Глава первая. Блестки на алой ткани.
Сегодня солнце долго не озаряло мир янтарем своих лучей, серебристым пятном проглядывая из тумана, а на иссини-голубоватых переливах небосвода мерцали из-под кружевной перины облаков мириады крохотных звездочек, рыбками играя вокруг еще не успевшего скрыться за горизонтом серебристого блюда луны, то пропадая в тумане, а то возрождаясь вновь. Легкий ветерок омывал ветви деревьев и холодные камни фасадов еще не пробудившихся зданий. Наконец первый луч проторил пелену облаков и проник на глубину большого ярко-бирюзового глаза. Уж что говорить, а утро это выдалось действительно на редкость хорошим. Об этом и размышлял лихой хемулёнок, бодро прохаживаясь по дороге. В одной лапе он держал ведро, а во второй – резиновые тапочки, от коих он цинично избавился при выходе в свет, и призрачно-аквамариновая, словно акварельная, дымка травы, подёрнувшись хрустальной пеленой росы, холодом покалывала его лапки. Под мышками хемулёнок держал удочки, а через плечо у него висел потертый спортивный рюкзачок о загадочных таусинных переливах. Настроение было прекрасное, как и наброски предстоящей рыбалки – хемулёнок, а звали его Владимиром, спешил встретиться со своим старым товарищем Фокси на пологом бережке Бирюзейки, и там, под прохладным нефритовым покровом растительности, откушать колхозного пирожка с повидлом, конструируя планы по захвату мира. И так, погружённый в светлую рыболовную идиллию, шёл хемулёнок, шёл по просыпающимся деревенским улочкам, подобно властителю, оценивая порядок на своей территории: встретил замок Насти, помахал тёмным окнам (странно, неужто она всё ещё спит, непорядок, надо этому помешать, - ну да ладно, как-нибудь в другой раз!), собаку на цепочке увидел – дал ей пирожок, Леночкину сестру встретил, справился о судьбе Леночки, получил ответ, что этим летом она в неотложном отъезде на Чёрном Море, поощрил цыганскую щедрость пирожком. Собирался уже идти дальше, но внезапно вспомнил о некоем пугающем и, что уж скрывать, весьма притягательном образе, встреченным им на олигархической территории. Вовка круто повернулся на истоптанных каблуках и отправился исследовать сей изумительный факт более многогранно. Приблизившись к показавшейся ему опасной территории, Вовка обнаружил почтовый ящик. Ящик был совсем новым, и свежая сине-лавандовая краска, высыхая, поблёскивала на солнце. Но не это привлекло, и, что уж скрывать, напугало Владимира. Из открытой дверцы один за другим сыпались конверты, мятые, как из мордов, и перепачканные краской. Краска залепила печать, и нельзя было разглядеть, что это за письма и от кого. Но, во всяком случае, все конверты были одного цвета – стало быть, адресант у них был один. Нужно было доложить Насте. Вовка приоткрыл дверку, и из-за неё высыпалась гора конвертов. Хемулёнок пристроил своё скромное имущество у калитки, и, схватив ближний конверт, бросился к Насте.
Филифьонка Анастасия Петровна нервно поежилась от холода, выглядывая из-под мятого нежно-розового одеяла, где в гавани переливов некоей волшебной, перламутровой палитры под слоем играющих рыбками блесток терялись мириады цветов – замены оранжевому, которое Настя пожаловала Гильде на тряпки. Лето было очень и очень странным. Еще неделю назад, когда Настя выходила замуж за Поликарпа, стояла просто-таки аномальная жара, ласково (а порой не очень) припекало солнышко, а далекий и манящий купол небосвода не обнаруживал ни облачка. Но сегодня…
Поликарпа не было в комнате, ибо еще вчера он бесславно исчез в командировке на целых, между прочим, два месяца. Даже познакомиться, как следует, не успели! Настя в мыслях ругнулась. Погано, когда жизнь проходит так, без смысла. Да и вообще – кто сказал, что в жизни он есть?
Филифьонка зевнула, поправила локоны и печально зашаркала протертыми домашними тапками в сторону ванной. Тут она умылась, затем причесалась, сделав пару скучных розовых хвостиков. По окончанию операции по возвращению утраченного под покровом ночи имиджа Настя выбралась в гардеробную, куда давно не захаживала. Пол в комнате был серебристо-серым и мягким под ковром пыли. Филифьонка не обратила на это ни малейшего внимания – ее янтарный взгляд был полон некоей задумчивости, отрешенности. Шаловливая прядь выбилась из-за уха и пала на глаз, однако филифьонка не удосужилась пригладить ее. Круглой, задумчивой луной в серебристой пелене пыльных звезд вплыла она в комнату. Рыбками заиграли вкруг ее главы озорные «звездочки». А если это действительно небо?.. А Настя, круглая задумчивая луна, плывет сейчас по океану звезд, внимания музыке небосвода?.. Для этого надо подыскать подобающий лунный наряд. Филифьонка подплыла к пятой от окна батарее вешалок, и первым, что ей приглянулось, стал тускло светящийся алый плащ. Полупрозрачный, висел он на вешалке, а свет, выходя из окна, пронзал его, окрашиваясь в багряный, и мягкими лучами падал на пол. Словно алое желе или лепестки роз. Но никак не кровь. Ведь разве может кровь быть такой мягкой и сладкой?
Настя тихонько подобралась к плащу и приподняла его на лапе – на ней внезапно замерцали, заискрились, погружая комнату в гавань волшебных, незримых оттенков, мириады разноцветных блесток. Блестки на алой ткани… что может быть прекраснее? И чего еще простительно просить от Бога? Лишь в этом заключается подлинное счастье. Настя знала это. Вот и сейчас – энергия алых блесток осторожно вошла в лапу, медленно и чувственно наполняя хрупкое тельце филифьонки теплом, словно та отведала своей любимой филифьониксовой закрутки «Афтяфа». Настя вздохнула и уткнулась в искрящуюся ткань лисьей своей мордочкой. Теплый и родной аромат лесных ягод, стирального порошка «Tide» и нафталина заполнил теплыми бирюзовыми волнами ее легкие, и лишь прочувствовав, осознав в себе все волшебство мира, всю краткость жизни, всю бескрайность Вселенной, Настя отняла плащ от мордочки. Она наденет именно ЕГО. Именно этот алый плащ, где мерцают мириады разноцветных блёсток.
В саду стоял густой, словно желе, туман. Ярко-розовое, полупрозрачное, сладкое желе, по которому сверху плыли розы сладкой ваты – облака. Филифьонка приподняла подол платья и осторожно вошла в туман. Здесь было красиво и грустно. Блестки окрашивали туман, и казалось, что Настя стояла в зале, полной сказочных витражей, не в силах надивиться их великолепием всласть и уйти.
Настя слышала, как где-то вдали Гильда Ивановна с упорством выколачивает коврик. Филифьонке страшно хотелось пойти и спокойно поговорить с соседкой, но она не видела, куда идти. Возможно, теперь дорога к родным, друзьям и соседям прервана навсегда. И она, филифьонка, — сейчас самая одинокая филифьонка на свете? От сих мыслей филифьонке стало грустно. На глаза навернулись слезы. Она вспомнила Поликарпа, Гильду Ивановну, Маей, которая заходила вот на прошлой неделе, приносила черную смородину. Хвалёная же была смородина… кстати, Маей? Давно что-то о ней не слыхать, неделя – это вам не ухти-хвостухти. Где она сейчас живет? Хорошо ли ей жить на этом свете или она решила, что жизнь – полная ерунда и…
При этом «и» филифьонка задрала свою длинную крысиную морду к небу и разрыдалась. Ведь Маша точно сделала это, об этом отлично свидетельствует её долгое отсутствие, за это время Настя успела съездить в Москву на РуБрониКон и прочитать один из купленных там томиков «Fallout. Equestria». Наполовину… Нет, это ужасно! Срочно нужно испить филифьониксу. Настя сходила в дом, взяла амфору побольше и с наслаждением опорожнила её на месте. Депрессия не отцеплялась. Тогда Настя решила, что филифьоникс полезно пить напополам с туманом. Кто не знает, мы с Настей поясним – это надо выйти в туманный сад, зайти в самую гущу тумана, расположиться на траве, взять амфору крепкого домашнего филифьониксу и начать пить. Причём не просто пить, а пить с наслаждением, втягивая вместе с филифьониксом туман, потому что так они оба становятся вдвое крепче и полезней. Вдвое – это потому что самих компонентов два: туман и филифьоникс.
А ведь бабушкин способ быстрого опьянения реально подействовал! Правда, несколько в другую сторону – количество не самых приятных воспоминаний лавиной понеслось в голову графини, цинично снеся, правда, старые. Через некоторое время сквозь слезы она увидела Вовку и Леночку. Вот они собирают яблоки, ломают шахматы, готовят булочки, помогают делать ремонт, причесывают… Какая же злая она тогда была! Как могли ее раздражать эти прелестные создания?
От грусти у фили начались галлюцинации. Вот Вовка стоит перед ней на траве… Ветер играет его каштановыми кудрями. Вовка все-таки ничего, приятный, даже, можно сказать, красивый хемуленок. Его большие ярко-голубые глаза гораздо глубже ее, Настиных. В них можно потонуть. Такие глаза у всех маленьких хемулят. Потому что они невинные и чистые, гораздо чище взрослых, таких, как, например, Маей и Настя. Хотя Маей… эх, она навсегда осталась маленькой хемуленкой. И в этой сказочной глубине Вовкиных голубых глаз филифьонка Настя увидела смысл жизни. Вот он – перед ней. Вот он машет своей толстой лапой и, подпрыгивая, кричит:
— Телеграмма!
Смысл жизни низринулся в мир в облике хемуленка, маленького хемуленка Вовки. Оно и понятно – ведь Вовка – самое невинное и чистое создание во всем белом свете! Настя задумалась. У нее ведь никогда не было хемулят. А ведь в хемулятах и есть смысл сей тленной жизни. В филифьонской жизни это – главное. Не ароматный кофе с молоком, не алые огни зари, ни ароматные веяния моря. Ни даже мириады блесток, играющие на алой ткани. Хемулята… покупки одежды трогательно маленького размера, различных ярких персонажей, способных утешить твоего маленького ангела… У Насти засвербело в носу, а на глаза навернулись слезы.
А если это действительно Вовка? Если он и вправду стоит сейчас перед ней, и, протянув свою трогательную толстую лапку, кричит «Телеграмма!»? Но Настя не могла в это поверить. Да и как такое вообще возможно, если сам Вовка давно сгинул из-за злобы и равнодушия Насти?
Хемуленку тем временем надоело ждать, он подпрыгнул и изо всех своих маленьких сил щелкнул пьяную филифьонку по носу. Получив столь меткий удар, филифьонка остолбенела от неожиданности.
Конечно, она знала, что бы галлюцинации были и обыкновенные, и слуховые, но что бы галлюцинации были физические… Об этом она никогда не слыхала!
— Телеграмма! – закричал Вова и подпрыгнул.
— Для кого? – сонно мигая усталыми глазками, вопросила Настя.
— Для Вас, миссис Депрессия!
— От кого?
— Да мы что – на передаче «Что, где, когда?», что ли? – рассердился хемуленок. – Меня сюда, между прочим, не для того послали, что бы отвечать на глупые вопросы еще более глупых филифьонок!
Филифьонка напустила на себя важность кандидата придурковатых наук, сбегала в замок и разрезала конверт. Теперь она снова сидела на лугу, окутанная розовым туманом, и увлеченно читала.
Закончив чтение, Настя впала в панику.
— О, нет! Смотри, Вовка! Маей…
Вовка в один момент подскочил к филифьонке и принялся читать, заглядывая через плечо.
«Миссис Анастасия Петровна!
Мы вынуждены сообщить Вам, что мисс Маей Катасэ окружена членами известной бандитской группировки. Были предприняты попытки принять меры, однако они обернулись неудачами, ибо преступники оказались слишком сильны и даже сильнее посланцев местных правоохранительных органов.
Группировку возглавляет известный маньяк Ио Оттонаси по прозвищу Мороженка. По словам Маей, преступники являются ее бывшими одноклассниками. Телеграммы такого типа уже были разосланы близким Маей – миссис Сансет Ромашкина, мисс Беатрисс Ромашкина и другие.
Возможно, филифьонке по завершению акта может потребоваться физическая и материальная поддержка, к чему, собственно, мы и призываем Вас, когда плачевный исход уже неизбежен.
До свидания!
Начальство села»
(К слову говоря, тот факт, что Маёй окружена, именно окружена, а не повесилась, слегка утешил и облагоразумил потерявшую было рассудок Настю, но и то – не наверняка: как же так, она ведь знала, что с Маей что-то случилось, а раз она знает, то это точно и ясно, как заводной апельсин; а вот они не послушались её, не оправдали её надежд, отнеслись к её нерушимо правильному мнению с пренебрежением, и – вуаля! – оно свершилось, прекрасно!).
- Маей? Окружена? – удивился тем временем Вовка. – Хм… И кто же ее так?
— Нужно посмотреть! – воскликнула преисполненная решимости и филифьониксу филифьонка.
***
… А они все шли – высокая коричневая филифьонка с белой мордой и короткими флуоресцентно-красными волосами, одетая в изумрудно-зеленый сарафан в крупный белый горох – края увенчивала золотая кайма, а с лапы свисала вместительная кожаная сумка; и маленький хемуленок в красном бархатном комбинезоне, невинный голубоглазый ангел. Ярко-зеленый атлас ткани лежал на плечах филифьонки, переливаясь золотистым орнаментом сердцем. Кружева окаймляли рукава и подол платья, перекатываясь и переливаясь наряду с позолотой. Крупные разноцветные бусины сверкали на шее филифьонки, переливаясь всеми цветами радуги в лучах заходящего солнца.
Пока не пришли к дому Маей.
В ходьбе Настя пылала яростью, вспоминая Маей. Филифьонка прекрасно знала свою подругу. С рождения одарённая ни с чем не сравнимым талантом инженера, механика и химика, и заработавшая статус технического гения, она обладала способностью превратить каждую ситуацию с главными задирами класса – Катькой Пересветкиной, её сестрой-второгодницей Цумики и забитым очкариком Ио (он этим летим чуть не свершил насилие над самой Настей) - в двусмысленную, от чего потом часто сама страдала. Да вот беда – на Маей и ее друга, Сакаки, часто нападали одноклассники, и вот тут-то им приходилось несладко! Однажды Маей избили за якобы дерзкие слова о преуспевшем физическом развитии (ну не виновата же она, чёрт побери, что растёт быстрее остальных!), потом, кажется, на уроке физкультуры, ее раскрутили за ноги, а хемули даже не думали поймать Маей. В результате она упала, кувыркнулась и встала на лапы и уши. Лишь они спасли филифьонку от верной погибели. Благо, на полу лежали мягкие подстилки – как раз вот для таких пожарных случаев. Ее пинали, как собаку шелудивую, ругали нецензурными выражениями, вполне могли выплеснуть в глаза шипучий подмороженный филифьоникс или столкнуть в Большую Черную Дыру меж лестничными пролетами в изгаженном подъезде учительницы Пелагеи Ивановной. Наверное, потому, что она была самой отличной отличницей в классе и очень красивой. Да и не похожа она была на других. Никто не одевался так, как она, никто не носил такую прическу. Но несмотря на это, Маей была веселой и любила пошутить. Однако никто так и не оценил ее по достоинству. Да и вообще – панически мало становится в этом несовершенном мире почитателей сарказма.
После школы Маей и Настя наконец-то смогли вздохнуть с облегчением, ибо Насте приходилось защищать подругу от хулиганов, а работа эта – не сахар. А теперь вот на Машку снова напали!
С такими мрачными мыслями шла филифьонка. Вот дом, куда направлялись «спасатели», уже довольно близко.
— Ну, кого бить? – завопила Настя и – спасибо филифьониксу - в один миг перемахнула через калитку. Вовка лазил медленно, а так высоко прыгать пока не умел, поэтому он остался стеречь выход, что бы ни одному бандиту и в голову не пришло скрыться от защитников – энергичных, но справедливых.
Между тем Настя сломя голову мчалась через сад подруги. О, ужас! Во фруктовом садике на яблоне прыгали хемули! Они хватались за длинный, просмолённый, как на корабле, канат, и лихо перепрыгивали на веранду.
— А, хулиганье, вот вы где! – завопила фили и полезла на дерево.
— Вишь, фили какая-то лезет! – сказал один хулиган другому.
— Ага! – энергично добавил другой.
— Пусть только попробует лезть на нашу яблоню! – заорал первый. – Полетят клочки по закоулочкам!
Полететь клочками по закоулочкам филифьонке не хотелось. Вместо этого она в два счета забралась на ветку, на которой сидели хемули, и воинственно замахала лапами, с горем пополам пытаясь удержаться на площадке.
— Гляди, какая она милашка, когда сердиться! – засмеялся первый хулиган. – Ну что, посмеемся еще сильнее!
И они, как по команде, стали хватать камни и швырять ими в Настю.
Настя пыталась увертываться от камней, но раскачалась, не выдержала и грузно, лапами вверх, шмякнулась на землю.
— Ахахахаха! – захохотали хемули. – Скатертью дорожка, крошка!
Филифьонка приподнялась с земли, отряхнулась и, грозя кулаком, сурово посмотрела вверх. Тут хемули засмеялись ещё громче, и рядом с филифьонкой упал огромный серый булыжник. Но этим Настю не испугаешь. Быстро хватаясь лапами за сучки, она полезла по стволу дерева. Но стоило фили сунуть голову к хемулям, они стукнули ее по голове. Однако в этот раз Филифьонка замахала лапами, подтянулась и влезла на широкую, гладкую площадку меж ветвями.
— О, милашка пришла! – возопили хемули.
Они хотели снова набрать камней, но, к своему удивлению, не нашарили кулек. Настя украла их.
— Воровка! – крикнул Первый хулиган.
Но фили засунула лапу в кулек, взяла добрую порцию камней и тяжело обрушила их на голову хемуля. Тот пытался было увернуться, но сам не заметил, как сполз с площадки. Раздался гулкий удар о землю.
А филифьонка тем временем расправилась с Другим, дав ему здоровенного пинка под зад. Бандит пошатнулся и упал прямо на своего товарища. Анастасия Петровна восторжествовала! На дереве больше не осталось ни одного хемуля!
Зато теперь нужно было перепрыгнуть на веранду дома Маей. Это уж Настя умела! Ведь именно она еще совсем недавно была добровольцем для испытания нового плодосъемника. Крепко схватившись лапами за канат, филифьонка, воинственно суча ногами, взмыла над землей и в момент очутилась на веранде. Здесь хемули еще оставались.
А надо сказать, что хулиганы с веранды видели, что творилось на дереве. И, обнаружив, что к ним алой с блестками кометой летит та ужасная филифьонка, они пришли в неописуемый ужас.
Расталкивая друг друга, кинулись они к канату. Но, прилетев, Настя сшибла их воинственными каблуками. Хемули повалились на пол. А филифьонка преспокойно отвязала канат. Хемули были замурованы, ибо боялись они высоты. А вот Настя в это время спокойно спрыгнула, вынула из сумки, оставленной у калитки, телефон и позвонила в полицию.
На сей радостной ноте торжественно завершено было придание о храбрых защитниках слабых и покровителях добра, хранителей ключей гармонии богатыря славного Владимира Константиновича Кукушкина и прекрасной леди Анастасии Каны Эмелард Елены Петровной!
Глава вторая. О чистоте сердец и волшебстве летнего заката.
Маей была на седьмом небе от счастья, глубоком и аквамариновом. Наконец-то ей и ее дому не требуется физическая и материальная поддержка! А ведь Маей очень боялась поплатиться ею, ибо предана была, словно матери родимой, своей скромной, но родной обители. В кошмарных снах порою видела она, как приходили к ее дому одноклассники и швыряли в окна факелы. Дом величественно вспыхивал, уподобляясь упавшей звезде, с торжественным грохотом обрушивалась крыша, и жалкие останки его истлевали, обращаясь в небытие. Однако ныне всё было позади. Чувство безопасности было для Маей слегка непривычным в современных условиях, и посему неудивительно, что она нервно истлевала зубами когти и приплясывала на месте, навеки покорная перед спасительницей.
— Спасибо! Спасибо! Спасибо! – вопила Маей и даже – представьте! – скакала по комнате на длинном мохнатом хвосте, – Не знаю, как и благодарить вас!
— Ну и не благодари, — великодушно предложила филифьонка. – Ах, как же я хочу спать!
— Как – не благодарить? – искренне удивилась Маей и даже отшатнулась – ее крупные златые кудри сверкнули над плечами, как орифламмы на ветру, – Ты вела такой трудный бой с целой кучей хемулей, и причем – в одиночку!
— Сильно сказано! – потупилась Настя, - Со мной воевал мой верный друг и храбрый защитник – Владимир Константинович Кукушкин.
— Что-то я его не видела, — серьезно сказала Маей. – Может, он испугался и убежал?
— Нет, он не из пугливых! – воскликнула филигарх. – Уверяю тебя. Не правда ли, Вов?
Но комната ответила лишь равнодушной тишиной.
— Странно, – тихо сказала Настя и закричала. – Эй, Во-овка-а-а!
И снова – никакого ответа.
— Странно, – снова сказала филифьонка и отправилась на поиски.
Вовка нашелся у калитки. Он спал мертвым сном, прислонившись к ней.
— Эх ты, горе-сторож! – воскликнула филифьонка. – Пойдем-ка к Маей!
Маей уже ждала победителей. Она устроила им уютную постель, и даже взбила подушку!
— УРА! СПААТЬ! – заорала филифьонка, и, как и подобает настоящему победителю, плюхнулась в кровать.
Вовка примостился рядом. А Маей подоткнула одеяло и, натянув на лапы алые войлочные тапочки, направилась в гостиную, дабы навести героям домашний филифьоникс «Таинство кораллов». В иссини-перламутровой шкатулочке на черном бархате лежали у нее призрачные рубиновые ветви, схожие с рогами оленей или древами сакуры под пологом весеннего дня. Нежные ветви цвета скарлет были покрыты тускло светящимися пупырышками, что создавало эффект схожести с подводными багрянками. Филифьонка вскрыла коробочку и опустила две ветки в большой серебряный самовар. Самовар запыхтел, наполняя воздух розоватой дымкой опьяняющего филифьониксвого пара. Маей вобрала пар в грудь и с наслаждением выдохнула. Хорошо, когда все хорошо!
***
Настя открыла глаза. Она лежала на нежно-розовой ткани и созерцала занимающуюся на горизонте зарю. Небо окрасилось в нежно-розовый, и золотые облака, струясь, бежали по алой скатерти, подобно летящим перьям некоего сиреневого аликорна. Свет проходил сквозь призму крыльев бабочек, и, окрашиваясь в некие возвышенные, волшебные оттенки, падал на стекло.
— Где я? – удивилась она.
— У меня дома, — тихо сказала Маей. – Смотри!
И она что-то протянула филифьонке.
Настя развернула сверток. Там оказалась скомканная бумажка. А на ней написано:
Маей тебя благодарит!
Тебе нужны почет и слава!
Пусть ничего у тебя не болит,
А мы найдем на любых,
Даже самых страшных и злых,
Врагов управу!
- Сама написала, — похвалилась она. – Ну как, нравиться?
— Нравится. – Сказала филифьонка.
Она почесала синяки и открыла журнал.
Полистав его, филифьонка обнаружила, что весь он состоит из чайнвордов, ребусов, раскрасок, японских кроссвордов, заданий и загадок. Это была «Филифьонская забава». На ее обложке был нарисован космический простор с мультяшной ракетой. Её серебристые бока отливали мириадами далёких, бесчисленных звёзд, подобно сказочному витражу окрашивая галактику в цвет сонного таусина. Подводно-аквамариновые стёкла играли всевозможными отливами голубизны от блакитного до нежного аметиста. Вселенная рассыпалась тысячами разноцветных огней, вторя мягкому, флуоресцентному сиянию хрупкой аппаратуры, изобилующей неисчисляемым множеством кнопочек, рычажков и тускло блестящих панелей. Кроме того, корабль летел не порожнём. В нём вполне себе неплохо расположились три каких-то странных хемулёнка и филифьонка.
Настя пригляделась получше. Кого-то они ей да напоминали!
— Пока вы спали, я вклеила ваши фотографии! – торжественно возвестила Маей. – Ну как, нравится?
— Отлично придумано! – сказала Анастасия и взяла ручку, чтобы разгадать сканворд (про мордоту).
Мерцала изумрудная аура ручки, а под ней была наклеена картинка с несколькими феями, но – о, чудо! – среди них была и Настя!
— Спасибочки. Но вот вопрос – хорошо ли будет писать теперь ручка? – поинтересовалась фили и хотела уже начать разгадывать кроссворды, как вдруг… — КТО ЭТО СДЕЛАЛ?!? – заорала филифьонка.
Все кроссворды, ребусы и прочее были… разгаданы!
- Да пустяки это всё, дело житейское, как ещё Карлсон говорил. Ты лучше сюда посмотри, - улыбнулась Маёй, указывая на обложку журнала.
- Да видела я уже, довольно забавно.
- Нет, я не про обложку в целом, ты вот сюда посмотри! – Маей ткнула на одну из хемулёнок, сидящих внутри ракеты.
Это была маленькая миленькая филифьоночка с длинными белокурыми кудряшками и миндалевидными таусинными глазами. Выглядела она вполне безобидно, во всяком случае, смотрела она не так лукаво, как Леночка. Настя не упустила случая этого оценить.
- Да, сразу видно – послушная хемулёнка, - сказала она, - не то, что Вовка.
Маей тяжело вздохнула и отвела глаза.
- Что-то не так? – осведомилась Настя, всегда готовая услужить.
- Да нет. Крошка в глаз попала, - сказала Маей. – Пошли лучше в другой комнате поговорим.
Филифьонки проскользнули за портьеру и уселись в глубокие кресла. В голубых обивках. С рыбками. Яркие и пучеглазые, похожие на невиданных бабочек, кажется, вот-вот дернут они плавниками и поплывут, рассекая аквамариновый шёлк пододеяльника, и океаническим хороводом закружатся в лёгком танце вокруг Филифьонки. Их голубые плавники, робко теряясь в кобальтовой дымке, рыбками играли среди подводных цветов самых причудливых оттенков, игривым вихрем кружась у Филифьонских ног.
- Понимаешь, - начала Маей, разводя в стакане крепкий чёрный кофе, - твой Вовка по сравнению с Трикси – самый настоящий ангел. Трикси – моя племянница. Она – дочь моей сестры Сансет. Удивительно, как сестрёнка только с ней справляется – я её знаю, вот уж она – действительно ангельская натура (разве что иногда бывает резкой, но это только если её рассердить). Так вот эта проныра Трикси с утра до вечера буквально пашет на ней, и смех, и грех. Меня это раздражает, единственное спасение - так это когда у Сансет дела неотложные, она – учительница. Тогда Сансет оставляет меня с Трикси, и очень редко ей удаётся уйти от меня безнаказанной, ха!
Изнеженная Настя отпрянула.
- Ты её наказываешь?
- Ну, знаешь, у нас буквально средневековые междоусобицы с этой Беатрис, война на выживание, во! И тут одно из двух: либо я, либо она! Хотя чаще всего появляется третий вариант – либо Сансет – и, что самое обидное, очень часто все стрелки падают именно на него, а нам вот с Беатрис по полной программе достаётся.
- Ну, и что? Неужели вы не можете найти общий язык?
- Да вот не можем, никак не можем.
Внезапно позади послышался шелест. Резко повернувшись, Маей застала убегающего Вовку. Филифьонка сорвалась было с места, да Настя остановила её.
- Слушай, не вздумай отрабатывать свою методику на чужих хемулятах, - сказала она, усаживая филифьонку в кресло.
Маей расплакалась. И плакала она так горько и безнадёжно, как только могут плакать измученные трудностями и невзгодами быта филифьонки.
- Понимаешь ли, Настя! Трикси уезжает на море. На всё лето! – трубно шмыгнула мордами Маей.
- Ну, и что же ты тогда рыдаешь? Веселиться надо.
- Чему ж тут веселиться то, я тебя умоляю! – трагично взмахнула филифьонка лапками. – Тоскливо ей там будет, паршиво…
- Я не понимаю, - сказала тогда Настя, - если ты считаешь, что Трикси не любит подобные развлечения, то нефьег вот было отпускать её, так сказать, на произвол судьбы! Да и потом – как же можно не любить море? Трикси что, его никогда не видела?
- Да причём тут Трикси! – утёрла Маей слезу. – Сансет больно жалко, пропадёт ведь!
***
На следующий день, только наша филифьонка умылась и почистила зубы, к ней прискакал Вовка в тщательно выглаженном бархатистом фраке и накрахмаленной блузе с отделкой тончайших кружев. Мало того, маленький кривоногий хемуленок явился не один. С ним была некая хемуленка. Но точно не Леночка.
— Это Трикси, — пояснил Вовка. – Она – племянница Маей. Просто очаровательна!
Анастасия Петровна с явным подозрением покосилась на гостью, ожидая, возможно, узреть нечто из мира потустороннего, хотя, скорее всего, этим нечетом была обычная школьница. Тут же на нее из-под тяжелой золотистой челки сверкнули огромные лазурные глаза, глубокие-глубокие, как самый бескрайний, голубой и прохладный в мире океан, в тёплых водах которого рыбками играют золотистые блики и с тихим шелестом колышутся водоросли. И даже глубже, чем у Вовки. Крупный золотой локон, озорной блеск голубых очей и озорной смех… Перед Настей стояла низенького роста хемуленка, одетая в розовое платьишко. Ярко-красные туфельки покрывали нежно-розовые носочки с цветными помпонами на атласных ленточках, а локоны собирал белоснежный ободок, украшенный искусственными розами, нежными и словно живыми. Через плечо свисала розовая кожаная сумочка, а из-под мышки мир созерцали добрые голубые глаза прелестной плюшевой кошечки. Изумленным взором чистейшего аквамарина окидывала сад Насти юная Беатрисс Ромашкова, наследница саркастичности Маей и педантичности Сансет…
— Привет, Трикси! — воскликнула филифьонка, приветливо открывая калитку (если честно, она была смущена в правильности и праведности Маейской методики воспитания, сражённая наповал очарованием новой Вовкиной подруги).
— Привет, – тихо сказала хемуленка, уставившись на крыльцо – там лежал злополучный космический журнал. – Нифьега се, «Филифьонская забава»! Я чего-нить разгадаю! - Она открыла журнал, но…— КТО ЭТО СДЕЛАЛ?!
— Это все тетя Маей. – серьезно сказала филифьонка. – Понимаешь, на днях я спасла ее от хулиганов…
— Каких хулиганов?
Филифьонке Насте пришлось все подробно рассказать.
— Это не хулиганы. Это ее одноклассники, — сообщила Трикси печально.
Тут Настя что-то вспомнила.
— А для чего тебя прислали? Осень на дворе.
— О! И Вы спрашиваете? Меня прислали поиграть с героем Владимиром Константиновичем! – гордо ответствовала Важная Посланница, - А кстати, где же он?
Филифьонка указала на Вовку.
— Это – герой Владимир Константинович! – радостно протрубила она.
— Герой? – удивилась Трикси.
— Да, он воевал со мной против одноклассников, хотя вообще-то он спал…
Трикси круто повернулась к Вовке.
— О, герой! – возопила она, пав пред ним на колени. – Услышь мои просьбы, поиграй со мной!
— Зови меня Вовкой, — сказал Вовка. – А во что играть – в футбол или в куклы?
— О, во что Вашей светлой душе угодно, герой Владимир Константинович фон Зови Меня Вовкой!
И они торжественно удалились в закат. И никто, кроме них, не знал, что они будут там, в яркой долине грез и фантазий, делать. А они там будут играть в футбол.
Глава третья. Яблоки, припадки и футбольный драйв (чёрт, третья глава всегда про яблоки!).
Вовка вернулся уставший и страшно злой.
— Не, ну как с ней играть? – орал он и так топал лапами, что филифьонка всерьез испугалась за половицы.
Настя приняла невинный вид, поправила волосы и робко спросила:
— Что случилось, Вовка?
— ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?!? – заорал хемуленок. – И она спрашивает, что случилось?
И он снова топнул со страшной силой. Мраморные и хрустальные колонны, в обилии переполняющие богато убранный зал, отразили звук, и вскоре все и вся наполнилось ужасным гулом, как губка под краном водой, как небосвод звездами, как яркое ведерко песком. Страшно, короче, наполнилось.
— Ну и сила, – только и вымолвила филифьонка.
А Вовка тем временем истерично прыгал по комнате и, отчаянно бранясь, вопил, что никогда больше не будет играть с ней в футбол.
- С кем? – снова удивилась Настя.
— А ты как думаешь?! – грубо вопросил Вовка и тут же сам ответствовал: — Конечно, с этой идиоткой Трикси!
— А почему она идиотка?
— Да кто так играет? – взбесился хемуленок. – Она все требовала сделать ее нападающей, а потом вообще не поймала ни одного мяча!
— А ты не знал, что настоящий джентльмен всегда уступает даме?
— И знать не хочу! – топнул лапой Вовка.
Тут дверь распахнулась, и в дверях показалась растрепанная Трикси с шишкой на голове. Ее сумочка лишилась одной ручки, грязное и испачканное платье тоскливо созерцало мир свежими дырами, словно подчеркивая свежие ссадины, синяки и прочие следы побоев и укусов, покрывающие тело молодой филифьонки.
— Что случилось? – испугалась Настя.
— Я больше не буду играть с этим болваном в футбол!!! – заорала Трикси.
— Почему?
— Потому что он дурак!
— И что же Вовка такого сделал?
— Он... он... он бандит чистой воды! Сначала заставлял меня быть вратарем. А кто хочет всю игру тупо проторчать в воротах? А потом, когда я начала сопротивляться, он меня побил! А когда мы играли, этот дурак закинул мяч так высоко, что он, падая, задел меня по голове!
Анастасия Кана Елена Эмелард Петровна сердито взглянула на Вовку. Вовка сердито взглянул на Трикси. А Трикси зверски на него уставилась.
***
Вечером Трикси ушла к Маей. Точнее, Маей сама пришла за хемуленкой. Она ничего не сказала по поводу синяков, и чувство вины у Насти совсем исчезло. Тяжело вздохнув, филифьонка притворила калитку и отправилась мыть лапы в теплой воде, что исключительно хорошо влияет на шерстяной покров. Это очень важно Насте, она гордится своей шерстью (хотя гордиться-то, собственно, и нечем).
Закончив необходимое косметическое мероприятие, Настя тихонько подошла к буфету, украдкой извлекла оттуда фьоновое пирожное, и когда она уже хотела поднести аппетитное лакомство к гостеприимно раскрытому жерлу…
— Тук-тук-тук!
Филифьонка-олигарх мгновенно переполошилась, признав в нарушителе ее покоя шпионов, только и жаждущих доложить о позорной Настиной привычке правительству. Пирожное полетело на пол. Досадно выругавшись, филифьонка полезла в буфет за новым лакомством.
— Тук-тук-тук!!!
Филифьонка огляделась, но не пошла на стук. Больно надо ей открывать всяким аферистам и представителям уже изрядно всем поднадоевших религиозных и политических сект!
— ТУК-ТУК-ТУК!
Тут Настя рассерженно кинулась к окну, откуда и доносились странные звуки. Каково же было ее удивление, когда она увидела в окне… Гильду Ивановну в синей пижаме, расшитой серебряными звездами, и уютном лоскутном колпаке! Под мышкой полуночная гостья держала подушку.
— Ох, я ждала-ждала, когда эти противные филифьонки уйдут от Вас, фру! – завопила соседка.
— Что за противные филифьонки?
— Златовласые такие. Одна в рваном розовом платье и вся побитая-шелудивая, аки бомжиха, а другая – в голубой футболке с бантом спереди и черных джинсах!
— О, так это ж моя подруга Маей и ее племянница Трикси!
— Да? – удивилась соседка. – Как бы то ни было, я должна сообщить Вам важную новость! Ко мне в сад уже второй раз забирается какая то златовласка, с невинным видом и голубыми глазами!
— Когда залезала в последний раз?
— Этим летом!
— А что воровала-то?
— Яблоки! – рыкнула Гильда. – Яблоки, яблоки и еще раз яблоки! Зеленые. Самые вкусные, самые большие, самые сладкие, самые сочные! Главное мое богатство! И столько сорвала листьев, столько молоденьких веточек пообломала! А листья-то красивые, аки изумруды были! А ветки-то прочные, такие палки получались! Как хорошо такими гусей гонять да коров стегать!
- Так! – сердито сказала филифьонка. – Вы идите, пожалуйста, спать, а я тут поговорю кое-с кем!
— С кем?
— С одной очаровательной молодой представительницей мира хемулей. И, возможно, ее фамилия Катасэ!
Маей долго ждать не пришлось.
Она пришла сама, причем довольно рано. Настя еще не успела выспаться, когда в дверь внезапно постучали. Пробегая в спешке по парадной, Настя бегло кинула взгляд на часы и ужаснулась – 7 часов! Да кто же так рано приходит? Или филифьонкой всё-таки движет тяга к искуплению? Во всяком случае, Настя не была ни в чём уверена наверняка.
— Здравствуйте, многоуважаемая фру! – экзальтированно закричала Маей. – Держите. Это Вам.
И она протянула сонной Насте полную корзину зеленых яблок. Крупных, сочных, прозрачных зеленых яблок.
— Я это не возьму! – вдруг закричала филифьонка.
— Почему? – искренне удивилась Маей. – Тебе сорт, что ли, не нравится? Я могу раздобыть и другие яблоки! Ну, в смысле, яблоки другого сорта. Там, где я беру их, яблок полно! Причём они самые разные! Вот смотри, плоды сии уподобляются невинному аквамарину, отливая веяниями изумрудов и океанической глубины. Они словно сказочные. Погляди, каким приятным, влажным блеском сверкает кожура, так и просясь в рот. Попробуй же, Настя! Хотя бы ради меня!
Анастасия Петровна слушала и зверела. Неожиданно для всех и больше всего для Маей Настя залепила последней звонкую пощечину и резко сунула корзину в лапы подруги.
— На. Неси это немедленно к Гильде Ивановной и обязательно извинись! И с яблоками не возвращайся – изобью так, что помрешь, не сказав последних слов своих, моррова фьега!
— Ты чего делаешь?! – закричал невесть откуда взявшийся Вовка. – Ты защищаешь эту мымру?! Но зачем? И почему ты хочешь избить подругу?
Но Настя его не слышала. Будучи, словно в трансе, она назидательно читала подруге жесточайшую нотацию, от которой из глаз последней выступили бурные слезы, и она с громким плачем убежала, выронив несколько яблок из корзины, и увела с собой немало перепугавшуюся Трикси. Глядя в след удаляющейся подруги, Вовка ринулся было за ней, но Трикси сжала губы, и, ни слова не говоря, пихнула хемуленка так, что тот упал на дорогу. И лишь карамельно-алая заря над горизонтом была свидетельницей сего поражения. И лишь трава да дубрава прониклись жалобными стенаниями раздосадованного кавалера.
А заплаканная и глубоко раненная в самое сердце Маей все же вернулась, причем не просто так, а с полной корзиной сочных, наливных плодов, только уже не зеленых, а алых – словно впитали они в себя всю печаль вчерашней зори.
— Вернулась-таки? – удивилась филифьонка, готовя кулак.
— Она отдала мне, — тихо сказала Маей. – Когда я объяснила, что это – герою! Настя, ты не объяснила мне, за что?
- Это – временные припадки, - пояснила Настя, - мне надо пить успокаивающее. А пока пошли кушать наши трофеи!
И филифьонки удалились на веранду, вновь сплоченные крепкой и нерушимой дружбой.
Глава четвёртая. Кошмар на улице Разбитых Фонарей.
Сегодня филифьонка решила в кои-то веки свозить Трикси и Вовку в город.
Проходя мимо Большого Театра, Трикси заметила указатель. Надпись на нем гласила: «Улица Разбитых Фонарей». Хемуленка заинтересовалась названием и решила туда непременно отправиться.
— О, это хорошая улица! – одобрила находку фили-олигарх. – Там находится детский театр и – специально для Вована, - дом Леночки, там живет полно озорных маленьких хемулят. Это они посшибали фонари, что и послужило мотивацией для смены названия улицы.
— О! И мы можем с ними подружиться? – Вовка сразу же загорел желанием познакомиться с фонарскими филифьонками от мала до велика.
— Если хотите. Они тут – просто хулиганье!
- А как раньше называлась эта улица? – заинтересовалась Трикси.
- А раньше она называлась «Улица Вязов», что не столь важно. Идемте, дети!..
И филифьонка отправилась на скамейку читать книжку «Кошмар на улице Вязов», которую до этого столь тщательно скрывала от хемулят в сумке во избежание нелепых подозрений.
— Эх, прокатимся с ветерком! – сказал Вовка, с энтузиазмом подсоединяя нечто страшное к велосипеду.
Трикси с интересом созерцала процесс трудовой деятельности, прикидывая, когда и куда вставить острое словцо по науке любимой тетушки.
И вот работа была окончена! Вовка поставил велосипеды, облокотив их об фонари, и предложил Трикси машину. Хемуленка, уже приоткрыв рот для искрометного сарказма, стала осматривать транспорт, и сделала для себя вывод, что к бамперу синего велосипеда «Дельфин» привязана оранжевая веревка с зелеными полосками, и она же крепилась к багажнику красного велосипеда, обклеенного яркими стикерами.
— Интересная штуковина! – наконец выпалила Трикси, даже забыв про несказанную иронию, и села на синий велосипед.
Велосипед этот оказался скоростным, и он завизжал под хозяйкой, словно свинья. Вовка оседлал красный «лимузин».
Велосипеды, словно на соревнованиях, загудели, напряглись, завертели колесами и со страшной скоростью помчались, перегоняя друг друга, в сторону склона. Здесь имелась отличная дорога. На ее обочине стояли клумбы с цветами, находились сады и газоны, и даже стояла детская площадка. Вовка всей душой стремился туда, но не площадку, а на склон. Здорово съехать оттуда с ветерком, да еще на новом скоростном велосипеде, ловя влюбленные взоры местных хемуленок! Тем более, что рядом ехала Трикси, а это значило, что Вовка уже занят. А все филифьонки любят занятых хемулей. Даже в песенке поется: «Парней так много холостых, а я люблю же-на-то-го!».
По большой пыльной дороге тем временем проходила целая цепочка: филифьонка и армия хемулят. Хемулята жадно поглощали сладости и газировку о чем-то увлеченно болтали. У каждого в лапке имелся поводок, а на поводке – воздушный шар с лапами, изображающий какую-нибудь забавную зверушку, терпеливо следующую за хозяином.
— Смотри! – закричала Трикси.
Вовка посмотрел на дорогу и увидел опасность. Он резко затормозил, но велосипед-то был скоростной, и это оказалось бесполезно. Машина, ревя, по инерции полетела вперед.
Вовка взвизгнул и лихо повернул в сторону. Велосипед отъехал вбок, обогнул разбитый фонарь и принялся кружить вокруг него. Веревка лопнула, и Трикси выбросило прямо в синий бассейн на детской площадке, где плавали магнитные рыбы, а рядом были припасены удочки.
Но Вовка ни на что ровным счетом не обращал внимание, пока велосипед не заглох. Но ведь он был на склоне, что еще недавно был пределом Вовкиных мечтаний! И машина с кричащим хозяином стремительно понеслась вниз; хемуленок полетел вправо и очутился на газоне около дерева, а велосипед отскочил влево, ударился о дверь гаража и, к ужасу своего хозяина, чихающего вдали от пыли, разлетелся на части.
Филифьонка-олигарх на минуту оторвалась от книги. Она подняла глаза и увидела велосипед, съезжающий по склону.
— Ой! – закричала Настя и, не медля, бросилась на выручку.
Машина тем временем врезалась в гараж. «Кранты Вовке!» — подумала филифьонка. Ее глаза тут же залепила пылью, и она не могла увидеть, что случилось с хемуленком.
Когда пыль рассеялась, Вовки в куче обломков не оказалось.
***
Весь вечер филифьонка искала хемуленка, а когда совсем отчаялась его найти, то увидела, как Вовка едет на Триксином велосипеде и везет хемуленку на багажнике. Настя сразу повеселела. Она усадила хемулят в лимузин и с ветерком поехала обратно в деревню.
Глава пятая. Гильда Ивановна на бреющем полете.
Что ни говори, а день-таки выдался отличный! Словно обернувшийся черепаховой крышкой волшебной шкатулки, приветствовал небосвод новый день, даруя миру новые, чудные краски. Природа словно обернулась прекрасной молодой филифьонкой. Стоило лишь робкому лучику света трогательно и несколько небрежно коснуться их, как примеряла ее прическа самые невообразимые мотивы искристых переливов самых чистых, свежих цветов, что могла позволить себе Вселенная. Подводная бирюза медленно и лениво переходила сквозь игры лазурита и аметиста, дабы вспыхнуть после, радуя глаз, великолепным, блистающим скарлетом спелой вишни, а после обманчиво сползала в льдистую голубизну, подобную той голубизне, что некоей волшебной, сказочной гладью застилает небо, - в тихий, безветренный день, - дабы вновь заискриться, заиграть чудными переливами кроткой, благородной бирюзы.
И один лишь фактор омрачал мир под покровом сего чудного бирюзового утра. Трикси не пришла, и только ради этого прискакавший Вовка то и дело смотрел на часы.
— Да чего ты так с ней носишься? – искренне удивлялась Настя.
У нее, в отличии от голубоглазого «ангелочка», дел был вагон! Нужно было приготовить филифьоникс к обеду. Вчера Настя решила отметить ознакомление с улицей Разбитых Фонарей, а для этого срочно требовался филифьоникс. Анастасия Петровна была счастливой обладательницей всех плодов-ягод мира, но вот земляники, основного ингредиента для классического филифьоникса, у нее было нема. Филифьонка попросила о ней Маей, более бедную, но зато с облепихой, капустой, тыквой и клюквой, чего не было у Насти. Подруга должна была явиться с минуты на минуту.
Когда Настя справилась о Трикси в сто пятнадцатый раз, Вовка даже не оглянулся. Филифьонка пожала плечами и вдруг услышала стук в калитку и чей-то кашель. Настя набросила на плечи белоснежную шаль, подхватила страусовый веер и стремительно бросилась открывать, а счастливый Вовка летел за ней, ну точно пуля!
— О! И Вова с тобой? – удивилась Маей, потряхивая корзинкой. – Я вам тут клубнички-землянички принесла…
Вовка разочаровано вздохнул и хотел уже идти, но Маей обхватила его своими толстыми лапами, подняла над землей и с воодушевлением принялась тискать. У Вовки со страху даже дыхание перехватило. Многое повидал он на своём веку, но такого перенести хемулёнку ещё не приходилось. А Маей тем временем передала корзину овощей да фруктов филифьонке, и, когда она выпустила хемуленка из лап, он, весь разбухший, шлепнулся на землю.
— Нужно срочно положить его в кроватку! – завопила филифьонкина подруга, внезапно скрученная приступом материнской лихорадки.
Настя и слова не успела вымолвить, как та стремглав бросилась на второй этаж, уложила Вовку в филифьонкину постель, накрыла любимым Настиным оранжевым одеялом по самые большие уши, заботливо подоткнула его и кинулась на кухню – заваривать чай с медом. БАХ! И на полу перед филифьонкой лежит куча осколков.
— Воды! – застонал из комнаты Вовка.
Просто в летний день под одеялом жарко, тесно, тошно и душно, а окно Маей на пике приступа замуровала, и посему неудивительно, что жажда моментально накинулась на несчастного. Но Маей этого не поняла. Она схватила стакан воды, и, недолго думая, выплеснула его содержимое прямо в постель. Яркая, роскошная подушка Насти потемнела от влаги.
Филифьонка с ужасом смотрела на это.
— Маей! Ты испортила мою постель! – наконец сказала она с осуждением.
— Да ты чего?! Ребенок купаться хочет! Ему мало воды! – завопила Маей и ланью метнулась в сад.
Она быстро набрала в огромный надувной бассейн с рыбками воды из длинного, словно змея, зеленого шланга, а потом перетащила туда Вовку.
— Купайся! – сурово приказала Маей. – И что бы сухим не вылезать!
Затем она уселась на садовую скамейку и с наслаждением принялась читать «Затерянные в хемулятнике, или запрещается жить!».
Купание тем временем шло на лад. Вовка схватил глубокую тарелку из полупрозрачного полуночно-синего пластика, зачерпнул в нее побольше приятно холодной воды и… залпом выпил.
— О, банный день! – воскликнула невесть откуда взявшаяся соседка.
— Ага. Купается, — сказала Анастасия. – Жара его что-то разморила!
А Гильда Ивановна тем временем перелезла через забор и оказалась в Настином саду. Разморенной походкой она подошла к бассейну.
— Гоп-ля-ля! А вот и ваша любимая соседушка-беседушка! - заорала соседка, обращаясь к счастливому Вовке. – О, ты пьешь! Угостил бы. А то больно жарко.
Вовка послушно протянул незваной гостье свою воду. Но та, вместо того, чтобы пить, опустила в воду свои усталые лапы и принялась с великим наслаждением умываться.
— Пейте-пейте. Никто Вам не запрещает, тетенька! – закричал Вовка.
Но Гильда Ивановна, эта странная филифьонка, пить, видимо, вовсе не хотела.
— Да я последним поделился! – раздосадовано пискнул хемуленок.
— Попей сам, — милостиво предложила «соседушка-беседушка» и протянула Вовке тарелку.
Она думала, что тот выпьет воду понарошку. Но это было не так. Раздалось явственное хлюпанье, и пол тарелки – как не бывало! Соседка от удивления даже рот разинула. А Вовка невозмутимо продолжал осушать игрушечную тарелку.
— Смотри! – закричала Гильда, обращаясь к Насте.
Настя ничего не сказала. Она продолжала стоять в тени сакуры, обмахиваясь павлиньим опахалом и от счастья опустив усталые веки.
— Ну мамаша! – в праведном гневе орала соседка. – У нее ребенок травится, а она…
— Это не мой хемуленок. – сухо сказала Настя, не обращая на Гильду ровным счетом никакого внимания. – Эй, прекрати сейчас же пить воду!
Маей все это время читала книгу, а теперь оторвала глаза и узрела безумную картину: Вовка пьет воду, Гильда орет, а Настя стоит и невозмутимо смотрит в одну точку, подметая опахалом садовую дорожку. Филифьонка решила, что во всем виновата Гильда. Конечно, кто же, как не она, может учинить такой разгром на Настином дворе! Придралась, небось, к чистоте, заставила ни в чем не повинную Настю подметать, а Вовку и вовсе эксплуатирует, заставляя поглощать, как пылесос, якобы грязную воду. А теперь еще и по-подлому обвиняет в сим беспределе Настю! Конечно, такая ханжа способна на все!
— Я! – завопила Маей и кинулась к бассейну.
Одним рывком лапы фили вырвала тарелку из лапок Вовки и надела ее на голову соседки. А соседку она потом толкнула в спину так, что та рухнула в бассейн, подняв тучу брызг. Взметнувшись, толща воды торжественно опустилась на предпринявшую попытки подняться Гильду.
— То-то! Сразу видно – землянику она не жалует, — воскликнула Маей.
Меж тем Гильда Ивановна с превеликими усилиями выбралась из бассейна. Вид у нее был жалкий. С ушей и мокрых, прижатых к голове холодных волос стекала холодная вода.
- Эй, вы! Это же форменный беспредел! Грабеж и насилие! Я буду жаловаться! Гррррр! – зарычала она, сплевывая воду, и при этом довольно невежливо отряхнулась, окатив Маей и Настю водой.
Настя повернулась и столь яростно посмотрела на златовласку, что та замолчала и больше всего захотела сейчас провалиться под землю. С одной стороны Маей пронзал бешенный взгляд подруги, с другой бушевала злобствующая соседка. Обе ничего хорошего не предвещали.
И тут… Нет, даже страшно подумать! – сверху раздался воинственный визг, и на земле возникла… Трикси. В лапах она держала бамбуковую палку, к концу которой была привязана кукла, изображающая маленькую головастую филифьонку из «Земляничного дождика» с глазами на половину морды, и крутила ее, как взбесившуюся стрелку часов или зверское японское оружие.
- Земляничная кокетка, перевоплощение! – возопила филифьонка и бросилась на соседку.
Но та вовремя пригнулась. Трикси по инерции пролетела пару дополнительных метров по воздуху, а после совершила мягкую посадку на мокрую от росы изумрудно-зеленую гладь травы, проехала по ней в довольно неестественной позе, а потом безжизненно замерла.
- Ха! Детский садик! – воскликнула соседка. – И во что же, интересно, играет сейчас эта кроха? А? Ну что вы, я жду ответа.
Но никто так и не ответил ей. Вместо этого Трикси подкралась сзади и нанесла соседке огромный удар по голове.
- АЙ! – крикнула та и уже смирно добавила, потирая ушибленную голову:
- О, Анастасия, не бейте меня. Что-то домой захотелось.
Маей приветливо кивнула. А Гильда, не дожидаясь ответа, стремглав бросилась к себе во двор.
Глава шестая. Муравей или муравьед?
Сегодня весь день заполнил по-осеннему холодный дождь. Гудел в проводах шелудивый ветер, уподобляясь злобной собаке, недовольной дождём, осенью и вообще – мировым бытиём. Ясное дело, ничего примечательного он не принёс, да и не в состоянии был принести. Всё самое яркое и интересное, как правило, отличается не свойственной даже Насте привередливостью. Серый мокрый ветер, к примеру, вряд ли способен заинтересовать, допустим, счастье, в качестве транспорта. Нет, оно с большей охотой выберет легкий ветерок, несущий аромат жасмина и пряностей, рассекая льдисто-бирюзовую гладь прохладного южного небосвода. А такого ветерка сегодня как раз не предвиделось, и Настя решила провести день в четырёх стенах своей обители в компании хорошей книги при мерном золотистом свете керосиновой лампы.
Филифьонка крепче закуталась в шаль и бросила беглый взгляд на улицу. Ветер гнал по воздуху настоящие морские волны, а под ногами не чувствовалось земли, ибо некогда акварельно-зелёные дороги лежали в мокрых руинах. Неподалёку располагался так называемый «Городок детства!». Это была большая детская площадка, и совершенно понятно, что в такую погоду делать на ней решительно нечего, а особливо – хемулятам, которые почему-то валили туда, как из рога изобилия. Несмотря даже на то, что все затейливые сооружения, расположенные на ней, буквально утопали в грязи. Несколько маленьких посетителей забрались на акварельно-синюю крышу флуоресцентно-красного замка, и теперь сидели там, ведя бесхитростные беседы на привычные темы вроде безысходности мирового бытия. На карусели тоже расселась целая толпа хемулят. Они крутились, отталкиваясь длинными палками от размытого дна приболевшего моря. Сильнее всех отталкивался Вовка, суровым взглядом провожая красочные челноки, на которых проплывали то и дело наиболее храбрые жители села. Настя, будучи глуповатой филифьонкой, сжалилась над хемулёнком и, позорно сорвав его с капитанского мостика, поволокла в замок. Маей как раз не успела дойти до дома. Настя столкнулась с этим фактом на крыльце. Хныкающая филифьонка стояла там под навесом и нервно стучала по двери. Настя услужливо напомнила ей, что дверь из красного дерева, и что сломать её очень трудно, скорее сломаются лапы. Короче, теперь Маёй полноправно вступила в клуб тех счастливчиков, что нашли себе приют в Настином замке. Правда, она отсиживалась в горячей ванне. А что бы не скучно было отсиживаться, Маей пускала кораблики.
А Настя, Вовка и Трикси играли в карты в Настиной спальне.
- Слушай, Настёна, а ты чего – сластёна, что ли? – поинтересовалась Трикси.
- Да. Я люблю сладкое. Как ты догадалась?
- А тут конфетки так называются: «Настёна-сластёна».
- Не трогай мои конфеты! – вскипела Настя.
- А что тогда будет?
- ЧТО БУДЕТ?!? И ты еще спрашиваешь меня, что будет?
- Нет, ну что? – Трикси явно была заинтересована.
- Большой БУМ по башке одной знакомой мне фьонки, вот что будет!
- Ой, — испугалась Трикси. – Тогда держи конфеты. – И она принялась лихорадочно вытаскивать из глубоких оттопыренных карманов красного в горошек платья шоколадки, леденцы, мармелад и пастилу в блестящих обертках и коробках. Карманы быстро похудели.
- Целый холодильник, — не упустил случая поострить Вовка.
Настя же спешно сгребла конфеты в кучу и поделила их на четыре равные части; первую часть она отнесла в ванную, вторую – отдала Трикси, третьей угостила Вовку, а четвертую вернула обратно в большую серебряную ладью для сладостей. После ладья была торжественно поставлена на стол.
- Чудесно, просто чудесно! – воскликнул Вовка, радостно пожирая сладости, врученные ему из лап хозяйки замка. И никому не было понятно, что именно Вовка считает чудесным: карты, ладью или конфеты. Или вообще Трикси.
Трикси тем временем поправила на голове простенький венок из календулы. Тогда Настя сняла со шкафа роскошный искусственный венок ярких сказочных цветов и надела его на голову племянницы подруги.
— Прямо невеста! – радостно сказал Вовка.
Трикси сильно смутилась. И даже покраснела.
- Иди, покажись тете Маше, — сказала Настя.
Трикси послушно отправилась в ванную. Завидев Маей, она кокетливо шаркнула ножкой и поправила свои золотистые локоны.
- Ой, да ты прям принцесса! – восхищенно сказала Маей. – Кто тебя так нарядил?
— Настя! – гордо ответствовала Трикси.
- Вот, всегда говорила, что Настя - молодец, — сказала Маей. – Ну, иди, деточка, играй!
И Трикси удалилась в спальню.
- Она сказала, что ты – молодец, — заметила она Насте.
- Маей – золото! – серьезно ответила филигарх.
***
Утром Настя проснулась от того, что некто ползал по ее спине. Некто маленький спешно переставлял свои шесть лапок, продвигаясь к Настиной голове.
- Муравьи! – воскликнула она.
И правда, вся комната так и кишела мерзкими ползучками. Они носились по шкафам, сновали по столу и бегали под кроватью. Некоторые даже пытались карабкаться по занавескам. В окне виднелась распаренная, запревшая дорога в окружении вялой травы. Низкий покров туч касался пузом серого тумана, густого, как домашний фьоновый жир, что заставляют пить при мордоте. «Караул!» — подумала Настя и выбежала в гостиную. Там муравьев пока не было. Но была довольная Маей.
- О, с добрым утром! – радостно сказала она.
Тут же ее сшибла с ног Настя.
- Ой! Там такой кошмар! Прямо ужас! – вопила она. – Быстрее, быстрее!
— Чего еще? – удивилась Маей.
— Да сама посмотри! – мрачно ответила Настя. – Только, прошу тебя, давай возьмем паровые швабры и резиновые сапоги!
Через некоторое время герои были готовы. На Маей и Насте сверкали резиновые круги и подводные маски, за спинами висели большие походные рюкзаки, а в лапах девушки держали по электрошвабре.
— Ну, за работу! – приказала Маей. – Да поживее! А то я есть что-то хочу.
- Да как ты вообще можешь думать о еде в таком критическом положении?!? – похоже, у Насти не было настроения разговаривать с подругой.
Маей тем временем подошла к двери и припала к ней ухом. За дверью послышалось шуршание.
— Ну? Что-нибудь слышишь? – поинтересовалась Настя.
— Ага, слышу. Шуршат.
— Ой! – испугалась филигарх. – А давай туда не пойдем. Давай жить у тебя. А?
— Ну уж нет! – сурово ответила подруга. – Я все равно с ними расправлюсь!
Филифьонка решительно открыла дверь и шагнула в комнату. То, что она увидела, привело ее, как и Настю, в глубокий ужас.
— Что это?! – удивилась она.
— Муравьи. – Спокойно сказала Настя. – Ну, иди, прогоняй их.
— З-знаешь, м-не что-то н-не очень х-хочет-тся ид-т-ти ту-ту-да. – заикаясь, пролепетала Маей.
— Эх, ты! А я-то думала… — пригорюнилась Настя.
Она не винила Маей. Ей просто было очень и очень страшно. Маей осторожно подошла к подруге. Но после, пройдя мимо, отправилась в комнату.
И вдруг…
— Ах, это ты, Трикси, — облегченно вздохнула Маей. – Я уж подумала, муравей-великан.
— Какой великан? Что за чепуху ты городишь? – изумилась Трикси.
— Ой, Трикси, не говори так. Лучше взгляни вон туда! – и Маей не без отвращения указала на приличную толпу муравьев, чинно шествующих по направлению к спальне Насти.
- Да? А по-моему, вполне полноправное порядочное насекомое перебегает дорогу на зеленый свет, что же тут не так?
— На зеленый свет не перебегают, на зеленый свет только переходят, надо понимать смысл всего сущего, — сухо ответила Маей.
Трикси и сама видела, что не перебегают. Скорее, они наоборот, ходили по дому пешком и уже подбирались к серебряной сахарнице.
— Караул! – завопила Настя и поставила сахарницу в буфет, где муравьев наблюдалось пока что меньше.
Филифьонки быстро перебрались на второй этаж, где муравьев пока было чуть меньше. Винтажные ярко-красные обои были покрыты спешно бегущими к хрустальной люстре мурашами, а под роскошным ковром из снежного барса возводились муравьиные хоромы и терема. На бюро стояла чернильница, превратившаяся в бассейн. Некоторые купальщики выползали из нее и загорали на некогда белоснежных стопках бумаги.
— Ну, что делать будем? – капризно спросила Настя, стряхивая с роскошного серебристого парика очередную ползучку.
— Я считаю, что если мы не можем прогнать ползучек, то нам самим не грех деру дать, — промолвила Маей.
— Одним словом – будем играть в эвакуацию из зараженной зоны! – радостно закричала Трикси.
— А куда сбегать будем? – поинтересовалась Настя.
— Есть идея! – сказала Маей. – Как вам моя халупка?
— Ты – гений! – в один голос подтвердили все.
***
Филифьонки сидели дома у Маей, поближе к камину (погода за ночь не улучшилась) и рассматривали семейный альбом Маей. С монотонным шелестом страниц пыль взметалась в воздух и, кружась в лёгком танцы, опускались на уши филифьонок, дабы возноситься вновь на горячих волнах их дыхания. Горница Маей претерпела значительные изменения с начала лета, когда Настя была там в последний раз. Переливы голубизны играли на стенах, словно отделывая их таусинными гранями панциря черепахи в мерном свете волшебных фонарей, под кистью которых в комнате оживали всеми любимые образы из сказок и добрых мультфильмов. Филифьонки увлечённо перелистывали фотоальбом. С его золотисто-коричневой крышки сурово и непоколебимо смотрели иссини-изумрудные глаза полуночно-синей лошади. Льдисто-синяя флуоресцентная грива струящейся дымкой стелилась по обложке книги, играя тускло мерцающими голубыми звёздочками. Их акварельные мотивы стелились над залитым молочным светом луны замком, словно нарисованном чёрной тушью на фоне цветущего синего неба, рассыпавшегося мириадами аквамариновых звёзд.
— Я тут в детстве, — пояснила Маей, указывая на глянцевую фотографию в голубоватых на тогдашний манер тонах. – Оканчиваю восьмой класс.
— Да? – искренне удивилась Трикси.
— Да, — терпеливо сказала девушка.
— А где у тебя глаза?
— Ну, ты сама не видишь, что ли, на лбу, — Маей была поражена глупостью вопроса племянницы.
— Да я не про лоб, я про фотографию, — пояснила Трикси.
— А, на фотографии! На фотографии под челкой.
— Да? А я что-то их не очень-то вижу.
Маей, вскипев от ярости, бросила на племянницу надменный взгляд.
- Ну, и что мы будем делать? – капризным тоном, будто виноваты все, кроме неё, спросила Трикси. – Маей! Почитай книжку!
- Ладно, - сказала Маей. – А какую?
- Изумрудку, как головы режут! – гневно потребовала Трикси.
- Это – «Волшебник Изумрудного Города»? – уточнила Маей.
- Разумеется, - развела Трикси лапами, подавая книгу в сверкающей изумрудно-зелёной обложке, рассыпавшейся золотом звёзд вокруг яркой картинки с продвигающимися по маковому полю героями.
- Отлично, - сказала Маей, - Железный Дровосек сжалился над беззащитным созданием и отрубил голову дикому коту. Здесь ты остановилась?
- Да нет, как же ты не помнишь? – испугалась Трикси. – Мы уже далеко прочитали, очень далеко.
- Отлично! – Маей перелистнула всю книгу и демонстративно продекламировала: - Как Элли удалось снова попасть в волшебную страну, как был побеждён жестокий Урфин Джюс, вы узнаете сами, прочитав сказку «Урфин Джюс и его деревянные солдаты». Итак, до новой встречи! Александр Волков. 1963 год! – И Маей решительно захлопнула книгу, подняв тучу пыли.
— Как тут у вас уютно! – сказала Настя. – Жалко, у меня больше так никогда не будет.
- Почему это не будет? – удивилась Маей. – Муравьев прогоним и будет!
- Но м-муравьи – такие… такие… такие кусючие! – с сомнением пробубнила Настя.
— Нет уж, пойдем! – отрезала Маей.
И филифьонки снова отправились к Насте.
Тут уже царствовали муравьи. Они сидели всюду, некоторые даже начали отстраивать муравейники.
— Ой, какая мерзость! – закричала Настя.
— Ничего не мерзость. – спокойно ответила Маей.
— А я, — сказала Трикси. – Сказку читала. «Эрик-крысолов» называется. Там какой-то хемуль отваживал мышей при помощи волшебной дудки.
— И где же ты хочешь такую раздобыть? – удивилась тетя Маша.
— Нигде. У нас ведь вместо дудочки будет сахар, а вместо крысолова – Маей!
— Я?! – удивилась девочка. – Не, лучше уж ты, Настька!
— Я не пойду, — спокойно сказала та.
— И я! – тихо добавила Трикси.
Маей тяжело вздохнула, вытащила из буфета сафьяновый синий пакетик, развязала золотую тесемочку и отправилась в лес, рассыпая сахар. Муравьи устремились за ней.
Глава седьмая. Ансамбль «Нос И Ко»
Подёрнувшиеся блеском флуоресцента, мириады цветов возносили лепестки к посребренным границам стекла, излучая каскады невинных, волшебных лучей, самыми смелыми красками рисуя неземные образы в гостиной. Сквозь холодное стекло из прекрасного мира, яркой карой раскинувшегося за оконной рамой, врывались в комнату свежие мелодии океанических вод, с плеском разбиваясь о чопорный узор стен и голубым ковром расстилаясь по полу. Рыбками играли бесчисленные электрического оттенка звёзды, порой уходя в аквамариновую мглу, дабы возродиться вновь, вспыхивая морской лазурью в перемежении с флуоресцентными акварелями океанической песни. Внезапно лепестками кровавых роз вспыхивали, искрясь всевозможными оттенками пламени вплоть от блеска лисьего меха до мозаики осенних листьев, от бездонного скарлета вишни до пламенных звёзд светящейся пурпуром полевой гвоздики, словно эфирной тенью гранат наливных ягод, блеском александрита лучи алого стекла. Прокладывала мосты сквозь бездну красочная, акварельно-мерцающая зелень, отдавая веяниями полей и наигрывая на флейте нефрита песнь ущелий и молодых трав, на границах голубой реки внезапно вспыхивая аквамарином, обращаясь канареечным флуоресцентом лайма возле золотой желтизны бескрайних просторов льдисто-лимонной латуни песков. По ту сторону сияющей реки проложенного глянцем королевских воланов холодно-морского щёлка голубизны леденцово-ярких летних вод сквозь сапфир чистейшей синевы лазурита прорывалась свежая искристо-лиловая гладь, ароматом слив ложась на мебель и словно возрождая в эфемерности воздуха образ Винсента. в гавани цветов открывался вид на великолепный замок волшебного картона и желейных кирпичиков полимера, одерживающий блестящую победу над скромной Настиной обителью и сработанный разве что подлинными золотыми лапами. Или же самыми обыкновенными лапами Маей, что осторожно, словно стараясь не спугнуть навеянную прошедшей сквозь призму витража лунной дымкой сказку, воцарившую в комнате.
- Великолепная работа, — сказала Настя, задергивая штору над витражом и таким образом подавляя буйства палитры грез. – Все муравьи ушли.
— Но грязь не ушла, — грустно сказала Маей. – Хорошо бы еще и убраться! Ты пока иди спать, а я уж тут управлюсь…
- Это – на завтра, — бодро ответствовала Настя. – Ибо брезжит на горизонте столь долгожданное нами время, уготовленное заботливой природой для добрых снов…
- Да? Может, ты привадишь муравьев обратно и заставишь устроить здесь генеральную уборку? – поинтересовалась Трикси, обращаясь к Маей.
- Ну, пока, девочки, — виноватым тоном сообщила та, машинально поглаживая Трикси по голове. – Вы, видимо, и не помышляли ранее о пользе раннего засыпания для фигуры и меха.
И она гордо удалилась, набросив на плечи старую голубую душегрею. Трикси быстро погрузила уши в старую кику и призрачной тенью проскользнула в темноту. Плеск топота озорных ножек по светящимся бирюзовым и индиго в дымке светлячков лужам огласил сад.
- Да… — пробормотала Настя, грустно притворяя калитку за уходящей. – З-знаешь, а я вот тоже что-то подумала, не мешало бы и нам позаботиться о мехах. Хоть мы и не пушные звери, все равно стоит! – быстро проговорила она и, торопясь, побежала в спальню.
Здесь всюду серебристым снегом был рассыпан сахар. «Хоть опять ремонт делай!» — подумала раздосадованная филифьонка, устраивая глубокое, теплое гнездо из подушек и одеял – совсем, как у Маей.
***
Наутро Настя открыла глаза и тускло уставилась в потолок парой обагренных лопнувшими капиллярами отверстий. Ей приснился кошмар – нашествие ползучек. Ползучки окружили ее дом, забрались внутрь и начали жадно впиваться зубами в дорогой и пушистый мех на ее лапах.
— А стоящий у нее мех. И немало, — промолвил жирный таракан в полицейском шлеме. – Возьмем-ка ее для образца, сделаем прививки, будем разводить из первоклассной особи много других. Много, много особей!
Муравьи обступили филифьонку, пошушукались малость, связали и потащили в муравейник.
Тут-то Настя и проснулась. Сон морил ее, но она боялась заснуть, опасаясь продолжения сего кошмарного видения, ибо хорошим сном окрестить его и язык не больно поворачивался. Она полежала немного в постели, то и дело перекатываясь с належанных мест на более холодные области парчовой своей простыни, почесала голову и отправилась прямиком на двор – мыться под водопадом студеного источника возле большой дороги. Холодная водичка-то всегда бодрит лучше кофе.
Студеный водопад приятно охладил лапы филифьонки. Настя склонила под его мерцающей в солнечном свете радугой голову, и прохладное озерцо омыло ее локоны, маня к ним мириады лучиков, из-за чего локоны Настины блестели, подобно зеркалу. Вальяжно сплюнув в кусты сирени неподалеку, филифьонка решила продолжить сею необходимую операцию. На этот раз она наполнила ковш из лап водой и погрузила внутрь морду, спешно моргая и пытаясь прочистить изрядно затуманенный грезами взор. Отпив немного из-под крана, Настя прополоскала горло и сплюнула, а после наполнила ключевым хрусталем багряное пластиковое ведерко и со вкусом прочистила морды.
— Хэй, соседка! – на европейский манер закричала, размахивая корзинкой, Гильда Ивановна. – Я отправляюсь в лес за ягодами. Пойдете со мной?
— Это столь любезно с Вашей стороны, спасибо, — пробубнила Настя из-под ледяной струи. – Вы лучше подскажите мне, что делать, если часто снятся плохие сны… кошмары?
— Нужно есть витамины, например, ягодки… — многозначительно сказала Гильда, потрясая корзинкой буквально перед Настиным носом.
— Ладно, была ни была! – махнула лапой филифьонка и спешно отправилась в дом – надевать дорожное платье. Платье у нее было чопорное, шоколадное с золотисто-бежевым и готичными старинными узорами. Толстая парчовая лента опоясывала филифьонку, а изящный корсет туго стягивал ее талию – не вдохнуть, не выдохнуть. Через плечо филифьонки висела тяжелая кожаная сумка элегантно-бежевого цвета. Сумку рассекали каллиграфические надписи с инициалами Насти (А. Л. Э. П. Кан де Ква) и наилучшими пожеланиями в ее адрес. Сверху сверкали три выцветшие марки: с Дерпи Хувс, диктаторшей-Селестией и Лапочкой из «Happy Tree Friends», а снизу стояла большая и круглая Понивилльская печать.
Когда она показалась на крыльце в походном облачении и с корзиной в лапах, соседка уже стояла на улице. Филифьонки взялись за лапы и отправились в лес. В его изумрудной обители Настя почерпнула большой улов лазурита голубики, черники и ежевики, а на болоте золотился ковер морошки. Рубинами переливались в корзине ароматные сердца лесной земляники, перемежаясь с малахитом листвы. В мыслях Насти рождался уже великолепный пирог с радужной начинкой и самоцветной посыпкой всевозможных ягод. Преисполненная нетерпения, попрощалась она с Гильдой, а после отворила калитку и решительно направилась в сторону своих мрачных и неприветливых покоев.
Но стоило графине очутилась на пороге, она увидела, что на новом диване «Тоторо» развалилась Трикси, с упоением смотрящая телевизор.
Настя подошла к незваной гостье, столь дерзновенно нарушившей неприкосновенный покой ее обители, и посмотрела на экран. Каналы мелькали один за другим – видно, Трикси искала, что посмотреть. На стопке детских детективов, прямо на новой, красочно проиллюстрированной в легкомысленном японском стиле редакции книги «Капитанская дочка», лежала кукла. Кукла была рок-певица.
— О! – и Трикси ткнула пальцем на экран.
Здесь творилось нечто поистине невообразимое: певцы скакали по сверкающей всеми цветами радуги сцене, грозные неоновые молнии с грохотом рассекали воздух. Блестки на гитарах играли, перемежаясь с переливами костюмов и при слиянии образуя некую безумную палитру. Ирреальная феерия поглотила мир по ту сторону экрана и черными обрывками вылетала в реальность, рассекая тишину мира филифьонки.
— Что это за кошмар? – не без излишней суровости удивилась Настя.
— Это рок, понимать надо. – Со знанием дела ответила Трикси.
— Нет, лучше поставь вот это! – и Настя вытащила из тумбочки яркий DVD-диск. На глянце картона в вихре блесток кружилась балерина. Облегающее мини-платье роскошного бархата, черного, словно небо звездной ночи, когда сидишь на прохладе алой черепицы и, философствуя, сближаешься со Вселенной, а вокруг витает океан таинственных, тихих звуков и ноток лесной свежести вперемежку с прохладными волнами ночного бриза, было обтянуто чуть ниже талии перламутровой белизной изящной цепочки жемчуга, а сверху лежал небрежно наброшенный на плечи синий сафьян. Чисто-голубая мерцающая ткань струилась по земле, отливая переливами океана, играющего в небесных глазах молодой красавицы.
— Классика – это тоска, — отрезала Трикси, отодвигая диск в сторону. – О! – и она указала на стену, к которой кнопками приколола обрывок из газеты с программой по телевизору на сегодня. На обрывке ясно значилось: «PONY.MOV». – Там МОВов показывают! – и она переключила канал. Тут же на экране телевизора появился жуткий дракон, топчущий город.
Настя вздохнула и ушла в другую комнату.
Вечером обещала заглянуть Маей. Настя накрыла стол и поставила на него блюдо с маффинами и фарфоровый поднос, где наливался дивными ароматами свежий фруктовый торт с радужной начинкой, а в графин налила роскошный темный филифьоникс «Ночь».
И Маей пришла! Она была в рваных джинсах и черной футболке.
— Привет! – сказала Маей. – Вау, кексики! – и она поставила в угол сумку.
Из-за спины Маей выглянула Трикси. Она быстро просеменила в комнату, где стоял телевизор, вытащила из синей коробочки диск и поставила его.
Из комнаты донесся звук тяжелого рока.
— Ух ты, какая классная музыка! – поразилась Маей. – Молодец, приучаешь ребенка к классике!
— А по-моему, кошмар! – выразилась Настя.
— Нет, замечательная музыка! – сказала подруга. – Эх, я давно мечтала сколотить собственную маленькую группу, что бы все носили разноцветную одежду и танцевали на маленькой сцене… — и она смахнула лапой слезу. – Может, поэтому я так люблю рок…
Тут из комнаты выскочила Трикси. Она явно была счастлива.
— Маей, ты – морров гений! – воскликнула она и похлопала филифьонку по плечу.
На следующий день работа пошла. Не пошла, а даже полетела! Маей купила разноцветную ткань и сшила из нее великолепные костюмы. Также она принесла из своего дома резинчатые браслеты, очки и картонную корону. Настя купила подлинную гитару – синюю, блестящую и двугрифную, а Трикси – косметику, руководствуясь советами Маей (если честно, то покупала тоже Маей, но заслуга считается всё-таки Триксиной, потому что она сидела в тележке и распоряжалась процессом).
Со сценой вот возникли трудности. Но, благо, соседка помогла – она притащила старую ванну с дыркой в боку. Ванну решено было переделать и реставрировать. Ее обили бархатом кроваво-красного цвета. Только на такой «сцене» могла помещаться только одна певица. Поэтому филифьонки сделали для сцены дополнительные ярусы из ящиков и старых коробок от фруктов и расположили их сзади как основную сцену, а на ванну должна была выходить солистка. Сцену накрыли гранатовой тканью в тон обивке ванны, а, чтобы не улетела, подложили камушки. Камушки новой перламутровой гуашью разукрасила Трикси. По бокам было решено поставить две скамьи красного дерева, накрытые яркими салфетками (жизнью на благо которых героически пожертвовали храбрые Настины
полотенца, имена которых мы не забудем).
Теперь оставалось последнее: придумать имидж для певиц и название для группы.
С имиджами очень помогла Трикси: она смотрела много мультиков. Особенно заинтересовало её в последнее время японское аниме, плюс (на что очень жаловалась Маей) каким-то подозрительным шоу про лошадей. А это очень дорогое увлечение. Так что теперь их квартира оказалась наводнена куклами, крайне двусмысленного вида фигурками. С этим ещё как-то можно смириться, но вот как сложа лапы созерцать факт превращения комнаты Трикси в элитный пони-клаб, исключительно хорошо финансируемый, кстати говоря. Впрочем, сейчас подобная мания сыграла филифьонкам на лапы. Подобным образом Маей превратилась в Сюрпрайз, Трикси сказала, что они очень похожи, и она просто не может смотреть на такое вопиющее сходство и бездействовать. А это значило, что срочно заказанные в каком-то японском магазине пугающе фиолетовые линзы были жестоко вогнаны в её глазницы. Над волосами работать не пришлось, ибо вьющиеся золотистые локоны у филифьонки были свои. Зато хвост пришлось выкрасить в цвет дневного светила и завить. Всё бы отлично, но когда Трикси предложила нарисовать на пятой точке Маей какую-то страшную «кьютимарку», затея вот-вот не обернулась крахом. Спасла Настя, предложившая прикрепить изображения к платью. А платье у Маей было красивое: шёлк цвета розового турмалина, утопая в флуоресцентно-гранатовом кружеве, облегало оно фигурку Маей, подчёркивая все её достоинства, но при этом отлично скрывая недостатки, а позади в такт мелодии, тихо звеня, покачивалась пара чуть голубоватых крыльев.
Настя-Рэрити, облачённая в хлопок цвета пронзительно-виноградного александрита с толстой каймой алого сапфира, играющего мириадами золотистых звёзд, испытывала немалые неудобства от прикреплённых по бокам платья крупных аквамаринов, в то время как Трикси так и осталась Трикси, просто набросила на плечи расшитый разноцветными звёздами таусинный балахон, и надев такую же остроконечную шляпу. Оказалось, есть такая пони – Трикси. Нельзя сказать, чтобы филифьонки были в восторге от своих образов, но при Трикси они просто переглянулись и пожали плечами.
С названием, разумеется, вышло затруднение: Настя хотела назвать группу «Aquamarine Star», а Трикси - «SpaceUnicorn». Ну, или, в крайнем случае, «MLP-Mix».
— Я считаю, что вашу банду стоит на японский манер назвать «Кицунэ», — высказалась Гильда.
— А я вот была в магазине, который назывался «Носик», — как бы невзначай, заметила Маей.
— Правильно! – воскликнула Трикси. – «Нос и Ко» — замечательное название! То есть Нос и компания. Весьма оригинальная идея, ИМХО .
И этот самый «Носик» написали аквамариновой (из уважения к Настиному бюджету и, соответственно, выбору) краской на отшлифованной дощечке и подвесили ее над сценой, а по бокам привязали голубые, красные и белые воздушные шарики. Получилось, кстати, очень даже занятно.
Глава восьмая. Филифьоникс на троих.
Сегодня Настя проснулась в добрые одиннадцать. Ей очень хотелось спать, и она, еще целиком не проснувшись, зашаркала в дальний угол замка – кухню, за горячим кофе. Замок был серым, пыльным и неопрятным. Филифьонку это раздражало. Стоял жуткий кавардак, и, поднимаясь по лестнице, Настя поскользнулась на банановой кожуре, ободрала лапу и с трудом удержала равновесие. И тут снизу раздался громкий стук. Анастасия Петровна быстро поправила помятые волосы и бросилась открывать.
На пороге стояла… Гильда Ивановна. Она была одета, мягко сказать, весьма себе странно: в модные яркие джинсы с цепочкой и черным поясом, украшенным стразами, из кармана выглядывал край кружевного носового платка; в ярко-синюю куртку; на ногах сверкали черные городецкие сапоги, они были очень яркие и блестящие; на лапе красовались часы с циферблатом с рисунком флага Америки, блестками и стразами; на голове – ковбойская шляпа, а прежде всегда распущенные неопрятные волосы заплетены в косички. Гильда кокетливо опиралась на дверной проем и крутила лапой с часами, видимо, стараясь пробудить в Насте зависть.
Каково же было ее удивление, когда она застала растрепанную, неопрятную Настю, что всегда прибывала в интеллигентном виде?
— Привет, — как ни в чем ни бывало, сказала Настя. — А че эт ты так вырядилась?
— Оу, дорогуша, я купила путевку на Черное Море, — елейным голосом пропела соседка. – Она на троих. А мои родственники отказались – тетка на старости-то лет взялась делать закрутку…
«Это Гильда на старости-то лет на море намылилась!» — подумала Настя, но промолчала.
— …А дяде делают операцию: он сломал лапу в автобусной давке! – радостно продолжала Гильда. – Поэтому я решила взять тебя с собой!
— А кто третьим будет? – поинтересовалась Настя.
— Ну, не знаю… Только Трикси давай брать не будем, у меня на детишек аллергия. Ладно? – и Гильда посмотрела на Настю умильными глазками.
— Ладно. – Сухо сказала Настя. – Возьмем Маей. Только пошли сначала к ней, спросим, хочет ли она?
— Конечно, хочет! А особенно с друзьями, как мы с Вами! – заламывала лапы соседка.
— Хорошо, — быстро сказала Настя и побежала переодеваться. Она надела ярко-синие сверкающие штанишки и оранжевую блестящую маечку, а также фосфорически мерцающие аквамариновые бусики. Лапки она просунула в изящые алые туфли-филифьонки.
— О, ты выглядишь прекрасно! – закричала Гильда. – Ну, пошли!
— Пошли! – подтвердила Настя. Оказывается, Гильда не такая и плохая, как кажется на первый взгляд. А Гильда и не спорила: она считала себя совершенной филифьонкой. У ларька с мороженым филифьонки остановились и купили три «Пингвина». Настя любила мороженое, и ей хотелось петь песенку «Жили были три пингвина». Маей была рада гостям и особливо мороженому. Она схватила его и в момент проглотила.
— Слушай, Машка, у Гильды тут все родственники заболели, а она купила путевку на море на троих. Поедешь? – спросила Настя, которая не любила мешкаться и сразу перешла к делу. Маей с удивлением посмотрела на нее.
— Конечно, хочу, — сказала она. – Вы еще спрашиваете!
— Ну, тогда все ОК! – сказала Настя.
Маей собирала в свой льдисто-голубой чемодан самые важные вещи. Невзирая на нравоучительное предупреждение Гильды, она стояла, совершенно босая, в лёгком открытом платьице посередине комнаты, и под мерную симфонию телевизионных передач, мелькающих на экране по взмаху волшебного пульта, крепко зажатого в изящных лапах Насти, то и дело срывалась с места и галопом неслась на глубину дома. И было нечто незримое в сим процессе. Незримое, но удивительно радостное, что прохладным голубым филифьониксом пенилось в сердце, заставляя его в нетерпении замирать. Сие нечто порой посещает хемулят накануне праздников, когда всё и вся стремится запастись подарками и нарядить ёлку выше и краше остальных. В то время, как остальные самозабвенно проникались романтикой момента, Гильда с насмешкой наблюдала за самим исполнением. Маей, ничего не подозревая, набивала большой витражно-купоросный чемодан различным барахлом. Сперва она притулила палку для селфи цвета берлинской лазури, длинную, громоздкую и совершенно не нужную. За ней последовал льдисто-синий альбом, проторенный нежными узорами, какие оставляет мороз на окнах.
- А это-то тебе зачем? – не выдержала Гильда.
Маей, ни слова ни говоря, раскрыла перед её глазами целый мир ярких, флуоресцентных переливов палитры мерцающих детских наклеек. Льдистые переливы радуги, перетекая в некую волшебную палитру сказочного витража, находили себе приют в воплощении ярких, беспорядочно-пёстрых бумажек, сосредоточенных на несчастных страницах альбома. Сразу было видно, в Маей заговорил дух заядлого коллекционера, судя по стенам, не так уж и недавно. Наверняка филифьонка, пытаясь сдержаться, облюбовала в качестве объекта для подобных забав ни в чём не повинный альбом. Компания карикатурных фей теснилась возле объёмной оранжевой пони – наверное, Эппл Джек. Гильда с трудом сдержала смех.
- М-да, подружка… м-да… если ты действительно хочешь сохранить жизнь и здоровье своей коллекции, внимай моему совету и не бери их на море. Если ты собираешься пополнить свои запасы там, поставь себе на учёт, что мы довезём их в СУМКЕ!
Маей вздохнула и с покорным видом отложила альбом на тумбочку, освобождая место для череды томов «Fallout Equestria», громоздких, неуклюжих и при этом невероятно толстых, упакованных в чёрные бархатистые обложки. На этот раз Гильда просто-таки не стерпела:
- Ты что, читать туда едешь или всё-таки купаться? Здоровье побереги!
И филифьонка принялась одну за другой вытаскивать книги из чемодана. Увы, но сей процесс не ускользнул от придирчивого взора коварной Насти. Пулей влетела она в комнату и напала на Гильду как раз в тот момент, когда они с Маей выгружали из чемодана гору наборов юного творца:
- Так-так-так, что это здесь происходит? Маей, да ней слушай ты эту мымру! Это ведь амбиции в ней говорят, лапы до руководства зачесались! Что ж, посмотрим, как ты отреагируешь на ЭТО, госпожа Гильдуся!
И Настя цинично сняла со стены фильковую картину и торжественно опустила её в чемодан. Затем она подняла наклейки с тумбочки и положила и поверх четырёх толстых чёрных томов.
Через два дня поезд отбывал. Трикси и Вовку оставили за хозяев в Настином замке, ибо оставлять его без присмотра было простым безумием.
— Ура! Мы остались одни! Ура! Все взрослые уехали! – радостно закричал Вовка. – Кстати говоря, Ленка! – его глаза шально сверкнули. - Не мешало бы это отметить.
- А нифьега я тебе не Ленка! – обиделась Трикси и даже попыталась дать сдачи (в свои 12 она была умной филифьонкой), но Вовка мягко остановил её: - Да мне без разницы, что Ленка, что ты – все фьеги одинаковы, что твоя капуста. Белокочанная.
Он придвинул табуретку к буфету, открыл дверь и достал огромную сверкающую бутылку розовато-фиолетового цвета с ярко-оранжевой с золотом этикеткой – бутылку филифьоникса. Затем он взболтал ее, поставил на стол и попытался открутить плотно закрученную пробку, но она не поддавалась. Тогда хемуленок попробовал открыть бутылку ртом, как видел однажды по телевизору. Ноль реакции со стороны бутылки. Тут терпение хемуленка лопнуло, он замахнулся бутылкой для удара об стол, но Трикси выхватила ее, постучала горлышком по столу, накрытому белой скатертью в красную клетку и спокойно сняла пробку. Вовка выхватил бутылку и пролил филифьоникс на пол. Трикси охнула, вытащила из кармана носовой платок и быстро вытерла лужу. Затем она спросила с нерешительностью:
— Мы будем это пить?
— Да! – сказал Вовка, сев на стул и закинув ноги на стол.
— А у нас живот не заболит?
— Нет! – гордо сказал Вовка. – У них-то не болит.
И на глазах у Трикси выпил пол-бутылки. Трикси допила филифьоникс и побежала в ванную, где набрала в бутылку воды и поставила ее в обратно в буфет.
— А пошли, попрыгаем на кровати! – закричал Вовка и махнул лапой. Раздался звон, и оранжевая прозрачная ваза с белыми волнами по краю полетела на пол. Трикси едва успела ее поймать, но намочила платье.
— Не надо, — сурово сказала она.
— Тогда давай устроим ремонт. Настька уже однажды устраивала, — предложил Вовка.
Трикси окинула комнату взглядом. Разные образы примеряла Настина столовая. Сегодня, например, она была кондитерской Вилли Вонки. Вокруг Трикси с тихим жужжанием покачивались планеты из сладкой мастики, над головой пролетала марципановая ракета, а вокруг тускло мерцали льдисто-голубые леденцовые звездочки… вот бы настоящая Вселенная была такой! Стол омывали воды теплого южного океана. Шипел и пенился вокруг аквамариновый лимонад! Переливалась сказочными разноцветиями чешуя проплывающих мимо рыб, а желейные медузы проносились над сладкими кораллами. Над огромными марципановыми цветами летали, покачивая сверкающими крылышками, льдисто-разноцветные леденцовые бабочки, под босыми лапками мягко покачивалась мармеладная травка, а в семи речках вместо вод струились разноцветия лимонада, образуя самую вкусную радугу на планете. Чудит Настька!
— Не надо, — сказала, немного подумав, Трикси.
— А что же мы будем делать? Так и со скуки помереть не долго! – воскликнул Вовка.
— Слушай, а пошли в халупу моей тетки Машки! – радостно закричала Трикси.
— А давай! – и Вовка побежал вниз по лестнице.
У Маей был маленький, и, соответственно, весьма пыльный домик – настоящая лесная избушка в классических финских традициях.
На изразцовой печи, расписанной народными узорами льдисто-флуоресцентной палитры, спал серый сибирский кот, контрастируя с ярким цветастым покрывалом, на котором лежал. На шкафу с одеждой, подобно свернувшимся в уютные клубочки зверям, рядком расположились теплые шапки. В углу стояли голубые лыжи, проторенные серебристыми морозными узорами, словно вырезанные из волшебного картона изящными серебряными ножницами. Над кроватью висели часы в виде котёнка с хвостом-маятником. Этот котёнок глазел из стороны в сторону, отсчитывая секунды. На резной золотистой тумбочке стопкой лежали журналы. На стене висела карта звездного неба со знаками-зодиаками, звездами и разноцветными планетами, открывая заветные врата в бескрайний мир в воплощении мириад хрустально сияющих огоньков в эфирном желе флуоресцентных, акварельных красок, обвивающихся льдистой дымкой вкруг неземных образов, словно сотканных из тончайшей пелены фантазии. Все мотивы самой красочной, но вместе с тем непостижимой, ирреальной мистики, нашли себе приют в сей симфонии чистых переливов витражного люиминисцента в сердце гавани заоблачной цветомузыки жизни.
— Хорошо! – воскликнула Трикси, усаживаясь на кресло-качалку.
— Да, и главное – взрослых – никого! – подтвердил Вовка.
Хемулята залезли на чердак, нашли в сундуке красивые старинные книги, порвали атлас, поиграли в игрушки Трикси, и Вовка пошел домой. А Трикси пошла к маме.
Тем временем взрослые филифьонки в самолете купили филифьоникс на троих и пили его, не зная, что творится у них в домиках…
Глава девятая. Хулиганы вернулись.
А творилось вот что.
Те самые хулиганы, которых оштрафовали полицейские за вандализм в халупе Маей, осмелились (помните, насколько сурова была с ними Настя?) снова отправиться в знакомый им поселок. Здесь, в гавани ветров, над лесами шпиль, простиралось бесконечное полотно мира поистине волшебного, возвышенного. Играя безбрежной палитрой космического люминисцента, простирала крылья свои над миром немыслимая бабочка. Крылышки её, эфирные, сказочные, поистине могучие крылья, пропускали свет через свои фосфорически-лучистые грани, и радужным дождём проливали его на землю и мрачные бетонные стены, вспыхивая мириадами неземных, флуоресцентных красок. Льдисто-голубые переливы в мириадах рыбками играющих леденцовых звёзд неслись в распахнутые недра вечно юного небосвода, вторя теплу карамельно-вишнёвых прожилок акварельной земляники в обрамлении лучистой зелени трав, песней водопада играющей в альмандиновой фуксии плодов весны. Аквамариновые грани, перемежающиеся с лукавыми отблесками опала цвета можжевеловой ягоды, лазуритом морской пучины воспевали красоту небес, словно красками Вселенной обрамившей своды замка. Андриопольское стекло улыбнулось алым перламутром, лиловые орифламмы фанфарами красочных огней взмыли в небосвод, заиграл симфонией льдистых, флуоресцентных красок пробудившийся витраж. Словно из волшебных, желейных кирпичиков складывая своды сказочных палат, собирался свой, неповторимый портрет весны, портрет жизни, портрет неотразимой родной природы, вбирая в себя все дары, преподнесённые цветомузыкой многогранного мира. В играх причудливых сочленений красок средневековая постройка словно ожила, окна смотрели на мир приветливо и радушно, словно не замечая сидящих в кустах хемулей.
— Слушайте, други! – обрадовался главарь шайки, известный в округе и не только маньяк Ио Оттонаси по кличке Мороженка, увидев шар, покачивающийся над шпилями замка. – Я вам отличную находку припас, еще до этого заметил. Вижу, тут проживают богатенькие хозяева, а именно – одна из моих знакомых, филифьонка-олигарх! – он указал на замок Насти.
- Не слаба твоя филифьонка, - подивился молоденький рыжий хемулек по кличке Фьонец, презентованной ему от Ио за множество досадных приключений, обрушившихся на союз по его вине, - я раньше думал, что этот замок принадлежит, по меньшей мере, графу Дракуле.
- Фьонец, не говори глупостей, - оборвал его высокий сероглазый брюнет со старинным амулетом «Волчий клык» на сухой, жилистой шее, грубой шерстью оливкового цвета и длинными мускулистыми лапами, прозванный Серым Волком, - Дракула умер еще в средних веках. А сейчас на дворе какой?
- Двадцатый, - уверенно ответил Фьонец, и, заслышав за спиной смешки, резко повернулся: - Что? Ну ошибся я… со всеми ведь бывает…
- Конечно, - успокоил его Ио, - ребята, не смейтесь над парнем. Тебе, Фьонец, я за боевые заслуги жалую половину выручки.
- Правда? – в нерешительности отступил Фьонец.
- Конечно, правда. Станет тебе босс врать.
Здесь Фьонец повеселел и торжественно выдал:
- Девятнадцатый! Сейчас на дворе девятнадцатый! Ио, можно мне еще за боевые заслуги?
- Забудь, - процедил Волк, уходя вслед за Ио, - просто забудь.
Перелезая через шиповатую калитку, Фьонец порвал джинсы и грузно плюхнулся в сад.
- Эй, братаны, выручайте, я, по ходу, коленку расшиб! – притворно простонал он снизу.
- Это ты опять на подморогу и еще кой-шо клянчишь, наркоман несчастный? – догадался Серый Волк.
- Га-га-га! – засмеялись хемули.
- Помолчите, други, и не смейтесь над ним! А ты, фьонец, свои деньги непременно получишь.
Стоило хемулям ступить на порог дома, как Ио издал торжественный боевой клич при виде картонного хлева, где покоились скупые свинюшки. Он открыл дверь хлева и принялся вынимать оттуда и бить об стенку несчастных поросят. Деньги стекали по стене прямо в сумку Ио.
Серый Волк и Фьонец тем временем собирали вещи в мешки, чтобы потом продать в каком-нибудь винтажном магазине.
Но тут Ио увидел нечто. Это был застекленный шкаф-сервант красного дерева, где стояли самые подарки со Дня Хемульства.
Глубокими блестящими глазами лицезрели мир всевозможные куклы от PIPOS. И на глубине очей их, свежих и чистых, томно поблескивающих из-под густого леса темных ресниц, отражались яркие иллюстрации раскрытых книг создающие атмосферу сказочного, неземного мира, где нет подразделения на добро и зло и куда нам никогда не попасть. Раскинувшись, словно на скатерти-самобранки, манил к себе сказочный мир тончайших акварелей Димы Ребуса. Тускло светилась палитра драгоценных камней на зеленовато-аквамариновом шёлке. Тихими, словно морские волны, пригоняемые бризом, переливы аквамарина и граната создавали контраст, а это нравилось Насте и было единственным объяснением той точности, с которой она сортирует вещи. Рядом сидела большая белоснежная кукла. Её локоны, то струясь океанической голубизной, то перетекая из мистического таусина в загадочный аквамарин, ниспадали на алый бархат, покорно лёгший на узенькие, грациозные плечи. Флуоресцентный скарлет яркой ткани, укладываясь народными мотивами, облегал её грациозное тело, словно обрезанный по краю толстым лазуритом каймы. Открывали ворота в сказочный мир мириады открыток. Парадными узорами волшебного картона искрилась яркая, неповторимая голубизна элитной открытки за 200 евро неподалёку от выпученных золотисто-апельсиновых глаз золотой рыбки, проплывающей возле размытого круга голубого воздушного шара.
— Ура! – в один голос закричали хулиганы и разбили шкаф. Они ловили игрушки, книги и открытки, одежду, сладости и прочие радости и складывали их в большие пакеты.
Бандиты собрали старые журналы, винтажные пластинки, витражи и старинные книги, рукописи великих хемулей, коллекционные филифьониксы и дорогие сервизы в большой мешок Пыреевого хемулёнка, похищая память о празднике, как Гринч похищал Рождество. В общем, не оставили филифьонке ничего, страх расстаться с чем преследовал ее пожизненно и того, что столь ей дорого. А потом они раздолбали ровным счётом все, что осталось, и направились в дом Гильды Ивановны прямиком через забор.
Здесь хулиганы собрали электроплитку, телевизор, видик, магнитофон, хрустальную посуду, серебряный столовый прибор, дорогую одежду и все прочее, что было у бедной Гильды. А потом вспороли замечательные подушки на лебяжьем пуху, порвали одежду, разлили по полу масло, налили кипятка на полировку и разбили серванты. Ну, и убежали своей дорогой.
Глава десятая. Теория взаимопомощи.
Золотой диск дневного светила плавно восходил к небосводу, погружая долину в медовую ауру спокойствия. Янтарь лучей медленно полз по асфальту, высвечивая каждую ложбинку, покуда, наконец, не добрался до бережно обдуваемой летними зефирами цвета скарлет шляпки Маей, встретившись с серебристым свечением, исходящих от ее бус, отливающих королевской бирюзой, как, впрочем, и ясные очи филифьонки. В вытянутой лапе молодая красавица сжимала зеркало. Сжимало бережно, как епископ сжимает идола, погруженная собственным великолепием, как, казалось, и весь мир. Однако, как это не прискорбно, сея иллюзия была лишь плодом розовой призмы филифьонки, ибо за ее спиной стояла другая леди – Гильда Ивановна. На нее не падали первые лучи молодого дня, ибо Маей бесшабашно закрывала их. Во взгляде Гильды просматривался укор пополам с презрением. Вместе с тем Маей, налюбовавшись вдоволь собой, убрала в сумочку цвета сакуры зеркало и извлекла из ее же недр iPhone-6. Чувственно защелкала камера, и вот уже несколько десятков селфи отправляются бороздить бескрайние просторы Инстаграма.
- Ах, разве сие дивное творение природы – не предел самого совершенства во плоти? – самозабвенно воскликнула филифьонка, поворачиваясь на каблуках к Гильде.
- Лично я в этом не уверена, однако ты можешь сохранять вокруг себя ауру девственного самолюбия, сколько твоей душеньке угодно, - холодно ответила Гильда, созерцая прилив, накатывающий на берег и разбивающийся об скалы мириадами звенящих хрустальных осколков.
Вода то обрушивалась на песок, уничтожая бренные песчаные строения и унося в пронизанную золотистыми лучиками дневного светила пучину раковины и позабытые пластиковые лопатки, то по-холуйски приползала, уподобляясь собаке, лижущей ноги хемуля после провинности. Ветер все это время лишь чуть шевелил волосы на головах филифьонок, однако внезапно резкий порыв опрокинул самозабвенную королеву на асфальт. Со скрежетом подкосились под филифьонкой каблуки, и она торжественно рухнула в прохладу древесных ветвей, вознеся каблуки под морду Гильды.
- Вы, госпожа, в порядке? – с хладнокровием осведомилась последняя.
- Вы как думаете! – дерзко ответила Маей, вздернув лапу и всем своим видом показывая, как она жаждет, чтобы ее подняли, привели в порядок и купили, как минимум, сто новых шляпок в качестве компенсации. – Ну же, что ты стоишь?! – Филифьонка изящно вскинула бровь, демонстрируя сим жестом гневное удивление. – Ах-х, я умираю! Перенесите меня под шезлонг, принесите лимонада и вызывайте скорую! Лимонад можно без фьонового масла и кокосового молока, однако извольте поднести страдающей личности кусочек маргарина, как полагается в приличном обществе!
- Хо-хо, да Вы и так в тени. Вас вполне можно оставить здесь, - Гильда полезла в карман, где у нее хранились филифьониксовые жетоны, - а я пока пойду да принесу филифьоникса для нас обоих, а после мы вооружимся большой палкой и вполне можем отправится вылавливать твою шляпку. Идет?
- Вы как думаете! – Маей повторила свой дерзновенный ответ. – Даме нужна помощь, а не какая-то Ваша дешевая подморожка на чайную ложку! Сейчас я Вам дам руководство, а Вы вполне можете извлечь большой блокнот и законспектировать его (в смысле, законспектировать руководство в блокнот, а не наоборот – хо-хо, а вот и очередная классическая шуточка от Маей)! Ита-а-ак, Вы готовы к долгой письменной работе? Прекрасно! Начинаем!
Руководство от Маей по помощи пострадавшим дамам в час, когда морские бризы обдувают набережные, неся в город благие вести, а чайки нетерпеливо перекликаются под куполом обагрённого зарей небосвода!
Авторская версия специально для непонятливых и ничтожных филифьонок-хо-ло-пов.
Ты-ак, и на чем это я там остановилась? Ах, да! Итак, если филифьонка-холоп, в данный момент по набережной прохожая, сталкивается внезапно со страждущей леди, коей помощь требуется, пусть выполнит для начала следующие рекомендации:
- Первым делом следует подойти к пострадавшей и тоном учтивой леди осведомиться о здоровье последней; затем, вне зависимости от ответа, следует немедленно взять филифьонку в лапы и перетащить ее в тень зонта филифьониксового кафе или, что еще лучше, в беседку.
- Приобрести для пострадавшей филифьоникс и поставить его на стол, если расположились возле кафе, а если нет – взять под мышку, и бегом бежать навстречу манящей голубизне моря, откуда и следует набрать воды и омочить в ней тряпку (желательно белую), а после положить ее на голову филифьонки и напоить ее филифьониксом до беспамятства.
- А теперь вот можно вызывать 03.
Тем временем Настя решила не засиживаться в компании резвых своих спутниц, и посему отправилась под покров золота солнца – на пляж. Прохлада бриза встретила филифьонку. Бирюза воды сливалась с лазуритом неба, и единственным красным предметом в этом голубом мире была маленькая лодочка цвета скарлет. В лодочке плыла кукла, созерцая мир своими большими небесно-голубыми глазами. Настя подняла голову, созерцая аквамариновый ковер небес и перламутровую бирюзу моря. Зеленовато-голубые волны с рокотом накатывали берег, дабы потом, легко шелестя, унестись обратно, в незримые морские дали. Легкие облака неслись по небосводу, подгоняемые призрачными веяниями ветра. Филифьонка с хохотом пошатнулась и упала в золото песка, прикрывая глаза от счастья пополам с ярким светом, посылаемым на землю благодатными лучами дневного светила. Внезапно ушей Насти коснулись вопли перебранки. Филифьонка постояла немного и решила не обращать боле на крики внимания. Чувственно извлекла она из недр кармана цвета скарлет родонит и воздела его в поднебесье. Робкие лучики пали на поверхность камня и мгновенно проникли в сердце его, окрашиваясь в мягкий алый цвет и разлетаясь по округе. И созерцание это вселяло в душу Настину бескрайнее удовольствие. Филифьонка неспешно подошла поближе к берегу, дабы волны касались прохладой своей пальцев на ее лапах.
Внезапно нечто страшное наскочило на Настю сзади, и филифьонка окунулась в прохладу морской голубизны, подняв тучу брызг. В незримой глубине подводной дымки угадывались ветви кораллов, алые и прозрачные, словно драгоценные камни, и сверкали в таинственной голубизне разноцветные плавники рыбок.
- Что это было? – осведомилась Настя, при помощи хвоста и ушей переворачиваясь на спину.
- Маей тут против взаимопомощи взбунтовалась, - мрачно сообщила Гильда, грузно втаскивая пьяную филифьонку на дюны.
- Швыряй ее мне, я с ней мгновенно управлюсь! – приказала Настя.
И Гильда с разбегу швырнула Маей в королевский перламутр теряющейся за горизонтом ярко-голубой дали. Филифьонка взмыла в поднебесье, совершила в воздухе блестящий переворот и с плеском свалилась вниз головой прямо на Настю. Филифьонка русалкой увлекла подругу в пучину, поболтала там, а после подбросила наверх. Маей покачивалась на волнах, и на морде ее застыло молчаливое блаженство.
- Солнышко… - прошептала филифьонка и медленно поплыла, дрейфуя на крыльях течения.
- Ну что, пришла в себя? – сурово вопросила Гильда, за хвост вытаскивая подопечную из вод теплого залива. Обращаясь к Насте, она изрядно повеселела: - Что будем делать с этой милочкой?
- Прежде всего, проведем исследование, что попало в ее филифьоникс, коли сделался он столь убойным.
Маей лежала на прохладном сливовом бархате, тупо уставившись в потолок и ни в какую не желая двигаться. Погано ей было этим летним утром. Непонятно даже, как та блестящая красотка превратилась в это непонятное серое существо, распластавшееся, подобно раненой птице, на диване возле белокрылого рояля?
Настя же, сгорбившись за письменным столом красного дерева, внимательно изучала состав филифьоникса, выпитого Маей поутру. Придя, наконец, к выводу, что это был обычный палаточный филифьоникс, Настя смутилась.
- Понимаешь, подруга, я пила первый раз в жизни, - слабо улыбнулась Маей.
- Да, понимаю. Сама остановиться не могла. – Понимающе кивнула Настя. – А какой именно это был филифьоникс?
- Вишнёвый, мой любимый.
- Да, я тоже люблю вишнёвый, - подтвердила Настя, - его даже в салонах выдают как обезболивающее, когда закрутку делают. И вообще: филифьоникс способствует мордовому развитию.
В дверном проёме нарисовалась Гильда Ивановна. И сразу, нарисовавшись, пронзила Настю испепеляющим взором самой Ревности.
- Хватит забивать нашей подопечной голову, - посоветовала она, - я-то знаю больше твоего. Про филифьоникс.
Гильда Ивановна уселась на диван возле Маей, и та положила усталую голову на колени филифьонки.
- Вот что я тебе советую, милочка, - сказала Гильда, автоматически поглаживая золотистые вихры филифьонки, - выпей-ка ты сейчас термоядерной «Хемулёвки» для отрезвления, она помогает. И вообще – я как в палатке была, там нас будили так: спишь ты, спишь, а тут на тебя сразу целый водопад филифьоникса – и пробуждение, и питьё, и выпивка, и удовольствие. Четыре в одном! Очень эффективно.
Маей тяжело вздохнула и слабым голосом попросила Гильду дать ей одеяло. Настя посмотрела на часы. Они мерно тикали, и солнце, пробиваясь сквозь шторы, заливало комнату прохладным таусинным светом. Занавески были оформлены наподобие волн, и, тихо колышась, погружали комнату в тихую подводную идиллию. Золотистые локоны, струясь, ниспадали на лазурит шкатулки в форме большой аквамариновой книги, проторенную мерцающей дымкой магии. Исписанные сокровенными признаниями сердца пожелтевшей от времени бумаги гармонировали с тенями рыбок, погружающими в мягкое фосфорное сияние бирюзу воды. Филифьонка осторожно коснулась перстами крышки и приподняла ее, узрев картонку с мерцающей на небесно-голубой ленточке бутылочкой, призрачно-сиреневую коробочку с надписью «Магический пасьянс» и несколько ярких карт.
- Ну, приступим, - для себя решила филифьонка, - гадание по Интернету! Так…
Филифьонка извлекла из-под шитой бархатом подушки планшетный компьютер и уютно устроилась, положив его на согнутые по-турецки ободранные колени. С предельной осторожностью касались ее изящные коготки глянцевого стекла – владелица очень дорожила компьютером.
- Цун-цун, - хрипло заметила филифьонка, что на ее языке означало крайнее смятение, - и что же мне записывать?
В поисках ответа уставилась она в стену, вспоминая общество своего класса, дружным окрестить который не поворачивался язык. Хотя иногда им все же было весело. Например, когда они неслись навстречу приключениям, навеянным порывами финских ветров, бороздя лед серебром лезвий, подобно призрачным кобылицам, смелым и изящным. Это было накануне всемирного Праздника Филифьонок, и на каток они шли по подлинному февральскому морозу. Лапы у Маей уже тогда несколько кривили, и вообще – в более-менее носках об узеньких перламутрово-лазурных коньках, проторенных серебром флуоресцентно-подводных узоров и играющий бахромой меха цвета нежного лепестка молодой сакуры, столь желанных и непостижимых, филифьонка имела, увы, вечное право навеки забыть. А второгодница Цумики, между прочим, отправилась на каток именно в таких, перламутрово-небесных, коньках. И лед так вкусно хрустел под ее стройными лапками! Маей же как волк лапу прокусил, ибо встать на лед было для нее истинной пыткой. С первого же разу филифьонка оступилась и понеслась навстречу конькам своего одноклассника, заядлого матершинника Сакаки. И – БАХ! – со всего маху головой об лед! А мимо, легкие, словно ветер, пронеслись Цумики и вероломно предавший лихую ее сестренку, известный всему классу «ботаник» Ио. Они держались за лапы, и снежинки, подобно крохотным серебристым бабочкам, плавно опускались на нос Ио, а после, вновь вздымаясь в чистое бирюзовое поднебесье, где сверкала льдисто-голубая звезда, падали на блестящую акварель локонов Цумики. И в тот свежий, морозный и голубой день та легкая и яркая пара, уподобляясь бабочкам, парящим в зените радуги цветов, была поистине неотразима в зеркале льда. В то время как Маей лежала на льду, беспомощно раскинув лапки, а изящные очертания ее фигурки припорашивал снег, серебря складки темной от влаги одежды, подобно некоему возвышенному, божественному ювелиру. Ювелиру судьбы. Маей полежала немного, как была, в довольно неестественной позе, а затем вальяжно перевернулась на бок. Когда филифьонки пестрою гурьбой подкатили к ней, Маей лежала на спине, лапы за голову, и, коварно улыбаясь, испепеляла раскаленным взором недра небесного лазурита.
- Ох, Маиойи… - прошептала молодая красавица Цумики, склоняя голову на бок, - вечно ты!..
Акварельные переливы нежной голубизны летящих ее локонов, струясь, ниспадали на правильный контур талии, крепко перетянутой книзу нежно-розовым пояском. За ней последовала с ангельской улыбочкой Химэ, а замыкал шествие изрядно побитый и потрепанный Ио – свежий воздух в компании Цумики явно не шел ему на пользу. Роскошная зеленовласая Кана со смехом кружилась в морозном вальсе с местным дурачком – как его звали, знал только он сам, если, конечно, знал. А Маей лежала одна, в полном одиночестве, уткнувшись разбитой в кровь мордочкой в жестоко режущий кожу лед, и было ей до того паршиво, что прямо жуть! Как раз в этот момент Цумики тихо коснулась длинными перстами плеча Маей и, склонившись над ее, прошептала, окутывая лежащую на снегу дымкой горячего дыхания:
- Маиойи, бедолага чертова!.. Снова над тобой все издеваются и буквально плюют в твою сторону. А я ведь прекрасно тебя понимаю, - лучше, чем даже ты – сама себя, - и посему не стоит тебе испытывать сей благоговейный ужас передо мной. Однако не доверяй Ио, ибо, как бы я не любила его, я вынуждена тебе сообщить: я ведь увела его у своей ненормальной и неформальной сестренки (у нее не все с головой в порядке, все воображает себе демонические треугольники в цилиндрах, собирает мистические реликвии и пытается вызвать Сатану из Преисподней!), и теперь… и теперь они с остальными объединились в союз и готовы в любой момент открыть охоту за нами!
- Ах ты ж… - с трудом сдержалась от громкого нецензурного ругательства Маей, присаживаясь на льду. – Я ведь всегда ее подозревала, эту Катю. Хотя… ты, вообще-то, тоже не лучше – все крутишься с морровым своим Ио! А ведь Ио, хоть и «ботан», - очень большая угроза! Но ведь все-таки… парень! А ты вот возьми да и отмордуй его у «любимой» сестренки! И немедленно прекрати фантазировать про одноклассников, нет у них никого подчинения и главенства! И никто из них не превозносит себя над остальными, да и противных ситуаций тоже не бывает, уж поверь мне!
Филифьонка с надменной ухмылкой подскочила на лапах и, не удержав равновесия, покатилась, набычившись, головой вперед. Теперь в ее жизни оставалась одна лишь проблема: удержать равновесие на льду! И ради этого филифьонка то и дело судорожно хлопала себя по коленям, опираясь на них, и старалась всю свою элегантную силу перенести в задние лапы, преимущественно в колени, ступни, мышцы, дабы алая кровь побежала по артериям, наполняя тело филифьонки грациозностью волчицы и прытью легкого, как тень, молодого оленя в глуши глубокого синего леса. Однако мимо, словно издеваясь, на качелях бурного ветра пролетела легкая и неотразимая Цумики. Она даже не смотрела на Маей, ибо глаза ее в порыве страстной, томной гордости были закрыты.
- Ах ты!.. Ты… ты… ты (здесь нецензурное выражение)! – возопила Маей и тут же до корней волос покрылась робким, стыдливым румянцем, ибо назвать подругу (нецензурным выражением) в ее понимании звучало постыдно и вульгарно – поступать так может лишь настоящая (здесь нецензурное выражение), как, например, Цумики.
Внезапно хвост Ио скользнул под ее лапами, шаловливой иссини-фосфорной тенью оплетая их, лед взмыл из-под лап в поднебесье, а весь мир предстал вокруг некоей ирреальной каруселью. В отдалении слышались обрывки насмешливых разговоров одноклассников. Одни кричали что-то вроде «Бей, Маей, бей!», а другие – «Да что уж бить, бить-любить!». Мимо проскользнула легкая, как тень, Цумики: «Ах, какой сегодня полдень! Ах, какая будет полночь!», а за ней несся Ио: «Цумики, детка моя, эта филифьонка слишком опасна – держись от нее подальше!». Какая-то жирная филифьонка, горделиво вышагивая по льду в калошах, с пафосом протрубила, указывая в прострацию: «Уберите собаку со льда, собаку со льда, собаку со льда!». А Сакаки, катаясь по снегу, вторил ей: «Да, собаку - со льда, ногу – под зад, руку – назад! Так точно, товарищ инструктор!». Маленькая, похожая на помесь чекалки, дворового шарика и шпица, собачка с разбегу расправила огромные уши, и, словно на аэроплане, полетела на них прямо на Маей! Химэ, кувыркаясь на левой лапе, орала, словно наелась снега: «Вы готовы, дети?». «Да, капитан!» - завопила, набирая высоту, собака. «И-и-и!» - выла, летя, Химэ. Она пронеслась вокруг Маей и, пискнув, «На 20% круче!» перемахнула калитку, упав коленками прямо на оголенный каменистый гранит. «А я – не рыжая, не то, что некоторые!» - Цумики с насмешкой указала на Маей и с разлёту догнала Химэ, усевшись на нее, как на скамейку. «Йо-йо-йо-йо! - простенал Ио, с лапами забираясь на дерево. – Хо-йо, хо-йо, хо-йо-йо!». Из-под снега с громким свистом полетели петарды, озаряя небосвод алыми искрами пламени. Маей упала мордой на лед, закрыла голову лапами и потеряла сознание. После этой истории ее нашли на льду избитую и обгоревшую, да, к тому же, совершенно замерзшую, и без промедлений доставили до родной обители.
Нет, нет на свете более выраженной цундере, чем Цумики – возможно, это и объясняет сходство ее имени с термином, характеризующим эгоистичную, самовлюблённую, и, если честно, не самую приятную особу. Как Филдина де Ужс. Кстати, Филдина! Ее ведь так «ужасно» прозвали именно поэтому! Цун-цун – это ведь с японского «отвращение». А цун-цун и цум-цум – одна фьега!
Филифьонка поправила огненно-золотистые, словно самые сочные персики Большой Городской Оранжереи имени Гафсы, волосы и окинула помещение озабоченным взором своих лазурно-васильковых очей, - гадание не получалось. Но теперь ее интересовал способ образования слова КИЦУНЭ. Вообще-то, ничего криминального в слове видно не было, но Маей (а именно так звали филифьонку) смущал ЦУН прямо посредине слова – киЦУНэ. Филифьонка села за стол и высыпала из пенала ручки. Все они были, несомненно, очень красивыми, но при первом же краш-тесте обнаружилась вся никчемность их личностей, и это очень не нравилось Маей. Однако если бы эта неприятность была единственной, филифьонки могли бы считать себя счастливицами, каких ещё поискать надо.
Вот вчера, например, филифьонки устроили сеанс изобразительного искусства. Ведь, чёрт возьми, это так прекрасно – стоять на залитой фосфорическим светом солнца и увитой цветами летней веранде в лёгких соломенных шляпках, и, вооружившись кистями и красками, являть в мир самые сказочные, невообразимые сюжеты.
- Все эти краски, перламутровая бумага, иссини-аметистовые обложки альбомов и бездонная, подобно самой темной в мире сей бренной обители ночи, тьма тускло блестящего экрана графического планшета... ведь все это и есть подлинные чудеса наяву, не подобные сей тленной дымке, что является ограниченному нашему взору при сим звенящем, словно капелька росы, соскользнувшая с изумруда листа, слове... ибо являются они ступенями, по коим может любой подняться до небес - и имя лазуриту шатра небес сих есть дивное слово творчество, запавшее в грубое сердце мое еще с младенчества, - а может и скатиться кубарем, причинив таким образом вред себе и моральный, и физический. И порой - материальный.
А ведь Маёй действительно права. Творчество – страшная сила. Возможно, именно оно, именно его струистые нежно-васильковые веяния вытянули из соседней избушки миниатюрную, подобно некоей странной кукле, филифьонку. И едва её носик робко заглянул в обитель изобразительного искусства, головы филифьонок, как на шарнирах, повернулись к двери.
- Химэ? – первой подала Маей голос.
- Маей? – второй подала Химэ голос.
Некоторое время филифьонки бессмысленно смотрели друг на друга, а затем крохотные лапки Химэ, слегка испуганно выстукивая на полу аккорды тихого, боязливого шага, забелели на алом ковре. Меж тем Маей, забыв холст, стояла и исследовала взглядом эту маленькую, удивительно хорошую филифьонку: её бархатистую шёрстку цвета бедра испуганной нимфы, её глаза цвета яшмы, маленькую, изящную фигурку… и тут она всё поняла! Вернувшись к холсту, Маёй радостно продекламировала:
- Смотрите, фьеги! Да это же Химэ!
Филифьонки столпились вкруг мольберта, где среди мириадов ярких огоньков звёзд печально созерцала мир прекрасная филифьонка. Её волосы цвета шоколад, робко выбиваясь из-под тяжёлого таусинного текстиля капюшона, играли на крыльях ветра, то вздымаясь, то тихо опускаясь на кремовую шёрстку, неравномерно залитую золотистым сиянием луны, сказочным дождём льющимся с бархатистого пепельно-чёрного небосвода. Но самыми прекрасными были, несомненно, глаза. Их кроткие, влажно блестящие, подобно фосфорическим граням покорного аквамарина, льдисто-голубые звёзды тихо, влажно сияли, словно сливаясь с небосводом, прокладывая путь в его заоблачные дали.
- Но, позвольте! – разрушила акварельную идиллию Настя. – Ведь у Химэ карие глаза! Посмотрите!
Филифьонки, как по команде, повернулись к застенчиво улыбающейся Химэ. А та вынула из глаз линзы, и на их глубине словно зажглись две голубые звезды. Льдисто-голубые звезды.
Небосвод рассыпался мириадами звёзд над их головами, льдисто-голубым светом заливая всю долину, но они знали, что звёзды делают это только ради них. Они лежали, стараясь не дышать, дабы не разрушить хрустальную идиллию своего уединения, рассыпчатую, как сухое печенье. Мирная обитель скромной домашней библиотеки окружала их. Льдистая акварель витражей, сквозь призму пропуская лунный свет, бросала на страницы книг легкие, незримые тени, заставляя их играть мириадами красок.
- Послушай, - осведомилась Маей, - как насчёт билета в Цирк Филифьонки?
- Цирк Филифьонки? – задумалась Химэ. – А это, случаем, не тот, афиши из которого смотрят на нас со всех заборов? Я часто на них глазею, интересно, что за филифьонки там выступать будут.
Как известно, гениальные идеи вопреки известной пословицы являются в мир именно под пологом ночи. Эта тоже обещала быть гениальной.
Цирк в небольшом приморском городке был не очень большой, но изящный, и скорее походил на маленький кукольный театр. Шитые лентами льдисто-акварельные полотна образовывали его мерцающий шатёр, укладываясь в очертания кукольного замка. Смиренно глядели на мир скромные розочки, контрастируя с вычурной симфонией ярких флуоресцентных пятен на нежной бирюзе шёлка – такое ощущение, будто они решили устроить флешмоб и выстроились в незримую нить узоров. Филифьонки, расплатившись, прошествовали в мягкую, бархатистую мглу зала, где фосфоресцирующими пятнами виднелись яркие сидения. Загадочный аквамарин, перемежаясь с яблочной розой и кухонным кремом, тускло мерцал между изумруда и золота, а позади огнём горел рубиновый настил Маёйского лежбища. Рядом, на океанической голубизне изящного креслица, расположилась Химэ. Настя устроилась в гамачке под иссини-аметистовой аркой входа, а Гильда, как ни в чём не бывало, нашла себе приют на лавандовом сидении во втором ряду.
Играя то тут, то там в отражении робких солнечных бликов, ложились яркие пятна в очертания неких панорам, когда на сцену чинно стали выходить филифьонки…
Глава десятая. Ирония судьбы, или С лёгким паром!
Всё хорошее когда-нибудь кончается. Свернулся и расписной шатёр курорта вместе со всеми его пьянками, акварелью заката и тихим, шуршащим льдисто-голубым прибоем возле босых лап. Нельзя сказать, чтобы филифьонки были этому очень рады. Но настоящие сюрпризы ждали их ещё впереди! Маёй, скривившись в три погибели, собирала чемоданы. Однако не было в этих сборах того радостного и незримого, что верно сопровождало филифьонок в начале их экспедиции. Настя сняла со стены злополучную картину и посмотрела на неё, как на виновника Мирового Потопа. А ведь красивая была картина. Здесь, в бархатистом полумраке озарённого мириадами звёзд неба, разворачивалась битва между Добром и Злом, нашедших себе воплощения в телах прекрасной королевы единорогов Селестии и ослоподобного Дракона Хаоса Дискорда. Размещённые по разным углам картины, олицетворяли они противостояние. В право нижнем углу с распростёртыми лебяжьими крыльями в боевой готовности стояла Селестия. Взор её искристых очей цвета спелой вишни был наполнен суровой, чёткой решимостью, как наполняется филифьониксом неверная амфора. Изящный силуэт хрупкого, но сильного розовато-белого тела отчётливо рисовался в струистой магической дымке цвета королевской розы, зияющими трещинами расходящуюся от рога Королевы, в то время как грива её, казалось, была полностью подвластна веяниям ветра. Веяния сердца океана, искрясь мириадами разноцветных звезд, постепенно светлели прозрачным, фосфорически светящимся аквамарином, дабы после вновь заструиться флуоресцентно-голубым, обернувшись нежными, похожими на шёпот бриза, иссини-аметистовыми отливами чистой, вишнёвой розы, ложась в очертания утреннего небосвода, в переливах коего рыбками играли, то возрождаясь, то истлевая, звёздочки. Напротив грозной Селестии в воздухе завис Дискорд, воздевая к иссини-аметистовым небесам лапы с парящей тёмно-зелёной сферой, сверкающей флуоресцентным фосфором благородного акварельного аквамарина. Честолюбивая, самонадеянная ухмылка исказила его козлиную морду, золотясь острыми, в два ряда, клыками. Красивая картина! Настя воровато оглянулась, укладывая картину в роскошный алый чемодан. В свой чемодан.
Маей укладывала одежду, аккуратно сворачивая её калачиками и конвертиками, под неусыпным контролем предприимчивой Гильды. Насте это не понравилось, и, быстро покончив с мириадами своих манаток, она кинулась помогать подруге.
- Ты-а-ак, эт – сюда, эт – сюда, а эт – вот сюда, - быстро распределила она рухлядь по сумкам, карманам и чемоданам.
- Но ведь одежда приедет жёванная! – всплеснула лапами Маей.
- Ничего, переживёт. – Сурово отрезала Настя, на каблуках оборачиваясь к Гильде: - Вам помочь? А то я тоже могу!
- Н-нет, спасибо, я уж сама… - попятилась соседка.
Но Настя, одержимая жаждой добродетельности, уверенно шла на неё, набычившись и опустив голову с воображаемыми рогами, как у Дискорда. Маей посмотрела, куда пятилась Гильда. А пятилась она точно на гостеприимно открытое окно. А под окном тихо поплёскивались воды бассейна. Не стерпев подобного зрелища, филифьонка самоотверженно бросилась Гильде наперерез и подхватила её как раз в тот момент, когда босая пятка филифьонки опустилась на край оконной рамы. Помахав на прощание лапкой, мраморная от ужаса Маей в обнимку с ничего не подозревающей Гильдой на глазах у очумевшей Насти вывалилась из окна. Послышался громкий плеск. Сначала из по-осеннему загадочной аквамариновой пелены показалась угольно-чёрная глава Гильды, а за ней всплыла сурово придавленная упавшей филифьонкой горемыка Маей.
Настя действительно очумела, и это имело все подтверждения. А ведь действительно, что ещё можно сказать о филифьонке, в кокетливой позе стоящей у окна и монотонно повторяющей: «Чума!..»?
Меж тем Маей и Гильда тяжело выбирались из бассейна, с озабоченным видом вглядываясь в беспросветную мглу, ватным одеялом застелившую небосвод в тленных поисках хоть одного, самого слабого и робкого, лучика света. Однако такового, увы, не наблюдалось. Ветер коснулся лёгкими пёрышками своих крыльев голых лап Маей. Филифьонка вздрогнула, и, льня к Гильде, бочком-бочком потащила её в дом. Здесь филифьонки непривычно долго сушились и демонстративно выжимали уши возле Настиного лежбища – наглая филифьонка, натворив делов, преспокойно устроилась с журналом на низкой кушеточке в позе истинной леди. Вода из ушей беспардонно капала на журнал, необузданными водами горных рек стекая по его страницам, что не особенно прельщало филифьонку. В конце концов Настя разозлилась, подпрыгнула и засучила в воздухе лапами – слыханное ли дело, порядочных филифьонок ушами поливать?
- А нефьег было порядочных филифьонок в бассейн сталкивать, - отрезала Маей, тщательно просушивая уши над Настиной мордой.
Внезапно землю потряс раскат грома. Филифьонки так и замерли.
- Гроза, - заметила Гильда.
- Сама вижу! – храбро воскликнула Маей, выдёргивая фен из розетки.
- Эй! – окрысилась Гильда. – И вот что ты сделала?
- Я спасаю помещение от самовозгорания! – гордо сказала Маей. – В то время, как другие заботятся лишь о собственной выгоде… в данном случае, это – уши.
- Что – уши? – вымученно произнесла Гильда.
- Как – что? Предмет собственной выгоды, разумеется! – развела Маей лапами.
- Ну, во всяком случае, выключать телевизор я не собираюсь! – и Настя в знак протеста нажала на самую большую и красную кнопку на пульте, к которой примерялась всё утро. На экране волшебного ящика нарисовалась большая и серая белка в красном платье в горох. С умным видом она разглагольствовала о циклоне, движущемся на Сочи. Настя чего-то заподозрила и сразу расхотела оставаться на курорте.
- Слышишь, чё белка рассказывает? – сказала она Маей. – Сюды ведь циклон движется!
- Судя по тучам, этот факт имеет место быть… - задумчиво протянула филифьонка. – Тем более, у меня чего-то рассыпается фьони. Это к дождю.
Гильда принялась яро собирать чемодан, забрасывая в него всё, что только имело несчастье попасться ей на глаза.
- Да хватит так торопиться! – сурово приказала ей Настя. – Может, она всё наврала про циклон? Море светлое, что твой филифьоникс!
- Верука не может врать, - серьёзно сказала Маей, укладывая в чемодан голубое платье – она всегда надевала его в те дни, когда небо обещало одарить землю хорошей погодой.
Тем не менее, выйти в свет филифьонкам удалось. Небо было уже полностью чёрным, когда они вышли голосовать на просёлочную дорогу. Ветер мёл серую крупу пыли, осыпая ей лапы. Раньше, когда это делал песок, филифьонкам подобная ситуация была приятна, но теперь, когда тучи, залепив небосвод, провисали всё ниже и ниже, грозя прорваться, весь мир предстал перед ними словно пропущенный сквозь некую рутинную призму. Меж тем в непроглядной крыше обнаружились прорехи, и из них на филифьонок закапала вода. Сначала робко, как бы нерешительно, но после веления стихии приобретали те величие и непокорность, кои обычно пугают своей незримостью, и, вместе с тем, разрушительностью. Филифьонки ютились друг к другу, чувствуя, какие же жалкие они в сим бренном мире. Дождь разыгрывался, и капли ледяными бичами стегали по лапам. Мир, огромный и враждебный, обернулся для филифьонок всем ужасом тёмной своей стороны. Тихо шурша шинами по асфальту, подъехал голубой автомобиль, единственное яркое пятно в этом бесконечном и унылом чёрно-белом кино. Филифьонки подсели на заднее сиденье и, пристроив на полу свои манатки, отправились в спасительное путешествие.
Но и в, казалось бы, столь желанном сейчас замке судьба-судьбинушка уготовила филифьонкам капкан, да ещё какой! Настя широким жестом распахнула дверь и… ужас! Некогда столь роскошные покои напоминали квартиру нерадивой семейки, да и то – за день до переезда. Стёкла были выбиты или загрязнены настолько, что в комнатах стояла жутковатая темень – свет преломлялся пылью, почти нетронутыми остались лишь витражи, да и то – пару с мясом выпилили из стен. В большей части комнат попадала мебель и отслоились обшарпанные обои. Грязь толстым слоем покрывала пол, перемежаясь с мусором, а на место затейливой мозаики и изящного тиснения, некогда украшавших стены, вступили далеко не самые цензурные письмена.
— А-А-А! – завопила филифьонка, подскочив на месте и открыв рот, словно её пробил мощный разряд электричества. На минуту присутствующим даже показалось, как кольцо молнии грозно сверкнуло на талии Насти, словно она была какой-то природной владычицей, а из-под век заструились языки зловещей бирюзовой дымки Тёмных Сил.
— Ну, не всем же везет, пойду-ка я, пожалуй, домой! – надменно сказала Гильда, разочарованно обуваясь. – Да и вы, может, тоже со мной? Я думаю фьоники устроить. - Но, едва её лапа робко ступила за родной порог, по всей Финляндии разнесся ее испуганный и сердитый вопль. — АААААААА-АААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Бандюги! Фьонки! Фьежки! Дебилизм! Кто посмел сюда заходить?!? ААА, я буду жаловаться полиции!
Маей было не лучше. Мало того, что избалованная Настя в истерике билась головой об стену, каталась по полу, а также лежала, направив затуманенный взор обагрённых лопнувшими капиллярами глаз в потолок и приговаривая «Моя жизнь официально кончена!», так тут ещё и хемулят чего-то не видать. Маей обежала весь замок, нараспев зовя если и не Трикси, то хотя бы Вовку. Сначала она переживала, что хемулята, наверное, очень испугались. Потом – что они проголодались. И, наконец, запереживала, как бы у них не промокли лапки. В конце концов и она присоединилась к рыдающей Насте. Вероятно, детишек прихватили аферисты-террористы, когда долбали Настин замок! Ы-ы-ы, как же это всё ужасно-а-а-а!
Впрочем, Вовка и Трикси скоро были приведены старшей сестрой Маей, высокой худощавой филифьонкой Саки Сакимори Сансет. Она приходилась довольно мягкосердечной мамой Трикси, спасибо стараниям которой хемулёнка и выросла в ужас на крыльях ночи, как любила говаривать сама Сансет (конечно, когда была не довольна совсем уж бунтарским поведением дочери).
- Оу, Маша, кто это? – и Сансет с явным удивлением в голосе указала на Настю. Сансет была очень подозрительная на вид филифьонка (по крайней мере, так подумала Настя при взгляде на неё) с бархатистой молочной шерстью и длинными закрученными усами. У нее были длинные золотые локоны, которые выбивались из-под бирюзовых кружев багряной французской шляпки. Естественные цвета филифьонки были очень бледны, нежны и нерешительны, будто она была нарисована восковыми мелками или выточена изящным серебристым ножичком из зефира или марципана. И это Сансет старалась в полной мере компенсировать смелой флуоресцентной палитрой одежды. На солнце робкие её текстили просвечивали и мерцали, словно были отлиты из тончайшего леденца или мармелада. На Сансет были длинная розовая юбка с белоснежным тюлем изнутри, как будто в большой нерешительности выглядывающим вниз, и толстой акварельно-красной полоской по краю, топ роскошного небесно-голубого бархата с кружевами по кайме рукавов и светлыми узорами. Пахло от Сансет чем-то очень резким. Она гремела многочисленной заморской бижутерией цветного стекла и говорила с заморским же акцентом – то ли с французским, а то ли с итальянским. Во всяком случае, не Насте было решать, ибо она сразу же восприняла сестру Маей как кровную конкурентку и прониклась искренней ненавистью к ней.
— Это… это - моя школьная подруга, — быстро нашлась Маей. Судя по всему, она обладала опытом в общении с ревнивой сестрой и готова была терпеть все её истерики.
— Она не заменит меня тебе! – гордо отрезала Сансет. И так посмотрела на Настю, что та сразу поняла: с этой филифьонкой шутки плохи (вероятно, их чувства были взаимны). — А почему такой хаос в доме? – тут же спросила сестричка Маей.
— Здесь, наверное, были воры. Если хемулят не нашлось сразу.
— Наверное. Но, во всяком случае, хемулята пришли довольные и счастливые. Почему Трикси не сказала мне? – Сансет повернулась к дочери и тут же сделалась с ней удивительно кроткой и ласковой. – Триксенька, почему ты ничего мне не рассказала? Они напугали тебя? Обидели? Убили?
Трикси бросила на мать взгляд, полный презрения.
- Ну, это дальше по коридору, - басом ответствовала она, искоса поглядывая на Настю, корчащую вдалеке морды Сансетской спине. – Что же до нас с Вованом, то мы пили… - Трикси стыдливо осеклась. – Чай, а потом отправились к тете Маше. И там круто провели оставшееся время!
— Мне кажется, ночевать тут опасно. – Не в дело заметила Настя. – Можно у тебя?
— Если ты так хочешь, но смотри не испачкай диван! – строго сказала Сансет.
И Настя, подобрав с пола гордость хемуля и засунув ее в карман, отправилась к Трикси.
Глава одиннадцатая. Почти детективное дело.
Проснувшись, Настя не сразу поняла, где находится.
Скорее она бы поверила в существование Эквестрии, чем в такое количество игрушек с пони. Их наглые глаза смотрели на филифьонку отовсюду, и вскоре её затошнило. А в целом вид был весьма неплохой. Кривоватые стены, оклеены жгуче-розовыми лошадиными обоями, потёкшими в некоторых местах. Леопардовый ковер на полу. На ковре валялась плюшевая же пони с разноцветной гривой под радугу. С потолка свешивалась хрустальная люстра великого и непоколебимого советского периода. На тумбочке стояла гордость хемуля в позолоченной синей коробке (довольно облезлой, кстати), и рядом – ее, Настина, гордость хемуля в деревянном ларце гжелевской росписи. На стенах висели фотографии Маей и какой-то другой филифьонки в рамочках серебра и платины, а за стеклом сверкали дорогие фильковые открытки самых сказочных, волшебных оттенков и образов. Больше всего Насте приглянулась открытка голубого волшебного картона, проложенная фильковыми листьями. Филифьонка уже собиралась встать, дабы провести их ревизию, но обнаружила себя накрытой несколькими слоями лоскутных одеял. Это не понравилось Насте, но, тем не менее, она продолжила осмотр комнаты. На столе, накрытом изрядно позлащённой временем кружевной скатертью, лежал яркий альбом марок и стояла резная карандашница с медведем. Альбом, впрочем, был довольно занятным. В небосводе, окружённая мириадами шаловливых снежинок, величественно парило облачное сооружение, навеянное гениальному своему творцу образами волшебных сказок. Льдисто-голубые акварельные переливы сочетались с невероятными конструкциями, парящими в бирюзовом морозном небе и мерцающими переливами флуоресцентной радуги, тихо струящейся над облаками и прямо из них, вытекая из многочисленных труб и переходов. Ведь сейчас пред Настей во всём своём величии предстала Фабрика Радуг.
Не менее поразил и вдохновил Настю яркий треугольник, парящий под потолком. Некоторое время филифьонка озадаченно созерцала его, покуда на неё не снизошло открытие, что треугольник представляет собой силуэт запоздалой новогодней ёлки, выложеннный (или, точнее, вывешенный) льдисто-голубыми, флуоресцентно-синими и акварельно-бирюзовыми шариками тончайшего стекла, довольно крупными и нарядными, кстати говоря. Вероятно, Трикси попросту запретила её снимать.
Знакомые вещи были перемешаны с чужими! И какое убожество! Нет, в ее замке на сто процентов лучше! Да ведь и Бояны Ковырялкиной, как ни странно, в комнате не наблюдалось. Стало быть, филифьонки решили обойтись без символа Дня Хемульства? Этот факт довольно-таки насторожил Настю, но не надолго.
Тут в комнату вошла округлая марципановая филифьонка в беленьком чепчике.
— Ах, Вы, значит, уже проснулись! Наконец-то! А то я уже подумала, не проспите ли Вы до вечера? – ледяным голосом сказала она и скорчила какую-то странную гримасу (видимо, она пыталась улыбаться, но это ей явно было чуждо).
— Привет, — сказала Настя и потянулась.
— Привет, — ответила филифьонка. – Ну что Вы, ждете, что ли, завтрака в постель?
«Неплохо было бы», — подумала Настя, а в слух сказала:
— Ну, если Вы хотите, я приготовлю. Правда, я не очень-то умею, — и она засмеялась.
— Опоздали, милочка. Мы уж обедать собираемся.
— Я проспала завтрак! – ужаснулась изнеженная Настя.
— Да, а что, не заметно? – раздраженно спросила филифьонка.
Настя замялась и решила перевести разговор в иное русло.
- Как ты думаешь… - начала она, но, увидев отблеск печали в глазах филифьонки, с удивлением осеклась.
- Увы, я – «Вы», - вздохнула Сансет. – Я уже двенадцать лет как замужем.
- Я – тоже! – улыбнулась Настя.
- Вы – тоже замужем двенадцать лет? – поразилась Сансет. – А по Вам ведь не скажешь… что ж, тоже буду иметь ввиду. А какие средства омоложения Вы используете?
Изрядно прельщённая Настя, конечно, могла объяснить, что она тоже замужем, но стаж её в этом деле пока что не тянет и на месяц, однако она была очень честолюбивой филифьонкой, и её фразы сыграли ей на лапу. Настя собиралась было открыть рот, дабы выдать нечто этакое едкое, что зацепило бы Сансет и пригвоздило бы её к самой стене, но в этот момент в комнату, жеманно отбрасывая на спину золотистые локоны, вошла Маей в лазурно-аквамариновой футболке с корабликом и красными полосками по краям рукавов и снизу. Помимо футболки, на ней были ярко-синие шорты. Маей была босая, невзирая на то, что раскалённый под солнечными лучами песок обжигал лапы, а влажная трава покалывала их холодом. (А для Насти не было страшнее пытки, чем подобные дела).
— Привет, Настька! – радостно протрубила она. – Я подумала тоже переночевать у Сансет. – За филифьонкой, глухо стуча босыми пятками, показалась Трикси. Маей обернулась к ней. – Не спишь, фьега этакая? Что, бессонница, да? Хех, я, к сожалению, прекрасно тебя понимаю! Хочешь на лапки?
— Мы… у Сансет? – удивленно спросила Настя, ни обращая ровным счётом никакого внимания на лихую Трикси.
— Да, у нее. Ведь тебя вчера обокрали, а ты испугалась и решила переночевать здесь. – Деликатно напомнила Маей.
Сансет засмеялась теперь уже по-настоящему, и Настя с удивлением признала в филифьонке-смехотунье настоящего мастера своего дела. Словно само солнце играло на губах филифьонки, с каждым её смешком озаряя комнату мириадами озорных зайчиков.
А Настя сказала:
— Интересно бы пойти и посмотреть, кто это сделал.
Маей сказала, что тут без хемуля не обойтись. И решили позвать Винсента Николаевича.
Винсент был местный и общался с приятелем Настиного мужа кинорежиссёром Филимоном. Филимон жил в маленьком домике на окраине села и снимал в основном жёсткие картины ужаса, тёмной мистики и нуара, с завидным остервенением повторяя дело Тима Бёртона. Винсенту тоже нравились подобные жанры, и нередко Филимон снимал самого Винсента. Кроме того, внутренняя красота хемуля, по слухам, не уступала наружной. И филифьонки (в том числе и счастливая Сансет) отправились туда.
Винсент неуверенно вышел из дома, а за ним выскочил мохнатый Рекс и залаял.
— Здравствуйте, — сказала Настя. – Не могли бы Вы нам помочь?
— А какое дело-то, фьегоноски? – спросил Винсент.
— Меня вчера обокрали, — стараясь не обращать внимания на грубость хемуля и злость его собаки, сказала Настя. – И мне очень интересно, кто это сделал.
— Вот что, фьеги! – сказал Винсент. – Я вам не бюро розыска. Ищите сами. У самих дел по горло. Вчера Морров телевизор сломался. А сегодня вечером будут крутить фильм с моим участием, если чё. И мне нужно во что бы то ни стало его посмотреть. И до ваших дел мне… - Тут из домика послышался грохот. Винсент громко заорал матом и скрылся.
— Да, — разочарованно сказала Маей. – С ним водиться – что в крапиву садиться!
— Пошлите сами, — сказала Настя.
И филифьонки двинулись в путь…
Глава двенадцатая. Маей идет по следу.
Филифьонки двигались в сторону замка Насти, где еще оставались следы после сокрушительного погрома. В дом, спасибо возмущённым воплям самой хозяйки замка, заходить не решились, стали искать на участке.
Здесь филифьонки увидели следы. Следы проходили через двор Гильды Ивановны и в основном представляли из себя примятые лапами участки травы и в беспорядочной феерии разбросанные за метр вокруг окурки, грязные льдисто-голубые напипники и прочий мусор. Но, только филифьонки ступили на землю соседнего двора, раздался хлопок, и они оказались в клетке, а клетку задрало на верхушку старой яблони.
— Ага, вот вы где, проходимцы безмозглые, чтоб вам пусто было! – завопила соседка, выпрыгивая на дорогу. Её обрезанные осколком зеркала волосы были встрёпаны, а через морду пролегли камуфляжные серо-зелёные полоски. Кроме того, филифьонка, словно готовясь к зомби-апокалипсису, обставила весь свой двор ловушками, а сама вооружилась лаподельным дробовиком, что уже, по сути, свидетельствовало о суровости её намерений.
— Мы не бандиты, Вы нас с кем-то путаете, — робко подала голос Маей.
— НЕТ! Не путаю! Будете знать, как чужие дома разворачивать!
— Это были другие, а это мы – Маей и Настя!
— Ладно, — согласилась соседка, нажимая на рычаг.
Клетка со скрипом опустилась в сад.
— Мы идем по горячему следу преступников, — таинственным голосом сообщила Маей.
— Каких еще преступников?! Спорим, это вы разворотили мой домик, фьеги!
— Не мы. А вот пойдемте с нами, вместе посмотрим, кто?
— Нечего мне еще делать, как с какими-то подвыпившими идиотками по лесу ходить! – сказала Гильда и ушла. А филифьонки продолжили происки.
След обрывался на дороге. Здесь были видны другие следы. Длинные и бесконечные, пролегали они через лес, где таинственно скрывались в изумрудной глуши ветвей.
— Это явно был снегоход, — заметила Маей. – Но зачем он им летом?
— В этом-то и кроется вся загадка, — ответила Настя.
Филифьонки побежали под гору, где столкнулись со стеной леса.
— Ну что ж, пойдемте! – засучивая рукава, предложила Маей.
Сансет капризно поправила шляпку.
— Это - дело не женское, — серьёзно сказала она. – Тем более: лес – колыбель антисанитарии, если я, допустим, пройдусь по лесу, меня укусит клещ, а когда я приду домой, он перепрыгнет на Трикси? В лесу водятся мыши, а они, если вам известно, разносчики лихорадки и других, не менее опасных заболеваний. Тем более, в лесу также имеются дикие звери, в чём на все 100% уверена! А как же Трикси? – филифьонка плаксиво дёрнула носиком. – Это – дело не женское, я который раз повторяю.
— А мы кто по-твоему, хемули что ли? – взорвалась Настя, замахиваясь на Сансет. – Головой думай, а! А то я тя ща так изобью, что пусть Трикси тебя тут и ищет, с фонарём в лапах и во тьме! И сразу на кладбище! Поняла?
— Вы – грязные мальчишечьи филифьонки! – захныкала Сансет, уворачиваясь от удара. – Полная противоположность женственности, грубая деревенщина! А особенно – ты, Настька! Я разочаровалась к тебе, да и во всех олигархах тоже…
— Ах, так?!? – закричала Настя. – Ты мне больше не подруга, поняла?! И Маей ты больше тоже не сестра, да катись ты ко всем фьегам!
— А вы мне и не нужны, раз вы такие! – сказала Сансет и гордо удалилась. – Нет, Маша, от тебя я тоже такого ну никак не ожидала…
А Настя и Маей взялись за лапки отправились сквозь лес.
***
На светлой лесной поляне стоял яркий шатер. В шатре сидели три хемуля и одна роскошная брюнетка-филифьонка. Что же делали они, залитые мягким сиянием рассвета? Быть может, обсуждали таинства классической литературы? Или распевали песни под гитару? Ан нет, они там рассматривали вещи, наворованные из Настиного замка.
— Вот это классно! – сказала брюнетка, вертя в лапах коллекционного стеклянного Козерога. – Миллион у нас в кармане!
— Ну уж не миллион, — резонно заметил худощавый хемуль-брюнет в очках.
— Миллион, не меньше! – закричала брюнетка, и глаза ее жадно засветились.
И тут на полянку выскочили две филифьонки. Одна из них сверкала голубизной глаз и своей аквамариновой футболки с корабликом, а другая, в джинсовом костюме и с растрёпанными розовыми волосами, тоже сверкала. Но суровостью. Маей первой набросилась на брюнетку и повалила ее на землю. Настя еле успела поймать Козерога и теперь сидела, придирчиво осматривая его на предмет трещин и облезлостей.
Златовласка же злобно заглянула в большие синие глаза хулиганки.
— Ты… ты – Катя Пересветкина? – поразилась она.
— Да! Я - Катя! – отряхиваясь, подтвердила филифьонка.
— Ты – главная задира нашего класса! – закричала Маей, тряся несчастную.
— А ты – занудная ботаничка, до жути помешанная на учебе! «Мисс Трали-вали, не ставьте мне двоечку, я сделала работу, но собака ее съела! Я принесу вам рентген!»
Настя с кулаками набросилась на хемулей.
— Ио! Это ты! Как я не ожидала от тебя такой наглости! – кричала она, раздавая увесистые пинки направо и налево. – А это у нас кто? А это у нас Константин Волчков!!! А здесь у нас кто ещё такой ма-аленький, такой ми-иленький, ась? Фьонец! Знаешь, некоторые названия и имена говорят сами за себя? Не знаешь? Ну и прекрасно! Хотя в твоём случае это яркий пример, самый яркий и выразительный из возможных! Да как вы могли, (здесь бесконечная череда нецензурной брани)!
Ногами и кулаками Настя лихо отвоевала деньги и упаковала их в кожаный чемодан. После, взвалив его на спину, филифьонка загрузила Маей различным дорогим барахлом и велела ей идти позади и тащить телегу. А вот к Сансет Настя по неизвестной причине заходить не захотела, и она сразу же свернула в замок.
Глава тринадцатая. Триумф «Носика», или носатый саунд-трек.
День Хемульства медленно вступал в свои права. Трикси вдохновила филифьонок на мысль о том, что лучшее поздравление – это, несомненно, рок-концерт. Устроенный прямо в центре Настиного сада. Где, впрочем и установили сцену. Скамеечки филифьонки отлично замаскировали в траве и урнах. Невзирая на эстетичность, они яро преследовали удобства. А урна под лапой – это ведь очень удобно, никто не спорит с этим. Кроме того, благодаря деревьям, гости сидели в этакой «живой тени» и могли при желании уплетать за обе щёки яблоки, коих у Насти было в избытке. Филифьонка стремилась во что бы то ни стало избавиться от ненавистных яблок и поручила Маей приготовить роскошный яблочный стол к празднику. На удивление гостей, уносить с собой еду разрешалось и даже более: всем гостям Настя насильно совала корзину яблочных слоек и ещё торговала яблоками, настаивая, чтобы забирали их вёдрами.
Певицы надели свои запылившиеся сценические костюмы: Маей превратилась в Сюрприз, Настя – в Рэрити, а Трикси – в Трикси.
Что до Гильды Ивановны, то она припасла микрофон и пластинки с самой современной, по её мнению, музыкой. Филифьонка очень старалась, ориентируясь по принципу «Чем дурнее, тем моднее». Филифьонки оценили её старания, и в тайне от Маей Настя пустила пластинки в дело – они пошли на украшение сцены. Пепельно-чёрные, как лоснящиеся жирные спины кротов, осколки сияли по краям ковровой дорожки, а несколько компактных дисков украшали вывеску с названием группы.
Пришли зрители – Вовка в комплекте своего неисчислимого семейства, Винсент Николаевич и даже принцесса Пурфесона Гафс. Что до Сансет, то она явилась ещё утром и прихватила юную королеву сцены.
Филифьонки забрались на сцену, и, вооружившись микрофонами, запели!
Союз, что нерушим
Быть может, станет даже он непобедим.
Возможно всё…
Быть может, мы не так ужасны,
Как видите вы нас.
Во всяком случае,
Мы рады видеть вас сейчас!
Здравствуй, новичок!
Рады очень все!
Быть может, в мире этом
Возможен случай сей.
Смотрю, ты новенький,
Увы, средь нас пока совсем…
Не бойся подойти ко мне,
Ведь я тебя не съем!
Однако я скажу тебе
Сейчас и без обмана:
Сея волшебная страна чудес
Тебе, увы, не по карману!
Возможно, можешь без проблем
Ты оценить здесь всё,
Однако помни, мой малыш:
Бегство не спасёт.
Не бойся, наш герой.
Ведь этот мир есть твой.
И правила твои играют здесь.
Однако можешь полагаться ты лишь на себя,
Ведь в твоём мире ужасов вовек не счесть!
Ты видишь эту дверь,
Подумай – что за ней?
Польётся кровь, а вместе с ней сквозь тьму польётся песнь.
В следующий раз подумай, перед тем, как создавать
Мир ирреальный и бесплотный,
Где таится смерть!
Дожил ты до утра,
Но умереть пора.
Увы, наш друг, пришлась не по нутру тебе игра.
Однако мы должны сказать тебе сейчас:
Мы долго ждали, как придёт
Твоей расплаты час!
Увы, пойми меня ты:
Мысль не воплотит суть.
Ведь вряд ли ты осмыслишь,
Что правила здесь – муть!
Возможно, всё понятно
Стало вдруг тебе,
Однако не потащишь нас ты
Наперекор судьбе.
Приказы есть у нас,
И в этот страшный час,
Исполним мы один из них
В сей краткий миг.
Возможно, ты - не ас,
Но вспоминай о нас,
Пока свет жизни твоей
Вовсе не погас.
Не бойся, наш герой.
Ведь этот мир есть твой.
И правила твои играют здесь.
Однако можешь полагаться ты лишь на себя,
Ведь в твоём мире ужасов вовек не счесть!
Ты видишь эту дверь,
Подумай – что за ней?
Польётся кровь, а вместе с ней сквозь тьму польётся песнь.
В следующий раз подумай, перед тем, как создавать
Мир ирреальный и бесплотный,
Где таится смерть!
Дожил ты до утра,
Но умереть пора.
Увы, наш друг, пришлась не по нутру тебе игра.
Однако мы должны сказать тебе сейчас:
Мы долго ждали, как придёт
Твоей расплаты час!
Давайте создадим
Союз, что нерушим
Быть может, станет даже он непобедим.
Возможно всё…
Быть может, мы не так ужасны,
Как видите вы нас.
Во всяком случае,
Мы рады видеть вас сейчас!
Эту песню сочинила Трикси, королева сцены, и поэтому она получилась не очень-то складная. Впрочем, это был её любительский перевод песни по какой-то там компьютерной игре. Причём не только любительский, но и очень многоголосный – за филифьонками её подхватил весь зал, воодушевлённый ставшей классической отсылкой. Только вот не выспавшийся и помятый Винсент сидел мрачный. После филифьонки исполнили череду затрапезных песен. Разумеется, первой горделиво вступила баллада о филифьонках-оптимистках.
Здесь всегда филифьонок полно,
Здесь всегда есть диван и фонарь,
Здесь всегда есть ковер на полу,
Это место – чудеснейший дар!
Филифьонки спят,
Филифьонки поют
И едят деревянными ложками!
Филифьонки – оптимистки
Здесь найдутся всегда:
Они ходят своими ножками!
Здесь большое поселение такое!
Черное небо кругом!
Пусть другие там злятся, пусть они веселятся,
Ну а мы с тобой споем-споем!
Филифьонки спят,
Филифьонки поют
И едят деревянными ложками!
Филифьонки – оптимистки
Здесь найдутся всегда:
Они ходят своими ножками!
На «Филифьухи-ухи-ухи» нечто страшное подозрительно замигало вдали. Разумеется, это явился Поликарп. Он увидел молодую жену на сцене вместе с другими филифьонками и немало удивился, а затем во избежание непоправимого решительно растолкал смазливых хемулей и первым подбежал к филифьонке.
А потом остановилась еще одна машина, большая, крылатая и голубая. Это была… Леночка! В льдисто-изумрудном свитерке с оленями и летящей юбочке она напоминала Мейбл или Веруку в детстве. Филифьонка, пожёвывая кусок хлеба, некоторое время ходила по саду, а потом они с Вовкой взялись за лапы и заплясали на сцене. Однако не прошло и секунды, как Вовка толкнул Леночке другого хемуленка и галопом подбежал к пацанистой и лихой Трикси. Филифьонки уже допели своё и теперь влились в дискотеку, но Трикси не очень любила танцевать и теперь одиноко стояла возле дерева в глубине сада, прячась от слепящей иллюминации прожекторов и оглушающих ударов светомузыки.
— Трикси, — сказал Вовка, – Трикси, я тебя…
В этот момент Гильда Ивановна, как тряпку, сорвала строгий деловой костюм, оказавшись в льдисто-голубых джинсах и белой футболке. Взмахнув, словно вороньим крылом, волной пышных чёрных волос, филифьонка запрыгнула на сцену и принялась танцевать лихой клубный танец прямо на Настиных слойках.
Конец!
Нет, как же так – просто конец?! Конец должен быть счастливым! Так:
Счастливый конец!
Нет, как же так – счастливый конец? Разве истории про Настю и ее друзей Маей, Гильду, Вовку, Трикси, Поликарпа, Леночку и всех остальных кончились? Нет, так:
Продолжение следует…
Under sky Под бирюзой шатра сего
© Copyright: Филифьонка По Имени Гильда, 2016
Свидетельство о публикации №216011402122
Свидетельство о публикации №216011402122
Рецензии