Прихожанка

               Железная, обитая кожей, дверь квартиры с лязгом и скрежетом захлопнулась за моей спиной. По инерции я пронеслась, насколько это слово применимо к женщине на шестом месяце беременности, два пролёта вниз, да и остановилась: идти мне было некуда. Вопли разъярённого мужа и подначивающей его свекрови не доносились сюда, но всё равно, оставаться было опасно, не ровён час, вдруг «любящий» супруг не остановится на достигнутом и захочет разделаться со мной окончательно? Я чувствовала, как заплывает и наливается тяжёлой болью мой левый глаз и слёзы от бессилия, страха и обиды брызнули на лицо. Я продолжала спускаться пешком по ступеням, забыв про лифт. К счастью, в этих  старых мрачных домах с широкими лестничными пролётами и допотопными лифтами за сеточкой, всегда пустынно и безлюдно, никому до тебя нет дела. В данном случае это хорошо – никто не увидит безобразной сцены и моего позора, но никто и не заступится за невинно пострадавшую. А как он меня ударил! Женщину, носящую его ребёнка! И за что? До сих пор не пойму. Запахнув пальто, я надела тёмные очки, предусмотрительно захваченные в передней, и вышла на улицу, встретившую меня октябрьским дождём и сырым ветром. Обувь – старые «лодочки», одетые второпях, не совсем годились для этого времени года, но возврата не было. Я шла, глотая слёзы пополам с дождевыми каплями, не чувствуя холода и двигаясь, куда глаза глядят. Гнев и горе переполняли моё сердце. Кажется, будь у меня сейчас в руках огнестрельное оружие, я не задумываясь пустила бы его в ход, дабы отомстить человеку, ещё недавно мною если не любимому, то уважаемому, которому я столь непредусмотрительно доверила свою жизнь и честь. Что касается свекрови, она стала бы жертвой N 1, так как я прекрасно сознавала её роль в нашем разрыве, а её крики «врежь ей сынок хорошенько!» всё ещё звенели в моих ушах. Вот это да! Ещё мнят себя интеллигентами!
                Неожиданное движение в животе отвлекло моё внимание. Моё дитя било ножкой в стенки своей клети. Естественно – мамино волнение передалось и ему. Я сразу вспомнила, что я «не одна» и постаралась взять себя в руки, мучительно раздумывая, куда же податься. Ни родственников, ни друзей в Москве у меня не было. Приятельницы, знакомые – да, но ни одного, на кого я могла бы положиться в такую трудную минуту. Отложив до времени обиды и мечты о мести, я старалась сосредоточиться. Итак, что у меня (у нас) в активе? Пальто с капюшоном в качестве защиты от дождя, «лодочки» и тёплые колготки. Уже неплохо! Деньги? Говорят, что дамская сумочка для женщины второе «я». В моём случае это подтвердилось, ибо маленькая кожаная со сборками сумочка висела на моей левой руке, хотя я не помню, как её схватила. Правда, анализ её содержимого оказался мало утешительным: два носовых платка, косметика, 50 рублей одной купюрой и 10 рублей мелочью. Ключи от квартиры отсутствовали, так как остались в двери. Поужинать я не успела, только выпила чашку чая. Во время ужина и произошла ссора, так что стало не до еды. Я зашла в булочную и купила себе бублик, закрученный в полиэтилен. К этому скромному угощению ничего добавить я не решилась – слишком мало денег оставалось в моём распоряжении. Курский вокзал находился от моего бывшего дома на расстоянии двух автобусных остановок. Я решила, что сейчас это самое подходящее для меня место. Взглянув на свои ручные часики ( они тоже остались на руке – какая удача!), я обнаружила, что сейчас восемь пятнадцать вечера. Вокзал встретил суетой и вонью, но зато здесь было тепло, а моя обувь уже начала сыреть. Народу толклось немало, но в зале ожидания имелись свободные места. Я выбрала сиденье посередине, чтобы никому не бросаться в глаза и уселась на жёсткую деревянную скамью, на которой ни справа, ни слева не было соседей. Быстро вытащив бублик, я разломала его на части и съела, почти не ощущая вкуса. Есть не хотелось, и я ужинала только ради ребёнка. Довольно быстро я согрелась и, подняв воротник пальто, чтобы как-то отгородиться от посторонних, сделала вид, что дремлю, в действительности же предалась грустным воспоминаниям и размышлениям, отчего мне так не повезло.
               
                2
                Я не москвичка. Родилась и выросла в провинциальном Курске. Моя мать, трижды разведённая, не слишком заботилась обо мне. Как себя помню, её постоянно окружали поклонники. После развода со своим первым мужем (моим отцом, которого я практически не знала) мать дважды пыталась устроить свою судьбу, но снова неудачно. Второй муж оказался запойным алкоголиком, третий – расстратчиком, по пятам которого неотступно следовали карательные органы и, вскоре после женитьбы на моей матери он сел всерьёз и надолго. Разумеется, ей было не до меня. Нет, мама относилась ко мне неплохо: не била, не унижала, просто она мало интересовалась моей судьбой и, если б не бабушка (её мать) мои детство и юность стали бы совсем безрадостными. Бабушка Марфа Антоновна была совсем особенный человек. Мужа её убили на фронте, и она одна поднимала троих детей, из которых моя мать была младшей. Старший сын в двадцатилетнем возрасте погиб, попав под поезд. Второй в 35 заболел раком и умер, оставив двоих детей. Бесчисленные удары судьбы не ожесточили Марфу Антоновну. Она безропотно несла свой крест и, как теперь я понимаю, в этом ей помогала её горячая вера. Только в Боге черпала она свои незаурядные духовные силы. Бабушка умела делать всё. Она прекрасно готовила. Не имея мужчины в доме, могла починить любую вещь, сделать ремонт, побелить печку, забить гвоздь и т. п. Всё наше небольшое хозяйство (мы жили в частном доме): куры, сад, огород находились в её умелых руках. Но самое главное: бабушка заботилась о своей единственной внучке, то есть обо мне. С раннего детства я помню её загорелое морщинистое лицо с большими синими глазами, с улыбкой обращённое в мою сторону. Бабушка сноровисто готовит что-то на плите, одновременно рассказывая мне сказку. К ней, а не к матери бежала я со своими горестями и обидами. Бабушка, бывало, вытрет большим клетчатым фартуком мои слёзы и скажет: «Не печалься Шурочка, перемелется – мука будет». Это была её любимая поговорка и мне, вправду, становилось легче. Жили мы с ней в одной комнате. Не помню, чтобы мне когда-нибудь довелось проснуться раньше бабушки, таким образом, я не знала, как начинается её утро, но зато всегда видела, как заканчивается её день. Бабушка на ночь долго и сосредоточенно молилась. Она зажигала лампадку и становилась на колени перед образом Курской Божией Матери, доставшейся ей по наследству от её матери – моей прабабушки. Иногда она и меня ставила рядом с собой и вслух читала те немногие молитвы, которые знала наизусть (она была неграмотная). Тогда я и выучила «Отче наш»,  «Богородицу» и молитву Св. Духу. Она с торжественной ясностью и неторопливостью шептала эти бессмертные слова, а потом долго молилась, как умела, словами из души.
                Матери бабушка частенько говорила: «И в кого ты Валентина такая беспутная?» Но здесь была вина отчасти и самой Марфы Антоновны, избаловавшей меньшую доченьку. В детстве у меня рано проявились музыкальные способности. Именно бабушка настояла, чтобы меня отдали в музыкальную школу. Там у меня дела пошли вполне успешно, как впрочем, и в школе общеобразовательной. Я обучалась по классу фортепиано и самым ревностным и благодарным моим слушателем была моя дорогая бабушка. После окончания школы я надумала поступать в музыкальное училище, да не в местное, а в московское на дирижёрско-хоровое отделение. Преподаватели очень хвалили мой голос, но в особенности слух, что для дирижёра крайне важно, и единогласно советовали продолжить образование. Идея поступать в Москву принадлежала бабушке. Она говорила: «Замахивайся на большее, по малому кулак отшибёшь». Однако, ей не довелось дожить до часа моего торжества. За два месяца до моих выпускных экзаменов Марфа Антоновна скончалась.

                3
                После бабушкиной смерти моя жизнь переменилась. Мать как-то странно стала относиться ко мне. Её третий развод произошёл незадолго до бабушкиной кончины. Мать как-то необычно поглядывала на меня, словно долго не видела: изучающее - оценивающе. Она неожиданно легко согласилась на мой отъезд в столицу. В какой-то момент я с грустью поняла, что она чуть ли не рада от меня избавиться, потому что, как ни дико это звучит, мать стала завидовать моей расцветающей красоте. Она сама была очень эффектная женщина, избалованная мужским вниманием, но ей уже исполнилось 40 лет и во мне, как ни стыдно об этом говорить, почуяла соперницу. О моей привлекательности твердили ей все окружающие. Что ж, без ложной скромности могу сказать, они во многом были правы. У меня хорошая фигура, рост – в самый раз, не высокий, как у современных моделей, но и не низкий. Волосы ниже пояса, глаза синие (в бабушку). Я знаю, что многим нравлюсь и по сей день. Вокруг меня всегда крутились мальчишки, но я держалась скромно и ни с кем не сближалась, во многом благодаря воспитанию бабушки, которая придерживалась строгих христианских правил.
                Я оставила родные места и поехала в Москву на свой страх и риск. Никто мне не помогал. Теперь я думаю: настоящее чудо, что я - провинциалка поступила в столичное училище, где почти все поступали по знакомству, проще говоря, по блату. Экзамены сдала успешно, но наверно ещё и понравилась ректору. Я говорю об этом с уверенностью, так как впоследствии он мне делал определённые авансы, но я сурово отмела его домогательства.
                В течение нескольких последующих лет учение и столичная жизнь полностью захватили меня. Обучалась я успешно. В хоре солировала. Мы часто давали концерты, как в стенах училища, так и вне его. Несколько раз я успешно выступала и с сольными номерами, в основном исполняя  старинные русские песни и романсы, но вовремя поняла, что для вокалистки мой голос не достаточен: не хватало силы, звучности, но для хорового пения моё первое сопрано вполне годилось. Проживала я в общежитии училища. В комнате со мной жили ещё три студентки, состав этот по годам менялся. С некоторыми я была в приятельских отношениях, но со многими в контрах. Это было какой-то роковой закономерностью. Вообще-то я человек покладистый и жизнерадостный, но в женской среде, особенно в богемной, есть нехорошая особенность – соперничество. Разумеется, оно встречается и у мужчин, но, как правило, не достигает такой остроты. Я не кичилась своими физическими и прочими достоинствами, хотя и смирения в христианском смысле во мне было не много. Всё получалось как-то само собой. Встречаясь с представительницами моего пола, я чувствовала с их стороны почти физически  ощутимую неприязнь и ловила завистливые взгляды. Женщины не прощают чужую красоту. В женском обществе весьма распространено заблуждение, что красивая одежда и украшения вызывают восхищение мужчин. В действительности они лишь служат огранкой. Если женщина сама по себе бриллиант, ей не требуется слишком дорогое обрамление. Сокровище она сама, её духовная и телесная красота. Одевалась я скромно, так как жила на стипендию и те небольшие средства, какие давала мне мать ( и за эту малую, но стабильную помощь я ей искренно благодарна), но всегда со вкусом, который, как я знаю, у меня достаточно развит. От бабушки я немного научилась шить и многое, из того, что я носила, изготовлялось собственными  руками. С первого курса я посещала секцию художественной гимнастики и на этом поприще также стяжала некоторые лавры. Приходилось слышать, что мою фигуру называли совершенством.
                К сожалению, вынуждена признаться, что в духовной сфере никакими достижениями похвастаться я не могла. После смерти бабушки рядом не стало ни одного верующего человека. Мать равнодушна к религии, моё московское окружение того периода – тоже. Я даже ни разу не удосужилась посетить хотя бы один из благолепных московских храмов. Другие интересы: музыка, гимнастика, кавалеры заполняли моё время. С первых дней в столице меня окружали многочисленные поклонники, в основном студенты нашего училища, но не только. Ко мне подсаживались в метро, подходили на улице жаждущие знакомства парни и мужчины, так что я уж привыкла к повышенному вниманию со стороны сильной половины человечества.

                4
                Никто ж, однако, не трогал моего сердца. Я нажила себе нескольких врагов из однокурсниц, невольно «уводя» от них ухажёров. Мне это не доставляло удовольствия. Повторяю: всё получалось само собой, но где-то в глубине души стала просыпаться непомерная гордыня. Я, глупая, думала, что обладаю какой-то особенной властью над мужчинами и наслаждалась сознанием своего могущества, забывая, что женская красота и привлекательность товар скоропортящийся.
                Так продолжалось до встречи с Алексеем. Он был старше меня на пять лет и казался сложившимся и самостоятельным человеком. Приятная внешность: при среднем росте строен и хорошо сложён, густые русые волосы, небольшие, но выразительные серые глаза, прямой правильный нос, очаровательная улыбка. Меня он покорил своим обаянием и интеллектом. Алексей прекрасно читал наизусть стихи, как классиков, так и современных авторов, говорил красивые комплименты, был щедр на подарки. Однажды на мой день рождения подарил сто алых роз. Он всегда был красиво и аккуратно одет, чисто выбрит и благоухал дорогим одеколоном. По рождению был провинциалом, как и я, но в Москве жил уже давно, совершенно в ней освоился, заимел двухкомнатную квартиру на юго-западе и вообще, судя по всему, был хорошо материально обеспечен. Не скажу, что б это обстоятельство я игнорировала, но оно для меня не было главным, когда я приняла предложение Алексея, сделанное перед окончанием училища. Когда я спрашивала о его профессии, он отвечал что-то не вполне вразумительное, а мне при тогдашнем моём легкомыслии не приходило в голову расследовать этот вопрос подробнее. Алексей всегда был безупречно вежлив и предупредителен ко мне и я совершенно не предполагала, каким он может быть в иных ситуациях и что таится за его привлекательной внешностью. На свою беду я это узнала уже после заключения нашего брака. Почти сразу после росписи в загсе, поселившись в уютной холостяцкой квартире Алексея, я сделала для себя ряд ошеломляющих открытий. Прежде всего, оказалось, что мой супруг принадлежит к малопочётной гильдии, как тогда говорили, фарцовщиков, то есть попросту спекулянтов. Это занятие давало вполне приличный заработок, оставляя массу свободного времени. Он, например, приобрёл где-то очень дорогую импортную музыкальную аппаратуру и сдавал её в пользование, получая огромные по тем временам барыши. Спекулировал он также видеоаппаратурой и шмотками. Автомашины менял ежегодно. Возможно, я скрепя сердце и смирилась бы с таким сомнительным источником материального благополучия, так как на меня денег Алексей не жалел – одевал во всё дорогое и лучшее, перед свадьбой подарил бриллиантовые серьги, а какая женщина в силах устоять против таких соблазнов? Но с ним после заключения брака и появления штампа в паспорте произошла страшная внутренняя перемена, вернее сказать, никакой перемены не было, просто он перестал скрывать от меня своё состояние, что он очень ловко проделывал, будучи женихом. Алексей оказался шизофреником, причём в тяжёлой форме. У него постоянно менялось настроение. То он был весел, мил и даже несколько развязен, то вдруг мрачнел и смотрел на весь мир и на меня, в том числе с невыразимой, неизвестно, чем вызванной ненавистью. В такие минуты он говорил гадости и обзывал меня последними словами, а я терялась и пугалась, не понимая, чем вызвано такое поведение. Даже самый интеллект его, феноменальная память и потрясающие способности к наукам, оказывается, носили болезненный характер, уж очень они были из ряда вон. Такое бывает у шизофреников. Однажды, я упрекнула Алексея за то, что он схоронил талант в землю – нигде не учится и не работает. «Чему мне учиться у этих надутых индюков – профессоров, воображающих, что они что-то знают и понимают и потому заносящихся над студентами?» - возразил он. «Тебе наверное не удалось поступить в московский вуз?» - предположила я. «Что?» - захохотал мой муж, - «да я и сейчас в 26 лет поступлю в любой!» «В любой?» «В какой угодно. Хочешь на пари одновременно сдам экзамены на мехмат МГУ и в МВТУ им. Баумана?» Естественно, я подумала, что он хвастает, и не предала значения этим словам. Однако через три недели он принёс два документа, подтверждающих, что Алексей Юдаков поступил в оба выше названные вуза. «На, убедись, а теперь смотри» и он разорвал оба документа, - «плевать я хотел на эти вузы, я и так живу неплохо, получше, чем какой-нибудь горе-профессор!» Если б на месте Алексея был другой человек, я бы подумала, что это розыгрыш, но на моих глазах он один раз прочитывал стихотворение в целую страницу, а затем безошибочно воспроизводил его по памяти. Его экстравагантные поступки, переменчивый, как у капризной женщины характер, начинали пугать меня. Я не знала, что делать, а посоветоваться было не с кем. С матерью, как уже упоминалось, отношения не сложились. Она даже не была на нашей свадьбе. Лишь прислала поздравительную открытку, где после положенных приветственных слов выражала надежду, что теперь я не нуждаюсь в её помощи, и меня обеспечит муж.

                5
                Быть может, я и решилась бы расстаться с Алексеем на первом году супружества, но оказалось, что я забеременела с первого месяца нашей совместной жизни. Когда я узнала об этом, вместо того, чтобы сообщить  радостное известие мужу, что являлось бы самым естественным поступком при других обстоятельствах, я затаилась и молчала, лихорадочно раздумывая, не сделать ли мне аборт или может сбежать от супруга и поселиться где-нибудь в другом месте. В том-то и дело – бежать было некуда. Наконец, я решила открыться Алексею, надеясь, что новость всё же будет ему приятна, и он станет относиться ко мне более бережно. Так и случилось поначалу. От известия он пришёл в восторг, подарил мне новую кофточку, накупил дорогих яств и всё говорил, как ему хочется ребёнка, но затем через какое-то время пошло по-прежнему, нет, не как раньше, а много хуже, потому, что Алексей стал меня патологически ревновать  буквально к каждому столбу. Напрасно было взывать к его благоразумию, напрасно было оправдываться и доказывать свою невиновность. Никакие доводы, даже такой очевидный, как моя беременность, становившаяся весьма заметной для окружающих, на Алексея не действовали. И вот однажды после очередной безобразной сцены он бросился на меня с ножом. Я еле успела выскочить в другую комнату и закрыть задвижку изнутри. Пока муж в ярости крушил мебель, я позвонила в милицию, а они вызвали спецмедпомощь. Вот тогда я и узнала, что мой супруг состоит на учёте и это не первое его знакомство с психиатрами. Меня заверили, что в больнице ему теперь лежать долго. Так оно и вышло. Алексей вернулся через три месяца, когда Митя – наш сын уже появился на свет. В первые дни после рождения малыша я так погрузилась в радостные хлопоты и настолько отдалась всем тихим радостям материнства, что и думать забыла про мужа. Маленькое существо, частичка самой меня, требовало ласки и заботы. Мне пришлось нанять помощницу по хозяйству, пожилую женщину Анну Петровну, которая очень облегчила те хлопотные дни. Чем-то она напоминала мою бабушку – такая же заботливая и обязательная.
                Алексей вернулся из больницы сумрачный и молчаливый. Вероятно, его усиленно «накормили» сильно действующими лекарствами, потому что он притих надолго, жил какой-то растительной жизнью: спал, ел, изредка гулял, на жену и сына – ноль внимания. Затем, понемногу всё вернулось в прежнее состояние: ссоры, ревность, ругань. И опять он схватился за нож. К счастью, в этот момент почти годовалый Митя крепко спал в своей кроватке и ничего не видел и не слышал. Мне опять удалось укрыться от разъярённого безумца, а после приезда милиции и спецмедкоманды я решила, что с меня хватит, и подала на развод. Больше всего я опасалась, что в какой-нибудь из своих припадков бешенства Алексей причинит вред сыну. На этот раз его продержали в больнице год, но потом всё равно выпустили. За это время наш брак расторгли, а двухкомнатную квартиру мужа я обменяла на две комнаты в коммуналках в разных концах Москвы – ничего лучше подобрать не удалось. Я радовалась, что хотя бы его больше не увижу. Думаю теперь, что любила мужа недостаточно, возможно с моей стороны было лишь увлечение, да пожалуй, и расчёт – он казался таким обеспеченным и надёжным. Теперь я испытывала к Алексею лишь страх пополам с ненавистью, хотя умом понимала, что он не виноват в своей болезни. В принципе с ума может сойти любой человек, но если б вы видели его с ножом в руке и эту отвратительную улыбку! Куда делись всё его очарование и обаяние! В моём сердце не осталось ни капли любви к мужу, а лишь сожаление, что жизнь разбита. В утешение мне достался Митенька. Я решила полностью посвятить себя ребёнку, сделать всё от меня зависящее, чтобы ему было хорошо. Об устройстве своей личной жизни я на первых порах не задумывалась. Моего двухлетнего брака мне хватило с избытком.

                6
                После окончания училища я ни дня не работала. Теперь пришлось устраиваться. Нашлось место преподавателя по классу фортепиано в музыкальной школе недалеко от дома. Митю пришлось отдать в ясли. Потянулись трудовые будни, заполненные нелёгким преподавательским трудом и разнообразными заботами по дому. Разумеется, попав в детское учреждение, сын переболел всевозможными детскими болезнями. Мне приходилось часто отпрашиваться на работе для ухода за ребёнком. Восторга у начальства это, естественно, не вызывало. Иногда приходилось очень туго : чтобы сбегать в магазин приходилось просить соседку присмотреть за маленьким. Впрочем, особо распространяться об этих проблемах нечего, они знакомы всем матерям-одиночкам. Отмечу только, что все несчастья и неудачи, выпавшие тогда на мою долю, не побудили меня обратиться к Богу и просить у Него помощи. Сердце оставалось глухо.
                Матери я сообщила о расторжении нашего брака. Она ответила довольно сочувственным письмом, в котором с грустью отмечала, что я иду по её стопам. Но по её стопам, по-моему, я не шла. Я не стремилась снова выйти замуж и какое-то время все мужчины вызывали у меня чувство брезгливости, хотя вскорости у меня опять появились воздыхатели. Я никого из них не поощряла и не шутя сердилась, если кто-то из них пытался нарушить границы дозволенного.
                Митя подрастал и становился всё более смышленым и забавным. Я с удовольствием проводила с ним всё свободное время, которого, к сожалению, было немного. Работа давала стабильную, но недостаточную плату. Многое из необходимого я не могла купить. Хотелось одеть сына получше. В магазинах появлялось столько хорошеньких импортных товаров для детей, да и самой хотелось приодеться, ведь мне было всего 23 года!
                Как уже упоминалось, за мной ухаживали, особенно коллеги-мужчины на работе, но постепенно я «отшила» всех. Всех, кроме одного. Кирилл Андреевич Протасов – трубач, проявлял настойчивость. Он был видным мужчиной, холостяком лет около тридцати, немного полный, интеллигентного вида, в очках. Пожалуй, из всех он один мне немного нравился. Кирилл не был навязчив, но в обеденный перерыв неизменно приходил в мой кабинет и предлагал отобедать вместе. Обедали все педагоги в ближайшем кафе, где меню ограничивалось двумя-тремя блюдами, впрочем, довольно сносно приготовленными. Если мы садились с трубачом за один стол, то неизменно за обед расплачивался он, пресекая мои попытки платить за себя самостоятельно, а на третье предлагал что-нибудь сладкое – фрукты или пирожное. Разговоры шли о музыке, о театре. Особенно вторгаться в мою жизнь он не пытался. Так продолжалось некоторое время. Потом как-то опять наступил трудный момент. Митя переболел корью. Я сидела с ним довольно долго. Было объяснение с начальством. Затем в квартире потёк кран, словом, все неприятности сгруппировались в тот момент. Я отвела ребёнка в детский сад, скрепя сердце, ещё бледного и слабого после болезни и с тяжёлым чувством пошла на работу. В этот день меня все раздражали: недовольное начальство, бестолковые ученики,  сплетничающие коллеги. В обеденный перерыв Кирилл подошёл ко мне, и я уже предполагала отказаться от совместного похода в кафе, как он неожиданно пригласил пойти с ним в ресторан. «Я получил некоторую сумму и хочу немного пошиковать вместе с вами». В первую секунду я думала уклониться, но он так настаивал, что пришлось согласиться. Он снял столик в ресторане «Плакучая ива» в квартале от школы. Обед: суп из шампиньонов, котлеты по-киевски с бутылкой красного сухого вина, виноград и персики, был превосходным. За едой Кирилл открыл источник своего финансового благополучия. Оказывается, он подрабатывает, играя в хорошем оркестре и после одного удачного соло удостоился благодарности какого-то толстосума – любителя музыки, выразившейся в крупной сумме денег. «Я знаю про ваши затруднения. Не откажитесь принять от меня подарок». Он предложил большие деньги, которых с избытком хватило бы на костюмчик для Мити, обувь для меня. Поколебавшись (соблазн был велик), я отказалась. Он не очень настаивал, но попросил разрешения хоть иногда навещать нас – меня и сына на дому. Я дала разрешение.
                Он появился в ближайший выходной с букетом цветов, с тортом и игрушечной лошадкой для Мити. Мальчонка с упоением оседлал новую игрушку и раскачивался на ней, пока мы с гостем пили чай. Меня особенно удивило, что сын не дичился и охотно общался с незнакомым человеком. Затем было ещё два-три таких посещения. Кирилл низменно держался приветливо и скромно. К малышу относился идеально. Дарил нам обоим дорогие подарки. В конце концов, всё закончилось закономерно – он сделал предложение и я согласилась.

                7
                Конечно, с моей стороны любви не было, но я устала. Устала быть одна, надеяться только на себя, измучилась постоянной нехваткой денег и, как любая женщина, захотела опереться на твёрдое мужское плечо. Решилась на второй брак, только будучи уверенной в хорошем отношении жениха к моему сыну. Кирилл рисовал радужные планы нашей будущей семейной жизни. Когда мы подали заявление в ЗАГС, не раньше, предложил объединить наши жилплощади – его однокомнатную с моей комнатой в коммуналке. Говорил, что с помощью знакомых быстро совершит подходящий обмен. Так оно впоследствии и вышло. После скромной свадьбы мы вскоре переехали в двухкомнатную квартиру. На свадьбе я впервые увидела свою свекровь, и мы друг другу не понравились. Конечно же, она с самого начала была против нашего брака и не скрывала негативного ко мне отношения. Я поняла, что будут проблемы. После переселения в новое жилище возникли определённые трудности с трудоустройством. Музыкальная школа теперь была от нас далековато. Однако всё постепенно разрешилось. Кирилл был ровен и спокоен со мной и сыном. Всё изменилось, когда я вторично забеременела. Для него сей факт оказался неожиданностью и вместо ожидаемой мною радости, последовало недовольство: «Поспешила! Зачем так сразу?» На моё возражение, что мол люди для того и вступают в брак, фыркнул: »Понятия у тебя допотопные!» Однако, заметив моё огорчение и слёзы, сбавил тон: «Ну, что уж там! Раз так получилось…» Свекровь тоже оказалась в курсе дела и, вероятно, как следует, его обработала, так как Кирилл с этих пор страшно переменился. Он стал плохо относиться к Мите. Подарков уже не было. Мальчик стал раздражать его и Кирилл завёл привычку покрикивать на пасынка. Митя пугался и не мог понять, почему это дядя Кирилл так к нему переменился – постоянно придирается, кричит. Я разрывалась между ними, утешая сына и пытаясь сдержать мужа. Наконец, дошло до того, что он поднял на Митю руку. Провинность была какая-то пустяковая. Ребёнок, которого никогда не били, был поражён и обижен. Грустными и испуганными глазёнками он смотрел на Кирилла из угла, куда тот его поставил. Сердце моё разрывалось. Если б не эта злосчастная беременность, я бы оставила мужа ради сына, но теперь я снова оказалась в безвыходном положении. Оставалось лишь одно: отправить сына к бабушке – моей матери, а там видно будет. На душе скребли кошки, когда пришлось расставаться. Я отвезла ребёнка в свой родной город. Мать встретила нас без особого восторга. Она изменилась – постарела, куда девалась былая красота, но внука всё-таки приняла, правда, подчеркнула, что берёт его на время. При расставании мы с Митей расплакались, но я обещала часто звонить и писать.
                После удаления сына наша семейная жизнь всё равно не ладилась. Кирилл стал придираться ко мне. Каждый раз, посетив свою мать, или после пребывания свекрови у нас, он становился сумрачен и зол. В его голове возникло нелепое подозрение, вероятно занесённое свекровью, что я беременна не от него. Я считала ниже своего достоинства оправдываться. Всё кончилось грандиозным скандалом, сдирижированным его мамашей, в результате которого «любящий» муж выгнал беременную жену из дома. И вот сижу я на вокзале и не знаю, что делать дальше.

                8
                Вернувшись мысленно в прошлое я, как всегда в тяжёлые минуты, не видела в этом прошлом ничего хорошего, одни неудачи и горести. Однако, похоже, настоящие невзгоды только начинаются. Возврата домой мне нет. В запале Кирилл кричал: «Если вернёшься, убью!» Неужели он вправду верит, что ребёнок не его? Или делает вид, что верит? А свекровь – стерва, как злорадствовала!  Вышло-таки по её! Всё, если он даже захочет помириться, не вернусь! Бить беременную жену! С ним покончено раз и навсегда! Дура я, дура! Наступаю на одни и те же грабли два раза!  Вот что теперь делать? Надо, прежде всего, подумать о ребёнке. У меня в Москве, да и нигде на свете, ни одного близкого человека. Вернуться к матери? А захочет ли она принять теперь и меня? Да и ехать не на что. Денег-то нет! А позор? Какой позор! Со вторым мужем не ужилась! Заупрекает.
                Заснуть не получалось. Всё-таки в зале было тепло, и я согрелась настолько, что отвернула воротник и расстегнула пальто. Рядом уселись два каких-то парня. Развалившись в креслах и вытянув ноги, они вынули из пакетов бутылки пива, колбасу и хлеб и стали пить и закусывать, бросая на меня косые взгляды. Я решила поменять место и поднялась с сиденья, но длинные ноги соседей не позволяли пройти. «Пропустите пожалуйста». «Ой Вась, смотри: она беременна!» «Точно! Как мы его назовём?» это было сказано издевательски и отнюдь не вполголоса. Я стремительно развернулась и обогнула кресла с другой стороны. Вдалеке я заметила дежурного милиционера и постаралась найти другое место поближе к нему. Да, только теперь я в полной мере ощутила, что такое бездомная  одинокая женщина – некому защитить, некому заслонить от мужского хамства. Теперь надежда только на себя. На себя? И тут я вспомнила о Боге. В памяти всплыли наставления бабушки. Я столько лет не вспоминала о них, пренебрегала ими. Не молилась совершенно и вела себя так, как будто о Господе никогда не слышала. Захочет ли Он теперь услышать меня? Больше не к кому обращаться и некого просить. Я опять запахнула пальто и подняла воротник. Впрочем, кажется, никому нет дела до молодой женщины в тёмных очках, скорчившейся в кресле в зале ожидания. У каждого свои заботы. Слёзы полились из глаз, когда я мучительно вызывала из памяти слова молитвы «Отче наш». Я вспомнила их и прочла трижды, затем молитву Св. Духу и Богородице. После этого я обратилась к Всевышнему своими словами, прося о помощи мне и моему будущему ребёнку. Твердя в отчаянии эти слова, я постепенно успокоилась и, сама не заметила, как заснула. Сон мой не был длительным и крепким. Несколько раз за ночь я просыпалась. Пришлось впервые спать не в кровати, а на жёстком неудобном ложе, но хорошо, хоть удалось вытянуть ноги. Народу в зале значительно поубавилось, но некоторые пассажиры тоже дремали сидя или лёжа, как я. Никто меня не тревожил, а  шумы и громоглассные объявления диктора по радио о движении поездов я научилась игнорировать. Подняться пришлось рано, в 6 часов, так как тело в неудобной позе затекло, и спать дальше было невозможно, да и народу стало прибывать. У меня не было с собой даже расчёски и зубной щётки, да ещё туалеты на вокзале платные. Жизнь снова повернулась своей неприглядной стороной: я почувствовала, сколько чисто женских проблем, не ведомых сильному полу, возникает у бездомной. Когда открылись вокзальные киоски, мне удалось приобрести кое-какие необходимые предметы. В буфете я напилась горячего чаю и съела булочку с маком, после чего почувствовала себя значительно лучше. В голове прояснилось, и я попыталась снова обдумать своё положение, но что-то ничего путного на ум не приходило. Вокзал с его вечной толчеёй и вонью мне надоел, и я решила прогуляться по воздуху. Отправилась, куда глаза глядят. Любимое занятие всех женщин – ходьба по магазинам. Я не исключение, правда, некоторые считают, что без денег в кармане это бесполезная трата времени, с чем не согласна: ходишь, смотришь, чем-то заинтересуешься, примеришь, вот и время скоротаешь. Я решительно не знала, что мне делать дальше, где взять денег и где искать убежища, но теперь, когда душевная и физическая боль немного утихли, я стала спокойней, а после искренней горячей молитвы у меня появилась надежда, что Бог пошлёт мне какой-то выход и решение моих проблем.

                9
                Пол дня я бродила по магазинам на Тверской. Пообедала пакетиком молока и хлебом. От долгого хождения ноги устали и стали отекать. Я присела отдохнуть в скверике, но ко мне стразу прилепилось двое кавказцев с маслеными глазами и пришлось уйти, чтобы отвязаться от них. Я решила вернуться на вокзал. Там всё же было спокойней, и имелась возможность отдохнуть. Подходя к цели, я заметила довольно большую толпу плохо одетых людей обоего пола, сгрудившихся у одной из боковых дверей здания вокзала. Некоторые из них явно бомжи, но иные, одетые чисто, похожи на неимущих пенсионеров, каких ныне чуть ли не большинство. Из их разговоров я поняла, что все эти бедолаги ждут бесплатного обеда. Недолго думая, я встала в общую очередь. Вскоре подъехал грузовичок «Армии спасения» и несколько сотрудников в форменной одежде стали оделять нас харчами. Меня удивило, как спокойно, без всякой суеты проходило это действо. За порядком наблюдал молодой бомж. В первых рядах он выстроил женщин, а только за ними мужчин, причём старые оказались впереди, а кто помоложе – сзади. Внимательно взглянув на меня, он подтолкнул меня вперёд. Добротная одежда не ввела его в заблуждение и со словами «пропустите беременную» он вытащил меня в самое начало очереди. Обед оказался скромным, но вполне достаточным: овощной супчик, два куска хлеба, каша с рыбой. Я порадовалась, что, по крайней мере теперь знаю, где можно задарма подкрепиться.
                После краткого отдыха в зале ожидания я опять бродила по улицам. Погода улучшилась, осадков не было, выглянуло солнце. Часов в восемь вечера я снова вернулась на вокзал и уселась в зале ожидания. За день я разработала план дальнейших действий. Ключи от квартиры у меня в кармане. Я дождусь, когда Кирилл уйдёт на работу, войду в квартиру и заберу необходимые мне вещи. Если там будет свекровь, пусть только попробует помешать мне! Я не пояснила, что когда мы поженились, Кирилл настоял, чтобы я сменила место работы. Такая у него случилась причуда. Но поиски нового места затянулись, и к моменту нашей ссоры я оставалась безработной. Я вспомнила мужа и негодование снова забурлило во мне. Нет, я не оставлю его в покое. Возьму свой паспорт и подам заявление на развод и иск в суд, чтобы разделили нашу квартиру. Я должна сделать это хотя бы ради своих детей – Мити и ещё нерождённого. Если муж попытается помешать, вызову участкового. 
               Утром, после второй ночи на вокзале, я отправилась домой, чтобы реализовать задуманное накануне. К моему великому разочарованию, в наружной железной двери нашей квартиры красовались два новых замка. Таким образом, доступ в квартиру для меня  был перекрыт. Кирилл думал на два хода вперёд, его оперативность вызывала удивление. Стоя в нерешительности перед дверью, я вдруг почувствовала дурноту. Понимая, что нужно идти к участковому, я еле спустилась с лестницы  и уселась на скамейку у подъезда. К счастью, никого  не было во дворе в этот час. Я попыталась встать, даже сделала несколько шагов в нужном направлении, но голова закружилась, и пришлось вернуться на место. Я сидела, собираясь с силами, представляя, как с плохо замаскированным тёмными очками синяком подойду к участковому, которого не знаю и никогда прежде не видела, как буду рассказывать ему о своей беде… Я слышала, что обычно милиция не вмешивается в семейные скандалы, разве что случится нечто совершенно из ряда вон… А что именно? Убийство? Нанесение особо тяжких повреждений? Захочет ли участковый помочь мне? Всё равно придётся идти сюда вечером, когда Кирилл вернётся с работы. Я сидела, отдыхая, но облегчения не наступало. Тошнота подкатывала к горлу. В конце концов, меня вырвало и стало немного легче, но появились слабость и безразличие. Махнув рукой на свои планы, я поплелась на вокзал, как будто он теперь для меня был родным домом.

                10
                Усевшись в углу и привалясь к спинке сидения, я закрыла глаза и попыталась преодолеть не проходящую дурноту. Через какое-то время это удалось и я задремала. Очнулась, когда кто-то осторожно потряс меня за плечо. Я с трудом разлепила тяжёлые веки и увидела стоящего надо мной пожилого милиционера. «Дочка! Что случилось с тобой? Я ещё в прошлое дежурство тебя заметил». Я молчала, не зная, стоит ли отвечать правду. «Не молчи, не молчи! Ведь я тебе добра желаю. Ты не похожа на бродяжку и одета хорошо. Расскажи, что с тобой, и я тебе помогу». Я внимательно вгляделась в него. У милиционера было простое добродушное лицо, спокойные решительные серые глаза, говорил он по-доброму, с теплотой в голосе и я почувствовала к нему доверие. Кратко, не входя в подробности, я пересказала ему последние события, включая неудачную попытку войти в квартиру. «Вот оно что!» - присвистнул он, - «бывает, дело житейское, не ты, дочка, первая, не ты последняя. Чего только меж супругами не произойдёт! А потом глядишь и снова вместе! А? Может и у вас всё наладится?» «Ну, это вряд ли. Он на меня - беременную руку поднял». «Это подло! Этак никуда не годится! Я б этих рукоприкладчиков! Я вот свою Анну Ивановну ни разу пальцем не тронул. Давай поступим так. Сейчас с дежурства я отлучиться не могу. А вот попозже с напарником договорюсь, и мы с тобой сходим на квартиру. Там я поговорю с твоим мужем». «Ой, спасибо!» «Подожди благодарить. Сначала попытаемся дело сделать. Ты сиди покуда здесь и никуда не уходи. Часов в восемь двинемся. Если что, подходи к любому служащему и говори, что Мирона Александровича увидеть нужно. Они все меня знают и живо найдут».
                Мирон Александрович выполнил своё обещание. В сопровождении этого добродушного стража порядка, так неожиданно принявшего участие в моей судьбе, я снова очутилась перед дверьми своей квартиры. Милиционер решительно позвонил. Дверь моментально распахнулась, и на пороге появился совершенно незнакомый мужчина кавказской внешности. «О, товарыщ участковый! Очен прыятно! А вы, дэвушка, ко мнэ?» Я замерла, не понимая, в чём дело. «Позвольте, в этой квартире живёт Кирилл Андреевич Протасов, а также я. Кто вы такой?» «Меня зовут Вахыд Рамазанов. Это моя квартыра. Мы сдэлали обмэн. Всё чэстно». «Покажи ордер» - потребовал мой спутник. Новосёл сходил в комнату и принёс нужную бумагу. Милиционер долго и придирчиво изучал её, но по-видимому всё было оформлено верно. «Так и есть, Мирон Александрович! У мужа знакомый в бюро обмена. Благодаря ему обмен проделали моментально. О, этого ещё не хватало!» - простонала я. «Где, где он теперь, гражданин Протасов? Его адрес?» - потребовал мой защитник. «Нэ знаю. У нас тройной, нэт, четвырной обмэн».
                Ничего не оставалось делать, как развернуться и уйти. Мирон Александрович чертыхнулся вполголоса, призывая проклятья на «всех чурок, заполонивших Москву». Силы совершенно покинули меня. Милиционер буквально тащил меня на себе, бормоча про себя: «Найти-то его мы, конечно, найдём, но понадобится время. Если он уничтожил твой паспорт, ещё будут хлопоты по его восстановлению. Всё предусмотрел, гад! Что же мне с тобой делать?» «Не знаю, Мирон Александрович»- всхлипнула я. «Только не плачь, не плачь, девка! Что-нибудь придумаем. Ты, небось, голодна?» «Я ела, обедала у вокзала». «А, это с бомжами?» «Да». «Ну, вот что. Ты уж потерпи ещё одну ночь. А назавтра я тебя отправлю в одно место. Ты Н-ю церковь знаешь?» «Знаю, а что?» «Моя Анна Ивановна там поварихой работает. Там очень хороший настоятель батюшка Владимир, добрый такой. Он тебе поможет. Я Анне Ивановне позвоню и расскажу про тебя, а она завтра утром отведёт тебя к батюшке. Лады?» «Лады». «Ну, отдыхай».
                Всё дальнейшее происходило в соответствии с планом Мирона Александровича. Супруга его, добрейшая Анна Ивановна подвела меня к отцу Владимиру. Настоятель оказался уже в курсе моих дел. Побеседовав со мной с полчаса и узнав всю историю до конца, он сказал: «Поступим так. У меня есть хорошая знакомая, у которой две квартиры. Одна пустая. Я думаю, мне удастся договориться, чтобы вы жили у неё. Платить не придётся. В нужный момент вы отправитесь в больницу, а когда, даст Бог, родите, выпишите к себе старшего сына. Пока будете питаться в церкви. Об остальном не беспокойтесь». Я принялась его благодарить, на что батюшка добродушно возразил: «Я помогаю вам в «корыстных» целях, надеясь, что когда всё разрешится, вы так же поможете мне». «Каким образом?» «Вы ведь дирижёр - хоровик, не так ли? Организуете детский хор при нашем храме. У нас, видите ли, есть воскресная школа, в которую ходят много деток, но до сих пор не удавалось наладить в ней музыкальное обучение. Я надеюсь на вас». На такое предложение ответ был один – полное согласие.

                11
                Теперь, вспоминая то время, я удивляюсь, как быстро разрешились все проблемы, как скоро Господь отозвался на мои мольбы. Не знаю, в праве ли я приписать такую удачу заступничеству бабушки, но тогда мне показалось, что всё разрешилось благодаря ей. Мирон Александрович, Анна Ивановна, отец Владимир, Олимпиада Михайловна (хозяйка квартиры) – все они были моими спасителями и покровителями. Всё шло, как по маслу: жизнь в уютной, опрятной квартире в центре города, поездка в роддом, благополучные роды Андрюши, возвращение под гостеприимный кров Олимпиады Михайловны, её заботы обо мне и новорожденном…
                Отец Владимир называл мою хозяйку «своей хорошей знакомой». Из скромности он не дал другое определение: духовное чадо, духовная дочь, так как не любил таких слов и никогда не называл себя чьим-то духовником, но таких «знакомых» у него было много и сами себя они называли «чадами» отца Владимира. Я до сих пор слышу его милый старческий голос, громко и радостно отозвавшийся в моём сердце на крестинах: «Крещается раб Божий Андрей во имя Отца, аминь, и Сына, аминь и Святаго Духа, аминь». Вся община сделала нам с новорожденным подарки: коляску, одеяла, пелёнки, распашонки… Мои будущие ученицы наперебой предлагали свои услуги по уходу за младенцем. Словом, я забыла все свои горести и была почти счастлива.
                Я не буду подробно рассказывать о том, что происходило сразу после рождения Андрюшки, так как о хлопотах с младенцем многие имеют представление. Не буду также описывать нудные тяжбы с бывшим мужем. В положенный срок нас развели, кое-что из имущества я получила, подала на алименты, но квартирный вопрос затянулся, хотя мне вроде бы и удалось доказать своё право на жилплощадь. Всё это время я жила у Олимпиады Михайловны совершенно бесплатно, самостоятельно и независимо. Хозяйка по собственной воле и свойственному ей добросердечию навещала меня и всячески помогала. Когда Андрюше исполнилось 8 месяцев, я выписала к себе Митю. Мать сама привезла его в Москву. Он сильно подрос и страшно мне обрадовался. Хотя он знал от бабушки, что у него появился братик, в глазах старшего отпрыска я прочитала удивление, когда он увидел Андрюшу у меня на руках. Теперь мы все были вместе, и я про себя обещала никогда не расставаться с детьми, пока они не вырастут.
                Настала пора выполнить обещание, данное почти год назад отцу Владимиру и заняться хором.  Андрюша подрос, и я могла ненадолго отлучаться. Начался новый учебный год в воскресной школе, где мне предстояло теперь преподавать пение и со временем набрать детский церковный хор. Решила водить в нашу школу и пятилетнего Митю. Там имелась группа для самых маленьких. Дальнейшие события быть может, лучше всего проиллюстрирует мой дневник, который я вела с первых дней моей новой педагогической деятельности на приходе Н-й церкви.
                30 августа 199. года.
              Воскресный день. Праздничная литургия. После службы начался молебен перед учением. Делается это заранее, так как 1 сентября будний день и все дети пойдут в общеобразовательную школу. Детей набрался полный храм. Многие пришли с родителями, с бабушками и даже дедушками. Возраст разный – от 5 до 16, их разделят на три группы, различные по возрасту. Мне предстоит работать со средними 9-12 и старшими 13-16 лет. У малышей свой педагог.
               Надо сказать, я хорошо сознавала свою неподготовленность и некомпетентность  в религиозных вопросах, свою невоцерковлённость. Насколько позволяло время, пыталась наверстать упущенное: посещала церковные службы, читала специальную литературу, которой снабжал меня настоятель, штудировала учебник церковного пения. Кроме того, общение с отцом Владимиром и Олимпиадой Михайловной помогало справиться с моим религиозным невежеством.
               После молебна детей отвели в помещение школы рядом с храмом, где мне пришлось заняться отбором. С помощью старенького фортепиано я проверяла у кандидатов наличие музыкальных способностей. Из 72 детей отобрала 28. Этого достаточно. Не обошлось без обид. Некоторые родители пытались вмешаться, настаивая, что их чада достойны петь в хоре. Пришлось объяснить свою позицию. Трое детей показали выдающиеся способности – хороший слух и голос, остальные послабее, но музыкальное дарование можно развить. Девочек больше, чем мальчиков примерно на треть, так что повсеместная тенденция – преобладание женского пола в церкви вообще, сохранилось и здесь. Митя поступил в распоряжение Ирины Игнатьевны – педагога младшего класса. Во время моих занятий Андрюша мирно лежал в коляске и его время от времени качали старшие девочки.
                7 сентября.
                Провела первое занятие. В основном знакомилась с детьми и их родителями, а также с другими учителями. Последних целая группа: катехизатор София Сергеевна, художница Елизавета Марковна, педагог по рукоделию Серафима Георгиевна и уже знакомая мне Ирина Игнатьевна. Духовенство также принимает участие в обучении. Общий контроль осуществляет настоятель отец Владимир. Кроме него на приходе ещё два младших священника – отец Геннадий, средних лет батюшка, высокий, очень худой, с длинными редкими волосами и маленькой бородкой. У него шестеро детей, все девочки, четверо из которых мои ученицы. Третий священник помоложе, около тридцати, плотный, черноволосый отец Виктор. Большие очки придают ему вид учёного, да так оно и есть, говорят, он пишет труды по богословию. Детей у него нет, присутствовала только матушка – молодая женщина интеллигентного вида. Священники будут вести практические занятия: изучение славянского языка, устав церковной службы и т. п.
                Занятие было не долгим. На этом настаивал отец Владимир: «Ребята и так занимаются в общеобразовательной школе и устают. Сегодня у них выходной. Не переутомляйте их, особенно младших. Каково живому и подвижному ребёнку высидеть 45 минут! Никакого принуждения! Пусть они полюбят воскресную школу и не станут воспринимать обучение в ней как нудную принудиловку». Отец Геннадий тут же возразил, что без принуждения нет никакого учения, уж он- то это знает по опыту и своему личному и своих многочисленных чад. Не будет спроса, не будет и знаний. Однако, настоятель убедительно просил всех учителей быть мягкими и никаких оценок вообще не ставить, чтобы никого не травмировать.
                Мои дети очень милы. Все они как-то отличаются от всех прочих со стороны. Не то, чтобы чересчур тихие, отнюдь, некоторые, особенно мальчишки, очень шаловливые, а своим видом, взглядом, отношением друг к другу и старшим – сказывается православная среда.

                12
                14 сентября.
                Разбила учеников по голосовым партиям: 1и 2 сопрано, 1 и 2 альты. Некоторые из старших уже изучали ноты и пели в школьных хорах. В отношении их задача облегчается, но с младшими труднее, они пока многого не знают. Дочери отца Геннадия все, как одна, ходят в длинных платьицах и платочках, точно так же, как их мать матушка Агния. Даже старшие не носят никаких украшений – ни цепочек, ни серёг. Крестики на их шейках висят на шнурочках. Ещё перед началом моей педагогической деятельности я обратилась к отцу Владимиру за разъяснениями по поводу женского гардероба на приходе. «Знаете ли Шурочка (так он всегда называл меня, если рядом не было учеников), существуют особые неписанные правила христианина. Они касаются всех сторон жизни, в том числе и бытовой. Не принято, чтобы женщина-христианка одевалась вызывающе, крикливо, обнажая какие-то участки тела, сильно красилась.  Полагается, чтобы в храме женщина стояла в головном уборе. Это не обязательно должен быть платок, возможно шляпа, берет и прочее. Но у нас, знаете ли, народ склонен к крайностям: или заявляется в мини юбке,  с кроваво-красными губами и глубоким декольте, или драпируется в платье до пят и платком обмотаются так, что только нос виден. Мне, например не нравится, когда женщина приходит в храм в брюках. По-моему это неприемлемо и с духовно-нравственных позиций ( апостол Павел запрещает носить одежду, присущую другому полу),  и с эстетических: женщина в брюках теряет женственность. Однако, своё возмущение я вынужден сдерживать и обычно кротко объясняю, почему в церковь надо одеваться так, а не иначе. Приходится считаться с реалиями жизни. Я не настаиваю, чтобы вы совсем отказались от косметики и украшений. Просто будьте хотя бы умеренны в этом отношении. Я думаю, что вы Шурочка, со свойственным вам тактом скоро всё поймёте».
                Батюшка всегда поражает меня широтой своих суждений и терпимостью. Он часто цитирует слова одного сербского епископа: «Твори добро. Оно само по себе разрушает зло. Если ты начинаешь бороться со злом, то превращаешься в гонителя»*(Еп. Николай (Велимирович). Пролог). Обычно, идя в храм на службу или на занятия, я надевала юбку или платье в три четверти, строгого покроя, косынку или шляпку на голову. Из украшений оставляла серьги, перстень, крестик с цепочкой, на ногтях не яркий маникюр и никто по этому поводу не делал мне замечаний, хотя иные наши дамы, особенно из обслуги, кутались, как мусульманки. Последняя особенность характерна для чад и домочадцев отца Геннадия, который имеет репутацию «строгого». Как-то раз в отсутствие отца Владимира я пошла на исповедь к отцу Геннадию и рассказала ему свои грехи. А он в ответ: «Это всё пустяки. Расскажи (он ко всем обращается на «ты»), как аборты делала и как блудила». «В этом не грешна, батюшка». «Знаю я вас: все одним миром мазаны!» Про себя решила: больше никогда на исповедь к этому священнику не пойду, хотя его грубовато-суровая манера общения некоторым импонирует – к нему всё время выстраивается очередь «закутанных в платки». Как объяснил мне отец Геннадий, оба моих брака считаются блудными, раз я не венчалась. Такая оценка столь меня огорчила, что при удобном случае я вновь обратилась за разъяснениями к настоятелю. «Побывали Шурочка у отца Геннадия?» - добродушно спросил отец Владимир. «Знаете, он ревностный, хороший священник, поборник устава, человек, безусловно, честный и искренний, строгий прежде всего к себе, но мы немножко расходимся с ним во взглядах. Понимаете, если б гражданский брак ничего не значил, мы бы с ним не считались, венчали бы независимо от того, есть штамп в паспорте или нет. Однако, не имеем права венчать без росписи, тем самым давая понять, что признаём гражданский брак. Это хоть какая-то законность, но вы не получаете благословения церкви, которое подаётся только в таинстве венчания. В давние времена, пока христианство не стало господствующей религией в Римской империи, светский брак признавался церковью и считался законным».

                13
               
                1 октября.
                Мой хор начинает формироваться, и дети делают первые успехи – разучили мирную ектению и нотное «Отче наш». Воскресенье почти полностью посвящаю храму. К 8 утра идём на богослужение. Андрей в колясочке, Митю веду за руку. Конечно, ему трудновато выстоять всю службу и, когда есть возможность и самая торжественная часть литургии – евхаристический канон, или не началась, или закончилась, я позволяю ему выйти на улицу и покатать братика в коляске. Он делает это с удовольствием. После службы детей кормят и начинаются занятия. У малышей они короткие и Митя освобождается раньше, чем я. Тогда он или сидит в моём кабинете и слушает, как поёт хор, или играет на улице под присмотром какой-нибудь прихожанки. Он уже знает основные молитвы и подружился с другими детьми.
                8 октября.
                Батюшки в нашем храме проповедуют по очереди. Сегодня в день памяти преподобного Сергия Радонежского проповедь произносил отец Виктор. Он очень хороший проповедник и умелый оратор. Речь его правильная, без длиннот и лишних слов, подкреплённая цитатами по памяти из Священного Писания и Святых Отцов, содержание интересное и высоконаучное. Его специально приходят послушать разные интеллектуалы. Потом только слышишь ахи, да охи, но мне нравятся также добрые и милые речи отца Владимира. Как только он наденет очки и ласково взглянет на собравшуюся паству, сразу на сердце становится тепло. Уже даже не замечаешь, что он такое говорит, одна ласковая интонация в его устах, как бальзам.
                Сегодня после службы наблюдала такую сцену. В храм вошли две женщины. Одна лет 50 другая молодая. Последняя, торопливо одевая на голову платок, сказала старшей: «Покройся!» «Не буду!» - аффектированно громко возразила та, - « не буду одевать платок. Я Богом создана без платка, правда, батюшка?» Вопрос был обращён к настоятелю, который, стоя у двери, о чём-то беседовал с поварихой Анной Ивановной. «Но вы созданы Богом также и без одежды» - усмехнулся отец Владимир, - « по вашей логике следует обходиться и без неё». Тётка смутилась, возразить было нечего. Заметив меня, батюшка с улыбкой сказал: «Видите, снова иллюстрация к нашему прошлому разговору. Тут уж по-всякому: и с юмором, лишь бы по-доброму, никого не обидеть. А то, знаете, был случай с моей покойной мамой. Вскоре после смерти её отца (моего деда) она, тогда совсем молоденькая, посетила Троице-Сергиеву лавру, чтобы послужить панихиду по усопшему. А надо сказать, что матушка моя  родом с Украины, где по местному обычаю не принято, чтобы незамужние девушки в церкви одевали платки. Вот она без всякой задней мысли пришла в монастырь без головного убора. Один старенький, весь седой, монах подошёл к ней и сказал: «Что это милая? Ты не на танцы сюда пришла!» Маменька моя была женщиной весьма благочестивой, с почтением относилась к духовенству, но этих слов не могла забыть до смерти: ей в тот момент было абсолютно не до танцев, она очень любила отца и скорбела о его кончине. Вот, как мы-грешники за словами своими не следим! Ведь говорил же Тургенев Иван Сергеевич: «Словом можно убить». Особенно осторожными следует быть нам – священникам».
                29 октября.
                Кажется, теперь я знаю весь церковный штат. Он довольно большой и состоит преимущественно из женщин. Как рассуждал в проповеди отец Виктор, женщины в основном составляли и окружение Спасителя. Женщины оставались с Ним до конца, когда даже ближайшие ученики Его покинули. Женщины и сейчас со Христом в большинстве, в Его церкви. Однако, преобладание женского элемента вносит в приходскую жизнь специфические трудности. К сожалению, мы - женщины хуже уживаемся между собой, чем мужчины. Виной тому особенности женской психики, более тонкой и ранимой, чем у сильного пола. Причинами для раздоров служат иногда сущие пустяки. Ко мне все в большинстве относятся хорошо, но вот на днях пришлось столкнуться с совершенно необъяснимой неприязнью, чуть ли, ни ненавистью Тамары Александровны – просфирни. Она стала приходить в зал во время моих занятий и без всякой на то причины создавать шум и помехи: лязгать крышкой холодильника, раскрывать и закрывать форточку, двигать стулья и т. п. При этом с почти нескрываемой неприязнью косилась в мою сторону. Долго я не могла понять, чем провинилась. Ведь практически мы с ней не пересекаемся, но когда она демонстративно не ответила на моё приветствие, я обратилась за разъяснениями к Олимпиаде Михайловне. «Не обращай внимания на Тамару» - ответила моя покровительница, - «ты невольно её обидела». «Каким образом?» «Не приняла в хор её внучку». « Так что ж с того, если у неё слуха нет?» «Ну вот она и злится». «Ничего себе! Верующие называются!» «А ты думала, как? У нас всё идеально?» «Ну, я надеялась, что раз здесь столько твердят о любви и смирении…» «Э-э-э, милая! Как говорит наш батюшка: «Где много благодати, там много искушений». «Я думала, здесь люди добрее». «Ну, тебе видней. Только вспомни: рядом со Спасителем и то был Иуда…» Мне стало стыдно перед добрейшей Олимпиадой Михайловной, которой я по гроб жизни обязана. Ведь она тоже член местной общины. «Я не хотела вас обидеть. Сказанное к вам и к большинству нашего коллектива не относится». «Да не оправдывайся ты! Все мы такие – серединка на половинку. Вот станешь старше, будешь терпимее и снисходительнее. И вообще, наш батюшка кого попало, в штат не берёт. Он людей отбирать умеет. Вот эта Тамара, правда, что, поступила по рекомендации отца Геннадия. Среди его «чад» попадаются такие злыдни, прости Господи». «Почему?» «Не знаю, почему, слетаются к нему такие ханжи… Ой, опять я грешу, осуждаю, прости меня Бог! А вот у этого, у отца Виктора, у него все «чада» заумные интеллигентки. Тут одна записку о здравии подаёт (Олимпиада Михайловна по праздникам иногда торгует за ящиком). Ну, пишет имена, всё, как положено, а в конце приписка, не как у всех людей: «со чады и сродники по плоти», а такая: « и всех прочих кислородных ионов». Каково? Смейся, смейся, но должна тебе сказать, что эта самая женщина – медичка, профессорша, однажды на моих глазах буквально спасла одну старушку – нашу прихожанку, когда с ней случился сердечный приступ. Она ей и искусственное дыхание делала, и массаж, даже буквально колотила её, но оживила и к приезду «скорой помощи» бабулька уже сидела на лавочке. Таких случаев у нас было два-три. Она своё дело знает и доброта в ней есть, только вот чудит немного, а может учёным людям так и положено?»
               
                14
                9 ноября.
                Моё материальное положение стабилизировалось. В храме я получаю небольшую, но стабильную зарплату. Конечно, денег большинству людей всегда не хватает и я не исключение, но утешаю себя тем, что во-первых не плачу за квартиру (а это уже большая экономия), во-вторых служебная нагрузка всего два дня в неделю. Таким образом, на домашние дела вдоволь времени и я более-менее успеваю готовить, убирать, заниматься с детьми. На праздники мы неуклонно посещаем богослужения в храме. К Мите на приходе все привыкли. Он шныряет повсюду и стал здесь своим. Наши старшие ученики-мальчики помогают батюшке в алтаре, но мой старшенький для этого ещё слишком мал. Мальчишки страшно гордятся своими церковными обязанностями. Им сшили специальные маленькие стихари разного цвета, и тут же возникло соперничество – кто будет помогать, чья очередь прислуживать. Настоятель велел составить списки и теперь в алтаре дежурят поочерёдно четыре человека на службе. Свободные от дежурства стоят в первых рядах, завидуют и временами наводят критику: «Петька неправильно повернулся, Саша не во время спустился с амвона» и т. д.
              С некоторых пор мой хор начал принимать участие в богослужении. Пели «Отче наш» и «Символ веры», затем нам доверили исполнить Херувимскую песнь и «Милость мира». Постепенно, надеюсь, сможем пропеть и всю литургию. Дети стараются. Прихожане умиляются. Старушки говорят: «Ангелы! Словно ангелы поют!» Однако далеко не все «ангелочки» проявляют к занятиям нужное прилежание. Особенно трудно даётся сольфеджио, хотя я стараюсь преподнести его в облегчённой форме, не так, как в музыкальной школе. Приходится объяснять, что без сольфеджио не будет правильного пения по нотам. Двое детей – Саша Кузнецов и Нина Ковальчук обладают хорошими голосами. Наметила разучить с ними соло. Особенно нежный голосок у Саши, что твой Робертино! К Рождеству стану разучивать с ним «Санта Лючия». Вообще, у нас намечена большая программа  к этому празднику. Педагоги готовят сценки с участием волхвов, царя Ирода и вифлеемских пастухов, шьют костюмы и репетируют,    а мы ещё учим колядки.
                14 ноября.
                Сегодня произошло неприятное происшествие. После богослужения должно было начаться занятие по катехизису под руководством Софии Сергеевны, представительной дамы средних лет, несколько суховатой и чем-то  неприятной, с выражением «не тронь меня», которое раздражает меня с детства. Для того, чтобы весь класс мог разместиться в зале, приходится расставлять длинные деревянные скамейки, которые вне занятий складываются на чердаке. Это обязанность мальчишек. Вот и сегодня староста Антон Ильич, пухлый добродушный старичок, отпер дверь на чердак и запустил наших сорванцов за седалищами. Обратно они спускались по двое, удерживая руками увесистые скамьи. И надо же было такому случиться: мой солист Сашенька Кузнецов спотыкнулся на лестнице и ударился лицом об угол скамейки. Он разбил себе губу так, что она буквально висела на ниточке. Рот его наполнился кровью, но он скрепился и не заплакал. Мы – другие педагоги и вообще все остальные присутствовавшие взрослые, ничего не знали об этом. Мальчишка пришёл на урок самостоятельно, без родителей. Другие дети подвели пострадавшего к Софии Сергеевне и рассказали, что случилось. И эта, с позволения сказать, педагог, не сделала ничего! Не вызвала «скорую», не сообщила родителям Саши, хотя струйка крови бежала у ребёнка изо рта! София Сергеевна начала занятия, как ни в чём не бывало! Дескать, если ребёнок не плачет, то всё в порядке. Как уж Сашенька досидел до конца занятия и не знаю, но когда он вышел, я заметила его необычную бледность, а когда приблизилась, обнаружилось, что у него весь рот в крови и глаза от боли чуть не вылезают из орбит. Схватила его подмышку и благо, что тут присутствовали родители моих учеников с собственным транспортом! Один папаша довёз нас до больницы. Саша молчал, только дышал шумно и учащённо. Дежурный хирург тут же усадил его в кресло и пришил оторванную губу. Вероятно, мальчишке было очень больно, но он терпел, только вцепился в мою руку. «Ещё бы немного опоздали и неизвестно, чем бы дело кончилось, могло последовать омертвение ткани» - сказал врач, - «а так, всё будет в порядке, заживёт». Отвезли мальчика домой к родителям. Не знаю, как они теперь отнесутся к дальнейшему пребыванию сына в воскресной школе?
                20 ноября.
                Губа у Саши благополучно заживает. Он всё же снова пришёл в воскресную школу. Есть надежда, что к великому Празднику он всё-таки запоёт. Когда настоятель отец Владимир узнал об этом проишествии, София Сергеевна тут же была уволена, а на её место приняли симпатичную молоденькую учительницу.

                15
                Я привела здесь некоторые начальные записи из моего дневника, относящиеся к началу моей преподавательской деятельности на приходе. Со временем приходская жизнь и мои обязанности всё более захватывали меня. Я стала ощущать себя полноправной прихожанкой и заметной участницей событий. Эта деятельность вкупе с домашними семейными хлопотами отвлекла меня от мыслей и сожалений о прошлых неудачах. Я стала свободной и независимой  и часто вспоминаю слова бабушки: «Я этих мужиков на дух не хочу!» Вероятно, многие женщины с такой установкой не согласятся, но я видимо, пошла в бабушку и двух неудачных замужеств мне хватило с избытком. Сознаю, что я, возможно, исключение из правил, так как обычно женщина ищет, на кого опереться. Конечно, настоящая семья должна быть полной для полноценного развития и счастья детей в первую очередь, но мне не повезло и придётся растить их одной, получая лишь мужнины алименты (больше нам от него ничего не надо). Во всяком случае, постараюсь сделать для сыновей всё, что в моих силах. Опору в Боге я обрела, интересную работу тоже. Даст Бог, всё остальное приложится.


                Сентябрь 2006