем теряется даже мощный грохот нашего вертолета, тень которого еле видимой  букашкой скользит по каменистым кручам.
Я сижу в грохочущем нутре «стрекозы» и судорожно держусь за свои ружья, мешки, капканы, сети и прочее журналистское снаряжение.
- Страшно?!.. – кричит мне в ухо  пилот МИ-4 Сеня Еропкин. – Ничего, терпи…  Скоро сбросим!..
От вибрации моя любимая кепка-букле сползает на нос, и я козырьком приникаю к запыленному иллюминатору.
Рябью солнечной мелькает где-то далеко внизу мощная река. Видно, как, завидев наш вертолет, какие-то человеческие фигурки-клопы, испуганно убегают в черно-волосяную поросль тайги.
- Здесь давай!.. – хрипло кричу я Еропкину.
- Снижаться не буду, - кричит мне пилот. – Горючки мало, да и сам, чай, не стеклянный – ног не поломаешь…


… Оклемавшись после прыжка, я пошел искать заимку Евсея Несрукина, лесника и егеря, с которым меня связывала давняя журналистская дружба. Много сил, времени, здоровья отдает этот мрачноватый на вид человек благородному делу охраны природы.
 А вот и он! 
Евсей настороженно выглядывает из-за кустов, пряча за спиной что-то ярко- оранжевое, пушистое.
 - А… ты! Писака! Вы, что-ль, на машине прилетели? Перепугали всех… Козлы! – сурово шутит лесник. – Или ты в одиночку?  Ну, давай, проходи… гостем будешь…  А я вот тут лесу-огневку подвалил – повадилась, рыжуха, курей таскать!.. Ну, я ее вместе с выводком и выкурил.
Евсей бросает Патрикеевну на изумрудную траву.
 - Шапку к зиме сошью…  А из лисят – рукавицы…

Мы не спеша проходим в прохладную избу. Она сложена из гигантских кедровых бревен, каждое – в обхват рук человеческих.
Изба – гордость Евсея.
Еще в прошлый   мой приезд хвалился лесник: «Роща тут была, кедрач, по-нашему. Каждому дереву, почитай, по триста лет будет. Вишь, таблички-то на каждом – «Охраняется государством». Так я таблички прям на бревнах и оставил. В избе от них – светлей».
Хорошо гостить у лесника. Режем ножом янтарные соты,  паримся  малиновым чаем.
Взгляд мой прикован к рамке, где, аккуратно вырезанная, висит моя заметка о Евсее – плод прошлогодней командировки. С особым   удовольствием перечитываю так полюбившиеся старому егерю строки:
 « Зимние хлопоты».
 Большую заботу о пернатых проявил егерь Ушкуйского заповедника Е.М. Несрукин. Перьями и пухом птиц, прилетевших зимовать в заповеднике и отстрелянных егерем, он надежно утеплил курятник, где готовятся к зиме его куры. Теперь хохлатым несушкам не страшен никакой мороз».
На дубовой лавке лежит пушистая медвежья шкура. Раньше ее тут не было. Заметив мой удивленный взгляд, Евсей добродушно поясняет:
- Мишка это… «Топтыгин»,  по-вашему… Последний тут в наших краях шастал. Ученые из столицы прошлый год приезжали, изловить хотели, да в зоопарк…   Не дал.  Я так подумал… куды уж дикому зверю, да в клетке сидеть! Лучше уж пусть так… лежит. Пить-есть не просит…
Долго сидели мы в тот день за столом. Говорили по душам, спорили до хрипоты, обсуждали наши планы на будущее. Полюбовались на умную и проворную кошку Жанну, которую старый егерь второй год  дрессирует по придуманному им методу. 
Вечером обещал Евсей угостить меня ухой…

… И вот мы на берегу ночной реки.  Ярко-рубиново полыхают уголья под закопченным котелком. Кипит вода.
 Евсей встает с брезента, на котором разложили мы нехитрую снедь, и куда-то уходит.
- Путина  у меня  идет… Икромет! Сетешки проверял… - говорит лесник, появляясь на свету, и шутливо бросает мне что-то огромное, жестко-чешуйчатое.
 - Держи, паря, царя реки!
Это огромный осетр.
- А разве они тут есть? – спрашиваю.
- Когда на икромет раз в году идут – попадаются… А икры-то, икры!.. – по- детски удивляется Евсей, брюхо « царю» вспарывая сапожным ножом, - вот осетрят-то было бы!.. А в ухе из икры – на-ва-а-а-р!
Ароматно потянуло дымком ухи. Зазвенели ложки, забренчали стопки.
 Но что это?..
Глухой удар всколыхнул вдалеке пучину реки, мягкой волной  ударил нам по ушам. Я вздрогнул.
- Ничего, паря… это – свои!.. Никак Женька, внучонок мой, аммоналом хариуса промышляет!.. Ох, и ловок!.. Тока молодой ишо – 10 лет всего… Разуму нет. В прошлом месяце сделали они со своим пионер-дружком бомбу… и в омуте – Икрометным он у нас зовется… рванули! Так до сих пор на разные ухи глухие… оба! Я им говорил, просил по-людски –  пропорцию нужно соблюдать,   припас беречь…  Так нет!  А сейчас в омут с острогой и не суйся – мутнота одна, не видать ничего…  А парнишка – бойкий!.. Хочу его в Москву наладить, на учебу…  У него – пойдет!.. Верю – до самого главного ученого по любому делу –  поднимется!..
Взрывы стали чередоваться с автоматными очередями. Приложив заскорузлую от тяжелой работы руку к такому же уху, Евсей  уверенно сказал:
- Федька,  сынок мой… Его почерк!.. Вишь,  как машинкой работает – никак на марала напал!.. Ай, молодец – от него не уйдут – стельные они сейчас…  Завтра тебя, журналист, пельменями кормить буду!.. Вместе с семьей и посидим… Ты подарки-то, кепки-буклейные… привез?..
- Помню, помню, вашу просьбу… 140 штук, как просили…
- Ну, уважил старика!.. Очень нам они тут по нраву-интересу пришлись… Да и поменять если… на соль, спички, мануфактуру… Аммонал опять же… Патроны… Шкурья-то тут, солонины… и медов и мехов… икры да женишень-кореньев – до заглота…А моды – нет!.. Теперь мои ребята – пофорся-я-ят!..

… Хватайка, непонятной породы рыжий кобель, вдруг сипло залаял и зашуршал по ночным кустам.
 Мы оглянулись.
 Пес, еще рыча от пережитого азарта охоты, подполз к Евсею и, криво улыбаясь, положил егерю на засаленные штаны маленькую, искрящуюся бирюзой  в отблесках костра, птичку.
- Глянь-ко, Степаныч?… Никак арктического зимородка Хватайко споймал! Ишь ты, редкость-то какая!.. В «Красной книге», читал я – их всего-то 6 штук в мире осталось… Живой еще… Летать хочет… Жить! Ишь, как крылушками машет!.. Вот жизнь-то!.. Какая штука… Всего-то и осталось от вашей семьи шесть птичек божьих, да видно – не судьба… - задумчиво произнес старый охотник  и повторил: - Не судьба… А теперь, значиться – пять будет!
Евсей аккуратно свернул птичке головку. Скоро, насаженный на палочку, зимородок уже аппетитно шкворчал на углях костра.
   - Ты его, когда на палочку вздеваешь, - поучал лесник, - смотри
чтоб у него вид был. Ни боже мой, если он грустный и печальный жариться будет. Нужно, чтоб гордый был, отчаянно на палочке сидел!
- Для чего?! – вскричал я.
- А для вкуса… - туманно ответил мне лесной кулинар.
Вскоре закусили мы хрустящим и гордым зимородком, похлебали не спеша вкуснейшей ушицы, закусив янтарными пластами разварного осетра.

...Костер стал гаснуть.
 Шумно вздохнув, лесник ушел в кусты и скоро вернулся, неся огромную охапку высохших елочек. Обидчиво пояснил:
-  Обман один…Какие-то батаники, что ли, весной здесь садили… Прям тряслись…«Ель, говорят, особая, красно-серебристая!.. Ты смотри, дед, береги ее от пожаров!» Ну я ее и повыдергал… И ничего в ней такого особого и нет!.. Елка – елкой и горит!.. «Батаники»! – презрительно сплюнул  Евсей.
Посмеялись вместе над столичными кабинетными учеными.
Много забавного и поучительного рассказал мне Евсей, вспоминая встречи с ними. Но внезапно посерьезнел и нахмурился:
- Тут, Степаныч, вот какое дело… Прямо можно сказать, темное… таинственное… Объявились вчера на той стороне  реки людишки… А, может, и не людишки…
- Волосатые?... Огромные?.. Снежные люди?.. – загорелся я, хватая фотоаппарат.
- Тьфу ты… тундра … Да какие там снежные… на дворе-то – весна кончается!.. – непонятно рассердился на мою прыть враз помрачневший Евсей. – Тут как бы не с области тайная проверка…  Прячутся, хоронятся… вроде как пугаются… Один, совсем малой – во все красное одет!.. Другой, здор-о-о-вый, с волосами пышными, как у бабы – вроде на тебя чем-то машет… Ну похож, одним словом… И музыка у них – ну постоянно там орет песнями…
- Песнями?..
- Ну, песни- то хорошие… хриплые… « Не люблю, говорит, когда, говорит, стреляют в спину»!.. А кто ж  любит-то?..
Заинтриговал меня старый лесник. Даже ночью, после застолья с лесными и речными дарами и крепко выпитой медовухи, не смог я заснуть, ворочался, крутился на «топтыгинской» шкуре – ждал раннего утра, когда решили мы выследить таинственных незваных гостей.
 Но об этом – в следующем номере».

Петр Босых, журналист
Фото автора