Полет по направлению к Ничто. Главы 12-22

Побывав в нескольких городах Южной Франции, Шопенгауэры прибыли в Тулон.Главной достопримечательностью этого города был  в ту пору Арсенал - плавучая тюрьма, в которой отбывали  наказание приговоренные к каторжным работам преступники. Они делились на три категории..Те, кто совершил сравнительное легкое преступление, не были закованы в кандалы и свободно передвигались по тюремной территории.. Совершившие преступление  средней ияжести  были закованы в цепи, но все-таки тоже в пределах Арсенала  пользовались некоторой свободой.Однако все внимание Артура сосредоточилось на узниках третьей категории  - тех, кто, по мнению суда, соверщил особенно дерзкое и жестокое злодеяние.Эти люди были прикованы к грязным вонючим галерам , которых они не покидали ни на миг в течение всего времени своего заключения.- здесь они работали, сюда  им приносили  их скудную пищк, и здесь же они и спали на жесткой галерной скамье. Цепи не позволяли им даже выпрямиться, так что работу свою они выполняли сидя.
<dd>  "Участь этих несчастных, - писал Артур в своем дневнике,- наверно, намного ужасней смертной казни.И я не понимаю, как они, живя впроголодь, пожираемые печалью, изнуряемые тяжелой работой, все-таки остаются в живых.В течение всего времени их рабства с ними обращаются как с вьючными животными. Поневоле испытываешь ужас, когда подумаешь о том, что жизнь этих галерных рабов полностью лишена каких-либо радостей.Адля тех, кто и за двадцать пять лет страдания не обрел избавления, лишена и надежды.Можно ли вообразить себе что-либо более жуткое, чем состояние такого бедняги,прикованного к скамье в мрачной галере,разлучить с которой его может только смерть!У иного из них страдание ещеусугубляется постоянным неизбежным присутствием такого же несчастного, скованного с ним одной цепью. И если наконец настанет тот миг, который он десять, двенадцать, иногда двадцать долгих, как вечность, лет призывал каждый день, вздыхая в отчаянии - миг окончания рабства, то что с ним будет тогда? Он возвращается в мир, для которого он давно уже умер. Все планы и намерения, которые, возможно, у него были когда-то, теперь исчезли.Никто не хочет иметь дела с тем, кто возвратился с галеры.Десяток лет наказания не искупил один миг преступления.Он вынужден вновь стать преступником, и оканчивает жизнь на виселице.".
<dd>  Даже по этому описанию  видно, насколько потрясло Артура то,чему он стал свидетелем  в тулонской плавучей тюрьме, и насколько развита у него была способность ощущать чужое страдание как свое собственное -  способность , которая станет впоследствии одной из главных тем его философии.Что касается его родителей, то мать его только высказала опасение - не могут ли узники однажды вырваться на волю и учинить в городе всяческие бесчинства?Тогда горожанам не позавидуешь  - ведь терять этим узникам особенно нечего. Участь самих узников оставила ее совершенно равнодушной : она считала достойными сострадания: лишь попавшим в беду порядочных  и благонравных  людей, а не закованных в цепи злодеев..О реакции Генриха Флориса можно только гадать. Видимо, он и в этом случае счел необходимым сохранить внешнюю бесстрастность, , и не доверил своих переживаний ни жене,н и сыну, ни бумаге.
13
Нетрудно заметить, что Артур и подростком,в противоположность своей жизнелюбивой и оптимистичной матери, склонен был наполовину полный стакан считать наполовину пустым, и  что внимание его неизменно приковывали   темные и гнетущие стороны бытия.Но, с другой стороны, и самый беспристрастный и уравновешенный , суждый  скепсису и  меланхолии наблюдатель, путешествуя с ним по тогдашней Европе , тоже нашел бы немало веских поводов для пессимизма. Да, весна в Южной Франции была чудесна, и Артур в полной мере воздал должное ее красоте. Да, горные ландшафты  в Швейцарии были великолепны  и величественны, и человек, поднявшийся на вершину горы, поднимался и в духе на такую  заоблачную высоту, что все людские горести начинали казаться ему сущими пустяками - Артур и это ощущение описал подробно и красноречиво.Но он видел повсюду и следы разрушений, оставленные войнами и мятежами, и толпы нищих на грязных улицах, и голодных, одетых в лохмотья детей в разоренных деревнях, и брошенных без всякой помощи больных в  больницах  для бедноты,и публичные смертные казни, и равнодушную жестокость тюремщиков ,и отчаяние низведенных до положения бессловесного скота узников -  все это он еще подростком видел собственными глазами и переживал с особой, почти болезненной остротой. Впрочем, с не меньшим основанием можно назвать болезненным  и  душевное состояние  людей,
<dd>  живущих так, словно ничего этого в мире нет  - или даже видящих в чужих страданиях повод возблагодарить небеса за, что лично к ним судьба отнеслась более благосклонно.
Как бы то ни было, верно или с ошибками выучил Артур урок , который преподала ему жизнь во время этого путешествия  - но урок этот приближался к концу.. Через Вену и Дрезден Шопенгауэры доехали до Берлина, где Артур завершил свои путевые записки фразой:"Здесь все кончается.".Фраза эта звучала так, словно принадлежала она не возвращающемуся домой путешественнику, а приговоренному к смерти преступнику, восходящему на эшафот.Очевидно, чувства, которые испытывал Артур в Берлине, немногим отличались от чувств человека, чью жизнь минуту спустя должна оборвать гильотина.Дверца той клетки, в которую - конечно, из самых лучших  побуждений - заманил его отец, захлопнулась.Настала пора платить по счетам и поступать учеником в торговую фирму, чтобы уже до конца жизни заниматься ненавистной коммерцией.
14
Из Берлина Генрих Флорис отправился в Гамбург, а Артур с матерью сначала заехали в Данциг, чтобы навестить родню и уладить кое-какие денежные дела. Заодно Артур должен был, чтобы не терять времени, брать в одной из данцигских фирм первые уроки коммерции. В письмах к сыну Генрих Флорис подробно перечислял те умения, которые тот должен приобрести, и недостатки, от которых ему необходимо избавиться.Артур должен был, к примеру, всерьез заняться своим почерком. Красивый разборчивый почерк - это визитная карточка делового человека.Такой почерк уже сам по себе, независимо от содержания письма, пробуждает в клиентеуважение и доверие к его,почерка, обладателю.Между тем как небрежные каракули неизбежно вызывают подозрение, что накорябавший их человек и в делах не слишком аккуратен и надежен.К тому же надо, продолжал свои поучения Генрих Флорис, научиться быстро и точно считать в уме.Деловой человек не всегда имеет время для длительных раздумий - порой решение надо принимать в течение считанных минут. Не зная же состояния своих финансов, не умея быстро прикинуть в уме возможные доходы и убытка, он неизбежно наделает ошибок.Необходимо, конечно, совершенствовать  и знание иностранных языков, особенно английского и французского. Что может быть полезней для международных переговоров, чем умение объясниться на языке возможного покупателя? Чпсто людям, предубежденным против иностранцев, достаточно услышать несколько фраз на своем родном языке, чтобы их недоверие превратилось в симпатию.Разумеется, нужно следить и за своей осанкой.По осанке узнают, к какому слою общества принадлежит человек.Внушительная осанка невольно вызывает почтение, а человека со сгорбленной спиной могут принять в общественном месте за сапожника или портного.Генрих Флорис был готов оплачивать занятия в дорогой конной школе - лишь бы верховая езда придала осанке Аптура необходимую величавость.И ,наконец ,он просил Артура научиться такому обхождению с людьми, чтобы общение с ними ему же, Аптуру,доставляло развлечение и удовольсвие.Оыевидно, Артур к этому времени уже не раз проявил свое умение наживать себе недоброжелателей  безо всякой причины и повода.Однако легче было уговорить солнце восходить на западе, чем научить Аптура обходительности, такту и деликатности.Возможно, он даже полагал, что резкая бесцеремонная прямота в общении с ближними -  это одно из проявлений той неподкупной правдивости, без которой невозможна подлинная философия,  и что философ не вправе отказываться от этой правдивости даже в мелочах. Иначе ему постепенно начнет недоставать ее и в главном - в его творчестве.Неизвестно, какое влияние это оказывало на его философские исследования,но репутацию это ему портило повсюду, где бы он ни оказывался - вплоть до того момента, когда пришедшая  к нему слава заставила его ближнах позабыть обо всех его недостатках.
15
Cоветы, которыми щедро снабжал в эту пору Генрих Флорис сына, скорее всего, только нагоняли на Артура тоску - только лишний раз напоминая ему,какому тошнотворно скучному занятию  предстоит  ему посвятить свою жизнь.Но они выглядят поистине трогательно, если знать, в каком положении находился в это время сам Генрих Флорис.Отправляясь в путешествие, он надеялся, что оно каким-то чудом восстановит его силы, иссякавшие с каждым годом, вернет ему его былую деловую хватку,поможет избавиться от мрачных мыслей и мучительных страхов.Но получилось все как раз наоборот.Пктешествие окончательно подорвало его здоровье. Ему стала отказывать память. Дело доходило до того. Что он не узнавал своих старинных деловых партнеров  и  с гневом изгонял их из конторы, принимая за вторгшихся к нему без спросу незнакомых проходимцев.Путешествие запутало и его дела.Он оставил свою фирму на два года  без руководства в тот момент, когда она более всего нуждалась в опытном, расчетливом и дальновидном патроне.И теперь, преследуемый душевными и телесными недугами, он должен был в кратчайшие сроки наверстать все, что было упущено за это время.Та непоколебимая уверенность в себе, которую он прежде ощущал за пультом в своей конторе, сменилась боязливостью и растерянностью. Он все чаще чувствовал  себя капитаном потерявшего управление корабля, который, гонимый ураганом, неотвратимо приближается к рифам.Между тем его жена, если верить свидетельству Артура, в эти дни с увлечением предавалась светским забавам -даже тогда, когда разбитый болезнью Генрих Флорис  едва мог передвигаться по дому без помощи слуги.Вряд ли смех и веселая болтовня, доносившиеся из гостиной, улучшали настроение Генриху Флорису в те минуты, когда он, забытый всеми, корчился от боли в полутьме своей комнаты.Несомненно, мысль о самоубийстве не раз посещала его и раньше. Теперь же она стала постоянной его спутницей.Удивительно, что в таком сотоянии он все-таки находилв себе силы размышлять о почерке, осанке, счетных способностях и манерах своего сына, и писать ему длинные письма, полные практических советов. Он словно спешил поделиться с ним всем, чем только мог - понимая, что прокладывать себе дорогу Артуру п редстоит  в мире, в котором у него уже не будет постоянно готового придти к нему на помощь отца.
<dd>  Известие о смерти Генриха Флориса Артур получил буквально через две недели после того, как.возвравтившись в Гамбург, поступил учеником в торговую фирму сенатора Яниша.Обстоятельства смерти были таковы, что при очень сильном жклании и с очень большой натяжкой позволяли истоковать ее как нелепый несчастный соучай.Понятно, что именно несчастным случаем и  постаралась изобразить ее в глазах родни и знакомых Иоганна. Но Артур ни одной секунды в своей жизни не сомневался в том, чтоэто было самоубийство. И, судя по всему, в этом не сомневался и никто из его домочадцев

16
Для Артура смерть отца была чудовищной катастрофой, надолго надломившей его волю.Его мать, напротив, даже не сочла  нужным  изобразить приличия ради опечаленную вдову.Для нее гибель мужа была облегчением и освобождением, долгожданным и все-таки неожиданным  шансом устроить наконец свою жизнь на свой собственный вкус и лад, не считаясь уже ни с кем и ни с чем, кроме собственных склонностей и желаний.Она ликвидировала торговое дело  мужа, продала дом и, сняв временно скромную квартиру, принялась обдумывать свои дальнейшие планы.Разумеется, ей даже в голову не пришло, что ее семнадцатилетний сын, погрузившийся после смерти отца в беспростветное уныние, возможноо, нуждается в ее помощи.В ее мире все всегда было просто и ясно, и то, что в мире Артура все всегда было сумрачно и запутанно, казалось ей какой-то нелепостью : как если бы человек по собственной воле и безо всякой необходимости уселся на раскаленную плиту , и потом стал бы сетовать на причинившую ему безвинные страдания судьбу.Сейчас, когда она наконец обладала свободой и изрядным капиталом, посвятить свою жизнь исполнению материнского долга? Нет, это не входило, конечно, в  планы Иоганны.Женщины ее круга, оказавшись в ее нынешнем положении, часто возвращались в дом своих родителей. Но и это показалось Иоганне тривиальным скучным.Провести остаток жизни среди близкой и двальней родни, обсуждая городские сплетни и развлекаясь иногда семейными скандалами?Подобная перспектива привлекала ее ничуть не больше, чем жизнь, полная неустанных материнских забот.Она мечтала о блестящем светском салоне, в котором ее постоянными собеседниками были бы люди одаренные и яркие,, желательно - уже прославившие свое имя на каком-нибудь интеллектуальном поприще: знаменитые поэты, маститые ученые, незаурядные и самобытные мыслители.И не было в ту пору во всей Европе лучшего места для создания такого салона, чем Веймар - захудалый маленький городок, на узких немощеных улицах которого, тем не менее, можно было встретить тогда самого небожителя Гете, да еще, если повезет, в компании с Виландом и Гердером( не говоря уже о знаменитостях рангом помельче, вроде популярного литератора Коцебу.).И то, что городок был мал и неказист, только делало еще более вероятным, что знаменитости эти не обойдут своим вниманием  зажиточную, образованную, неглупую и обаятельную купеческую вдову.Обдумав все это, Иоганна решительно собрала собрала свои пожитки и отправилась со своей девятилетней дочерью Аделе прямиком в Веймар, оставив Артура в в Гамбурге одного.
17

Как ни велики были светские таланты Иоганны, осуществить ее планы оказалось не так-то просто.Несмотря на свои ничтожные размеры и неказистый вид, Веймар был все-таки резиденцией одного из многочисленныхз немецких монаврхов, здесь было множетсво титулованных особ, и для человека, не имевшего вообще никакого, даже самого завалящего титула, двери лучших веймарских домов были закрыты.Впрочем, Иоганна была не менее пламенной республиканкой, чем ее покойный муж, не меньше него гордилась своим собственным сословием, да и развлечения в компании аристократов крови прельщали ее значительно меньше, чем общение с аристократами духа.Тем не менее она вспомнила, что муж ее обладал титулом польского королевского надворного советника( хотя никогда им не пользовался и даже в резких тонах запрещал себя этим титулом величать).Здравомыслящая Иоганна решила, что ей этот титул не помешает, и с этого момента превратилась для веймарского общества в надворную советницу Шопенгауэр.Завести формальные знакомства с именитыми веймарцами (то есть быть им представленной, нанести визит вежливости и получить ответный визит) Иоганне было несложно.Но планы ее были несравненно более честолюбивы. Она хотело  видеть веймарских знаменитостей в числе своих близких приятелей, хотела стать хозяйкой одного из лучших светских салонов Европы - салона, который славен не пышностью титулов и чинов его посетителей, а незаурядностью их умов и блеском ихдарований.Осуществить этот замысел ей помог никто иной, как Наполеон Бонапарт - правда, сам не подозревая об этом.Дело в том, что бушевавшая в Европе волна хаоса и насилия докатилась наконец и до Веймара. Местный монарх,несмотря на отчаянные призывы Гете не поддавться ни на чьи уговоры и стойко соблюдать нейтралитет, все же счел необходимым поддержать противников Наполеона.Ответ могущественного корсиканца последовал незамедлительно:не прошло и нескольких недель, как французская армия появилась в окрестностях Веймара.Защитинки города, исполненные мужества и решимости, под бой барабанов и завывания труб выступили  навстречу  врагу.Через несколько часов те из них, кому удалось уцелеть, пробежали по городу в обратном направлении, кое-как унося ноги от победоносных французов.Наполеон, чтобы показательно проучить веймарцев за их дерзость, отдал город своей армии на разграбление.Сотни домов были сожжены, тысячи людей лишились в одночасье всего своего достояния. А те, кто пытался сопротивляться, лишились и жизни.Иоганне в эти дни сказочно повезло: когда французы ворвались к ней в дом, разбуженная ими маоенькая Аделе вышла в ночной рубашке из спальни и попросила солдат вести себя потише, поскольку они мешают ей спать. Это так развеселило французов, что они, смеясь, покинули дом, не захватив с собой ни одного трофея.После этого жилище Иоганны стало прибежищем для тех зажиточных горожан, к которым французская солдатня отнеслась не столь милосердно.Иоганна помогала раненым, кормила голодных, утешала отчаявшихся - неудивительно, что она за несколько дней приобрела себе столько другей, сколько в менее драматичных обстоятельствах не приобрела бы и за несколько лет.В числе пострадавших от буйства победителей едва не оказался и Гете. Вломившаяся к нему солдатня отнеслась к прославленному поэту безо всякого почтения, и дело уже принимало серьезный оборот, когда  вдруг вмешалась сожительница Гете - Христиана Вульпиус.В свое время, когда она еще была работницей местной фабрики, Гете заметил ее на улице, был мгновенно пленен ее свежей яркой красотой и, поселив ее в своем доме, сделал своей любовницей.. Он прожил с ней много лет и имел от нее сына.В тот момент, когда французы уже приступили к разграблению дома, Христиана, возмущенная их наглостью, вдруг с визгом накинулась на незваных гостей, стараясь вцепиться в волосы их начальнику.Ее отчаянная храбрость пришлась французам по душе, и они, посмеиваясь, ретировались, прихватив с собой только немного вина.Под впечатлением ли от этой сцены или по какой-то другой причине,но Гете вдруг решил узаконить наконец свои отношения с Христианой и, не откладывая дела в долгий ящик, обвенчался сней в местной церкви.Уже то, что Гете столько лет открыто жил с любовницей из простонародья, немало раздражало веймарское великосветское общество.Однако этот странный каприз гения оно еще могло ему простить. Но то, что Гете на этой простолюдинке еще и женился, было уже настояшим скандалом.Отказать от дома занменитому поэту, правда, никто не решился. Но никто и не согласился принять у себя Христиану.Приговор света был единодушен: для Гете еще можно сделать еще раз исключение, но Вульпиус  - нет, стерпеть у себя ее присутствие  порядочный человек не может.Расстроенный и обозленный Гете лихорадочно искал способ как-нибудь все же ввести свою жену в приличное общество.И тут он вспомнмл о Иоганне Шопенгауэр. Уроженка большого города, чуждая провинциальных условностей, она слыла женщиной весьма либеральных взглядов.Гете решил рискнуть и явился в дом Иоганны со своей супругой - заранее, впрочем, готовый к самому худшему.Но Иоганна и виду не подала, что в этом визите есть что-то, с ее точки зрения, сомнительное.Она повела себя с Христианой так просто и радушно, что та, поначалу вконец смущенная,быстро освоилась и осмелела - и вечер, к величайшему удовольствию Гете, прошел приятно и весело.Преисполненный благодарности, в восторге от такта и деликатности Иоганна, Гете с этого дня стал завсегдатаем ее ·чайного обществаЋ, как она называла свой салон.Присутствие Гете вскоре привлекло и других знаменитостей, и честолюбивая мечта Иоганны сбылась.,
18

Пока Иоганна одерживала светские победы в Веймаре, Артур со скукой и отвращением изучал в Гамбурге азы коммерции.Без малого два года продлилось его обучение в торговой фирме сенатора Яниша, и все эти два года он чувствовал себя человеком , которого похоронили заживо.И не только контора, не только дом сенатора, в котором у него была своя комната, -весь Гамбург, если не весь мир, представлялся ему замурованным наглухо склепом.Он пребывал в каком-то душевном оцепенении. Любое усилие воли стоило ему немалого труда.При этом , казалось бы, никто не принуждал его продолжать ненавистную ему торговую карьеру, и у него даже был веский повод ее прервать - ведь торговый дом Шопенгауэров больше не существовал. К тому же он не был настолько беден, чтобы непременно зарабытывать себе на жизнь собственным трудом - в конце-то концов он прожил всю жизнь на отцовское наследство..сам не заработав и сотни талеров.Тем не менее, он чувствовал себя обязанным следовать той стезей, которая была уготована  ему отцом.И то, что отец был мертв, только еще сильнее связывало его с этим постылым для него путем.Теперь отказ от коммерческой карьеры выглядел в его глазах предательством, даже осквернением памяти отца.. Все то смутное и темное, что было присуще Генриху Флорису при жизни, после его внезапной гибели исчезло из памяти Антура. Реальный отец превратился в отца идеального. Всю жизнь потом Антур говорил об отце только в почтительных и даже восторженных тонах, всячески подчеркивая его совершенства.Он воображал Генриха Флориса таким, каким он хотел его помнить, и образ отца становился в его глазах все более возвышенным и просветленным.Молчаливо признать, отказавшись от торговой карьеры, что столь удивительный отец  навязал сыну самую неподходящий для него жизненный путь? Нет, на это преисполненный благодарности сын решиться, конечно, не мог.А значит, надо было день за днем  являться в контору, садиться за письменный стол, заниматься, кое-как преодолевая отвращение, счетами и векселями - впрочем, спрятав предварительно в столе какую-нибудь  книгу, которую можно было украдкой почитать, когда сослуживцев не было поблизости.Этой книгой чаще всего был маленький томик Маттиуса Коаудиуса, кторый Генрих Флорис подарил Артуру перед смертью. Артур воспринимал ее как духовное завещение отца - и ему трудно было бы отнестись к ней иначе, поскольку эта книга и  и сама по себе была духовным завещанием Клаудиуса его собственному сыну.Вся она была выдержана в пасмурно-меланхоличных, но не безнадежных, исполненных непоколебимой христианской веры тонах.Автор советовал  сыну смириться с тем, что он всегда, как бы ни складывалась его жизнь, будет в этом мире посторонним.Это не зависит ни от него, ни от судьбы, поскольку такова уж участь всего рода людского.Не стоит, впрочем, принимать этот мир чересчур всерьез. В конечном счете, в нем нет ничего, кроме теней, отблесков и отражений.Немудрено, что человек , жаждущий подлинного бытия, никогда не может этой жажды здесь, на земле, утолить. Земля для него слишком тесна, а небеса ему неведомы.Но в этой отчужденности человека от мира земного заключена и надежда: залог того, что человек предназначен для чего-то иного.Об этом ином он не может даже догадываться, но может и должен на него уповать.
<dd>  Несомненно, многое в пиетистских проповедях Клаудиуса пришлось по душе Артуру.То, что этот зримый , слышимый, осязаемый мир реален в действительности не больше, чем мимолетный мираж в пустыне, показалось ему наверняка убедительным и верным.Но подлинное утешение и пользу благочестивые поучения Клаудиуса могли принести только человеку, который бы так же по-детски непоколебимо, как он, верил во всемогущество и всеблагость Создателя всего земного и небесного.У Артура же и само существование Создателя давно вызывало сомнения.Мысль же, что этот мир, который ему довелось внимательно рассмотреть еще во время его путешествия по Европе - что этот мир сотворен некой всеблагой , всемогущей и всеведущей силой, уже пятнадцатилетнему Артуру показалась поистине странной.После всего, что он увидел в потрясаемой мятежами и войнами Европе, он спрашивал тогда себя - да уж не сотворен ли этот мир, скорее, дьяволом?И пережитые им с тех пор события, особенно самоубийство отца, вряд ди могли его в этом разубедить.
19

<dd>  Немного отвлек Артура от его невеселых дум приезд друга его детства Антима.Тот прибыл в Гамбург, разумеется, недля того, чтобы вместе с Артуром размышлять о несовершенстве мира земного или гадать об устройстве мира небесного.Антим , вдали от своих родителей,хотел как следует поразвлечься. И в первую очередь его интересовала та сфера человеческой жизни, в которой безраздельно правят прекрасная Венера и капризный Купидон.Надо сказать, что Артур, в отличие от Канта или Ницше, никогда на практике никакой склонности к целомудрию не проявлял.Однако в теории он уже в юношеские годы относился к половому влечению отчужденно и даже враждебно.Он охотно сопровождал Антима в его поисках амурных приключений, старался, как и он, добиться расположения хорошеньких актрис. И если его старания не увенчивались успехом, ничего не имел против того, чтобы обратиться за утешением к профессиональным жрицам любви в ближайшем борделе.И все-таки он воспринимал половое влечение как нечто не столько даже греховное, сколько оскорбительное и унизительное для человека в духовной его ипостаси.Оно представляло собой, по мнению Артура, апофеоз несвободы.Человек, которым оно овладевало, лишался возможности контролировать свои поступки, действовать, исходя из рациональных соображений. И никакими доводами разума нельзя было это влечение устранить или хотя бы ослабить.Пытаясь время от времени с ним все-таки совладать, Артур раз за разом приобретал тот опыт, который заставил его впоследствии убедиться в полном бессилии разума перед порывами страсти,и побудил самым радикальным образом отказаться от традиционного европейского рационализма.Разум в его преддставлении не был самовластным повелителем, который при должном старании всегда может обуздать своих мятежных подданных - аффекты и страсти.Скорее, он был их безропотным слугой, всегда только и занятым поиском способов  исполнить их прихоти.Надо сказать, что сам Артур был очень неплохой иллюстрацией этой идеи.Но тот, кто на этом основании стал бы отрицать ценность самой идеи, был бы не прав.Вполне естественно, что то или иное мнение в первую очередь высказывают и защищают люди, чей жизненный опыт это мнение в наибольшей степени подтверждает.Ценность самого мнения это не уменьшает . Хотя, конечно, и не увеличивает.
<dd>  <dd>  Помимо Маттиуса  Клаудиуса, Артур открыл для себя в это время тех дерзких, мятежных, готоаых к самым безрассудным духовным экспериментам молодых людей, которых впоследствии стали именовать "романтиками".Мир в его нынешнем состоянии не нравился им почти так же сильно, как и самому Артуру.Мир нуждался ,с  их точки зрения,в радикальном преобразовании, но, в отличие  от революционеров грядущих эпох, они стремились осуществить это преобразование в духе, а не в политической борьбе.Речь шла не о моральном совершенствовании - к морали они относились достаточно холодно - а о выходе из того духовного тупика, в который, по их мнению, завели человечество Реформация и Просвещение.Что мог вообще познать скучный сухопарый рассудок? Разве не был он обречен вечно скользить по поверхности бытия, ни разу не заглянув в его таинственную глубину?А между тем эти неведомые рассудочному познанию бездны бытия были открыты каждому, кто способен был довериться собственному воображению и не побоялся бы заглягуть в темные, неизвестные пока и ему самому закоулки собственной души.Как ни странно, эти идеи романтиков были прямым продолжением весьма сдержанной, трезвой, сухой и обстоятельной философии Канта.Если "реальный" мир с его пространством, временем и причинностью, не есть мир вещей в себе,если он  не просто нами воспринимается, а фактически нами создается , то самопознание - это и есть познание мира,воображение человека - это грезы самой природы, и ключ к решению всех загадок пребывает в нашей душе.Этих духовных бунтарей завораживало средневековье - и не только потому, что нелюбезные их сердцу рационалисты считали его бесплодным и мрачным временем интеллектульного упадка.Средневековье предствлялось им образцом целостной универсальной культуры , в которой  был востребован весь человек, со всеми его явными и тайными свойствами, со всеми страстями, с порывами к свету и падения во тьму, заблкждениями и внезапными необъяснимыми прозрениями  - все ипостаси человека, а не один только безличный аналитический разум, накапливающий полезные позитивные знания.Впрочем, простого восстановления католичества в его былой мощи романтикам поначалу было явно недостаточно.Религия сама по себе была , по их мнению, так же бесплодна, как и позитивная наука.Только синтез религии и искусства , их слияние в свободной от догм мистерии могло привести к подлинноиу познанию - или, во всяком случае, приобщению к Тайне.В созданной впоследствии Артуром собственной философсии искусства  звучат довольно отчетливо отзвуки  этих  идей - правда, уже без свойственных романтикам надрыва и сумрачного пафоса, облаченные в присущую самому Шопенгауэру прозрачную и ясную форму.И в своей философии музыки он во многом следует по  пути, проложенному одним из пионеров романтического движения - Вакенродером, слишком рано умершим, чтобы пройти по нему  достаточно далеко самому.Впрочем, к тому времени, когда Артур приобщился впервые к трудам романтиков, многие из них , утомленные своими "сальто-мортале" духа,уже  отрезвели, остепенились и возвратились к более привысным и солидным воззрениям - например, к обычному , а не превращенному в произведение искусства католичеству. Возможно, Вакенродер, останься он в живых, все равно не так уж далеко прошагал бы по открытым им духовным дорогам  - достаточно быстро поняв, что они, скорее всего, никуда не ведут.
   20
Ни благочестивые наставления Клаудиуса ,ни амурные приключения в компании с Антимом , ни раздумья о мятежных начинаниях романтиков ничего существенно в душевном состоянии Артура не изменили.В своих письмах к матери он постоянно горько  сетовал на то,что судьба обрекла его заниматься делом, к которому у него не было ни малейшей склонности, что единственное занятие, к которому он ощущал влечение и даже подлинную страсть - изучение наук, оказалось ему недоступно.Он полагал, что возможность изменить свою незавидную участь упущена им уже навсегда.Даже если он решится на это - без гимназического образования, в первую очередь без знания древних языков путь в унивеситет ему все равно закрыт.Иоганна долгое время унылых сетований сына старалась не замечать, но потом все-таки между делом посоветовалась на этот счет с Гете.Тот резонно ответил, что девятнадцать лет - возраст не настолько преклонный, чтобы карьера ученого стала уже делом невозможным.Он знал, по его словам, немало самоучек,приступавших к изучению наук еще позже, и все-таки добивавшихся немалых успехов на этом поприще.С одним из таких самоучек, искусствоведом и заведующим герцогской библиотекой Ферновым, Иоганна вскоре познакомилась и сама.Рожденный в бедной семье, он в детстве не получил практически вообще никакого образования, и был на пять лет старше Артура, когда, овладев без чьей-либо помощи необходымыми заниями, все-таки поступил в университет.Обо всем этом Иоганна сообщила сыну, и Фернов тоже счел нужным ободрить его в кратком письме.Артур был изумлен. То, что казалось ему невозможным, было, как выяснилось, не только вполне достижимым - в этом даже не было ничего особенно сложного.Но оставалось самое главное препятствие - которое, собственно, и было с самого начала единственным : он должен был пойти против воли покойного отца.Сам, своими силами, преодолеть это препятствие он не мог.Он написал матери отчаянное, длинное, искреннее, полное тайной  надежды письмо.И на этот раз Иоганна, обычно совершенно равнодушная к переживаним сына, вдруг проявила пылкое и деятельное участие.Это был, возможно, единственный случай в ее жизни, когда она своего сына по-настоящему хорошо поняла, и без труда смогла поставить себя на его место.Ведь она и сама, по ее словам, двадцать лет прожила "вопреки своей природе",вынужденная подчиняться воле своенравного нелюбимого мужа.И то, что Артур в данном случае должен был нарушить волю именно Генриха Флориса - тоже, вероятно, вдохновило ее на то, чтобы сына в этом всемерно поддержать.Приняв же решение, она сразу начала действовать со своей обычной энергией и расторопностью.В ответном письме она все возможные практические затруднения бралась устранить сама.Она уладит дела с сенатором Янишом, она найдет для Артура толкового репетитора, она, если он захочет, устроит его в весьма почтенную гимназию в Готе.Она, разумеется, найдет ему в Готе и подходящее жилье, и будет оплачивать все его расходы.Но решение, от которого зависит вся его будущая жизнь, он должен принять сам.Он должен осознавать, что, отказываясь от карьеры коммерсанта, он отказывается и от той роскоши, к которой привык с детства, и от блестящего положения в обществе - и меняет он все это на тихую, скромную, незаметную для света, полную трудов и забот жизнь, в которой у него не будет почти никаких иных радостей, кроме радости от собственных свершений на поприще познания.Действительно ли он к этому готов?Ответ на этот вопрос он должен найти сам. Она же не хочет ему ничего советовать и не будет его ни к чему принуждать.

Получив это письмо от матери, Артур разрыдался, что случалось с ним не так уж часто.И без промедления написал, что согласен с ее планом и готов хоть на будущей неделе приступить к обучению в гимназии .С ненавистной коммерцией было наконец-то покончено.

21
Гимназия в Готе считалась одной из лучших в Германии, и Артур вскоре стал в ней одним из лучших учеников.Угнетавшие его прежде опасения, что, слишком поздно приступив к изучению древних языков, он никогда не добьется в этом успеха, оказались напрасными - он осваивал латынь и древнегреческий с удовольствием и удивительной легкостью. Впрочем, то же самое можно было сказать и о математике, и о естествознании, и о географии, и о Законе Божием ..Нечасто педагогам готской гимназии доводилось видеть столь блистательного ученика.Немудрено, что скоро он стал любимцем преподавателей и кумиром гимназистов. Однаклассники признавали его бесспорное превосходство как в научных, так и в житейских вопросах, и Артур охотно разыгрывал перед ними роль самоуверенного столичного бонвивана, со свободными воззрениями,независимыми горделивыми манерами и тугим кошельком.Понятно, что для того, чтобы поддерживать такую репутацию, приходилось время от времени выбрасывать на ветер очень немалые деньги, и это не могло не вызвать недовольства у его матери.Она начала подозревать, что якобы страстное влечение Артура к наукам - не более чем мимолетная блажь, что он и не собирается менять свои привычки -
вполне простительные богатому коммерсанту, но совершенно неуместные у будущего ученого, собирающегося жить на скудное университетское жалованье.Да и характер ее сына, несмотря на произошедшие в его жизни желанные перемены , нисколько не изменился к лучшему.Скучное мелочное благонравие жителей захудалого городка вызывало у него презрение и насмешку,и учителя его гимназии были в его глазах точно такими же смехотворными в своей спесивой ограниченности филистерами, как и другие горожане.Впрочем, иметь невысокое мнение о ближних - не такое уж рискованное дело, если ближним об этом мнении ничего не известно.Увы,Артур своих мнений скрывать не привык.В качестве объекта для своего язвительного остроумия он избрал одного из своих преподавателей, и не только высмеял его в довольно обидном стихотворении, но, очевидно, еще и пустил это стихотворение по рукам - и оно в результате попало к начальству.С этого момента блистательный фаворит оказался в немилосердной опале.Как директор гимназии, так и все его подчиненные теперь всячески старались отравить Артуру жизнь подчеркнуто холодным обращением и постоянными придирками.Долго выносить подобное обхождение Артур не смог, и, не проучившись в гимназии и года, он вынужден был с ней расстаться.
   22
Вся эта история привела  мать Артура в настоящую ярость.Артур и раньше, конечно, догадывался, что она имеет не слишком лестное мнение о его характере, но , возможно, он осознавал это еще не в полной мере. Теперь Иоганна высказалась на этот счет с полной откровенностью.
"Все твои хорошие качества,-писала она ему в письме,- омрачены твоим всезнайством. Оно делает их непригодными для мира, и все это только потому, что ты не можешь сдержать эту свою страсть - все знать лучше всех, повсюду находить недостатки(только не в себе самом), повсюду все исправлять и совершенствовать.Этим ты озлобляешь окружающих тебя людей:
никто не позволит исправлять  и просвещать себя таким бесцеремонным образом, особенно такому все еще незначительному индивидууму, как ты, то и дело попадающему впросак.Будь ты чем-то меньшим, чем ты есть, ты был бы просто смешон, а так ты просто в высшей степени неприятен."
Как бы то ни было, но продолжать свое обучение в Готе этот в высшей степени неприятный индивидуум не мог, и Иоганне пришлось согласиться на его переезд в Веймар.Правда, предварительно она приняла строжайшие меры предосторожности - чтобы не повредить, как она выразилась, своей и его свободе.О том, чтобы он жил в ее доме, не могло быть, разумеется, и речи. Ему даже запрещалось делать любые замечания о царящих в ее доме порядках.И являться к ней в гости он имел право только в определенное  время: с часу до трех пополудни.Этого более  чем достаточно, полагала Иоганна, чтобы обменяться новостями. Выносить же общество сына более двух часов подряд, по ее откровенному признанию, она была не в состоянии. Его мрачная физиономия, его сетования на неизбежные вещи, его разглагольствования о глупом устройстве мира и страданиях заброшенных в него людей, его диковинные суждения, которые он вдобавок высказывает так, словно небеса доверили ему возвестить абсолютную истину,- все это ее угнетает и безнадежно портит ей сон, а она не желает из-за него отказываться от привычки сладко вволю поспать.Она снимет ему комнату, даже будет, если он захочет, посылать ему туда обед, к тому же он вправе два раза в неделю присутствовать на ее светских вечерах, в ее "чайном обществе", вправе внимать речам по праву почитаемых в Германии, а то и во всей Европе людей - но, по возможности, воздерживаясь от комментариев.
Условия, поставленные Иоганной, действительно свободы Артура почти ни в чем не ограничивали.Но при  этом они с довольно жестокой ясностью давали ему понять, что для матери он - только незваный назойливый гость, неприятная докучливая помеха, которую Иоганна  и рада бы устранить, но  пока не находит пока  достаточно эффективного  способа это сделать.И то, что даже в жизни собственной матери он играл столь незавидную роль, конечно, не добавляло ему доверия к ближним, которое и без того было крайне невелико.





.