На оборот

В городе, где ветер не отъемлем от кислорода, которым дышат его горожане, было необычайно спокойно и солнечно. Вода в Фонтанке стояла словно заколдованная, она превратилась в темно-синее зеркало. В нем словно в телевизоре с выключенным звуком пробегали картинки – изгиб широкого моста, по которому мельтешили маленькие люди большого мира, самый красивый дом на свете с ракушечно-розовым фасадом и отделкой цвета слоновой кости и небо, притопленное водой. Таким был тот вечер – принявший образ секундной стрелки заевшей на месте.
Среди маленьких людей на мосту, оказался один человек. Он совершенно не умел идти в потоке. Спотыкался об свои же мысли и натыкался на чужие локти. Неудобный самому себе человек, поравнявшись с серединой моста, вышел из ряда вон, перелез через гиппокампов и прыгнул в воду, разбив отражение самого красивого дома на свете на цветные осколки, как если бы кто-то с силой треснул калейдоскоп об землю. Вода взорвалась коротким фейерверком и сомкнула все свои капли до единой снова. Для тех, кто любил этого человека, земля поменялась с небом местами - дела небесные стали яснее реальности. Любимые люди ушли в черное, а в городе нашлось немало людей, которые услышав про этот случай, признались себе в том, что подумывали прыгнуть с моста в Неву тоже. Они рассуждали так: живущим в этом городе достаточно долго людям, следует опасаться мостов и безумия, а если уж и ходить вдоль зачарованных вод, так только при наличии багра, оставленного где-нибудь неподалеку. Постепенно обсуждение эпизода превратилось во всеобщий гул, со временем потерявший актуальность и как следствие смысл. Однако земля с небесами не спешили меняться местами обратно.
По ту сторону воды ему представилась картина, которую он никак не ожидал увидеть. Никакого тоннеля, небесных врат и ангелов не было. Он умирал некрасиво захлебываясь водой и кувыркаясь как поломанная игрушка, брошенная с высокоэтажки, и успел только подумать «Боже, какой я придурок». Он падал, надеясь, что кто-нибудь его вытащит, выхватит за шиворот, хоть бы и сам Господь, встряхнет его, дурака такого, скажет: «Ну и дебил» и выставит обратно во времени, на том мосту. Он посмотрит на самый красивый дом на свете, десять раз проклянет свою глупость, и нырнет в поток толпы, которая окончательно затрет его поступок. Он всегда надеялся на лучший исход, даже когда в него нереально было верить. Так было уже три года назад. Он тогда сидел перед компьютером, собирался посмотреть фильм. До этого он пришел с работы, поговорил со своей девушкой по телефону. Мир был так статичен, привычен, понятен. Потом позвонил друг, он еще подумал, чего это он так поздно. Взял трубку, сказал: «Привет! Ты чего это так поздно?». Друг ответил: «Приезжай скорее. Ее машина сбила». Он не понял даже: как это? Он недавно с ней говорил, она же его младше и вообще, что за глупости. Он положил трубку, подумал на друга "Какой идиот, перепутал что-то". Просидел так минут десять, наверное. Потом снова набрал друга, это должен быть restart: сейчас друг возьмет трубку, они поболтают о делах, посмеются над приколами с сети, договорятся как-нибудь встретиться, а потом он ей позвонит. Друг взял трубку, сказал: «Говорят, дорога была пустая, как так получилось, никто не знает». Он сделал вдох, спросил: «Она живая?». Друг ответил: «Я только еду туда, говорят, насмерть». Он положил трубку. Мыслей больше не было. Слово «насмерть» висело в голове как опухоль, ее хотелось вырезать из мозга наживую, без анестезии, лишь бы это слово покинуло сознание. Он почувствовал, как за горло хватает ужас, опускается вниз и сдавливает желудок. Он забыл выключить компьютер, оставил еду. По дороге несколько раз останавливался и бежал в кусты - так тошнило. Пока он ехал, представлял себе, как приедет сейчас, а там она, со сломанной рукой, ногой, пусть даже позвоночником. Как они едут в больницу, потом он находит деньги, если надо залезет в долги, ей делают операции, он говорит с врачами, приходит в больницу, видит ее лицо, когда она просыпается после наркоза, позже они говорят подолгу. Он едет домой, падает спать. Так продолжается неделя-месяц-два? Потом он забирает ее из больницы. Живую.
 Ничего глупее похорон в конце июля мироздание не придумало. Было очень много солнца и людей. Живых и плачущих. Ее мать падала на гроб, прибегала фельдшер, делала укол, мать, словно тряпичную безвольную куклу, усаживали на лавочку. Он стоял и смотрел на гроб, в котором тишина принимала форму взрыва. Дурацкие мысли лезли в голову: сейчас он услышит ее голос, все перепугаются до ужаса, откроют гроб, а она живая. Выяснится ошибка, там наверху перепутали всё на свете, не ту забрали, дико извиняются, все плачут. Он вытаскивает ее, прижимает к себе и кричит: «Живая!».
Это ужасно, когда поют птицы в такой момент и люди дышат, подходят и соболезнуют. Они, суки, специально, наверное. А он стоит тут, над свежей землей с крестом. И эта земля молчит. Ей нечего ему предложить. Она только забирает. 
На девять дней он уехал в лес. Купил бутылку водки "Финляндия", какой-то закуски, разжег костер, поставил ее фотографию перед собой. Налил стопку, выпил. Понял, что ничего не чувствует. Снова выпил, посмотрел на ее фотографию, она словно была рядом. Ужасно хотелось с ней поговорить. Человек не может так сразу куда-то деться. Бывают же отношения, ну все эти сопли-слюни-нервы, вся эта злоба-страхи-звонки, все эти планы-жизнь-время. А так, чтобы раз и нет, ну, так не бывает. Он выпил снова, что-то внутри стало разжиматься. Плакать не хотелось ужасно. У него за эти дни появилась странная привычка. Когда горло сдавливало, он шмыгал носом, делал короткий вдох. Этим вдохом затыкал нутро. Он сделал вдох – не сработало, еще вдох, еще. Закрыл лицо руками, зашатался на месте и тихо завыл. Она смотрела на него с фотографии.
Был один день такой странный. Он сидел так же, как и всегда у компьютера и почему-то подумал, что сейчас она позвонит в дверь. Ну, точно вот-вот позвонит в дверь. Даже подошел, посмотрел в глазок, а там пустая площадка. Вообще никого. Потом уже стыдно было идти к пустой двери, просто сидел в кресле и ждал звонка.
 У него друг был, который психфак закончил. Как-то сидели, пили вместе, тот ему сказал, что надо год продержаться, потом станет полегче. Еще друг рассказал, что самый ужасный момент это когда понимаешь, что близкого человека нет нигде, ну то есть он не уехал, не где-то там далеко-далеко, а его нет больше. Ну, то есть вообще нигде нет. Он спросил: «А там? Там ведь она есть?». Друг ответил «Может там есть, я не знаю». Они еще порассуждали на тему, что все, кто умерли, наверное, смотрят на нас, откуда-то ведь берутся ангелы-хранители, наверное, это они и есть. Это придало ему сил.
 Он шел на работу всегда одним маршрутом. От площади Восстания по Невскому проспекту и потом заворачивал на Фонтанку. Иногда представлял, что она сейчас смотрит, говорил ей, что был дураком, мало времени вместе проводили, а когда увидятся, он всё исправит. «Понимаешь, жизнь ведь не заканчивается смертью, как человек не заканчивается своей кожей. Значит, ты где-то есть, просто мне не вся реальность доступна. Но ничего, я тебя увижу еще», повторял он.
 Праздники первого года без - созданы для того чтобы ткнуть лицом в тот факт, что любимого человека нет. Самым ужасным был новый год. Он всегда его любил, а тут праздник вышел бессмысленным и пустым. Загадывать было нечего. Еле дотянул до весны. Мир проплывал мимо, словно в нем его больше не было. Все дома стояли там же, где стояли всегда, люди одинаково обезличенные топали мимо, друзья, кажется, любили его еще сильнее. А в целом всё выглядело как рвота – бесформенная масса всякой херни, до которой ему не было никакого дела.
 Второй год принял форму привычки. Он улыбался, встречался с друзьями, много работал. Дни прирастали к лицу как маска. Она становилась толще, замещая собой кислород. Он задыхался.
Иногда пересматривал ее фотографии, считая, что она тут, в комнате. Выходил из дома и тоже ее чувствовал. В голову лезли мысли также о том, что у кого-то сегодня родился ребенок. Девочка с голубыми глазами и светлыми волосами. Это она пришла снова. Через много лет, когда он будет уже стариком, встретит ее на улице, узнает и порадуется. Просто тому, что она живет. 
Никаких мыслей о самоубийстве у него не было. Ну, не серьезно кидаться в воду, когда у тебя есть родные, друзья. Как они-то будут потом? Он так думал, глядя на воду с Аничкова моста. На поверхности воды, за зыбкой картинкой самого красивого дома на свете, находился другой мир. В нем есть шанс переродиться. Значит, есть шанс найти ее. Он не собирался умирать, он просто устал. Сил оставалось всего на один поступок.
 В конце тоннеля света также не оказалось. Там его ждал полумрак бесконечного пространства. Он стоял словно в тумане, настолько плотном, что вытянутая рука заканчивалась на уровне запястья. Человек пошел вперед сквозь туман. Он ощупывал воду, ожидая, что сейчас наткнется на нее. Раз в жизни на земле ее нет, значит, есть в другом мире. Он шел, преодолевая сопротивление воды, переставлял ноги, топнущие в хлипком дне. Возможно, он шел час, может быть даже целый день или месяцы – пространство впереди него не меняло своего образа, оно было таким же темно-серым, плотным, проскальзывающим сквозь пальцы. Бесконечным.
 Через какое-то время он почувствовал тепло. Как вода обнимает его, обволакивает и шумит словно океан. Он перестал сопротивляться, ослабил руки и ноги и повис. Его тело обмякло и согнулось в позе эмбриона. Он закрыл глаза, прислушался к океану и почувствовал, как засыпает. Сквозь шум воды он услышал, как где-то далеко бьется сердце, огромное и живое. Ему стало так хорошо, словно прежней жизни не было. С каждым ударом сердца его память очищалась, вынимая из сознания целые куски прошлой жизни. Он словно находился в точке, от которой начинается весь мир. До него больше не доходили звуки и образы. Память угасала, ее место постепенно занимал шум океана. Он ощутил себя голым и беспомощным, готовым разреветься от той легкости, что его наполняла. Он коснулся рукой глаз и ощутил какие они мягкие, а пальцы казались полупрозрачными. Плотный туман вокруг стал розовым и совсем теплым. Он дышал этой мягкой водой и больше не захлебывался. Только слушал глухое биение огромного сердца вдалеке. Знакомого, словно знал этот звук прежде, но не мог вспомнить. Он ощутил себя невозможно маленьким и защищенным. Укрытым от мира, в котором еще не родился.