Река времени-3

   ––––––––––

Новеллы мои о русских писателях после первых трёх, имевших успех, вызвавших шум и скандалы, остановились. Повесть о Тургеневе также замерла. Ни надежды, ни просвета на издание. Может быть, отчасти и к лучшему. Хорошие книги пишутся долго.
Почему человек умолкает, не может больше писать с такой свободой, как дышит? Конечно, я мог бы объяснить и это. Помню все удары, все заморозки на завязи. А всё же, думаю, самая глубокая моя завязь не тронута.

–––––––––

Вот, думаю, был бы жив такой-то, он бы понял. Но вот нет его. Что ж, пустыня? Все надежды погибли? Не может быть, чтобы со смертью родной мне души, исчезла способность понимания в других. Должен быть кто-то, кто поймёт. Но способна ли самая сильная рука пробить стену?
Пусть погибшему цветку не зацвести, но ведь первое, самое заветное цветение было! А раз так, цветок искусства не погиб.

–––––––––

Многое из того, что очевидно, совсем не так просто выразить в печати. Односторонность нашего мышления. Какой-то этикетный оптимизм, как в далёкие пятидесятые (самое начало), когда  утро в романе обязательно должно было быть светлым, а финал непременно возвышенно-радостным.
Вот, например, национализм. Само слово пугает. А, между тем, время такое, что  необходимо понять его место в жизни народов. Но в газетной статье не дадут разгуляться. У нас иерархия в области мысли. Одним мыслить дозволяется (в известных пределах), другим категорически нет. Писатели делятся по классам. Одному дозволено то, что не разрешается другому. А ведь мыслить имеют право все. Но даже и это замечание кажется крамолой. Вот и отводишь душу в записной книжке.
А что бы, кажется, не поразмышлять об этом на страницах областной газеты? Куда там! Столичное издательство еще кое-что может себе позволить, а провинциальное ни-ни. А всего-то мне хотелось бы сказать, что национализм узок и смраден, всегда связан с узостью в подходе к человеку и культуре. Интернационализм широк и светел. От него светло на душе. Дружеское чувство к культуре других народов не означает ни отказа от своих народных начал, ни забвения отчизны. Не означает он и того, что надо глотать всё без разбора, особенно то, к чему не привык наш желудок. Только и всего. Но и это кому-то покажется чересчур вольным. Всё нельзя. Эзопов язык и тот читается вглубь на семь пядей.

–––––––––

Как много в жизни, в каждом шаге, мешает человеку быть самим собой! Но что это значит: быть самим собой? Злой хочет быть самим собой, и добрый. Но ведь человек не рождается злым. Будь самим собой, но знай, что над тобой моральный закон.

––––––––

По радио "Живой труп" Л. Толстого, старый спектакль, из которого помню с детства песню необыкновенной красоты на патефонной пластинке. Поднялось всё со дна души, о чём больно вспоминать, вся сладость прошлого и горечь утраты, всё, о чём и сказать не могу. Как хотелось бы бросить ложь, скуку этой жизни и уйти... Но как и куда...   

–––––––––

Жаль, что люди утрачивают простые и ясные понятия. Совесть, например. Если бы основой морали стало убежденье, что совесть самая большая ценность человеческого мира, основа всего, может быть, тогда легче решались бы и другие трудности. А пока одна ниточка лжи наматывается на другую. Получается целый моток, да ещё перепутанный. Как его распутать?
Как отдельный человек утрачивает сокровища детства, так и человечество, чем дальше идет, тем всё меньше понимает основы жизни, истоки и ценности её.

ЛОЖНЫЕ СВЯТЫНИ

- Как он смел, - говорят о таком-то, - поднимать руку на общие наши святыни!
Поднимать руку на святыни нехорошо. Но на ложные можно и должно во имя настоящих.

НАДО...

Надо, надо, надо... быть упрямым, сильным, всяким, только не самим собой. Вот нынешние молодые, да и не только они, перестают быть похожими на естественных людей и становятся похожими на роботов с заданными программами.

ВСЕ И КАЖДЫЙ

Мне не нужны справедливость и рай для всех, если нет человека. Мечтаю о тех временах, когда всё мною написанное будет принято живыми людьми как естественное слово, естественная потребность души. Если бы такие времена настали, я радовался бы не только за себя - за мою родину. Будет ли это? Живые души, живая жизнь!

–––––––––

Остался ли у нашего народа дух? Иногда кажется, что нет. Страх притупил всё: совесть, чувство чести, мысль.
Литература всё ещё остается  совестью и мыслью народа, его живой душой: А. Солженицын, Ю. Трифонов, В. Белов, В. Астафьев, В. Распутин...

–––––––––

Для чего существует литература? Конечно, для души, ответит каждый. Но душе нужно сегодня одно, завтра другое. И литературу ей подавай разную. Как быть? В настоящей литературе быстротекущее должно отражать вечность.

––––––––

Самоограничение - источник духовного роста. Это давно известно. Но не всем. Истина никогда не бывает всеобщей. Самоограниче6ие - рычаг архимедов. С юности искал я этот рычаг самоограничения и в то же время искал удовольствий.
Бывает, что человек расплывается в желаньях и топит в них свою душу. И наоборот: всю силу свою устремляет в одну точку и поворачивает что-то ... и ломает. Сила оказывается не в тех руках.

ДУХ

Дух - это то, что над человеком витает, чем он пахнет. И если человек весь в заботах вещественных, земляных, то какой дух от него? И если так веками: заботы о пище, о животе, обманы, хитрости… И если много таких? И среди них, как среди гробов невапленных, ходят несколько живых душ, задыхающихся от смрада, как огоньки свечи в затхлом склепе?

ЛОЖЬ

Всякий лгущий живёт двойной жизнью. Сначала это тяжело, для некоторых даже непереносимо, потом мало-помалу становится привычным.

-------

На лавочке рядом человек с юга. Хочет знать, как устроить сына в институт. "У нас такие дела делаются просто - дал сто рублей, и дело сделано". Говорит об этом не стесняясь.
Так у меня было: сначала интерес к человеку другого народа, потом неприятно. Встал и ушёл.

–––––––––

О,Кейси как-то сказал, что пьесы пишутся не для того, чтобы их изучали, а для того, чтобы их смотрели и наслаждались. То же можно сказать о литературе вообще.
А человек живёт не для того, чтобы над ним экспериментировали.
Искусство же существует не для того, чтобы от него чего-то требовали, а для выражения художественного чувства.

ТРАГЕДИЯ

Всё больше склоняюсь к мысли, что жизнь человеческая - трагедия без всякого высшего смысла. Все ценности жизни здесь, на земле. И вера тоже только земная ценность.
В сущности, как одинок человек! И какое это редкое счастье  - найти близкую преданную душу. И как надо беречь это редкое счастье. И несчастье тоже. Ибо рано или поздно придётся расстаться. И тут надо смотреть так, что близкий человек вышел куда-то, а в душе оставшегося он продолжает жить.

ЗОЛОТЫЕ  ЯБЛОКИ

Золотые яблоки висят в саду счастья, как в детских снах. Как хорошо тянуться к ним и срывать иногда! Но я так давно не был в райских садах!

ПЕРЕКЛИЧКА

Мой ранний рассказ о любви написан под влиянием и как прямая перекличка с пришвинскими страницами дневников и его романа "Жень-Шень", как моя вариация на ту же тему. Так сошлось тогда, что своё, пережитое я мог выразить только такими словами.
–– Как должна была, наверное, быть счастлива женщина, любимая такой любовью, — сказала мне одна дама, прочитав мой рассказ.
А, между тем, девушка даже вряд ли знала о моём чувстве к ней, хотя, может быть, и догадывалась. Но счастливой себя от этого вред ли чувствовала. Даже не очень замечала меня. Была увлечена каким-то красавцем, много танцевала с ним на площадке городского сада.
Так получилось, что я не только своё узнавал в чужом, но у меня и в жизни было почти то же самое.

–––––––––

Перед сном стихи И. Анненского. Ночью, во сне, в какой-то далекой, не похожей на нашу, стране; чувствовал себя счастливым. Может быть, это была страна, которую я ношу в своей душе как обещание и возможность лучшей жизни. Уже перед утром в полусне строчки:

 Кто б так любил,
 Кто б так пылал любовью,
 Мне не найти уж больше никогда...

Во сне река чувств текла свободно - и это было счастье. При пробуждении внешний мир сразу стал вставать препятствиями. Так, наверное, и в творчестве. Когда пишешь, освободившись от преград, чувствуешь себя счастливым. Одни пишут в грёзах и для грезящих. Это волшебники. Другие - трезво, для тех, кто трезво читает. Это реалисты.

–––––––––

К пишущим, но не пробившимся в издательства или в Союз писателей, у нас относятся как к людям второго сорта. Каждая рецензия, каждый отказ в признании — способ ещё раз унизить, указать им место в углу. Будь ты хоть семи пядей во лбу, без членского билета, без бумажки сам по себе ты - ничто. Зато ничтожество со степенью - шишка. Его величают, чествуют. Так было, впрочем, во все времена и, вероятно, будет до Страшного суда.

–––––––––

Надо… надо… надо… Надо так... Надо этак... А надо только одно: быть самим собой, каким создала тебя природа. Но ведь бывают и уроды. Как быть, если природа создала человека убийцей,  нравственно кривым и горбатым?

–––––––––

В сущности, всё, что совершается с человеком, было и есть проверкой на прочность, на порядочность, на благородство. Страшный суд земной руками дьявольских слуг.

––––––––

У всякой власти, какой бы она ни была, должна быть традиция управления, корни в истории. Когда корни эти вырываются, традиции, обычаи ломаются, то из самых лучших намерений ничего хорошего не получается. Отсюда многие ошибки, почти всегда в слезах и крови. Именно так было с большевиками. Власть без опыта управления, вопреки обычаям. Но и она принуждена была, в конце концов, с этим считаться. Однако только то и делала, что с этими обычаями воевала. Не считается и сейчас.

––––––––

Простуда. Долгое недомогание. Постепенно выхожу из этого тумана, будто выползаю из старой шкурки. После болезни чувство нарастающего счастья, света и тепла. Подумалось, что, может быть, дети оттого счастливы, что тоже принимают мир как будто после заточения во чреве матери. И, чем дальше от жизни, тем больше болезнь. Тогда само небытие - самое большое несчастье.
Мудрец Сакья-Муни учил, что жизнь - это болезнь. И что,  где жизнь, там страданья, и лучше не жить. Ну, а если нежизнь - болезнь ещё большая?

–––––––––

Январь, а дни такие тёплые с полным и всё прибывающим светом. Всё тает, голуби начинают рыдать страдальчески-страстно. Господи, как прелестна, мучительно-сладка жизнь в своем весеннем пробуждении, в пору надежд!

––––––––

В молодости главный закон жизни — наслаждение и стремление к наслаждению. В нём тонет всё: и болезни, и страданья. Молодые не понимают, как можно отказаться от наслажденья. А для человека пожившего и узнавшего что-то ещё, оно просто уходит с первого места, и на смену приходит что-то другое.
Само наслажденье остаётся и вкус к нему не утрачивается, но оно уже не господствует над человеком так безраздельно, как в молодости. И это тоже один из видов свободы.

––––––––

Как противна душе всякая муть, всякий обман! Вот мы и отходим, и сторонимся, уступаем дорогу. Уходим туда, куда бесстыжим людям входа нет. Здесь они хозяева, но дорогу в нашу сокровенную жизнь они никогда не найдут.

–––––––––

День переменный. Солнце то выходит и набирает силу, то опять скрывается. И так до вечера. К ночи же опять белая заволочь в небе. Ни звёздочки, ни просвета, как будто занавеска задёрнулась, и мы остались одни, разлученные с вечностью.



–––––––––

Остро, как в юности, прошла надрезом знакомая боль по сердцу оттого, что не пришло что-то, чего ждал, искал, на что надеялся, во что верил; та жизнь не пришла, то счастье, для которых рождается человек. Может быть, и приходила, да я не узнал, не мог встретить, удержать.

––––––––

Давно уже не смотрю на свою жизнь как на путь к счастью, к славе, а только как на возможность сказать что-то своё людям. Пророков в наши дни много, но я знаю, что у меня был бы свой читатель.

ЛИШНИЕ ЛЮДИ

Несчастий так много, а сил всё меньше. И всё чаще приходит мысль о прекращении жизни. Уйти, как уходит окружённый солдат, оставляющий для себя последнюю пулю в обойме, чтобы не сдаваться, не ведать глумления.
Говорят, в наши дни нет лишних людей. Нет, этот тип вечен. Мы все ругаем Рудиных за слабость, а разве они виноваты, что тратили лучшие силы не на борьбу клыками и когтями, а на служение мечте? Да, этот мир не для мечтателей.

–––––––––

Всю жизнь, с самой ранней юности,  только и делал, что бился, как рыба головой об лёд, и так и не нашёл лунки. И как мало видел помощи! Ни радости, ни надежды, ничего. Единственное облегчение: сказать об этом. И то только для себя.
 Хожу в поисках места. Чиновники смотрят странно, как на человека, свалившегося с луны.
Нервы дошли до того, что воробьиный крик за окном нестерпим. Беспокойство точит и сверлит, особенно ночью.
- У вас трудный характер, - говорят знакомые. - Надо меняться.
Странное пожелание: ведь душу перекроить нельзя. И зачем? Для удобства начальников и окружающих? Не понимают, что, требуя этого, впадают в самый тяжкий грех насилия над душой.