Там, на неведомых дорожках...

Присказка
— филину нет места в гнезде жаворонка.
Виктор Гюго

Из тумана, как из форточки, выглянул Филин, ухнул: «Угу! У-гу-гу-гу-гу-гу!..» и растворился в тумане. «Псих», — подумал Ёжик, поднял сухую палку и, ощупывая ею туман, двинулся вперед.

Узкий челн луны медленно плывёт по бледному предутреннему небу. Как только он останавливается над одинокой сосной стоящей на оплывшем кургане, в курятнике на краю села наступает весёлое оживление. Приходит пора традиционной перебранки филина Тимофея и местного петуха Парамошки. Филин ехидно ухает, а Парамон, курам на смех, пускает фальцетом петуха. Пять зим назад, мальчишки притащили и шутки ради, подбросили к выводку наседки Пеструхи пушистого птенца филина. На крик и гам в птичнике к горластой хозяйке шумного подворья заглянул кудесник Глузд он внимательно оглядел взъерошенный комочек, велел выходить и вырастить. Объяснил, как ухаживать и кормить, а на следующее утро прислал целое лукошко дождевых червей.  Филин вырос вместе с шустрым семейством матриарха курятника и к осени стал крепкой молодой птицей. Но на крыло встать у него не получалось, учителей не было, соседи по курятнику могли только взлетать на плетень и слетать с шестка.
Для суматошной богатой сердцем наседки все птенцы были равно любимы. Даже нескладный бочкообразный Тимофей, что последним тащился на своих лохматых неуклюжих как ножках по птичьему двору. Впрочем, к филину, у куриной молодёжи, отношение было терпимое. Мелкие же голенастые пеструшки его любили ещё и за то, что он как кавалер, легко уступал своё место возле кормушки. А вот будущий вожак курятника петушок Парамошка приживалу не возлюбил. И за его особый пансион с отдельным питанием, и за особое к нему отношение хозяйки, и за то, что женская цыплячья поросль оделяла филина вниманием за его экзотическую для курятника внешность.  Особенно полюбил Парамон нападать на недруга из засады, сбивать его с неуклюжих ножек, топтать, исполняя танец самца победителя, и быстренько ретироваться от косой девчонки с хворостиной, что присматривала за беспокойным птичьим двором. Несмотря на все перипетии, Тимофей рос, креп, и последнее время питался надавленными котом Мурзиком мышами. Кот Мурзик был серым, во всех отношениях, кардиналом птичника. Питался он сам исключительно сырыми яйцами, сметаной и сливками, и рачительно берёг и лелеял доверенное ему хозяйство. Кот часто дремал в тенёчке, обложившись тёплыми цыплятами как грелками, а вот как едой птицей брезговал, ссылаясь на аллергию. Ещё он терпеть не мог мышей и крыс что покушались на запасы жита и отрубей его подопечных. Посему к просьбе кудесника Глузда он отнёсся с пониманием и как к мелкому поручению благодетеля. Мышей он больше не закапывал на грядках с репой, а носил косой девчонке, что присматривала за птичником. Девчонка от дополнительных забот о птенце филина счастья не испытывала, а к мышам у неё и вовсе было усиленное отвращение и боязнь. Правда веселого Лесника Глузда, его сальных глазок и шаловливых ручонок боялась куда больше. Однако только с косой безымянной птичницей у филина Парамона складывались хоть какие-то отношения. Парамон не любил яркое солнечное утро, когда его соседи нетерпеливо топтались на насесте, ожидая открытия дверей курятника. Так и косая девчонка, отчаянно зевая, тащила к кормушке ведро опары из смеси полбы с отрубями. А вот вечером, когда снулые куры разбредались по своим колкам и насестам, филин и косая птичница обретали своё подлинное обличье. Тимофей  широко раскрывал глазищи на всходящую полную луну, а девица испытывала мучительный жар и томление в чреслах. Косая танцевала с метлой, прислушиваясь к звуку рожков и жалейки, что неслись с далёкой околицы, где сельская молодёжь начинала свои вечерние топотухи, а филин, самостоятельно пытался научиться ухать. И то и другое получалось скверно, Тимофей шлёпался с шестка, а девица сердито отбрасывал веник в сторону и молча, давилась слезами. А потом наступало новое утро, плохо оперённые петушки начинали соревнование в сиплом вокале, а будущие наседки наперебой возмущались качеством жита в кормушке. Вот и сегодняшний пасмурный день для Тимофея начался с геройского наскока Парамошки, последний изуверски подлым толчком свалил нахохлившегося филина с шестка в загаженную солому. Дико оглашая свою победу над поверженным соперником, Парамон взлетел под самую стреху курятника. Потом петух перебрался на крышу овина, уселся на срубленный из комля ольхи  конёк  и завёл бахвальские вопли на всю округу. Чёрную точку на диске стремящегося в зенит солнца никто из слушателей птичьего двора не заметил. Меж тем, Парамошки, как самый амбициозный петушок курятника взлетел на высокий шест с тележным колесом, что стоял посреди двора. Прежде чем кукарекнуть он гордо обвёл взором птичник, наполненный разным пернатым населением. Для традиционного обращения к народу посипел и откашлялся. Сам народ не очень-то и радел к ораторскому искусству, скорее, был равнодушен, хватало и своих дел. Несушки сорились с утками за место возле поилки и кормушки, гуси с гусынями производили перекличку и построение гусят перед походом на луг и к запруде, что возле лесного ручейка. Единственным преданным зрителем Парамошки был подслеповатый филин Тимофей. Правда следует признать, филину было важнее не фальцетное кукареканье молодого петушка, а его техника взлёта на столб с тележным колесом. Каждое утро Тимофей таращил свои подслеповатые, в дневном свете, глаза на крутые виражи Парамона. Вот и сегодня, филин попытался предать своему бочкообразному телу позицию похожую на старт Парамошки. Он стал медленно разводить свои пушистые крылья, имитируя взлётный толчок. Тимоша во все круглые совиные глаза смотрел на живописную фигуру петуха на колесе, напрягал крылья и тут…
Тут, одновременно, произошло несколько ярких событий, которые смешались в одну размазанную быстротечным временем полосу. Произошло то страшное происшествие, о котором потом долго галдели солидные гусаки, а шумные несушки пугали цыплят несмышлёнышей. Событие, которое вошло в не писаные скрижали истории птичьего двора.
Чёрная точка на ярком солнечном диске Хорса  стала стремительно увеличиваться, превращаясь в ястреба. Однако, даже самые глазастые жители птичьего двора, увлечённые утренними хлопотами, не заметили страшной угрозы с неба. Все, кроме подслеповатого в солнечном мире филина. Хищный канюк стремительно спикировал в центр птичьего двора, прямо на тележное колесо с голосившим петухом Парамошкой. Яркие вскинутые ввысь крылья Парамона превратились в разноцветное облако перьев. Ещё мгновение и острые когти сарыча должны были бы располосовать петуха вдоль и поперёк, но…
Мощное бочкообразное тело совершенно бесшумно и стремительно стартовало прямо из дверей курятника. Молодой филин ударил в грудь старого опытного канюка, мгновенно выбив дыхание из его узкой груди. Острые клинки когтей Тимофея безжалостно распороли старое жесткое мясо пернатого хищника. Опытный канюк забился о древнее тележное колесо и неожиданно для себя испустил дух на презренном для вольной птицы загаженном птичьем дворе. Он умер, упав на спину, раскинув крылья, лишь успев бросить последний укор в око Ярила.
Косая девчонка, смотрительница птичника, с брезгливым удовольствием привязала мёртвого сарыча к колесу. Так он и висел, широко распустив свои широкие крылья, медленно вращаясь и теряя карие перья. Он был страшен в своей смерти, правда, не для своего брата хищника реющего под облаками, а нес смертный ужас земным жителям птичьего двора. Петух Парамошка до осени, пока не оброс молодым пером ходил к кормушке, бочком скрываясь от насмешек молодых пеструшек. Однако к осени, осмелев, гордо взлетел на тележное колесо, где висел мёртвый ястреб, и издал свой звонкий победный клич. Кукареку, ставшее потом знаменитым, на всё Высокое городище. Так, крича по утрам, петух Парамон и сам уверовал в свою победу над обтрепанным дождями канюком.
Филин Тимофей, убив матёрого сарыча неспешно кружа спираль, поднимался всё выше и выше к солнцу. До тех пор пока его жёлтые глаза не покрылись поволокой плёнки и почти ослепли. Мышцы непривычные к такой нагрузке онемели, стали каменными, тело перестало слушаться, и он стал медленно снижаться к окраине села, к лесу, к старому погосту. На древнем оплывшем кургане, что стоял меж лесом, и старым кладбищем росла стройная сосна с разорённой ведьминой метёлкой на макушке. Вот в этот поломанный Воробьём разбойником клочковатый нарост, почти ослепнув от безбрежной сини неба, влетел филин Тимофей.  Влетел, остался жить и со временем свил гнездо их молодых сосновых веточек и мха. Ведьмина метёлка снова ожила от дружбы с новым жильцом и даже не обижалась на совиный помёт и нанизанных на сучки сушеных полёвок. Иногда, по старой памяти Тимоша летал в свой старый курятник, где о чём-то болтал с котом Мурзиком. Мурзик угощал его свежедавленными мышами, а Тимофей аккуратно сжав в когтях, приносил коту, утиные яйца с соседнего озера которые брал как подать.
И вот однажды, когда поднебесная сажа стала бледно розоветь, петух Парамон обстоятельно поперхал и задал такое кукареку что наседки и молодые куры одобрительно захлопали крыльями. Парамошка раскланялся курам на шесте и вновь задал безупречный отточенный многолетними «третьими петухами» боевой клич. Филин Тимофей обидно молчал. Парамон для порядка прогорланил в ещё раз и занялся текучкой курятника. На следующий день филин вновь промолчал, как и на третий день. Так жители птичьего двора поняли, филин Тимофей покинул отчий край. Впрочем, суетливых дел в птичнике много, и через седмицу происшествие дружно позабыли. Ни кто больше не мог усомниться в славной победе петуха Парамона над кошмаром из поднебесья….


Байка

Вечерело, когда к царскому дворцу подъехала телега, запряжённая серой лошадью. В телеге сидел Кот. Огромный чёрный Кот с белой звёздочкой на груди и со страшными стальными когтями. Из глаз Кота били снопы яркого жёлтого света.
«Вниз по волшебной реке» Э. Успенский

Есть люблю я мухоморы.
Этот гриб, как верный друг,
Исцелит мой злой недуг.
Вот такая правда вся
С точки зрения лося.
В. Пузырев

Герой шёл по краю бесконечного лесного болота дрыгвы. Его ни сколько не смущали, ни седоки, ни увесистые перемётные сумы, ни даже тяжёлый боевой фартук из кожи и пластинок кости. Он, то мягко шагал по толстой подушке мха, то почти без шума переставлял свои длинные ноги по густой черной воде дрыгвы. Иногда увидев особо вкусные заросли кувшинки, кубышки или жабника заходил в воду по брюхо. Рябинка ругалась на непонятном лесном наречии, а Карпус пытался задрать поршни повыше, чтобы не замочить ноги. Как подозревал Кот Баюн, сохатый специально выбирал именно такой гастрономический маршрут путешествия. Лось непрерывно поедал хвощи, калужницу, кипрей, перемалывал веточки черничника и брусники. Своими большими бархатными губами аккуратно отрывал шляпки подосиновиков и мухоморов, в обилии росших по влажным берегам болота. Герой изредка останавливался, теребил длинными ушами, скашивал свои карие глаза на седоков. Потом подмаргивал и иронично булькал новой порцией экскрементов, почему-то делал он это исключительно в воду. Толи с целью подкормки флоры и фауны, толи в целях конспирации, для маскировки.
Пройдя вдоль болота вёрст десять, лось решительно свернул в густую купину ивняка и стал хрустко вытаптывать себе стойбище, готовясь к ночной лёжке. При этом он мало обращал внимание на своих спутников и те, спасаясь от хлещущих ивовых ветвей, устремились на землю. Как только Карпус размял затёкшие ноги и гудящую спину, в заросли козьей ивы, с треском ворвались медвежата разведчики. Машка, смеха ради, повалила Карпа на мшистую землю, а Мишка запрыгал вокруг Рябинки и стал толкаться лобастой головой. Девица мигом охолонила разведку сломанной ивовой веткой, призывая к порядку.
 Хозяин избушки – норушки отошёл в сторонку, присел на поваленную валежину, прислонил к молодой берёзке острогу, скинул вещевой мешок и метатель «шайтан-трубу» подарок лесника Глузда. Затем нахлобучил на голову ремешок с латунной стрелкой и прислушался. Кот Баюн что-то недовольно пенял лосю, стуча лапой по рогам. Карпус поправил налобный ремешок со стрелкой для разговора с Героем, ту самую, что вручил Глузд, прощаясь. Покрутил латунную стрелку туда, сюда,  но в эфире стоял треск и завывание флогистона,  Кот ставил помехи посторонним. От звуков Инферно у Карпа закружилась голова, и он сдвинул переговорное устройство на затылок.
Меж тем девица давала медвежатам ценные указания и посылы. Мишка мигом наломал хвороста, а Машка с котелком в зубах сгоняла за водой к чистой кринице. За что медвежата получили по медовому прянику и зелёному яблочку. На недовольное кряхтение и скулёж, Рябинка строго пригрозила пальцем и изрекла:
- Вас, зачем сюда кудесник послал? Продовольствие изводить!? Вы здесь для охраны и разведки! А подножного корма вы и так за сегодня натоптали! Ещё пару таких пробежек по малине и муравейникам берлогу себе искать пойдёте!
В ответ медвежата сердито насупились и дружно пообещали: - больше никогда с этой противной Рябинкой не дружить и не играть.
Тем временем костер, разведенный Карпусом, разгорелся, вода в котелке, подвешенном на рогульке, закипела. Духобаба отмерила три жмени гречи, потом забросила в кашу, крупно нарубленную буженину со вчерашнего стола. Баюн от горячей каши категорически отказался, забрал остатки мяса и перебрался на спину к Герою. Лось тем временем задумчиво хрустел козьей ивой, о чём-то мысленно переговариваясь с Котом. Рябинка с Карпусом облизали ложки и дружно отдали должное горячему. Всё съесть им не удалось, так как ушлая Машка выхватила котелок под предлогом:  - «она, дескать, дежурит, а мыть посуду, как всегда не кому». На медвежат, что шумно вылизывали котелок с остатками каши обижаться не стали. Рябинка достала склянку стужёного меду, и они по очереди с Карпом хорошо повечеряли.
Лося оставили сторожить бивак, он задумчиво жевал жвачку и спорить не стал. Баюн прикорнул у него на спине и велел не будить его до третьих петухов. Девица вообще не стала ничего говорить, забралась между медвежатами, что ритмично сопели и тихо уснула. Один Карпус не знал, куда себя деть. Он завистливо посмотрел на Кота, на Рябинку с медведями, поковырял палкой угли и прикорнул рядом у догорающей валежины.
….
На следующее утро он проснулся от того что медведи, играясь, свалили на него две вязанки хвороста. Рябинка быстро развела костерок и заварила сечку со старыми шкварками, из березового туеска. Отряд с чувством позавтракал и выдвинулся в туманное утро просыпающегося осеннего дня. Лось лениво шагал вдоль берега бесконечной трясины, однако сегодня он уже не входил так глубоко в дрыгву, как вчера, только слегка мочил бабки своих длинных косматых ног. И медвежата не убегали далеко вперёд в разведку, а крутились рядом, под ногами. Они шустро искали грибы, ломали шляпки громадных подосиновиков и подносили их Герою под копыта. Лось охотно шёл на контакт с медведями, изящно гнул шею и принимал грибы своими мягкими замшевыми губами.
 Меж тем Рябинка неспешно открыла саадак, набросила вощёную тетиву на длинный горбатый лук, склеенный жил вперемешку с деревянными и костяными пластинами. Затем прищурилась, неспешно озирая поредевшие заросли мари. Внимательно оглядела густые заросли ольхового и осинового чернолесья, что шли  вперемешку с краснолесьем ельников и редких сосен. Потом достала длинную стрелу - срезень, и буквально через минуту, ударила влёт крупного бестолкового селезня. Медвежата дружно взвизгнули и бросились в черную воду болота подбирать добычу. Через пару часов пути на лосиные бока капали кровью полдюжины уток и два случайных тетерева. Настроение у путешественников поднялось, медвежата забыли про грибы и носились кувырком, туда, сюда. Но буквально через полверсты неспешной лосиной иноходи они подобрались, напряглись и шли буквально под копытами Героя. Рябинка тоже сменила стрелу, взяла гранёный наконечник на крупную двуногую дичь, но ещё с полверсты она вздохнула и успокоилась.  Снова достала срезень на пернатую дичь, выстрелила по вспорхнувшей крякве, и промахнулась. Затем промазала два раза по молодым глухарям, остервенело обдирающим бруснику. Причём оба последних раза утопила в трясине стрелы с дорогими сердцу наконечниками серой стали. 
- Это всё из-за тебя, лапотник! - гневно вскричала дева леса.
- За …., ты меня своими вилами, смерд! Какого лешего ты их с собой в поход взял! Сидит как охламон, то локтями пихается, то своей палкой в глаза тычет, да и в бане, наверное, месяц как не был!!
Девица распалялась всё больше, вдобавок к своим обидным речам больно стучала Карпа луком по голове, а твердым, как ступка кулачком прохаживалась по рёбрам. Спасала только прочная куртка, иначе почки искателя приключений были бы отбиты напрочь. 
За своего спутника вступился Кот Баюн:
- Эту острогу, Карпусу, я велел взять. К твоему сведению, Рябинка, это  весьма достойный боевой артефакт, разновидность боевых вил. Современник серпа хопеша и достойный ему противник.  Придумали его как палку мечелом, а потом доработали до короткой абордажной остроги. Эти вилы – острога хороши, и для рыбалки на крупную рыбу, как и на всё водоплавающее в целом, хоть на крокодила, хоть на боевого пловца.
- Зачем холопу боевые вилы, навоз разгребать, или червей на рыбалку копать!?
- Молода ты ещё и горяча, никогда старших не дослушаешь, - промурчал Кот легонько постукивая Героя лапой по кончику рога.
- Пращур этого смерда, как ты говоришь, привёз его из хазарского похода. А вот как эта острога попала в каганат неведомо. Есть кое-какие мысли, правда, одна сказочней другой.
- Ну и чем же эти вилы примечательны, пан Кот? И как такой редкостный артефакт в лапищах тёмного мужика, что воняет как выгребная яма, нам послужит?
- Да не воняю я, - влез в разговор Карп, - это всё лось, напёрся грибов, вот он уж точно в хорошей бане нуждается.
Герой, Кот Баюн и Рябинка, разом, так зыркнули на хозяина избушки – норушки, что у него пропала всякая охота спорить да перечить.
- А примечательна эта острога не только своим таинственным происхождением, - продолжил поучительное повествование Кот, - но и на редкость качественной работой древнего мастера.
- Посмотри сюда: - две режущих кромки, колющие крюки спереди и сзади. Можно не только колоть, рубить, рвать, но и ломать чужое оружие или цеплять врага, причем даже древко крутить не надо.
- Материал: - редкостный сплав бронзы, с каким-то неизвестным мне металлом.
- Но самое главное: - на клинок древнейший заговор наложен супротив всякой нежити. Кем оружие заговорено не знаю, но самое примечательное оно настроено на применение вот этим самым смердом, как ты изящно выразилась. Думаю, это произошло случайно, из-за условий и места хранения остроги все эти годы, а не исключительных магических свойств сего имярека. Прошлым летом, скажу тебе, он так прижёг одного волколака…
Кот Баюн внезапно замолк, на болоте стояла глухая тишина. Герой больше не чмокал трясиной, он стоял чуть повыше бабок в дрыгве и меланхолично жевал женский жабник. Рядом на большой коряге морёного дуба уселись и притихли медвежата.  Кот прищурил жёлтый глаз, куда-то присматриваясь, расправил усы, нервно дёрнул хвостом и прошипел:
- Ну, Красавка, не тяни, покажи личико, разговор есть.
Внезапно молодые  деревца ольхи, стоявшие по пояс в воде, задрожали, покрылись рябью и исчезли. Вместо них появилось тело исполинского морёного дуба, лежавшее в болоте, на дальней ветви которого, томно потягивалась кикимора.
….
Мёртвый великан, вот уже не первое десятилетие, неторопливо погружался в пучины дрыгвы. Лишившиеся коры почерневшие ветви мёртвыми заломанными руками тянулись к низко ползущим облакам цвета грязного льна. Полтора века рос дуб на краю Великого Болота, служа прибежищем целому сонму земных и небесных тварей, но и умерев, оставался жилищем семейству кикимор и их приживал нахлебников. Личинки, пиявки, водяные клопы, веснянки, головастики, жуки, мальки буквально бурлили вокруг лежащего великана. Их гоняли местные князьки; караси да сазаны, не отставал и окунь чёрный как головешка от торфа. Надо сказать, что через протоки и старицы в дрыгву заплывает разная рыба. В изобилии под дубом водятся раки и всякие моллюски вроде перловиц да шаровок. Урчат, квакают   бесчисленные жабы да лягушки. Шныряет мускусная крыса ондатра, хлопают хвостами бобры, гоняют карася выдры. Вокруг снуют и галдят разные кряквы, красавки, цапли, поганки, чирки, гуси да прочая водоплавающая птица. А под разлапистым комлём, в большом дупле дремлет местный Царь – Сом, лениво шевеля усами.
…
- Здравствуй, здравствуй и ты, полосатый красавчик, - кикимора закинула передние лапки за голову и игриво выгнула стройное тело.
- Что за нелёгкая занесла тебя, и твоих, уж очень интересных спутников в пущу Великой Дрыгвы? - При этих словах она плотоядно улыбнулась в сторону Карпуса.
- А вот заехал к тебе погостить, на твою лепоту, и красоту окрест полюбоваться, - широко улыбнулся Кот Баюн.
Меж тем Карп откровенно пялился на болотную диву. Существо что вальяжно потягивалось на широкой ветви морёного дуба, было кикиморой. Кикимор хозяин избушки – норушки представлял себе иначе, мелкими тварями из коряжек, кривых веточек и сучков, злыми и отвратительными духами. А перед ними лежала голая девица, тощая, но очень привлекательная. Правда, в красоте её тела то там, то тут был не человеческий изъян. Длинные стройные ноги заканчивались когтистыми лапами с перепонками. Точёное гибкое тело с узкими бёдрами и высокой грудью было покрыто мелкой чешуёй в полоску как у окуня. Да и сама изящная грудь, мечта деревенских тетёх, была увенчана острыми зелёными сосками. Небольшая голова кикиморы замысловато украшена хвостом длинных рыжих волос с отдельными прядями цвета ряски. А вот остроскулое лицо с курносым носиком, большими опухшими губами и перепончатыми заострёнными ушами пугало и привлекало одновременно. Особенно удивительны огромные рыбьи глаза оранжево-янтарного цвета, с узким чёрным зрачком, как у змеи. Тёмные веки кикиморы были украшены нефритовыми ресницами поразительной длины. 
- Ну а почему бы и не полюбоваться, - по-лягушачьи проворковала Красавка, игриво двигая точёными коленями по причудливо-эротической траектории.
Увидев и такую красоту, старый Карпус открыл рот и совсем сомлел. Из созерцания прелестей принцессы Дрыгвы его вывел твёрдый кулачок Рябинки и её сердитый окрик.
- Мы сюда по делу приехали, а не поганью болотной любоваться!
- А это, что ещё за дерзкая духобаба, Кот Баюн? Вы что сюда, в мои-то владения меня же и оскорблять приехали, - воздух вокруг кикиморы замерцал, и болотное чудище вместе с дубом стало исчезать.
- Постой, Красавка, - громко мяукнул Кот, ты, что молодёжь не знаешь! Ей всегда воспитания и хороших манер не хватает! Это же не мы, ветераны волшебного движенья-то! Я-то и в правду к тебе по серьёзному делу заехал.
- А я вот, достаточно воспитана и молода, - вновь обретая видимость, капризно надув и без того полные токсинов губы, обижено курлыкнула кикимора.
- Я, вам не старый облезлый кот, что без конца шатается по свету. Я юная, красивая принцесса дрыгвы, украшение всего болота, так сказать.
- Не буду спорить дорогая, я даже не буду спрашивать, почему ты замуж до сей поры не вышла, - пошёл Баюн на мировую.
- Мы тебе, как разборчивой девушке, подарочки да гостинцы привезли.
- Ах, ты, буслай полосатый, ещё и по больному бить будешь. Где тут на болоте молодцев румяных сыскать-то! Впрочем, уж не жениха ли ты мне привёз? Да больно трачен он молью, зубов, поди, половины не хватает.
- Да нет, кума, это рында мой, парубок на побегушках, так сказать. Я тебе дары не только волшебные, а во всех отношениях полезные, для девушки на выданье, привёз.
- Вот, смотри сюда, - Кот с головой залез в кожаный мешок собранный давеча им в дорогу кудесником Глуздом.
Кикимора заёрзала на своей коряге, возбуждённо трепеща от любопытства.
- Глянь, зеркальце в перламутровой рамочке, с ручкой, вот. А это тебе, гребешок черепаховый…
- А в твоём наборе для туземцев, бусы есть? - ехидно поинтересовалась Красавка.
- А, бусики, а как же, - Баюн просиял, потряс длинной жемчужной ниткой.
- Вот, гляди; - перла розовая, с морей аравийских.
- Ты совсем, подхалим - потатуй полосатый страх потерял, за кого ты меня принимаешь!
- Ты, что, думаешь, тут совсем, дремучий народец проживает.
- Ты ещё огненной воды предложи!
- Нет, у меня только духи да благовония, фряжские, - Кот растеряно потряс кувшинчиком муранского стекла.
- Ну-ка, ну-ка, дай сюда, бродяга хвостатый, - заинтересовалась кикимора.
Красавка схватила мурано, со скрипом открутила притёртую пробку, и блаженно замерла. Её глаза медленно прикрылись пушистыми нефритовыми ресницами, и кикимора впала в блаженное оцепенение. Тем временем хор лягушек, под дубом, проникновенно стал выводить: - «Аллилуйя». 
Растерявшийся было Кот Баюн, обрёл былую уверенность, симпатические чары, скрытые в духах начали своё действо. Баюн самодовольно разгладил усы лапой и стал дожидаться, когда Принцесса Дрыгвы придёт в себя. К хору лягушек присоединились две жабы солистки, и над болотом зарокотали мотивы блюза: - «Плыть по Эри тяжело...».
Наконец Красавка оторвалась от наслаждения благовониями, глуповато похлопала длинными ресницами, но Кот не дал ей сказать, ни слова.
- А это, милочка, зеркальце-коммуникатор, волшебное, так сказать. Подышишь на него, спросишь что, мигом ответит да подскажет.
- А эти бусы из розовой перлы, что так пойдут к оттенку твоей кожи, будут денно и нощно следить за твоей красотой и пищеварением.
- Да и гребешок черепаховый, лучше мыльного корня будет ухаживать за твоими дивными локонами.
Кот не успел договорить, расхваливая, как коробейник, свой товар, как Красавка выхватила у него из лап всё вышеперечисленное. Нацепила на себя бусы и обильно сбрызнулась духами из кувшинчика. Потом удобно уселась на ветвь морёного дуба,  стала неспешно расчёсывать свою рыжую копну волос, любуясь на себя в зеркальце.
- Ладно, уж, - подышав в стекло, сказала кикимора, - говори, зачем пришёл и что надобно.
Баюн принял грустно-жалобный вид просителя:
- Нам бы Универсальный Ключ Перехода, а то придётся блукать по Болотному Царству «до маковых заговин». А мне, «со товарищи», надо к Молочной реке до конца седмицы успеть.
- Красавка неспешно провела гребнем по своим растрёпанным локонам, придирчиво оглядела себя в зеркало:
- А, что, правда, красива-то…
- Правда, правда, - подтвердил Кот, Рябинка же уткнулась в кожаную куртку Карпуса и тихонько хрюкнула.
- Ну, раз угодил девушке, - кикимора вытянула пышные губы трубочкой, ещё раз бросила взгляд в зеркальце и свистнула.
Тёмная вода под комлем лежащего дуба забурлила. Высунулась рыбья голова, большой усатый сом держал во рту кривую блестящую веточку.
- Нате, от себя отрываю, нужнейшая вещь, скажу тебе. - Хозяйка Дрыгвы глубоко вздохнула, - как перестанет быть надобен, бросьте его снова в воду.
На сём стали прощаться, Кот Баюн откланялся, отказавшись от прощального банкета, сославшись на спешку и занятость. В качестве даров, на дорожку, кикимора снабдила путешественников туесом щучьей икры, кулём раковых шеек и мешком сушёной рыбы.
Как только длинноногая фигура лося и шумные медвежата скрылись из глаз за марью ольховой поросли, из-под чёрной коряги снова высунулась голова сома. Хрипло с сипом пробулькала:
- Ты почто ключ, хозяйка, отдала, - тяжко вздохнула рыбина, - просили же…
- Молчи, морда усатая! Я тут решаю, что мне делать, на своём-то болоте, - Красавка шумно понюхала запах благовоний у себя подмышкой.
- Мне лучше знать, бревно ты этакое, совсем у тебя мозги тиной заросли.
- Я, к твоему сведению, ключ прошлогодний отдала, ломаный на все сто. Куда теперь Баюна занесёт, я даже представить себе не могу. А всё девка эта дерзкая, виновата. Наглая духобаба, думала, я не слышу её смешки подлые…
…
Герой снова гордо шествовал по дрыгве, высоко поднимая свои сутулые ноги. Вновь громко хрумкал кувшинкой, кубышкой, калужницей и жабником. Медвежата бежали рядышком, по бережку, подъедая грибы и остатки осеннего ягодника, призывая Рябинку снова пострелять птичек. Молодая дриада не обращала внимания на близнецов и в свою очередь  выпытывала у Кота:
- Баюн, а почто ты дела со всякой нечестью водишь, особливо с такой противной страхолюдиной, как эта Красавка? Гостинцы ей волшебные, да, поди, дорогущие подарил.
- Э-э, - Карпус совершил попытку влезть в разговор, но был грубо прерван ударом крепкого кулачка в область почек.
Кот задумчиво почесал ухо, помолчал, о чём-то переговариваясь с лосем, и задумчиво ответил:
- Я ведь тоже нечисть, да ещё и с хвостом, как видишь. Почему бы мне с кикиморой не дружить. У нас здесь только Карп, чистый человек. Судя по твоим изящным ушкам, и ты не без греха.
Кот Баюн решительно постучал сохатого по кончику разлапистого рога, направляя его к берегу, прочь от дрыгвы и продолжил:
- Красота, Рябинка, понятие относительное и, как правило, недолговечное.
- Женская красота, в частности, это как весна в природе, вот только была, и уже нет её.
- Это все красивые женщины - красивы одинаково, а страшные, - страшны каждая по-своему.
- А гостинцы, так они на батарейках Глузда. Жить им не больше седмицы. Духи вот мои, редкость скажу тебе редкая, но чего для красивой-то женщины, - Кот чихнул, - не жалко.
Меж тем Герой вышел на сухую полянку полную мухоморов и подосиновиков, удовлетворённо вздохнул и приступил к неторопливой трапезе. Кот прервал свои эстетические сентенции, взял ключ – загогулину и приступил к загадочным пассам. Универсальный Ключ Перехода был больше похож на кривую веточку, блестящую, будто смазанную маслом. Внезапно на остром кончике «ключа» загорелась маленькая синяя искорка. Воздух вокруг заметно похолодел, а лось с удивлением перестал трапезничать. Медвежата подбежали ближе и с опаской забились к Герою под брюхо. Стало ещё холоднее, а веточка в лапах Кота засветилась, пульсируя всеми оттенками синего, голубого и лилового. Пошёл мелкий снег, а неровный прямоугольник между двумя старыми осинами очертило пунктиром огоньков словно светлячками. Полотнище портала пошло мелкой рябью, затрещало и исчезло. Между двух осин засветилась каменистая поляна украшенная молодыми сосенками.
- Ну, что встал, - сипло мяукнул Баюн, - пошли, Terr-у Incognit-у исследовать.
Лось мягко переступил незримую черту между старыми осинами. За ним тесно прижимаясь, робко проскочили медвежата. Кот Баюн, развернулся, крест-накрест взмахнул «ключом» и переход, за спиной путешественников, заискрив, исчез.
- Ну, это, на всякий случай. От греха, так сказать, - прокомментировал сам себя Кот.
В этом мире стояло бабье лето. Было тепло и сухо. Стоял густой запах смолы, сосновой хвои и маслят. Рябинка, не спускаясь с Героя, выпотрошила и развесила на высокой ветви одинокого клёна набитую давеча дичь. Цыкнула на обиженных медведей, объяснив – «птица должна созреть, её сейчас даже не ощиплешь толком, а с вас и потрохов хватит». Пока Кот Баюн, почему-то хмуро, изучал Универсальный Ключ Перехода, Карп развёл костёр. Ужинали дарами кикиморы Красавки, щучьей икрой и раковыми шейками. «Всё хорошо, - думал про себя Карпус, - хлебушка бы ещё свежего побольше». Ко сну отошли в том же порядке; Кот верхом на лосе, Рябинка в обнимку с медведями, а Карп у догорающего костерка.
…
Тихое туманное утро было разбужено шумом криков и ругани. Подвешенная, зреть, на высоком суку клёна птица исчезла.