Второго раза не будет

             Отец Андрей проснулся в два часа ночи. Уснул он с трудом, и получалось, проспал всего три часа. Некоторое время молодой священник прислушивался. На улице где-то вдалеке пищала автосигнализация, в углу комнаты тикали часы, звук которых днём не замечаешь, а ночью кажется, что они весь дом разбудят, за стеной, где спали жена и маленькая дочь, всё было тихо. Почувствовав, как пижама пропиталась потом на груди и вокруг шеи, он рывком сорвал её и бросил на пол. Ночные кошмары, о которых он позабыл в последние годы, опять подступили и застарелый ужас и страх, которые отец Андрей, казалось, навсегда похоронил в своём сознании, снова ожили в связи с последними событиями его жизни и вызвали эту испарину. С беспощадной ясностью ему снова представился тот жуткий и смрадный подвал полуразрушенного дома, наполненный миазмами и болью, растерянные лица его 19 товарищей-солдат, совсем мальчишек, из которых две трети ранено. Знакомое чувство тоски и предвкушение чего-то ужасного и непоправимого так пронзили всё его существо, что отец Андрей проснулся. Однако, сон дал толчок памяти и она беспощадно рисовала дальнейшее и он не мог подавить поток воспоминаний.
                Они оказались в окружении и сидели в подвале уже три дня. В живых не осталось ни одного офицера, ни одного прапорщика. Сержант Головлёв лежал в забытьи и в бреду звал маму. Ему своротило череп, и непонятно было, почему он ещё жив. Второму сержанту Иванову автоматная очередь прошила обе ноги, и он без перерыва стонал от невыносимой боли. Остальные восемнадцать были рядовыми. Еды не осталось никакой, вода кончилась. Повязки раненых загрязнились до черноты, но хуже всего обстояло дело с боеприпасами: патроны почти закончились, гранат осталось две штуки. «Духи» не спешили. Зачем им штурмовать подвал, если через пару дней эти сопляки сами сдадутся? На рассвете четвёртого дня со стороны чеченцев послышалось какое-то шевеление и громкий голос прокричал в «матюгальник»: «Эй вы, русские свиньи! Сейчас с вами уважаемый человэк говорит будэт!» «Ребята!» - полился сладенький тенорок из микрофона,- «не обращаюсь к вам «солдаты» или «воины», потому что, какие же вы военные! Вы простые парни, которые хотят ухаживать за девушками, учиться или работать, а злые взрослые заставили вас служить в постылой армии, заставили воевать. Наверное, у ваших родителей не хватило денег, чтобы «отмазать» вас от службы в ненавистной армии. Зачем вы пошли против мирного народа, который захотел получить независимость от России, которая, как известно, всегда являлась тюрьмой народов? Этот гордый и справедливый народ захотел стать свободным, реализовать своё священное право на самоопределение. Что вам сделали мирные чеченцы? Дайте им жить, как хотят – свободно и счастливо, а потому бросайте ваши автоматы , поднимайте руки вверх и без страха выходите наружу. Вам ничего не будет, раненых подлечат…»
                Андрей осторожно выглянул в пролом в стене и увидел седовласого мужчину в очках, одетого в джинсы и серый свитер, облегавшие нескладную сутуловатую фигуру, и узнал в нём весьма известного московского правозащитника, часто мелькавшего на телевидении. «Витька, у тебя патроны остались? Дай один. Сейчас я этого соловья пришибу» - шепчет Андрей. «Эй, не вздумай!» - зашикали на него с разных сторон. – «это же сам К-в! За него всем нам «духи» башки поотрезают». «А вы уже и готовы ваши башки им подставить!» - обозлился непонятый снайпер. «Тоже герой нашёлся!» - парировали из противоположного угла, - «если такой смелый, так…» «Оружие на пол, морды вниз!» - визгливо завопил чей-то голос. Обернувшись, юные десантники с ужасом уставились на двух бойцов в камуфляжах, целившихся в них из автоматов. Они выскочили из дверного проёма и стояли, расставив ноги в кожаных горных ботинках, а за их спинами виднелись другие фигуры в таких же костюмах и с оружием. Пока правозащитник заговаривал десантникам зубы, «духи» подкрались с тыла, захватив неопытных вояк врасплох. От неожиданности большинство не успело взяться за оружие и только Андрей, молча, бросился на врагов со штыком наперевес, но резкая автоматная очередь, пущенная в потолок, остановила его, обсыпав голову и грудь штукатуркой, словно мукой. «Оборзел салага! Получай!» - и ближайший чечен двинул его прикладом под рёбра, а другой ударил ногой в живот. На этом сопротивление прекратилось, и пленных десантников потащили наружу, а тех, кто не мог идти, добили на месте. Затем оставшихся в живых выстроили в каком-то пустом помещении, вроде барака, и перед ними выступил полевой командир разбойничьего вида, плохо говоривший по-русски, но неплохо усвоивший русский мат, разнообразя его цветистыми восточными добавлениями. Подручные атамана, бряцая оружием и выпячивая грудь, прохаживались мимо, щеголяя новеньким снаряжением, выставив автоматные стволы, бросая на пленников убийственные взгляды. Суть речи главного бандита состояла в том, что отныне «русские свиньи» становятся рабами «воинов ислама» и должны беспрекословно повиноваться новым хозяевам, иначе смерть. В конце речи разбойник почему-то приказал всем расстегнуть воротнички. Для чего это было нужно, Андрей понял, когда с него сорвали нательный крестик, висевший на красном шнурке. Такие же кресты имелись ещё у четырёх солдат. Тут к командиру подошёл тот самый «дух», которого Андрей увидел первым в подвале, и что-то шепнул главарю в ухо. «А, христианин» - злобно ощерился тот. И отрывисто выкрикнул какую-то команду. Тут же два «воина ислама» подскочили к Андрею, схватили за руки и вытолкнули перед строем. Главарь вытащил штык-нож и снова сделал знак своим подручным. Те подтащили упиравшегося солдата к тяжёлой деревянной тумбе и заставили положить на неё левую руку. «А теперь слушай, собака нерезаная» - объявил чеченец, появившийся в подвале первым и хорошо говоривший по-русски, - «отречёшься от своего Христа, ничего тебе не будет, не отречёшься, отрежем палец, сначала один, потом другой, все отрежем, ха-ха!» В гудевшей от побоев голове Андрея мысли ворочались вяло и как-то замедленно. Боль в разбитом теле и непрекращающийся кошмар издевательств так изнурили его, что хотелось лишь одного: поскорей бы всё закончилось, лечь бы на пол прямо здесь и умереть. Но всё ещё только начиналось, и сразу убивать его не собирались. «Ну как, отказываешься?» - словно сквозь вату услышал Андрей. «Нет». Он даже задуматься не успел. Язык сам проговорил. В тот же миг бандит взмахнул ножом и отхватил солдату пол мизинца. Строй пленников закричал в ужасе, кто-то упал в обморок, но Андрей сознания не лишился. Он чувствовал, как горячая кровь бежит из изуродованной руки и, закусив губу от нестерпимой, кошмарной ломоты, пошатываясь, стоял на месте. «Ну, теперь что скажешь? Отрекаешься или нет?» - донёсся до него адской насмешкой голос мучителя. И тут силы покинули Андрея. Он опустился на колени и пробормотал: «Отрекаюсь». «Не слышно. Громче!» «Отрекаюсь». «Отпустить» - скомандовал командирский голос, - «живи, падаль!» Остальные четверо товарищей Андрея, глядя на эту сцену, не выдержали и тоже отреклись от Христа.
                2
                Нет такого инструмента, которым можно измерить всю глубину отчаяния Андрея в чеченском плену. Он впал в какой-то ступор и его товарищи опасались, что он повредился умом. Да и немудрено. Пленники выполняли самую грязную работу: мыли полы в доме, убирали скотный двор, рыли окопы, развозили навоз на грядки и т. п. Всё это под бесконечные издевательства и побои. Андрей двигался, работал, ел скудную пищу, получал пинки и затрещины от мучителей бесстрастно, словно робот. Если с ним разговаривали, отвечал, смотря куда-то мимо головы собеседника, и чувствовалось, что лишь телесная оболочка Андрея Крюкова здесь, налицо,  а дух витает где-то в другом месте. Он молча сносил все обиды и унижения, приводившие в смятение его собратьев по несчастью, потому что внутренний голос всё время вещал ему: « Предатель, Иуда! Нет тебе прощения!» Получая затрещину или выслушивая изощрённую ругань в свой адрес, Андрей думал: «Так мне и надо, я предал Его!»
                Однажды утром в селении, где жили пленные десантники, началась канонада. Всех рабов запихнули в старый хлев, двери которого распахнулись через пару тревожных часов и бедолаги увидели родные лица своих однодивизников. В общей сложности Андрей с товарищами пробыли в плену три долгих месяца, которые казались им годами. Итак, телесное освобождение свершилось, но дух нашего героя продолжал томиться в темнице. На его счастье вскоре началась долгожданная демобилизация, по- солдатски «дембель», и Андрея отпустили домой. Он вернулся в свой родной город в противовес многим прошедшим войну не возмужавшим, а истощённым, не закалённым духовно, а сломленным и опустошённым, как будто постаревшим лет на пятнадцать, так что мать и сестра – его ближайшие родственники, его семья, ударились в слёзы и долго оплакивали несчастную долю сына и брата, не зная, как ему помочь. Впрочем, спасение и возрождение были уже близко, но чтобы рассказать об этом, придётся вернуться немного назад.
                Дело в том, что за время отсутствия Андрея в его родном городе К. возродился Вознесенский мужской монастырь. Основанный в 17 веке, он просуществовал до 1920 года, после чего, как и большинство русских обителей, подвергся разорению и поруганию, но не так просто уничтожить крепкое и доброе семя, надёжно укоренившееся в земле. Давно замечено, что в тех городах и селениях, где имелись обители, даже после их закрытия и разрушения народ отличается особым благочестием и духовно здоровее прочих, не имевших подобной духовной закваски. Для Вознесенского монастыря, наконец, пробил час обновления. К тому же, большинство монастырских зданий сохранилось, ибо в них в советское время помещался краеведческий музей. Последний потеснили, а в освободившихся покоях поселился игумен Аверкий с десятью братьями-монахами, дружно взявшимися за восстановление и реставрацию обители. Уже через пару месяцев возобновилось богослужение, сначала по воскресеньям и праздникам, затем ежедневное. На исповедь и причастие собиралось всё больше народу из города и окрестностей. Семя веры давало побеги. Если игумен сам не служил литургию, то принимал исповедь перед причастием и слава о нём как о хорошем, вдумчивом духовнике росла между горожанами и паломниками из самых дальних мест, потянувшихся в К. «Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят её под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего небесного» (Мф. 5, 14-16).
                Однажды, придя раньше времени в исповедальню, находившуюся в подвале высокой реставрируемой монастырской колокольни, отец Аверкий заметил перед аналоем с разложенными на нём крестом и евангелием, коленопреклонённого человека. Тихо ступая ногами, обутыми в мягкие старомодные сапожки «прощай молодость», игумен приблизился к незнакомцу и услышал, как тот тихо стонет, обхватив голову руками. Человеком этим был Андрей.
                В течение часа говорили они. Отец Аверкий, выслушав исповедь, произнёс: »Пойми, что отчаяние есть тяжкий грех. Господь по милосердию Своему прощает тебя, как простил когда-то апостола Петра, как простил бы, возможно, и Иуду, если б тот покаялся. Ты довольно наказан судом собственной совести. Помни также, что ни я, ни кто-либо другой не смеет осуждать тебя, ибо не знаем, как поступили бы на твоём месте. Иди и трудись во славу Божию и во славу церкви…Что? Ты боишься вторично подвергнуться подобному искусу? Не бойся. Второго раза не будет. Ты больше не предашь».
                Сколько лет прошло с тех пор? Уже десять. С того момента, как Андрей ощутил, что прощён, у него всё стало налаживаться. Он с особой силой пережил это новое для него чувство полного душевного облегчения. Всё, что он видел вокруг, тот мир, которого он не замечал в своём горе, казался теперь прекрасным и радостным. Он открыл в себе новые силы, жажду деятельности. Люди, которых он сторонился, представали в новом свете, не только близкие и любимые, но и чужие, посторонние. Он узнал, что Бог, в отличие от людей, прощает раз и навсегда, давая грешнику возможность полностью возродиться и начать новую жизнь и это изумляло и вдохновляло его. И ещё Андрей понял, что только священник-иерей Божий и только он один способен своей властью даровать грешнику Божие прощение как посредник и ходатай перед Отцом небесным. Поэтому с особым чувством взирал на духовника и не стоит удивляться, что, в конце концов, очутился в духовном училище по рекомендации отца Аверкия, а затем женился, принял сан, получил приход. Войну и плен с корнем вырвал из памяти, никогда не возвращаясь к ним даже глядя на укороченный вдвое мизинец левой руки.
                Церковь, в которой служил отец Андрей, находилась на окраине К. и в советское время использовалась в качестве библиотеки, так что здание не сильно пострадало снаружи, а разобрать внутренние перегородки оказалось не особенно сложно. Молодой священник с жаром отдался служению и приходским хозяйственным заботам. Организовал воскресную школу, неплохой хор, окормлял ближайшую больницу, проповедовал за каждым богослужением. Популярность его среди прихожан всё возрастала.

                3
                Незадолго до рукоположения наш герой лишился духовника. Отец Аверкий умер, отслужив Божественную литургию. Ему исполнилось на тот момент 64 года. Вместе с Андреем его оплакивала вся обитель и многочисленные духовные чада, а через год скончалась мать Андрея. Пока Андрюша был в армии, его старшая сестра Антонина неудачно вышла замуж. Супруг развёлся с ней, оставив двухлетнюю дочь Машу. Став на ноги, отец Андрей старался всячески помогать сестре. В племяннице души не чаял, но с некоторых пор стал замечать, что подросшая девчонка отбивается от рук. Маша сильно выросла, вытянулась, стала подкрашивать глаза чёрной тушью, примерять украшения и дерзить матери. Антонина огорчалась, кричала на дочь и во всём винила окружение девочки, дескать вокруг неё в школе все такие испорченные и извращённые. Та в ответ замыкалась, вступалась за подруг и даже после школы всё время норовила улизнуть к ним, а если этого не удавалась, бесконечно переговаривалась с товарками по мобильнику. В последнее время девчонки повадились ходить в какой-то клуб, в котором при первом же посещении задержались до полуночи. Не на шутку встревоженная мать по возвращении Маши устроила скандал и даже подняла на подросшую дочь руку, но это мало подействовало. Девочка заявила, что она уже взрослая (в 12 лет!) и имеет право ходить, куда хочет. К тому же в клубе все такие милые и предупредительные, а несовершеннолетних пропускают бесплатно. Единственно, чего удалось добиться – клятвенного обещания никогда не задерживаться после 12 часов ночи, да и то, с криками и возмущением.
                Однажды вечером отец Андрей зашёл к сестре домой и стал свидетелем перепалки между Антониной и Марией. Его поразил туалет племянницы: девчонка одела кофточку с таким смелым вырезом, которому позавидовали бы вывозимые в свет современницы Пушкина, хотя показывать двенадцатилетней соплюшке было пока ещё почти нечего. На шее у Маши болталось сразу несколько ниток бус, а руки облегали браслеты. Глаза она подвела чёрной тушью и порывалась покрасить губы помадой кровавого цвета, против чего бурно возражала Антонина. «Андрюша! Только посмотри на неё! Оделась, как эти… модели в телевизоре, а сама от горшка два вершка…» «Да, Мария, это черезчур смело» - поддакнул дядя. «Я ничего такого не делаю. Просто в клуб собралась» - заныла Маша, - «а мама  всё время что-то подозревает и запрещает!» «Что за клуб?» - поинтересовался священник. «Ночной клуб «Жаклин». Туда все наши ходят. Бесплатно пускают». «Бесплатно?» «Ну да» - замялась девочка, - «нас бесплатно, а кто постарше – за деньги». Отец Андрей на минуту задумался. Что-то он уже слышал про этот клуб и что-то не очень хорошее, но подробностей вспомнить не мог. «А что там делаете вы – подростки?» «Ничего особенного. Слушаем музыку, танцуем. Потом приносят напитки…» «Так, отсюда поподробнее. Какие напитки?» «Да ты дядечка не подумай чего плохого. Просто сок или там «фанту». «И что, тоже задаром?» «Ну да». «Что-то здесь не так!» - решительно заявил священник. «С чего бы такая щедрость? Может наркотики? Вам не предлагают чего-нибудь этакого, ну таблетки, сигареты?» Маша покраснела: «Нет, ничего такого. Правда девочки пробовали курить сигареты…» «И ты тоже?» - ахнула мать. «Я нет. Но в этом ничего такого, просто табак…» «Слышал Андрюша? В этом шалмане подросткам сигареты предлагают!» «А я всё равно хочу туда, здесь скучно» - плаксиво затянула Маша. «Вот я задам тебе «скучно»! Хочет она! В нашей семье сроду таких гулён не было. Это она всё в своего папашу. Такой же любитель злачных мест». «Постой Тоня. Давай сделаем так. Я сам пойду в это заведение и расследую, что и как. В случае чего, приведу племянницу домой, если понадобится, даже за шиворот». «Тебя, дядечка, туда могут не пустить». «Это почему же? Я готов заплатить за билет». «У тебя на лице написано, что ты батюшка. Не пропустят». «А вот посмотрим. Может я наоборот, скорей, чем ты пройду».
                Сказано-сделано. При входе в клуб дорогу отцу Андрею перегородил дорогу здоровяк-охранник: «Сюда нельзя». «Я заплачу». «Не в этом дело». Неожиданно цербер замялся. Вероятно, он понял, кто перед ним, потому что вдруг утратил решительность и в полголоса сказал: «Не надо бы вам сюда…» «Я вместе с племянницей» - пояснил священник, - «просто для ознакомления». «Ну ладно» - сдался детина, - « только заплатите в кассу – таков порядок» - извиняющимся тоном добавил он. Отец Андрей заплатил за вход целых три тысячи, что его изумило и раздражило, но внутри вскоре стало понятно, за что платятся такие деньги. Сначала они уселись за единственный свободный столик в углу, так как все остальные оказались уже занятыми, в основном неоперившейся молодёжью, вроде Маши и слегка постарше. Впрочем, среди публики имелось немало солидных зрелых мужчин, приодетых и явно состоятельных. В зале царил полумрак, и откуда-то лилась негромкая музыка. Отец Андрей отметил, что это не рэп и не металлика, а вполне приемлемая «не буйная» эстрада. Неожиданно вспыхнул свет, озаривший яркими прожекторами небольшой дансинг. На него из-за красных бархатных кулис вышла процессия официанток с подносами, на которых стояли разноцветные бокалы. Публика громко захлопала, а священник оторопел, потому, что все до одной девушки шли полуобнажёнными, одетыми лишь в трусики. Некоторые были совсем юными, но уже не стеснялись своих прелестей. Видимо для них это стало привычным. Отец Андрей лишь несколько секунд наблюдал над безобразием, творившимся на его глазах, но когда самая молоденькая подавальщица поставила поднос за его столик, вдруг хриплым шёпотом спросил: «Сколько тебе лет?» «Что?» - опешила девушка. «Я желаю знать, сколько тебе лет. Отвечай немедленно!» «Чет.., четырнадцать» - пролепетала официанточка, испуганная его грозным видом. «А ну зови их всех сюда» - ткнул пальцем отец Андрей в сторону остальных. Оробевшие девушки, озадаченные таким напором, столпились на эстраде с пустыми подносами в руках. «Я священник. Ну-ка отвечайте, сколько лет! Вот тебе? А тебе? И ты скажи». Выяснилось, что все официантки моложе 18. Их напускная бравада быстро улетучилась и они в смущении смотрели на дюжего бородатого человека, возбуждённо размахивающего руками и задающего нелицеприятные вопросы.

                4
                Публика, между тем, начала возмущаться. Кто-то пронзительно свистнул. Зрители затопали ногами и стали выкрикивать в адрес священника угрозы. Два плечистых подвыпивших посетителя двинулись в сторону отца Андрея с весьма недвусмысленными намерениями, подкрепляя их соответствующими цветистыми словесными посулами и выражениями. Бородач скомкал шоу, за которое отвалили уйму денег. Из-за кулис появилась наглая ухмыляющаяся смуглая физиономия, как выяснилось, хозяина заведения. «Магомед, в чём дело? Вели своим костоломам унять этого придурка!» - раздавались выкрики из разных мест зала. Священник бросил взгляд на кавказца. Такое же лицо! Такие же хари окружали его в плену и такие же глаза смеялись над ним когда-то. И тут у отца Андрея, что называется, отказали тормоза. На какое-то время он перестал быть иереем, а снова превратился в десантника, сошедшегося с врагом врукопашную. Хозяина клуба «Жаклин» спасла реакция. Он сохранил свою голову от тяжёлого удара стулом, с силой брошенного могучей рукой бывшего солдата, но всё же сие импровизированное орудие так огрело его по спине, что Магомед лишился сознания до конца боя. Два следующих удара предназначались чересчур активным зрителям, опрометчиво приблизившимся к разъярённому борцу за справедливость. Один из нападавших застрял под ближайшим столом, другой – в разбитой витрине. После этого вступления началась всеобщая свалка, центром которой вплоть до приезда наряда милиции оставался отец Андрей, методично наносивший удары охранникам и слишком активным посетителям и более или менее удачно уклонявший от встречных тумаков, неизменно приговаривая: «Второго раза не будет. Второго раза не будет!»

                4
                Вот о чём вспоминал наш герой, проснувшись среди ночи. Чувствовал ли он свою вину? И да и нет. Конечно, сознавал, что чрезмерно поддался праведному гневу, но в глубине души знал: случись всё заново, его реакция была бы той же. Ведь первое движение души на любое возмущение, как правило, самое верное. В данном случае   справедливое негодование. Священник посчитал, что промолчать – значит снова отречься от дорогих ему идеалов, от того, что он считал истиной. А для христианина Истина  не «что», а «Кто». Следовательно, оставив развратников безнаказанными, он предавал свой идеал, предавал и себя самого, а в своё время Андрей поклялся, что это не повториться в его жизни никогда. Разумеется, с Магомедом и любителями «клубнички» следовало бороться цивилизованным путём. Так отцу Андрею было заявлено на обоих судах – уголовном, который его оправдал, и «своём» - епархиальном, который его осудил. Напрасно он доказывал неэффективность законных путей в наших реалиях. Можно считать большой удачей для молодого иерея, что его, во-первых, не посадили, во-вторых, не запретили в служении, правда перевели из К. на глухой деревенский приход вторым священником, а там и один еде еле сводил концы с концами, так как храм почти полностью развалился и прихожан минимум…
                А клуб «Жаклин» по-прежнему существует, правда под другим названием. За шумихой, поднятой местной прессой по поводу «вызывающего поведения дебошира в рясе», как-то забыли о вопиющих фактах совращения несовершеннолетних. Говорят, хозяин заведения придумал сложную систему пропусков для «своих» в виде каких-то карточек. Для особо почётных посетителей есть ИМЕННЫЕ карточки. Шёпотом добавляют, что якобы первыми такие карточки получили мэр и начальник милиции в К., но кто поверит в столь чудовищную клевету? Маша ночной клуб больше не посещает. И это единственный положительный результат описанного происшествия. Что касается её подружек и сверстниц… Может быть инцидент в «Жаклин» для некоторых тоже стал предупреждением. Во всяком случае, отец Андрей на это надеется.


                Октябрь 2010