То было раннею весной

                Отец Константин Полеводов крутил ручку радиоприёмника, установленного в его «пятнашке». Приходской староста Иван Дмитриевич и казначейша Матрёна Васильевна исчезли в недрах супермаркета, куда он подвёз их минуту назад ради покупки продуктов для угощения причта. Приближался Николин день – их престольный праздник. Священник признавал лишь две радиостанции: «Народное радио» и «Орфей». Только первая из них преподносила новости и комментировала события с патриотических позиций, а вторая передавала достойную музыку. Остальные радиостанции заполняли эфир варварскими звуками рока и рэпа, иногда прерываемые дебильными рассуждениями на чудовищном новоязе. Даже радиостанция «Классик», несмотря на франкообразное название с потугой на элитарность, упорно избегала классику или преподносила её в эстрадной обработке, что по мнению батюшки было хуже всякого хадрока. Однако, к сожалению, его слишком слабая дешёвая антенна не везде брала «Народное радио», а номер волны «Орфея» он позабыл и теперь принялся ловить его, крутя ручку приёмника в обе стороны и невольно слушая идиотские разглагольствования развязных диджеев, когда медленно ползущая стрелка попадала на разные «Европы-Плюс» и им подобные объединения. «Ну, как вам этот хит? Звоните нам срочно!…» - надрывался ведущий какой-то молодёжной передачи, - «что? Уже звонок? А-а! Говорите!» «Ва-ще! Клёво! Мы с Коляном тащимся!» «А, так вы слушаете нас не один?» - осенило жокея. «А кто с вами?» «Мой друг Колян». «Ну пощупайте там его!» «В каком смысле?» «В прямом» - хихикнул ведущий. «Гы-гы!» - заржали на том конце провода. Отец Константин плюнул и крутанул ручку приёмника вправо. Здесь ведущая расслабленным голосом сообшала слушателям, что прощается с ними, так как улетает «на Суомщину». Последнее слово, как понял священник, означало Финляндию, причём сказано было таким тоном, будто девицу отправляли на фронт в действующую армию, а не на приятнейшее времяпровождение. Он продолжал искать нужную волну. Следующий говорун почему-то упорно именовал радиослушателей «кексами». Отец Константин отметил про себя, что такое обращение всё же лучше, чем, скажем, «кент» или «фрайер». Ещё чуть- чуть и слушащую братию начнут величать такими вот наименованиями! По 4-му каналу проникновенный голос рассказывал, какой замечательный человек и музыкант Боря Моисеев. На пятом под звон и рёв невыносимых для уха диссонансов хрипел и плевался иностранный исполнитель. Отец Константин по ассоциации почему-то вспомнил пещерную физиономию Мика Джаггера, хотя вроде бы пел не он. Наконец он настроился на нужную волну. Передавали романс «То было раннею весной» в обработке П. И. Чайковского, то есть звучала одна музыка без слов, но их отец Константин прекрасно помнил:
                «То было раннею весной,
                трава едва всходила,
                ручьи текли, и парил зной,
                и зелень рощ сквозила…»
Это было одно из любимых его произведений. Как всегда в подобных случаях, душа священника встрепенулась, и знакомая сладкая дрожь пробежала по спине. Не имея музыкального образования, он тонко чувствовал музыку, настолько тонко, что в такие минуты его посещало какое-то совершенно особое, радостное волнение. Душа воспаряла, все заботы и тяжёлые раздумья исчезали, а сердце ликовало. В эти мгновения он ощущал себя могучим и сильным, как будто не было позади 60-и лет нелёгкой, сложной и насыщенной драматическими эпизодами жизни, трудов и забот, разочарований, расставаний и огорчений. Под знакомую мелодию отец Константин вдруг ясно увидел себя совсем юным такой же весной в берёзовой роще, ощутил тонкие ароматы пробуждающейся от сна земли… Нежный ветерок шевелит тонкие ветки, унизанные серёжками, под ногами поднимется еле заметная зелёная травка .Навстречу ему идёт его невеста Лиза в голубом платье с белым высоким воротничком, который там мило облекает её изящную шейку и так идеально сочетается её громадными голубыми, полными молодого счастья, глазами. Он протягивает к ней руки и…видение исчезает. «Боже мой! Как давно это было!» - шепчет священник. Последние звуки романса замерли. Грудь его вздымалась, к глазам подступали слёзы. Он выключил радио и некоторое время сидел, задумавшись о том, что композитор, писавший ТАКУЮ музыку не мог не быть БОЖИИМ ИЗБРАННИКОМ и все те гадости, которые ему приписываются – суть восстание сатаны против отблесков божественного света, живущего в душе гения. Так проявляется зависть и злоба тех, кто этой искры Божества лишён и возвышающей душу радости созидания не знал никогда.

                Август 2008