Тропинкой Гоголя

              Крепкими, жилистыми, мозолистыми руками Володя подтянул подпругу, предварительно слегка шлёпнув по брюху Мальчика - коренастого полутяжеловозного мерина белой масти, по обычаю всех лошадей, понявших, что их седлают, раздувшего живот. С Володей я познакомился через своих приятелей, живших по соседству – в Абрамцеве. Володина же избушка в Глебове, вернее сказать, на хуторе, в лесу, метрах в пятистах от деревни. Он построил её своими руками, этими самыми, умелыми и неутомимыми руками, которые успешно управлялись и с зубилом, и с топором, и даже с гитарными струнами, руками, с которых я начал свой рассказ. Размеры его скромного жилища не превышали 9-и квадратных метров. Большую часть площади занимала русская печь с лежанкой. На оставшемся пространстве разместились стол и две лавки так что двигаться в избушке можно было лишь вокруг своей оси, каковое обстоятельство мало смущало хозяина, поскольку в избушке он только спал, проводя остальное время дня в бесконечных хозяйственных хлопотах на открытом воздухе. Рядом с избушкой находилась конюшня, служившая убежищем не только Мальчику, но также козам и кроликам. С другой стороны избушки стояли ульи, и мимо них шла тропиночка в лес к роднику. По обе стороны тропки располагались картофельное поле и огород. Подходы к дому охраняла старая лайкообразная сука Найда, поднимавшая тревогу при приближении постороннего человека, но лишь этим и ограничивающая свои охранные функции, ни на кого не набрасываясь. Кроме упомянутой живности, вокруг домика всегда шныряли три - четыре кошки, без которых жизнь в лесу невозможна из-за убийственного количества мышей.
                Семья Володи проживала в городе Хотьково. Там у него имелась квартира, но большую часть жизни он проводил в Глебово, а жена и дети регулярно его навещали. Володю нельзя с полным правом назвать фермером, ибо он где-то числился сторожем и подрабатывал плотницким ремеслом, но хозяйственная деятельность играла решающую роль в формировании доходов его семьи. Кое-какую прибыль приносил Мальчик. На нём хозяин пахал, перевозил грузы, ездил в лес, да мало ли дела для коня в сельской местности! А ещё летом Мальчик катал туристов верхом, зимой – на санях. Помимо прочего, Володя единственный известный мне бортник. Теперь все забыли, что это такое, а ведь, когда ещё не было разборных ульев, мёд добывали из бортей – колод, повешенных на деревья. Как-то при мне Володя приволок  с помощью Мальчика три громадные колоды и долго их обрабатывал топором и стамеской, а потом повесил в глухом месте, где чужой недобрый глаз не заметит. Так ведь ещё надо знать, как эти борти делать и как вешать! А он знал. Вообще он необычный и интересный человек: спокойный, немногословный, роста небольшого, но сильный, выносливый и подвижный, опытный охотник и лесовик. Свои угодья изучил досконально. Знал каждое дерево и каждую поляну. Я любил посещать его, покататься на Мальчике, отведать свежего медку. После верховой прогулки мы сидели, смотря по погоде – или снаружи, за врытым в землю столиком, или внутри избушки, где приятно по-домашнему пахло дымком, шерстью и травами, за чаем с мёдом, и вели разговоры. Володя человек думающий, религиозный и, несмотря на занятость, читающий.
                При первом знакомстве с конём, когда я шёл к Мальчику с пучком травы в руке в качестве гостинца, коварный мерин схватил зубами рукав моей куртки. Затем, когда я с помощью хозяина взгромоздился на него, пустился вскачь с места, не разбирая дороги, проверяя, как я перенесу столь стремительный аллюр и не «запашу ли редьку», то есть, не слечу ли на землю? С трудом удалось удержать коня натянутыми изо всех сил поводьями. После этой «проверки» Мальчик пошёл неспешным шагом, изредка, после понуканий, переходя на тряскую рысь. В дальнейшем он больше не делал попыток меня кусать и милостиво позволял сидеть на своей спине, что я оценил по достоинству, учитывая свой немалый вес (подобно аксаковскому башкиру Мавлютке, я мог сказать, что из всех знакомых лошадей Мальчик «один меня таскай»). Мерин был настолько сильным, что даже не потел с такой ношей в седле, шагая по лесным тропинкам в течение целого часа. Все лесные стёжки-дорожки он знал наизусть. Бывало, гонишь его прямо, а конь упрямо свернёт и пройдёт в обход полукругом, минуя какое-нибудь препятствие – большую лужу, лежащее бревно или корягу, которые я и не приметил. Получалось – животное право, а человек ошибался. В дождливую погоду Мальчик делался очень осторожен: ступал медленно, обнюхивал дорогу, особенно на склонах крутых лесных оврагов. Интересно складывались отношения между конём и моим неизменным спутником – таксой Вереском. В качестве городского пса Вереск чуть ли не впервые близко столкнулся с таким чудищем – лошадью. Сначала он попытался запугать Мальчика – бегал с лаем вокруг него и пытался куснуть сзади, но мерин не проявлял ни страха, ни агрессии, как в подобном опыте с коровами, к тому же от хозяина за такое поведение сильно досталось и пёс смирился, признал коня и во время прогулок бежал сзади, иногда отвлекаясь немного в сторону ради изучения каких-нибудь интересных объектов по сторонам дороги, а иногда пристраиваясь даже между ног лошади, под её брюхом. Я опасался, что могучий конь нечаянно придавит малыша, но этого ни разу не случилось – Мальчик ступал так осторожно, а Вереск настолько слаженно двигался с ним «в ногу», задорно посматривая своими глазёнками снизу на меня, что мы к всеобщему удовольствию прогуливались по часу и более. Иногда конь наклонялся и на ходу тихонько обнюхивал пёсика, а тот в ответ вилял хвостом. Как чудесно ехать на лошади по лесу! Ныне это мало кому доступное удовольствие. Мотор рычит и распугивает всю живность, но мерный топот копыт не тревожит лесных обитателей. Во-всю поют птицы, жужжат и кружатся насекомые, мыши шуршат в лесной подстилке, а ты сидишь высоко, попирая пространство крепкими ногами коня, порой склоняясь под ветками, раскинувшимися поперёк тропы так густо и вольготно, что смотришь сквозь них, как через стенку шалаша, и подставляешь лицо ветерку, несущему нежный запах цветов, смешанный с густым ароматом еловой смолы. Некоторые дорожки в лесу сильно исхожены, другие меньше, но однажды я выбрался на незнакомую стезю, особенно живописную и красивую. Тропа эта на некотором своём протяжении извивалась между высоких цветущих лип. Такое впечатление, что ты едешь по аллее к какой-нибудь старинной усадьбе, и сейчас тебе навстречу попадётся экипаж, запряжённый парой-тройкой лошадей, с кучером на облучке. Как ни странно, ощущение оказалось верным. Когда я рассказал Володе про липовую аллею, он сообщил, что это въезд в усадьбу помещиков Пальчиковых и по этой дороге ходил Н. В. Гоголь из Абрамцева, где он гостил у Аксаковых, в Мураново к Баратынскому. И тут я вспомнил рассказ своей покойной престарелой родственницы Елены Андреевны Левенстерн, которая очень давно, ещё до революции, молоденькой девушкой гостила у друзей своих родителей – Пальчиковых, где-то под Хотьково. От усадьбы после всех бурь, войн и революций не осталось ничего, кроме лип, посаженных в рядок, цветущих летом благоухающим цветом. И надо же! Здесь гулял сам Николай Васильевич Гоголь! Наверное, тоже вдыхал сладкий липовый дух и, может быть, дорогой обдумывал свои произведения?


                Сентябрь 2005