Рассказы из аквариума

Когда я анализирую свою сравнительно недолгую 43 – летнюю жизнь, сам удивляюсь, как много она уже в семя вместила. Такое количество событий, имеющих, прежде всего, конечно, значение для меня лично, но не только, столько дум, встреч, рассказов, разговоров, столько удач и промахов, столько упущенных возможностей, столько поступков, которые я бы постарался снова не повторить и так мало, которыми горжусь, сколько обид и унижений, сколько неблагодарного труда, сколько бестолковой и бесполезной работы, сколько волнений и беспокойств, сколько грусти и сколько смертей близких, какие перемены во внешней жизни и на Родине и в мире! А ведь я маленький человек, один из многих и со стороны может показаться, что ничего такого уж удивительного и странного в моей жизни нет и быть не может. Только я сам с детства удивляюсь разнообразию своей жизни во всех ее проявлениях и думаю: сколько же повидает и узнает человек, проживший вдвое больше, чем я – 80 или 90 или 100 лет! Порою, жизнь представляется мне большим аквариумом, из которого можно вылавливать золотых рыбок. Я старался (с детства бессознательно, теперь осознанно) внимательно выслушивать разных людей и наблюдать за ними в разных ситуациях. Кое-что из этого «улова» я предлагаю читателю. Если кому-то на глаза попадался мой цикл « Приходские рассказы», то поясню: большинство ждет от автора – священника назидательности и вправе рассчитывать, что выходящее из-под его пера связано с Церковью, Верой, Православием, но если в « Приходских» эта связь явна, в « Аквариуме» она прикровенна. Тем не менее, все, что вижу вокруг себя, я воспринимаю через призму веры, а там… пускай сам читатель самостоятельно оценит людей и события.
                ДЕДУШКА

   После мамы больше всех на свете я любил своего деда – маминого отца. Он умер, когда мне было 4 года и все говорят: « Ты не можешь его помнить! « Но я прекрасно помню, и если б возможно было такое чудо: появись он сейчас передо мной – ни с кем не спутаю.
                Мне не больше 3 лет. Меня водят в ясли. Тихий час. Я сплю на маленькой кровати, укрытый одеяльцем. Подходит воспитательница тетя Дуся и начинает будить меня: « Вставай! За тобой дедушка пришел». Я радостно вскакиваю, потому что дед уже давно болен и редко забирает меня. Впоследствии я узнал причину этой тяжкой болезни, сведшей его в могилу: шестилетняя каторга, муки и страдания политического заключенного. В этот раз он, очевидно, чувствует себя хорошо. С помощью тети Дуси одеваюсь. После непростой процедуры завязывания шнурков на ботинках, выбегаю в вестибюль к деду. Он берет меня за руку, и мы идем домой. Рука у деда большая и жесткая, я с трудом до нее дотягиваюсь, так как он очень высокого роста. Идет быстрыми широкими шагами, а я поспеваю вприпрыжку. Деду пошел седьмой десяток, но на него часто оглядываются: он как-то очень выделяется своей ладной фигурой, выправкой кавалериста дореволюционной школы и особенно выражением лица, которое и сейчас, сквозь годы, я ясно вижу перед собой: оно необыкновенно открытое, доброе и спокойное, но как будто покрытое дымкой скрытого страдания (жизнь его и вправду была и необычна и тяжела). Это одно из тех лиц, взглянув на которое, вы сразу чувствуете расположение и доверие к человеку, и внутренний голос говорит вам: на него можно положиться.
          Тогдашний Загорск тих и провинциален. Главную улицу часто без спешки и суеты, заставляя пережидать транспорт, переходят коровы. Много деревянных домиков с резными наличниками, окруженных садиками и огородами. У одного из таких домиков мы задерживаемся. Сбоку от него небольшой лужок, огороженный заборчиком, за которым пасется стреноженная лошадь. Эта неказистая, плебейского вида серая пузатая лошадка, но дед останавливается и с удовольствием рассматривает ее. Я конечно тоже. Задаю дедушке разные вопросы, порожденные этим зрелищем и получаю исчерпывающие ответы. Старый кавалерист удовлетворен, мы идем дальше. Дома меня обязательно ждет сюрприз. Обычно это какой-нибудь рисунок дедушки, выполненный по моему заказу. Дед большой ценитель искусства, сам неплохо рисует, в детстве брал уроки у самого Поленова. Перед уходом в ясли я прошу: « Дедушка! Нарисуй мне собачку ( или лошадку, или козочку ) или : нарисуй меня ». Я до сих пор храню эти рисунки как самые дорогие воспоминания.
              Помню, однажды я заболел. У меня была высокая температура. В ясли меня не повели. Весь день я пролежал в кроватке, развлекаясь рассматриванием картинок в многочисленных детских книжках – раскладушках. К вечеру начался бред. Я отчетливо увидел, как у меня в ногах стали три волка с желтыми страшными горящими глазами и высунутыми красными языками -–как в моих книжках, а один – четвертый, остановился над изголовьем и дышал мне в лицо жарким дыханием. Я стал биться и кричать». Волки! Волки! « Подбежала мама, поднялся из-за перегородки дедушка. Он взял меня к себе на кровать и только здесь я успокоился и проспал до утра. Волки же исчезли.
                Я хорошо помню день смерти деда. Он лежал на своем диване, лицо прикрыто. Я слишком мал, чтобы понять, что такое смерть, но вижу печальное лицо мамы и плачущую соседку тетю Римму ( деда все любили), она утирает платочком глаза и  произносит: « Вот и умер Владимир Иванович». Это первая смерть, с которой я столкнулся.

                Свящ. Савва Михалевич.

                РАССКАЗЫ ИЗ АКВАРИУМА

                ПЕРВОЕ ИСПЫТАНИЕ

 Меня с детства учили: мужчина не должен бояться ничего. Стыдно быть трусом. Учись не показывать свой страх, преодолевай его. Ты должен научиться переносить любую боль.
         Я еще совсем маленький. К нам – шестилеткам в детский садик приходит для осмотра зубной врач. Из 30 он отбирает группу человек в 6, куда попадаю ия. Нас сразу ведут в поликлинику, где рассаживают на стульчиках у кабинета, из которого несет карболкой. За стеклянной дверью слышится металлический звук перекладываемых инструментов. Некоторое время я размышляю над не совсем понятным значением слов доктора: « Два удалить», потом обращаю внимание на лица моих товарищей. Хулиган и задира Сережа Мухин сжался и против обыкновения молчит. Глаза, как плошки. Сестры – двойняшки Воробьевы – Таня и Оля одновременно дуэтом начинают всхлипывать, размазывая руками по щекам соленые слезинки… Надька Петухова, особа весьма бойкая в обычной обстановке, побледнела и вцепилась в подлокотники побелевшими пальцами. Открывается дверь кабинета. Выходит сестра в белом халате и с улыбкой ( как будто поиграть приглашает) спрашивает:» Кто первый?» Молчание. Никто не отзывается. Сережка почти сполз со стула, как бы стараясь уменьшиться до минимальных размеров, чтобы не заметили, близнецы замерли « на полуреве», но наставления родственников очевидно дали всходы, так как я машинально поднимаюсь и чужим голосом произношу: »Я!»
                Все оказалось не таким уж страшным. Молочные зубы без корней. Чувствую соленый вкус крови во рту и радостное внутреннее удовлетворение при выходе из кабинета. Ожидание испытания страшнее самого испытания. Как часто впоследствии, когда мне приходилось пасовать, воспоминание о маленьком мальчике – себе самом, храбро первым направившемся в страшную неизвестность, пристыжало и беспокоило меня. И как оно же вдохновляло, когда видя ненавидящие издевательские физиономии врагов, я выходил против них и говорил или делал то, что подсказывала совесть.

                РАССКАЗЫ ИЗ АКВАРИУМА

                ПОБЕГ

Шел второй год моей службы в Вооруженных силах, а конкретней, в «СС», как мы говорили, когда не мог услышать замполит, что означает всего лишь «советский стройбат». Об этом роде войск кое-что уже написано, а многие изведали на собственном опыте, что это такое, но ни разу я не слышал, чтобы кто-нибудь хвастался принадлежностью к «славному» разряду военных строителей или вообще сказал что-нибудь хорошее о стройбате, разве, что наш замполит, но делал он это по долгу службы и едва ли искренно. Достаточно сказать, что в нашей 3 роте из 120 человек не менее 5-й части составляли бывшие зеки, три пятых имели приводы в милицию, прочие же стали военными строителями из-за непригодности по состоянию здоровья к другим родам службы. В эту последнюю категорию, увы, попал и я из-за  застарелой травмы ноги. С самого начала служба моя не заладилась. Причина: пресловутая дедовщина, которая и зародилась то именно в стройбате, а после уже зловещими метастазами проросла и в строевых частях. Однако, все проходит, прошел и первый, самый тяжкий год моей службы. Я стал, выражаясь армейским специфическим жаргоном «черпаком» - уже не »салагой», «молодым», но еще и не «дедом». С новым поколением «стариков» отношения сложились сносные, однопризывники относились ко мне хорошо, «салаги» даже любили, так как я никогда их не обижал. Работа у меня была не тяжелая  (подметать аэродром), в кухне появились знакомые, так что иногда можно было рассчитывать на ДП, что (служившие в армии меня поймут) очень немаловажно. В свободное время я готовился к поступлению в университет, для чего выписал из дому все необходимые книги. И тут спокойное течение моей службы было нарушено событием, которое я хотя и ожидал и предчувствовал, все же застало меня врасплох. Умерла тетя Лена. Мне бы правильней назвать ее бабушкой, но так уж у нас повелось. Она была дальней родственницей по материнской линии. Дальней -–формально, на деле – одним из самых близких мне людей, которую я любил с детства, которая заботилась о нас много лет, вкладывая в нас всю душу и большую часть свих денег. Шесть лет назад ее парализовало и с тех пор она жила у нас. Мама за ней ухаживала. Последними письмами из дома я был подготовлен к развязке и со своей стороны заверил близких, что в подобных случаях военнослужащих отпускают домой. На моих глазах это происходило неоднократно, но надо же было такому случиться: недели за две до прихода роковой телеграммы был объявлен приказ то ли министерства обороны, то ли командира округа, теперь уж не помню, о запрещении отпусков. Однако, случай, по моему мнению, был особый, и я решил попытать счастья – обратиться к командиру части. Но все случилось для меня крайне неудачным образом. В тот момент у нас не было командира части. Старого отправили на пенсию, нового еще не подобрали, и командовал нами бывший начштаба подполковник Плешивцев, которого солдаты называли не иначе, как Плешка. С этим Плешкой я неоднократно конфликтовал. Первое наше знакомство состоялось еще в карантине. Перед нами – новобранцами появился ничем непримечательный пузатый подполковник лет 50 с заплывшим жирным невыразительным лицом и маленькими черными буравчиками-глазками, и предложил сдать под расписку имевшиеся наличные деньги. Настроенные рассказами о "«дедовщине" мы – дураки клюнули на эту приманку. Конечно же нам обещали вернуть деньги на «дембель». Плешка обходил новобранцев в сопровождении прапорщика с подносом, записывал фамилии, а на поднос клались мятые, сбереженные с дороги, рубли. У меня их было всего на всего 8, но кое у кого, особенно у кавказцев, были более значительные суммы – до 200. Разумеется, больше мы этих денег не увидели, а Плешка благополучно ушел на пенсию за полгода до нашего «дембеля». В первые самые трудные и голодные дни службы я не раз с грустью вспоминал свои рублики и бранил себя за наивность и глупость. Что поделаешь, мы были зелены и невинны и превратное представление об армии, заложенное телепередачами «Служу Советскому Союзу» только начинало выветриваться из наших душ и голов. Были еще истории, связанные с Плешкой, но в другом роде, но тоже достаточно неприятные, вот почему мне совершенно не улыбалось обращаться к нему с просьбой, но выбора не было, и  я положил перед "«РИО"»- Плешкой заверенную телеграмму из дома. Разумеется, он мне отказал. Я узнал, что: бабушка (я схитрил -–назвал тетю Лену родной бабушкой) вовсе не близкая родственница и вообще:» Если бы вы были дисциплинированным, образцовым солдатом, передовиком труда, тогда…» Передовиком я не был, потому что наша 3 рота «прославилась» не только в части, но и на весь Северный военный округ «рекордным» выполнением плана на 20 % (!)

Продолжение следует.

                ЕЩЕ ЖИВА


                Занавес закрылся. Спектакль « Ромео и Джульета» закончился. На экране телевизора замелькали титры с именами артистов. Люди, собравшиеся за праздничным столом, с минуту молчали, потом заговорили все враз, стремясь излить свои впечатления. « Такой любви теперь нет» – заявила хозяйка дома – пухлая низенькая женщина  лет пятидесяти пяти, явно базируясь на собственном опыте. «Нет»- вторила ее дочь, хорошенькая брюнетка, к тридцати годам успевшая дважды развестись. «Есть»- неожиданно возразил высокий и худой молодой человек в очках, сидевший скромно в дальнем углу стола и которого мало кто из гостей знал, поскольку он был в этом доме во второй или в третий раз. Все воззрились на молодого человека, ожидая продолжения, а он, слегка покраснев от общего внимания, снял очки, потеребил их в руке и обвел сидевших внимательным взглядом больших и задумчивых серых, слегка косящих глаз. «Я случай один знаю. Он произошел на моих глазах»- так начал свой рассказ молодой человек, которого, кажется, звали Борис.
        «Эта супружеская пара прожила вместе лет сорок. Поженились по любви и жили, душа в душу. Никто не видел, чтобы они ссорились или были недовольны друг другом. Они всегда трогательно заботились один о другом, во всем у них царило редкое согласие. Если им случалось ненадолго разлучиться ( а на большой срок они никогда не расставались), то оба были неспокойны , пока снова не соединялись, причем глаза их при встрече радостно сияли и счастливые улыбки не сходили с лиц. Но вот подошла старость. Здоровье обоих стало ухудшаться, в особенности у нее. Врачи обнаружили болезнь сердца. Муж стремился сделать все, чтобы облегчить состояние супруги: старался оберечь от всяких волнений и неприятностей, всегда поддерживал в ней бодрое настроение. И тут произошло несчастье. Петр Семенович  (мужа звали Петр Семенович) попал под трамвай. Он не успел убрать ногу с рельс, и трамвай проехал по его ступне. Несмотря на адскую, невыносимую боль, первая мысль старика была о жене:»Что будет с Машенькой, когда ей сообщат, что я попал под трамвай и увезен на «скорой помощи» в больницу? Да она умрет от страха!» И Петр Семенович пошел пешком домой. Один Господь знает, чего ему это стоило! Прошел два квартала, поднялся на 3 этаж. Машенька открыла ему дверь. Старик улыбнулся, обнял ее, прошел в комнату, сел в громадное и мягкое кожаное кресло напротив своей дорогой жены и потерял сознание…
          «Скорая» тут же была вызвана и главное, хотя Машенька сильно перепугалась, сердце ее не разорвалось, потому что вид у Петра Семеновича был почти, как обыкновенно и можно было верить в его выздоровление.
              Вот видите! Настоящая любовь есть. Она жива всегда. Во все времена». Все молчали. Возразить было нечего.




                Священник Савва Михалевич.      

                :ЖЕНЩИНА В БЕЛОМ
     Эта жутковатая история произошла с моим прадедом и прабабушкой по моим предположениям в 90-х годах Х1Х века. Предки мои путешествовали. Откуда и куда ехали – неизвестно, но пришлось им по дороге заночевать в каком-то мещанском доме где-то в глухой провинции. Дали им отдельную комнату, обставленную кое-какой мебелью. Среди прочего в комнате находились две кровати, поставленные у противоположных стен. Между кроватями проход. Усталые путешественники сразу улеглись спать, предварительно (и это следует особо подчеркнуть) заперев дверь и оставив ключ в замке, так что возможность открыть дверь снаружи исключалась.
               Среди ночи в одно и то же мгновение супруги проснулись. Было полнолуние и слабого света, проникавшего из окна, оказалось достаточно, чтобы осветить фигуру, судя по очертаниям, женскую, закутанную в белое покрывало, медленно двигающуюся по проходу между кроватями. Не доходя до двери фигура повернула налево и остановилась перед небольшой деревянной полкой, прибитой к стене. Если б не закрытое лицо, можно было подумать, что женщина к чему-то пристально приглядывается. Прадед и прабабушка, молча, переглянулись, не зная, что предпринять, а фигура отошла от полки и исчезла. Не стоит пояснять, что мои предки в ту ночь больше не уснули, а утром стали наводить справки у жителей этого дома. Оказалось, предыдущей хозяйкой здания была некая особа, имевшая тяжело больную дочь, долго лежавшую на одре как раз в том помещении, где заночевали мои родственники. Больная девочка умерла, а в том месте, где находилась полка, ранее висел её портрет. Мать пережила ребёнка не на много, и дом достался посторонним людям.

                «ОЖИВШИЙ» ТРУП
                Эта история тоже случилась с прадедом, который был по профессии медиком. И она тоже жуткая, но с оттенком мрачного юмора.
                По роду занятий прадеду часто доводилось работать в анатомическом театре. Он не любил, чтобы ему при этом мешали, а потому часто трудился в ночные часы, благо квартира его была совсем близко – через улицу. И вот работает мой предок с трупом. Вокруг – никого. И вдруг… кто-то дотрагивается до его плеча. Он стремительно оборачивается, не на шутку всполошённый, так как твёрдо знает: даже сторожа поблизости нет… никого. Слегка передёрнувшись, прадед вновь занялся покойником и вдруг опять ощутил толчок сзади. Он аж подпрыгнул. И снова – никого. Тогда медик, держа руку со скальпелем в  недрах, так сказать, мёртвого тела, стал смотреть назад. И что же! Оказалось, неведомым для самого себя образом, он затронул какой-то нерв в теле, заставивший судорожно сгибаться и разгибаться мускулы руки мертвеца и покойник снова «дотронулся» до прадеда.

                ПАСТЫРЬ ДОБРЫЙ
                Нижеследующий случай рассказан мне одним старым сербом. Он произошёл с его отцом в молодые годы. Юношу звали Милан. В возрасте 19 лет он был призван в сербскую армию и принял участие в сербо-болгарской войне 1885 года. Для Сербии эта война оказалась неудачной. Много сербов попало в плен, в их числе и Милан. Здоровья он был слабого, содержали пленников неважно и юноша сильно заболел воспалением лёгких с высокой температурой. Врачебной помощи не оказывалось. и Милан дошёл до такого состояния, что уже ждал смерти, как вдруг в бараке для пленных появился болгарский епископ в сопровождении нескольких иподиаконов. Из всех заключённых он выбрал самых болезненных и жалких. Среди них Милана. Отвёл бедолаг в свой дом и там выходил и вылечил их, ухаживая за пленными, как за своими детьми. Та война была скоротечной и скоро обе стороны обменялись пленными. Так Милан вернулся домой, где через год женился. До конца своих дней он молился о добром болгарском епископе.

                ЗАЩИТНИК
              Когда маленькому Володе исполнилось 5 лет, родители наняли для него гувернантку, как это было принято в дворянских семьях в Х1Х веке. Она была типичной немкой: серьёзная, скромная, исполнительная, верная, доброжелательная, старательная. По возрасту совсем молоденькая, очень миловидная и стеснительная. Звали её Гертруда. Под руководством бонны Володя стал изучать немецкий язык и со временем достиг на этом поприще значительных успехов, что в дальнейшей жизни ему весьма пригодилось, но начиналось всё с поздравительных открыток с текстами «от Гертруды» с добрыми пожеланиями «fater und muter».
          Гувернантка занималась воспитанием и обучением Володи вплоть до поступления его в гимназию. Они очень привязались друг к другу. Володя был шаловливым, но очень добрым и чутким мальчиком, а она была совсем не строга к своему любимцу и часто покрывала пред родителями его проказы.
           Как-то летом семья проживала в загородном имении, где Володя , как сыр в масле катался. У них постоянно были гости, жившие подолгу. Устраивались разные гулянья, пикники и прочие развлечения. Однажды задумали кататься на лодках на обширном усадебному пруду. Общество собралось многочисленное, но и лодок было достаточно, так что каждый уселся, с кем пожелал. Случилось, что восьмилетний Володя очутился в качестве гребца (с этим делом он хорошо справлялся) на челноке, в котором сидела Гертруда и два молодых человека из приехавших гостей. Бонна заняла место на носу, мальчик посредине, а два щёголя – на корме. Напрягая все силы, стараясь грести правильно и ровно, ребёнок вёл лодку, поэтому он не сразу обратил внимание на разговор, ведшийся взрослыми. К тому времени он достаточно изучил немецкий, чтобы понять гнусность комплиментов, расточаемых молодыми повесами в адрес зардевшейся гувернантки. Будучи девушкой целомудренной и, как уже упоминалось, застенчивой, Гертруда была сильно смущена   и огорчена. На секунду Володя замешкался, не зная, как ей помочь и что предпринять, но взглянув на свою наставницу, у которой слёзы выступили на глазах, он принял решение. Два лопатистых весла с шумом опустились в прохладную илистую воду и фонтан брызг окатил развязных франтов на корме. «О, простите!» - Володя притворился, что устроил душ гостям по неловкости.. Но тут же новая порция воды хлынула на корму. Ничего не оставалось, как причалить к берегу, и нагловатые кавалеры стремительно ринулись  к дому сушиться.