Вид из окна

Вид из окна

 

Посвящается памяти гениального русского поэта и прозаика Федора Сологуба

От автора

Подбором именно этих рассказов для своей новой книги «Вид из окна» я хотела привлечь Ваше внимание, дорогой читатель, к очень болезненной и важной проблеме. Многие педагоги, психологи считают, что физическое наказание детей ведет к деградации их как личностей. Один российский педагог-новатор высказал, по-моему, интересную и правильную мысль, что воспитание свободного человека сложнейший и долгий трудоемкий процесс, а наказание простой и короткий путь, но порождает раба. А раб не способен нести идею свободы и равенства. Он либо унижен, либо унижает. Давайте научимся открыто говорить о язвах нашего общества, и может, тогда оно станет здоровее, и нам не придется бояться за будущее наших детей и внуков.

В моей книге, к большому сожалению, нет ни одной выдуманной истории. Все истории, без исключения, рассказаны непосредственными участниками событий. Изменены только имена, и то частично.

Без рук

17-летний юноша лежал спиной к матери, упорно делая вид, что спит. Наталья подняла одежду сына, как обычно, неопрятно скинутую на пол, и, встряхнув брюки, увидела выпавшую бумагу. Макс не успел схватить купюру, мать первая подняла деньги и молча воззрилась на сына. Парень тоже молчал. Не дождавшись ответа на свой немой вопрос, Наталья унесла деньги и бросила на середину накрытого к завтраку стола. Юноша оделся и пошел умываться, через несколько секунд в ванной появился вернувшийся с утренней пробежки отец. Макс поспешил выйти. Когда наконец сели за стол и начали было завтракать, отец увидел деньги
– Наташа, откуда на столе эта грязь? – складывая и кладя 50-долларовую купюру себе в карман, раздраженно спросил муж
– У сына своего спроси. Из его кармана выпала, – пристально рассматривая заметавшегося сына, ответила женщина
Никак не получалось делать вид, что разговор не имеет к нему отношения, и Макс признался, что у него было 100 долларов, подаренных дядей Сережей перед отъездом.
– Где остальные? На что потратил? – грозно повышая голос спросил отец
– Я не могу сказать, – не желая да и стесняясь признаться, что первый раз был с женщиной, промямлил парень.
– Когда сможешь ответить, тогда и отдам остальные – сухо и безаппеляционно буркнул Владимир.
Женщина ела с удовольствием, и с не меньшим удовольствием наблюдала сцену, разыгрывающуюся на ее глазах. Всегда, даже когда ее сын был малышом, Ната мечтала что муж будет наставлять сына и в случае необходимости выговаривать ему. Ей нравилась интонация и стиль речи Владимира. Мужественный и твердый человек всегда вызывал в ней благоговейный трепет. Потерявший аппетит юноша хотел встать из-за стола, но отец не позволил.
– Я хочу поговорить с тобой, – вдруг спокойно, но достаточно твердо, беря сына за руку, сказал отец. Паренек напрягся. Слово «поговорить» имело, как правило, негативный смысл в устах отца. Почти всегда «разговор» заканчивался для Макса страхом, болью и стыдом. Ремень был самым веским аргументом в «разговоре» отца.
– Не дергайся! Я хочу объяснить тебе, на какую примерно сумму ты очередной раз «накрыл» семью!
Максим, да и Наталья с удивлением посмотрели на прохаживающегося по комнате Владимира.
– Не прерывайте меня, и я все вам разъясню, и ты, Ната, поймешь меня, почему я так взбесился. Коля выбыл из тренировок на месяц! Это значит, что на чемпионат мира, где я расчитывал на серебро, для него, он не едет. А призовой фонд за второе и третье места по 16000 долларов. Как ты думаешь, сын, кто должен эти деньги Николаю?
Юноша не успел поднять глаза, как отец продолжил.
– И все это в лучшем случае. Если после сотрясения мозга у него обнаружится дискоординация вестибулярки – конец карьере и ему как спортсмену. На тренерскую работу ему рано. Ты, дрянь, человеку жизнь испортил. Прикрываясь дурацким чувством справедливости. Не надо теперь за голову хвататься и прощение просить. Думать надо было раньше. Ты посмел, используя мой авторитет, влезать в жизни людей, а сейчас сидишь, как не знаю что, с поникшей головой. Никому не надо твое расскаяние. Да и не уверен я, что ты понимаешь, как ужасно и глупо поступил. К тому же не имея на это право!
Наташа хотела что-то сказать, но муж остановил ее жестом.
– Вчера ты убежал, как последний трус. Убежав от разговора, думал, от проблем убежишь? Пора, Максим, тебе становиться старше!
Все время, пока отец говорил, парень действительно сидел с поникшей головой, и гул, звон и картины вчерашней драки проносились у него перед глазами.
– Но Коля бил ребенка, – тихо, почти беззвучно пробормотал юноша.
– Он старший брат и мастер спорта. Он имеет на это право! Да, я понимаю, что тебя раздражает его поведение. Жалуется на мать, а сам туда же. Но это не так. Мать его истеричка, а он спокойный и выдержаный человек. Идет простым и коротким путем, добиваясь результатов. К тому же за помощью он обратился ко мне. Ты являлся только посредником. Я авторитет и взрослый человек. Ты же всегда путаешь себя со мной. Не равняйся!!! – стукнув по столу кулаком, прямо перед лицом сына, закончил, почти крича, свой спитч отец.
Макс вздрогнул всем телом и инстинктивно прикрыл голову руками. Слова и движения отца пугали и унижали его. Мать молчала, казалось, она почти не дышит. Ее сердце готово было лопнуть от страданий, которые она наблюдала. Муж говорил верно, но очень уж прямолинейно и жестко. Наталья видела, какие муки доставляют эти слова ее мальчику, но понимала, что отец прав. Приласкав сына, она уничижит и обесценит педагогическую силу слов мужа. Ей приходилось сдерживать себя, хотя сердце рвалось на части. Хотелось обнять сына, защитить от жестокой правды, прикрыть своим телом от отцовского гнева. Хотелось также обнять и успокоить, отвлечь от горьких мыслей и проблем любимого мужа. Сердце не выдержало, и мать вышла в коридор за лекарством. Слезы сами по себе фонтаном хлынули из глаз, и она, чтоб не показать их своим мужчинам, вбежала в ванную.
«Маме все равно, что отец меня растоптал. Она пошла макияж поправить» – подумал юноша, глядя в спину молодой женщине. «Они меня презирают. Я униженная тварь. Не имею право защитить ребенка да и свою честь»
– Папа, Коля унизил меня, и я психанул. Не собирался я его бить.
– Вот это уже ближе к правде. Я так и знал. Ты же эгоист каких мало. И чем он тебя унизил?
– Он смеялся надо мной
– Ты выглядишь смешно, когда пытаешься из себя Владимира Петровича строить. Знай свое место, и никто тебя не будет унижать! – резко и зло говорил отец.
Макс опустил голову на руки, и головная боль охватила его существо полностью. Он не мог говорить, думать. Так и сидел побитый, униженный и раздавленный. Плечо болело после вчерашнего отцовского удара, и только нервно подергивающаяся бровь выдавала, что юноша жив, и не является каменным извоянием. Владимир вышел из квартиры громко хлопнув дверью. Мать плакала, открыв в раковине кран. В комнате же тихо погибал молодой мужчина.
Сегодня обошлось без рук!

 

Допрыгались

Мне 33 года, разошлась с мужем через три месяца после рождения сына. Растила Сашку одна. Мы с ним очень дружны, и всегда советуемся друг с другом о важных моментах. Он был рад, когда я сообщила, что собираюсь замуж. Но мои планы рухнули.
По настоянию своего жениха я перевела единственного сына в школу с углубленым изучением восточных языков. Так как в нашем городе стали появляться беженцы из Ирака, мы посчитали, что выгодно знать арабский. Несколько месяцев назад в доме напротив поселилось многочисленное семейство арабов. Один молодой мужчина, три женщины, возраст которых установить не представлялось возможным из-за глухой черной паранджи, и двое детей: мальчик и девочка. Детки, как только въехали в квартиру, появились у нас во дворе и, естественно, мой сын пошел поговорить с ними. Они оказались близнецами и очень симпатичными ребятами. Я радовалась, что у моего мальчика появились друзья- носители языка, который он изучает.
Кыян и Наджия стали бывать у нас. Они пошли учиться в ту же школу, что и мой Александр, и даже в тот же класс. Сашу никогда не приглашали к себе, но он не обижался, объяснил мне это тем, что у них траур по погибшим дедушке, бабушке и двум дядьям. Две женщины, кроме матери, были их теткам – вдовами братьев отца.
Саша два года занимался прыжками на батуте, но серьезно спортом заниматься у него не получилось, и поэтому он просто развлекался. Его тренером "на час" становился очень уважаемый, именитый гимнаст Алексей Родионович. Саша долго уговаривал новых друзей пойти с ним попрыгать. Кыян наотрез отказался, сославшись на Коран. Мусульманин не должен отрываться от земли, исключительно в случае жизненной необходимости, например, перелет на самолете. Наджие идея попрыгать пришлась по душе, но она не смела перечить брату. Хотя объяснила, что Кыян преувеличивает, а на самом деле боится высоты и отцовского гнева. Тот против подобных выкрутас. Два месяца назад Наджия пришла к нам в шелковой косыночке и не сняла ее дома. Когда я поинтересовалась, почему она не сняла головной убор, сын обстоятельно разъяснил мне, что теперь она девушка, и обязана ходить в хиджабе и в одежде с длинными рукавами. Кыян иногда прибегал к нам один. Наджия же никогда без брата никуда не ходила. Довольно часто мы слышали крики и ругань из окон Даян-паши, но я не понимала, о чем они говорят, а сын мне не переводил.
Саша иногда рассказывал неприятные истории про одношкольников. Пропадали ученицы старших классов, и когда расспрашивали их родителей, те говорили, что выдали девушек замуж. Соотечественники девушек в эти отговорки не верили и настаивали на версии убийства за непослушание. В один из вечеров мне пришла странная СМС : "мама я женился жди". Я решила, что молодожен, на радостях, ошибся номером, и спокойно продолжила смотреть телевизор. Примерно через час должен был вернуться Саша из спортшколы, куда пошел после уроков попрыгать на батуте.
И он вернулся, только в очень странном сопровождении тренера и постриженной под мальчишку, без хиджаба, Наджии.
Алексей Родионович прямо с порога начал извиняться и умолял не сердиться на сына, не волноваться и выслушать его. Я решила, что Санька порвал батут, и мне придется возмещать ущерб, но оказалось еще хуже.
Мой сын, 14-летний подросток, "женат" на Наджие, и она приняла христианство, а Алексей Родионович ее крестный отец.
После отъезда скорой мне, наконец, рассказали, что произошло. Наджия не устояла перед соблазном попрыгать на батуте и сбежала с Сашей в спортзал. Узнав об этом, разъяреный Даян-паша с женой приехали в спортзал. Мать с воплями за волосы волокла Наджию вон из зала, требовала ответа, кто прикасался к ее дочери. Наджия плакала и просила не выпускать её из помещения, так как её убьют. Саша бросился к подруге и не дал увезти её, утверждая что отец действительно убьёт её. Окружающие наконец вышли из оцепенения и вызвали патруль. Саша знал арабские традиции, и в присутствии нескольких свидетелей трижды произнес «Я женюсь на ней» и формально стал мужем Наджии, спася таким образом ее от жестокой кары. Мало того что она "вышла замуж", Наджия решила окончательно разорвать связь со своим семейством и, сорвав с головы хиджаб, швырнула его отцу в лицо с выкриком «будь проклят ты и твой Аллах». Мать с ужасом следила за происходящим, а потом прокляла дочь и предупредила самым что ни на есть серьезным образом о том, что в случае ее появления на пороге отцовского дома она будет убита.
Решили покрестить Наджию, и Алексей Родионович вызвался стать ее крестным отцом, и до приезда в наш дом действительно покрестили Наджию назвали Надеждой. Мы с моим женихом убедили девочку, что замуж она не вышла, и по нашим законам сказанные три раза слова "я женюсь" ничего не значат, и жениться Саша может только после 18 -летия. Теперь понадобилась скорая Наджие – Наде.
Девочка рыдала несколько суток, пока мы пытались разглядеть в окне ее мать и Кыяна. Дети утверждали, что ее брата отец мог забить насмерть, а мать просто зарезать. Я предложила обратиться в полицию, но дети не позволили. Неделю, до начала оформления документов для опекунства над иностранкой, я не выпускала их из дома. Боялась не только за нее, но и за собственного ребенка. Через неделю отправила в школу на такси. Администрация школы пошла мне навстречу и не стала требовать платы за обучение Наджии.
Кыяна в школе не оказалось, и опять моя «невестка» провела ночь в слезах, оплакивая мать и брата-близнеца. Дети рассказали, что и за малые провинности и шалости Кыян бывал жестоко наказан отцом , а сейчас, за то, что не удержал сестру от грехопадения, и подавно. Саша переводил мне рассказы девочки о нагайках и тонких металический цепочках, которыми Даян-паша бил свою семью. Оказывается, два раз доставалось и Наджие. Невестки и жена тоже бывали биты главой семьи, но львиная доля боли доставалась бедному мальчику. Страшные крики, разносившиеся из их окон, в основном принадлежали наказываемому сыну.
Админстрация школы пыталась связаться с семьей Даян-паши, но трубку никто не брал. Мы стали привыкать к мысли, что малыша Кыяна нет в живых, и тут он появился в школе. Радости Нади не было предела. Она хотела обнять брата, но тот в ужасе отшатнулся. Кыян, через младших школьников, передал сестре записку.
                "Мама жива, если тебе интересно.
Но навеки не имеет права выходить из дома.
И ни одна девушка никогда не захочет стать моей женой.
У меня отбита почка.
Ты осквернила наш род.
Ты, дура предала меня.
Будь ты проклята!
Твой бывший брат, Кыян"
 
Я люблю тебя!
 
 
Работа над ошибками
 
Отец женился неожиданно. Я догадывался об их связи, но предположить, что моя классная руководитель захочет стать моей мачехой, не мог даже в страшном сне.
Вечер начинался обыденно. Отец принес ветчину, и мы ужинали, когда в дверь позвонили. Он почему-то вздрогнул, заволновался и послал меня открыть. На пороге стояла Зинаида Васильевна. Я застыл на месте. В голове пронеслись все проделки и оценки за последнее время. Она, не дожидаясь приглашения, переступила порог, поцеловала меня в щеку и подала свою синюю сумочку. Приняв от гостьи мерзкий аксессуар, я совершенно обалдевший смотрел ей в след. Прошла на кухню. Я поплелся следом, лихорадочно обрабатывая все «грехи», и ждал потока упреков и последующего разговора с отцом. Но произошло совсем другое. Мой папочка посадил Зинаиду Васильевну рядом с собой и, не дав мне присесть, представил ее в новом качестве
– Стас, это твоя новая мама! Мы сегодня расписались. Прошу любить и жаловать!
Я не знал, как реагировать. Понятное дело, что радости от перспективы быть сыночком училки испытывать я не мог. Стоял как чурбан и хлопал глазами. Вдруг заговорила она
– Ты, Славик! – она всегда называла меня Славиком, хотя много раз была одернута мною. Говорил ей что зовут меня Станиславом, – не должен реагировать негативно на наше решение. Папа будет заботиться о тебе, как и раньше, только теперь у тебя будут блаты в школе – она говорила своим противным тоненьким голосом, считая, что искрометно пошутила, стала смеяться, и папаша мой туда же. Мне захотелось ударить его или убежать подальше от этих улыбающихся рож. Но я прекрасно понимал, что ни одно действие не изменит положения вещей. Молча сел на стул и продолжил пить чай. Перед глазами проплывали виденные когда-то фотографии мамы. Она погибла, когда мне было три месяца. Ее сбила маршрутка. Хотя я и не знал своей матери и понимал, что отец молодой мужчина, мне было противно сознавать, что именно она – эта противная Зинка – будет с ним. Они познакомились благодаря моему плохому поведению. С первого класса папа старался игнорировать школу, и моим образованием и поведением занималась бабушка – папина мама. Но прошлым летом она скончалась, и мы остались одни. Вернее, один, как выясняется, остался я, а папа совсем не одинок. В этом году – восьмой класс – я по своему обыкновению начал с баловства и подтрунивания над педагогами. Сидел я всегда за первой партой. Самое удобное для шалостей место. Весь класс на тебя смотрит, и ты как на сцене. Но в этом году Зинаида Васильевна заявила, что терпение ее кончилось, и она немедлено вызывает отца в школу. Кроме него, пойти было некому, и он, отпросившись на работе, предстал пред ясные очи строгой учительницы. Как я мог предположить, что очередной сорваный урок так круто изменит мою жизнь. Мы оба выслушали Зинкину нотацию о воспитании и послушании. Посреди лекции она решила поговорить «без детей». И я с радостью побежал играть в футбол, а папа остался для продолжения разговора. Он вышел, наверно, часа через полтора хмурый, злой, и, вклинившись на поле, вырвал меня из ворот, крепко сжимая руку, вытянул со школьного двора, и не произнося ни слова зашвырнул в ожидавшее такси. Ехали тоже молча. В тот вечер отец орал на меня, как никогда прежде, упрекнул в эгоизме и лишил ужина. Я обалдел и даже не стал отвечать или извиняться. Обычно процедура моего «наказания» была такова: отец выговаривал за проступок, потом соглашался, что все учителя сволочи, и мы мирно смотрели фильм или ели мороженое. А тут такое! Весь вечер просидел в интернете, искал ответ, как справляться с неожидано сбрендившим родителем. Дальше больше. Он стал регулярно наведываться в школу, интересоваться оценками. Каждый его приход венчался криком и лишением меня ужина или сладкого, а то и компьютера. Он просто уносил лэптоп на работу. Я понимал, что это Зинка на него так влияет, подучает так со мной поступать, но откровенно поговорить с отцом не решался, а тем более, с ней. Ее я стеснялся. Месяца через три ребята стали шушукаться, а потом Коля Мальцев прямо сказал мне, что видел моего папу с Зинкой в кино. Я замечал, что отец довольно часто произносит ее любимые фразочки и выражения типа: «ну ну поглядим» или «деточка моя». Меня это бесило, но я молчал. Не мог же я делать отцу замечания. В классе, да и во всей школе стали замечать, как похорошела Зинаида Васильевна. Стала одеваться более молодежно. Ей всего 27 лет, но одевалась она как бабулька. В декабре она явилась на контрольную в обтягивающих джинсах, и девчонки-одноклассницы попросили узнать, у папочки, сколько стояли моднячие штанишки. Мой авторитет в классе, который я нарабатывал годами, неуклонно падал. Буквально таял на глазах. Запретить отношения двух взрослых людей я был не в состоянии, а просить отца оставить женщину, которая ему явно нравилась, ради моего спокойствия, было подло. Я думал, что отец понимает мое снисходительное и благородное отношение и никогда не переступит черты, но вышло иначе. Зинаида Васильевна Шишкина – педагог русского языка и литературы средней школы № 1153 – моя «мама»!!!
– Думаю ты мог бы сказать нам что-нибудь, деточка моя! – обратилась ко мне Зина.
– Да оторвись ты от своего чая! – раздражился отец . Я поднял на них глаза. Оба светились от счастья.
– Будьте счастливы! Совет да любовь! – постным голосом буркнул я и вышел к себе. Лег надев наушники. Хотелось уснуть, а проснувшись обнаружить, что Зина растаяла как туман.
Утром стало ясно – сказок не бывает! Завтрак готовила она, что-то напевая себе под нос, а счастливый молодожен пригласил меня к столу, и после мы с «мамочкой» поехали в школу. Я пытался делать вид, что мы мало знакомы, но прямо у школы Зина крепко взяла меня под руку. Вырываться было глупо и вышло бы по-детски. Так и вошли в здание. Все видели мой позор! Хотелось одного – сдохнуть! На первой же перемене всем в школе стало известно о Зинкином замужестве. Мои одноклассники отреагировали по-разному, некоторые искренне сочувствовали, а некоторые ехидно улыбались. Урок русского начался с поздравления педагога. Зинаида Васильевна поблагодарила детей и продолжила урок. Теперь она считала возможным обращаться ко мне по поводу и без. Раз пять сделала замечание, поправила тетрадь, лежащую криво, и потрепала меня по волосам. Ужас! Стерва! Она сделала это специально. Я был неформальным лидером класса, хулиганом , а она за 45 минут превратила меня в «маменькиного сынка». После уроков помчался к отцу на работу в надежде поговорить с ним с глазу на глаз, но он, оказывается, взял отгул. Вернувшись домой, обнаружил супругов целующихся на диване перед теликом.
– Извините!- буркнул я и пошел к себе. Вряд ли меня заметили. Слышал, как они ушли. Весь вечер провел один, сделал уроки и собирался ложиться, когда явились «молодые». Как вошли, отец вызвал меня в зал, с первых же слов я понял, что они были в гостях у ее подруги – нашей математички. Та нажаловалась на меня за срыв самостоятельной. Отец, по своему обыкновению, заорал, а Зина попросила разрешения поучить «уму-разуму» меня самой. Отец вышел предоставивь новой мамочке право воспитания дитяти. Я стоял и нагло улыбался, как делал всегда в школе, когда она пыталась урезонить хулигана. Однако Зинка поступила совсем не как в школе. Она улыбнулась мне в ответ. Сняла плетеный ремешок и с размаху ударила меня по заду. От неожиданности я отпрянул и заорал:
– С ума сошла?!
Зинаида Васильевна подошла ко мне вплотную, схватила за волосы и пригнула к своим коленям. Вырваться оказалось практически невозможно. Хлестала меня ремнем и приговаривала, что если я не пойму с первого раза ее урок, то будут следующие.
– Папа-а-а! – надрывался я – Она меня бьет! Помоги!
Отец не отозвался, как выяснилось позже, он вообще ушел из дома. Зинка порола меня пока я не попросил прощения и не пообещал быть паинькой. Отпустив, она совершенно спокойным голосом, пообещала в случае не исполнения мною обещания пороть меня уже «по взрослому».
– Это как? – страшась услышать подробности, все же спросил я, утирая сопли и непроизвольно выступившие подлые слезы.
– А это, детка моя, голого и розгами. Понятно?
– Отец не позволит. Он меня никогда не бил.
– Позволит. Он согласен с тем, что ты дурно воспитан и избалован. Но еще не поздно все исправить. Я займусь тобой, и все будет хорошо – улыбаясь говорила эта гадюка.
Я вышел к себе, специально сильно хлопнув дверью, и тут же следом вошла Зина и сообщила что «так себя вести неприлично. И дома тоже не позволяется». Отец вернулся поздно, и без стука вошел ко мне.
– Спишь?
– Сплю
– Я хотел тебе сказать, чтоб ты не думал...
Сердце заколотилось от радости. Он с нею не согласен. Он ее за это выгонит! Ура! Ура!
…что я с Зиночкой не согласен. Она права, таких, как ты, оторв надо драть. В случае неповиновения или двойки буду пороть сам. Так что думай, сынок. Спокойной ночи.
Я – 14-летний юноша, имеющий два привода в полицию, прорыдал всю ночь, а на утро мы с «воспитательницей» пошли в школу. Ежедневно она «нагибала» меня публично, но дерзить я уже не смел. Следующий раз меня действительно порол отец. Ремнем по голому заду. За банальную двойку по биологии, а «мамочка» стояла рядом и отсчитывала удары назначеные ею. Всего 40. Сидеть нормально не мог несколько часов, но двойку исправил. Пороть стали частенько. В учебе подтянулся, дерзить учителям прекратил. Дома разговаривал тихо и гулять ходил только с разрешения родителей. Сейчас мне 19 лет, я студент филфака МГУ. С тех пор, как появилась мама – Зина, жизнь моя стала систематичней, насыщенной и даже более интересней, что ли.
У меня есть брат Вася 4-х лет от роду. Назван он в честь дедушки, прекрасного человека и моего лучшего друга Василия Зиновьевича Шишкина.
 
 
Апельсиновое суфле

Мои родители никогда не ругались, не ссорились. Отец старше матери на 23 года. Воспитанием единственного сына занимался только отец. Водил меня в садик и в школу, делал со мной уроки. Проверял дневник и наказывал тоже только он. Наказывал крайне редко, и до наступления самого наказания предупреждал раз 5-6. Мама жила совершенно отдельной от нас жизнью. Всегда, вернее сказать, почти всегда, была спокойна до флегматичности. Готовила и убирала молча. Редко говорила со мной и ласкала украдкой перед сном, будто боясь, что кто-то увидит и не позволит ей этого. Чаще всего можно было увидеть ее у окна. Подолгу стояла она прислонившись лбом ко стеклу. Я думал, она плачет, но слез не видел ни разу.
Отец раза два в месяц "закипал ". Он начинал ей предъявлять свои претензии, и тогда она оскорбляла его, называла «подонком». Потом они шли к папе в кабинет, запирались, и из комнаты доносились стоны. Пока я был маленьким, не понимал ничего, подрос и стал фантазировать на предмет этих походов в кабинет. Мама всегда выходила первой, раскрасневшаяся, долго стояла у окна. Опять недели на две-три все замирало. Папа занимался мной, а она своими грезами.
Через три дня после моего 13-ого дня рождения отец вернулся с работы и прямо с порога сообщил, что к нам едет его племяник Михаил. Мама сначала побледнела, так что я подумал, что она сейчас умрет, а потом бросилась на отца с кулаками.
– Подонок! Лжец! Грязный урод! Ты обещал! Ты, ты! – не своим голосом орала она. Отец сначала растерялся, а потом, схватив ее за руку, втащил в кабинет, и первый раз в жизни я увидел, что они там делают и откуда такие стоны. Отец облокотил маму на стол, содрал с нее трусы и ремнем порол, как ребенка. Мама извивалась и стонала. Я стоял на пороге не в силах шевельнуться. Я представлял, в своих эротических фантазиях, любовные сцены, а тут такое. Выпоров супругу, отец отшвырнул ее на диван и пару раз ударил по лицу. Она зарыдала
-Я запрещаю тебе себя так вести! Достаточно кривляний! Не слишком ли ты преувеличиваешь... – тут отец заметил меня – Пошел вон!
– Объясните , что происходит, – почти плача попросил я.
– Пошел вон! После объясню!
– Нет уж! Мишке я буду объяснять – опять повысила голос мама, и опять получила пощечину,
– Умолкни! Дура!
– Нет! – вскочила она на ноги и тут же опять была опрокинута на стол, и отец опять порол ее. После второго раза он взашей вытолкнул маму в залу.
– Вон пошла с глаз моих, дрянь! Слово ребенку скажешь – запорю!!!
Мама с трудом удержавшись на ногах подошла к окну и приняла свою обычную позу.
Я подошел сзади и хотел обнять ее.
– Не трогай меня. Отойди!-прикрикнула она на меня.
– Мам, он не первый раз тебя бьет?
Она не ответила, и вообще, в тот и два последующих дня, ее голоса не было слышно. Беззвучно готовила, убирала, и так же молча обедали, и отец шел делать со мной уроки. Через день я решился спросить
– Папа, почему ты побил маму? Почему она не хочет, чтобы Миша приехал?
– Я побил ее за то, что не хочет. Говорить об этом не желаю, и прекрати расспросы.
Ответ был дан таким тоном, что я понял -лучше помалкивать.
Михаил приехал на пятый день после инцидента. Я знал его только по фотографии у папы на столе. Высокий молодой человек вошел, бодро поздоровался со всеми. Расцеловал меня и отца, а маме легко пожал руку. Она побледнела и вышла на кухню. Вернулась через полчаса с подносом. Пригласила пить чай.
Михаил приехал в столицу по делам всего на три дня. Он много рассказывал про свою работу, о бабушке – папиной маме. К ней в гости отец всегда летал один, даже меня не брал. Михаил привез мне новенький скейтборд, отцу футляр для очков, а маме коробку суфле.
– Лиля, как ты любишь, апельсиновое.
Я удивился, откуда он знает, что она любит. Они же практически незнакомы. Мама действительно любит апельсиновое суфле. Вспомнился случай, произошедший года три назад. Отец принес сладости под Новый год, и среди них было апельсиновое суфле. Мама молча выкинула его в мусор, а подаренную Михаилом коробочку даже не поставила на стол. Унесла к себе на тумбочку в спальне.
Мирно пообедали, и Миша прилег отдохнуть с дороги. Он лежал в зале и смотрел телевизор, а мама стояла у окна, как всегда. Так прошло более часа. Отец сидел у себя и решал кроссворды, он всегда поступал так, когда нервничал. Я не знал, куда себя деть и ушел во двор с подарком. Вернулся только к ужину. Опять мирно беседуя поели, и кузен позвал меня на диван поболтать. Родители разошлись по своим комнатам. После того дня они почти не разговаривали. Миша расспросил об учебе и о жизни, а потом вдруг заговорил о маме.
– Мишка, расскажи, чем Лиля занимается, как ей живется?
– Почему вы сами не спросите?
– Стесняюсь. Я очень виноват перед нею.
– Когда успели провиниться? Вы же почти не знакомы.
Он криво улыбнулся.
– Значит ты ничего не знаешь? Прости.
– Чего не знаю?
– Мы с Лилькой с детсада вместе росли. Одноклассники, и вообще.
– Что вообще? – мне стало любопытно
– Ничего. Вообще значит вообще.
– Расскажите! А то они молчат, а скандал был до вашего приезда.
– Скандал? Ладно, расскажу, но только когда одни будем.
Утром Михаил ушел по делам раньше отца. Проснулся я от звона бьющейся посуды. Выбежав на кухню, увидел мать в истерике, швыряюшую тарелку за тарелкой на пол и причитающую в голос. За все 13 лет моей жизни я впервые был свидетелем маминой истерики. Бывали ли они без меня или до меня? Не знаю.
Отец вошел следом, отодвинув меня за плечи, подошел к жене и ударил ее наотмашь. Мама ударилась о холодильник и села на табурет. Я умолял папу не бить мать. Отец вышел сам и вывел меня.
-Не обращай внимания. Пройдет у нее. Успокойся. Не буду я ее бить. Прости, сынок, что при тебе на мать руку поднял. Прости, сынок.
Отец говорил искренне переживая. Быстро оделся и ушел на работу. Мама все так же сидела на табурете, когда я, заперев за отцом дверь, вернулся к ней. Я говорил с ней, спрашивал что случилось, пытался растормошить, но она будто окаменела. Я отчаялся услышать ее голос и заплакал от бессилия и страха. Она встала, молча погладила меня по голове, что бывало крайне редко, и ушла в спальню.
Вечером все собрались за столом, все было прилично и мило. Даже весело. Посмеялись над анекдотами, которыми сыпал Михаил.
После ужина двоюродный брат попросил у родителей разрешения прогуляться со мной и мы пошли во двор. Как только мы вошли в лифт я потребовал обещенного рассказа.
– Ты слишком нервничаешь! Что-то новое произошло?
– Нет. Просто любопытно, – пытаясь сдержать напряжение, ответил я
– Ну слушай. Может я не должен говорить тебе этого, но и мне хочется выговориться. Мы с Лилькой с детства любили друг друга. Собирались пожениться, но я провалил экзамен в ВУЗ, и пришлось идти в армию, но для нас это не было проблемой. Я знал, что она дождется меня, и она во мне была уверена. Через два месяца получаю письмо от бабушки, в котором она в красках описала роман моей Лильки с моим же дядей. Бабуля писала, что она буквально вешается на дядю, а он тоже не в силах сопротивляться ее красоте и чарам. Дядя наезжал из Москвы повоспитывать меня, всегда с подарками, осыпал и Лилю подарками. Я думал, он ей подарки делает, как моей девушке, невесте, а оказалось, что он влюблен и давно. Ревность чуть не задушила меня. Хотел бежать, хорошо ребята остановили. Потом повеситься пытался, вены резал, тоже ребята спасли, уговорили письмо написать. Я и написал, что полюбил другую, и что она, моя Лиля, мне втягость. Лиля о бабулином письме ничего не знала. Прорыдала, оказывается, неделю и с горя тоже в петлю полезла. Дядя Дима от ее родителей узнал и посоветовал выпороть дочь, впредь глупостей, чтоб не делала. Дедушка твой, дядя Андрей, не делал этого никогда, вот и попросил старого товарища совет свой же в дело притворить. Дядя Дима большой спец в этом деле, на своей шкуре помню, хотя кому говорю. Небось получше меня знаешь?
Так вот, пришел он Лильку проведать, подарки натащил. Поговорил, а потом на диване разложил и выпорол. Для нее это не только позором, но и шоком таким явилось, что она в неврологическом отделении почти месяц провела. А вышла оттуда уже невестой Диминой. Ее родители решили, что лучше немолодой, но умный, состоятельный муж, чем повесится дочка. К тому же они его хорошо и давно знали. Лиля на его глазах, даже можно сказать руках, выросла. Вот так и стала моя любимая тетей мне.
Он встал, подпрыгнул и подвесился на турник. Отжался пару раз и, глубоко вздохнув , продолжил:
– Когда я вернулся, узнал что письмо то бабуля под Димину диктовку писала, но было уже поздно что-либо менять. Она тебя уже ждала. Да и что я мог ей дать? А тут квартира в центре Москвы, положение, деньги.
Мы просидели молча почти час. Я не мог придти в себя. Мой отец отбил девушку у племяника! Как жить с этим?!
Вернувшись, мы молча выпили чай и разошлись по спальням. Все, кроме меня, спали в ту ночь.
Миша уехал через день, расцеловав дядю и меня и опять легко пожав маме руку.
Много месяцев спустя я вошел в спальню к матери и увидел на тумбочке нераспечатанную коробочку суфле. Только в ту секунду, глядя на нарисованный апельсинчик, я осознал что мы с кузеном тезки!
 
Улей
 
Свою тетю Антонину, которую все звали баба Тоша, я знал плохо. Жила она в городе Луки. Ее дочь Вика была на сутки младше моего папы, и жили мы в Новгороде. У Вики есть дочь, названая в чести бабушки, которую видела три раза в жизни, но она Нина. История моего папы началась до его рождения. Так получилось, что не очень молодые люди бурно отметили замужество дочери, и через три месяца бабушка призналась родственникам, что ждет ребенка. Все, как говорит Тоша, были только рады. Его отец с зятем, мужем Тоши, поехали на рыбалку, оставивь своих жен в роддоме. Мать и дочь должны были рожать на днях. С рыбалки мужья не вернулись, погибли в аварии. Бабушка, узнав о гибели мужа и зятя, потеряла сознание, и ей было срочно сделано кесарево сечение. Из наркоза она не вышла. Папа родился сиротой. Осиротела и овдовела и молоденькая роженица Тоша. Родители мужа отвернулись от нее, помогал только завод, на котором работали все члены семьи. Брата Тоша выкормила грудью, как сына, и ростила вместе с дочерью. Наравне с Викой Витя посещал музыкальную школу и поступили они в один ВУЗ. Только он на геодезиста, а Вика географ. Женились тоже в один год, когда им исполнилось по 18 лет. Тетя Вика счастливо живет в браке уже 9 лет, а Витина жена – моя мама – бросила ему новорожденного и сбежала с его же другом в Канаду. Остался 19-летний паренек с грудничком на руках, ну и по заведенной в нашей семье традиции пошел к сестре-племянице. Меня, как и его, выкормила грудью сестра, только двоюродная. И зову я Вику тетей, хотя формально мы брат и сестра. А Нинка мне племяница. Вот так все запутано и предельно ясно в нашем «улье». Видимся редко, они живут в другом районе города. Когда происходили все события с побегом моей мамаши и т.д, баба Тоша была на Севере. Поехала подзаработать денег- «детям помочь и самой на ноги встать». Вернулась и купила "своим ребятам" трехкомнатные квартиры. В годик я пошел в ясли, в три в детсад, школу. Мой папа невысокий симпатичный и очень веселый молодой человек. Мы скорее друзья, чем сын с отцом. Я и папой-то зову его крайне редко. Он не курит и не пьет. Ходим с ним в походы. Делаем вместе уроки. Играем в игры. Нам очень хорошо вместе. К бабе Тоше мы ездили дважды, когда мне было три года, и в этом году в январе на ее 45-летие. Каждый раз гостей была уйма, и мы мало общались. Папа рассказывал, какие замечательные пироги печет Тоша, и про ее длинные волосы, которые они с Викой любили расчесывать в детстве. Тетя Вика о матери вообще ничего не рассказывала, говорила о ней вскользь или только с Витей. Когда звонила Тоша, папа всегда просил меня погулять, и после разговора с нею был хмур, невесел и пил пиво один на кухне. Бывало это редко. В то лето семья Вики уехала в Турцию отдыхать, и мы собирались, как только папе дадут отпуск, недели через две-три. Вдруг откуда ни возьмись командировка на четыре дня на Алтай. Отказаться он не мог, а оставить меня не с кем. Витя рассказал мне про командировку вечером перед ужином. Сам есть не стал, все ходил по квартире, нервничал, думал о чем-то. Стукнул кулаком по столу и позвонил Тоше. Первый раз я слышал, как он говорит с нею.
–Ма, прости, что так поздно. Хочу попросить. Нет, ничего не случилось, просто Вика в Турции отдыхает, а у меня командировка. Всего четыре дня. Приедешь? Леньку оставить не с кем. Прошу, мам Тоня – говорил, часто и тяжело дыша. Не знаю, что она ответила, только папа побледнел и тихо ответил.
-Да, я знаю. Да, готов. Подумал.- После разговора допил пиво. Потом обнял меня и все целовал укладывая спать. Остался спать со мной. Он делал так крайне редко, когда я болел или у него были непрятности. Через день приехала баба Тоша. Высокая, статная моложавая женщина, вошла радостно улыбаясь, расцеловала меня и отца. Обняла Витю за плечи, и он нежно приник к ней, как ребенок, вошли на кухню. Я вбежал следом. Пили чай, завареный Тошей. Она рассказывала, о знакомых отца о Понамаревых, которые купили дом и выкрасили рамы в синий цвет. Мне казалось Витя слушал не очень внимательно, но вопросы он задавал в лад, и баба Тоша, хитро улыбнувшись, потрепала его по волосам, как маленького, когда он поинтересовался какой-то Ленкой. Рассказала, что Лена замужем и все у нее в порядке. После чая брат с сестрой остались на кухне, а меня выпроводили вон. Я умирал от любопытства, что они собираются делать вдвоем, и почему мне нельзя остаться. Между кухней и ванной у нас смотровое окно – просто стекло в раме. Я залез в ванной на табурет и стал подсматривать. Тоша убрала со стола, вымыла посуду и открыла шкаф над мойкой, где хранились сыпучие продукты, просмотрела и сделала отцу замечание, что Геркулеса нет в наличии. Витя сидел на табурете посреди кухни и молча следил за Тошей. Открыв холодильник, выудила оттуда просроченное молоко, и вдруг увидела пиво. Рывком поставила бутылки перед папой и дала ему две короткие, но мощные пощечины. Я обомлел
–В доме ребенок! Дрянь! Еще что есть из спиртного? – гремела Тоша. Витя, получив оплеух, даже не шевельнулся и тихо признался, что в гостинной в баре стоят виски и Бейлиз – «но это для гостей». Тоша вышла в комнату и внесла напитки на кухню.
–Еще?! – нависала она над отцом. Он отвечал тихо, опустив голову:
– Больше ничего, честное слово.
Тоша сгребла бутылки и бросила их в мусорное ведро.
– Тоня, ты около 200 баксов выбрасываешь – опять же тихо сказал папа. Зачем он это сделал? Подзатыльник, которым она наградила Витю, мог сбить с ног любого. Пошатнулся и он. Я не понимал, почему он ей позволяет так с собой обращаться.
– Немедленно вынеси эту гадость – приказала баба Тоша. Отец послушно встал и вышел. Я решил поговорить с ним и, быстро разобрав свою пирамиду, выскочил на лестничную клетку к мусоропроводу.
– Вить, почему она с тобой так? – крикнул я.
– Тихо, не кричи, услышит. Ты что, подглядывал? Нехорошо! Я объясню позже. А сейчас иди к себе. Прошу.
Я послушно вошел в свою комнату, а папа пошел в гостинную, и там тоже была проведена тщательная проверка. Слышал несколько раз шлепки и тихий извиняющийся голос отца. Витя пришел ко мне примерно через час. Раскрасневшийся не то от оплеух, не то от смущения.
– Поговорим? – как-то по новому прозвучал любимый голос.
– Витя, не говори мне ничего. Это ваши дела. Да?!
Отец посидел с минуту молча, улыбнулся и поблагодарил меня за понимание.
– Ты, оказывается совсем взрослый у меня, сынок-сказал весело отец и мы стали, как обычно это делали, играть, кататься по дивану с визгом и борясь скатывались на пол. Через 5 минут появилась Тоня, распахнула дверь и крикнула
– Витька! Что здесь происходит?!
Я замер, а отец вскочил на ноги прикрыв меня собой.
– Играем, Тонь. Мы часто так играем. – ответил он бледнея.
Баба Тоша подняла одну бровь и мотнула головой в сторону выхода. Витя вышел в дверь, удерживая максимальное растояние с сестрой. Быстрым шагом вошел в ванную комнату, она следом. Заперлись. Я метнулся на кухню к пресловутому окну. То что я увидел заставило меня вскрикнуть. Валера подал свой ремень сестре, снял брюки и, повернувшись лицом к ванне, приспустил трусы. Оперся ладонями на стену, и сестра-мать порола его, как мальчишку. Била сильно. С протяжным свистом ремень опускался на упругое тело папы. Он сначала молчал, а после двенадцатого удара, как я посчитал, при каждом последующим ударе стал вскрикивать. Вся попа покрылась пунцовыми полосами, а Антонина и не думала останавливаться. Папа ссутулился и я увидел, что ему стало трудно удерживать тело в прежнем положении.
– Прости, Тонь! – вскрикнул при очередном ударе Витя
– То-то же, Витька. Не будешь баловаться. Дурень – опустила ремень Тоша. Дождалась пока отец подтянет трусы и брюки, отдала ему ремень.
– Я вижу, вы тут как дети живете. Ладно, Леньке 8 лет, а ты, олух, когда собираешься повзраслеть? – выговаривала она отцу. Он с трудом восстановил сбивающееся дыхание, умылся и попросил разрешения выйти.
– Я разговариваю с тобой! Куда собрался? – повысила голос Тоня.
– Прошу тебя! Прилягу. Отвык я, мам – попросил Валера.
Я плакал от жалости, от обиды, бессилия и страха. Мир рушился вокруг меня. Я считал, что мой папа самый смелый, самый веселый, самый сильный. А он трус!!! Быстро спрыгнув с двух табуреток убежал к себе. Долго плакал и клял судьбу. Я должен остаться с этой ведьмой на 4 дня. Да она убьет меня, пока он вернется. Наваливался страх. Как он мог? Слышал, как тяжелой походкой папа прошел к себе. К ужину он не вышел.
– Отнеси отцу поесть – приказала Тоня
– А почему он не вышел? – делая вид, что не догадываюсь, спросил я, – он обижен на вас?
–Если и обижен, то только на себя самого – загадочно ответила баба Тоня, – пойди, детка, понеси ему покушать.
Я вошел к отцу, он лежал на животе, и отвернулся, увидев меня.
– Почему ты не идешь есть?
– Плохо себя чувствую. Завтра в 9 уезжаю. Прости меня, сынок!
– За что?
– Я надеюсь, вы поладите. Умоляю, не груби ей, делай, как скажет. Всего четыре дня, и я дома. Ты слышишь меня, Леня?! – папа говорил тихо, но очень ясно. Мне было его бесконечно жаль, и я поцеловал его в щеку. Она показалась мне горячей.
– У тебя температура?
-Нет, это бывает так... Не обращай внимания. Иди ужинай. Спасибо тебе сынок.
Утром папа расцеловал нас обоих, еще раз шепнув – прости, – уехал. Остались мы вдвоем.
–Чем займемся? – весело и энергично спросила баба Тоша.
– Можно, я в компьютер поиграю?!
– Конечно, солнышко, а я телик посмотрю.
Не виделись до обеда. Я слышал, как она гремела кастрюлями, приготовила очень вкусный суп, на второе – котлеты. Так вкусно я в жизни не ел.
– Баба Тоша, очень вкусно. Даже тетя Вика так не готовит.
– Надо бы ее подучить – улыбнулась Тоня. У нее были красивые белые зубы, и улыбка казалась юной. Я видел, мои комплиментыбыли ей приятны. Вечером пошли гулять в парк, и там дедушка какого-то малыша поинтересовался, кем приходится мне эта "приятная дама". Мне не захотелось звать ее бабушкой, и я сказал правду, что она старшая сестра моего папы. И стал называть ее не баба Тоша, а тетя Тоня. Она мило улыбалась и кокетничала с дедушкой Коли. Все было так хорошо, что я стал забывать о том, что видел вчера, казалось, что это был сон. Звонил Витя, взволновано расспрашивал, как у нас дела. Я рассказал ему в подробностях, и он, облегченно вздохнув, распрощался. Утро было светлым, почистили зубки, как говорила Тоня, и пошли завтракать. На столе стояли две полные тарелки манной каши. -Я манку не ем – сказал я и отодвинул тарелку. Баба Тоша придвинула ее обратно и сказала, что я должен научиться есть то, что полагается и полезно.
– А можно мне что-нибудь другое? – упрямо отодвигая тарелку, спросил я.
Тоня встала и вышла в папину комнату. Вернулась с ремнем в руках. Подняла меня на ноги за подмышки и стала снимать с меня штаны. Я дернул треники вверх.
– Смирно! – крикнула Тоша мне в лицо. Я обомлел и действительно вытянулся в струну. Она делово сняла с меня штаны вместе с трусами, положила к себе на колени лицом вниз и била ремнем. Первый раз в жизни меня били, еще так цинично, молча. Била сильно и обстоятельно. Я кричал, плакал, пытался вырваться, но это оказалось невозможным. Вдруг резко поставила на ноги, натянула одежду и подвела к раковине, умыла и посадила к себе на колени, взяла ложку с манкой.
– Открой рот, детка-ласково сказала она. Я покорно стал есть кашу. Так она скормила мне всю тарелку.
– Иди, отдохни – отпустила баба Тоша.
Я вышел к себе, хотелось плакать, но слез не было. Видно, все выплакал. Я лег, как папа тогда, на живот и стал играть в приставку. День прошел тихо, мы не разговаривали, не ссорились, не мирились. Обед и ужин были очень вкусными. После ужина я попросился в парк.
– Если можешь бегать, конечно, пойдем, милый – ответила мне ласково Тоша и поцеловала. Мы играли в парке, и опять тетя Тоня кокетничала с дедушками. Папе я ничего не сказал. Зачем?
Весь следующий день мы провели на речке. Было здорово. Тоня научила меня нырять. Она оказалась прекрасной плавчихой. Пожурила Витю за глаза, за то что, до сих пор не научил меня нырять
– Сам как дельфин прыгает. Он вообще тобой занимается? – спросила Тоня, сидя на берегу. Я рассказал, как мы ходим в походы, делаем вместе уроки, играем.
– Игры ваши я видала. Больше такого чтоб не было! Безобразие!
Вечером я говорил с одноклассником по телефону и кривлялся перед зеркалом. Аппарат соскользнул с тумбы, и в дребезги. На шум из кухни вышла Тоня. Я собирал осколки.
– Брось! – приказала она – Пойди пописай!
Я изумился ее словам.
– Не хочу.
– Пойди в туалет, я сказала! – безапеляционно гаркнула она. Я побежал в туалет. После велела собрать осколки и вынести мусор. Я поспешил исполнить приказание. Когда я водрузил мусорное ведро на место, Тоша подошла ко мне и сжала ухо так, что я аж закричал от боли. Тут же понял зачем посылала в туалет.
– Не ори – сказала она спокойно и стала сжимать еще сильнее. Сжимая, она еще и трепала ухо. Я думал она оторвет мне его, плакал, кричал. Было очень больно. Так, оттрепав меня за ухо, ввела не отпуская уха в гостинную и поставила лицом в угол между шкафом и стеной.
– Стоять здесь пока не разрешу выйти! Ослушаешься, выпорю! – заявила баба Тоша и ушла в магазин за аппаратом. Даже когда ее не было в квартире, я не решился пошевелиться. Стоял в углу часа три. Ухо болеть перестало. Только стыд и обида угнетали меня. Как только установила аппарат, позвонил Витя, и она сказала, что я подойти не могу, потому как наказан. Я слышал как кричал папа, как умолял не бить меня. «Я приеду, лучше меня, Тоничка милая, умоляю. Не тронь его! Прошу!». Мне стало еще стыднее и я заплакал. Тоня успокоила отца и пообещала не пороть меня, а вот его обязательно выдрать. Я представил Витю, как он нервничает, и стыд буквально задушил меня. В 11 вечера Тоня выпустила меня из угла и осталась довольна узнав, что ревел я от стыда.
– Правильно. Отец работает, как проклятый, а ты вещи портишь. Витька все для тебя делает. Вон под ремень готов вместо тебя, а ты!
– Я знаю, он самый хороший! – плакал и умолял не бить папу, когда он вернется
– Конечно не побью. Я никогда, просто так ни за что, пальцем никого не трогаю. Разве не так? – стала успокаивать меня баба Тоша.
– Так, – пришлось согласиться. Погладила по голове и укладывая спать даже поцеловала. Четвертый день мы провели празднично. Поехали к Нининым дедушке с бабушкой – родителям дяди Юры. Нас явно ждали. Дедушка Евгений и баба Галя любили меня, считая своим внучком.
– Чудесный малыш, очень стал похож на отца – говорил дедушка Еня
– Он на бабушку – на нашу маму похож – ласкового прижимая меня к себе уточнила баба Тоша.
Когда она прикасалась всегда хотелось прижаться к ней. Руки бабы Тони были теплые, сильные. Во дворе была прекрасная детская площадка, на которую меня отпустили. Родители рассыпались друг другу в комплиментах по поводу детей. «Чудесная девочка -Викочка и лучший мальчик – Юрочка». Было приятно слышать, как родители дяди Юры, хвалили нашу Вику. И хозяйка она хорошая и воспитаная и вообще человек чудесный. Часов в 10 Тоня спохватилась.
– Засиделись мы у вас. Витенька звонить будет. Заволнуется.
Распрощались и примчались домой на такси. Не успели войти позвонил папа, он звонил уже раз 8, и не успел я взять трубку, он закричал:
– Где ты? Что с тобой? Как ты?
– Я дома. Все нормально – пытаясь перекричать его, орал я.
Тоня отобрала трубку и спокойным и тихим голосом сказала:
– Витюш, нормально все. Не истери. Мы были у Ежовых.
Я услышал срывающийся голос отца.
– Я завтра в три уже дома буду.
– Очень хорошо, малыш. Я твой любимый пирог испеку. Хочешь? Да, черничный? Конечно, мой маленький. И мы тебя целуем.
Только легли, в дверь позвонили, и на пороге появились папины подруги Ника и Лика. Они приезжали, на красной красивой машине, когда им было удобно, иногда в 2 часа ночи. О встречах они никогда не договаривались. Это всегда был приятный сюрприз и для меня тоже, потому что компенсацией, за папин уезд с ними, я всегда получал три огромные плитки шоколада. Вот и сегодня, не успела Тоня открыть дверь, Ника вошла без приглашения, протянула гостинец и спросила, где их "ненаглядный принц" и что это за "дива". Дива-баба Тоша – сухо поведала им, что она мать Виктора, а сам будет только завтра.
– Ах он негодник – подхватила Лика насмешливый тон подруги – говорил, сирота. А мамаша-то красавица, теперь ясно, в кого наш принц такой славненький, и молодая какая. Ваш сынок вас убил. Ах он лгун! – расхохатались подруги и ушли не прощаясь, послав мне воздушный поцелуй.
Тоня прикрыла за ними дверь, и взяв меня за руку повела обратно в спальню, уложила, забрала шоколад и спросила, как часто бывают у нас в гостях эти девушки. Я радостно, почти хвастаясь, поведал ей что они никогда не остаются и что Витя уходит с ними на ночь. А утром возвращается веселый и уставший. Тоня поцеловала меня в лоб и пожелала спокойной ночи. Утром она пекла пирог для папы. Я очень радовался его скорому приезду, и она радовалась. Пошли в парк собрать цветов. Я бегал по поляне, рвал ромашки и периодически преподносил ей, она принимала букетики и благодарно целовала меня. Сама набрала странный букет березовых веток, очень красивый, и поставила его в ванной. Потом зачем-то сорвала все листья и положила палочки в воду, а листья на шкаф
– Будете с папкой чай березовый пить и меня вспоминать. И кашку березовую он тоже любит.
Приехал отец. Возбужденный, радостный расцеловал нас, а мы его. Так хорошо было нам втроем, даже мысль закралась «может, ей не уезжать». Витя привез мне в подарок свирель, а Тоне кедровые орехи. До вечера сидели болтали, ели вкуснейший в мире пирог. Баба Тоня хвасталась, тем как хвалили Вику. Старшие вспоминали Витино и Викино детство. И Тоня сказала, что тогда он не врал, ну или побаивался врать, а сейчас обманывает людей и не стесняется.
– Кого это я обманываю? – улыбаясь спросил папа.
– А вот подруги твои тобой не довольны, говорят, врет нам Виктор
– Кому вру? Не понял я? – перестав улыбаться, серьезно спросил Витя
– Как их, Лень, зовут?
– Ника и Лика приходили, пап – радостно сообщил я и не понял, что случилось с отцом. Он зажмурился обхватив голову руками и сдавленным голосом попросил:
– Тоничка, прошу, только не при нем.
-Почему же дружок? – язвительно спросила сестра.
Такая перемена в настроении родных меня напугала, и я отпросился во двор. Отец поспешно согласился и отпустил. Пока одевался слышал их разговор.
– Не унижай меня при сыне!
-Когда в дом б.....ей таскаешь, это тебя не унижает? О ребенке думай, кабель!
– Я мужчина. Не могу же совсем как евнух жить.
Звуки пощечин донеслись до меня, и я убежал. Вернулся скоро, никого не оказалось во дворе. Когда вошел домой, Тоня собирала чемодан, папы нигде не было видно. Я хотел войти в его спальню, но баба Тоша опередила меня
– Не суйся! – и вошла вперед меня. В щель я увидел, что папа лежит на кровати, и распахнул дверь. Он лежал лицом вниз со связанными руками и ногами, зафиксированными к спинкам кровати, абсолютно голый. А главное, все его тело покрывали алые и лиловые полосы. Я замер, а Тоня начала отвязывать Вите ноги. Как только она ослабила путы, ягодицы задрожали. Я понял, что папа не делал этого специально. Потом она высвободила ему руки, и Витя тут же свернулся калачиком и натянул на себя покрывало. Он весь дрожал.
– Папа, – тихо позвал я и обошел кровать, чтоб посмотреть ему в глаза, – Витя, я тебя люблю, – почему-то мне захотелось сказать это именно сейчас.
Он прерывисто дышал и не смотрел на меня. Я залез к нему на кровать и прижался насколько смог, он приобнял меня.
– Прости меня, сынок. Прости за все. Ты вырастешь и, может быть, поймешь меня. Нас. Прости – прошептал папа.
Я понимал, что говорю глупости, но мне хотелось его отвлечь.
-Мы же поедем на море?
Витя криво улыбнулся и поцеловал меня.
– Спасибо тебе, сынок.
В дверях появилась Тоня.
– Приеду – перезвоню. Пока! Звони! – приказывала или прощалась она, было не понять.
Дверь захлопнулась.
В следующий раз я увиделся с бабой Тошей через три года, когда она приехала в сопровождении двух одинаковых зеленых автомобилей BMW, подарков на 30-летие папы и тети Вики.
 

Связь поколений

Лето было патологически жарким, и я решила совместить полезное с приятным. Сняла комнату с пансионом подальше от города в богатой деревне. Семья, у которой я снимала комнату, была молодая, многодетная. Троя детей были прекрасными фотомоделями. Стала создавать портфолио каждого члена семьи.
Хозяин дома – тракторист 32-летний Петр – любитель поболтать.
Жена его – Люда – тоже приветливая с широкой улыбкой 29-летняя крепкая, неутомимая баба, управлялась с хозяйством и детьми весело и, казалось, радовалась каждому дню.
Старший сын – Пашка – 13 лет от роду. Улыбчивый, нервный паренек. Смотрел с недоверием, а голос мальчика я услышала только на третий день своего прибывания у них.
10-летняя Галька – девочка смышленая, но вредная и ужасная ябеда. Длинные светлые волосы всегда растрепаны, потому как Галя все время в движении.
Младшенькая тихая и рассудительная Анечка 5-ти лет любила играть в дочки-матери.
Дни своего отдыха я проводила в полях, лесу, а большей частью наблюдая за хозяйскими ребятишками. В первый же день Галя посвятила меня во все деревенские сплетни. Я узнала, что дети соседки бабы Нюры давно забыли о своей матери и живут где-то в «Ишпании». Только внука ей оставили –Саньку. Тетя Маня -папина сестра, работает училкой в школе, и очень строгая и злая. Бойко объяснила, как и откуда носить воду. Колодец со вкусной студеной водой был всего в 40 метрах от их дома.
– Но это Пашкина забота. Он и гусей кормит и по воду ходит, а заленится, получит.
– Что получит? – не поняла я
– Горяченьких от батьки. Так ему и надо.
– Почему так и надо?
– А он всегда меня ябедой зовет и кулаком грозит. Вот и сегодня утром погрозил. А я папке сказать успела.
– Вредная ты!
– Я справедливая! – уверенная в своей правоте на сто процентов, безаппеляционно заявила Галька.
Людмила позвала нас с «гидом» есть. За обедом я поинтересовалась, где остальные дети. Оказалось, что Паша помогает отцу в поле, а Аня понесла им обед. Я была удивлена, что 13-летний мальчик водит трактор.
– Он с 8 лет с отцом в поле. А чо, не с босовьем же по деревне шариться. Вчера вон к бабе Нюре опять дачники понаехали. Опять, как в прошлом году, Павку звать будут. Им хиханьки-хаханьки, а сыночку моему потом в конюшне реви, – возмущеным тоном рассказывала Люда
Половины ее рассказа я не поняла, только пыталась диалектные словечки запоминать. Любопытно было мне наблюдать моих современников, говорящих и живущих будто век тому назад. Примерно через час вернулась Аня. Вся перепачканая, даже на голубых бантах грязь. Мать накинулась на нее с бранью. Ругает девочку, а сама огромное корыто на середину двора вытащила, водой наполнила, и Аньку уже голенькую в ледяную воду посадила. Намылила с ног до головы, и из ушата обдала ребенка колодезной водой. Ребенок в плач от холода и обидных слов. А Люда моет дочку, хохочет, и за каждым упреком еще и шлепает ее. Вой, плач, смех – все включал в себя холодный душ. Галька на шум на крыльцо выскочила, хохочет, чуть вниз не упала. Мать заметила это и крикнула ей
– Упади, измазайся мне, дура, следующая будешь!
Обтерев малышку, накинула на ребенка тоненькое платьице и посадив на колени, целовала и волосы ей расчесывала. Я все успела заснять. Чудо а не кадры. За этим фееричным действом следили гуси. Оказалось, что с пристрастием. Как только Аню из корыта вынули, туда попрыгали птицы и плескались в пенной воде. Штук 20 фотографий сделала. Красота!
Вечером вернулся Паша. Я его тогда первый раз увидела. Худой, широкоплечий, загоревший перенек совершенно не удивился, увидев у себя дома постороннего человека. Я поздоровалась и собиралась представиться, но Паша молча взял со стола кусок хлеба и вышел в спальню. После его прихода у Людмилы явно испортилось настроение, она готовила ужин и все ворчала «Говорю, мал еще, а он олух да олух. Сам такой». Чуть позже сына пришел отец семейства. Все женщины окружили его. Девочек расцеловал, жену приголубил, со мной про столичную жизнь поболтал. Ужинали без Паши. Его, в тот вечер, я больше не видела. После ужина Люда помогла мужу обмыться на заднем дворе, и все семейство улеглось спать. Утром в 6 часов отец с сыном ушли на работу. Петр бодро вышагивал, а за ним буквально плелся Пашка. Я в окно увидела эту процессию и сфотографировала. Весь день я гуляла по лесам и полям. Искала заброшенный пруд, но побоялась заплутать, и вернулась, с тремя отснятыми пленками, прямо к ужину. Петр ел с удовольствием, держа на руках Аню, Галя без умолку рассказывала о том, как прошел ее и мамин день, как и чем жила деревня. Паши за столом опять не было. О нем будто и не помнили. Я хотело было спросить, но постеснялась. Может, у них так заведено. На третий день наконец Паша вошел чуть бодрее и первым поздоровавшись, спросил краснея, где мать.
– Она за водой пошла. А меня Инна зовут.
Голос у мальчика оказался приятным, глубоким, начинал ломаться. Паша улыбнулся широкой доброй улыбкой и побежал за матерью. Обратно шли весело болтая. Он с двумя ведрами, а Люда с букетом полевых цветов. Счастливые вошли во двор, и Люда похвасталась, что это ей сынок цветы приподнес.
– Славный он у вас – совершенно искренне радовалась я за них.
Настроение у всех было замечательное. После ужина, за которым наконец был и Паша, отец позвал его во двор. Люда сразу напряглась.
– А чего это во двор идти? Че, здесь нельзя поговорить?
Пашка сник и часто задышал. Отец встал и вышел не отвечая жене, сын поплелся следом. Я стала нагло подглядывать в окно, и Галька, подсев ко мне, прижала нос к стеклу.
– Вы, тетя Инна, что думаете, я папке не успела про Пашку рассказать? Еще как успела. Будет знать, как Саньке рожи корчить.
– Почему ты пакостничаешь? – строго спросила я, и решила поговорить с Людой. Только я поднялась, с тем чтоб подойти к хозяйке, как услышала Пашкин голос «Ай! Ай! Не буду больше! Ай! Ай!»
– Что там?-прекрасно догадываясь, спросила я Гальку
Девочка, улыбаясь, довольным голосом ответила – "Надает сейчас папка Пашке. Так ему."
– Люда – позвала я вышедшую в спальню женщину.
– Чего тебе? – не выходя отозвалась она.
Я вошла и начала было поучать Люду о невозможности подобного обращения с детьми. Но осеклась, увидев слезы на ее светлом личике
– А что я супротив хозяина могу? Ты ж слыхала, я пыталась. А Галька завтра получит у меня. Она отцу все время на брата кляузничает. Петр третий день сына порет. Сердце болит-тяжело дыша говорила Люда.
В это время в комнату вошел мальчик, исподлобья глянул на мать, и мы поспешили выйти. Он лег на свою кровать и тихо заплакал.
В зале Петр решал задачки с девочками. Люда подсела к ним, а я, не найдя ничего лучше, стала фотографировать «мирное семейство».
Следующий день ознаменовался для Гальки «мамиными блинами». Так назвала сама, рыдающая на заднем дворе после получения нескольких оплеух девочка.
– Так тебе и надо – сказала я -Мне не жаль тебя совсем.
– И не надо мне, – всхлипывала она, – вы, городские все Пашку любите, а меня нет. Меня зато папенька любит.
– А мама?
– А мама всех любит. Меня побила, а сейчас придет извиняться и плакать -ухмыльнулась, перестав всхлипывать, маленькая стервочка.
Она оказалась совершенно права. Минут через пять-шесть пришла смущенная Люда и, поцеловав дочку, дала ей конфету. Я начала разговор. Сказала, что они делают своих детей врагами таким непоследовательным воспитанием и многое еще наговорила. Молодая женщина слушала меня, как провинившаяся троечница, низко опустив голову. Ничего не ответила. Мне стало неудобно, и я, извинившись, буквально убежала в поля. Далеко, почти на горизонте увидела трактора и пошла к ним, не обращая внимания на жесткую траву, режущую ноги. Подошла к веселым трактористам, стала фотографировать. Они с удовольствием позировали. Среди них был и Пашка. Приятно было видеть его в хорошем настроении, беззаботным. Он похвастался перед «коллегами» тем, что я у них комнату снимаю. Я смотрела на него сквозь объектив, и захотелось научить его фотографировать. Подозвала и дала аппарат, научила куда и как жать. Он сделал несколько очень недурных фото. После проявки стало понятно, что у мальчика неплохое художественное виденье. Распрощавшись, пошла домой. Около рощи меня догнал Паша
– Можно, с Вами пройдусь?
– А что, уже свободен?
– Убежал я. Надоело. Все ребята на речку ходят. Один я как проклятый вкалываю.
– Отец не заругает?
– Меня, тетя Инна, давно уже не ругают. Выпорет вечером, и все. Завтра опять сюда идти.
– Смелый ты. Стоит из-за прогулки боль терпеть?
– А он все равно побьет. Причин полно. Сам не дам, Галька придумает.
– Ты прости, что спрашиваю. Каждый день попадает?
– У мужиков в деревне запои бывают, а у батьки моего забои. Может весь месяц драть, а потом недельки две и пальцем не тронет.
Так мирно беседуя дошли до дому. Люда, сына как увидала, руками всплеснула и заголосила.
– Дурень ты! Остолоп!
Я хотела заступиться, но не успела. Мать, как коршун, налетела и оплеух надавала и по плечам мальчика била. А он стоял как вкопаный. Притомившись, мать присела на бревно, тут же у ворот.
– Ой, дуралей, ты мой! Отец ведь шкуру спустит.
– Надоело там быть. Все как люди, один я работаю – не проронив не единой слезы, понурившись ответил мальчик
– А розги с возжами не надоели?
Пашка молчал, не смея отойти. Я подсела к Люде и предложила поговорить с Петром.
– Не надо. Не любит он этого. Хуже сделаешь. Иди, дуралей – улыбаясь поманила мать парня, – хоть скупнись. Когда еще на реку попадешь?
Он потупился и наклонившись поцеловал мать, и она расцеловала мальчика и по головке погладила. Пашка убежал.
– Действительно Петр его накажет? – желая услышать отрицательный ответ, тихо спросила я
– Да – тяжело выдохнула Людмила, – да как еще! Выдерет на обе корки. Хорошо б лень стало розги собирать, а старые я выбросила. Она говорила так буднично и просто, что у меня закружилась голова. Я перезарядила аппарат и попросила Гальку проводить меня на реку. Ребята прыгали с моста, резвились в воде, переплывали неширокую речку вдоль и поперек. Пашка не отставал от товарищей. Галька запросилась в воду, и брат играл с нею и опекал как мог. Учил нырять. Изумительные фото сделала я в тот день. Шли домой уставшие, но довольные. Девчонка подпрыгивая радостно пообещала брату , что все – все папе расскажет. Я разозлилась на нее, а Паша махнул рукой.
– Да, какая разница. Оставьте.
Вернулись прямо к ужину. Петр был дома. Галька рванулась к отцу, тот подхватил ее, расцеловал. В дверях появился Паша. Отец опустил дочь на пол и пошел прямо на мальчика. Тот рванул от него во двор и забежал в конюшню. Петр почти бегом вошел следом. Люда всплеснула руками, схватила Аньку на руки и выскочила в спальню. Галя пожала плечами и начала делово раскладывать на столе раскраски, явно собираясь устроиться поудобней. Я же, вооружившись фотоаппаратом, побежала следом за хозяином. Окошко в конюшне было небольшим, точно по размеру объектива. Установила на автоматическую съемку, а сама отбежала прочь, чтобы не слышать душераздирающего крика избиваемого мальчика. Примерно через полчаса вышел Петр. Потный и взлохмоченый.
– Инночка, пойдемте в дом, – позвал он почти ласково.
Когда я приблизилась он взял меня под локоток и очень галантно ввел в хату. На столе стоял ужин. Люда хоть и с заплакаными глазами, но довольно спокойно хлопотала у плиты.
– Займись им, – нежно приобняв жену и поцеловав ее в лоб, попросил Петр.
Люда побежала в конюшню.
– А можно и мне?
– Зачем Вам это? А то пожалуйста, – пожал плечами хозяин
Я бросилась следом за Людой. Отключила аппарат и вошла вовнутрь. На полу в разорваной на ленты сорочке без брюк и белья весь в крови лежал Паша. Мать занесла мокрые простыни и обвернула его. Мальчик тихо постанывал. Я присела на корточки и погладила его по голове
– Уходите, – сквозь слезы почти беззвучно произнес он
– Иди отсюда, – прикрикнула на меня Люда. Я заплакала и выбежала вон. Идти в дом даже не пришло мне в голову. До глубокой ночи бродила по деревне. Когда вернулась, все, кроме Люды, спали, она ждала меня.
– Ты обиделась? Я из-за Павки тебе нагрубила, он ведь стесняется.
– Что ты, милая! – вложив всю нежность, на какую была способна в свой ответ, стала оправдываться я – просто очень переживаю. – Разве можно так жестоко?
– В прошлое лето эти городские каждый день Павку срывали. Отец чуть насмерть не засек мальчонку. Подишь, так, как сегодня, через день драть? Думала, запорет. Даже к ихней бабке бегала, просила, чтоб не звали, ан нет, все равно прибегали. Через три недели уехали. Слава Богу! Ой, Инка, – вдруг почти запричитала Люда, – не знаю, как быть. Завтра Петров батька приезжает. Куда сына прятать?
– Зачем прятать?
– Кузьма Павлович ой как крут. У него не забалуешь. Зимой приехал, Петра так отходил за милу душу.
– Петра? Ты не путаешь?
– Да Петьку. Мужа маво, сына значит сваво.
– А Петра-то за что? И как дядьку здорового? – не веря своим ушам спросила я
– Распустил, говорит, семью. Девки, как пацаны, по деревне шарятся. Пацан смеет в глаза смотреть – дерзкий. Жена смеется громко. Короче, разложил на лавке и розгами сек до крови, потом на ту же лавку Павлушку швырнул, и его тоже сек как собаку. Девчонок, правда, пожалел, на колени к себе положил, и так стегал. Визжали как поросята. Ну, а когда всех по кроватям распихала, и меня в конюшню вывел и возжами выпорол. Сказал что «малой взяли недоученой, вот теперь приходится доучивать». Со стыда чуть не сдохла. А завтра опять здесь будет. Может, в этот раз обойдется, Павлушеньку поротым увидит, может Петра и похвалить. В строгости, значит, держит.
– Может, мне лучше уехать?
– Как знаешь. Я не гоню. Спасибо тебе, Инка! Выговорилась, чуть легче стало.
Мы обнялись с нею и поплакали и посмеялись над судьбой нашей, женской. Я ведь не замужем, детей у меня нет. Болтаюсь с аппаратом и за чужими жизнями подглядываю. Не знаешь, что лучше, спокойно в городе прозябать, или плакать, нервничать и бояться за детей своих. Бывают ведь и букетики от сыночка и ласка от мужа.
Наутро я все же уехала, спасая свою «нежную душу» и «ранимую психику». Прощаться не стала, толька Люду поцеловала и пообещала Пашке им сделаные фото прислать.
Моя авторская выставка имела не просто успех, но и получила широкий резонанс в кругах детских правозащитников. С меня чуть ли не требовали открыть место пребывания этих людей и назвать фамилию. Только один молодой журналист, коренной москвич, все пожимал плечами и недоумевал, чего они все так голосят.
– Будто не знают, что вся Россия так живет. На каждом шагу так детей воспитывают. И меня отец порол.
 

 

Святые угодники

Отец Федор был наш сосед. Многодетная семья батюшки переехала из деревни к нам. Отца Федора перевели в нашу церковь, которая находится в трех кварталах от дома. Его супруга – матушка Нина – была высокая худощавая женщина, бывшая баскетболистка. Ходила всегда в длинных юбках от чего казалась еще выше. Детей было пятеро. Самая старшая дочь Мария 22 лет приходила к родителям в гости, потому как была замужем. Двое близнецов Кирилл и Мифодий 19-летние студенты семинарии. 14 летний Денис – мой одноклассник, высокий, копия мать, мальчик учился неважно, но зато всегда здоровался первым, что ставилось нам в пример. Самая младшая Дунька ходила во второй класс. Познакомились в первый же день, потому что слух о новом священнике распространился задолго до их приезда. В переезде семье Шиловых помогали молодые дьячки и семинаристы – товарищи Кири и Мифы. Въехали быстро, весело. Матушка Нина созвала соседок на чай для знакомства. Моя мама и бабушка причесались на пробор, испекли русский каравай и пошли в гости. Меня с собой не взяли, аргументируя тем, что выгляжу как черт. И «к этим святым людям ходить с такой куклой они не намерены». Я побывала у Шиловых на следующий день. Ничего необычного не обнаружила. Денис пришел в школу, как все, в джинсах и футболке. Так же, как все, играл в футбол и кричал на перемене не менее остальных. После школы я подошла к нему и напросилась в гости.
– Любопытно тебе как, попы живут? – ясно улыбаясь спросил он.
– Да – честно призналась я и поведала, как меня чертом обозвали и в дом к ним не взяли.
– А ты к папе моему пойди, он благославит, и будешь святая – хохотал Дениска. С позволения матушки Нины я стала звать ее тетя Нина, а отца Федора дядей Федей. Хотя к нему обращаться мне не приходилось, да не очень-то и хотелось. Он был улыбчивый, но из-за бороды улыбка казалась неискренней и вообще он напоминал Карабаса Барабаса. Я поделилась с Денисом своим впечатлением насчет его папы, и он совершенно серьезно объяснил мне, что я так восприминаю, потому что не умею общаться с мужчинами. Папы и даже дедушки у меня нет. Бабушка осталась без мужа, когда маме было год и три месяца, а маму, как она рассказала мне, когда я стала задавать вопросы про папу, изнасиловали. По ее версии, у меня трое отцов и все они отсидели разные сроки за ее растление. «Кровь во мне течет подлая, хулиганская, и потому я похожа на мальчишку» так говорила бабуля. Хотя волосы у меня ниже талии, а талия тонкая, и выгляжу я очень женственно. Хожу на восточные танцы и неплохо учусь. Но мама и бабушка считают меня исчадием ада. Мы с Дениской сдружились очень быстро. Каждое утро он и Дуня ждали меня у подъезда. Он неизменно тащил три портфеля, а мы налегке приходили в школу и со школы. Всю неделю, а въехали они в понедельник, мы вечерами играли на площадке. Я весь район перезнакомила с Дениской. Кирюша и Мифа к нам не подходили. В четверг мы даже решили уроки впредь делать вместе. Мои родные были в восторге. «Может, этот мальчик сделает из тебя человека» – ворчала бабушка.
В субботу я собиралась устроить очередной сабантуй. После 13-го дня рождения мама стала позволять мне приглашать друзей потанцевать, побеситься. Полкласса пригласила. Все ждали вечера с нетерпением, только Денис отказался придти, сказав, что по субботам он занят, и может только во второй половине воскресенья. Конечно я расстроилась и спрашивала у бабушке, чем может быть так занят мой ровестник. По ее версии, он готовился к воскресенью. Он же небыл таким «безбожником» как мы все. «Он кается и причащается» – заявила бабуля. Она ярая прихожанка нашей церкви. Увиделись действительно вечером в воскресенье. Опять все было по-старому. Всю неделю ходили в школу и в секции, он ходил на волейбол. В четверг Денис получил тройку по алгебре, и был хмур весь день
– Ну что ты так переживаешь?-обратилась я к товарищю. Он промолчал, зато в разговор вклинилась Дуня.
– Влетит ему сильно, вот и переживает.
– Заткнись – крикнул на нее брат и убежал вперед. Еле догнали, уже у дома.
Дома я рассказала, что Шилову влетает за тройки, на что бабушка сказала "Это очень верно, если можешь выучить на три, значит, и на четыре можешь, просто ленишься. А за лень надо наказывать. Вот тебя не наказываем, от рук и отбилась". -Я когда последний раз тройки получала? – обиделась и возмутилась я, – Что ты вечно меня во все истории приплетаешь?
Мама дернула меня за косу и запретила дерзить бабушке. Я ушла к себе плакать. Обидно было! А в пятницу после уроков мы с Денисом застали Дунечку в коридоре, возле ее класса, в слезах. Она умоляла брата сделать что-нибудь. Ей по поведению поставили кол. Она прыгала в коридоре и наступила на ногу директору. Увели в слезах домой. Не смогли успокоить.
– Тебе тоже влетит? – спросила я девочку
– Еще как – всхлипывала она.
Дома я говорить ничего не стала, боясь получить выговор теперь за плохое поведение. Тайна Шиловских суббот не давала мне спокойно жить. В одну из пятниц я договорилась с мальчиком из дома напротив и, получив его согласие, в субботу, с утра вооружившись биноклем его прадеда, села к окну, следить за Шиловыми. Не знаю насколько правдоподобным для тети Веры был мой рассказ о том, что их окна являются стратегическим объектом и очень помогут мне выиграть в ориентировании на местности, но главное, она разрешила и даже не беспокоила. В половине двенадцатого Кирюша вынес скамью и поставил посреди залы. Вся семья Шиловых : мать, отец и четверо детей, которые были одеты в длинные белые рубахи, стали у образов и молились. Потом Кирюша и Мифа взяли Дашу на руки, сняли с вырывающейся и плачущей девочки рубаху и уложили ничком на скамью. Мне показалось я перестала дышать. Вспомнились мамины рассказы об изнасиловании. Они же удерживали Дуню, за ноги – Мифа, а за плечи Киря. Мать стояла у изголовья и что-то читала по бумажке. Отец сидел и слушал. Я видела, что Дуняша плачет. Вдруг отец Федор встал, закатал рукав сорочки, в которой всегда бывал дома, взял длинный прут, лежавший до этого на столе, и стал размеренно хлестать им дочь. Ударив ее 15 раз, положил прут на пол и, подойдя к ребенку, еще 5 раз шлепнул ее рукой. Старшие братья поставили сестричку на ноги, одели ее, и отец подал ей руку для поцелуя. Она рыдая поцеловала руку, которая только что делала ей так больно, и отошла к образам. Где все это время стоял и смотрел на происходящее Денис. Мой товарищ перекрестился, подошел к скамье, сам скинул рубаху и лег.Братья стали удерживать и его за щиколотки и плечи. Приготовление к экзекуции происходило с небольшой разницей. Дениске дали закусить что-то твердое «чтоб не кричал» – поняла я. Опять отец поднял прут, опять мать по бумажке прочитала что-то, и понеслось. 50 ударов получил Ден, потом мать дала ему попить, и еще 50 ударов нанес ему уже уставший от нагрузки «святой человек». Встать так же легко, как лег, Денис не смог. Помогли братья. Он тоже поцеловал отцу руку. Все стихло, и я подумала, что этот ужас окончен, но я ошиблась. Немного передохнуло семейство, и на скамье оказалася Мифа. Его место у ног занял Ден. Отец высек и семинариста, – 19-летнего, взрослого юношу. Я первый раз видела мужчину обнаженным. А Мифа к тому же волосат. Про него на материнской бумажке было написано мало, но видно, что-то серьезное, потому как он получил 150 ударов, Кирюше досталось всего 5. Для профилактики или чтоб другим обидно не было. После массовой порки скамью убрали, и все вышли, остался только Мифа, на коленях под образами. Он молился еще долго и плакал. Мне было страшно и мерзко смотреть на все это, но и оторваться я не могла. Окно в другой неведомый, чужой мир распахнулось передо мной. И мир этот ужаснул меня своим цинизмом и болью. Как теперь встретиться с Дениской и Дунечкой? Как смотреть в красивое лицо Мифы? Я всегда буду вспоминать его волосатую попу, постепенно покрывающуюся кроваво-красными полосами. Бедная Дунечка – она же девочка! Надо узнать, что натворил Мифа! Провинности Дениса я примерно понимала, да хотя бы пара троек. Дома ничего не сказала. Как я могла признаться, что подглядывала? Мама бы мне волосы повыдергивала. Она всегда обещала так поступить, но ни разу не делала. Я была в шоке! Весь день провалялась дома, будто меня пороли. В воскресенье решила пойти в церковь с мамой и бабушкой. Они обе удивились, но не отказали. Я бывала в церкви и раньше, но теперь она не показалась мне празднично-радостной, а наоборот – зловещей. На хорах увидела Дена с Дуней, отцу во время богослужения помогали сыновья-семинаристы.
– Тебе понравилось, деточка? – заранее радуясь моему ответу спросила бабушка
– Конечно – неуверенная в искренности своего ответа буркнула я. Вечером ребята вышли на площадку, и я, стараясь делать вид, что не очень то и интересуюсь, спросила у Дуни, почему Мифа был так грустен в пятницу.
– Он лекции прогулял, на старинный молитвослов молоко пролил и маме нагрубил. Знал, что всыпят, вот и грустил – оттарабанила девочка.
– А тебе за кол тогда что было?
– Высекли – просто ответила Дуня. Тут подошел Ден и, услышав о чем мы говорим, разозлилися на сестру, обозвал ее дурой болтливой и убежал в дом. Дуня тоже пошла домой. Всю неделю мы были как-то далеки друг от друга. Как обычно, ходили вместе, но по дороге молчали и даже в школе Дениска не говорил со мной. В следующую субботу, примерно в 12 дня я не выдержала и рассказала маме с бабушкой, какой их любимый отец Федор, чтоб они не думали, что он и впрямь святой. Я говорила обличающе, зло. Маме было неприятно слушать, а вот бабуля заявила: "Какие умницы отец Федор и матушка Нина. Вот они, в отличие от тебя, дуры распущенной, – обратилась она к маме, – умеют детей воспитывать». Мы с мамой переглянулись, и я опять побежала к себе, плакать. На следующий день, уже не спрашивая моего желания, бабушка повела меня в церковь. После службы подвела к отцу Федору и сказала ему, что я хотела бы покаяться. Я не знала, как надо каяться, стояла и молчала. Бабушка больно дернула меня за косичку и приказала рассказать отцу Федору, как подглядывала за его семьей. Я не ждала, что меня заставят признаваться, не была готова, да и невозможно к такому подготовиться. Сбиваясь, плача, извиняясь, но все же рассказала дяде Феди о том, что знаю, как он наказывает своих детей. И вдруг, не успел он отпустить мне грех и благословить, бабушка попросила его посодействовать и в случае необходимости высечь и меня. Он улыбнулся и снисходительно пообещал помочь.
– Вы же знаете, – говорила бабушка, – мы женщины одинокие. Не умеем. Да и не выйдет у нас.
Я побежала жаловаться маме, и получила такой ответ от которого стало страшно.
«Иногда, – смеясь говорила мама, – ты бываешь так несносна, сама б надавала бы с удовольствием. Молодец мама, не постеснялась попросить помощи. Я бы не решилась». После этого разговора я боялась шаг без спроса ступить, говорила шепотом и слушалась с полуслова. Но время шло, ничего не происходило, и разговор со священником постепенно забылся. Однажды, месяца через четыре, Пашка Мухин принес в школу сигареты и давал всем, кто хотел попробовать. Человек восемь набилось нас в мужской туалет, куда, на наше несчастье, явился завуч. Все: мальчики и девочки, конечно, мы с Деном, предстали пред ясные очи директора. Классная обзвонила родителей прямо при нас. Дома был страшный скандал! Мама орала как подорваная, а бабушка просто ушла из дома на время нашей разборки. Утром бабуля разбудила меня и сказала , что мы уходим. Было около одиннадцати, когда позавтракав мы вышли. Зашли в соседний подъезд, где жила бабушкина подруга баба Женя. Мы часто к ней ходили, поэтому я и шла спокойно. Но на третий подниматься не стали. Как только вошли в подъезд, бабушка крепко взяла меня за руку и постучалась к Шиловым. Только когда нам открыл Кирюша в белой рубахе, меня пронзила страшная, и к сожалению правильная, мысль.
– Нет! Я не пойду! – заорала я и стала упираться, – Не смейте!
Но бабуля держала крепко и к тому же Киря обнял меня за плечи, тем самым стеснив движения, и ввел в квартиру. Дверь заперли. Я кричала, плакала. Обещала жаловаться с комиссию по правам детей. Все молчали. Замолчала и я. Тетя Нина повела меня в ванную, помогла переодеться в белое рубище, приказала помочиться хорошенько и за руку вывела в зал. Там уже стояли все участники будущего действа. Моя бабушка сидела рядом со священником.
– Итак, – сказал отец Федор, – с нами сегодня подруга Дениса и наша сестра во Христе Наталья. – Готова ли ты, Наташа, принять заслуженное наказание за свои проступки и прегрешения?
– Не готова! Вы не имеете права! – заявила я
– Господи, образумь и благослови рабу твою Наталью!- перекрестясь произнес отец Федор, и все перекрестились, даже маленькая Дунечка. Скамья давно стояла на своем законном месте. Первой, как всегда, разложили Дуню. Сегодня она получила 10 ударов розгами за испачканную юбку и мятый учебник. Потом на скамье оказался Кирилл – он, оказывается забыл пойти к дедушке, а тот ждал – 100 ударов. Мифе опять досталось больше остальных – опять прогулял, опять грубил. 50 ударов получил за повторение проступка. Всего 150, и наказ молиться за спасение души и смирение гордыни до вечера на коленях. Сурово. Даже тетя Нина всплакнула. Пришел и наш с Деном черед. Его перечень проступков включал 8 пунктов. Основной – курение -предусматривал 50 ударов.За тройки – по 10 – всего 20,и за остальное 50. Так что Дену отец всыпал 120 ударов. После получения наказания Дену позволили выйти в спальню. Я стояла почти не дыша, когда отец Федор приказал ложиться, не двинулась с места. Кирюша сам еле стоя на ногах приволок меня к скамье, и вдвоем с Мифой они насилу содрали с меня рубище, оголив мои вполне зрелые формы. Я почувствовала их заинтересованные взгляды на моей груди, и чтоб прекратить наглое рассматривание легла ничком. Меня и так душил стыд, что чужой дядька видит меня голой, а тут еще и симпатичные мне молодые люди. Хотелось умереть. Хорошо хоть Дениса нет, – подумала я, и в этот момент бабушка начала перечислять мои грехи. Оказалось, что помимо того, что я курила, я ленилась, не помыла за собой посуду и дерзила взрослым. Жаловалась, оказывается продавщица из молочного. По шкале оценок пререшений семьи Шиловых мне полагалось получить 70 ударов. Отец Федор закатил опустившийся от движения, рукав, и началась пытка. Кричать мне позволили, поскольку в первый раз. Прут впивался так часто и больно, что я думала, сойду с ума. Визжала, как резаный поросенок. Стала считать удары, и стало как будто бы легче дышать. 38-39! Голова кружилась, уши заложило, не то от боли, не то собственного голоса. Вдруг я почувствовала, что ноги свободны, и услышала голос тети Нины
– Мифа, детка, что с тобой?!
Все забыли обо мне и бросились к семинаристу, потерявшему сознание. Так, отключившись, Мифа спас меня, сократив наказание почти вдвое. Еле поднявшись, я выползла в ванную и там в зеркале увидев свою пунцовую попу, заревела с большей силой. Стыд и боль душили меня. Но что с Мифой? Накинув банный халат вышла обратно в залу. Его уже привели в чувство, и отец говорил с ним. Я услышала только обрывок фразы «молись за смирение своих страстей. Она еще дитя». Бабушка помогла мне переодеться и мы поблагодарив тетю Нину и отца Федора ушли. Я пишу «мы», потому что я, как и все дети, поцеловала ему руку и поблагодарила за урок. Получила наставление и благословение и пошла домой. Так и жили в мирном соседстве. До замужества меня пороли еще трижды. За сорванный концерт в восьмом классе, за кол по поведению в девятом и за прогул воскресной службы. Но Мифа при этом не присутствовал. Его при мне били, а меня при нем нет. Его место у ног занимал Дениска. А воскресную службу прогуляли мы вместе с Мифой. Он наконец признался, что влюбился в меня с первого дня знакомства. Потому и не сиделось ему на лекциях, потому матери грубил. Она сразу заметила и хотела отговорить и вразумить его. Мифодий попросил моей руки, на следующий день после школьного выпускного, и мама с бабушкой не просто согласились, а были счастливы выдать замуж свою «чертовку в такую святую семью». Рады были и Мифины родители, они меня очень любили и сейчас любят. Живем мы с Мифой в деревне Зуйка, его прислали сюда дьяконом. Я теперь матушка Наталья. Недавно приезжал Дениска, жаловался, что на прошлой неделе отец ему 200 розг вломил за хвосты в универе, прогулы и т.д. –До крови порол. И Даша на сотенку по киношкам набегала, – говорит, – отцу самому сердцем нехорошо было. Устал.
Мифа брата отругал и взял с него слово, что отца с матерью пожалеет и не будет чудить.
– Все же папе полегче , без нас, – смеялся Мифа, – а Кирька всегда мало хлопот доставлял да и женится скоро. Дай Бог отцу с матушкой долгих лет жизни и благословения Господне!
 

 

Мамины сумочки
Мамины сумочки все, как на зло, имели длинные тонкие ремешки. Ежедневно ведя меня в детсад, она стегала ими меня по ногам, потому что я сопротивляляся и идти не хотел. Перед входом она садилась на лавочку, перекидывала меня через колено и заголив попку больно стегала ремешком. Рыдая и потирая ушибленное место я плелся в группу. У мамы была своя собственная философия наказания: где провинился, там и получи свое. Таким образом я был порот на детстой площадке, в кино, в зоопарке, однажды даже в трамвае. Везде система была одинакова, я оказывался вниз головой с голым задом, больно отхлестан ремешком от сумочки. Когда я пошел в школу, мама ежедневно, приходя за мной и слушая отчет учительницы, наказывала тут же, при ней. Я рос, росло и количество ударов. Я так привык к тому, что могу быть выпорот за недоеденый бутерброд, пролитый чай и т.п., что в те редкие дни, когда мне не «доставалось на орехи», я чувствовал себя брошенным, ненужным. Перейдя в пятый класс я приобрел привычку, которая очень импонировала маме, сам приносил ей ремень или скакалку, в зависимости от обстоятельств, при которых полагалось получить урок. Дома мама всегда секла скакалкой, приобретенной специально для этих целей, или шлангом. Мамины подруги восхищались тем, как она растит из меня «настоящего мужчину» и нередко сами принимали в этом участие. Например, тетя Нина любила трепать меня за уши и бить линейкой по рукам. После ее наказания, естественно, не смея плакать, неизменно оказывался опрокинутым на подлокотник дивана и сечен мамой. В седьмом классе добавилась угроза, что если я не исправлюсь и еще хоть раз получу тройку, придется обратиться к Сергею. Я стал бояться Сергея не зная его и не представляя, что он может сделать.
В то утро я проснулся около десяти и, взглянув на часы, удивился, что мама не разбудила, как обычно в 8, и не успел подумать, что вот сейчас мне влетит за прогул школы, как вошла мама. Приказала лечь на живот и заголить зад. Порола, как обычно, недолго но очень больно и не позволяя пикнуть. После велела привести себя в порядок и явиться на кухню для знакомства с Сергеем. Я чуть не сошел с ума от страха, стал умолять ее не знакомить нас и обещал исправиться. Она смотрела на мою истерику несколько секунд, потом толкнула назад на кровать, содрала трусы и добавила ударов 15. Я понял, знакомства не избежать. Когда я вошел на кухню увидел невысокого бородатого мужчину. Он кого-то напоминал, но кого, я не понял. Он сверлил меня взглядом некоторое время, а потом протянул руку.
– Будем знакомы, Сергей.
– Гера. Герман- бледнея и заикаясь представился я
– Да знаю я, – расхохотался Сергей, – сам называл. Нин, он что, не в курсе, кто я?
-Не говорила я. Вот, Гера, ты имеешь честь познакомиться со своим отцом – резко заявила мама.
Я чуть не упал. Захотелось убежать или прижаться к нему, плакать или смеяться. Не понимал я своих чувств.
– – Чего молчишь?-Сергей посерьезнел.
– Где ты был? – тихо спросил я
– В экспедициях. Я геолог-разведчик. Вот наконец приехал. Заберу тебя к себе. Поедешь?
Я посмотрел на маму.
-Чего смотришь? Я тебя отпускаю. Сереж, только ты его в строгости держи, распустишь, не соберешь.
– Мама, – закричал я и упал перед ней на колени, – что я сделал тебе такого ужасного? Не отдавай меня ему. Сергей растерялся, а вот мама , как обычно, нет. Я был за волосы поднят с колен и облокочен тут же на стол. Шланг всегда был под рукой. Мама била долго, пока я не взмолился о пощаде. Сергей очнулся и, вырвав шланг у матери, бросил в угол. Отодвинул маму, подтянул мне штаны и обняв за плечи вывел в зал. И там дрожа от страха перед ним я признался, что меня всегда пугали, что за плохое поведение или оценки придется обратиться к нему – Сергею. Умолял не избивать меня сильнее, чем это делает мама.
– Она что, часто тебя бьет? – сурово спросил он.
Боясь врать и стесняясь говорить правду все же выдавил, что в месяц 28 дней бываю бит.
– Сегодня уже трижды порола – пожаловался я.
Сергей встал и молча вышел на кухню. Они долго о чем-то говорили. Я сидел в зале и ждал исхода их переговоров. Скакалка, оставшаяся на подоконнике, со вчерашнего вечера переодически привлекала мое внимание. Слышал как Сергей ушел хлопнув дверью. Он вернулся с огромным чемоданом. Побросал в него мои вещи из шкафа, велел одеваться и взяв за руку увел из дома не дав даже попращаться с матерью. В тот же день мы улетели в Душанбе. С мамой я виделся раз в год на свой день рождения. Она прилетала. Никогда никто больше не бил меня.
Жаль, что обратиться к Сергею пришлось так поздно!
 

Научный подход

Я преподаватель МГУ. Мой сын физик – ядерщик уехал в Новосибирск в аспирантуру и, женившись на прекрасной девушке, занимающейся прикладной математикой, остался жить и работать в Сибири. Ввиду того, что в нашей стране зарплаты ученым не отличаются щедростью, виделись мы не часто и даже крайне редко. Но скайп и другие средства связи не дали мне почувствовать своего одиночества. Своего единственного внучика Андрюшу я не нянчила, но могу похвастаться, что сказки на ночь ему читала, а после сказки вместо меня его целовал папа. Рос Андрюша умницей, что не странно. В школу пошел в 5 лет, перескочил через шестой, и в неполные 14 закончил 9 классов. За успехи в учебе был послан ко мне в Москву на летние каникулы. У Николая отпуск начинался первого июля, а Андрюша прилетел восьмого июня. Наконец не на экране монитора, а в живую я могла увидеть и даже поцеловать своего ненаглядного, единственного в мире внука. В аэропорту ко мне подошел худощавый, бледный мальчик слегка смущаясь, но когда я набросилась с поцелуями и ласковыми речами, оттаял и тоже приласкался ко мне. Всю дорогу домой он рассказывал, как ему завидовали одноклассники и как он мечтает поскорее побывать в музее имени Пушкина и в библиотеке. Моя соседка и старинная подруга Ирина удивлялась интересам «представителя молодежи». Хотя могла бы и не удивляться, потому как всегда считала моего сына-своего крестника занудой и зубрилкой. Почему его сын не должен походить на своего отца? Я не очень-то обращала внимание на слова Андрея, потому что имела свой собственный план развлечений. Мой план включал в себя все музеи, зоопарк, парки и худ.галереи. И главное, магазины модной одежды. Прямо со следующего утра мы приступили к активному отдыху. Поехали в магазины, которые мне посоветовали мои студенты. Накупили массу порваных джинс, с заплатками и без и 12 маек разных диких неоновых цветов. Андрюша сопративлялся и смущался, но я видела как ему нравилась эта сумашедшая одежда, и не жалела денег на радость в глазах мальчика. Преобразив сибиряка в столичную штучку, поехали на ВДНХ. Гуляли, ели мороженое, и внук рассказывал, как он прошлым летом с родителями сплавлялся по реке и чуть не утонул вместе с отцом. Год назад они мне этого не сказали. И когда я ужаснулась, мальчик спохватился и начал извиняться и просил не рассказывать родителям, что выдал тайну. Эта просьба насторожила меня. Когда бы я не заговаривала с ним о семье, он тупил взгляд и пытался перевести разговор на другую тему. В один из вечеров я решила напрямую спросить, какие у него отношения с родителями. Наливая чай в его любимую чашку с пингвинами, спросила:
– Ты дружишь с родителями? Каковы ваши отношения?
Мальчик долго молчал, а потом ответил, что отношения их отличаются от наших и что мой сын- его отец совсем на меня не похож.
– Мне у тебя очень хорошо, ба – грустно и ласково сказал Андрюша. Ни столько из слов, сколь из интонации я сделала вывод, что дома ему не очень-то комфортно, но решила тему, явно неприятную моему собеседнику, не развивать, а поговорить с сыном, когда тот приедет. Стала рассказывать внуку, каким мальчиком был его папка, в его годы. Мне казалось, сам Андрей намного серьезней и эмоционально более развит. 30 июня мы вернулись из аквапарка, где были с большой компанией моих коллег, их детей и внуков. Со всеми перезнакомила я внука и даже стала отпускать его со сверстниками погулять вечерами. Вернувшись обнаружили смс от Николая: «Мамуля, завтра в час дня наконец обниму и расцелую тебя». Я радовалась, как может радоваться долгожданной встрече с единственным сыном старая мать. Андрей же занервничал и стал искать что-то у себя в чемодане. Выскочил в холл, где у меня библиотека около 7000 томов.
– Бабуля! Помоги мне, пожалуйста! – крикнул Андрюша срывающимся голосом.
– Что с тобой? Какую книгу ты ищешь?
– Вот эти все.
Взглянув на тетрадный листок, испещреный Колиным мелким почерком, я обомлела. Список состоял из 46 пунктов. Русских и зарубежных классиков внесеных в школьную программу и очень взрослые произведения содержал он.
– Это что, список на всю жизнь? – смеясь спросила я
– На лето – совершенно серьезно ответил мальчик.
Я стала подавать ему том за томом
– Зачем все сразу?
– Отец приедет и сразу спросит, что читаю. И что я ему отвечу? – нервно переминаясь ответил Андрюша
– Ну не будет же он тебя ругать за то что просто отдохнул две недельки?
– Ругать? Ругать наверно не будет – ответил внук и забрав пять книг ушел к себе в комнату. К ужину не вышел.
Детская, была когда-то Колиной комнатой. Сначала тоже детской, потом студенческой «берлогой», кабинетом, а теперь опять детской. Я любила эту комнату. К приезду внука отремонтировала ее, обклеив обоями с новомодными героями мультиков. Андрюша улыбался рассматривая стены. Он даже не всех героев знал, чем удивил меня и Ирину.
Ночью, проходя мимо детской, я увидела свет и решила, что уставший мальчик уснул, забыв погасить ночник. Приоткрыв дверь вздрогнула. Андрей сидел на кровати с ногами и читал «Преступление и наказание»
– Сейчас же ложись – приказала я и погасила свет
– Бабуля! Пожалуйста!
– Спаать!
Действительно ровно в час дня я обнималась со своим сыном, и он крепко сжимал меня и своего мальчика. Коля стал огромным. Он высокий почти 2 метра ростом, к тому же поправился и выглядел как Голиаф. До вечера мы наслаждались друг другом. Андрюша красочно рассказывал отцу наши похождения, показывал подарки и хвастал новыму товарищами. Я получала удовольствие наблюдая теплое общение моих мальчиков. Глядя на них подумала, мне показалось, что Андрей напрягается при разговоре о семье и говорить мне с сыном не о чем, кроме как хвалить его и внука. Вечером Николай попросил не обижаться на него и позвонив одноклассникам ушел на встречу с ними на всю ночь. От переполнявших меня эмоций никак не могла уснуть. Андрей тоже не спал, и опять я застала его с книгой в руках.
– Что ты читаешь? Может, ляжешь наконец?
– Бабуля, я скорочтением читаю. Уже три книги закончил. Подогнать же надо. Только ты меня не выдавай, ладно. «Войну и мир» каждый вечер официально читаю – Андрей говорил так серьезно, что мне стало смешно. -Если папа поймет мой обман, не до смеха мне будет – буркнул он
– Спи лучше, профессор – я выключила свет его ночника и прикрыла за собой дверь. Попив воды возвращалась к себе, мне послышался плач, но я решила не заходить.
Весь следующий день мы провели на даче у Иры. Ее дача была уникальным строением. Сложеная из бревен без единого гвоздя и клея. Много говорили о российской науке, о ее проблемах и развитии. Андрюша поведал нам массу интересных подробностей о Кижах. И когда Ира поинтересовалась, откуда такие познания, Коля с гордостью заявил, что Андрей много читает и что подбором литературы занят он – отец – лично. Ира стала подтрунивать над Колей, как делала это всегда, когда он переходил в режим «отличника-зануды».
– Подбираешь литературу, а потом экзаменуешь? – ехидно улыбаясь спросила она
– Конечно – абсолютно серьезно, делая вид, что не замечает издевки, ответил Коля
Вечером он опять ушел, на этот раз его пригласили однокурсники. Когда под утро, часов в 5 в дверь поскреблись, я не спала. Ждала моего мальчика. Спать совершенно не хотелось, и Коля, извинившись за столь ранний или поздний приход, попросил чаю. Я была счастлива, что могу напоить его мною заваренным чаем и посидеть рядом с сыном. Когда- то давным давно мы любили чаевничать вдвоем.
– Мамуль, ты наливай, а я умоюсь – ласково по-детски получилась эта фраза у огромного седеющего дядьки. Он сам почувствовал дисбаланс слов и своего вида и улыбнулся. Я стала хлопотать на кухне, а он вошел в ванную и тут же позвал меня.
Сидя на крышке унитаза, с книгой в руках, спал Андрюша. Я улыбнулась и стала будить внука.
– Он читает ночами?
– Да хочет наверстать непрочитаное из твоего дурацкого списка.
– Мама, ты покрываешь обман! Не ожидал от тебя. Разбуди же его!
Я стала легонько трясти мальчика за плечо, он приоткрыл глаза и, увидев нас, вскочил на ноги. Книга упала на пол. Коля, совершенно чужим для меня голосом, приказал сыну немедлено ложиться спать. Но Андрей вместо этого зашел мне за спину. Не успела я оценить ситуацию, как Николай рывком вытащил сына на середину ванной комнаты, сильно сжимая его ухо. Поскольку внук мой невысокого роста, отец почти оторвал бедного мальчика от пола. Трепал его за ухо и грозно упрекал.
– Ты неблагодарный трус и лжец. Твоя лень перешла уже все возможные пределы и разумные рамки. Пошли-ка!
Я не знала как реагировать. Андрюша плакал, просил прощения, но Николай был непокалебим.
Вытянув сына в коридор, закинул его в детскую и приказал мне выйти.
– Что ты собираешься делать?! – почти кричала я
– То что делаю всегда, когда этот негодник пытается обманывать или ленится. Мама, займись наконец чаем! Ну-у! – рявкнул он на сына.
Все еще бормоча просьбу о прощении и всхлипывая, Андрей разделся догола, лег ничком на кровать сцепив руки на затылке и глубоко вздохнув закусил подушку. Мой интеллигентный сын, завкафедрой ведущего университета страны, доктор наук, как последний мужлан, безпощадно и без тени сомнения выпорол ремнем своего сына. Минут десять продолжалась экзекуция, но ни единого звука не издал мой бедный внучек. Подушку прокусил, я потом видела след. По тому как четко он исполнял движения предворявшие пытку, я поняла, что если не часто, то уж точно регулярно он получает такие уроки. Андрей после порки не пошевелился, только опустил руки и прикрылся одеялом. Поучив таким образом сына уму-разуму, Николай вынес ему стакан воды и погасил в комнате свет. Вышел ко мне на кухню пить чай. Проговорили с сыном до 9 утра. Я говорила о невозможности подобного обращения с ребенком, приводила ужасающие примеры подросткового суицида и т.п. На что получила довольно сухой и строгий ответ. Николай поведал мне, что он с Зинаидой, перебрав множество педагогических методик воспитания детей, пришли к выводу, что ремень и розги наилучшим образом влияют на психомоциональное развитие детей.
– Порем, мам – говорил он – всегда объясняя, за что, и всегда вместе. Чтобы не было игры в хорошего и плохого полицейского. Дома порет сначала мать тонкой резиновой указкой, а потом я – ремнем. Всегда делаем это в зале. Демонстративно и без злости.
– Я тебя так не воспитывала! Откуда в тебе эта гадость, сынок?! – плакала я, выпивая уже не первую рюмку корвалола. Слушать Колю я больше не могла. Хлопнула дверью и оставила «педагога-новатора-садиста» в одиночестве. Вошла ко внуку. Андрюша лежал почти не изменив позы, только когда я вошла, уткнулся лицом в подушку.
– Маленький мой – погладила внука по головке – как ты?
– Прости меня, ба – глухо в подушку сказал мальчик, – Мне очень стыдно. Я не хотел, чтоб так вышло.
Я бросилась перед внуком на колени
– За что ты, маленький, прощение просишь? Это я старая дура, должна за себя и сына своего, прощение перед тобой просить – рыдала я.
Давление подскочило до кретического. Чуть не теряя сознание я увидела полный недоумения и страха взгляд внука
– Бабуленька, что ты говоришь? Я виноват, и папа правильно меня наказал. Не плачь! Я не хотел чтоб все так вышло. Я думал, успею. Бабуля, я должен был еще и 150 задач решить, а сам прохлаждаюсь. Если они узнают... – он всхлипнул и опять уткнулся лицом в подушку. Все тело мальчика содрогалось в беззвучном плаче.
– Я помогу тебе – взбодрившись от нависшей угрозы, пообещала я, – Мы все решим. Когда сдавать то?
– Вчера. Я должен был делать по пять штук в день. У тебя я почти месяц. Считай. Сотня должна быть готова. Но математика мамина епархия. Она ведь не приезжает?
– Собиралась на несколько дней, но когда, не знаю. Не бойся, все успеем. Я студентов своих завтра приведу, за два-три часа будет готово. А ты перепишешь. Ок?!
– Спасибо! – радостно, утирая слезы, проскулил Андрюша.
Я помогла ему встать и дала мазь от ожогов, может, поможет в быстрой реабилитации. Вся попка была в пунцовых полосах. Когда, в час дня, пришли трое студентов -«хвостовиков» Николай еще спал, а мы: я, Андрюша и ребята заперлись на кухне, и каждый взял по двадцать задач, и понеслась. Студенты мои были только рады помочь таким образом и заработать трояки. Так и подмывало рассказать им, как надо поступать с лентяями по опыту «прикладной» педагогики. Они не первый раз подтягивали "хвостики". Зачем эти трое мучаются сами и издеваются над преподавателями, было загадкой не только для нас, но и для них самих. Валерий собирался открыть свой небольшой бизнес. Михаил – будет таможенником, как и его отец. А вот что будет с Женей, никому не известно. Однажды он высказался на эту тему. "Если меня не отчислят с пятого курса, я наверно в учителя пойду. А что, учитель математики пятого класса из меня выйдет хоть куда". Надеюсь, он шутил. Через полтора часа все было готово, и Андрей переписывал задачки в столистовую тетрадь в хронологическом порядке. Заслышав, что проснулся Николай, я вынесла ему кофе и попросила нас не беспокоить, сказав что на кухне импровизированный экзамен, и Андрюша моим оболтусам с задачами помогает. Николай расплылся в гордой улыбке и, расцеловав меня, ушел, пообещав вернуться с сюрпризом. После окончания «экзамена» попили чаю с вареньем. Ни один из студентов не забыл зачетку, не то что на экзамене. Убрав следы нашего «преступления», я отпустила ребят на концерт каких-то роккеров. Обещали вернуть Андрея в целосте и здравии. Андрюша шепнул уходя – «надеюсь, сидеть не придется» и беззаботно махнув рукой удалился. Весь день провалялась одна. Поспала. Вечером вернулся Коля, и не один, а с Зиной. Она оказывается прилетела на двое суток по делам кафедры. Расцеловались. Я искрене любила эту симпатичную, милую, улыбчиваю девочку. Она казалась очень молодой рядом с моим сыном, хотя она старше его на полгода. Он поправился, а она наоборот, похудела. И так невысокого роста, казалась маленькой девочкой. Зиночку удивило отсутствие сына.
– Не удивляйся. Мама считает, что он вполне взрослый и может не только рапоряжаться своим временем, но и решать глобальные вопросы. Так ведь, мам? – хохотал Николай
– Я считаю, что здесь я главная, и мне решать, как развлекать мальчика. Я считаю, что юноша ни только писать и читать должен уметь, но и жить – пробурчала я обиженно, – он у вас очень хороший. Читал и решал задачки на каникулах. Умница!
– Я знаю. Спасибо – ласкаясь и целуя меня, благодарила невестка
Тут вернулся Адрей и замер, увидев мать. Она сама подбежала к нему, расцеловала и сообщила растерянному мальчику, что я его хвалила.
– Значит, ты все мои задания выполнял, сынок?
– Да – срывающимся голосом ответил мальчик
– Когда только успевал? Ночами, что ли? – ехидно спросил Николай
– Не смей! – прикрикнула я на сына.
Андрюша с восторгом рассказал, как хорошо провел время со студентами. Собирались разойтись по комнатам, когда Зина шлёпнула сына, и все мы увидели, какую боль это ему доставило.
– Что с тобой? – нервно спросила мать
– Ничего, мам – покосившись на отца ответил мой маленький.
– Милая, я расскажу тебе в спальне – обняв жену за плечи пообещал Николай.
Когда все разошлись по кроватям, ко мне на цыпочках вбежал Андрей.
– Ба, спасибо, моя милая. Спасибо. Как успели?! Будто знали, что приедет. Если б не ты...-чмокнул меня и убежал стараясь не шуметь.
«Да.Слава Богу!» – подумала я и уснула спокойным сном.
Утро началось недоброе. Зина строго поглядывала на сына во время завтрака и как только окончилась трапеза, позвала его в залу. Попросила оставить ее наедине с сыном. Андрей вошел в залу без кровинки в лице.
– Что там? Что происходит?-спрашивала я сына
Он не успел ответить, а может, и не собирался, когда я услышала сдавленый стон. Метнулась к двери, но она оказалась запертой. Сквозь стекло увидела обнаженного по пояс Андрюшку, перекинутого через подлокотник дивана. Зина секла его тонким резиновым прутом. Я стала колотить в дверь, потом побежала на кухню к сыну.
– Немедленно прекрати это! Слышишь?!! – орала я как резаная, перекрывая стоны мальчика.
– Пожалуйста не нервничайте – обнимая меня за плечи, проникновенно попросила вошедшая невестка, – я уезжаю завтра, и если вы не хотите, чтобы я увезла сына, не вынуждайте делать это.
Я поняла, это своеобразный шантаж и замолчала. Оттолкнула Зину и вышла в зал. Андрей стоял со спущенными штанами в углу и тихо плакал. Выбежала назад, и тут меня перехватил Коля, усадил на диванчик, Зина подала валерианку и начала спокойно объяснять мне преимущества их метода воспитания. Я пыталась возражать. На что моя невестка заявила, что ее родители были с нею более строги, чем они с Андрюшей и что она точно так же, как и ее сын, не боялась своих родителей, а боялась наказания. Рассказала, как ее пороли с трехлетнего возраста и последний раз били за два дня до свадьбы. Только сейчас я узнала, что до свадьбы мой сын жил с Зиной почти два месяца, и об этом узнал ее отец. За это и высекли бедную невесту.
– Я на них не в обиде, всегда за дело влетало.
Мне стало совсем плохо, теперь от жалости к моей Зиночке. Пока невестка повествовала ужасные истории своего детства, мой сын помалкивал, а как только она окончила, вступил в разговор.
– Ты, мам, говоришь, в твоем доме детей не били никогда? А когда я котенка домой принес? Не помнишь? По щекам отхлестала и вмете с котенком под дождь выбросила. Вернуться приказала без животного. А красный ремешок по сей день на спине у себя помню. И этого не помнишь? Ты с тетей Ирой кофе пили, а я со случайной тройкой по химии из школы вернулся. Ты при ней дневник потребовала. Оценку увидела, и давай орать, как бывало, я огрызнулся. Ты ремень сняла и колотила им пока сорочку не порвала. Тетя Ира умоляла остановиться, а ты все била и била. Я тебя, именно тебя, после так боялся. Не знал в какой момент яростью вспыхнешь. Со страху химию подтянул. Честное слово!
Наревелась я в то утро. Прощение просила у сына, у Зины и у Андрюши, когда его через час из угла освободили. В общем, разобрались как-будто, а вечером Зина тетрадь показать потребовала. Я вся дрожать начала и из комнаты поспешила выйти, чтоб внука не выдать своим поведением. Стала под дверью подслушивать. Коля в магазин вышел. И вдруг, пока мать условия задачи изучала, Андрей ей и говорит
– Мам, ты прости, но я должен сознаться. Из всех задач я только 20 сам решил, а остальные....
– Бабушка помогла? – спокойно спросила Зина
– Не только. Еще ее студенты. Ты лучше знаешь, как со мной поступить за лень глупую, только умоляю, не увози меня. Я исправлюсь!
– Вот молодец, что сам признался, а то ведь я уже подозревать начала.
– Почему?
– Многие задачи неправильно решены, и таким способом, о котором ты представления не имеешь. На втором или третьем курсе проходят этот метод. Твои последние 20?
– Да. Ма, ты высечешь меня? -все же спросил срывающимся голосом мой маленький, отважный мальчик
– Все верно решены. Умница! Я с папой посоветуюсь и отвечу. Все сначала решай сам – громко захлопнула она тетрадь – До окончания каникул еще много времени. Если в день потратить час на задачки и столько же на чтение, все успеешь, и бит не будешь. Разве это трудно, мой мальчик? Дюша, ты меня слушаешь?
– Нет. То есть да. Слушаю. Не трудно – вяло как-то ответил он
Я не выдержала и вошла в комнату
– Прости, Зина, вам с сыном моим не приходило в голову, что мальчик переутомлен?
– Приходило. Потому к Вам, нашей любимой либералке, его и послали – вскрикнула невестка и бросилась на меня с поцелуями, внук присоединился к матери. Они целовали меня в щеки с обоих сторон. Андрей целовал руки. Тут вернулся Коля и с криком –"Отвалите!!!! Это моя мама!!!" сгреб меня в объятия и целовал и обнимал пока не устали все. Я была счастлива! Только мысль о предстоящем наказании внука не давала расслабиться. Теперь уже я, на цыпочках, в ночи прокралась ко внуку
– Спишь, солнышко?
– Нет, не спится – шепотом ответил мальчик
– Почему? И мне не спится.
– Я о папином решении думаю. А тебе почему?
– И мне поэтому. – Мы обнялись с малышом. Он легонько дрожал
– Зачем ты признался?
– Стыдно стало.
– Боже мой, какой ты хороший! Ты не бойся. Я попрошу, чтоб не сильно пороли.
Андрюша уткнулся мне в плечо и тихо, но горько заплакал. Сердце готово было лопнуть.
Наутро мы узнали, что "репрессии" заменены удвоением количества задач. Решение было таковым, поскольку, как объяснил Николай, урок был воспринят верно и имел результатом стыд и отсутствие страха перед заслуженным наказанием. Андрею был вручен еще один задачник с указание даты сдачи.
 

 

Cука
            Мы опять смотрим друг другу в глаза. Не могу понять кто он. Все окружающие его существа часто называют его, как и меня, «сукой», но он не похож на меня. Он скорее похож на вожака моей стаи, но пахнет он совсем иначе. Мой вожак пахнет порохом и мясом, наша подруга – молоком и цветами. Огромный самец,превосходящий его в размерах, пахнет бумагой и табаком, а он непонятным сладковатым запахом. Этот запах заставляет меня кричать на него. Он стоит, как всегда, на задних лапах, уперев передние лапы в ограждение разделяющее наши территории. Опять резко вскрикивает, его крик похож на мой, но понять, что говорит, не могу. Опять огромный коричневый язык лижет его спину, и опять он кричит и воет. Этот язык держит в лапе тот огоомный самец из их стаи. Должно быть, он вожак. Он носит своего детеныша, как и все мы, за холку, но делает это не зубами, а передними лапами. Мы очень похожи глазами, у него, как и у моего дружка с улицы – большие темные глаза. И зовут нас почти одинаково меня – самку Лабраора – Ганка, а он – Генка. Он умеет говорить как мой вожак. Когда тот самец лижет его своим огромным странным языком, Генка, при каждом прикосновении языка, закрывает глаза и издает звук похожий на лай – так люди называют нашу речь, потом опять открывает их и смотрит на меня. После того, как крупный недобрый самец много-много раз лизнет его, он остается стоять у ограды. Тот другой уходит, назвав его «сукой», а он кладет голову на лапы и начинает скулить. Скулит как скулили мои дети. Их забрали в новые стаи. Мои малыши были очень славными щенками. Один раз Генка перелез через ограду и потрогал их. Я не стала запрещать ему. В тот день он па почти как моя подруга. Мой вожак и друг называет ее женой, а Генку – соседом. Потрогав моих детей, он собирался вернуться к себе, но вдруг появилась она. Та самка, которую он сам называет «мама», она источает похожий на Генкин запах. Она стала кричать на него, назвала его странными словами "дураком и хулиганом" и еще крикнула "Роман" – так они называют того крупного самца – "покажет тебе вечером". Когда Генка вернулся к себе , она ударила его и схватив за холку толкнула в сторону их будки. Генка взвыл и стал скулить. Вечером мы опять смотрели друг другу в глаза и опять его лизал тот язык, и опять он весь вечер сидел во дворе и скулил. В ту ночь, когда я осталась без своих мальчиков, грусть и тоска заставляли меня выть. Оплакивая раставание с малышами, я видела его-Генку. Он стоял на верхнем этаже своей будки и смотрел на меня. Когда луна осветила его, я увидела, что морда у него мокрая. Всем сердцем захотелось лизнуть его. Я бы забрала его жить к себе. А утром мой друг – Владимир – назвал меня, так же, как Генка зовет ту самку «мамой», но только еще сказал новое для меня человеческое слово «настоящая».
– Владимир! Помогите! Владимир, Ваша псина укусила Рому! Ай-ай! Она Генку схватила!!!
Мой друг выхватил соседа у меня из пасти. Я ничего плохого не хотела. Генка это понял. Когда Владимир дернул его на себя, он вырвался и обхватив меня лапами, скоро скоро заговорил. Слов я не понимала, но чувствовала его тепло.
– Дядя Вова, отпустите меня! Она не кусает меня, наоборот она спасала меня. Не ругайте Ганку. И его она просто оттолкнула. Она хорошая!
Мой друг обнял Генку, так люди называют обхват друг друга лапами
– Он опять бил тебя?
– Да, а она меня выдрала у него. Пойду я.
Генка присел и сильно приник к моей голове, положив передние лапы мне на спину, и я почувствовала, как его морда стала мокрой. Лизнула его в щеку, нос. Он улыбнулся. Я оглянулась и увидела, как Владимир и мама Генки удивлено смотрели на нас.