Стивен Кинг форева, или Степан Королёв навсегда!

   Бесспорный талант Стивена Кинга в первую очередь заключается в его умении раздуть небольшой, зачастую незамысловатый сюжетец до эпических размеров. Доморощенный автор сих строк всегда уважал это умение, однако сам его в себе никогда не развивал и не пестовал по причине природной лени и финансовой незаинтересованности. Посему, уважаемый читатель, милости просим на ярмарку не разросшихся до «Томминокеров» сколь маленьких, столь и незначительных историй.
   Некто Горепузов был любителем всяческих животинок. Ещё в детстве он заразился мастифом, переболел морской свинкой, трижды цеплял себе на выхухоль хомяков, мучился попугайчиками, лечился от жабы-аги и всю жизнь от мала до велика страдал кошками. Однако всё это не помешало Горепузову добиться в жизни некоторых широт и привилегий. Его снисходительно похлопывал по плечу лопатой дворник из Таджикистана, и изредка привечала беззубая соседка по лестничной клетке. В остальном Горепузов был несколько одинок. Как чашка среди блюдца.
   Однажды, то ли утром, то ли вечером, а, может быть, даже днём или ночью Горепузов пошёл в супермаркет. Целью его похода являлась покупка не то туалетной бумаги по акции потребителя, не то просто убийство времени, доставшегося ему от молодости. Горепузов сел в метро, или залез в трамвайчик, и вскорости его автобус причалил возле огромного мега-мола.
   Горепузов взошёл в разъехавшиеся пред ним двери, и народные массы увлекли его в свою алчную пучинку, среди которой сновал, затесавшись, как килька, некто Брюховёртов. Давайте же скорее рассмотрим его поподробнее.
   Брюховёртов родился в возрасте трёх лет от какого-то дерева. Со дня рождения и вплоть до ужина семнадцатого сентября тысяча девятьсот девяносто девятого года у него в стакане жила рыба с именем, похожим на название венерического заболевания. После этого у Брюховёртова выпали все волосы на левой ноге и под мышками, и он стал подвижником. Другими словами, он решил слиться с народными массами навсегда. Но это, как всегда, абсолютно неважно. Важно то, что милиционер Пупышкин сидел за своим вместительным письменным столом и пытался осмыслить мозгом донесение, которое ему по наследству досталось от сменщика – такого же милиционера, как и он, только не Пупышкина, но другого.
   Донесение было наводнено отчаянными буквами, смысл которых неумолимо сводился к тому, что во вверенном дежурной части району в одночасье ожили все памятники. Другими словами все бюсты, фигуры в полный рост (на конях и без оных), девушки с вёслами и барельефы на фасадах домов, где они проживали с такого-то года по такой-то, вдруг исполнились жизни, сошли со своих насиженных и настоенных пьедесталов и отправились гулять по окрестностям местности, на защиту которой по графику, ровно в девять утра, взошёл бравый милиционер Пупышкин.
   И теперь защитник сирых и обездоленных, взопрев от напряжения, сидел сиднем на своём стуле с инвентарным номером 3682 и не знал, что делать. А делать что-то было надо. Это раз за разом подсказывали разом разум и должностные инструкции. Пупышкин прислушивался то к одному, то к другим и никак не мог прийти к единому мнению…
   Между тем памятники, вдоволь нагулявшись и размяв затёкшие мраморные, бронзовые и гипсовые члены, вернулись по своим восвоясям и вольготно устроились на прежних местах. А не знавший этого факта Пупышкин, наконец решил лично проверить странное донесение, взял карту своего района и отправился на поиски блуждающих мертвецов и поступи командоров.
   Первый памятник Пупышкин арестовал в парке. Это был писающий мальчик. Подбежавшие родители памятника напрасно доказывали блюстителю порядка, что памятник – это вовсе не памятник, а их сын Вовик, ненароком набуровившийся газировки. Неустрашимый Пупышкин заковал плачущую статуйку в кандалы и повёл за собой. Через сто метров бдительное око милиции на лице Пупышкина зафиксировало мемориал целующимся, который был тут же прицеплен к недавно писающему, а ныне отчаянно рыдающему изваянию мальчика. Чуть позже к арестантам примкнули усатый барельеф Гоголя, кормящий ребёнка бюст крестьянки и гадившие на площади голуби мира. Причём голубей Пупышкин привязал к кавалькаде собственными шнурками. Так как после отсутствия шнурков Пупышкину стало трудно идти быстро, он пошёл более медленно, и местные жители, а так же гости столицы смогли невозбранно наслаждаться восхитительным зрелищем торжества правопорядка. Пока Пупышкин со своей свитой дошёл до участка, он собрал кучу зевак и лайков во всех социальных сетях и прочих инстаграмах. Несомненно, это происшествие сделало бы его знаменитым, если б эту историю живописал Степан Королёв, ака Стивен Кинг, а не автор сих строк, уже упомянувший про свою природную лень, отсутствие финансовой мотивации и забывший только о картошке на плите, которая тоже требует участия к своей безрадостной от предстоящего съедения судьбе.