Для того, чтобы читателю стало понятно, каким образом я вмешался в эту историю, придётся начать издалека, если не от Адама, то хотя бы от более близкого по времени предка – моего деда. Сам я москвич. Родители развелись, когда я был ещё младенцем, поэтому отца я не помню. Такая вот грустная закономерность, характерная для многих моих современников, выросших и воспитанных в неполноценных семьях. Отец никогда не интересовался мною и вообще о нём ничего не слышно с тех пор, как он перестал платить алименты, то есть с момента моего совершеннолетия. Воспитывали меня мама и бабушка. Особых проблем со мною, кажется, у них не возникало. Учился я хорошо, правда в этом плане совесть меня несколько обличает, так как по некоторым предметам я имел незаслуженно высокие отметки. Дело в том, что я с измальства увлёкся спортом и достиг некоторых успехов. Директор нашей школы, постоянно получая грамоты и поощрения за образцово налаженное спортивное направление в вверенном ему учебном заведении, надувался от гордости и сознавал, кому он обязан своей славой. Вот, почему учителя были снисходительны ко всем спортсменам и ко мне в том числе. Я перепробовал разные виды спорта: футбол, гимнастику, лёгкую атлетику, но настоящей страстью стали единоборства. К 17 годам я был обладателем первых разрядов по боксу и вольной борьбе в среднем весе. Мне намекали, что выдающемуся спортсмену открыты двери любого института, но про себя я давно решил, что стану военным, как мой дед по матери Федот Иванович Смарагдов, герой Великой Отечественной войны, умерший до моего рождения. У нас в семье был культ Федота Ивановича. О нём мне много рассказывали мама и бабушка. Фотография деда в пилотке с автоматом в руках и шинельной скаткой через плечо висела в нашей гостиной. Он храбро воевал, заслужил много наград и дошёл до Берлина. Я гордился дедом и мечтал стать таким же смелым, хладнокровным и одновременно добрым и великодушным, как он. До поры до времени я был искренно уверен, что Федот Иванович служил офицером и являлся достаточно видным военачальником. Однако, став постарше, просматривая военные фотографии, я обратил внимание на его погоны и с удивлением отметил, что дед был рядовым. Это не вязалось с тем образом, что я взрастил в своей душе. Мне казалось, что мой родственник должен был по крайней мере командовать полком. Я обратился за разъяснениями к бабушке. Она долго отнекивалась, но в конце концов, посоветовавшись с мамой, рассказала мне всё. «Ты, Ванечка, стал совсем большим и похожим на дедушку. То, о чём я тебе сейчас расскажу, не предназначается для посторонних ушей. Впрочем, теперь, слава Богу, наступили другие времена. Теперь за что попало не сажают и ты должен узнать правду». Оказалось, Федот Иванович сын расстрелянного священника. В отличие от некоторых, он никогда не отрекался от своего отца и не предавал его светлой памяти, хотя всю жизнь страдал за это. Маленькому Федоту и его сестре не давали учиться в школе. Их матери, моей прабабушке, пришлось уехать из родных мест на чужую сторону и заплатить кое-кому за «чистые» документы, чтобы дать детям возможность получить образование. На какое-то время удалось сбить коммунистических ищеек со следа, а после окончания школы сын репрессированного священнослужителя срочно понадобился безбожной власти для защиты режима, так как началась война. Его забрали на фронт осенью 1941 года. На войне Федот Иванович зарекомендовал себя наилучшим образом. Дело в том, что ещё подростком он пристрастился к охоте, был отличным стрелком и прекрасным ходоком. Будучи с детства привычным к труду и материальной скудости, он легко переносил фронтовые лишения и никогда не терял бодрости. Первый его подвиг состоял в том, что попав со своим батальоном в окружение он, благодаря лесному опыту и сметке, сумел выйти и вывести товарищей к своим без потерь. Пригодились его охотничьи скитания. С этого момента Федота Ивановича заметили, наградили медалью, а впоследствии ещё награждали не раз, но до конца войны он оставался рядовым, поскольку «особисты», конечно же, вычислили его «контрреволюционное» происхождение. «Бог его не оставлял, Ванечка», - заключила бабушка, - «побывав в самом пекле, он выжил, хотя и был дважды ранен, потому что он всегда оставался тайным христианином и не предавал веру отцов».
О христианской вере я имел понятие. Иногда мы с бабушкой ходили в церковь. Мама, правда, до поры до времени к вере была равнодушна и всё, и то немногое, что я знал о христианстве, пришло от бабушки, дочери раскулаченного крестьянина из-под Курска. Позже я выяснил, что у многих русских людей ситуация та же – именно бабушки были для них первыми учителями веры. Повзрослев, я не то, чтобы стал атеистом, вовсе нет, но как-то отошёл от подобных увлечений и интересов, увлекшись спортом, военным делом, музыкой и тому подобным, как оказалось, временно, о чём речь впереди.
2
После школы я успешно поступил в военное училище внутренних войск. Вообще-то я мечтал стать десантником, но всё изменилось, когда я познакомился с Максимом Леонидовичем Калязиным, преподавателем и тренером упомянутого училища. Он сам первым подошёл ко мне после соревнований по боксу, на которых я занял призовое место, представился и без обиняков предложил мне поступать к себе в училище, где он набирал группу для занятий каратэ. Максим Леонидович так горячо и зажигательно рассказывал о восточных единоборствах, что легко обращал молодёжь в свою веру, но на меня не сразу подействовала его агитация. В то время повсюду показывали фильмы с Брюсом Ли, Чаком Норрисом и Ван Дамом, везде возникали клубы и общества поклонников восточной борьбы, но я сомневался в эффективности этой новой для нас техники и предпочитал придерживаться традиционных для европейцев проверенных видов. Почувствовав мои колебания, он предложил мне спарринг. Мне учитель в то время показался старым, хотя ему едва перевалило за сорок. Я же был весьма самоуверенным юнцом, к тому же владеющим и целым арсеналом приёмов «вольника». Когда на ринге Максим Леонидович снял свитер, я поразился его тщедушному виду и щуплому сложению, руки его, как будто были совершенно лишены мускулатуры. Я сразу ринулся вперёд, но кулаки мои пролетали в пустоту – я никак не мог попасть в противника, который просто уклонялся или ставил мне такие жёсткие блоки, после которых ныли все кости. При этом он ни разу не пытался ударить меня, но когда я подустал и остановился, Максим Леонидович пнул ногой стоявший у канатов гимнастический «конь». На моих глазах снаряд этот поднялся в воздух и, пролетев по дуге метров пять, грохнулся на пол. Если б вместо «коня» был я, то страшно подумать о последствиях! Максим Леонидович меня убедил. Я стал курсантом и усиленно занимался дополнительно в кружке под руководством нового тренера.
То время (1990-е годы) стало переломным и уникальным. В обществе происходили грандиозные перемены, сопровождаемые так называемыми «реформами», перемоловшими судьбы людей, в том числе и военных. В СМИ началась весьма знаменательная травля военного ведомства. Впоследствии, когда я стал старше, вдумчивее и начитаннее, бросилось в глаза, что метод дискредитации армии уже применялся в России и не в таком уж далёком прошлом. Перед 1-й революцией 1905 года происходило то же самое: леваки всех мастей и оттенков дружно поливали доблестную русскую армию грязью, но это начинание захлебнулось в волне патриотизма, вызванной началом 1-й мировой войны. Теперь же патриотизм был не в почёте и каждый, кому ни лень, изголялся над вооружёнными силами, над офицерством и в открытую призывал не служить в армии, «где царит дедовщина». Армию стали сокращать, зарплату военнослужащих урезать… Словом, вы сами, должно быть, помните это время и ту гнусную кампанию в средствах массовой информации. Между тем, развал СССР вызвал необратимые процессы дальнейшего распада страны, что заставило власти вопреки собственной глупейшей политике, обратить внимание на армию, конкретней на внутренние войска, которые собственно во многом и являются гарантом стабильности этой самой власти. ВВ стали довооружать тяжёлым оружием – танками, броневиками, самоходками. Заканчивая училище, я не без тревоги наблюдал за развитием событий. Многие мои старшие товарищи уже побывали в так называемых «горячих точках» и их рассказы о пережитом были довольно пессимистичными. Им уже приходилось лить кровь свою и чужую, но вместо благодарности и признательности получать упрёки и укоризны, а также потерю многих льгот и ущемление в зарплате, иногда их просто обманывали, не выплачивая честно заработанные «боевые». Многих такое отношение охладило. Иные мои однокурсники уволились из армии сразу по окончании училища и занялись, кто чем, лишь бы не служить. Я не мог поступить подобным образом. Мне нравилось моё дело. Я полюбил службу и старался получить нужные знания. Параллельно я занимался восточными единоборствами под руководством Максима Леонидовича. Об этой стороне своей деятельности я должен сказать особо, потому что очень много сил и времени отдал этому делу. Жалею ли об этом? И да, и нет. Много позже, пройдя чеченскую войну и пережив коренную душевную ломку, я понял, что во всех ситуациях самое главное всегда оставаться человеком, христианином, а для этого не требуется быть суперменом, ломать кирпичи ударом кулака и выводить из строя противника каким-нибудь изуверским способом. Восточные единоборства лишь внешняя сторона айсберга, видимое проявление специфической духовности, культивируемой тысячелетними религиями и философскими системами Востока. А в нашем увлечении было много мальчишества и трюкачества. Под восхищённые возгласы зрителей, в особенности женского пола, я картинно отбивал горлышко бутылки ребром ладони или ломал тяжеленный кирпич о собственную башку. Ну и что? Ну, получил я «чёрный пояс» и что с того? Мне ни разу не пришлось сойтись с противником на войне врукопашную. В Чечне нас обстреливали из автоматов и пулемётов, но больше всего народу погибало и калечилось на минах и фугасах. Должен сказать, что всё же спортивные навыки на войне мне пригодились, правда не совсем так, как я расчитывал. Спорт выработал у меня большое терпение и упорство в достижении цели, а также привычку превозмогать физическую боль и немощь. И ещё одно открытие я сделал для себя со времён пребывания в училище: каратэ и ему подобные системы ничего общего со спортом не имеют. В них нет элемента соревнования. Если ты выходишь на бой по этим своеобразным, совершенно чуждым европейцу правилам, то должен просто вывести противника из строя, лучше всего убить, то есть совершить то, что в спорте противопоказано, иначе это не кунфу, не каратэ, а детская игра, мало- эффективная. А вот в настоящем виде, в том, как нам преподносил его тренер, эти умения вещь страшная, но весьма действенная, европейские бокс и борьба с их ограничениями и гуманизмом с восточными школами не сравнятся. Психологические установки и требования Максима Леонидовича вызывали у меня внутренний протест, правда, не всегда осознанный. Думаю оттого, что русский офицер по природе защитник, а не убийца. Все эти восточные гуру тоже проповедуют гуманизм и всё время твердят о том, что умение биться делает человека просто психически устойчивым, но это демагогия. По моему мнению, в основе специфической индийской или китайской духовности величайшая, говоря христианским языком, самость, гордыня сатанинская, посягнувшая на богоподобие, но богоподобие не как результат подвига добра и любви, а всемогущество силы. В каратэ я достиг успехов за счёт хорошей спортивной подготовки. Опишу лишь одно из испытаний, в результате которого я стал «чёрным поясом». Вас пропускают сквозь строй. Двадцать человек выстраиваются в ряд по десять с каждой стороны и бьют тебя руками и ногами в любое место. Твоя задача либо увернуться, либо ставить блок и дойти до конца строя на своих ногах. Причём это не просто толпа враждебно настроенных людей, а ребята из секции единоборств. Не все прошли такие искусы, а я сумел. Потом Максим Леонидович сказал: «Ты не пойдёшь дальше в своём развитии, потому что не хочешь, хотя у тебя есть для этого все данные. Я раскусил тебя». Что ж, он оказался прав: развивать специфическую «духовность» подобного рода я не пожелал. Получение пояса совпало с окончанием училища и получением лейтенантских погон. Больше с тренером мы не виделись, но я ему благодарен, поскольку он искренне по-своему желал мне добра. Я так много рассказал о единоборствах не с желанием похвастаться, а чтобы дать ключ к пониманию дальнейших событий. Умение биться пригодилось мне в ряде жизненных эпизодов, и я смог выйти живым и невредимым из нескольких опасных уличных конфликтов. И всё же, я особенно на этом настаиваю: высшая мудрость в умении избегать конфликтов.
3
Весной я закончил училище, а уже зимой попал на войну в Чечне. Некоторые из моих товарищей и однокурсников отказались воевать. Разумеется, на этом их военная карьера завершилась. У меня же такой проблемы даже не стояло. Наоборот, я рвался на войну со всем безрассудством молодости, желая испытать себя в реальной боевой обстановке. И вот тут всё повернулось совсем не так, как мечталось, а гораздо жёстче, нелепей и неприглядней. Началось с того, что ещё не доехав до театра боевых действий, наше подразделение попало в засаду. Перед нами прошла полковая разведка и было заявлено, что путь безопасен, как вдруг с ближайшей высоты на нас обрушился шквал огня. Первым же залпом у нас вывели из строя 15 человек. Задело и меня – пуля прошила насквозь правую руку, по счастью не задев кости. Мы ехали на крыше машины и были застигнуты врасплох. Пока оставшиеся в живых клацкали затворами и пытались организовать сопротивление, я сполз в люк БМП и кое-как перевязал мокрую от крови руку. Боли я в начале не чувствовал. Разбирала досада, что я сразу же, так сказать, выпал из обоймы. Перестрелка быстро прекратилась, послышались крики и ругань ротного командира Смелкова, который буквально рвал и метал, а таких ругательств я больше никогда ни от кого не слыхал. Оказалось, что нас обстреляли свои! Погибло трое, в том числе командир батальона, и 12 ранено. Было от чего бесноваться! Последовало долгое разбирательство, которое, однако ж, ни к чему не привело: так и осталось невыясненным, кто и почему дал команду нас обстрелять. Такие вещи как пальба по своим встречаются на всех войнах не так уж редко, но поговаривали, что наш случай особый. Кто-то сводил личные счёты с командиром майором Макаровым, а пострадали мы все. Тяжелоаненых отправили в госпиталь, а я буквально вымолил разрешение остаться с ротой. Впрочем, считаю, что пострадал не меньше прочих, поскольку последствия этого инцидента сказались самым трагическим образом на судьбе моей матери, которой по ошибке сообщили, что я убит. Бабушки, к счастью давно уже не было на свете. Она скончалась вскоре после моего поступления в училище. Она бы подобной вести просто не перенесла. На другой день ошибка была исправлена и сообщили правдивую информацию о лёгком ранении, но мама моя уже лежала в больнице с инфарктом. Об этом я узнал лишь много спустя и, когда я наконец вернулся домой, я не сразу узнал в совершенно поседевшей и постаревшей женщине свою маму. А пока я мучился и скорбел не столько телесно, как душевно и недоумевал, как такая трагедия могла произойти. В те дни червь сомнения стал шевелиться в моей душе и чем дальше, тем сильнее растравлять моё нутро. Я видел, что наши военачальники в основном поступают правильно, воюют, как положено, по науке, но постоянно в дело вмешивается некая третья и весьма могущественная сила, которая портит всё и сводит на нет все наши довольно впрочем скромные, успехи. Я был свидетелем и участником событий. Я помню, как сепаратистов прижали к грузинской границе. Ещё немного и мы бы их дожали, но… Нам не позволили этого сделать. Пришёл приказ остановиться. Всем было ясно, что противник держится из последних сил, но в результате трёхдневного перемирия он подтянул резервы, окопался, подвёз продовольствие, и нам пришлось брать чеченские укрепления с громадными трудами и потерями. Поползли слухи о предательстве на самом верху. В подобной обстановке люди верят всякому слуху и раздражаются. Какой может быть порыв, какой героизм, если не доверяешь собственному командованию? В этой войне было много загадочного и непонятного. Однажды я со своим взводом охранял участок шоссе, пограничный между нами и противником. В мою обязанность входил контроль за транспортом, курсирующим в обе стороны по этой дороге. Машин почти не было, и вдруг с нашей стороны подошла целая колонна крытых воинских грузовиков, двигающаяся в сторону чеченцев. Я приказал остановиться и объяснил капитану, командующему колонной, что впереди противник, а также поинтересовался, какой груз перевозится. В ответ капитан помахал перед моим носом документом с тремя печатями, подписанный самыми высшими чинами из штаба в Грозном и потребовал беспрепятственного проезда в нужный пункт, попутно заявив, что груз секретный, и я не имею права его досматривать. Возражать было нечего, хотя по некоторым признакам я догадался, что в фургонах разнообразное вооружение и даже лёгкая техника. Оставив вместо себя командиром ротного старшину, я помчался к замполиту полка и рассказал о случившемся. Выслушав меня, он срочно поехал в штаб. Моё подразделение сняли с охранения, и я отвёл людей на место дислокации. Рано утром замполит разбудил меня и вывел за пределы лагеря. Он был красен, возбуждён и всё время про себя чертыхался. Оказалось, замполит всю ночь вместе с командиром батальона просидел в кустах у нашего поста. Колонны с оружием ехали к чеченцам одна за другой. «Иван, чёрт меня побери, если я что-то здесь понимаю! В штабе сразу оборвали: «Не лезь не в своё дело!» Дожили, ведь их, гадов, в открытую снабжают!»
В результате всех этих событий и приключений мой военный запал испарился. Кому ж приятно, когда его используют в тёмную, да ещё и укоряют, да ещё и обзывают «федералом», а вовсе не «спасителем отечества». Последней каплей стало моё второе тяжёлое ранение. Наш БТР подорвался на фугасе. Кажется я был единственным, кто в нём выжил. Я валялся на дне броневика контуженным, но живым, но когда, совершенно оглушённый, я коснулся ногами земли, в меня вонзились осколки брошенной «духами» гранаты: один в левую руку, другой – в ногу. Я свалился рядом с горевшим броневиком и ничего не помню в результате контузии. Очнулся уже в перевязочном пункте.
4
На этот раз меня отправили в ростовский госпиталь. Когда я смог соображать, то обнаружил, что ещё дёшево отделался: раны мои не были смертельными. Это я так, сгоряча назвал их тяжёлыми. На ноге перебило большую берцовую кость, которую мне сразу вправили на операционном столе ещё в медпункте. Перелом, правда, был открытым и выглядел жутковато, но я знал, что буду ходить. С левой рукой дела обстояли хуже: пострадали связки, и пока было неизвестно, вернётся ли к ней подвижность. Последствия контузии тоже давали себя знать, но по сравнению с тем, что я видел вокруг, это были сущие пустяки. Вокруг лежали ребята с ампутированными конечностями, обгоревшие, со вспоротыми внутренностями, с пробитыми черепами. Вопли и стоны практически не замолкали. Жуть! К физическим страданиям добавлялись моральные. У нас в палате стоял цветной японский телевизор с отличным изображением – подарок какого-то доброхота. Во время передачи новостей все, кто мог, собирались у экрана. На костылях и колясках подползали ребята из соседних палат и все, как завороженные смотрели и слушали, что скажут про войну и про нас. Увы, все передачи, за редким исключением были лживы, претенциозны. Русские войска в них именовались не иначе, как «федералы», а чеченцы «моджахедами», то есть борцами за справедливость. Наших в основном показывали в проигрышном, жалком состоянии. То группа пленных солдат робко жмётся под грозными ухмылочками «духов», то какой-то узкоплечий новобранец в ушанке, натянутой на самые уши, с перепачканной сажей бледной физиономией просит передать привет маме, то просто крупным планом сняты трупы наших, полузасыпанные землёй. И всё это сопровождается почти неприкрытой прочеченской риторикой. После подобного просмотра у многих раненых я видел на глазах слёзы боли и обиды. Как же так? Мы кровь проливали, себя не щадили, а на нас гадят! Словом, практически выигранная война обернулась проигрышем моральным и мы - участники событий ощутили, что это значит, на своей шкуре. Особенно нас возмущали женщины - корреспонденты. Они относились к нам особенно безжалостно и своими острыми язычками ранили с особой изощрённостью и жестокостью. Какая тут доброта и нежность! Однажды, слушая гаденькие рассуждения одной подобной «звездульки», мой сосед по палате безногий Паша вдруг отвернулся и заплакал навзрыд. Нервы подвели, да оно и понятно. Он уже перенёс восемь операций. Каково стать тяжёлым инвалидом в двадцать лет! Вокруг телевизора за нашими стульями стояли также и медсёстры с нянечками. Вдруг одна из них, самая красивая, Людочка, внезапно подбежала к Паше и обняла его, прижав голову солдата к груди. Пашка, конечно сразу умолк, а она в смущении от своего порыва слегка отодвинулась от него и они долго и с удивлением глядели друг на друга, как будто увидели в первый раз. С этого момента, как это ни странно, Павел пошёл на поправку и впоследствии никто не удивился, когда они поехали домой из госпиталя вместе. Вот такие нас окружали женщины, можно сказать, носительницы истинной женственности, и я за их ласки и заботы пожизненно благодарен. А с теми, продавшимися, в телевизоре… Что ж, пусть каждый выбирает сам свой путь.
Довольно долго я провалялся в полубеспомощном состоянии. Левая нога закована в гипс по бедро, левая рука в лубке. Встать с постели самостоятельно мне долго не удавалось, а когда меня подняли, выяснилось, что ходить тоже невозможно, потому что левой рукой я не мог удержать костыль. И на тележке ездить не пришлось, так как закованная в гипс нога не разгибалась в коленном суставе и усесться в коляске просто не получалось. Пришлось постоянно лежать. Когда уж совсем становилось невмоготу, просил кого-нибудь меня посадить на кровати. Даже простая перемена позы после долгого лежания являлась большим облегчением. Зато у меня появилось неограниченное время для раздумий и этому занятию я в основном и предавался. Думы были всё невесёлые. И не от того, что мои болячки так уж меня беспокоили. Я чувствовал, что всё наладится и такое послушное прежде тело снова будет мне служить. Смущён был мой дух. Сказано: «…дух бодр, плоть же немошна» (Мф. 26, 41) , а у меня немощными было и то, и другое.
Тут я начинаю подбираться к самому главному в моём рассказе. Всё остальное служит лишь прелюдией. Перед отправлением в Чечню я отправился в церковь и поговорил со священником. Мне повезло: встретился очень хороший, внимательный батюшка, довольно молодой. Он приветливо и по-дружески ко мне отнёсся и долго меня наставлял. Первый вопрос, который он задал: ношу ли я крест. В ответ я расстегнул китель и показал серебряный крестик, когда-то подаренный бабушкой. В училище я его носить не решался, но став офицером, надел. «Никогда его не снимай» - посоветовал священник, - «и молись утром и вечером хотя бы своими словами». Я выполнил этот завет по мере сил. Иногда, правда, будучи сильно утомлённым, я заваливался спать, не помолившись, но потом старался выкроить время для беседы с Богом. Давно известно, что на войне все веруют. Я не был исключением. В момент опасности я про себя неоднократно обращался к Всевышнему с просьбой о спасении, но потом опасность отходила, и наступали периоды затишья и даже безделья и…надо же, страх забывался и молодая натура требовала отдохновения и… развлечений. И я позволял себе порой расслабиться. В Москве у меня была девушка по имени Нина, красивая стройная, очень эффектная блондинка, с которой я познакомился на последнем курсе училища. Мне тяжело признаваться в этом, но грешен. Я жил с ней до отъезда на войну, не помышляя о браке. Не уверен, что она обманывалась по поводу моих намерений, но из гордости она никогда не заговаривала о ЗАГС(е). Увы, она не была у меня первой, да, к сожалению и последней. Те «развлечения», о которых я упомянул, касались как раз женского пола. Я дважды крутил мимолётные романы с женщинами в военной форме. Нина писала мне постоянно. Я же отвечал ей от случая к случаю. Но вот, как раз в то время, когда я угодил в госпиталь, письма от Нины вдруг перестали приходить. Разумеется, я приписал отсутствие вестей своим ранам и положению инвалида. В душе поднималась обида и негодование, тем более, что вокруг меня такие трагедии повторялись регулярно. Вести о болезни мамы тоже не придавали бодрости. После первого ИЗВЕСТИЯ она несколько оправилась, а тут снова сообщение о моём ранении. Правда, на этот раз я писал о болячках собственной рукой, старательно их преуменьшая, да разве сердце матери обманешь! Она стала писать мне чуть ли не каждый день и слать посылки с гостинцами, чтобы порадовать сыночка. Я насилу отговорил её ехать в Ростов, поскольку меня обещали отправить долечиваться в Москву домой. В письмах мама постоянно уговаривала меня бросить военную службу. Признаться, я уже сам подумывал об этом. Войной я был сыт по горло. Я видел, что прежде гордое и достойное звание офицера вызывает теперь лишь насмешки и осуждение. За все невзгоды и страдания нас не вознаградили даже материально. Дали мне медаль «За отвагу» и это всё. Инвалидность мне не светила. Предстояло ещё долго лечиться и восстанавливаться, но больше всего угнетала собственная беспомощность перед могучими силами зла, с которыми пришлось столкнуться. Эта война, была какая- то непривычная, совсем не то, о чём приходилось читать или слышать. Валяясь на койке, я вспоминал, как чётко было организовано сопротивление сепаратистов. Ими явно руководил со стороны кто-то умный, могучий и беспощадный. Входим мы в какой-нибудь город. Местное население (старики, женщины, дети) прячутся по подвалам, «духов» нигде нет. А ночью нас вдруг обстреливают из крупнокалиберных пулемётов. Кто это был? Не сразу выяснилось, что противник употребляет хорошо выверенную тактику. Под бетонными плитами, кроющими дорогу, вырывается схрон, в который залезает вооружённая до зубов группа «воинов Аллаха» - пулемётчик, миномётчик и пара автоматчиков. Ночью плита с помощью домкрата приподнимается и «духи» выползают наружу и обстреливают нас из всех стволов и тут же прячутся. Пойди их найди! Явно в их кавказские мозги подобная «светлая» идея залететь не могла. Это, бесспорно, западная разработка! Мы, правда, скоро подобрали контрприём: долбили в плите дырочку и закидывали туда гранату, но ведь найти нужную плиту целое дело! Как-то в одной патриотической газете напечатали сообщение о группе наших ребят, геройски бежавших из плена. Они действительно были молодцы! Их не сломили изощрённые издевательства и побои, питание впроголодь и всяческие унижения. Перебили «духов», отобрали у них оружие голыми руками и добрались до своих. Их бы всех наградить, потому что если они не герои, то кто? Какое там! Газета даже их фамилии сообщить не решилась из-за опасения кровной мести. Вот это да! У себя дома и то гласности боимся, как бы не отомстили! Во система у нас! Не «кровники» эти самые нас боятся, а мы их боимся, как будто они дома, а мы в гостях! И каково в таких условиях служить? Да пропади она пропадом, ТАКАЯ служба!
5
Вот какие думы посещали меня в госпитале. Когда я задумывался о своей будущей судьбе, никаких радостных перспектив не возникало. Мне предстояло ещё долго лечиться. Из-за плохо действующей руки мне никак не удавалось двигаться на костылях. Признаться, я здорово приуныл. И тут у нас в палате появился священник. Духовенство и раньше бывало в нашем госпитале. Нам раздавали Евангелия, молитвословы и кое-какую церковную литературу. Теперь же навестивший нас батюшка отец Александр предложил желающим исповедаться и причащаться. Несколько человек, среди них и я, выразили желание приобщиться к таинствам. Каждому из нас отец Александр уделил много внимания и времени. Я поделился с батюшкой своими сомнениями и тревогами, рассказал о девушке, которая меня после ранения знать не хочет. До этого момента он слушал сочувственно, но когда я сказал о Нине, он спросил, не сожительствовал ли я с ней и, услышав положительный ответ, сказал, что я сам во многом виноват. «Блуд, Иван, смертный грех, то есть один из самых тяжёлых грехов. Совершив большое зло, ты считаешь себя вправе ожидать чего-то хорошего? Так не бывает». «Так ведь, батюшка, все так теперь живут». «Ну, во-первых ,не все, во-вторых, какое тебе дело до других? Ты за себя отвечай». «Что же теперь делать?» «Пока долечивайся. Ты должен поправиться и восстановить былую физическую форму. Тебе же всё равно придётся трудиться, не в армии, так где-то ещё, а нам нужны здоровые, крепкие русские люди, способные дать хорошее потомство, ведь мы как нация вымираем. Это, что касается физической, материальной проблемы. А что касается духовной… Начинай жить по христиански и всё тебе приложится. Приедешь, узнай, что случилось с твоей подругой, может, она не так уж перед тобой виновата, вдруг какое несчастье с ней произошло? Все ведь под Богом ходим. А там уж поступай соответственно: хочешь и можешь – женись. Нет – уйди, но хотя бы покайся перед ней, хоть как-то загладь вину, потому что в этих делах мужчина зачастую виновен больше, а последствия сильнее сказываются на женщинах». Я обдумал на досуге слова отца Александра и решил, что он прав. С Ниной я поступал нечестно и вправе ли я теперь от неё требовать внимания и сочуствия? Я написал домой письмо с просьбой узнать, что произошло с моей девушкой, а пока занялся своими болячками.
Человек, идущий на костылях, опирается на перекладины, за которые держится кистями рук, и на подмышки. На кисть левой руки я опираться не мог из-за сильной боли в повреждённом локтевом суставе. Однако, я вскоре научился опираться только на подмышку, не держа перекладину пальцами. Таким образом я стал выходить из палаты и ковылял, сначала по коридору, затем стал заходить в другие палаты с целью навестить лежачих товарищей, а потом отважился спуститься вниз с нашего второго этажа, чтобы послушать богословскую лекцию и концерт духовной музыки, организованные для раненых местным духовенством. Здесь же в одной из комнат устроили маленькую молельню, где регулярно совершались богослужения. Я стал их посещать, когда с моей руки сняли лубки и я смог хоть немного опираться на пальцы. Бывало, спустишься с осторожностью и ползёшь божьей коровкой на богослужение. Стоять невозможно, но для бедолаг, мне подобных, ставили мягкие стулья. Вытянешь загипсованную ногу и слушаешь, как читает батюшка и подпевает псаломщик. Рядом ещё такая же пара-тройка «ползучих». Смотрю – крестятся, кланяются, губами шевелят – молятся. И я начинаю про себя молиться, как умею, потому что пока ещё не всё понимаю, что читает священник, но так покойно и мирно становится на сердце, как давно не бывало. Прошу у Господа вразумления, как мне жить дальше, терпения и выздоровления. После окончания богослужения батюшка даст нам крест, и мы разбредаемся по палатам до следующей службы. И так я к посещению храма пристрастился, что почти ни одного богослужения не пропускал. Ну, отец Александр и другие батюшки заметили моё усердие, стали мне всякие книги о Боге приносить и я, от нечего делать, очень даже таким чтением увлёкся и довольно много православной литературы перелопатил, так что уже не был таким уж невеждой, как в начале и даже другим ребятам разъяснения о вере делал.
Месяца через три у меня срезали верхнюю часть гипса на ноге и ходить стало легче, хотя в первое время нога не сгибалась в колене – «отвыкла», пока в гипсе была, а потом – ничего, заработала, как прежде. И тут меня из Ростова переправили домой в Москву, причём разрешили жить на квартире, а в больнице появляться только ради процедур. Когда мама подбежала ко мне и обняла прямо у трапа самолёта, я даже испугался её вида, так она изменилась – сгорбилась, поседела, лицо избороздили морщины, а ведь ей было только 45! Она плакала и твердила, что больше никуда меня не отпустит, а я её успокаивал и говорил, что ухожу со службы. Пока она хлопотала, принимала и угощала меня, раза два останавливалась и принимала какое-то лекарство. Это меня здорово растревожило, но мама твердила, что это «от радости». Позднее я убедился, что она очень сильно сдала и, оказывается уже на инвалидности, не работает и получает гроши. К счастью, у меня скопились кое-какие деньги, и я знал, что при увольнении, когда вылечусь, получу ещё довольно крупную сумму.
Недели через три мне сняли гипс, а ещё через двадцать дней я отбросил костыли и стал ходить с палочкой. Мне прописали разные процедуры (прогрев, массаж и т. п.), которые я посещал неукоснительно, стараясь поскорей поправиться. Голень была покрыта шрамами, но кость срослась правильно. Хуже обстояли дела с рукой – она хорошо разгибалась, но не сгибалась до конца и так никогда и не согнулась, хотя я её всячески разрабатывал. Впрочем, мне это особенно и не мешало. Вообще, после всех этих операций и долгого лежания я ослабел, мышцы стали дряблыми, часто кружилась голова, напоминая о контузии. И тут я вспомнил свой спортивный опыт и занялся оздоровительной гимнастикой, однако прошло ещё месяцев пять, прежде, чем я восстановил былую форму. К счастью, существует такое явление, как «мышечная память», то есть тело «запоминает» все движения и упражнения, проделанные человеком в течение жизни. Например, раз научившись плавать или ездить на велосипеде, вы не лишитесь этого навыка даже после большого перерыва. И я восстановился, участвовал в спаррингах и вполне успешно противостоял молодым бойцам.
6
Вскоре после моего приезда выяснилось, что мама пыталась навестить Нину, которая жила не особенно далеко от нас. Однако, в её квартире поселились другие люди. Мама попыталась у них узнать, куда делась Нина и её мать (она жила с матерью), но новые жильцы не знали, так как обмен был тройной. «Небось замуж вышла и мать с собой забрала» - решил я и на время перестал о ней думать, так как других забот хватало – тут и мои болячки и мамино ухудшавшееся самочувствие. Теперь она постоянно глотала какие-то таблетки, а без корвалола вообще не могла обойтись. Запах этого лекарства пропитал всю нашу квартиру и теперь, если я его улавливаю где-нибудь, всегда вспоминаю этот трудный период своей жизни. Однажды мама пошла в ближайший магазин за продуктами, чтобы приготовить ужин. В её отсутствие я прилёг на диван немного вздремнуть. Я проспал больше часу. И тут взревел телефон. Мне сообщили, что Анна Федотовна Смарагдова доставлена в районную больницу в тяжёлом состоянии и находится без сознания. Я ринулся на улицу, остановил первого попавшегося частника и примчался в больницу, но было уже поздно, мама скончалась.
Я остался совсем один. В первое время все эти хлопоты с похоронами: оформление документов, рытьё могилы, отпевание потребовали энергичных усилий и как-то отвлекли меня от тяжкого горя, но когда всё было закончено и я остался один у свежего холмика, убранного живыми цветами, которые мама так любила, я вдруг почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног. Я сел на скамеечку, которую когда-то соорудил собственноручно, когда навещал могилу бабушки, похороненной тут же рядом, и отчаянно ощутил своё одиночество. Мне стало так грустно, что я чуть не взвыл в голос. И тут я вспомнил о Боге. Вот теперь как раз тот самый момент, когда можно и нужно к Нему обратиться. И я стал молиться, как умел, своими словами, потому что писаных молитв я знал тогда не много. Мне пришло в голову, что я могу обратиться также к своему предку за помощью. Один священник мне сказал, что прадед мой отец Иоанн самый настоящий святой, страдалец за веру, новомученик, следовательно, друг Божий и он может быть моим заступником, так же, как его сын Федот Иванович, ведь он тоже прожил праведную жизнь. Я так и сделал. Обратился к своим усопшим родственникам и попросил их заступничества перед Господом и указания, как мне жить дальше.
Прошло, должно быть, недели три. Я уже несколько успокоился и стал строить планы на будущее. Из армии я уже уволился и туда больше не вернусь, по крайней мере, при нынешнем режиме. Куда же податься? Кроме военного дела я хорошо знаю лишь единоборства. Сделаться охранником? Такая мысль приходила на ум, но я встретился со своими знакомыми – прежними товарищами по секциям, которые испробовали эту профессию и что-то их рассказы меня насторожили. Наниматели, как мне объяснили, делятся на две категории. Первая заводит охрану ради престижа. Никто их убивать не собирается, но пофорсить они любят. У такого клиента охранник превращается в парня на побегушках. Ему дают совершенно не героические поручения, типа «купи мне пиццу за углом» и ни во что не ставят. Другая категория – лица, которым угрожает реальная опасность. Они сильно напряжены, пугаются каждого куста, нервничают и издёргивают охрану, которая гарантированно защитить их всё равно не в состоянии. Платят им иногда не плохо, но и риск быть убитым или раненым велик. Итак, в первом случае унижение, во втором – нешуточная опасность. Есть о чём поразмыслить.
И вот иду я как-то по улице к своему дому, размышляя о своих перспективах и до того задумался, что не сразу обратил внимание на женщину, идущую впереди меня. Облик её показался знакомым, и тут меня осенило: это же мать Нины Зинаида Валерьевна! Она здорово изменилась – осунулась и постарела. Я её догнал и потрогал за плечо. Она не среагировала. Тогда я окликнул её по имени-отчеству. Тут уж она приостановилась, и стало вглядываться в меня с отсутствующим видом, как будто мысленно находилась от сюда за тридевять земель. Потом её взгляд принял осмысленное выражение, и вдруг она с яростью накинулась на меня с кулаками, крича: «Вот ты где! Объявился поганец! Отец несостоявшийся! Дочь мою погубил!» Я совершенно остолбенел. Вокруг нас стали собираться люди, словом разгорался скандал и я поспешил удрать в полном смущении и недоумении. Уж очень это было неожиданно: пусть я поступил некрасиво с её дочерью, но зачем же так орать и устраивать публичный спектакль? В конце концов, не я её дочь бросил, а она меня! Влетев в свою квартиру и захлопнув дверь, я ринулся к холодильнику и налил себе полстакана коньяку, чтобы успокоиться. Вообще-то я не поклонник алкоголя, но тут, сам не зная почему, я выдул спиртное одним махом. Затем я уселся в кресло и мысленно проиграл весь этот дурацкий эпизод в своей памяти. Очевидно, моё предположение о замужестве Нины не верно. С чего бы в таком случае Зинаиде Валерьевне так выходить из себя? Вероятно, случилось что-то другое и не очень радостное…Стоп! Почему она обозвала меня «несостоявшимся отцом»? Непонятно. Поразмыслив немного, я решил разыскать Зинаиду Валерьевну и добиться от неё разъяснений. Адрес можно узнать в справочной, а если я заявлюсь к ней домой, может она меня и не выгонит… Во всяком случае, пусть выкричится, а потом я потребую разъяснений.
Сказано – сделано. Без всяких проблем я узнал новый адрес Зинаиды Валерьевны. Заодно попытался выяснить, где теперь прописана Нина. А вот тут был облом: она нигде не значилась, стало быть, из Москвы уехала. Купив слоёный торт и небольшой букетик хризантем, я потащился на северо-восток столицы по найденному адресу. Нужный мне дом оказался обшарпанной блочной девятиэтажкой. Искомая квартира размещалась на верхнем этаже. На звонок довольно долго никто не отвечал, затем дверь неожиданно распахнулась и Зинаида Валерьевна в затрапезном халате возникла передо мной в проёме двери, сверля меня гневным оком. Несколько секунд мы молчали. «Ну проходи, коли пришёл» - сухим тоном бросила она, раскрывая пошире дверь. Торопливо всучив ей свои скромные приношения, я с удивлением осматривался по сторонам. Они с дочерью и раньше не шиковали, но теперь обстановка старой «однушки» поражала убожеством. Потолки, когда-то белые, стали сероватыми, пол облупился, обои кое-где порвались, а обстановка состояла из старого буфета, который находился и в прежней квартире, железной кровати, маленького видавшего виды деревянного столика и трёх стульев, весьма почтенного возраста. Зинаида Валерьевна молчаливым жестом указала на крошечную кухоньку и усадив меня перед собой по другую сторону стола, стянула на шее углы белого, не очень чистого платка. С минуту она внимательно всматривалась в моё лицо, как будто не видела сто лет, затем изрекла: «А ты изменился». Я и сам это знал. Начался разговор, тяжёлый для нас обоих.
7
«Зинаида Валерьевна, почему вы назвали меня «несостоявшимся отцом»? «Ты что, действительно не знаешь?» «А что я должен знать?» « А то, что Нина от тебя забеременела!» Вот это новость! «Но она мне ничего не сообщила, даже не намекнула». «Да, гордая моя дочь! И я ничего не подозревала, пока не появились явные признаки, а тогда делать аборт было уже поздно». На семейном совете Нина решила рожать. Мне она ничего не сообщала из принципа, а я воевал и кроме своих трудностей ничего не замечал и полностью отключился от связи с «миром». В положенное время Нина благополучно родила мальчика, которого назвали Петром в честь деда – покойного мужа Зинаиды Валерьевны. « Она была хорошей матерью, а я ей помогала, как могла, но всё же она томилась, ей не хватало дружеской поддержки. И тут она наткнулась на этих гадов…» «Каких гадов?» «На сектантов. Пришли к нам в гости две бабы, обходительные такие, приветливые, всё с Петенькой сюсюкали: «Какой хорошенький мальчик, да какой ангелочек!» Мы уши и развесили. Раз пришли, второй пришли, гостинцы принесли, обнимают, целуют, к себе на какие-то собрания приглашают и кучу литературы приволокли про это самого, как его, Амвросия». «Амвросия? Кто это?» «Я сама не очень знаю. Амвросием Бессмертным себя называет. Эти тётки ещё и «Божественным» и «Великим Учителем» его величали. Только по-моему всё это ахинея, я так дочке и сказала, а она: «Знаешь мама, они такие ласковые, добрые и все наперебой мне помочь хотят – и в магазин сходить и с ребёнком посидеть… А ещё они помогают всем обездоленным, которые никому не нужны. Поверь мне, это благороднейшие люди!» Ну и пошло: «благороднейшие» эти стали Ниночку на свои собрания приглашать. Она сходила пару раз и сразу другой стала. «Всё», говорит, «мы раньше неправильно делали. Не так жили, во грехе. А вот они, «зилоты» (греч. «ревнители» - прим. автора) эти, это они так себя называют: «Новые зилоты», правильный путь нам указывают, который Бессмертный начертал». И начала она тут поститься, да так рьяно, что в раз похудела, да побледнела. Я ей говорю: «Ты с ума не сходи, ты же кормящая мать!» А она: «Мама, ты ничего не понимаешь, у «зилотов» даже маленькие дети от скоромной пищи отказываются». Словом, чудить начала. Дальше – больше: зачастила на эти собрания, книжки ихние читает, кассеты слушает, на все мои слова и увещания сердится… А потом… вещи стали пропадать. Взяла и телевизор с видео установкой продала, а деньги «зилотам» снесла. «Я ей говорю: что ты делаешь, чем ребёнка кормить будешь, а она на меня…» Тут рассказчица всхлипнула и стала тереть глаза платком. «Словом, поссорились мы, и Нина заявила, что хочет разменять нашу квартиру и жить отдельно от меня. Уж как я её уговаривала этого не делать! Даже на колени становилась. Ничего не помогло. Всё сделала по-своему. Забрала почти все вещи (да мне они не нужны) и напоследок сказала: «Забудь нас и не ходи ко мне». «Я плачу и кричу: «Да, как же так! Ведь я тебе мать! Разве могу я своё дитё и внука оставить!» А она: «Моя мать, моя семья теперь там (это у сектантов) и ты мне не нужна, да не нужна!» Вот как это пережить можно? Росла дочь единственная, а теперь родную мать, которая ей жизнь подарила, и знать не хочет!» Тут Зинаида Валерьевна залилась горькими слезами. «А дальше то что?» «А дальше этот урод, этот «Бессмертный», уехал куда-то в Сибирь и всех своих сторонников за собой позвал. Ну, Нина за ним и уехала». «А ребёнок. Где ребёнок?» «С ней. Квартиру она продала за бесценок, потому что торопилась, и укатила. Адреса не знаю. Слыхала только от людей, что построили «зилоты» какой-то «Город счастья» и живут там вместе с Амвросием, а где это, Бог весть. У меня ни сил, ни здоровья, ни средств уже нет, чтобы туда за ней ехать. Да и не вернётся она ко мне, не послушает мать».
Рассказ Зинаиды Валерьевны меня просто доконал. Оказывается, я отец! У меня сын! Радоваться надо, а сердце просто разрывается… Простившись с хозяйкой, я брёл домой, словно пьяный: столько новостей на меня свалилось сразу, враз, что я никак не мог опомниться и принять какое-нибудь решение, но помню, что стремление во что бы то ни стало разыскать своего сына родилось сразу. Я, правда, не очень хорошо представлял, что скажу его матери… Наверное сделаю предложение руки и сердца по всей форме, но как она на это среагирует? Может ей её теперешние друзья и единомышленники дороже семейного очага и уюта? Да нет, не может такого быть, все женщины ценят возможность создать полноценную семью. Не может Нина отвергнуть моё предложение!
Эта мысль настолько меня захватила, что я даже не мог заснуть, всё время обдумывая свои дальнейшие действия, а к утру решение ехать в далёкую Сибирь на поиски «Города Счастья» созрело окончательно. И тогда я начал готовиться всерьёз. Прежде всего, я постарался узнать о секте и о её предводителе побольше. И тут меня ждало некоторое разочарование, потому что об Амвросии сведений было – кот наплакал, и те весьма скудные. По справочнику я узнал, что настоящее имя Амвросия Альберт Тарасович Шимкус, видимо прибалтийских кровей, и он уроженец Белоруссии. Затем сообщалось, что образование «гуру» получил среднее, работал на заводе токарем, затем был строителем, после сменил ещё несколько специальностей, в армии почему-то не служил. Называет себя Амвросием, что по гречески означает «бессмертный, божественный», иногда и прямо используя эти два наименования. Провозгласил себя реинкарнацией Христа, Будды, Магомета и Ленина, при этом Христа Богом не считая. Число сторонников, если верить справочнику, невелико, всего около тысячи человек. Это всё, что я откопал в библиотеке, но тут вспомнилось, что где-то на улице на лотке продавали амвросиевскую литературу, кажется, на Старом Арбате. И действительно, память меня не подвела: я обнаружил агитаторов-распространителей «Единственно верного Божественного Учения» в этом знаменательном месте. Книжонками торговала молодая супружеская пара, по внешнему виду которых сразу становилось ясно, что они чокнутые. Это выражалось в беспричинно радостном выражении лиц, в обращении друг к другу и к посторонним – «брат», «сестра» и постоянном непрестанном восхвалении Учителя, то бишь Амвросия. Я накупил изрядное количество литературы, после чего и без того слащавые продавцы сделались любезными до приторности. Я решил вернуться сюда, когда проштудирую эту стряпню, чтобы вытянуть из этой парочки всю остальную нужную информацию, а пока занялся приготовлениями к дороге.
8
Моей серьёзной проблемой становилась нехватка денег. Продать было нечего, а расходы предстояли немалые: билет даже поездом стоит недёшево, мне понадобится кое-какое снаряжение. В случае согласия Нины последовать за мной вместе с ребёнком предстоят ещё большие траты на обратный проезд, питание и т. д. Где взять такие средства? Я решил временно сдать свою квартиру. На одной площадке со мной проживал пожилой армянин с семьёй, переехавший из Еревана ещё при Горбачёве, по профессии штукатур-маляр. Мы с ним иногда встречались по-соседски, болтали о том о сём, иногда я пил у него превосходно приготовленный кофе по-восточному. Я знал, что Норика постоянно навещают земляки, приезжающие в Москву в поисках работы. Человек он был честный и вполне надёжный. Я попросил Норика найти мне жильца на пару месяцев с условием заплатить за проживание заранее. Он очень быстро выполнил мою просьбу.
В свободное время я просмотрел сектантскую литературу и прослушал пару кассет «Бессмертного». Такого бреда я ещё не слышал. Меня удивляло, что люди клюют на подобную ерунду. Все опусы этого прохиндея начинались одинаково: «Вы хотите быть здоровыми, богатыми, довольными и счастливыми? Конечно да. Тогда приходите ко мне и я научу вас, как достичь этой цели, потому что Мне одному Божественному Пророку, Учителю, Бессмертному ведом Путь. И я вам его покажу, но для этого надо соблюсти определённые условия. Мир погряз во зле, люди прогневали Бога, отравили землю, воздух и воду, которые Бог дал им в безвозмездное пользование. Я и мои ученики готовятся к уходу на Новую Землю, где все мои последователи будут бесконечно счастливы, как были счастливы Адам и Ева в раю, но только в моём раю для моих друзей уже не будет никаких запретов, никаких дерев с запретными плодами. Они будут только НАСЛАЖДАТЬСЯ. Предверие рая может начаться на земле, там, где я укажу. И все мои истинные ученики могут вкусить блаженства уже на земле. Остальные подробности вам сообщат мои апостолы». И так далее в том же духе, но очень мало конкретики. Что же в конце концов надо делать, чтобы приобщиться к блаженству? Всё время намекалось, что о дальнейшем услышите от более опытных «братьев». Следовательно, следующий этап моего внедрения в секту – поиск этих самых «братьев». За этим дело не стало. Я просто снова пришёл на Арбат и подъехал к тем распространителям, что торговали «духовным опиумом» (вот уж правда, то был действительно своего рода наркотик). Я прикинулся сильно заинтересованным «бессмертным учением», жаждущим дальнейшего обучения и настойчиво, даже несколько бурно выражал желание следовать за «Учителем», если надо, хоть на край света. Это было противно, но мне необходимо приходилось лицедействовать ради выполнения задуманного плана. Мне дали адрес московского филиала общества « Новые зилоты». Он находился в громадном здании из стекла и бетона на Садовом Кольце. «Зилоты» арендовали не меньше десяти комнат и довольно большой зал для собраний, что конечно обходилось в кругленькую сумму, из чего я заключил, что организация отнюдь не бедствует и вообще, похоже, на пути к процветанию. Но откуда они берут денежки? В приёмной меня встретила группа сотрудников, в основном молодёжи, которая буквально чуть не задушила меня в объятиях, когда я объявил о своём намерении стать «зилотом». Каждый с жаром жал мне руку и твердил, что-нибудь вроде «как я рад» или «правильное решение», а одна молодуха даже поцеловала меня в щёку. Если б я не был настороже и так предварительно заряжен против секты и её предводителя, такой приём, пожалуй, мог растопить моё сердце. Позже я узнал, что это всего лишь психологический ход, который сектанты именовали «бомбардировка любовью». Человека, зачастую закомплексованного, удручённого жизненными неудачами (а такие зачастую и попадают в лапы сектантов) встречают с радостью и приветливостью, называют «братом» (сестрой), выслушивают каждое его слово, льстят по любому случаю, смеются всем его шуткам, даже самым неудачным и…глядишь, новичок клюнул – начинает думать, что лучше людей вокруг и нет, никто его так не любит, как «братья» и «сёстры» и ему хочется бывать с ними почаще. Затем применяется следующий приём, весьма коварный. На этой стадии вновь пришедшему дают задание усиленно читать «труды» Бессмертного и регулярно слушать его кассеты. Естественно, после прослушивания подобного бреда у попавшего в секту возникают некоторые недоумения и вопросы. И вот теперь по отношению к нему применяют очень подлый приём. Если он спросил что-то бестактное, например, откуда у «зилотов» столько денег, его резко отчитывают: «Как не стыдно такое спрашивать!» или: «Не успел прийти, а уже показывает себя сребролюбцем». И все от него отворачиваются. До этого любезные и слащавые, перестают с ним общаться, отвечают односложно и резко, так что бедняга неофит всё время ощущает неуместность своего любопытства и всеми силами пытается вернуть расположение людей, которые уже так ему понравились. Ради этого он перестаёт задавать «неудобные» вопросы и больше к ним уже не возвращается, что и требовалось «зилотам». На таких условиях они, пожалуй, готовы вернуть новичку своё расположение. Я всё это познал на своём опыте, потому что на мне испытывали все эти методики. В данном случае у сектантов произошёл сбой, и на это имелось несколько причин. Во-первых, я их уже заранее терпеть не мог за историю с Ниной, во-вторых, я считал себя православным человеком и имел понятие о христианской вере, так что примитивная «догматика» их «Учителя» отскакивала от меня, как от стенки горох, в третьих, у меня уже был подобный опыт в секции каратэ. Да-да, мой приснопамятный «сэнсэй» Максим Леонидович применял методики, свойственные «зилотам», в частности беспрекословное подчинение младшего старшему. В отношении меня они и тогда не сработали, а теперь и подавно. Однако я понимал, насколько эти «разработки» эффективны в отношении других, не столь подготовленных неофитов, и мои злость и негодования против сектантов и их предводителя всё росли.
Когда меня стали обрабатывать с целью выманить деньги, я немного забеспокоился. Мне предложили продать квартиру(!) и сделать на вырученные деньги вступительный взнос в секту. Вот откуда у них капиталы! По-видимому, зомбированные бедняги так и поступают, так сделала и Нина, но как быть мне? Обычно, как я выяснил, облапошенные новички переводят деньги от продаж на счёт организации. Я, естественно, продавать ничего не собирался, но как в таком случае я получу путёвку в «Город Счастья»? Пришлось поломать голову, но выход был найден. Я стал говорить своим «старшим товарищам» по секте (каждому на ушко и «по большому секрету»), что не только расстанусь с трёхкомнатной родительской квартирой, но ещё преподнесу «Учителю» большой подарок, якобы недавно полученное наследство, но условие такое: передаю его «Бессмертному» лично в руки. Они попросили время «подумать», должно быть, запрашивая инструкции у вышестоящих, а потом ответили согласием. Вобщем, в конце концов я добился «привилегии» отправиться в Сибирь к «Учителю».
Я не очень заморачивался думами о том, как поступлю с «взносом». Что-нибудь на месте придумаю. Ну, Шимкус, берегись! Будь ты хоть в самом деле бессмертным, как Кощей из русских сказок, я Иван, хоть и не царевич! И найду свою жену и своего сына, вызволю их из твоих лап, а если в том ты попытаешься мне помешать, найду твою смерть, пусть даже она заключена в кольце, кольцо в яйце, а яйцо в сундуке!
Я закупил некоторые необходимые вещи: новый камуфляж, чёрную матерчатую маску, удобный современный рюкзак, острый короткий нож с множеством лезвий и приспособлений, метров двадцать капронового троса, походную посуду, два спальных мешка, лёгкую двухместную палатку, помповое ружьё с коротким стволом и запас патронов к нему. Затем предстояло выполнить одно очень важное предварительное условие: я хотел получить благословение священника на предстоящее дело. С этим обратился к одному московскому батюшке, но не дослушав меня, он замахал руками и произнёс: «Нет-нет, я не могу взять на себя такую ответственность! Поезжай-ка ты в Троице-Сергиеву лавру и попроси благословения у какого-нибудь старца».
9
Я поехал в лавру, в которой побывал раза два ещё с бабушкой. Первым делом, ступив на территорию монастыря, я отправился в Троицкий собор к мощам преподобного Сергия. Я купил пару свечек и пристроился в длинную очередь перед ракой с мощами преподобного. Очередь двигалась медленно, и я всё молился про себя, прося помощи в предстоящем деле, и обращался с просьбой к святому, чтобы он послал мне какого-нибудь старца, потому что я совершенно не представлял, где его надо искать. В очереди стояли совершенно разные люди и довольно много молодёжи. У всех лица были сосредоточенно-благоговейные, видно не только у меня одного хватало проблем. Вся обстановка радикально отличалась от «зилотской», это я сразу почувствовал: выражение лиц иное. Сектантская восторженность всё время отдаёт сумасшествием и она ничего общего не имеет с христианским «миром в душе». Приложившись к мощам, я вышел из собора и не спеша побрёл вдоль трапезной, в недоумении размышляя, как найти старца. Вдруг впереди из ворот, ведущих во внутренние помещения монастыря, вышел старый монах, кутающийся в мантию. У него были совершенно белоснежные борода и волосы, выбивающиеся из-под клобука, на лице блуждала лёгкая улыбка, а светло-серые глаза смотрели весело и чуть иронично на окружающий белый свет. Наверное, он и был старцем, потому что к нему со всех ног ринулась толпа прихожан (в основном это были женщины разного возраста), прося благословения. Молча, не меняя выражения лица, он крестил их сложенные руки и приклонённые головы, не замедляя шага и постепенно приближаясь ко мне. Когда мы окончательно сблизились, я открыл рот и тоже хотел попросить благословения, но монах, встретившись со мной взглядом, упреждая меня, произнёс удивительную фразу: « Эге, шершень летит в осиное гнездо, но обратно вряд ли вернётся» и прошёл мимо, по-прежнему атакуемый жаждущими благословения.
Я остался стоять в некотором недоумении и довольно долго не мог решить, что делать дальше: может бежать вслед за ним и переспросить, какой смысл в этом загадочном заявлении? Но монаха и след простыл, а я, поразмыслив, истолковал его слова в свою пользу и тронулся в обратный путь.
На другой день я сел в поезд Москва-Иркутск. В конечном пункте следования мне нужно было разыскать местный филиал организации и следовать инструкциям иркутских «братьев». Поездка прошла благополучно и без всяких приключений. Я радовался, что мне не навязали попутчиками каких-инибудь «долбанутых» неофитов, потому что такие попытки имели место. Путешествуя в одиночестве, я расслабился и чувствовал себя довольно комфортно. Один нелепый эпизод в конце путешествия всё же произошёл. Он свидетельствует о глубокой пропасти, возникшей в результате либеральных «реформ» между столицей и периферией. Сдав багаж в камеру хранения, я вышел из здания вокзала и отправился в нужном мне направлении, руководствуясь подробнейшей писаной инструкцией, заботливо предоставленной «зилотами», не забыв по пути купить пару пирожков с мясом для подкрепления. Я шёл, жуя пирожок, посматривая по сторонам и глазея на незнакомый город. Сверяясь с планом, метров через триста повернул на боковую улицу, затем сделал ещё поворот и приостановился, разбираясь в схеме, начертанной на кусочке картона. Рядом со мной находился канализационный люк. Неожиданно край люка приподнялся, и я увидел чумазое лицо в обрамлении гривы нечёсаных сальных волос. «Мужик, дай закурить» - прохрипела голова. Я замер от неожиданности. «Ну тогда дай кусок пирога!» Я машинально протянул пирожок так неожиданно вынырнувшему, словно из преисподней, незнакомцу. «Кто ты?» - только и нашёлся спросить. «Мы танкисты» - ответила голова, и люк захлопнулся, отделяя безымянного бомжа от остального мира. Я подумал в тот момент, что в провинции положение стало совсем отчаянным, раз люди переселяются под землю, но вскоре припомнил репортаж некого корреспондента одной из столичных газет о «москвичах из подземелья». В столице тоже имеются свои «танкисты».
Иркутская штабквартира секты уступала столичной и размерами, и уровнем комфорта, тем не менее выделялась среди прочих местных контор своей вызывающей роскошью: ковры, канделябры, новая техника и проч. «Братья» сообщили, что меня уже ждут на месте, но добираться самостоятельно придётся ещё не менее двух суток – в такую даль загнал своих последователей Амвросий, причём последние километров десять предстоит одолеть пешком. Это меня устраивало, так как на границе «Города Счастья», как выяснилось, стоит кордон «ангелов», то есть охранников, проверяющих, а точнее, обыскивающих всех новоприбывших. Значит, перед входом на территорию, купленную сектой, мне нужно где-то припрятать снаряжение.
Ещё полтора дня я добирался до цели поездами, а затем, высадившись в каком-то скверном маленьком городишке, потопал пешком. Кстати, городишка был наводнён неофитами-зилотами, которых по каким-то причинам не допускали в «Город Счастья» и они осели здесь в ожидании вожделенного момента переселения поближе к «Бессмертному». Таким был человек, к которому я обратился с просьбой указать дорогу. Это был мужчина лет пятидесяти с бледным бескровным лицом и впалой грудью. Узнав во мне «собрата», он пожаловался, что уже три года не может переселиться в «столицу» (так здесь называют «Город Счастья») и вынужден ютиться в какой-то халупе вместе с женой. Они из Питера, продали квартиру, чтобы сделать «вступительный взнос», «Бессмертного» видели всего несколько раз, так как он теперь редко выступает на людях, а всё больше по радио и в основном с ними общаются «ангелы» и «архангелы». Последние что-то вроде офицеров охраны, которые напрямую подчиняются 12 –и «апостолам», а уж те непосредственно сносятся с Амвросием. Один из «архангелов» и порекомендовал им купить временное жильё здесь. Хибара оказалась насквозь прогнившей, и зимой её продувало насквозь. Здешние морозы опускаются ниже 40 градусов, «но воздух прекрасный и вода чистейшая», как непоследовательно восторженно заключил мой новый знакомый. По его словам мне следовало идти до старообрядческого поселения Ёлкино, а там рукой подать до «зилотов». Поблагодарив этого бедолагу, я двинулся указанным путём. Дорога шла через редколесье, воздух здесь действительно был чудесный, но я обратил внимание, что вокруг очень много порубок, причём порубок хаотичных, без видимой системы. Остатки могучих деревьев в виде изуродованных пней и множества обрезков и обломков валялись тут же, и никто не озаботился их прибрать или хотя бы сжечь. Притом, что Амвросий всё время твердил о сохранении окружающей среды, его строители загадили окружающую местность самым варварским образом. Многочисленные могучие деревья пошли на строительство его личного дворца, в котором сочетались элементы русского терема и китайской пагоды. В этом нелепом строении жил сам «Бессмертный» со своими «апостолами». Остальные рядовые члены секты ютились в больших многоместных палатках, это в Сибири то!
Часа через полтора я услышал впереди собачий лай, а затем заметил ряд деревянных изб, обрамлённых густыми зарослями рябины и черёмухи. Это наверное и было Ёлкино. Рядом с каждым домом стояло ещё несколько добротных сооружений: банька, сараи, хлев и т. п. И всё из хорошего выдержанного леса и очень профессионально сработанные. В разгар рабочего дня около двух первых изб никого не наблюдалось, но когда я поравнялся с третьей, на крыльцо вышел коренастый бородатый мужик лет сорока, одетый в телогрейку, серые домотканые штаны, заправленные в кирзовые сапоги с какими-то ремешками в руках. Больше всего меня удивило в его облике наличие очков, которые совершенно не вязались с окружающей обстановкой, придающих ему благообразный и интеллигентный вид. Мужик без спешки спустился с крыльца и подошёл к двум низкорослым, но крепким лошадкам, привязанным к забору, и накинул уздечку на морду одной из коняг. Тут он заметил меня и повернулся, близоруко вглядываясь в моё лицо и выражая недоумение бородатой физиономией. «Бог в помощь» - поздоровался я. «Благодарствуем на добром слове» - отозвался мужик, - «да только боги у нас с тобой разные. Ты ведь из этих, из «зилотов» будешь?» Не знаю почему, некоторые люди с первой встречи вызывают у меня безотчётное доверие. Почти всегда первое хорошее впечатление подтверждалось и в дальнейшем. Так случилось и на этот раз. Самым благоразумным поступком в моём положении было бы согласие с предположением этого раскольника, но я почему-то ответил правду: «Вовсе нет. Я приехал сюда за женой и сыном». Он помолчал и сочувственно кивнул головой: «И таких я здесь встречал. Тяжко тебе здесь будет, паря». «Отчего так?» «Да потому, что этот, прости Господи, «Бессмертный» тут концлагерь устроил! Кормит народ два раза за день и всё какой-то баландой, даже детям молоко только по праздникам даёт». «Не может быть!» «Ещё как может. Наши бабы ему предлагали: даром будем детишкам молоко оставлять, что нам жалко! А он: «Нет, мясо грех, молоко грех! Надо их с детства приучать к этой, как её витарианской, что ли, пище». Вот они тут строят ему хоромы, да только всё никак не достроят, видно с этих витарианских харчей! Ну ладно взрослые, а как робят то без молока растить? Никакой он не «Божественный», а самый настоящий антихрист. И нам от евонных безумцев житья не стало. Многие уже утекли подальше в тайгу, лишь бы этих «зилотов» не видеть». Впоследствии я убедился в правоте мужика: не менее половины домов в Ёлкино стояли заколоченные. Неожиданно было услышать обвинения в фанатизме из уст старообрядца, но негодование его было неподдельно искренним. «Да что это я всё болтаю и болтаю» - спохватился абориген, - «проходи в избу, чай устал с дороги, я тебя медком угощу». «Спасибо». «Что это за слово ты сказал?» «Как, что за слово! Поблагодарить хотел». «Так ты и говори, как христианину положено!» «А как положено?» «Спаси Бог, а не «спасибо». Что это ещё за «бо»? Мы такого не приемлем». «Ну, спаси Бог» - не стал спорить я ,- «меня Иваном зовут, а тебя?» «Митрофан» - кратко отрекомендовался хозяин, - «из кержаков мы…» «Уже понял». Я прошёл в избу, довольно просторную и чистую. Митрофан подхватил мой рюкзак и бережно положил его в угол, пододвинул мне скамью и выставил на грубый обструганный стол кринку молока, туесок с мёдом и краюху домашнего, испечённого в очаге хлеба. Я здорово проголодался за дорогу, так что с энтузиазмом принялся за еду, с удивлением отмечая радушие и хлебосольство хозяина, потому что о староверах я слышал нечто совсем противоположное. Люди, столкнувшиеся с раскольниками, рассказывали мне о их нелюдимости, недоверии к посторонним и нелепом фанатизме. Хозяин же мой приветливо улыбался, не задавая никаких вопросов, очевидно ожидая, когда я наемся вволю. Когда от хлеба не осталось ни крошки, а всё молоко было выпито, он спросил, что я намереваюсь делать дальше. Я честно сказал, что собираюсь забрать отсюда жену и ребёнка. Митрофан заметил, что это будет непросто. «Тебя сразу заметят. Уж больно ты приметный. Следить будут. А это они умеют». «Как же быть? Я как раз хотел смешаться с толпой…» И я рассказал Митрофану о всех своих обстоятельствах, и даже о войне и ранении. Сам не знаю, как это получилось, но я открылся незнакомому человеку. Он всё время сочувственно кивал, а в конце рассказа задумался немного и сказал: « Попробую тебе помочь. Ты вот что, паря, оставляй-ка свою поклажу у меня. Не бойсь, цела будет. Завтра я обещался одному из этих чертей, которые себя «архангелами» величают, привести телегу картошки. Мне уже заплатили. Я дам тебе ихнюю одежонку затрапезную и положу на дно телеги, а сверху картошку навалю. Никто тебя и не заметит. Снизу дырку просверлю, что б ты не задохся, а там, как скажу тебе, так и вылезай, да заползай в любую палатку. Тогда все подумают, что ты уже обыскан и тебя не тронут. А там смотри сам, не плошай, да не кричи во всё горло: «Нина!», если её увидишь. Тут брат, всё не так, как дома у нормальных людей. Затаись, тебе говорю, и смекай, как лучше всё обстряпать, может в толпе и затеряешься, ведь этих бедолаг здесь, почитай тыщи три, не меньше». «В самом деле?» «Тебе говорю, да ещё столько же по другим местам своей очереди дожидается, чтобы «Бессмертного» увидеть и послушать, глаза бы мои на него не смотрели!»
10
Наутро перед тем, как влезть в телегу Митрофана, я счёл своим долгом предупредить радушного хозяина о том, что среди оставленных мною на его попечение вещей имеется оружие и боеприпасы, а также предложил ему деньги в обмен на помощь. «Христос с тобой, паря» - ответил Митрофан, - «нешто мы басурмане какие! Это тебе не город, где человеки, как волки. Здесь Сибирь! Я тебе и так помогу. А если опять понадобится помощь, дай мне знать и пошли тебе Господь удачу!» Такой вот старообрядец!
Путешествие наше заняло не более получаса, но груз картофеля пригвоздил меня к днищу повозки, и на каждом ухабе вся его масса подпрыгивала и падала на мой хребет, так что я еле дождался конца этого испытания. Митрофан быстро сгрузил часть клубней в большую яму, и я смог подняться, весь в пыли и грязи. Наскоро отряхнувшись и помахав рукой своему благодетелю, забежал в ближайшую палатку. Вокруг никого не было, и меня не заметили. Палатка, расчитанная на двадцать человек, была оборудована из рук вон плохо. Посередине находился узкий проход, по обеим сторонам которого валялась какое-то вонючее тряпьё, служившее постелями обитателям. Под головы вместо подушек укладывались грубые заплечные мешки, в которых рядовые «зилоты» хранили свой жалкий скарб. Я выглянул наружу. Вокруг стояли такие же палатки, словно родные сёстры той, в которой находился я и одна, побольше, служившая столовой. Поодаль возвышалось высокое недостроенное здание самого нелепого вида, как я понял, дворец «Божественного». Люди обоего пола, одетые в одинаковые серые робы, сновали взад- вперёд на всём обозримом пространстве. Одни тащили строительный инструмент, другие – какие-то мешки, третьи спешили куда-то с самым деловым видом. А над всем пространством посёлка вздымались деревянные вышки (здесь всё было из дерева, так как Амвросий не признавал другого материала) с вооруженными часовыми, словно в настоящем концлагере, а потом я заметил и колючую проволоку, окружавшую поселение, как скоро выяснилось, со всех сторон. Некоторое время я находился в недоумении, куда идти и что начинать, как вдруг раздался громкий удар колокола, привязанного к столбу посреди посёлка, и со всех сторон к столовой заспешили люди. Я решил присоединиться к ним. В столовой находились длинные уже накрытые столы, сколоченные из плохо обструганных горбылей. Посуда была алюминиевой, как в армии. Все разбились на двадцатки и заняли места за столами (я тоже пристроился к какому-то столу). Никто почему-то не садился. Наконец прозвучала команда «на молитву». Вперёд вышел плечистый мужчина в полувоенной форме («архангел») и вслух прочёл какую-то тарабарщину, по завершении которой все присутствующие дружно крикнули: «Аминь» и уселись. Обед состоял из тарелки жидкого супчика с двумя листиками зелени и парой картофелин на дне. К нему полагалось два куска дурно пропечённого чёрного хлеба и кружка бурды, которую здесь называли чаем. На завтрак давали тарелку какой-нибудь каши и «салат» из редиски, репы и какой-то зелени плюс чай и кусок белого хлеба. На этом можно было запросто протянуть ноги, особенно при тяжёлой физической работе и коротком (не более шести часов) сне. Зато цель – полное запудривание мозгов, выполнялась идеально. Амвросий же называл такое меню «вегетарианским», «аскетическим», «экологически чистым» и часами распространялся о его дущевной и телесной пользе. Действительно, даже детям, которых я насчитал за ближайшими столами не меньше десяти, всучали эту растительную жвачку, готовя из них «будущих небожителей». Неудивительно, что все они выглядели болезненными и какими-то испитыми.
Конечно, я чуть не вывернул голову в поисках Нины, но никого даже отдалённо похожую на неё не заметил. Напротив меня сидел молодой парень, примерно моих лет, голубоглазый и светловолосый, худой, как велосипед, с тем нарочито восторженным выражением лица, которое столь часто, по моим наблюдениям, присуще сектантам, подверженных искусно подпитываемой эйфории. «Что-то я раньше не видел тебя, брат» - обратился он ко мне. «А я недавно приехал». «Откуда?» «Из Ярославля» – на всякий случай соврал я. «А я из Вологды». «В какую бригаду тебя определили?» «Я, э-э…» Кто его знает, что отвечать? »А хочешь ко мне?» - не дослушав ответа, спросил парень, «я плотник, дворец «Бессмертного» строю. А ты умеешь с топором обращаться?» «Честно говоря, нет» - признался я, в эту минуту искренно сожалея, что не владею какой-нибудь строительной специальностью, потому, что в этом случае я оказался бы где-то рядом с Амвросием, что необходимо для моих планов. «Ничего, я попрошу «архангела» Митяя перевести тебя к нам. Вон ты, какой здоровый! Нам такие нужны». Поздравив себя с удачей, я поблагодарил соседа, отрекомендовавшегося «братом Алексеем». Митяй оказался тем самым дюжим детиной, что читал «молитву» перед едой и после. Он долго буравил меня взглядом подозрительных чёрных глазок: «Что-то я тебя раньше здесь не видел». «Он только что приехал» - вступился Алексей. «Ну-ну, а фамилия твоя как?» Я назвался. Митяй пробормотал что-то неразборчивое, уставившись на мои руки. «Чего?» - переспросил Алексей. «Забирай его, вот чего!» - фыркнул Митяй, отходя от нас. Так решился вопрос с моим трудоустройством. Ночевать Алексей также пригласил в своей палатке с бригадой плотников. В этом жалком жилище ютилось несколько семейных пар. Они отгородились от соседей занавесками из одеял.
В первую ночь я долго не мог заснуть. Всё думал, как мне в этом людском муравейнике поскорей отыскать Нину. Можно ли будет сразу показаться ей на глаза? Как она среагирует на моё появление? Пока я эдак размышлял и гадал, в палатку почти бесшумно вошли четыре «ангела» во главе с Митяем и приблизились к моему «ложу». «Вставай и иди за нами» - приказал Митяй. «Одеться хоть можно?» - поинтересовался я. «Одевайся» - великодушно разрешил «архангел». Едва я напялил на себя свою поношенную робу, его »шестёрки» окружили меня, и повели куда-то в сторону дворца. Митяй шёл впереди, а я гадал, куда и зачем меня ведут. Может, собираются сразу прикончить? Да нет, не похоже. Пожалуй, сначала устроят «разбор полётов». Может попытаться сбежать, пока не поздно? Но в этом случае весь мой план спасения Нины и ребёнка рухнет. Эх, пусть всё идёт своим чередом, авось не пропаду! Лагерь спал. Утомлённые «зилоты» дрыхли, как мёртвые, лишь группы «ангелов» по трое бродили меж палаток, зорко охраняя покой «Города Счастья». Меня вели во дворец. При входе два стража с автоматами на груди преградили нам дорогу, видно «Бессмертный» тщательно заботился о безопасности, но Митяй о чём-то пошептался с ними и нас пропустили. Внутри дворца приятно пахло свежей древесиной и какими-то благовониями. Удивляли размеры этого сооружения. Я никогда ещё не видел деревянного здания такой большой величины. Мы прошли в довольно вместительную комнату, в которой не имелось ничего, кроме большого деревянного резного кресла, напоминающего трон, на котором восседал длинноволосый тип, одетый в долгополую хламиду, похоже сшитую из парчи, богато украшенную серебряными побрякушками в форме шариков и бубенчиков. Митяй выступил вперёд, сделал поясной поклон перед длинноволосым и, указывая на меня, изрёк: «Симон, ты хотел его видеть». Четыре сильные руки толкнули меня вперёд и бросили на колени перед «троном». «Апостол» Симон, таково было звание волосатого (поистине эти клоуны не знали удержу в своём кощунстве!) несколько секунд пялился на меня, затем вопросил с непередаваемой важностью и помпой: «Кто ты и откуда?» «Иван Смарагдов, бывший офицер, участник войны в Чечне». «И что привело тебя сюда Иван Смарагдов?» «Поиск истины и желание видеть «Бессмертного». «А почему ты пришёл к нам не как все и без подарка Учителю, да будет благословенно его имя?» «О почтенный (я старался выражаться ему в тон), ап… (язык не поворачивался назвать этого шута апостолом)…» «Зови меня просто Симоном» - перебил волосатый, проявляя великодушную «скромность». «О да. Почтенный Симон, я человек больной и бедный. У меня нет достойного подарка для «Бессмертного», но я готов посвятить ему и его делу все немногие оставшиеся у меня средства и силы…» «Врёт!» - перебил меня Митяй, - «посмотри на его руки, о Кифа!» «Вижу» - отозвался тот, - «прибедняешься, а это что?» И он постучал указательным пальцем правой руки по костяшкам левой. Это были, так называемые «кендос» - специально набитые и натренированные суставы, которыми бьют в каратэ. У всех бойцов они выделяются величиной и выглядят натруженными, как мозоли у верблюда. «Ну да, я же служил во внутренних войсках и имел «краповый берет» (отборный отряд, спецназ ВВ – прим. автора). «А вот мы сейчас проверим, правду ли ты говоришь». Волосатый кивнул одному из «ангелов», который немедленно подскочил ко мне сзади и замахнулся рукой. Я уже упоминал, что в период реабилитации после ранения усиленно посещал спортзал. Прежней прыгучести я не восстановил, но в остальном навыков не утратил. Не вставая с колен, я поймал руку нападающего и сделал резкий рывок в сторону. Кость громко хрустнула, а он с воем отпрянул в сторону. Тогда «апостол» сделал знак остальным, и они напали на меня трое, включая Митяя. Двоих «ангелов» я отключил руками, а Митяя крепко приложил ударом головы в лицо. При этом его толстый нос, ломаясь, хрустнул, как банан. Теперь пришла очередь волосатого. Я двинул его прямым ударом ноги в грудь, но наткнулся на жёсткий, умело поставленный блок. Оказывается, «апостол» тоже был бойцом! Он вскочил с «трона», принял стойку и сделал выпад в мою сторону. «Стойте, остановитесь!» неожиданно загремело над моей головой из репродуктора. Симон опустил руки, поклонился репродуктору и замер в покорной позе.
11
«Поклонись Учителю» - зашипел он на меня. Я наклонил голову. Только теперь я заметил большой экран в углу комнаты. Он засветился и запестрел всеми цветами радуги и вдруг я увидел изображение «Бессмертного», с бородкой и длинными волосами, одетого в роскошное длинное одеяние, явно копирующего собою образ Христа. Щёки у него были впалые, а вид изнурённый. В чёрных глазах метались искры. Порою в них, по-моему, проглядывало безумие, но сейчас они смеялись. «Как твой нос, Митяй?» - вопросил Амвросий. «Архангел», держась ладонями за разбитую физиономию, промямлил что-то невразумительное. «Ты пришёл ко мне без подарка» - продолжал между тем «Бессмертный», - «но считай, ты мне уже его сделал: поколотил Митяя, вырубил двух «ангелов»…ха-ха-ха! Вот, как надо сражаться! Не хочешь ли Иван стать моим телохранителем, со временем, возможно, «архангелом», а там, кто знает, может и «апостолом»? Большому кораблю большое плавание!» «Или большая торпеда!» - прошипел Симон. На такое предложение можно было отвечать лишь полным согласием, которое я тут же и выразил, повернувшись спиной к «апостолу» и не веря своим ушам от радости. «А вы» - обратился Амвросий к своей охране, - «залечивайте свои болячки, да позаботьтесь о нём» и он ткнул в меня длинным холеным пальцем.
Меня повели в подвальное помещение, где очередной «ангел» выдал мне новую робу с капюшоном коричневого цвета и верёвкой вместо пояса, напоминающую одежду католического монаха. Это была одежда испытуемых, в число которых теперь включили меня. Я стал кем-то вроде послушника в монастыре, то бишь в «Счастливом городе». Помещение для жительства тоже выделили получше. Это была чистая комната с деревянными кроватями на четырёх человек. Моими соседями оказались рядовые «ангелы», получившие, как я понял, задание за мной шпионить. Едва я присел на вновь обретённую койку в новом помещении, послышались удары гонга, возвещающие, по словам моего соседа, начало завтрака. Этот же сосед провёл меня на второй этаж в довольно вместительную залу, задрапированную портретами «Бессмертного» и плакатами с его изречениями. Мы уселись за самый дальний стол, которых в зале было три, не считая «президиума». Постепенно места за столами заполнились телохранителями Амвросия, но стол «президиума» оставался пуст. Вдруг бархатная завеса в задней части зала раздвинулась, послышалась громкая помпезная музыка, какой-то марщ, и перед нами появился «Бессмертный» в сопровождении 12-и «апостолов» и трёх женщин, поражавших своей красотой. Все встали. Процессия медленно проследовала к столу «президиума» и заняла места, согласно здешней «табели о рангах». Амвросий скороговоркой прочитал какую-то «молитву», скорее заклинание, ни одно слово из которого я не разобрал и, воздев руки, затрепетал пальцами, что по-видимому, служило «благословением», после чего все уселись по своим местам: одна из женщин, самая старшая, по правую руку предводителя, две другие – по левую, далее по обеим сторонам - «апостолы». Ударил гонг и появились «официанты» (мужчины и женщины) с яствами. Еда здесь была совсем другая, не то, что у рядовых «зилотов». Нам подали три сорта мяса, овощной суп, вино и фрукты, среди которых были даже бананы и киви , так что я не верил своим глазам. Пока все стучали ложками, я украдкой разглядывал окружение Амвросия. Женщина, сидящая по его правую руку, была прелестной брюнеткой лет сорока, одетая в черное с блёстками платье почти до пят. Она не поднимала длинных ресниц, но однажды я поймал на себе острый глаз её чёрных пронзительных глаз, и мне стало не по себе от их выражения. Эта красавица была, несомненно, опасна, как кобра. Две другие, по левую руку, были совсем иного типа: молоденькие блондиночки, лет двадцати, не более. Одна высокая и стройная с кукольным лицом, типа Барби, другая – глазастая и весёлая. Иногда она посматривала в мою сторону и чуть заметно улыбалась. Мои соседи завтракали, уминая вкусную еду за обе щёки. Амвросий же, насколько я мог заметить, вообще не ел, а только выпил немного вина. Через какое-то время он довольно громко спросил у брюнетки: « А где Великая Мать? Почему её нет за столом?» На что брюнетка ответила, что Матери нездоровится, и она попросила подать ей завтрак в комнату. Брови предводителя слегка нахмурились, но никаких комментариев не последовало.
Мы не успели в полной мере насладиться едой, как послышался новый сильный удар гонга. Другие гонги вторили ему по всему лагерю и завтрак, к которому приступили все жители «Города Счастья» на минуту прервался. Служители внесли на больших подносах пластиковые стаканы, наполненные какой-то прозрачной жидкостью, и поставили перед каждым, рядом со столовым прибором. «Бессмертный» взял в руки микрофон. Его речь транслировалась во всех помещениях и закоулках лагеря, её мог слышать каждый «зилот». «Народ мой» - с непередаваемою важностью возвестил Амвросий,-« с самого начала моей проповеди я говорил вам о грядущих испытаниях, которые надлежит нам пройти, чтобы переселиться в «Землю Обетованную» и обрести утраченный прародителями рай. Ваш путь был нелёгким, но радостным, потому что вы сами ковали своё будущее, собственное и ваших детей. Вы трудились ради будущей счастливой жизни. Рядом с вами всё время находился и я, разделяя ваши труды и заботы. Ныне возвещаю вам: счастливый миг настал. Последнее усилие и мы перенесёмся в райские кущи, где нет ни слезы, ни воздыхания, но жизнь бесконечная! Для этого остался всего один шаг, единственный! Вот сейчас вам принесут чудотворный напиток. Он воистину сделает вас счастливыми! Пейте и дайте выпить своим детям. Я тоже выпью с вами и мы сразу перенесёмся в райские кущи. Аминь». Он поднял стакан и поднёс его ко рту. Невыразимая паника охватила меня. Несомненно, в стаканах была какая-то отрава, и этот маньяк затеял массовое самоубийство. Что делать? Не пить же! И как мне поступить, о Боже, помоги мне! И в этот момент мой взгляд упал на глазастую блондиночку, которая глядела на меня, поднеся, как и прочие, стакан к своему хорошенькому ротику. Она сделала мне успокаивающий знак и улыбнулась, дескать, не бойся, пей, и опрокинула стакан. Я последовал её примеру. Какое-то время я с ужасом ожидал роковых последствий, но ничего не происходило. Напиток был даже приятным и отдавал чуть ощутимой горечью. «Бессмертный» громко расхохотался. «Я вижу: ты верен мне, мой народ. Ты послушен и покорен мне, и я заслуживаю твоё доверие! Разве я не вывел тебя из египетского плена? Разве я не доказал тебе не раз своё благоволение? Вы все погрязали во грехе и разврате, а я указал вам Путь, Дорогу к спасению. Вы бросили свою прежнюю жизнь и оставили за спиной египтян с их колесницами и постылой работой, о мои «новые зилоты». Фараон египетский не поймал вас и теперь никогда не поймает. Я освободил вас от химеры совести! Я вдохнул в вас новую жизнь! Вы на пути к счастью! Никакие капиталисты и эксплуататоры не страшны вам. Никто из них не в состоянии последовать за вами, потому что у них не хватит сил выпить мой чудотворный напиток. Сегодня, народ мой, ещё не время. Мы придём в Землю Обетованную, но попозже. Сегодня была лишь репетиция, но мы выявили тех, кому не по пути с нами. Это те не истинные «зилоты», которые не стали пить мой напиток. Долой их! Им не место среди нас. Пусть придут новые верные. Вот они толпятся у дверей «Города счастья», который я строю для вас, и вопиют: «Возьми нас», возьми!» И я беру. Приидите ко мне возлюбленные и я успокою вас!»
12
Этот кощунственный фарс настолько утомил и напугал меня, что я еле дождался конца церемонии и без сил опустился на своё новое ложе. Впоследствии я выяснил, что принял участие уже во второй имитации массового самоубийства. Предыдущая состоялась примерно за месяц до моего появления, и тогда тоже выявили не желающих покончить счёты с жизнью. Их безжалостно удалили из «Города Счастья». Я заметил, что вся банда приближённых «Бессмертного» спокойно опорожнила свои стаканы. Они, видимо, были предупреждены о том, что это ложная тревога. А вот меня предупредить не посчитали нужным, должно быть проверяли. Спасибо блондиночке, но что, если в следующий раз всё будет по-настоящему и все рядовые «зилоты» отправятся в тартарары? Надо скорей найти Нину и убираться отсюда!
Вскоре после завтрака мне было объявлено, что моя вахта охранения начинается в 12 часов дня. Через 8 часов нас меняет другая тройка «ангелов». Инструктаж проводил мой сосед по комнате. Мы просто медленно обходим по периметру территорию лагеря и в случае каких-то инцидентов разбираемся на месте. Если не справляемся, докладываем дежурному «архангелу» по рации, которой снабжена каждая тройка, и он уже принимает соответствующие меры по своему усмотрению. Но, как правило, никаких проблем не возникает, народ здесь тихий. В назначенный час я вступил на свою первую вахту. Мы медленно двинулись по периметру лагеря, длина окружности которого была около трёх километров, так что полный круг мы проходили минут за сорок. Все лагерные динамики передавали очередную речь «Бессмертного» и, куда бы мы не вступали – в палаточный городок, на кухню, в дворцовый двор, везде слышалась бредятина этого параноика: «… и бросив дворец моего отца Гаутамы, я поселился в горах. Я медитировал, сидя перед каменной стенкой, и со временем мой дух укрепился и стал твёрдым, как камни, их которых сложили эту стену. И тогда меня прозвали Великим Шакьямуни или Буддой, что значит «Озарённый». Этот псих воображал себя то Саваофом, то Магометом, то Махатмой-Лениным, но сегодня у него был «буддийский день». Он продолжал вещать про «четыре великих истины», и про то, что «каждое новое рождение в сансаре является следствием действия (кармы), совершённого в прошлых рождениях. Действие – это поступок, преднамеренный и осознанный и мотивированный каким-либо аффектом. Всем нам вскоре предстоит совершить такой поступок и продолжить поток жизни, но уже в новом качестве». Эта галиматья, по-моему, должна была готовить «зилотов» к массовому самоубийству, именно его «Учитель» и называл «поступком». Удивляло полное тупое благодушие этих людей, их неспособность противостоять бреду маньяка, слепая вера в этого сумасшедшего «гуру». По-видимому, они превратились в настоящих зомби, и возмущало странное бездействие властей. Меня настолько бесила его болтовня, что я мысленно на время выключил свой слух и постарался перестроить внимание, тем более, что мы дошли до весьма интересной достопримечательности «Города Счастья» - кладбища. Оно было не таким, уж маленьким – я насчитал тридцать шесть могил, отмеченных простыми деревянными столбиками с табличками, на которых начертали скупые сведения о покойниках, которым переселение в «Город Счастья» счастья и удачи не принесло. Отделялось оно от прочей территории низеньким деревянным заборчиком, поверх которого я мог беспрепятственно прочесть многие таблички. Одна из них привлекла моё внимание. На ней было начертано: «Пётр Коломенцев 1996 г. р. Умер 10 сентября 1997 года». Я едва удержался от крика. Это несомненно был мой сын. Фамилия Нины была Коломенцева, и дата рождения совпадала. Они уморили моего сына! Конечно, какой младенец вынесет условия в этом концлагере! У меня возникло острое желание перебить всех «зилотов» во главе с «Бессмертным» и спалить этот проклятый город, чтобы память о нём стёрлась навсегда из памяти людской. Затем я сверхчеловеческим усилием постарался взять себя в руки. Следовало, во что бы то ни стало и поскорей отыскать Нину, если она жива, и увести её отсюда. А там уж я поквитаюсь с Амвросием!
Не знаю, как я выдержал до конца эту свою первую вахту! Но ярость и гнев тоже могут придавать нечеловеческие силы, а моё негодование было, к тому же, справедливым. Я не злился на рядовых сектантов, несчастных обманутых людей, мой гнев разгорался против «Учителя» и его «ангелов», которых Митрофан справедливо называл бесами. С трудом дождавшись ночи, я с большими предосторожностями выбрался из дворца. Охрана, по-видимому, приняла меня за вахтенного, когда я не таясь открыто вышел из дверей. Меня не остановили. Днём я приметил одно место в самой глухой - западной части лагеря, где колючая проволока провисла. Не без труда протиснувшись меж колючек и оставив на них часть кожи с рук и ног, я выбрался наружу. Если б не крошечный фонарик, положенный мне по новой должности, вряд ли бы я скоро нащёл дом Митрофана. Он не сразу отозвался на стук в окно, но выглянув наружу и узнав меня, даже не очень удивился: «Это ты, Иван? Уже?» « Митрофан, извини меня, пожалуйста, но срочно требуется кое-что из моих пожитков». Он скоро вынес мой рюкзак, из которого я забрал ружьё, пачку патронов с картечью и ножик. Всё это хорошо маскировалось моей широкой коричневой хламидой. «Теперь, Митрофан, пожалуйста, выслушай меня очень внимательно». Он серьёзно и молча, кивнул головой. «Если завтра или, на крайний случай, послезавтра я не объявлюсь, срочно скачи на коне в райцентр и сообщи властям, что Амвросий готовит страшное. Он хочет убить всех своих последователей или уговорить их покончить самоубийством. Он заявляет, что намерен «уйти» вместе со всеми. Может это так, а может, и нет, но подобные люди не любят гибнуть в одиночку. Всё, я тебя предупредил. В любом случае я дам ему бой и кто-нибудь из нас погибнет. Прощай и спасибо тебе». Я повернулся и зашагал обратно.
13
Отсутствия моего по счастью никто не обнаружил. Ружьё и патроны я засунул в тюфяк, предварительно завернув их в бельё. За завтраком «Бессмертный» объявил, что вечером проведёт заседание со «своими избранными». Это было что-то новое, и я обратился за разъяснениями к своему соседу по столу – «ангелу» из моей смены. «Тс…» - прошептал он, - «не здесь». Когда после трапезы мы вернулись в спальню, «ангел» прикрыл дверь на задвижку и зашептал: «В шесть вечера приходи на третий этаж и иди в конец коридора. Я тебе покажу, как они «заседают», тем более, что на сегодняшнем собрании будет сама Великая Мать!» «Да кто она такая и почему её до сих пор не видно?» «О, это первая красавица «Города Счастья». Она выиграла последний конкурс красоты среди «зилотских» женщин. Весь год она подруга «Бессмертного». «А потом?» «А потом выберут другую». А с этой что ж? «Я почём знаю? Найдут применение». И он засмеялся. «А не появлялась она оттого, что часто горюет – у неё недавно ребёнок умер». «Сердце подпрыгнуло у меня в груди, и нехорошее предчувствие зашевелилось в душе: Нина была необычайно привлекательной женщиной и всегда пользовалась вниманием мужчин. «А что же они обсуждают на этих заседаниях?» «Что обсуждают?» «Ну да». «Ничего они не обсуждают. Просто Учитель считает, что раз первые люди Адам и Ева были сотворены Богом голыми и не знали одежды, пока не согрешили, то и мы – избранные должны им уподобиться – быть голыми и счастливыми и испытать райское блаженство, но только не все его удостаиваются, только избранные…» «Довольно, я всё понял!» «Да подожди ты, я дам тебе возможность поглядеть на них так, что тебя никто и не заметит». Я чуть не растерзал на месте этого подонка и с трудом удержал клокотавшую во мне ярость. Всё же, я до конца не мог поверить в чудовищность происходящего. Как она могла! А впрочем, почему бы и нет! Этот верховный подонок внушал своим последователям любые химеры.
Весь день я был сам не свой, с трудом скрывая от посторонних свою тревогу. Часы ползли медленно, жестоко испытывая моё терпение. В пять сорок пять я зарядил ружьё семью патронами (один в стволе), другие заряды рассовал по карманам и ровно в шесть поднялся на третий этаж. Знакомца моего пока не было. Вдруг над моей головой приоткрылся люк, и он поманил меня к себе, спустив лёгкую алюминиевую лесенку. Мы очутились над «залом заседаний». «Ступай тихо и не делай резких движений» - предупредил меня «ангел». Мы дошли до середины чердака, «ангел» нагнулся и слегка приоткрыл крышку другого люка и я увидел… Лучше не описывать того, что открылось моему взору. Мой спутник говорил правду: все присутствующие, включая «Бессмертного, сидели за столом с яствами абсолютно нагими. Среди них были те женщины, которых я видел на первой трапезе у Амвросия, но Нины среди них не было. Она появилась позже и … я не мог больше этого видеть. Спутник мой, нагнувшись и чуть не пуская слюну, следил за происходящим внизу. Я вынул из-под одежды ружьё и резко ударил его в шею. Послышался хруст позвонков, и он повалился без звука. Потом я стал стрелять. Первый выстрел разворотил грудь «Бессмертному» и каждым следующим я убивал одного из этих гадов. Некоторые пытались бежать к двери, но я их встречал зарядами картечи. Женщин я не трогал, целился лишь в Амвросия и его охранников, но тела их так переплелись, что возможно пострадали и женщины. Кажется, блондиночке, выручившей меня, удалось выскочить за дверь. «Зал заседаний наполнился воплями и кровью. Шесть нагих трупов валялись на полу, некоторые ещё дёргались в предсмертной агонии, когда я спрыгнул вниз и предстал перед своей невестой. Она вела себя странно – ни испуга, ни паники. Просто стояла и смотрела. Я сделал к ней шаг и протянул руки: «Нина, это я. Я пришёл вывести тебя отсюда». Она, молча, безучастно глядела на меня. «Нина, это я, Иван!» «Иван» - как эхо повторила она, - «дай руку». Я взял её холодную ладонь, и в ту же секунду другой рукой она вонзила мне под рёбра длинный острый нож, схваченный со стола… «Ты убил «Бессмертного», а я убью тебя!» Падая, я слышал, как двери дворца сотрясались от ударов. Послышались крики: «Откройте немедленно! Спецназ!» Видно, Митрофан выполнил мою просьбу, а шершень, залетевший в осиное гнездо, уничтожив его обитателей, умирает.
Март 2010
В осином гнезде
© Copyright: Савва Михалевич, 2016
Свидетельство о публикации №216011500488
Свидетельство о публикации №216011500488
Рецензии