История одного художника

- Ого, кто к деду приехал! Мишка! Внуки к деду старому приехали! Ну, проходите… Осторожно здесь. Я делаю черенки. Вот мой сын не умеет, наверно… Я этого паразита толстопузого не приучил. Вот он даже топором не умеет…

Так, девчонки и ребята, дед вас угостит летом… Я клубнику для вас посадил. Ходил к Али-Балде… Это был пират такой, Али-Балда… Я просил у него семена. Он говорит, Сашка, пусть твои внуки на грядки приедут. Знаешь такую сказку, да, Мишка? Мишка, у тебя такая тельняшка! Дед тоже два года шкипером был… Майе Леонидовне очень трудно было жить, и я пошел во флот…

Мишка, а ты чего такой поцарапанный? Дрался что ли… молодец! Мишка, за себя всегда стоять! Кем бы ты ни был. Хоть ты слабенький, маленький, но ты боец! Должен заставить всех себя уважать. Ну-ка прыгай! Ооо, как Мишка прыгает! Вера, а ты так умеешь? Умеет, ну надо же! Вот, смотри, это дед для вас грядки прямо в доме делает… Удобрение разлили… Ну, ладно, тут и так не убрано…

Лизка, стол накрывай, внуки приехали! Ребята, а я вас восьмого ждал, в праздник… Ну, у вас там, наверное, свои, это, дела… Мишка, тебе нравится здесь? А вот тут под балконом я тебе озеро вырыл, видишь? Будем там рыб разводить и на рыбалку ходить. А еще я тебя, Мишка, на озера свожу волшебные, где всякая нечисть водится: русалки, лешие… Что говоришь? Мультик про русалочку смотрел? Ну, вот…

Васька, кыс-кыс-кыс… К нам друзья пришли, Васька! Вон, видишь, Васька на куче стоит. Господи, внуки ко мне приехали! Внкуи - это продолжение рода... Мишка, я что думаю, вон там посадим землянику. Чтобы ты собирал у деда землянику и в рот сразу складывал. А это слива у меня посажена. Я тут конского навоза насобирал – удобрить огород хочу и под сливу насыплю.

Так, Женька, как ты насчет строганины? Женька, как ты рубал в детстве, помнишь? Сам никогда со мной не ходил. Там погранцы были. А ты трусливый был... Да еще с таким пузом, конечно, куда тебе! Настоящий директор! Посмотри на себя. А отец твой как сайгак прыгал. Мишка, ты моя надежда на старость. Я тебя обучу…. Ааа… к мамке сразу бежишь… Ну, ты теленок, Мишка… Теленок в тельняшке. Ты кто, а? Моряк? А моряк не плачет. Моряк с печки бряк. Не вздумай мне! Мишка, с печки если падаешь, то, как кошка, на ноги падай. Как десантник…

Мишка, я так тебя ждал… Верочка, я так по вас соскучился! Правильно, внучка, это антенна называется. Ты у меня умница такая! Ты кем хочешь стать? Женька, кем внучка моя хочет стать? Дизайнером костюмов? Вся в бабку! Майя Леонидовна удивительная, изумительно талантливая женщина была. Без образования без всякого работала. Но она так делала! Ваша бабка…

Верочка, вот это шурупы. Мы с тобой крутить будем. Папка слабый твой. Ух, животину наел какую!

Мишка, ты на балкон пошел работу мою проверять? Это дед лопаты делал. Огород копать. С тобой будем вместе копать, Мишка. А ну, проходи, давай. Дед, видишь, построгал из ивы. Она гибкая и не ломается. Дед всю ночь точил. Для тебя специально Мишка, честное слово.

Вот, смотри, Мишка, я для вас балкон построил – не доделал еще, краски не хватило. Деньги у деда закончились. А, ну, заходите, мои внуки, сюда. Пробирайтесь. Верхнюю доску покрашу. А, нет, вместе покрасим…

Десять минут в гостях у дедушки – и от обилия информации у меня темнеет в глазах, а голова начинает кружиться. А ты не вдумывайся, советовал мне Женя. Как это - не вдумываться? Я так не умею. Я внимательно слушаю все, что говорит Женин папа – я же воспитанная девушка - от начала и до конца, пытаюсь связать воедино разрозненные мысли, которые, оказывается, в действительности связи никакой не имеют. От этого мне быстро становится дурно.

Вот и в этот раз я больше не могу. Мне нужно на улицу… Извините, я выйду… Ах, как же здесь хорошо! Птички поют. Свежий весенний воздух. Весеннее солнце припекает неслабо… Закрываю глаза, чтобы не видеть сгнившей за зиму одежды, развешенной на заборе, расстеленных по участку грязных ковров, скользких от плесени досок с торчащими кривыми гвоздями, нагромождения посуды и ящиков, обломков мебели и техники.

***

Об отце Женя всегда говорил с нескрываемым восхищением и смотрел на него взглядом, полным обожания. Кажется, он до сих пор считал, что то, что происходит с отцом, - какая-то нелепая случайность, ошибка Всевышнего, и скоро должно закончиться. А порой и просто делал вид, что не замечал того состояния, в котором отец пребывал. То, что Женя называл «слегка выпивши», в моем понимании было глубоким многодневным запоем.

 Каждый раз Женя с упоением слушал одни и те же истории. Например, о том, как они вдвоем ходили в тайгу, где несколько дней укрывались от медведя-шатуна в лесной сторожке. Чтобы как-то успокоить медведя, отцу пришлось выбросить одну из двух собак голодному медведю. Вторую он приготовил сыну, так как запас продуктов в сторожке давно закончился. Или историю о том, как маленького Женю, похожего на розовощекую кудрявую куклу в костюме, как у Фиделя Кастро, в киевском баре, где он был вместе с отцом, хотела похитить пожилая бездетная еврейка. Подобные истории у Жени вызывали улыбку, а меня, мать двоих маленьких детей, повергали в ужас.

Наверное, думала я, когда-то он действительно был неплохим мастером – придумывал оригинальные архитектурные решения, рисовал картины на бересте и вырезал фигуры из дерева, но был ли он таким уникальным, как верил Женя? А если и был, то я в то время его не знала. Сейчас его жизнь представляла собой жалкое зрелище. Выражаясь кратко, он пил. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
 
По хозяйству отцу помогала собутыльница Лизка. Кстати, Лизку на самом деле звали Анжеликой, но отец почему-то дал ей новое имя. Как-то Лизка разоткровенничалась и рассказала, что в Таджикистане она была дочерью крупного полицейского чиновника и в юности имела все, о чем среднестатистическая девушка могла только мечтать. В России она быстро лишилась паспорта и, по ее собственному признанию, стала никем – ни на работу устроиться, ни к врачу записаться, ни обратиться за помощью к государству. О том, что она «никто», помогал забыть алкоголь. Помогал безотказно.

***

 - Там за Афганами, вечными пьяными… Женька, ты это… Майку в больницу отвез что ли на этой неделе? Ты же не скажешь мне, я знаю. Трусливый ты, огорчать меня не хочешь. А Лизка мне говорит, съезди к Майе Леонидовне, поздравь с Восьмым марта. А я ей говорю, без денег не поеду. Тридцать рублей осталось – на них хороших цветов не купишь. А так – не поеду. Знаешь, Женька, у меня моль развелась…
- Конечно, тут не только моль разведется, - тихо сказал Женя, разглядывая пыльные ящики, и вздохнул.

- Мишка, у тебя лицо такое серьезное… Ух! Ну, ты директором будешь в папку своего. Мы недавно его по телевизору видели. Лизка что-то делала и по голосу узнала. Кричит, Саш, Женю показывают. Я ей – фу, блин, точно. Посмотрели – точно, Женька мой!

Женька, ты видел, какой я забор из пустых бутылок выстроил во дворе? А как его экранами от старых телевизоров выложил? Видал, а, какой папка у тебя талантливый?

Я вот тебе… это… яблок сушеных заготовил – возьмешь мешок, да варенья и солений несколько банок.

Тут уже не выдержала и вздохнула я, вспомнив, как визжала на всю квартиру, когда развязала мешок с сушеными яблоками у себя в кухне, и оттуда в разные стороны поползли червяки всех мастей и размеров. С тех пор Женя получил ценное указание домой такие «гостинца» от отца не возить. Вопреки моему требованию, он еще долго втихую таскал домой забродившее отцовское варенье, прятал от меня на балконе и огрызался, когда я его ловила с поличным, что нельзя, дескать, так продуктами раскидываться – в них деньги вложены и труд человеческий. Наконец, убедившись, что уже на следующий день я выставляю батарею грязных банок у мусорного бака, перестал этим заниматься. До сих пор, чтобы добро не пропадало, он угощал им то старшую сестру, то маму, то знакомых, но несколько раз услышав в ответ строгое «Спасибо, больше не надо», уже отчаялся найти человека, который бы принял от него столь ценные подарки.

- Возьмем, конечно. Спасибо, пап, – сказал Женя, глядя на меня укоризненно. Я была неприступна. Только не домой!

***

- А у вас какая профессия?
- Художник-архитектор. Я вообще сначала самоучкой был – в детстве Шишкина перерисовывал. А потом в Киеве поступил в Институт. Мишка, а ты кем быть хочешь? А дедушка сам до сих пор не знает, кем хочет быть (усмешка) – и каменщиком был, и кладщиком. В порту два года грузчиком работал. Я никогда не сачковал. Всегда уважаемым человеком был.

Хочешь посмотреть? Как тебя зовут-то, девочка, забыл… Это… Не понимаете в этом ничего? Да там интерьеры… Картинки вообщем покажу, пойдем, какие твой папа рисовал раньше… Я ж тебе все равно папа. Женька ведь у меня единственный сын.

Ну, вот… так… это материал (бережно перекладывает и разворачивает ветхие листки бумаги большого формата, сложенные в четыре-шесть раз). У меня много поворовали. Приходят – говорят, мы твои друзья. Я к ним со всей душой нараспашку. А утром встаю – ни друзей, ни вещей, ни продуктов в холодильнике, да еще и чертежи мои прихватили, черти.

Вот, смотри, это моя жизнь. Начнем с подписанных, чтобы ты видела, что все официально, что я не какой-то там тебе папаня… Вот колонны, роспись… Это я все сам сделал, при свечке сидел. Видишь, подписано, читай, какой год… Восемьдесят шестой. Кто подписывал? Читай: согласовано главным архитектором города Бодайбо. А ты знаешь, где Бодайбо? Мировая кладовая золота… Ты Конан Дойля когда-нибудь читала? Вот в России такое место Бодайбо…

Вот это называется эскиз потолка. Я довольно-таки в этом был грамотен. Это не проект, это форэкскиз называется - им я показываю, что с этого сарая сделать можно. Вот окошко – я витраж здесь сам делал. А вот здесь на колоннах я лица всех женщин сделал, которых я знал. Это называется сографито – резьба по штукатурке. А вот это глубокая резьба. Я вообще люблю знаки и символы. Круг – знак бесконечности. Женщина и мужчина соединяются. Ну, вы знаете… Это бабочка. Сначала червяк появляется, потом кокон, затем красивая бабочка. А тут просто цветы. А это астральный круг я здесь изобразил. Это дсп, а на самом деле обыкновенные светильники. Я краской раскрасил – и все великолепно получилось… Подача, называется. Этой культуре я учился у евреев, в городе Одессе. Я тебя не отвлекаю?

А вот это… Майка шила… Ой, какая она была красивая… Так вот, она была замдиректором. У нее у закройщиц отходы из тряпок оставались, а я из них для этого проекта сделал гобелен. Тряпки взял, фигурные ножницы и сделал за ночь.

Это вот все в масштабе один к двадцати. Самое трудное – рассчитать масштаб. А это все цветная штукатурка. Это я все резал. Мне дали шесть вот таких вот гуцулов. Они, говорит, хорошо штукатурят. Но когда начали штукатурить, то мне не понравилось. Ухабы… Короче, выгнал всех и сам все сделал. А если я не выполню эту работу, я там просто существовать в этом городе не смогу. Там такие спецы приезжают – они в мороз минус сорок трактор разбирают и собирают. Здесь таких спецов нету.
 
Далее у нас эскиз кафе «Рассвет». Это у меня времена года. Я для детей делал, чтобы мороженое было и так далее... Я даже на мусорке недавно нашел агрегаты, чтобы можно было мороженое делать. Это я все сам перочинным ножом, сутками стоял. На бетоне. Резьба по штукатурке. Вот на это кафе я три месяца затратил.

Ты слышала, девочка, может - хотя навряд ли, ты еще маленькая была - были такие братья Овечкины. Они все артисты были. Полетели они из Красноярска, еще при Советской власти, и перестреляли полсамолета. И вот я как раз попал в этот период, мне на всю жизнь запомнилось. Их восемь или девять детей было, и все музыканты. Их ущемляли в правах. Мама одна была у них, отца не было. Они сами на жизнь зарабатывали. Или они «Голос Америки» наслушались, не знаю, что такое случилось… Вроде как талантливые очень были, а плата за работу несоизмерима таланту была, унизительная. Это трагедия, ужасная трагедия, я до сих пор под впечатлением. Они хотели улететь в Израиль, сказали летчику, а он не повернул… и они всю толпу… Совершив раз подлость, иди до конца. У них не было другого выхода. Была идея, как у товарища Гитлера… Девочка, при всех моих недостатках, я изредка читаю книги. У Майи там хорошая библиотека осталась. У меня там великолепнейшие альбомы ценнейших репродукций. Я все думаю, для Женьки, для твоих детей, девочка, останется. Надеюсь, Майка не выкинула. А она легко может…

Я людям доверял всегда. Я и Женьку старался этому учить. К людям по-доброму относись. Ты сделай, не жди от них благодарности.

Я Женьку однажды возил туда, где удивительный человек жил. Он написал «Угрюм-реку». К нему приезжал Фидель Кастро. Он Женьке подписал в подарок книгу – написал «Следующий Владимир Ильич». Женька у меня, ну как бы это выразиться, маленько раздолбай. У него книга, подписанная таким великим человеком – а он, наверное, даже не знает, где она теперь… Почерк у него корявый был, как у Женьки… Вот у меня совсем другой… Ну, меня каллиграфии еще учили… Сначала пером писали, потом авторучкой уже… Ну, какая там может быть каллиграфия авторучкой. Это же целое искусство.

А вот это мой холдинг. Вот здесь подвалы, где красная и черная икра хранилась. Вот технико-экономические параметры. Площадь застройки, чтоб ты знала… Все это нужно рассчитать в масштабе. Самое нудное… Вот картинку я мог в два счета нарисовать. Отражение в стекле, ну, все по-настоящему чтобы...

Я еще тогда с Майкой разошелся. Она приходит вот сюда в этот офис и говорит «Саш, Женька плачет». А он все детство со мной был, пока Майка работала. Ей некогда было – у нее все время дела. А мы с Женькой вместе в тундру ходили. Ну, вот... Майка говорит, Женька плачет все время «Папа… Папа»… Ух, у меня сердце надорвалось. Какие могут быть разговоры?! Я пошел - и с Майкой сошелся обратно.

А вот это ресторан – может, когда-нибудь ты в нем была. Это я все с ткани должен был делать. Где на торец поставлю, где плоско поставлю - рельефная модификация, называется. Ну, там, женщина может быть, природа, я не знаю, все, что угодно…

А это реконструкцию ресторана я делал. Вот здесь в чем успех… Если ты делаешь реконструкцию ресторана, то ты должен выиграть определенное количество мест… Десять – пятнадцать… Три – уже успех. Вот, а тут я решил сексуальные кабинки сделать. Диваны с высокими спинками поставил, из-за которых не видно ничего. Там могут сексом заняться, могут пить, что угодно – никто ничего не видит. Я поделил вот это пространство так, чтобы каждому картинка на стене была опять же из тряпок, из дешевки. Самое главное в проекте в Советском Союзе тогда было, чтобы проект был дешевый. Вот я и делал своими руками многое, чтобы не покупать. А в Норильске, наоборот, дорогой надо, чтобы был. Я там тоже работал.

Видишь, я любил такими красками работать. А это, как тебе сказать, каменная мозаика. Вот это, видишь, осечки. Это лампы дневного света. Я тут хитрость одну придумал - когда входишь, они увеличивают вот здесь объем. А вот это вагонка, и свет падает сюда. И вот здесь по осям… Ну, да ладно… Мне бы как-нибудь показать тебе, как это делается, передать свои знания, так сказать (наклоняясь за другими проектами)…

А это салон у Майки. Она удивительная умница, должен тебе заметить. Очень талантливая, я удивлялся… Я когда проекты делал, ей показывал. Говорю, Майя, на чем меня засыпят? Она говорит, на том и на этом. И правда! На этом сыпался, представляешь! Ох, и красивая была (морщит нос)… Как она там, Майка? Все молится? Она у нас очень богобоязненная, говорят, стала. Наверное, к смерти готовится. Передай ей, она столько грешила, что ее грехи уже не вымолишь.
- Вы меня извините, но там Мишка плачет – мне идти надо. Спасибо, что показали свои работы.
- Вот это я сделал. Твой, так сказать, папа…

***

Весь день Женя ходил мрачнее тучи. Потом не выдержал и засобирался:
- Поеду, все-таки съезжу к отцу. Проверю его. А то неспокойно как-то. Подарки отвезу, наконец. Может, пришел в чувства уже.

Выходя из машины, Женя чуть не наступил на щенка. Он был маленьким, но коренастым и крепким – не то, что старая долговязая Джесса, которую отец называл Старушкой или Чернухой. Еще один приблудился, подумал Женя и заранее пожалел его, вспоминая, как голодная Джесса набрасывалась на еду, которую мы ей привозили. Она глотала кости почти целиком, а изо рта во все стороны брызгала белая пена. Живот у нее был обычно впалым, а ребра торчали. И грустные-грустные глаза. Одну ногу старушка волокла за собой – наверное, попала в отцовский капкан, которые он расставлял по участку, надеясь вывести крыс. В один такой капкан угодила и кошка Василиса. По словам отца, это произошло ночью, и когда он ее нашел, крысы уже объели ей передние лапки. На то она и кошка, чтобы после случившегося быстро поправиться. Теперь она прыгала по двору на культяпках и охотилась на тех же крыс. Кажется, это происшествие ни капли не озлобило ее, и она приняла испытание как должное.

 Женя высыпал остатки с рождественского стола щенку, оставив немного для Джессы. Открыв калитку, он увидел будку, перед которой прямо на улице, растянувшись, лежало длинное худое тело. Сдохла. Отмучилась. Хорошая была собака. Верная очень – как ни ругал ее отец, как ни швырял в нее лопатой, грозясь сломать хребет, она везде за ним ходила по пятам: и на рыбалку, и на охоту, и в город – охраняла его. После Рождества стукнули сильные морозы до минус пятнадцати, и тело ее замерзло.

К горлу подступил ком, и внутри начинало грызть чувство вины. Женя высыпал остатки косточек щенку, который радостно подпрыгивал, тявкал и показывал в воздухе чудеса эквилибристики.

Входная дверь была чуть приоткрыта. Между входной и второй дверью, ведущей в дом и установленной для лучшей теплоизоляции, сидела Лизка. Она тряслась от холода. Лизка была одета в халат. На одной ноге был тапок. Другой ноге повезло не так сильно. Зубы стучали от холода, и ей тяжело было говорить. Лизка сразу начала оправдываться.
- Вот, Женя, он не пускает меня. Я говорю, дай хоть тапок да пальто возьму. А он говорит, иди отсюда, воровка. Ну да, выпивши немного. Ну, как… мы Новый год отмечали. Все как у людей, чуть-чуть выпили и все…
- Новый год отмечали? Да уже Рождество прошло! Ку-ку, очнитесь! Девятое число сегодня.

Женя громко постучал в дверь. Он заводился все сильнее и был готов выбить дверь, если отец не откроет.
- Это я, Женя – крикнул он. – Открывай!
Послышалось ворчание, и дверь открылась.
- Значит, так. Послушай меня. – Женя больше не мог держать себя в руках, и слезы хлынули градом, мешая говорить. – На дворе мороз минус десять. Как ты мог больную собаку на ночь в дом не пустить?! Посмотри на себя! Посмотри, в кого ты превратился!

Отец явно опешил. Женьку таким не видел никто. Отец несмело оправдывался, что он несчастный человек – собака была его единственным другом, глаза у нее были человеческие, а ум какой – не каждый человек так понимает, как она понимала его. С полуслова.
- Нет ее больше – ты убил ее, понял? Своими собственными руками. Лизку тоже убить хочешь? Не хочешь с ней жить – не живи. Хватит над ней издеваться! Она алкашка? А ты–то кто? Посмотри на себя! Хватит себя жалеть! Открой глаза!
 
Женя бросил пакет с продуктами на стол, хлопнул дверью и решительно направился к машине. Отец босиком бросился его догонять. Перед машиной Женя остановился и повернулся к отцу:
- Знаешь что… Мне стыдно за тебя. Мне стыдно, что мои дети тебя таким знают. Мы не приедем больше к тебе. Я не хочу, чтобы они видели тебя в таком состоянии.
Отец слушал внимательно и молчал.
- Женька, ты это… не плачь. Мужики не плачут. Не плачь, а то я сам сейчас зареву.
Женя сел в машину и уехал. Отец остался стоять босиком на холодной земле, провожая взглядом отъезжающую машину.

***

  - Пап, а ты куда пистолет свой дел? У тебя был, я помню.
- Выбросил. Чтобы горя у тебя не было, сынок, да и у меня тоже. Он растачивается потом, оказывается, и стреляет сам. А мне этого не надо. У меня вот внуки есть. Вера, ты, моя красавица. Извините меня за бардак. Ну, это моя, так сказать, лаборатория.

  Мишка, я тебе сделаю деревянный самолет – вместе полетим. У меня был друг такой, старовер. Он из бензопилы сделал вертолет. Пропеллер сорвался – убил всех коров. А у него семеро таких, как ты, Мишка, кищентаев. Вот… А жена двухметровая у него была. А он маленький сам и бежит ко мне, Сан Саныч, защити. Это было в Красноярском крае… Изумительный край. Мишка, мы с тобой будем путешественниками. Мы с тобой на охоту будем ходить, на рыбалку… хариуса, форель ловить будем… Вот хочу найти семена – икру хариуса запустить в свой водоем.

  Мишка, ну чего у тебя руки в карманах, что ты мне хочешь показать? Ты старика не пугай, а то сейчас ножину как вытащищь! Ты не хулиган, Мишка? А вот это, Мишка, твой сад. Вот, посмотри, все твое!

Вон там ульи пчелиные стоят. Ох, и кусаются, помнишь, тебя как-то цапнули? Ты еще маленький был тогда. Сейчас еще не летают по весне, а летом дед боится на грядки выйти. Один раз двадцать три укуса насчитал. Как налетели, да под штаны сразу кинулись – хорошо, я сразу в озеро бултыхнулся. Только этим и спасся. Яда много в них.

А это, Мишка, для тебя я делаю техническую мастерскую. Мы с тобой сделаем полки. Кто ты у меня? Солдат! Или матрос?

А там вот я Китайскую стену построить хочу. Вот, знаете, ребята, есть люди – они ничего не могут делать. А мы с тобой мастера, Мишка. Один дед у тебя мастер был, второй дед мастер... Это все твое, Мишка!

Смотри, кот побежал. На, Васька, кыс-кыс-кыс… А Маруська там завлекуху делает. Видишь, качается перед котом соседским. Пришел с Маруськой познакомиться. Даешь добро Маруське? Эта игра такая, Мишка, вырастешь – узнаешь.

Мишка, слышишь звук? Это журавли поют серые. С Германии, Дании, Голландии сюда люди специально приезжают, чтобы их сфотографировать. Ты когда-нибудь серых журавлей видел, Мишка? Навряд ли. Я бы хотел, чтобы ты не на картинке, а в действительности увидел серых журавлей.

Эй, Васька котов погнал. Ему не нравится – он же хозяин. Я рядом с дорогой живу – ко мне щенков все время подбрасывают. Некоторые изумительные просто. Один такой был – встанет, глаза круглые, ну, обыкновенный чебурашка! Я его Чернухой назвал. Изумительно умный. Никогда не гадил – все время в огород ходил. Ну, думаю, пусть удобрение будет. Вы (обращается ко мне), наверное, больше в этом смекаете, чем я. Нет, что ли? Ну, я имею в виду, кал и мочу кошек можно под деревья сыпать? Или только собак? А чего смеетесь? Не знаете?

***

- Привет, мам. Ну как ты тут, моя старушка? Дай обниму тебя.
- Нормально. А ты думаешь, как я могу в моем возрасте быть? Как у вас дела? Жень, к отцу заезжали? Как он там, пьет все? Вот здоровья у человека… И зачем только, прости меня, Господи, Бог его на земле держит?
- Привет тебе передавал. Да, ты сиди. Я сам чайник поставлю.
- Ага, нужны мне его приветы сто лет. В моем-то возрасте. Я все-таки на десять лет его старше. Он тут заходил недавно ко мне – пятьсот рублей просил, говорил, что на лекарства, а сам на выпивку, наверное. Дала ему тысячу, чтобы ушел поскорее. А он все благодарил – еле выгнала.

А страшный какой стал – ужас: лохматый весь, грязный, побитый, зубы поломанные. Без слез не взглянешь. Это ж надо себя до такого состояния довести? Я говорю, Сашка, Господи, ты когда за ум возьмешься? Ты посмотри, на кого ты похож. Дай Бог бы тебе, Женька, не стать таким как он – уж очень ты похож на него.

Я, конечно, сама виновата, что Сашка спился, запустила его, еще когда мы вместе жили. Очень занята была работой. У меня план стоит – а я его не то, что в два, а в три раза перевыполнить могла. Вот такая отвественная и трудолюбивая была. Поэтому меня и брали везде на руководящие должности. Я закройшицей устраиваться, помню, приду – а меня начальницей цеха сразу берут.

А папашка твой все с друзьями пил. Я ему говорю, Сашка, не будет с тебя толку, друзья твои тебя сгубят. Они с тобой пьют все по очереди, а сами делом занимаются. Петр вон оружие коллекционное в Москве делает и за большие деньги продает (каталоги привозил мне в подарок), другой твои же идеи раскручивает и на них зарабатывает, пока ты тут прозябаешь, да пьешь с ними только. А он все меня хаял, что у него друзья хорошие. Молчи, говорит, женщина, друзья в жизни мужчины важное место занимают. А я с работы приду – шайку разгоню, всыплю им всем по первое число - будь здоров! Вот где они теперь, эти друзья?

Он из моей квартиры на Севере, которую я по последней моде дорогой мебелью обставила, мастерскую себе сделал. Я и здесь дом этот запущенный купила специально, чтобы ему чердак под мастерскую отдать и этих его красок и ножей в комнатах не видеть. И где мои глаза только были – столько сил и денег в этот дом пришлось вложить. А как ругаю его за бардак – он все оправдывается, что он художник, и у него творческий беспорядок.

Однажды, помню, приезжаю из командировки, домой захожу... Господи! Он мне сюрприз решил устроить – кожезаменитель, что я с большим трудом достала, разрезал, да шкаф, для которого он предназначался, и обклеил сам, меня не дожидаясь. Мне чуть дурно не стало. Да так неаккуратно, ну, как он обычно делает все. Тут я не выдержала и на него собак спустила. А он мне говорит, глупая ты баба, Майка, сюрпризов не понимаешь. И обиделся на меня. Нужно было, конечно, помягче с ним, терпеливее быть, но я так не могла.

Ну, да, была любовь, была страсть… И что? Куда ее, эту страсть-то? На одной страсти не проживешь. Я сначала его истории с открытым ртом слушала, а потом когда он одно и то же мне в десятый раз пересказывать начал, уже не выдержала и на него ругаться начала, что, мол, надоел, и лучше бы делом каким пошел занялся.

Конечно, переживаю. Женька молчит, но в душе, думаю, винит меня за все, что с отцом происходит. А что делать? Купила ему участок земли и отправила – пусть там свой хлам собирает. Да еще огородом он мечтал заниматься. Ну вот, думаю, пусть и занимается там.

 Дай Бог, Господь вразумит его да направит на путь истинный. Дай Бог…

***

- Молоко и хлеб тебе привезли.
- Спасибо… – сказал отец. Не поворачивая головы, он протянул руку, взял пакет и поставил продукты на стол рядом с двумя почти полными бутылками уже прокисшего молока, а хлеб положил на подоконник, где лежала целая заплесневелая буханка. Сегодня он явно грустил. – Я Лизку выгнал. Деньги таскает, зараза…

- Ну всё, поедете дальше?
- Да, на работу же завтра. Понедельник.
- Ну да. У всех свои дела… - Отец вздохнул и, повернувшись к нам, широко раскрыл глаза, как будто очнулся - Как мама?
- Болеет, а так все по-старому.

***

- Лизка, дай птичкам насыплю. Им весной одиноко…