Наследство

Как-то зимним утром сестра пришла домой с пакетом, набитым всякой всячиной. «Быстрей одевайся» - сказала она мне – « там, на помойку, выбросили столько всего интересного. Ещё вчера вечером я видела, возвращаясь после занятий, как в проходном дворе люди копаются с фонариками в куче мусора. Похоже, там и сейчас ещё кое-что есть». Вчера я это тоже видела, поэтому быстро собралась, и мы побежали.

Со вчерашнего дня куча заметно выросла. Мы нашли, порывшись палкой, плоскогубцы, ножницы, кусачки и другие инструменты, а также различные сломанные часы и несколько коробочек с мелкими инструментами для тонких работ. Ещё там было много негативов, разных мелочей личного пользования типа очков, пузырьков для лекарств, и многое другое. Обращало на себя внимание обилие документов, записных книжек и фотографий благообразного пожилого человека. Особую статью составляли отшлифованные пластинки – срезы декоративного маньчжурского ореха, из которого делают модные бусы. Они лежали и в рассыпанном виде по всей свалке, и в полиэтиленовых пакетиках – подобранные по размеру и форме для составления бус. Готовые низки тоже попадались и в коробочках, и, даже, в мешочках из-под диетического творога. Чувствовалось, что свалку уже порядочно обчистили, и всё же многие нужные в хозяйстве, и просто интересные вещи не были замечены.

Мы набрали полную сумку и дома стали подробнее разглядывать её содержимое. Первым делом обращало на себя внимание, что выброшенные вещи, безусловно, принадлежали одному человеку. На них как бы была одна печать. Как это было заметно, объяснить словами  почти невозможно, поскольку это скорее принадлежит к области чувств. Во всяком случае, известно, что любая вещь, служа долгие годы одному хозяину, которой он пользуется в повседневной жизни, приобретает, в конечном счёте, что-то такое, что сразу отличает её от собратьев, находившихся на службе у разных людей. На ней обязательно сказываются те или иные черты характера владельца, его привычки. Беря в руки такую вещь, вы невольно ощущаете как бы её одухотворённость. Ведь она несёт часть, если не души, то жизни человека, которому она была необходима. Хороший следопыт может по такой вещи многое сказать о владельце. Некоторые люди уверяют, что от подобных вещей, пробывших в одном доме долгое время, исходит эмоциональный импульс. Они как бы несут в себе тот жизненный заряд, который царил там, где они находились годами. И этот заряд может быть как положительным, так и отрицательным. Всё зависит от того, были ли хозяева добрыми людьми или злыми. Мы тоже иногда замечали, что какую-то выброшенную вещь бывает неприятно взять в руки, другая же, как будто, сама просится в дом.

Не знаю, насколько это соответствует той теории, о которой я только что рассказала, но во всех тех мелких вещах, что мы подобрали в проходном дворе, чувствовалось что-то общее. Кое-что неоднократно чинилось домашними способами, кое-что улучшалось, подтачивалось. В общем, все вещи были, что называется, очень удобными, какими-то «пригнанными».

Многие инструменты служили именно для изготовления бус из орехов. Обилие этих бус и заготовок к ним наводило на мысль, что они делались на продажу. Но при ближайшем рассмотрении становилось ясно, то это не так. Когда идёт производство чего-либо, пусть даже в самом малом объёме, то тут уж, можно сказать,  не остаётся места творчеству. Все изделия похожи одно на другое как пятикопеечные монеты. Так удобнее, быстрее и, естественно, выгоднее.

Здесь же все низки были разными – то из мелких кружочков, то из более крупных, то различных по величине и форме, составленных в самом разнообразном порядке. Не было двух одинаковых бус. По-разному были эти срезы и соединены – самодельными цепочками, пружинками, крючоками – во всём чувствовалось, что человек искал, как красивее, как интереснее. Были срезы и грецких орехов, и камней, и дерева. Были и просто красивые камни, и  кусочки старинных украшений, и что-то самостоятельно сделано  в подражание им. Видимо, хозяин вещей был любителем красоты, пытающийся своими руками сделать что-то особенное, не стандартное.

Странная была свалка, необычная. Заинтересованные, мы снова направились туда и занялись на этот раз бумагами – записными книжками, документами по разным видам платежей, письмами, фотографиями. Оказалось, что все они принадлежат одному человеку, и мы их, придя домой, долго читали. Нам стало ясно, что  человека этого уже нет, так как никто не расстанется, будучи живым, с так долго хранившимися, безусловно, важными для него, документами. Их них мы узнали, что Евгений Сидорович Штейман последние годы работал в библиотеке. В письмах друзья называли его «дорогой друг», «всегда чего-то ищущий», «не успокаивающийся». Они писали  об одиночестве в старости и о том, что хорошо, что есть такой друг, с которым ещё можно поделиться, и который может тебя понять. Они затрагивали в письмах глубокие философские проблемы, и было видно, что ценили Евгения Сидоровича очень высоко.

С фотографий смотрело умудрённое опытом, чуть грустное, чуть задумчивое лицо старика, показавшегося нам очень знакомым. Конечно, он жил рядом, и мы его, безусловно, неоднократно встречали при жизни, только, к сожалению, не были с ним знакомы и не знали, что его увлечения близки к нашим.

Кто же смог выбросить всё это так бездушно на помойку? Вот уж поистине должен был быть одинок этот человек, фотографии которого валяются теперь по всему двору. Неужели, если эти вещи больше не нужны, нельзя было их сжечь где-нибудь на даче или уничтожить каким-нибудь другим путём? Во всём чувствовалось такое наплевательское отношение, что нам было стыдно за тех людей, для которых нет ничего ценного. Пусть это не их ценность, но это было дорого другому, нашему собрату, уже умершему. Так неужели же надо то, что является результатом  его долгого, кропотливого труда, всё, что сделано с такой любовью так вот просто выкинуть на свалку на растерзание досужей публики? А разбросанные под ногами фотографии так ясно дают понять, что изображённый на них человек никому не нужен, во всяком случае, после смерти. Подобрав их, мы, люди совершенно незнакомые с усопшим,   и  то уже не могли выкинуть их туда же, не позволяло какое-то чувство долга.

Образ этого трагически одинокого человека не давал нам покоя, и мы решили узнать, что же всё-таки с ним произошло. Адрес был известен – он стоял на счетах и на конвертах, и мы пошли в указанную квартиру в соседнем доме.

Квартира была общая, нам открыл пожилой человек. К нему подошла женщина – наверно, жена. Мы попросили позвать Евгения Сидоровича, и они, широко раскрыв от удивления глаза, сказали, что он умер два дня назад и его уже похоронили.

- Как же это? – мы сделали вид, что ошеломлены – мы с ним на улице познакомились, он нам рассказал, что любит делать украшения, обещал показать приёмы. А что с ним?
- Сердце, он ведь давно болел.
- И где он умер, в больнице?
- Нет, здесь. Ему дня три было плохо, потом вечером он ходила на кухню, а утром нашли  мёртвым в постели.
- И что, эти дни он был совсем один?
- Как один! – возмутился мужчина – а мы, соседи? Мы ему помогали.
- А вы, случайно не знаете, не осталось ли у него какой-нибудь машинки, которой он распиливал орехи, мы бы купили.
- Это мы не знаем, тут его сын и дочь эти дни копались у него в комнате, они придут, у них и спросите.

Сообщение, что у Евгения Сидоровича есть дети, явилось для нас полной неожиданностью. Уж это трудно было себе представить.
- А они, что, иногородние? – спросила сестра.
- Нет, в новом районе живут.

Нам всё стало ясно. Чужой не каждый выбросит, а свои - могут. Им что? Папа чудак, занимался ерундой. Так побыстрей избавиться от его барахла!

С этим мы и ушли. У меня, по правде сказать, не было никакого желания разговаривать с его детьми. Сестра же поймала как-то сына и спросила насчёт инструментов. Тот оказался не вид человеком не первой молодости и вполне приличным. Он ответил, что отец всё выпиливал, шлифовал и полировал руками, поэтому станочка нет, а инструменты куда-то разошлись. Куда они разошлись, мы очень хорошо знали – люди в темноте не зря лазили с фонариками по свалке. Но сыну сестра ничего не сказали, такого ничем не проймёшь. У нас же от этой истории осталось очень неприятное чувство.

А часть наследства Николая Сидоровича, настоящего наследства, а не просто материальные ценности, осталось у нас  вместе с его фотографиями и бумагами. И бусы его мы носим, и собираемся из отдельных пластинок тоже сделать что-нибудь красивое. И ещё хотим отпечатать фотографии с его негативов. Там виды природы и солнце.



Июль, 1980.