Приезд друга

                В начале второго года моей военной службы после нескольких «лесных» командировок я вновь очутился в «родной» части. Произошло это в результате глупейшей истории, весьма характерной для стройбата того (середина 70-х) времени. Мы строили казарму для связистов. Для этого взвод наш под командой сержанта отправили в довольно глухое место, километрах в 20-и от Архангельска в воинскую часть войск связи, очень небольшую, всего в тридцать человек. Вообще, командировкам всегда радовались, так как в них жилось свободнее, чем по месту дислокации – в городе. Офицеры в таких случаях появлялись редко и мы были предоставлены сами себе после 17 часов дня, когда начальство убывало на заслуженный отдых. Командование строевиков не обращало на нас внимания, что нас тоже, естественно, устраивало. Обычно к 17 часам наши ребята прихорашивались и отправлялись  за три километра в ближайшее село в самоволку, а я получал возможность беспрепятственно позаниматься, готовясь к поступлению в университет. И всё бы было хорошо, если б не один штатский, который портил нам жизнь. Это был мастер, под непосредственным руководством которого осуществлялось строительство. Обычно гражданские хорошо относились к солдатам – жалели, старались подкормить, делились куревом, но только не этот человек, имени которого я за давностию лет уже не помню. Он начал придираться к нам с самого начала. Работа  была очень тяжёлой, но в этот раз мы старались, так как никому не хотелось вновь очутиться в Архангельске под боком у начальства. Сначала мы вручную пилили лес на территории будущей казармы. Причём этот самый мастер велел оставить высокие пеньки, которые будут использоваться как сваи для будущего строения. Мы повалили многочисленные деревья, срубили сучки, распилили стволы на части и на плечах вынесли их за пределы строительной площадки. Всё это время мастер постоянно контролировал нас и придирался по каждому поводу. Лично мне досталась самая тяжёлая работа – переноска сырых стволов по болоту, где каждый шаг и так даётся с трудом, а если у вас на спине 100 килограммовый груз? Естественно, что притащив очередной тяж, я садился отдохнуть и перевести дух, пока другие ребята рубили сучки на следующем стволе. И тут, как из-под земли появлялся мастер: «Чего ты сидишь?» Я терпеливо объяснял ему, что только что оттащил тяжеленный ствол на расстояние 100 метров от строительства и отдыхаю в ожидании следующего груза, на что он неизменно отвечал: «Ты сачкуешь! (От жаргонного словечка «сачок»,  то есть «лодырь»)». Когда мы спилили и вынесли все стволы, оказалось, что надо было рубить их под корень и никаких свай из этих пеньков устраивать не будут. На эту лишнюю работу мы потратили три дня, но каково было наше возмущение, когда мастер потребовал выкорчевать корни уже спиленных пеньков. Если бы он предупредил нас сразу, это было бы не слишком трудно сделать. Теперь же приходилось корни откапывать, а затем перерубать прямо в земле, причём после каждого удара топора болотная жижа летела нам в лица, а рычага, чтобы сдвинуть длинные мощные корни уже не имелось, так как пеньки спилили до уровня земли. После дня такой работы я не выдержал и сказал мастеру всё, что о нём думаю. Вот почему меня отправили в Архангельск с обещанием от командира части «посадить как саботажника или, во всяком случае, последним отправить на дембель». Последние обещание, кстати, было исполнено. Но в городе неожиданно повезло – сунули в бригаду моего доброго приятеля из подмосковного Клина – Володи. Его ребята трудились на строительстве жилого дома на территории военного городка. Тупость нашего военно-строительного начальства была такой беспросветной, что теперь, по зрелом размышлении, представляется мне запланированной. Как будто нас хотели заставить  работать наименее продуктивным способом, лишь бы наши руки и мозги были всё время чем-то заняты. Для начала следовало вручную вырыть котлован 15 на 40 метров, глубиной 3 м. В 70-е годы военному строителю за куб архангельской землицы платили 60 копеек. Никто не мог сделать эту норму за рабочий день, как полагалось, потому что при минус 30 градусах земля превращается в камень. Таким образом, бригада из 10 человек трудилась бы над эти котлованом не меньше месяца. Весьма кисло настроенные, мы нехотя начали долбить ломами застывший грунт. Энтузиазм, если у кого он и был в начале службы, уже давно испарился. Всякий солдат знал лишь одну непреложную истину: «Только сон приблизит нас к увольнению в запас». Солдат стройбата вообще трудился из-под палки и кое-как, поскольку стимула ни материального, ни духовного не имелось. Мы  давно убедились, что все байки про «северные» заработки военных строителей – ложь. Большинство из нас ещё и оказались должниками перед государством, причём задолжали и за питание, и за обмундирование, которыми не пользовались, благодаря махинациям старшины и офицеров.
                Тут же рядом, под боком у нашей бригады работал экскаватор, принадлежащий соседней военно-строительной части, управляемый гражданским водителем. Нашу работу он мог бы выполнить часа за 3-4. Неужели начальство не могло договориться? Или не хотело? После двух дней тяжёлой работы усталые, замёрзшие, грязные, мы постановили договориться с гражданским, «скинуться» и вырыть проклятый котлован экскаватором. Всё было проделано в обеденный перерыв, очень быстро, чтобы не пронюхало начальство. Правда, пришлось пожертвовать солдатской получкой – вожделенными четырьмя рублями с двадцатью копейками, которых мы всегда с таким нетерпением ждали, но зато выиграли время. Потом в котлован забивали сваи (уже с помощью техники), а вот обрубать торчащие концы свай пришлось опять вручную и в самые лютые морозы. От холода мы спасались в крошечной сторожке, в которой имелась щелястая, нещадно дымящая печь. Работали по очереди: пятеро трудятся, пятеро греются, затем менялись.
                Был наш черёд отдыхать. Все расположились по лавкам, но полноценного отдохновения не получалось, поскольку печь чадила беспощадно и вся комната наполнилась дымом. Многие не выдерживали и выскакивали обратно на мороз, а я, обвязав нос и рот носовым платком (роскошь по армейским меркам), предпочёл сидеть в тепле. Именно в этот момент в сторожку зашёл солдат из нашей роты и сказал, что меня ищет какой-то парень. Не снимая «намордника», я вышел из избушки. Это был он, мой старый друг, с которым мы сошлись ещё в первом классе, жили в одном доме, гуляли, играли, ссорились и мирились, и не расставались вплоть до школьного выпускного бала. Теперь он студент одного из московских вузов, а я «коптила» на земле поморов. Всё та же высоченная худощавая фигура и удивлённый взгляд из-под очков – уж больно экзотичный у меня видок! Ну и обрадовался же я, аж всё затрепетало от счастья – вспомнилось наше детство и дом. Предупредив бригадира, двинулись в казарму просить для меня увольнения в город. Против ожидания, получил его довольно легко. Своей парадной формы у меня не имелось (должник), но с помощью товарищей, которые отнеслись ко мне с большим сочувствием, удалось экипироваться, как положено. Оживлённые и радостные, мы побежали к автобусу. Впереди был целый свободный день! Оказывается, Игорь с однокурсниками отправился в лыжный поход по Архангельской области. Один из его приятелей оказался архангелогородцем, и в его квартире остановилась вся компания. «Разве ты не получил моего письма? Я писал, что приеду». Письмо пришло после с большим опозданием. В автобусе я рассказывал свои новости. Мы более-менее регулярно переписывались, кое-что Игорь о моём военном житье - бытье знал, но теперь всё видел сам и конечно  подробнейшим образом расскажет моей маме, которая жадно будет ловить каждое его слово.
                Для начала друг повёз меня к однокурснику. Там пекли блины и после неоднократных призывов «не стесняться» я «налёг» на эти кулинарные изделия по-свойски, чем, наверное, даже испугал Игоря, потому что во время последующей прогулки по городу он два раза водил меня в столовые. Мы посетили краеведческий музей, погуляли по набережной вдоль Северной Двины, затем просто бродили по городу, болтая и вспоминая одноклассников, друзей и девчонок, оставшихся дома. Во время последнего захода в столовую Игорь просадил на моё пропитание все оставшиеся деньги, окружив меня батареей тарелок и тарелочек, и оставив на проезд 20 копеек, заторопился на поезд, так как уезжал в тот же вечер.
                Скучное однообразие службы, тяжёлый и грязный труд, постоянное чувство несвободы забылись на миг. Долго с отрадой вспоминал я приезд друга и, как бы глотнув свежего воздуха, стал чаще задумываться о будущем, таком манящем и обещающем в двадцать лет.

                1996.