целый мир внутри

Перед небольшим магазинчиком битый час стояла чистая черная машина. Когда видишь такие машины, рот будто сам по себе открывается и закрывается, произнося ясно и четко одно лишь слово: «вау». Но что делает здесь подобной красоты автомобиль? Зачем ему стоять напротив входа в захолустный магазинчик?
 Наверное, стоит уточнить, что это за авто и кому оно принадлежит. Тогда станет все понятнее.
 На чистых черных средствах передвижения – от самоката до аэробуса – с пустыми номерами на них на всех разсамокачиваются-разаэробусиваются сотрудники Отдела Наблюдения – ОН. Понять, чем занимаются сотрудники этого отдела, нетрудно: они наблюдают. Наблюдают за людьми. Эти чистые черные машины – они везде. Они стоят напротив парков, напротив домов, напротив школ. Напротив магазинов и аптек. Они повсюду. Их двери не открываются без лишней надобности, но, когда открываются, то непременно лишь для того, чтобы на задние сидения поместить какого-нибудь неправильно поступающего индивида.
 Дверь именно этой чистой черной машины, стоящей напротив именно этого небольшого магазинчика, открылась несколько минут назад, выпустив женщину, одетую в те же цвета – то есть, цвет. Черный.
 Водитель сидел совершенно неподвижно. Могло показаться даже, что он не дышит. Думалось, что ему настолько неинтересно все вокруг, что и дышать не стоит. А может быть, он просто отличный работник, который не отвлекается ни на что постороннее, пока это самое постороннее не коснется лично его. Мир вокруг – это мир вокруг. Ничто, кроме самого тебя, тебе не должно быть интересно. Это – одно из правил водителя ОН.
 Факт открытия задней чистой черной двери, последующее впихивание туда нечто предположительно человеческое, закрытие оной двери и тот же самый дверезакидной процесс спереди – это либо не было замечено, либо качественно забылось-заблокировалось-удалилось. Исчезло за ненадобностью.
 Мозг – не Вселенная, и пространство памяти не бесконечно. Поэтому стоит дорожить каждым местом внутри, не давая постороннему права усидки.
 - Имя назови, - коротко и безэмоционально приказала севшая вперед женщина. Она быстро достала планшет с листом на нем и ручку, приготовившись записывать. Задержанный ею индивид не был удостоен и взгляда после заточения внутри чистого черного авто.
 Нечто человеческое пододвинулось немного ближе, оторопело посмотрело на водителя и сотрудницу ОН.
 - Вы кто вообще такие? – нечто человеческое, судя по голосу, было женского пола. Сотрудница быстро что-то черкнула на листе.
 Если бы этим «кто» было дозволено проявлять эмоции, они наверняка изумились бы. Однако им не было это позволено, и женщина в черном только лишь повторила приказ.
 - Вильгельм Десятый! – ядовито усмехнулась задержанная. Сотрудники ОН не замечают ни сарказма, ни иронии, ни чего-либо еще, и Вильгельм Десятый, несмотря на несоответствие с отмеченным ранее полом, был записан на листок. Девушка крайне изумилась и всмотрелась сначала в ухо неподвижно сидящего водителя, потом в лицо не понимающей юмора леди. – Ребят, вы что, сумасшедшие? – спросила она, одновременно будучи практически стопроцентно уверенной в получении положительного ответа, и несколько объятой сомнением. На всякий случай она слегка отдалилась. Кто знает, что придет в голову этим двум? Вдруг они безумно засмеются, начнут гадать, любит ли их Вильгельм Десятый или не любит, вместо листков из ромашки вырывая друг другу зубы.
 Если бы кто-то посторонний (обыкновенный человек, не сотрудник ОН) слышал бы все это, у него бы моментально отвисла челюсть. Он бы пришел в психбольницу и слег бы с превеликим удовольствием, потому что отвечать в таком духе кому бы то ни было, кто служит в Корпорации Мира и Спокойствия, - это просто крайняя степень безумства.
 Женщина не проявила никакого интереса, кроме делового. Она подняла голову и задала очередной вопрос:
 - Место жительство, год рождения, - она немного подумала и, снова опустив глаза на листок, прибавила: - вес и рост.
 Вильгельм Десятый, казалось, опешил.
 - П-простите? – искренне изумилась представившаяся сей персоной девушка.
 Сотрудница ОН повторила вопрос как ни в чем не бывало.
 - С какой это, собственно, стати вам понадобилась информация о моем весе и росте?
 Сотрудница внимательно посмотрела на нервничающую особу на заднем сиденье.
 Штаб ОН не полнился глупыми людьми, работающими, как роботы, и задающими одни и те же вопросы, не обращая внимания на отказы в ответе. Они просто выполняли свою работу, однако, натыкаясь на сопротивление, спешили решить проблемы. Если гора не идет, как говорится.
 - Данные о весе и росте необходимы в связи с причиной вашего заключения, - спокойным голосом скандировала дама в черном. И она снова собралась повторить вопрос, однако ее перебили:
 - А на каких, кстати говоря, основаниях я задержана?
 Работник ОН посмотрела на задержанную даже несколько удивленно. Какая странная личность! Неужели она действительно не понимает элементарных вещей?
 - Вы задержаны, - после секундного молчания отвечала служащая. – На основании нарушения пункта раздела «Питание» Правил.
 - И что это, черт бы вас драл, означает?
 Снова секунда удивления. Наверное, попалась какая-то сумасшедшая с синдромом золотой рыбки. То есть, с памятью, размером три секунды. Не успела нарушить правило, а уже забыла об этом.
 - Данный пункт, - голос звучал как одноголосая озвучка фильма непрофессионалом. – То есть пункт «о Покупке Еды» раздела «Питание» гласит: «в любое время дня и ночи продукты питания любой калорийности имеют право покупать лица, имеющие низкий ИМТ (17 и ниже). В период с 10.00 до 20.00 продукты, калорийностью не превышающие необходимую дневную норму, имеют право покупать лица с оптимальным ИМТ (18-23). Лица с высоким ИМТ (24 и выше) имеют право на покупку только диетического питания в период с 10.00 до 18.00». Вы нарушили закон, в 8.23 намереваясь приобрести плитку молочного шоколада и пачку круассанов с карамельной начинкой. Однако ранее упомянутый пункт ранее упомянутого раздела дает понять достаточно ясно, что право на покупку продуктов питания в любое время имеют лишь лица с низким ИМТ.
 Слушающая этот бред девушка после окончания речи не могла произнести ни слова. Она сидела, раскрыв рот от непонимания и неверия. В голове ее вертелись лишь две мысли: кто спятил, она или они? Не могут же люди всерьез издавать подобные законы! Когда вообще был принят столь глупый?
 - Когда вообще был принят этот дурацкий закон? – перефразировал Вильгельм.
 Сотрудница изумлялась все больше. Возможно, она тоже начала подозревать, что кто-то из сидящих в машине безумен. Может быть, виною тому был водитель. Слишком уж он молчалив и спокоен.
 - Правила были отредактированы и опубликованы вчера.
 - Чего?
 Задержанная откинулась на сиденье и схватилась за голову.
 - Что за дебилизм я наблюдаю? – стонала она. – Что за чушь вы тут несете? Что происходит? Почему вы держите меня тут? Почему я разговариваю с вами? – она убрала руки от лица на несколько мгновений. – Так и знала, что не стоило пробовать травку! – воскликнула она в неистовстве и бессилии. – Ну зачем я только согласилась?
 Женщина-сотрудник в молчании ожидала конца припадка своей пленницы. Когда восклицания и сетования прекратились, дама вновь подала голос:
 - Скажите ваш вес, рост, дату рождения и адрес местожительства.
 - Да гори ты в аду, чертова идиотка! – в слезах крикнула допрашиваемая. Но тут же ответила: - 76 килограммов. 169 сантиметров. 17 лет. Остального не дождетесь. Еще домой явятся придурки всякие, и мама мне мозги вынесет своим занудством по этому поводу.
 Женщина какое-то время еще записывала, отмечала, что-то подправляла в листочке. Потом развернула планшет к Вильгельму и, протянув ручку, указала на место под исписанным бланком.
 - Подпишите, пожалуйста, - менее официально проговорила она. – Здесь и тут. Подпись подтверждает, что вы осознаете, за что я вас задерживаю. Прошу заметить, что к нарушению пункта «о Покупке Еды» также прибавлен пункт раздела «Поведение», - поймав недоумевающий взгляд заключенной, служащая пояснила: - то есть пункт «о Сквернословии» раздела «Поведения».
 Вильгельм Десятый, пребывая в полнейшей прострации, чисто автоматически подписал протянутую бумажку. Звуки, похожие на «что за чертовщина? Это все сон, сон…», вылетали из слегка приоткрытых губ.
 Сотрудница ОН забрала планшет и положила его на колени. Поправил волосы и кинув быстрый взгляд на водителя, она дала тому добро на движение.

 2.

 5.55.
 Оставалось еще пять минут до подъема, однако Катя уже не спала.
 Последнее время она почему-то просыпается до того, как услышит звонок будильника. Она не чувствует дискомфорта, который обыкновенно возникает в этой связи у остальных людей. У нее не портится настроение. У нее не начинает болеть голова и не появляются мысли, как бы всем умереть прямо сейчас…
 Нет.
 Не имеет значения, на сколько минут ранее Катя открывает глаза и прогоняет свой сон в далекие дали от себя, она всегда чувствует себя огурчиком.
 Она села на кровати и попыталась привыкнуть к темноте. Потом пожала плечами и включила лампу. Нет смысла к чему-то привыкать, если это вскоре поменяется. Рано или поздно свет надо было зажечь.
 «Интересно, на кой черт вообще придумали будильники?» - подумала юная леди, посмотрев на циферблат, прорезающий яркими зелеными цифрами темень вокруг и дающий понять, что сейчас 5.57.
 «Если бы все люди могли просыпаться, как я, - продолжила она свои размышления. – То будильники были бы не нужны».
 Катя посидела неподвижно секунды две и кивнула в ответ на эту мысль, внутренне соглашаясь сама с собой.
 «Можно было бы запрограммировать людей, как, собственно, эту штуковину. Мозг – это ведь очень странная вещь. Кто знает, что с ним можно вытворять… А вот было бы очень полезно вытворить именно это».
 В ее глазах вспыхнул огонек азарта. Катя протянула руку к ящику прикроватной тумбочки и, выдвинув его, достала оттуда блокнот и ручку. Раскрыв блокнот на пустой странице, девушка вспомнила, как она начинала его писать еще давным-давно. Сначала она набросала:
 Идеи.
 Подумав, она подчеркнула:
 Идеи.
 Еще немного подумав, она дополнила:
 Идеи Вселенского масштаба.
 Привычно согласившись с собою кивком головы, Катя записала первую идею. И потом постепенно, день ото дня список все увеличивался и рос, хотя и в малой прогрессии. Блокнот толстый, так что в него вполне могут влезть самые-самые масштабные задумки, хотя на данный момент в нем была всего-то пара-тройка фразочек. Может быть, однажды ей удастся заполнить весь этот блокнотик своими нововведениями?
 Раскрыв ручку, Катя добавила к написанному еще один пункт:
 Пошаманить с человеческим мозгом. Сделать так, чтобы люди могли запрограммировать себя на подъем с утра в нужное им время.
 Будильник зазвенел.
 Катя хлопнула по нему рукой. «Какие же ужасно мерзкие звуки издают эти устройства! А вот с мозгом бы все было не так!»
 И, в который раз согласившись со своим суждением, Катя пошла завтракать.

 3.

 Чистая черная машина начала движение и двигалась так мягко, что сидящая внутри заключенная даже и не заметила, что куда-то начала уезжать.
 Когда же она обратила внимание на окружающий ландшафт, автомобиль уже притормаживал, заворачивая на парковку около Корпорации – пожалуй, самого большого здания в мире на данный момент. Да и навсегда.
 Как только все трое прибыли на место назначения, женщина осторожно вышла из салона и, открыв дверь со стороны Вильгельма, пригласила данную личность проследовать за собой. Что та не преминула сделать, потому что сил на сопротивление у оной просто-напросто не хватало. Рот был открыт в изумлении. Брови давным-давно сошлись на переносице. Глаза выражали одновременно совершенно невероятную смесь эмоций, состав которой описывать я не берусь ввиду невозможного колорита.
 Сотрудница не проронила ни слова с момента подписания задержанной вынесенного ей приговора. Работа была выполнена. По крайней мере была выполнена та ее часть, в ходе которой требовалось шевелить языком. Теперь же этого не требовалось. А если не требуется – значит, запрещается. Одно из двух.
 Водитель остался в салоне. Его работа заключалась только лишь в постоянном пребывании внутри автомобиля. До самого окончания срока службы.
 Женщина же тем временем вела Вильгельма в здание Корпорации.
 Ах да, здание.
 Наверное, тебя интересует его вид и все такое прочее, что обыкновенно интересует людей при упоминании чего-то, о чем они не имеют ни малейшего представления?
 Оно большое, как уже упоминалось. Не просто большое, а чертовски огромное. То есть оно огромное настолько, что вряд ли способно вместиться в ваше сознание.
 Если попытаться сосчитать его этажи, стоя на земле, - то потеряешься в облаках и собьетесь со счета где-то на восемьдесят-мне-не-хватает-обзора этаже. Так что лучше и не пытаться это сделать. Бессмысленно. Что странно – под землей нет ни одного этажа. Казалось бы, что за несуразица? Разве возможно нечто подобное? Разве здание не обвалилось бы, склонившись под грузом давящих на него законов физики?
 Я не конструктор, не архитектор. Я лишь описываю то, что есть, не решаясь давать свою оценку тому или иному замеченному мною объекту или субъекту. Я жму плечами, не решаясь искать ответы на ваши вопросы.
 В ширину же Корпорация раскидывается на столько, что невозможно было увидеть ничего, кроме нее.
 И, конечно же, оно квадратно. По крайней мере, такое создается впечатление, когда на него смотришь. Ты предстаешь словно бы перед огромным холстом черного цвета. Эдаким квадратом Малевича в масштабе несколько тысяч к одному. То есть это не увеличенное подобие обыкновенных жилых домов – нет и нет. Это непомерно огромный квадратный ужас, обойти который просто невозможно. И именно поэтому по всей его площади перемещаются лифты: они ходят и вправо, и влево, и вверх, и вниз – как в «Чарли и шоколадная фабрика». И очень быстро. Однако, как и чистые черные машины, абсолютно неощутимо.
 Подойдя к одному из входов в этот идеально сконструированный ад, женщина наклонилась перед сканирующим устройством, подставив ему свой глаз.
 Вильгельм хранил молчание.
 Он не заговорил и после входа вовнутрь.
 Если снаружи Корпорация представлялась чем-то вроде сплошной черной стены, то внутри это было нечто сродни бесконечному морю ярко-синего. Ярко-синие стены, потолки, полы, столы, стулья… Даже сотрудники были одеты уже не в черные костюмы.
 Пленница посмотрела на свою сопровождающую и открыла рот еще шире (он не закрывался с самого начала движения автомобиля ОН). А причиной тому был тот факт, что костюм этой самой сопровождающей тоже не был черным – он был ярко-синим. Бесспорно.
 Девушка посмотрела на себя. Если бы мускулы лица были бы более эластичными, если бы кожа была более гибкой, если бы костей в лице не было, то… вполне вероятно, точнее даже – совершенно очевидно, что челюсть Вильгельма сейчас валялась бы на безупречном белом полу. Причиной же этого являлся факт абсолютной наготы. Задержанная была совершенно голой. Она встала как вкопанная посреди зала, пытаясь (понятное дело, безуспешно) хоть как-то прикрыться своими маленькими ладошками.
 Женщина остановилась и пару секунд безмолвно понаблюдала за этой сценой. Ее терпение иссякло, и она вопросила:
 - В чем дело? Почему вы не следуете за мной?
 Девушка дрогнула и сумасшедшими глазами посмотрела на спрашивающую.
 - Вы что, ослепли?! – ее голос срывался так, словно связки катались на американских горках – то вниз, то вверх. – Я же голая!
 - И что вас смущает?
 - Я не уверена, - саркастично начала девушка. – Но, быть может, то, что я ГОЛАЯ. Я СТОЮ ГОЛЫШОМ НА ГЛАЗАХ У ЛЮДЕЙ.
 - Почему вас это смущает? – женщина готова была удивиться.
 - Я СТОЮ ГОЛЫШОМ НА ГЛАЗАХ У ЛЮДЕЙ В ЗДАНИИ, НЕ ИМЕЮЩЕМ НИ КОНЦА, НИ КРАЯ В МИРЕ, НЕ ИМЕЮЩИМ НИ НОРМАЛЬНОСТИ, НИ СМЫСЛА. Я КАК ЕВА В ЭДЕМСКОМ САДУ, ЧЕРТ БЫ ВСЕХ ВИЛАМИ ИСТЫКАЛ!
 Сотрудница ОН оставалась хладнокровной. Однако почему-то она стала чуть более разговорчивой, нежели вне стен Корпорации.
 - Не понимаю, к чему так горячиться, - практически пожала плечами она, не спуская глаз с арестованной. – Это стандартная часть. Вы получите свою робу, если пройдете дальше. Простой здесь ничего не решит. А смущаться нет смысла – сотрудники не обращают внимания на нарушителей. Обращают же только в исключительных случаях и проявляют интерес не более, чем исключительно профессиональный.
 Вильгельм был немного успокоен, но ему все равно не очень-то верилось в только что произнесенные слова. Правда, особенного выбора не было. Либо идти далее за этой странной особой, либо стоять нагишом на обозрении у несметного количества работников данной близко-к-бесконечной Корпорации.
 Поначалу медленно, но уже скоро в разы быстрее пленница пошла за своим изувером. Так же скоро она сумела представить, что она по-прежнему одета и что никто на нее не смотрит. Со вторым дело пошло на ура, ибо ее либо на самом деле не замечали, либо старались не замечать, либо искусно претворялись, что не замечали. Это немного успокаивало. Не настолько, чтобы почувствовать себя вновь в своей тарелке, однако все-таки достаточно.
 В следующие несколько секунд работница ОН и Вильгельм неслись сквозь здание Корпорации в прозрачном лифте. Если Вильгельм и надеялся избежать неловкости пребывания в чем мать родила хотя бы в этом местечке, то все надежды его разбились о белизну под ногами.
 - Куда мы едем вообще? – наконец решилась поинтересоваться девушка. – Я уже молчу насчет того, где мы, почему мы здесь и что за фигня творится вокруг, но… но мне действительно хотелось бы узнать хотя бы то, что меня ждет еще.
 - Мы едем в кабинет Опроса. Далее, когда вас опросят, вы посетите кабинет Осмотра. Когда вы пройдете осмотр, вы посетите кабинет Психографии. После вас ждет составление протокола в кабинете Составления Протокола. В кабинете Вердикта вы узнаете, что вас ждет впоследствии (то есть какой срок и где вы будете отбывать, а также что вы будете делать во имя искупления вины). На конечном этапе, согласно Вердикту, вам выдадут униформу, отправив вас в назначенное место.
 Не имело никакого смысла, будет ли она против всего этого, не будет ли. Не имело никакого смысла, закричит она сейчас или откажется идти. Было ясно только то, что она попала в какую-то несуразицу. Она оказалась в каком-то параллельном мире. Это уже более-менее стало ясно.
 Либо она просто сошла с ума, что вероятнее. Но тогда противиться лечению еще бессмысленнее. Тогда в буйстве нет резона, тогда надо подчиниться.
 И, прикусив язык, Вильгельм бесшумно выдохнул, смирившись со своей судьбой.

 4.

 Тостер выплюнул два поджаренных ломтика хлеба. Аккуратно достав их и положив на тарелку, Катя уселась завтракать.
 На кухне сидела только одна она, потому что в такой ранний час все остальные члены семьи еще спят. Отцу с матерью на работу вставать только в 7:00. Соответственно, и брат поднимают тоже примерно в это же время. Одна она с шести утра на ногах: ей, видите ли, нравится добираться до колледжа самой, на автобусе, хотя работа родителей находится в той же стороне и ее всегда норовят подвести, но Катя ни в какую не соглашается, объясняя это тем, что, как будущий социальный работник, она очень заинтересована наблюдением за людьми. А где, как не в общественном транспорте, можно проследить за ними, попытаться вглядеться в их души, прочитать их характер по выражению лица?
 Чтобы никого не будить, Катя закрыла дверь и только после этого включила телевизор на как можно меньшую громкость.
 Она любила смотреть с утра новости: ее интересовали события вне зависимости от их сферы и рода. Будь то экономика, политика или простейшие аварии на дороге – Катя с увлечением вслушивалась в каждое слово репортера. Она вгрызалась в хрустящие тосты зубами, а в телеэкран – глазами.
 Сегодня с утра вещал самый нелюбимый Катин журналист – он был приезжим, в его голосе ясно слышался акцент, и это заставляло слушающую его девушку ерзать на стуле от неудовольствия.
 - Зараза, весь аппетит перебил, - бурчала она себе под нос, как ни в чем не бывая поедая кашу и тосты.
 Самое раздражающее было то обстоятельство, что не было никакой возможности переключить канал. Нет, то есть фактически это было вполне возможно. Для кого угодно, но не для Кати, ведь новости с утра – это то, без чего она ни при каких обстоятельствах обойтись не могла. Кто-то не может обойтись без посещения McDonald’sa каждую неделю, кто-то – без любимого человека, а Катя – без утренних новостей.
 Она скорее бы отказалась от завтрака, а также от обеда и ужина, нежели согласилась бы пропустить эту невероятно важную частицу своего дня.
 Недовольно ковыряя ложкой кашу, Катя хмурилась и думала очередные мысли.
 «В чем-то Гитлер был прав, - со странного предложения начала она свои размышления. – Конечно, не в сжигании людей, но… но он был прав, желая сделать весь мир единым государством с единым языком и едиными правилами».
 Немного помолчав внутри себя и будто взвешивая эту идею, Катя отправила еще одну ложку завтра себе в рот.
 «Не было бы никаких войн, - продолжила она спустя мгновение, так и не вытащив ложку и зажав ее вместо этого губами. – Была бы одна валюта без всяких глупых курсов и скачков на биржевых рынках. Или можно было бы ее вообще убрать. К чему деньги в едином государстве?»
 Глаза Кати засияли, она улыбнулась и вознаградила себя еще одним куском тоста.
 «С другой стороны, - на полуоткушивании подумалось ей. – Отпала бы надобность в переводчиках и языковедах… хотя… это даже к лучшему, - она качнула головой, что делала всегда при соглашении с самой собой. – Не надо было бы изучать другие языки. Их бы ведь просто не было! Появилось бы больше свободного времени, которое можно было бы потратить на что-то более полезное. Стало бы проще общаться вообще, - Катя посмотрела в телевизор и снова поморщилась. – Ни у кого бы не было больше акцента».
 Взяв паузу в умозаключениях, Катя некоторое время старалась игнорировать произношение репортера и мирно завтракать, однако вскоре ей пришла в голову еще одна мысль, и девушка сконцентрировалась на ней.
 «Было бы еще лучше, если бы в учебных заведениях не приходилось изучать то, что впоследствии не пригодится… Ведь тригонометрические формулы в магазине не применишь? Ведь тот факт, что ты знаешь, что происходит на каждой из фаз митоза и мейоза ничего не дает при подстрижке газона? Ведь, смотря на Солнце, ты не думаешь о том, сколько градусов на его поверхности?»
 Прервав утреннюю трапезу на половине, Катя рванула в свою комнату и, плюхнувшись на кровать, взяла ручку, открыла блокнот и сделала новые записи:
 Создать единое государство с единым языком и едиными правилами.
 На основе выбора самого человека учить его тем наукам, которые ему будут нужны впоследствии. Азы, важные для обыденной жизни – то есть математика, чтение, правописание и некоторые другие – обязательны для всех. Остальное – только по выбору. И человек имеет право менять набор изучаемых предметов в зависимости от своего собственного желания.
 Поставив точку и прочитав написанное, Катя удовлетворенно улыбнулась, снова закрыла блокнот и пошла доедать свой завтрак.

 5.

 Кабинет ничем не отличался от всего остального здания – то есть он был совершенно однотонным от пола до потолка, включая все в нем находящееся, но исключая лишь сотрудника Корпорации, потому что цвет краски был белым, а не синим, как в коридорах.
 Облаченный все в тот же синий костюм, что и работница Отдела Наблюдения, этот молодой человек, на лице которого нельзя было прочесть ничего совершенно, сидел и с абсолютной безэмоциональностью, чисто механически читал разложенные на столе бумаги и что-то подписывал то тут, то там.
 Когда вошел псевдо-Вильгельм, сотрудник механически посмотрел на него, отодвинул бумаги на край стола и, образовав пальцами двуручный кулак, так и не спускал глаз со своего гостя.
 - Садитесь, прошу вас, - спустя какое-то мгновение предложил он, указывая на стоящий напротив его рабочего места идеально белый стул. Вошедшая конфузилась. И не мудрено конфузиться, когда стоишь обнаженная перед незнакомым человеком, а тем более – мужчиной.
 Подавив в себе порывы негодования, возгласы изумления и крики бешенства вперемешку с дичайшим желанием забиться в угол и умолять объяснить, что происходит вокруг, Вильгельм воспользовался предоставленным ему предложением и сел, направив свой взгляд прямо в лицо своему новому мучителю.
 - Что ж, - сказал тот, наконец опустив глаза и покопавшись немного в разных кучах бумаг на своем столе. Наконец найдя то, что искал, он снова посмотрел на задержанную. – Вы, как вам уже известно, находитесь в кабинете Опроса. В процедуру опроса входит сканирование сетчатки глаза, путем которого можно узнать всю истину от и до, не прибегая к расспросам арестанта. В случае несовпадения ранее данных вами сведений и полученных в процессе сканирования сетчатки, будут заданы дополнительные вопросы. Факт несоответствия…
 - Подождите-подождите, - прервала заключенная. – А если я прямо сейчас скажу вам, что несоответствие будет?
 Во взгляде сотрудника скользнуло напряжение.
 - В каком смысле? – уточнил он. – Вы хотите признаться, что соврали?
 - Ну, если это нельзя назвать как-нибудь помягче, то, скорее всего, да – я хочу признаться, что я соврала.
 Мужчина слегка приподнял брови, будто недоумевая и даже несколько сомневаясь в адекватности своей собеседницы.
 - Факт несоответствия будет занесен в протокол как отягчающее обстоятельство согласно пункту «об Обмане» раздела «Поведение», - он вновь посмотрел в глаза Вильгельму. – Ваше признание или непризнание не сыграет никакой роли. Факт вины невозможно умалить словами.
 Он подождал, ответит ли на его слова мучимая им личность, но, так и не дождавшись ответа, занялся приготовлениями к опросу. Осмотрев стол, он пододвинул чуть ближе к себе какое-то странное устройство, чем-то напоминающее то, к которому подносила глаз спутница первых ее этапов заключения.
 Установив все, как надо, кое-где кое-что прощупав для верности, сотрудник Корпорации искусственно улыбнулся своей визави.
 - Поднесите глаз к вот этому разъему, - показал он на круглый разъем. – И не моргайте буквально… вот и все. Ждите.
 Пленница уже не протестовала. Она смирилась со всем происходящим.
 Да, наверное, она просто-напросто переборщила с дозой наркотических веществ… Иначе как еще можно объяснить всю происходящую чушь?
 «Ничего, - попыталась она утихомирить непонимание и панику внутри себя. – Скоро все пройдет. Ничто не вечно. Вот и это скоро кончится».
 Мужчина тем временем что-то писал. Он не смотрел больше на Вильгельма. Получив все важное, он с какой-то чуть ли не одержимостью принялся за свою работу. Присутствуй в его теле, разуме, душе или где бы то ни было хотя бы намеки на чувства и эмоции, его пальцы наверняка тряслись бы от возбуждения, в его глазах наверняка отплясывал бы адский огонь, а его кровь наверняка отплясывала бы в венах жигу. Однако ввиду отсутствия всяких там переживаний и прочего этот индивид был совершенно спокоен, исполняя свои функции быстро и качественно, без сбоев. Как робот какой-то.
 - Хорошо, - вскоре повернулся он к сидящей напротив девушке. – С Опросом мы закончили. Теперь вам на Осмотр.
 - А… - попыталась что-то спросить арестантка. – Вы не скажете мне, где и какие еще несоответствия вы нашли? Или, может, вы хотя бы дадите мне информацию относительно того, сколько мне светит и что мне светит вообще, если быть уж до конца откровенными? Я ведь совершенно не могу понять, почему я нахожусь… - она осмотрела помещение полубезумными глазами, силясь подобрать правильное слово, но докончила только: - здесь?
 Мужчина все так же безынтересно улыбался.
 - Я делаю только то, что мне положено делать. Вы спрашиваете меня о сферах, в которых я ничего не смыслю. Я знаю только то, что делают при Опросе. Большее – не в моих интересах, - он снова подождал ответа, но, снова не дождавшись, попрощался, скалясь все так же: - прощайте.
 Пока девушка шла до двери, ее мозг, отчаянно вцепившись в только что услышанное, мало-помалу начинал проводить анализ всего происходящего. Пока выводы было рано делать, но начало им было уже положено.
 Стоило посетительнице этого невероятного здания выйти из кабинета Опроса, как она не встретила, хотя и ожидала встретить, свою компаньонку. Это произвело двоякий эффект: с одной стороны, было как-то несподручно остаться без какой-либо компании в этом повернувшемся вокруг своей собственной оси здании этого повернувшегося вокруг своей собственной оси мира; с другой же – от факта ненахождения рядом еще одного двинутого на голову человека становилось как-то легче.
 Искать кабинет Осмотра Вильгельму не пришлось – тот чудесным образом нарисовался прямо перед глазами. То есть действительно – прямо напротив. Буквально в нескольких сантиметрах. И нет, ничего не двигалось само собой, ничего не перемещалось в пространстве, не меняло своего положения, как лестницы в школе Хогвартс. То была сама девушка, а точнее ее ноги – они в тайне от своей хозяйки привели ее к нужной двери.
 Считая излишним стучаться в двери к кому бы то ни было (ведь какой же смысл проявлять такт к людям, сошедшим с ума?), Вильгельм вошел внутрь.
 Здесь все было совершенно так же, как и в прошлом кабинете – даже стол, казалось, ничем не отличался: на нем будто даже те же кипы листов были. Вот только лицо за этим столом было другим.
 Не дожидаясь приглашения, вошедшая сама себя усадила напротив нового своего изувера и начала буравить его лоб своим взглядом. Ощутив или не ощутив это, но в любом случае подняв свою голову, мужчина улыбнулся (точь-в-точь так же, как предыдущий). Но только в лице этого уже можно было заметить неглубокие бороздочки морщин, тогда как у прошлого такого не примечалось.
 - Здравствуйте, - поприветствовал работник. – Вы, как вам уже известно, находитесь в кабинете Осмотра. В процедуру осмотра входит обследование наружное и внутреннее. Внутреннее обследование проводится путем просвечивания вашего тела рентгеном. На основе полученных данных сгенерируется ваша медицинская карта (на время пребывания в месте для провинившихся). Сведения о вашем здоровье важны для вынесения Вердикта, они непосредственно влияют на решение, какую работу вам назначить, - закончив свой спич, сотрудник воззрился на Вильгельма в ожидании ответа. Не получив его, он продолжил, склоняясь над бумагами и роясь в них: - раз у вас нет ни вопросов, ни возражений, тогда встаньте.
 На сколько она могла судить, Осмотр был не чем иным, как проверкой у хирурга, педиатра или кого-то там (уже и не упомнишь их всех), которого надо было посещать раз в год на диспансеризации вместе с классом. А ей-то вот подумалось, что с окончанием школы и эти мучения кончатся, - однако не тут-то было. Мало сказать, они не кончились, так и само обследование проводят в каком-то совершенно непривычном мире.
 Встав в стандартную позу (ноги на ширине плеч, руки раскинув), осматриваемая постаралась не покраснеть, как рак, и не ударить при первой же возможности этого недоврача по его холодным пальцам. Но надо было терпеть. Он вроде как не обращает особенного внимания на тот факт, что перед ним – совершенно голая особа. Это было и радостно, и обидно.
 Тем временем «доктор» осматривал и прощупывал представленное тело очень тщательно. В его глазах можно было бы разглядеть какую-то безумнейшую радость, чуть ли не счастье. Он был настолько доволен наличием работы, что принялся за ее исполнение с редчайшим фанатизмом. Хотя… вполне возможно, что и не таким уж редчайшим: похоже, что у всех в этой Корпорации работающих мозги на работе сдвинулись. И куда-то завалились.
 - Пройдите вон туда, - оторвавшись наконец от своего занятия, проговорил мужчина и указал на стоящий у левой стены аппарат. Это механическое устройство представляло собой нечто подобное рентгену, только, насколько можно было судить, эта вещь просвечивала сразу все тело, а не только какую-то его часть.
 - А… - неловко начала девушка, с опаской глядя на рентген 2.0, как она обозвала его про себя. – Мне говорили, что рентгены для здоровья опасны… а эта вот… м… штука… она выглядит очень… - слова не шли на язык, и этим воспользовался собеседник.
 Он посмотрел на спрашивающую взглядом, вполне конкретно выражающем вопрос: «в своем ли ты уме, дамочка?» и, внутренне, видимо, убедившись в отрицательном ответе, пояснил для дамочки вслух:
 - Какие-то старые рентгены, может, и были опасны, но это, - он ласково погладил «это» и с блеском в глазах и улыбкой на лице, продолжил: - это чудо науки. А чудо науки не может причинять вред!
 Не сказать, чтобы эти восхваления убеждали, но другого выхода все равно не было.
 Пожав плечами, Вильгельм Десятый занял место внутри этого механического нечто, а работник Корпорации тем временем сел за свой стол и начал что-то писать. Как только на его столе появились еще и снимки Вильгельмовского организма, он, казалось, разошелся так, что мог бы тут же и взорваться. Удивительно, как некоторым людям нравится их работа! Невероятно, что кому-то она может нравится НАСТОЛЬКО.
 Выйдя из временной кунсткамеры, мучимая тихо подошла к своему прежнему месту и села, как-то сочувственно поглядев на трудящегося в поте лица человечка. Она вздохнула.
 Мужчина замер. Какой-то миг он не шевелился вообще, но после, подняв глаза на девушку, он улыбнулся холодной, ничего не выражающей улыбкой и произнес:
 - Спасибо. Вы свободны. Следующий процедура – психография. Прощайте.
 Все они – что первый, что второй – прощались с ней. Они не говорили «до свидания». Они именно прощались.
 Раньше, когда кто-то говорил «прощай», в голове не возникало мысли о том, что этого человека больше не увидеть. Как-то получалось само собой, что это прощание опровергало само себя. Поэтому слово износилось, потеряло смысл, перестало нести ту энергетику, которую оно должно было нести.
 Услышав его сейчас во второй раз, девушка обернулась – мужчина работал все так же, он не поднял глаза и не посмотрел на свою уходящую посетительницу.
 «Вот в такие вот моменты начинаешь понимать, что слова имеют вес» - подумала она, открывая дверь и стараясь не упасть под тяжестью услышанных «прощайте».
 Осталось три кабинета. Три совершенно одинаковых между собою кабинета с различием единственно в людях внутри белых стен очередного помещения. Хотя процедуры до сего момента не занимали много времени (от силы минут пять), однако тот факт, что проходить их приходилось в полном неглиже, не мог способствовать зарождению оптимистических мыслей и уж точно не растягивал улыбку от уха до уха в радостном предвкушении очередного этапа.
 На этот раз арестованная не заметила не только то, как подошла к следующей двери, но и то, как та открылась, впуская визитершу в свое идеально вылизанное и, казалось, отполированное нутро.
 - День добрый, - услышанное приветствие вывело Вильгельма из задумчивости ощутимым ударом прямо в лицо. Потерявшись от неожиданности, он только кивнул и сел, повторив ту же самую операцию, что и в двух предыдущих кабинетах.
 Сознание, как бы то ни было странно, не хотело полностью возвращаться к арестантке. В то время, как очередной сотрудник объяснял ей, что ее ждет, она отвлеченно думала о чем угодно другом, но только не о том, что надо было.
 А рассказывал этот юноша (а в этот раз это был не кто иной, как именно юноша) следующее:
 - Вы присутствуете на… - он сбился на самом начале, поняв, что говорит не то, что нужно. Сразу можно было понять, что это не профессионал, как предыдущие два, а еще довольно «зеленый» сотрудник, как говорится. Пробежав быстро по строкам, написанным им в виде шпаргалки на одном из листков, и снова посмотрев на невнимательную посетительницу, он продолжил: - вы, как вам уже известно, находитесь в кабинете Психографии. – Позволив себе слегка улыбнуться и спокойно выдохнуть, но тут же собравшись с духом, «зеленый» заговорил внушительнее, слегка возвысив свой голосок: - В процедуру психографии входит просвечивание мозга специальным устройством, работающим по принципу рентгена, только… только… - бедолага совсем сбился с мысли и воззрился в пол, будто надеясь найти потерянные слова лежащими внизу, но, поняв безуспешность данной затеи, взялся чуть увеличенный в размерах шлем и, снова направив взгляд на находящегося в какой-то своей атмосфере Вильгельма, повысил голос еще немного и начал тыкать в устройство с разных сторон, объясняя: - этот шлем, он позволяет просветить голову… то есть не голову, а мозг… точнее… - он посмотрел на то, что держал в руках, тыкнул куда-то в бок, отчего то самое вылетело и упало на стол, загремев, как обвалившаяся скала.
 Раздавшийся звук привел в себя заключенную, и она недоуменно посмотрела на краснеющего все больше и больше парнишу. Он сидел без движения и даже не дышал. Испугавшись, девушка протянула к нему руку и прикоснулась к его щеке.
 - Вы в порядке? Живы? Не отравлены? – попыталась она задать какие-то умные вопросы, но, сама того не подозревая, повела себя совершенно по-идиотски и тоже покраснела.
 Осознав, что неловкость ситуации создает не только он, новоявленный работник Корпорации откашлялся и, махнув головой, скидывая тем самым протянутую теплую ладонь со своего обжигающего лица, повторил без запинки, совершенно как то надо было изначально:
 - Вы, как вам уже известно, находитесь в кабинете Психографии. В процедуру психографии входит просвечивание мозга специальным устройством, работающем по принципу энцефалографа, но позволяющем помимо всего прочего изучить также и строение серого вещества внутри черепа, досконально его просмотрев.
 Подождав, как то положено по правилам, некоторое время в ожидании вопросов и не дождавшись оных, юноша приступил к делу. Он снова взял в руки шлем и протянул его к своей пациентке. Та среагировала с промедлением – в таком непонимании находился ее бедный, в будущем просвеченный и проанализированный мозг, что ему было просто неохотно и крайне тяжело как-то реагировать на внешние раздражители.
 Как только устройство было надето, «зеленый» принялся за изучение монитора и щелкание мышкой. Работал он явно не с таким воодушевлением, как прочие сотрудники. Наверное, восторженной самоотдаче учишься по ходу дела. Наверное, это не врожденное, а приобретаемое с годами. Не талант, а навык.
 Наконец перестав что-то искать и, очевидно, найдя это «что-то», парень сосредоточенно уставился в экран, изредка нажимая какие-то кнопки на клавиатуре, двигая пальцами по тачпеду…
 Выражение его лица сменилось за несколько долей секунд. Мускулы шеи напряглись, будто в него попал дротик с парализующим средством. Его взгляд перескакивал с компьютера на девушку напротив и обратно – в зрачках сияла бездна. Ртом он отчаянно ловил воздух, в перерывах издавая какие-то странные захлебывающиеся звуки.
 Не зная, что происходит и как на это реагировать, Вильгельм пребывал в полнейшем недоумении. Со стороны казалось, что этот непрофессиональный офисный планктон понемножку сходит с ума, однако причин этому не было. На всякий случай Вильгельм осмотрел кабинет – нет ничего такого. Хотя этот субъект перед началом своего припадка смотрел в монитор, так что, можно предположить, что вся проблема в нем и состоит. Юнец увидел что-то, что сдвинуло его мозг в сторонку и затемнило его рассудок. Причем довольно сильно: потерпевший уже валялся на полу, силясь доползти до угла. Он все так же шипел и издавал крякающие звуки, вертел головой, но теперь еще, помимо всего прочего, в безумии тыкал пальцем то в девушку, то компьютер. Рука его тряслась, а на глазах даже выступили слезы.
 Что-то странное (еще более странное, чем было до тех пор) начало набирать обороты.
 Лоб Вильгельма избороздили морщинки, брови встретились на переносице, и, не успели они еще поприветствовать друг друга, как причина психического помешательства психографиста (а то есть – компьютер) взорвалась.
 Шлем начал давить и жечь на череп заключенной, поэтому его пришлось откинуть в сторону. И вовремя – тот взорвался так же, как и его собрат.
 Времени на анализ происходящего просто не было – надо было что-то предпринимать. Нельзя же стоять в стороне и смотреть, как забившийся в угол юноша плачет, не прекращая тыкать в твою сторону.
 Вильгельм направился к двери. Без каких-либо мыслей насчет того, что он собирается делать далее, но просто чтобы выйти отсюда как можно скорее. Если дела плохи, но знаешь, что есть выход, - разве не проще им воспользоваться, чем вникать в ситуацию, которая, может быть, только ухудшится?
 Распахнув блистающую белую дверь, девушка столкнулась с еще одной неожиданностью.
 Надеясь увидеть безмерность однотонных стен, она напоролась на действительность. И действительностью в данный момент времени были два человека в синих костюмах, улыбающихся как ни в чем не бывало.
 - А… э… м…. – попыталась объясниться девушка, показывая пальцем в пространство за своей спиной, плачущего мальчонку и взорванную технику.
 На ее блеяния не обратили особенного внимания. Кинув взгляд в глубь кабинета, один из мужчин кивнул другому и чуть отошел, пропустив того в «неполадочное» место.
 - Приносим извинения, - проговорил он, не меняя выражения лица. – За сей казус и вызванные им неудобства. Следующий этап для вас – протокол. Это как раз мой кабинет. Прошу вас пройти за мной.
 - А… э… м… - повторила девушка, не надеясь на какой-то ответ и даже не пытаясь что-либо разведать, но просто по инерции скорее.
 - Не волнуйтесь, - с глубоким убеждением внутри глаз начал уверения мужчина. – Все скоро будет в порядке. – За его спиной послышались всхлипывания. Вильгельму захотелось обернуться и посмотреть, что там происходит, но, опережая это желание, господин в синем сюите сделал рукой легкое движение вперед и захлопнул дверь, после чего снова заученно улыбнулся.
 - Садитесь, - пригласил он свою гостью, в то время как сам обошел взявшийся из ниоткуда стол и воссел за ним.
  Сил на удивление уже не было.
 «Просто пропустила тот кусок времени, в который мы шли до кабинета», - решила девушка, тем самым отметая глупые мысли о невозможном, непонятном. Слишком много всего странного уже случилось, чтобы называть странным что-либо еще.
 Оглядываться и осматривать кабинет не было абсолютно никакого желания. В принципе, в этом не было также и смысла, ведь все одно и то же. Вот только мужчина напротив отличается от всех предыдущих: у тех не было бороды, а у этого она была чуть ли не месячной, к тому же в ней уже были заметны белые волосинки, являющиеся свидетельством того, что и возраст составляющего протокол сотрудника отличается от возраста опрашивающего, осматривающего и тем более психографирующего. Им всем было не больше двадцати шести, тогда как этому было уж точно за все сорок.
 - Итак, - спустя какое-то время начал говорить он, рассеивая своим тягучим голосом какие бы то ни было мысли своей посетительницы. Встряхнув головой и направив взгляд в сторону только что рассматриваемого, Вильгельм заметил в его руках взявшиеся словно бы из ниоткуда листки.
 - Что это у вас?
 Мужчина поднял глаза и снова опустил их.
 - Результаты ваших процедур, - пояснил он. – На основе этих данных я буду составлять протокол.
 Девушка уже приготовилась к выслушиванию очередного «вы, как вы уже знаете, находитесь…», но ничего подобного она не услышала. Недоуменно вперившись в своего собеседника, она поинтересовалась, почему он не заладил ту же шарманку, что и его предшественники.
 Мужчина улыбнулся. Так, что даже показалось, будто улыбка несла какие-то эмоции.
 - Вы и так знаете, где вы находитесь. А что вас ждет, понятно уже из слова «протокол».
 Это было верно, и Вильгельм только лишь кивнул в ответ на это утверждение.
 Потратив еще несколько мгновений на изучение переработанных деревьев, пропитанных чернилами то тут, то там, сотрудник вскоре оторвался от своего занятия.
 - Что ж, - наконец произнес он, слегка постучав стопкой бланков о свой стол и отложив их вправо от себя ровной кипой. Скрестив пальцы и глядя прямо в Вильгельмовские глаза, работник начал рассыпать слова: - Исходя из просмотренных документов, утверждаю, что вы, Прицкер Екатерина Алексеевна, семнадцати лет, метра и семидесяти одного сантиметра роста, семидесяти пяти килограммов веса сегодняшним утром в 8:23 были задержаны сотрудницей ОН по причине того, что пытались приобрести одну упаковку круассанов с карамельной начинкой и плитку шоколада. В этот же день, находясь в салоне автомобиля ОН, вы вели себя непристойно. Далее, в этот же самый день, в 8:33 вы назвались вымышленным именем, что позже, находясь в здании Корпорации в кабинете Опроса в 9:05 подтвердили, - как водится, он подождал возражений или вопросов. – Вы подтверждаете?
 - Да, - автоматически выпалил рассекреченный лже-Вильгельм. – А что… - попыталась она задать свой вопрос, как вдруг услышала звук открывающейся-закрывающейся двери за собой и обернулась.
 В кабинет вошел еще один человек. Этот был уже привычным типом данного места: такой же молодой и выбритый, хотя при ближайшем рассмотрении можно было заметить несколько морщинок на его, казалось бы, безупречном лице.
 - Прошу прощения за задержку, - пролепетал он приятным голосом, быстрыми шагами приближаясь к столу своего коллеги и также быстро усаживаясь куда-то рядом с ним. – Как вы знаете там случилось нечто непредвиденное, - объяснил он, слегка махнув головой в ту сторону, откуда он только что явился. Он поднял глаза на девушку и улыбнулся ей: - Вы-то уж точно в курсе. Вед вы причина, - и, ничего не поясняя, он взялся за просмотр документов. Его компаньон уже вставал из-за стола.
 - Простите, - наконец решилась Катя. – Я ничего не понимаю на самом деле. Чему я была причиной?
 Бородатый остановился и, облокотившись на стол, скрестил руки на груди.
 - Как бы вам сказать, - попытался он привести свои мысли в порядок. – Я не знаток в психографии, конечно, - будто извиняясь, прибавил он. – Однако даже я могу сказать, что внутри вашего мозга есть что-то такое, что свело не подготовленного к таким поворотам дел сотрудника с ума.
 Катя оторопела.
 - Вы шутите?
 - Куда там, - вставил недавно пришедший, откинувшись в кресле и бросив взгляд на стоящего коллегу. – Вещь эта очень серьезная. Я какое-то время интересовался психографией, поэтому могу объяснить все от и до, если вам интересно, - он взял какой-то листик за краешек, выжидая ответа.
 - Да, пожалуйста, - помня о вежливости, кивнула Катя и пододвинулась к столу. Составитель протокола тоже повернулся к, очевидно, выносящему Вердикт.
 - Смотрите, - тот расправил листок на столе, развернув его так, чтобы его слушателям было удобно. – В человеческом мозгу есть много различных секций, отвечающих за то или иное: в одной части хранятся воспоминания, в другой – знания и умения, следующая отвечает за то, чтобы вы не свалились набок при ходьб... Да, эмоции и чувства тоже в мозгу заключены, - пояснил он, заметив взгляд Кати, оторвавшийся от «карты». – Там же они и блокируются. Вообще, заблокировать можно любую секцию. Главное – знать способ.
 В вашем же случае блокирована секция снов. Эта секция, пожалуй, - самая занимательная из всех, но никакой особенно важной информации в себе она не несет. Сны – это сны, пережитки дня в иллюзорных образах. Ничего весомого. Примерно как детский мультик – интересно, красочно, но не заставляет задуматься. То есть эту секцию никто не блокирует как раз потому, что скрывать в ней нечего.
 Однако…
 Однако у вас под замком именно она. И, как бы ни был молод сотрудник кабинета Психографии, которого вы навестили некоторое время назад, он все-таки отличается тем, что к своим годам многое изучил и во многом теперь разбирается. И он взламывает замки на секциях с той же простотой, с которой вы откусываете от яблока.
 Вообще-то его работа не распространяется на секцию снов и ему совершенно не нужно было взламывать ее у вас, но он все-таки сделал это. О чем и пожалел уже многократно. Он увидел то, что легким движением сдвинуло ему крышу в бок.
 Спикер умолк, опершись на стол обеими руками и посмотрев на своих слушателей.
 Бородатый одарил его взглядом.
 - Ну и что он увидел? – спросил он, и в голосе его слышалась новая нотка. Непозволительная эмоциональность.
 - Откуда же мне знать, - ухмыльнувшись, ответил его коллега. – Если бы я увидел то, что он, мне наверняка точно так же сдвинуло бы мозг. Я могу судить о данном явлении лишь поверхностно. Кто знает, в чем там дело? Единственное, что можно с уверенностью утверждать, так то только, что не кто иной, как она является первопричиной всего произошедшего, - и говорящий вскинул глаза вверх, сузив их на лице Кати. От такого взгляда ей вспомнилось, что она по-прежнему раздета донага, хотя виновнику ее конфузливого состояния, казалось, не было до сего факта абсолютно никакого дела.
 На какой-то момент все вокруг замерло в молчании и невесомости. Не просто даже молчании, а вроде как в полнейшей тишине. Словно в комнате не было ничего. Нет, не так. Словно бы не было ничего вообще – и даже самой комнаты. Настолько стало тихо. В какой-то момент Кате показалось, что ее мысли звучат слишком громко, и что двое мужчин слышат их также четко, как она сама.
 Впрочем, ее это не очень-то и волновало. Сейчас она не придавала особенного значения происходящему. Все было настолько смехотворно неправдоподобным, что не было смысла всерьез об этом размышлять.
 - И что тогда с ней делать? – качнув головой в сторону Кати, спросил бородатый, будто речь шла не о живом человеке, а о вещи.
 - Не знаю, - уклончиво ответил молодой, копаясь в бумагах на чужом столе. Арестантка поглядела в сторону старшего работника, но тому, очевидно, не казалось странным, что кто-то посторонний ведет раскопки на территории его рабочего места. «Наверное, у них общий кабинет» - подумала она и отпустила эту фразу восвояси, куда-то под потолок. Ничто не имело веса в данном случае, а особенно ее мысли были невесомы.
 - Что выходит по Вердикту? – вновь задал вопрос бородач.
 - Ей светит два дня голода и неделя курсов этики, - ответил молодой и поднял взгляд. – Человек, выносящий вердикт, узнав, что новая арестантка свела с ума нашего психографиста, поручил мне передать вам эту информацию. Однако, как вы знаете, это не в моей компетенции.
 Спросивший не сказал больше ни слова. Его лицо не выдало никакой эмоции. Ему будто бы все равно было на ответ, а спросил он лишь потому только, что дар речи использовать хоть как-то и хоть где-то, но надо.
 - Что ж, - снова обратился к заключенной молодой. – Мы будем заниматься вашим делом подробнее. Сами видели, что вы сотворили с нашим сотрудником, поэ…
 - Но ведь в этом не моя вина! – не сдержалась Катя. Постепенно адаптируясь в этой безумной среде, она уже могла быстро реагировать на выносимые ей обвинения в различных нелепицах и даже вовремя вставлять свое слово.
 - Вас никто не обвиняет, - словно прочитав ее мысли, спокойно парировал собеседник. – Просто как факт: по истечению недели, которую вы проведете здесь, в здании Корпорации, если мы не найдем никаких зацепок в представленном деле касательно секции сна вашего мозга, вы не выйдете отсюда.
 - По какому…
 - Вы не выйдете отсюда, - отрезал бородатый, медленно обходя свой стол и касаясь его поверхности лишь подушечками пальцев. – Покуда мы не разберемся с поставленной задачей, - его шаги эхом отдавались в ушах девушки, вторя стукам ее сердца. И слова его звучали как аксиома, которую никак невозможно оспорить. – Вы – явление новое и, вполне возможно, опасное нам. Мы не можем подвергать самих себя опасности. Как только мы со всем разберемся, мы уведомим вас о дальнейших планах, а пока…
 - То есть я как болезнь, да? – хмыкнула Катя обиженно и горько.
 - А пока, - снова послышались слова. – Вы можете пройти в палату. Одежду вам выдадут.
 Он махнул рукой в сторону двери.
 Спорить было бы глупо. Спорами делу не поможешь. Какой толк в сотрясании воздуха словами, если они ничего не способны исправить?
 Прикусив язык, Катя встала с насиженного стула и двинулась в сторону двери. Уже открывая ее, она услышала что-то еще.
 - Подави свои чувства. Твоя эмоциональность может лишь усугубить все, - голос принадлежал несомненно молодому сотруднику. И голос казался полным искренности.
 Хотя вот сказанное им не допускало даже возможности предполагать что-то подобное.

 6.

 - Ух ты, что это тут у нас? – прозвучало прямо над головой, и, прежде чем Катя успела тисками сжать свой блокнот, тот взметнулся вверх, не смея и не умея сопротивляться силе человеческих рук.
 Рядом на стул село тело, которым являлась одна из Катиных знакомых, Лиза. Друзей у нее не было, да и вообще она особа, не поддающаяся каким-либо эмоциям. Или старающаяся свести любой импульс на ноль.
 После нескольких неудачных попыток вернуть себе свою собственность, Катя махнула на эту затею рукой и продолжила ковырять свою картофельную запеканку в мрачном раздумье. Что может быть хуже, чем когда у тебя отнимают твою личную вещь? Тем более это не просто «вещь» - там записаны все ее мысли. А теперь эти мысли попали в руки другому человеку. Это не плохо, но от этого как-то чертовски противно. Будто у тебя отняли право на мышление на какой-то миг. Все равно что вторгнуться в чужое пространство. От этого не грустно и ничего подобного, но как-то неприятно, и этот факт нарушения спокойствия вокруг тебя – он сам по себе вызывает волну праведного гнева, закипающего внутри сердца и разливающегося по венам, артериям, капиллярам.
 - Что это? – вскинула похитительница блокнота взгляд на его законную хозяйку. – Что это за «идеи»?
 - Там написано, - не отрываясь от своего занятия, ответила Катя.
 - Прекратить приравнивать старость к героизму. Не уступать старикам мест, не делать им льгот и поощрений. То, что они немощны и стары – их проблема, а не кого-либо еще… - воровка мыслей снова глянула в сторону своей знакомой, но та никак не отреагировала. – Серьезно? – попробовала она привлечь внимание к себе и снова посмотрела в блокнот. – То есть ты до такой степени не любишь уступать место в…
 - Да дело не в месте в транспорте! – Катя даже стукнула вилкой по тарелке. Она обернулась и продолжила совершенно спокойно: - просто из старости делают культ. Стариков чтят за то, что они сделали когда-то. За их работу. За их подвиги какие бы то ни было. Им надо уступать эти дурацкие места по причине того, что они многое повидали в жизни и многое знают, - она не смогла сдержать презрительную ухмылку. – Но факт в том, что прошлое – оно уже было. Его больше нет. Это история. А история – не что иное, как просто сказки. Ничто, из того, что произошло, нельзя утверждать, потому что в нашем мире все можно подделать, - заметив изменение направления своих рассуждений, Катя поспешила вернуть их в прежнее русло: - Старость – это просто немощность. Это показатель того, что ты пришел в негодность. Таких надо утилизировать, как мусор. Они напрасно тратят нужный молодым воздух. Они напрасно потребляют нашу еду. И сами они напрасны и никчемны.
 Она замолчала и, заметив, что ее подруга в полнейшем замешательстве, поспешно и ловко вернула себе блокнот и внесла в него еще одну идею:
 Избавляться от людей, не несущих в себе никакого смысла.
 Внимательно перечитывав написанное, Катя кивнула и закрыла блокнот. Глянув в сторону молчащей подруги, она вопросительно подняла бровь. Иногда жестами можно показать то, что слова не могут передать, а иногда просто лень открывать рот, вылепливать тягучие фразы губами и языком, так что куда проще заключить все высказывание, весь вопрос в одно емкое движение.
 - Мысли у тебя какие-то… - начала объяснять Лиза, раскачивая головой из стороны в сторону, словно пытаясь собрать предложение из осколков слов. – Немного социопатией отдает, если честно.
 Катя вздохнула и отвернулась.
 - Это скорее способность видеть реальное положение дел и нахождения путей решения увиденных проблем, Иззи.
 - Мудрено, - хмыкнула та.
 Повисло молчание. Правда, только между ними, ведь вокруг все шумело и шевелилось, как в муравейнике.
 Сейчас был завтрак, а в столовой во время завтраков и обедов находится наибольшее количество учащихся, и все они до чертиков любят поговорить, до безумия любят посмеяться и до невыносимого громко восклицать любую чушь, приходящую им в голову с ошеломляющей разум скоростью.
 - И как давно ты ведешь этот блокнот? – подала голос Лиза, не желая так просто уходить от этой темы.
 - Довольно-таки, - отмахнулась Катя, немного задумавшись. – Не вспомню уже, если честно, сколько – но года четыре точно.
 - И много там… этого?
 - Нет, всего несколько пунктов. Однако их больше в моей голове. Со временем я полностью заполню свой блокнот.
 - Прямо свод законов каких-то, - хмыкнула Лиза и ощутила на себе взгляд своей собеседницы. Она словно прощупывала только что сказанное, и взгляд ее был очень серьезен, однако ни единого слова Катя не произнесла. – По этим записям можно, наверное, новое общество собрать, - продолжила Лиза, улыбкой намекая на то, что это шутка. – Только вот оно бы скоро распалось или вымерло бы…
 - Почему это? – то ли проигнорировав иронию, то ли не замечая ее, спросила Катя. – Неужто ты думаешь, что должен существовать какой-то абсолютно прекрасный мир, где с небес сыпется манна, а люди дружелюбны, где нет ни ссор, ни какой-либо негативной энергетики вообще? Тебя ничему не научили книги? Ни «О дивный новый мир», ни «Мы», ни «1984»? Не только утопия не может существовать, но даже и мысль о ней. Если мир идеален, то что-то в нем не так. Все строится на принципах равновесия, иначе все рухнет…
 - Но, - прервала тираду своей фанатичной знакомой Лиза. – Твои записи – это?..
 - Мои записи – это не желание создать рай для всех и вся, - поняв вопрос на середине, ответила Катя. – Это желание создать рай для меня самой и для тех, кто на меня похож. И вообще, не такой уж он и плохой был бы, потому что в моих идеях есть своя доля смысла. Просто ты насквозь пропиталась нашим реальным миром, что не можешь принять ничего, что не сходится с утвержденными в нем правилами.
 Катя снова прервалась. Ей даже расхотелось доедать эту запеканку, которая пару минут назад заставляла ее живот урчать, а рот полниться слюнями. Почему-то непонимание Лизой таких простых, как казалось, истин выбешивало и заставляло аппетит растворяться в кислоте желудка. Неужели совершенно все уже отравлены этими приевшимися догмами? Поэтому никто не способен принять идеи другого человека? Поэтому все они улыбаются и крутят у виска, встречая чье-то рассуждение, идущее вразрез с заповедями, конституциями и уставами?
 Катя поморщилась в отвращении.
 Неожиданно ей стало все противно: ученики, смеющиеся смехом умирающих гиппопотамов; воздух, пропитанный потом мелких детей, не имеющих представления о дезодорантах и их магических действиях; система обучения; прорва людей…
 - Зачем только правительство говорит семьям заводить детей побольше? – процедила Катя сквозь зубы. – Такими темпами места не останется и планета рухнет во тьму.
 - Почему ты тогда пришла в столовую, если тебя так раздражает пребывание здесь?
 Катя пристально посмотрела на Лизу, словно желая понять, неужели она действительно ничего не понимает. Ведь это же так очевидно!
 Она огляделась по сторонам.
 - А ты не замечала, что везде народу хватает? Что весь мир ими заселен? Куда мне можно пойти? – Лиза не отвечала. – Это не риторический вопрос, - добавила Катя.
 Лиза недолго помялась, пытаясь рассмотреть ответ на вопрос вокруг себя, и случайно ее глаза остановились на блокноте. Катя увидела это.
 - Из мира, переполненного людьми, правила которого идут вразрез с твоими желаниями и нежеланиями; из мира, в котором все тебе осточертело и каждый тебе противен, можно уйти туда, где все соответствует твоему внутреннему идеалу, где каждая вещь радует глаз и где все тебе нравится, - девушка приподняла свою записную книжку и постукала ногтем по ее обложке. – Поэтому я творю для себя то место, куда могу сбежать отсюда. А пока оно не готово для меня любое место на этой планете – ад.
 Она натянуто улыбнулась, резко встала, убрав «свод идей» в рюкзак, и быстрыми шагами вышла из столовой.

 7.

 Катя вновь очутилась напротив какой-то двери. Это была несомненно та самая, куда ей следовало бы войти. Пускай девичьему уму еще не все тут известно, однако он не настолько прост, чтобы не понять, что любая дверь, перед которой оказывается подвластное ему тело, правильная.
 Уже коснувшись ручки, девушка засомневалась и заволновалась. Ее сердце прыгало, как бешеное, и вполне могло бы вылететь из груди. В этом мире вообще нельзя быть в чем-то уверенным – тем более уж в законах обыкновенной, Земной физики… хотя это, вполне быть может, была та же самая Земля, просто по какой-то причине спятившая напрочь.
 Окинув себя взглядом, Катя отметила, что она до сих пор голая.
 - Ну и где же «одежду вам выдадут»? – недовольно проворчала она, закатив глаза. Но выбора все равно нет: вокруг ни души, перед ней дверь, и никакой альтернативы. Так что стоит просто попытаться проигнорировать свое нудистское положение и вести себя как ни в чем не бывало.
 Повернув ручку и слегка толкнув дверь вперед, Катя сделала шаг внутрь.
 Уже с самого начала комната показалась отличной от всех остальных, ею увиденных сегодня. Дверь не отворилась, как Катя ожидала, что она отворится (как то и положено – вовнутрь). Нет: с поворотом ручки белый цвет рассеялся в форме прямоугольника прямо перед девушкой, и ее глазам предстало совершенно иное помещение, нежели то, что она ожидала узреть…
 Стены уже не были ослепляюще белыми, как в кабинетах работающего здесь люда, - они были странного переливчатого цвета, чем-то напоминающего тот, в который были покрашены стены Катиного колледжа. Комната была небольшой, но достаточно просторной ввиду отсутствия ненужной мебели по типу телевизора, компьютера и остального – тут стояло только самое необходимое, и этого вполне себе хватало. Судя по количеству кроватей, палата была рассчитана на четырех человек. Сами кровати располагались по правую и левую руку от входа, а за последними двумя стояли стол и стулья. Тут было чисто, постели идеально заправлены, пахло вкусно.
 Кате на какой-то миг показалось даже, что она попала в лагерь: в ее воспоминаниях лагерные палаты выглядели чуть ли не точь-в-точь так же, хотя особенной чистотой и не отличались.
 Она-то ожидала войти в темную камеру, воняющую потом и испражнениями; камеру, покрашенную в блеклый, депрессивный тон; камеру, полную головорезов и действительных правонарушителей, а не таких, как она, осужденных за пустяки. В общем, она ожидала попасть в обычную тюрьму – такую, в которой убивают и насилуют, а не это тихое и спокойное местечко.
 Медленно пройдя внутрь, Катя обнаружила, что на одной из кроватей лежит комплект белья. Не умея подавить улыбку, она метеором подлетела и взяла униформу цвета морской волны. Оттенок успокаивал, и Катя вдруг совершенно перестала о чем-либо думать и вообще заботиться о происходящем вокруг. Ей стало спокойно, и мысли о несправедливости заточения здесь, о безумии всех вокруг – это отошло на второй план. Даже на третий. Может быть, даже куда дальше, потому что вскоре девушка уже и думать не смела обо всем, что напрягало ее нервы и мозг на протяжении всего того времени, что она провела в здании Корпорации.
 Лежа на мягкой постели, Катя давала себе отдохнуть. Ей было просто хорошо, оттого что она наконец одета и никто к ней не пристает с расспросами, осмотрами и дознаниями. Пускай она и не понимала, почему она здесь. Зато здесь было хорошо. А если тебя все устраивает – тогда в чем проблема?
 Где-то рядом что-то зашуршало, послышался звук шагов, и Катя в волнении открыла глаза, быстро сев на подушку.
 В комнату действительно вошла еще заключенная. Одетая точно так же, как и Катя, она не создавала особенного контраста. Тем более, что и волосы, и глаза были абсолютно обыкновенных цветов, а не редких ярко-голубых или ярко-зеленых…
 Вошедшая окинула Катю оценивающим взглядом. В ее руках были принадлежности для умывания: щетка, зубная паста и полотенце – это все она аккуратно сложила где-то под кроватью. Сев на свою постель, девушка еще раз оценила новоприбывшую, но разговор она, очевидно, начинать не желала, давая своей соседке полное на то право.
 - Привет, - стараясь говорить громче, поздоровалась Катя. – Как тебя зовут?
 - Карина. Но зови меня лучше Кэрри, хорошо?
 Катя кивнула.
 - Ты из-за чего здесь?
 Ее собеседница хмыкнула и легла на кровать, уставившись в потолок.
 - Из-за тупого закона, - она повернулась к Кате. – Ну нового. Недавно только подписан. Такая бредятина.
 - А… что это за закон?
 Кэрри приподнялась на локтях.
 - Ты действительно не в курсе? – спросила она. Катя покачала головой в знак отрицания. – О, дорогая моя! – она засмеялась радостно и немного безумно. – Незнание закона – это ведь тоже нарушение. Отчасти, конечно, но… я имею в виду, если ты не знаешь закона, то ты его вполне можешь нечаянно нарушить. А в нашем мире, - Кэрри закатила глаза и горько усмехнулась. – В нем может быть принят, кажется, любой, даже самый немыслимый закон. И он был принят. По крайней мере, я считаю его абсолютно ненормальным! Среди всех остальных законов этот – самый идиотский, самый неправильный закон!
 Каролина рассердилась настолько, что села на кровать и ударила кулаком в стену. Схватившись за голову, она боролась сама с собой и силилась не заплакать.
 - Господи, это же надо додуматься… - шептала она срывающимся тихим голосом. – Надо же быть таким бесчувственным, таким ужасным человеком… надо же…
 - Так что за закон-то? – не выдержала-таки Катя.
 Кэрри подняла глаза. На ее лице было написано так много эмоций, что все их прочесть было невозможно. Это были и боль, и гнев, и потеря рассудка… Так сразу и не поймешь, что преобладает.
 От увиденного Кате стало страшно, и она несознательно вжалась в стену.
 - Закон, - так же тихо, как и до этого, прошептала Карина, отмеряя слога, словно выплевывая их ссохнувшимися губами. – В котором прописано, что человек равняется животному, - она подняла свой взгляд и буквально вонзила его в сетчатку глаза свой соседки, явно не понимающей всего ужаса только что сказанного. – Это значит, что человека можно продавать в зоомагазинах как домашнего зверька, его можно заказывать в ресторанах как блюдо… Это же просто катастрофа! – Кэрри вскочила в неистовстве и начала быстрыми шагами мерять комнату от стола до стены с невидимой с этой стороны дверью. – Сам человек признал, что ничем не отличается от животного! Это же просто безумие! Мы на несколько ступеней выше, мы на несколько порядков разумнее, и теперь мы просто списываем с себя все то, что нам принадлежит. Мы сделали так много: построили города, развили технику. У нас есть средства связи, мы можем передвигаться на самолетах, преодолевая гравитацию! И теперь ты можешь прийти в ресторан и, тукнув пальцем в меню, заказать себе испанца в собственном соку!
 Она была похожа на умалишенную, хотя на самом деле ей было просто жутчайше больно от осознания того, куда скатился мир. Ей было неописуемо противно от того, что происходит. И она не хотела этого терпеть, хотя выхода и нет иного.
 - Я не могу существовать в подобном мире, и поэтому я устроила марш протеста, поэтому я собрала таких же людей, кто не согласен. Нас всех отловили и посадили сюда, - Кэрри вновь села на свою кровать и посмотрела прямо на Катю своими полными слез глазами. – Происходит что-то странное. Издаются какие-то законы. Им все следуют… Но никто не знает, кто эти законы издает. Никто… Есть какой-то Главный, говорят… но кто его разберет…
 Катя нервно сглотнула.
 Она уже начинала понимать, что происходит. Но для уверенности не хватало еще нескольких деталей, поэтому пока что она не рискнула выдвинуть свое предположение. Тем более высказать его сейчас и в лицо той, кто ведет себя так несдержанно.
 Сказать что-то резкое в данной ситуации было бы неправильно. Однако Катя не могла заставить себя кивнуть и этим самым подтвердить правильность доводов Кэрри.
 - А то, что человек позволял себе убивать животных на протяжении столького количества времени – это нормально? – выдавила она из себя как можно более мило. Хотя со стороны это вряд ли звучало хоть сколько-нибудь дружелюбно. – Столько убийств произошло для того только, чтобы сожрать мясо, заполучить крокодиловый клатч, чью-то шубу или трофей на стенку! Им ведь это тоже вряд ли нравилось: животные не настолько глупы, чтобы не понять, что их убивают. Как иначе можно объяснить, что птицы в страхе улетают от нас при приближении? Что медведи начинают нападать, только увидев? Ничто не происходит без причины: теперь каждый чувствует, что человек – враг, и пытается его убить быстрее, чем он убьет кого-то другого.
 Почему человек позволяет себя проливать невинную кровь для того лишь, чтобы повесить чью-то голову на обозрение гостям? Ты думаешь это правильно – из-за наличия оружия и слишком раздутого эго таким образом показывать себя природе, ставить себя надо всеми, шагая по трупам к вершине? – в Катиных глазах горела злость, а кулаки ее сжимались. – Да ничуть не бывало! Я считаю, что из всех этих законов (хотя я и не знаю их вообще) этот – самый правильный.
 Она прервалась, и на какой-то миг повисло молчание. Не тягостное, но волнительное – словно преддверие чего-то.
 Кэрри не стала плеваться слюной в желании доказать противнице свое личное мнение. Вместо пустых дискуссий она лишь поправила подушку неспешными движениями и так же неспешно легла на нее, снова направив взор на потолок.
 - А ты здесь по какой причине? – поинтересовалась она, словно нехотя.
 - Я хотела взять круассаны и шоколадку в неположенное время. И при аресте некультурно себя вела.
 Кэрри не ответила. Ее мозг был занят чем-то иным. Мысли вырисовывали что-то в белой выси над головой.
 Спустя четверть минуты она повернулась на бок лицом к стене, чтобы не видеть свою соседку.
 - Пока кто-то пытается привести тиранов в чувства, кто-то тешит желудок, - расслышала Катя шипящие насмешливые слова.
 Но Кате не стало стыдно. Она уже говорила, что хочет создать мир, подходящий лично для нее, а не для каких-то других людей. И вот пожалуйста.

 8.

 Выйдя сегодня на улицу в магазин, Катя и не подозревала, что увидит что-то подобное...
 Супермаркет, в котором обычно закупалась ее семья, был очень неудачно расположен. В принципе, ничего особенно катастрофичного из близкого соседства с церковью не происходило, однако эта тишина соблюдалась только в спокойные времена. Неудачным тут было лишь то, что эти спокойные времена, как стало очевидно, подошли к концу. «Много вас по весне оттаяло», - вспомнила Катя ненароком. «В Пасху всем вдруг припекло».
 Даже издалека становилось очевидным, что около церкви (и магазина, соответственно) собралась тьма-тьмущая людей. Страшно подумать, что все они верующие, - из этого в данной обстановке ничего хорошего вытечь не могло, тем более для нерелигиозной личности, каковой являлась Екатерина.
 Она осторожно подошла к толпе, предварительно вытащив из ушей наушники, и попыталась услышать или хотя бы увидеть причину несанкционированного собрания.
 - Я не верю…
 - Пусти!
 - Да что ты делаешь!
 - Иисус воскрес, а…
 - Да отпусти!
 - Женщина!
 - Мужчина!
 - Кто-нибудь, да оттащите вы ее!
 Творилось что-то невообразимое. На первый взгляд казалось, что люди репетируют поведение в случае Апокалипсиса, но у них никак не получается не паниковать. С другой стороны, все происходящее до ужаса напоминало что-то среднее между давкой в автобусе и торгов на рынке.
 - Что происходит? – спросила Катя у одного из более-менее спокойных персон. Мужчина резко повернулся.
 - Пытаемся разнять вот.
 - Кого?
 - Как кого? – он хмыкнул. – Дерутся вон, - махнул головой в сторону особенной давки и громких выкриков. – Убьют, если не разнять.
 - А причина?
 - Все та же. Верующий столкнулся с неверующим. Кто-то на «Иисус воскрес» ответил, что не верит ни в него, ни в каких бы то ни было богов и вообще считает веру глупостью и ребячеством.
 - По-моему, это всего лишь новозаветные сказки с еврейскими первоосновами, - хмыкнула Катя, наблюдая за толкающейся кучей впереди и стараясь не оглохнуть от ругани со стороны давки.
 Мужчина одарил ее оценивающим взглядом.
 - А то, - ответил он. Он замолк и начал активно прорываться вглубь, возможно, желая показать Кате, что он тоже является частью события.
 Девушка проводила его до первой фигуры, после которой увидеть ушедшего уже нельзя было.
 - Да прибудет с тобою Иисус, - хмыкнула она.
 - Иисус воскрес! – услышала она над самым ухом и даже вздрогнула от неожиданности. Понимая, что опять сострила на религиозную тему, притом опять неудачно и в неподходящей обстановке, Катя осторожно повернулась в сторону возгласа. На нее смотрели чистые голубые глаза высокого молодого юноши, смотрящего сверху вниз с ожиданием и вдохновением.
 Решив побыстрее удалиться, недошутница быстро отвернулась и уже шагнула вбок, как вдруг почувствовала прикосновение к своему плечу и повторенную уже в самое ухо фразу: «Иисус воскрес!»
 «Для кого воскрес, а для кого и не существовал», - подумала она сердито, пытаясь вырвать плечо из рук святоши, однако тот не отпускал, то ли пытаясь заставить ее уверовать, то ли желая сломать неверной кости.
 - Да иди ты со своим Иисусом… - разозлившись, буркнула Катя и прикусила язык. Она думала сказать это негромко, так, чтобы никто не слышал, но, очевидно, слышали эти слова не только она и вцепившейся в нее верующий, но и несколько других.
 - Как ты смеешь!
 - Зачем ты пришла?
 - Как ты можешь без веры…
 - Это неува…
 Чувствуя себя не просто не в своей тарелке, но и вообще не в адекватной обстановке, Катя решила сходить в магазин как-нибудь в другой раз и понеслась прочь из толпы фанатиков, стремясь как можно быстрее от них отвязаться.
 Пробежав достаточное расстояние по переулкам и тропинкам, она наконец смогла повернуть в сторону дома.
 «Дурдом какой-то», - думала девушка по пути под защиту родной крыши. «Эти верующие когда-нибудь всех переубивают. Надо же додуматься – устроить такое. А ведь религия, наоборот, не позволяет подобного. Ну веришь ты, так верь себе, никто тебе не будет мешать – ведь у каждого в голове свои тараканы. Но что же устраивать беспорядки?» - Катя еще раз огляделась по сторонам, но все было тихо. Она пошла дальше. «У каждого человека есть право на то, исповедовать или не исповедовать какую-либо религию. Может, тот человек, которого рвали они перед церковью, и позволил себе высказать свою точку зрения, но он же не сжег иконы, не подтерся рясой. Он же просто-напросто не ответил «воистину воскрес» - ну что тут такого феноменального и что тут такого ужасного?»
 Тогда она записала в список идей новый пункт:
 Искоренить веру в любого бога. Люди не должны вести себя как идиоты, их мозг должен быть чист и лишен подобного мусора.

 9.

 Как ни старалась Катя забыться сном, это у нее не получалось. Мысль текла, рассуждения толпою штурмовали ее сознание, однако ничего, даже отдаленно напоминающего дремотное состояние, не было.
 И это раздражало.
 Иногда сон может помочь пережить что-то трудное или что-то неразрешенное и терзающее позабыть, и сейчас этот выход был самым что ни на есть подходящим, но – не получалось открыть эту дверь, не получалось выйти из этого мира, променяв его на другой по щелчку пальцев.
 Отчего-то вспомнились слова работника Корпорации. Что-то он говорил такое про ее мозг и про отдел в нем, касающийся как раз-таки снов. Блокирует она этот сектор, так он сказал? Имеет ли это какую-нибудь связь с тем фактом, что ей не удается заснуть? Или это происходит потому только, что так много всего произошло и нельзя просто так уснуть после подобного безумия?
 В озеро мыслей был брошен камень, по глади пошла рябь.
 Катя попыталась уцепиться за ускользающую нить слов, однако совсем скоро вместо своего голоса, звучащего внутри ее головы, девушка совершенно ясно услышала чей-то другой, раздававшийся непосредственно извне ее внутреннего мира.
 - …что это может значить так много! – возмущался один голос, по всей видимости, мужской.
 - Будто ты не знаешь правил, - фыркнул кто-то еще.
 - Знаю! Но я не могу согласиться с ними! Поэтому я…
 - Поэтому ты и пытаешься произвести всякие околореволюции, - опять вставил второй.
 - Пусть даже так, - подумав, согласился первый. – Но ведь если не начать, все так и будет продолжаться. Главное – надо сделать первый шаг, а то ведь никто так и не решится. Все трусят! Трусят! – он снова сорвался, но, откашлявшись, пришел в себя.
 - Не строй из себя полководца. Ты не тот, кто мог бы своими словами тронуть патриотическую струну в душе каждого и повести его творить добрые дела во благо всего их народа, - голос говорил устало. Судя по всему, человек, его имеющий, не раз встречался с подобными «противниками закона». – Ничего нельзя изменить. Тебя все равно никто не послушал бы. Максимум, чего бы ты смог достичь, - того, чтобы некоторые, мыслящие в одном с тобой ключе, поддержали это «восстание», однако толпы людей за собой ты не увидишь, ты никого не поведешь вперед, потому что, пока людям не угрожает смерть, пока они могут дышать, они не станут рисковать жизнью во имя химеры, которую ты им готов преподнести на блюдечке с голубой каемочкой. Люди глупы лишь настолько, чтобы кому-то подчиняться и терпеть, терпеть, терпеть, но жить. Но они не настолько идиоты, чтобы рисковать ради невозможного.
 - Если нас много, если каждый поймет и восстанет, то мы всего смогли бы достичь.
 Его собеседник лишь рассмеялся.
 - Ну конечно. Каждый человек внутри себя растит мечту на утопию, однако утопическое общество не выживет в любом случае. И только пока кто-то может подчинять себе, пускай жестоко, людей, только тогда они и могут чувствовать себя живыми.
 - Бред какой…
 - Не бред, а реальность, - фыркнул голос в ответ. – Ты придаешь значение свободе, только когда остро чувствуешь ее недостаток. Нас давят правилами – это видно не только тебе, это видно всем, однако только так ты можешь понять, что ты живой, только так у тебя внутри что-то скребется, скулит. Если дать тебе свободу, что ты будешь делать? Если дать тебе неограниченный простор?
 Внезапно диалог прервался. Катя замерла, подумав, что она могла быть причиной тому.
 Однако вскоре послышались какие-то шаги. Очевидно, разговаривающих прервало появление в комнате нового человека. Посчитав момент удачным, чтобы прекратить свой мнимый сон, Катя повернулась лицом в противоположную от стены сторону и, сев на постели, оглядела своих соседей.
 На правой из сзади стоящих кроватей сидели двое и смотрели на севшую, не говоря ни слова. Одним из спорящих был виденный Катей сотрудник Корпорации, тот самый молодой человек, что объяснил ей, отчего сошел с ума психографист, и что рассказал ей о секциях в мозге. Сначала лицо его не выражало ничего, кроме настороженности, но потом оно озарилось улыбкой, показав, что парень узнал свою бывшую пациентку. Он, быстро что-то сказав своему собеседнику и хлопнув того по плечу, подошел к Кате и присел на ее кровать.
 - Как чувствуешь себя? – спросил он довольно мило. Несомненно, его голос принадлежал тому, кто пессимистично отнесся к заявлениям своего оппонента в недавнем споре, который Катя нахально подслушивала.
 - Я думала, что вам нельзя проявлять эмоции по отношению к кому бы то ни было… - промямлила девушка, путаясь в словах.
 Юноша улыбнулся.
 - Нет-нет, эмоции не запрещены. Запрещено лишь проявлять их чрезмерно. То есть, - он беззвучно пошевелил губами, пробуя слова на вкус перед тем, как их произнести. – Нельзя обременять кого-то своими переживаниями. Исключениями являются лишь те случаи, когда на это «обременение» тебе дается право.
 - Да-да, припоминаю что-то подобное… - в задумчивости проговорила Катя и покраснела, практически ощутив, как по ее коже заскользили взгляды всех и каждого, кто был в этой комнате и кто слышал только что сказанное.
 Сотрудник выжидающе смотрел Кате в глаза. Сначала она потерялась, не зная, отчего это вдруг в нее так пристально всматриваются? Ей стало неуютно, но вскоре это ощущение прошло, ведь ей удалось вспомнить, что недавно она проигнорировала заданный ей вопрос.
 - Все в порядке, - поспешила заверить она столь дружелюбного парня. – Спасибо, что поинтересовались…
 Тот снова улыбнулся и, слегка коснувшись Катиного колена, направился к выходу.
 - Не забудьте, у кого какие исправительные занятия сегодня, - напоследок сказал он и вышел из палаты.
 Словно в один момент придя в себя от волшебства, Катя мотнула головой из стороны в сторону и посмотрела вокруг, поймав на себе взгляды трех пар глаз.
 Вошедшим человеком была старушка лет восьмидесяти. Ее не было заметно ввиду ее маленького роста и практически совершенно бесшумных движений. Она напоминала собой штиль, что заметен лишь опытному взору и лишь по легкой ряби на водной глади. Ее морщинистое лицо не выражало никаких эмоций – оно казалось сделанным из воска, когда-то мягкого и гибкого, но теперь уже застывшего, словно маска, покрытая не трещинками, но глубокими морщинами. Казалось, будто бабушка смотрит на Катю не столько из интереса, сколько из невозможности отвернуться.
 Собеседником только что ушедшего сотрудника был мальчишка лет пятнадцати, сидящий, обняв колени, на той же кровати, на которой он недавно вел дискуссии с членом Корпорации, и наблюдая за Катей зрачками, полными задора и пляшущих огоньков детства.
 Только лишь Карина, быстро потеряв всякий интерес к происходящему, села в угол кровати и смотрела на все со скукой на лице.
 - Эм… наверное, надо познакомиться, раз уж я тут новенькая… меня Катя зовут.
 - В именах нет особенной необходимости, деточка, - мягко улыбнулась старушка, однако в зрачках ее пробежало что-то отдаленно похожее на издевательский смешок. – Меня вот-вот заберут, и ты меня больше не увидишь, а…
 - Меня Кирилл зовут, - прервал тираду пенсионерки мальчик на соседней от Кати кровати. Он быстро встал и подсел рядом с девушкой, приняв ту же позу, что и на своей постели. – Я тут потому, что с законами не согласен.
 - Тут все по этой причине, так или иначе, - вставила довольно резко самая первая Катина знакомая, Кэрри. – Он тут, потому что перед самыми дверями Корпорации собрал толпу из своих «единомышленников» и скандировал лозунги в знак несогласия с происходящим. Короче говоря, - она повернулась и посмотрела прямо на Катю. – Он пытался «разжечь в сердцах людей страсть и этой страстью свергнуть власть».
 Катя быстро глянула на этого юного революционера. Он сидел в той же позе, опустив голову на колени, и улыбался, слыша свои собственные слова, девиз, который, как он сам верил, многое поможет изменить в этом неправильном мире. В его глазах заплясала былая удаль, былой задор. Казалось, еще секунда – и он перестанет сдерживать себя, рванет отсюда вон, созовет народ и пойдет снова маршировать непреступную Корпорацию.
 - …чуть ли не всю жизнь.
 - Я не расслышала, что? – резко обернулась Катя, поняв, что что-то прослушала.
 - Я говорила, что ему здесь сидеть сказали чуть ли не всю жизнь, - ответила говорящая без тени недовольства. Наверное, ей было даже интересно с кем-то поговорить, ведь мало общих тем для разговора можно найти с бабкой и мальцом-радикалом, если это вообще можно сделать. – Пока из его головы идея переделки мира не выветрится, его отсюда не выпустят…
 - И как они эту идею «выветривают»? – не поняла Катя, бегая глазами с лица на лицо.
 - Кириллу назначили каждодневные занятия с политиком, сведущим в подобных вопросах, - ответила старушка. – Он приходит туда утром и возвращается оттуда днем, обедает, потом идет на работу, где трудится на благо Корпорации. Таким образом он понемногу узнает, чем занимается эта самая Корпорация. Со временем у любого человека начинает формироваться иное видение на ситуацию. Вообще практически все начинают иначе мыслить.
 - А если не начинают?
 Бабушка подняла глаза на Катю, словно пытаясь узнать, действительно ли та не знает? И если не знает, то почему?
 - Сколько тебе лет?
 - 17.
 - И ты не знаешь ни законов, ни последствий за их нарушение? – в голосе скользнуло недоверие.
 - Нет… законы-то я отчасти знаю, - поспешила выкрутиться Катя. – Но вот нарушения… я не знаю, что за них бывает, ведь я ничего раньше не нарушала, - и она мельком глянула на лицо каждого.
Ответ приняли. Это было видно по успокоенным взглядам.
 - Ну так вот, - продолжила рассказчица как ни в чем не бывало. – Если человек не исправляется, то его считают угрозой и убивают.
 Катя ожидала такого поворота, однако услышанное все равно ввергло ее в шок. Она с болью посмотрела на пятнадцатилетнего Кирилла и мысленно представила, как он исчезает. Чтобы видение пропало, пришлось хорошенько тряхнуть головой из стороны в сторону.
 - Но не легче ли сдаться тогда, Кирюш? – Катя сама от себя не ожидала подобной фамильярности.
 Мальчик с изумлением посмотрел на нее.
 - Вы шутите, верно? – в зрачках уже не было ни детского задора, ни юношеского запала; в этих зрачках теперь были только злоба, серьезность, решительность. – Разве могу я отступиться, видя, что все в корне неправильно? Неужели вы считаете, что моя жизнь стоит дороже, чем жизни всех людей на планете? – он яростно хохотнул. – Да и не обесценится ли она после того, как я предам само понятие слова «человек»?
 Он отвернулся. В следующий миг вскочил с Катиной постели и лег на свою кровать, отвернувшись ото всех к стене.
 - У него все равно не вышло бы ничего, - вставила Кэрри.
 - Почему?
 Карина поджала губы, глянув в сторону Безымянной.
 - Потому что каждый заключенный каждый день проходит психографию, - ответила та, почувствовал надежды, возложенные на нее посредством брошенного взгляда. – А эта процедура помогает увидеть даже то, что человек отчаянно пытается скрыть. Все эмоции, все чувства, переживания – в общем, вообще все. И все твои уловки, обманки будут видны, как на ладони. Поэтому-то ему и нельзя «сдаться», - старушка подняла на Катю усталые глаза. – У него эта идея не просто зародилась, она буквально процветает в нем, черпает силы в его молодом мозгу. Ее так просто не вырубишь – там надо с корнями выкорчевывать все.
 Она замолчала, и повисло тяжелое молчание. Кирилл недвижно лежал на своей кровати, хотя глаза его были открыты и сам он все слышал. Он не строил иллюзий насчет своего будущего – было понятно, что его сочтут угрозой и убьют, однако это не означало, что думать об этом становилось проще раз за разом.
 - Сколько ты здесь уже? – спросила Катя тихо, словно извиняясь у всех за нарушение тишины.
 - Год, - так же тихо ответил мальчик. – Немного меньше. Мне осталась неделя.
 - Почему ты так уве…
 - Да потому что срок исправления – ровно год! – в нетерпении и злобе выкрикнул Кирилл. – И мне осталась чертова неделя!
 Он уткнулся лицом в матрас и накрыл свою голову подушкой, словно желая очнуться от этого кошмара.
 - Идут, - прошептала старушка.
 Катя непонимающе посмотрела в ее сторону. Безымянная только улыбалась, смотря на дверь.
 - Слышу, идут. За мной идут, - она посмотрела на лежащего Кирилла, потом на Кэрри. – Слышишь их? – спросила она, но Карина махнула головой из стороны в сторону. На ее лице не было ни следа тревоги за рассудок своей соседки – казалось, она совершенно точно поняла, что имеет в виду старая обывательница этой палаты.
 Катя попробовала прислушаться. Поначалу ничего не было, однако скоро действительно послышались какие-то шаркающие звуки со стороны входа.
 Дверь, практически не видная с этой стороны, тихо открылась. Катя ожидала прихода Смерти – дамы в черной мантии с косой, или Сатаны, но на пороге вместо химеры ужаса и мучений показался очередной сотрудник Корпорации.
 - Иду-иду, - опережая его приказания, пробормотала старушка, с кряхтеньем вставая с койки и тяжело шагая к синему сюиту. – Кирюша, - позвала она перед тем, как шагнуть в коридор. Мальчик откинул подушку, поднял голову. – Увидимся.
 Она улыбнулась и пошла за своим сопровождающим, а юный противник власти, бросившись к двери, стал царапать ее, словно раненый зверь, предчувствующий свою скорую смерть.
 «Удивительно, - подумала Катя, наблюдая эту сцену. – Как они могут позволять себе подобную слабость, тем более к чужому человеку. И непонятно, почему они так серьезно относятся к смерти? Ведь смерть – это непреложное явление, это то, что случается с каждым. Что теперь, по каждому лить слезы?»
 Она не стала спрашивать, почему забрали Безымянную. Сейчас Катя достаточно хорошо освоилась в новом для нее мире, и сознание ее прояснилось. Теперь она была уверена, что знает каждый закон этой реальности, поэтому не оставалась никакого сомнения и насчет того, по какой причине старушку эту увели.
 Ее увели просто потому что. Просто так. Старость – это уже причина, чтобы рассматривать возможность скорейшего от тебя избавления.

 10.

 Выйдя из палаты, молодой человек нерешительно остановился и оглядел пространство вокруг себя, словно выискивая место, куда бы можно было пойти. Проблема нахождения подобного места заключалась в том, что в здании Корпорации обыкновенно очень трудно увидеть реальность – всем владеет мысль. А так как движения мысли плавны и неуловимо быстры, то и нельзя заставить свой разум сконцентрироваться на чем-то и не позволить себе витать в облаках.
 Пришлось напрячь все силы сознания, чтобы не оказаться напротив очередной двери, а остаться там, где ему того хотелось.
 Открыв глаза, сомкнутые перед этим в попытке сосредоточения усилий на реальном положении вещей во Вселенной (и конкретно именно в этом здании), сотрудник бросил беглый взгляд на стены и подошел к большому окну, растянутому от пола до потолка во всю ширь взгляда, прямо напротив него.
 Упершись лбом в стекло, он посмотрел на наручные часы – 10.40. Много времени ушло сегодня на эту новенькую арестантку. И сколько еще уйдет…
 Он вздохнул, посмотрев вниз – на деревья, дороги, потом перевел взгляд на небо. Сегодня оно покрыто облаками, и нет возможности улыбнуться, когда даже природа не настроена на это. А сейчас не помешало бы увидеть, что не все так катастрофично уныло в мире, что есть и другие оттенки помимо сероватых тонов, которыми полнится человеческая душа.
 «Что же с ней не так?» – спросил Барнаби самого себя, несильно стуча лбом по стеклу. «Что такого в секторе ее снов, что способно даже с ума свести?»
 Эти размышления не давали ему покоя уже час, и скорее всего они не дадут отдохнуть и позже – слишком уж серьезно все грозило обернуться, хотя сны по своей сути – совершенно пустяковая ерундовина. С другой стороны, именно тот факт, что эта «пустякова ерундовина» подкосила психику одного из работников Корпорации, уже вызывает оправданные опасения.
 Нет, конечно, может случиться и так, что это просто совпадение. Все-таки новичок в компании, всего не знает, вот здоровье и упало, а тут вдруг в тот же день явилась девушка, блокирующая свои сны. Есть шанс на это, бесспорно, и его надо учитывать, однако вероятность такого исхода крайне мала.
 Скорее всего это не обычное совпадение, а что-то гораздо, просто в разы серьезнее. Наверное, чем невиннее что-то кажется, тем опаснее это что-то является на самом деле.
 «В тихом омуте, как говорится…» - подумал Барнаби, слегла ухмыляясь при воспоминании о старых поговорках и вообще о прошедшем времени. Память каждого ныне живущего объята пеленой неясности, окутана мраком забытья, так что и не понять, что в точности имело место быть раньше и что вообще происходило… поэтому и вспомнить что-то из Того Времени очень приятно – это словно на пару секунд вернуться домой из долгого-долгого путешествия. А потом снова ты здесь. И снова ты не понимаешь, почему все происходит так, как происходит, кто всем управляет и что было до.
 Он снова посмотрел на часы и повернулся. Нужная дверь уже была прямо перед его лицом, хотя, казалось бы, он даже не успел еще подумать о том, куда нужно идти.
 Мягко повернув ручку, парень глубоко вздохнул и уверенно шагнул внутрь. Первое, что бросилось в глаза, - то, что за столом сидел не один только Главный, но и несколько его ближайших подчиненных. Стараясь не выдать волнения ни единым своим жестом или выражением лица и игнорируя направленные на него взгляды вышестоящих по должности лиц, Барнаби с поразительным хладнокровием направился прямо к боссу. У него была причина, позволяющая ему так поступать.
 Встав чуть поодаль по правую руку и выпрямив спину, Барнаби учтиво поздоровался и принялся вкратце, как можно более ясно и понятно излагать причину своего здесь появления. Ведь никому нет доступа в кабинет начальства, если только ты не располагаешь какой-либо особенно важной информацией или если вдруг случилась какая-то напасть, настолько серьезная, что никто, кроме Главного, решить ее не в состоянии.
 Пока Барнаби говорил, все сидящие вокруг стола молчали. Они не слушали, даже не пытались, но они внимательно наблюдали за выражением лица своего босса и хранили трепетную тишь, шуршащую шепотом произносимых Барнаби слов. А выражение главаря не менялось. Нельзя было понять, какие эмоции бушуют у него внутри, но судя по лицу – никакие, настолько оно было неизменно. Можно было бы предположить, что этот человек парализован, и его мышцы просто-напросто лишены способности двигаться. Но нет – он просто умел владеть своими чувствами. Он делал это лучше всех, как и вообще все, что угодно. Именно поэтому он и был Главным.
 Дойдя до конца своей речи, Барнаби остался в той же преклоненной позе, которую принял в начале доклада, но теперь он уже не смотрел на правую часть лица своего слушателя, а послушно опустил взгляд вниз, ожидая ответа.
 По лицу Главного нельзя было проследить течение его мыслей. Можно было бы подумать, что Главный вообще не придает никакого значения только что услышанному, однако эта мысль поспешила бы выветрится, только зародившись, потому что этот хладнокровный человек начал говорить:
 - И что вы решили предпринять? – поинтересовался он.
 - Я направил ее в камеру по двум пунктам, по которым она была арестована, - ответил Барнаби и глянул в свои бумаги, словно ища, по каким именно. Хотя он и так знал: - пункта «о Покупке Еды» раздела «Питание» и пункта «о Сквернословии» раздела «Поведение».
 - Два дня голода и неделя курса этики, - сам себе проговорил босс, вставая из-за стола и шагая в сторону окна. Ему, казалось, не было дела до того, что с десяток людей в кабинете ждали его одного и не могли даже слова сказать без его разрешения. На то он и Главный, чтобы вести себя хамски. Однако он имеет на это право – ведь он также и лучший во всем. – Каковы ваши планы на нее, мистер Орке?
 - Я планировал перво-наперво посетить нашего сумасшедшего сотрудника, как бы странно это ни звучало, - Барнаби усмехнулся. – Я думаю, что он вскоре сможет прийти в себя и объяснить, что произошло с ним и что он такое увидел или понял. Я собираюсь подробно и обстоятельно все у него расспросить.
 Главный, прерывая наблюдения за воздухом по ту сторону окна, бросил быстрый взгляд на собравшихся коллег, потом на Барнаби и сказал ему:
 - Мне кажется, это глупости. Сами посудите – человек сошел с ума. Это не так-то просто поправить: нужно проводить курсы терапии, прописать лекарства… и только потом, возможно, ум этого молодого человека придет в норму, восстановившись до состояния, близкого к изначальному, но не более того. Подводя итог, я полагаю, что вести дискуссии с умалишенным, - идея бессмысленная и в некотором плане даже опасная. Я не могу позволить вам предпринимать шаги в этом направлении.
 - Но что тогда? – достаточно грубо и резко спросил Барнаби. – Есть ли у вас тогда какие-нибудь предложения?
 Главный пронзил юношу острым взглядом, решая, не уволить ли его за проявленную эмоциональность, за неподобающее отношение к Нему; но, передумав, только ответил скучающим голосом, будто бы эта проблема была настолько легко решаемой, что придавать ей значения не имело ни малейшего смысла:
 - Просто избавьтесь от причины проблемы, тогда не будет никаких неприятных ситуаций.
 Это было решение мудрое, ничего не скажешь. Однако просто так убивать человека… Может быть, Барнаби был просто не до конца лишен чувствительности, потому что что-то внутри него отчаянно не хотело выполнять полученную инструкцию.
 - Вы слышите меня? – глядя в глаза объятому сомнениями Барнаби, спросил Главный.
 - Что? Ах, да… да. Я все понял. Будет выполнено, - он потупил взгляд и направился к выходу, как-то сжавшись, от его уверенности не осталось и следа.
 - Постойте, - произнес власть имущий, когда уже Орке готов был повернуть ручку двери. – Левински проводит вас, а то вы, кажется, немного не в себе. Он проследит за точным исполнением приказаний и, если что-то пойдет не по плану, обязательно поможет вам. Левински, идите.
 Левински быстро поднялся, кивнул Главному, который, впрочем, не заметил этого, опять заинтересовавшись видом из окна, и пошел за своим коллегой, уже вышедшем из кабинета.
 Барнаби был в корне не согласен с решением своего начальника, именно поэтому он даже и не думал идти в палату новой арестантки и вести ее на убой. Его план оставался тем же самым, который он осмелился высказать всем собравшимся светилам мысли, и менять его Барнаби не желал.
 Конечно, то, что он планировал сделать, что вразрез с инструкциями, полученными, можно сказать, свыше (ведь Главный – это то же, что бог, а, может, даже он самый). Его поведение не просто граничило с недозволенным – оно являлось совершенно предосудительным, таким, за которое можно даже убить.
 Однако Орке не придавал этому никакого значения. Может быть, все дело было в том, что его мать была причастна к противникам издаваемых законов и неоднократно разжигала бойни то тут, то там в попытке добраться до офиса Главного и свергнуть его, спалить все принятые им указы и «дать миру мир», как она сама выражалась; а отец его хоть и не был радикалом, но не следовал абсолютно никаким правилам, постоянно попадая в тюрьму. С таким генофондом ничего, кроме сдержанного, умного и все ходы продумывающего революционера, ожидать не приходилось. Собственно, Барнаби Орке был не кем иным, как человеком, точь-в-точь соответствующим вышеуказанным характеристикам.
 По коридору он шел, хмурясь и непрестанно мысля, строя предположения и просчитывая возможности. Его изначальная задумка разрушилась сразу же после того, как босс приказал Левински следить за четким исполнением отданного приказания.
 «Не стоило вообще идти к этому извергу», - гневно думал Барнаби про себя, слегка кося глаза в сторону своего молчащего спутника. «Только время потратил, да еще и обременил себя. А так провернул бы все, как планировал, - и дело с концом. Зараза!» - он сжал кулаки так сильно, что хрустнули суставы. Левински кинул на Орке непонимающий взгляд, но тот не посмотрел в его сторону, и они продолжили идти вперед в той же тишине.
 Левински… Эта фамилия была смутно знакома ему. Вообще, все сотрудники наверняка знали своих «повелителей» поименно, но только Барнаби было как-то все равно на эти лица, а их имена занимали бы лишнее место в мозгу, которое могло бы понадобиться для чего-то более важного и весомого.
 Артем Левински – недавно повышенный, занимающий теперь место куда-то девшегося сотрудника. Он еще недостаточно комфортно чувствует себя среди всех этих высокопоставленных персон вокруг себя, еще не может замолкать по приказу, так хорошо контролировать эмоции и вести себя как робот – но он очень старается. Это его старание встает Барнаби поперек горла, потому что совершенно ясно, что эта личность будет следить за каждым его шагом и пытаться улучить удобный момент для проявления всей своей силы. Власть – она многое может. Вселяясь в людей, она в корне меняет их. Так что Барнаби надлежало быть на чеку – обдумывать каждое слово, каждый шаг.
 Что делать дальше? Дойдут они до палаты, выведут оттуда Катю и поведут ее на смерть… и нет никакой альтернативы?
 Будь на месте Левински кто-то еще, желательно, рангом пониже, тогда все стало быть чуть проще, но сейчас судьба заключенной весела на волоске.
 Надо было шевелить мозгами. Надо было во что бы то ни стало вспомнить всю доступную информацию об этом человеке. Надо было откопать в памяти все его пороки, страсти, боли. Надо было за что-то зацепиться. Если найти тонкую щелочку, можно расковырять ее до размеров черной дыры, и тогда она поглотит этого бесчувственного Артема, заменив его на чувствующего.
 И все было бы хорошо, если бы Орке не игнорировал изучение истории главенствующих лиц. О, как бы это было полезно в этот момент! А теперь Барнаби только и мог, что смотреть, как этот спасательный круг тонет по его причине.
 Левински уже несколько минут наблюдал за своим попутчиком. Тот, очевидно, пенял на себя и поэтому не замечал, как начал разговаривать сам с собою.
 - Все в норме? – поинтересовался он, спустя еще некоторое время, рассчитывая, что коллега все же придет в чувство.
 Барнаби слегка вздрогнул от неожиданности и глянул в сторону спросившего.
 - Да, все в порядке, - как-то холодно ответил он. Левински, казалось, кольнуло, что какой-то обыкновенный человечек соизволил проявить к нему неуважение.
 - Ты ведь в курсе, что я выше тебя? – чуть ли не выплюнул он.
 Барнаби посмотрел на Артема долгим взглядом и изогнул бровь дугой.
 - Я в курсе, - металлическим голосом парировал он. – Но я также в курсе и того, что существует пункт, в котором достаточно ясно дается понять, что ни один человек не имеет права унижать или воздействовать на поступки другого человека посредством своего авторитета. Если я сам решу вам подчиняться – тогда дело другое.
 Левински прикусил язык.
 - Странно, что выше-меня-стоящий не знает об этом… - пожал плечами Барнаби и хмыкнул.
 - Я знаю! – рявкнул Артем, вскипая. Было видно, что ему хотелось оставить последнее слово за собой, однако в голову ему ничего не приходило.
 - Ничего страшного, - мягко проговорил Барнаби. – Такое случается. Вы освое…
 - Заткнись! – этот парень был чертовски доволен тем, что подвернулся случай сказать последнее слово.
 Они снова погрузились в тишину. Опять же, будь на месте Левински кто-то другой, он уж минут десять назад осознал бы, что что-то не так. Обычно хватало всего секунды для нахождения нужной двери, не приходилось, в принципе, даже ногами двигать. А тут… ведь они шли уже пятнадцать минут, а двери все не было и не было.
 «Что ж он за дебил такой?» - думал Барнаби. «Неужели Главный стал настолько неразборчивым, что окружает себя всяческой шоблой вместо того, чтобы сыскать нормальных, знающих и умных людей?»
 Да, он презирал правление. Однако он не был глупцом, игнорирующим тот факт, что в этом самом правлении сидят-таки далеко не дегенераты, а эрудированные люди. И их мозговые способности были бы полезны, не заключи они свои мысли в определенные рамки и не думай они в одном ключе, не отрицай они виденный вокруг бардак.
 - Как зовут арестантку? – снова заговорил Артем, смотря прямо перед собой и беспрекословно идя вперед.
 - Екатерина Прицкер, 17 лет…
 - Я не спрашивал о ее возрасте, - прервал Артем повелительным тоном. Барнаби счел разумным проигнорировать это. Левински посмотрел в его сторону: - а ты знаешь наизусть, как ее зовут, сколько ей лет… да?
 - Я не так давно вышел из палаты, где она лежит, - спокойным голосом ответил Барнаби, не удостаивая собеседника вниманием. – Я же не золотая рыбка, и память у меня человеческая.
 Левински хмыкнул.
 - Для хорошего сотрудника ты слишком уж много дерзишь.
 «А ты слишком многого не знаешь для одного из приближенных Главного», - про себя заметил Барнаби. Все-таки непонятно, почему этот человек, стоящий чуть ли не на ступень выше его, не понимает, что они бродят бессмысленно уже довольно продолжительное время? С другой стороны, может, привилегированные лица вообще не выходят из своих кабинетов и потому понятия не имеют ни о чем, что происходит в Корпорации? Может, они даже не знают, насколько огромным является это здание?
 У Барнаби не было какой-либо цели – он шел лишь затем, чтобы сформулировать свои планы и решить, что делать дальше. Теперь, когда все уже было приведено в порядок, оставалось сделать первый шаг по намеченному пути.
 - Что-то мы долго… - начал было Артем, но тут же прервался, снисходительно улыбнувшись самому себе.
 Ведь наконец перед лицами работников возникла дверь. Левински поправил галстук, желая, очевидно, показаться важной шишкой перед заключенными; нахмурил брови и поиграл желваками.
 «Фанфарон идиотический», - обозвал его Орке, открывая дверь и услужливо пропуская своего напарника вперед, растянув рот в радушной улыбке. Артем Левински кинул на него взгляд, полный презрения и насмешки, и шагнул внутрь палаты.
 - Прошу минуточку вни… - начал было вошедший, однако прервался на полуслове, не сумев даже закрыть рот. Перед ним было что-то необычайное. Не было не только стен, но и ничего вообще – никаких тебе заключенных, ни даже кроватей. Абсолютное Ничто.
 Обернувшись в изумлении, он успел только заметить, как захлопывается белоснежная дверь и Барнаби Орке поворачивает ключ в замочной скважине, замуровывая его в этой разлагающей любое живое существо и любые неживые предметы в совершенной пустоте.

 11.

 Вся палата была погружена в молчание. После того как забрали старушку, не хотелось даже разговаривать. В воздухе витала апатия, и никому не хотелось проветривать помещение своей деятельностью; все смирились и позволили своим умам летать вместе с ней по всему пространству комнаты.
 Пока выдавалась возможность подумать, Катя не преминула ею воспользоваться.
 Перво-наперво она определила, что точно находится не на Земле. Точнее не на той Земле, на которой она привыкла находиться. Соответственно, и реальность не была реальностью как таковой, а была лишь иллюзией реальности. Все эти умозаключения казались несколько абсурдными, но в них был свой смысл.
 Далее… Было совершенно очевидно, что эта альтернативная планета подчиняется законам, выдуманным ею, Екатериной Прицкер, и записанным в блокнот. Но почему? Почему именно ее идеи были воплощены в жизнь? Почему не чьи-либо другие мысли, а именно ее? Может, она особенная?
 Катя фыркнула и, повернувшись к стене, начала царапать краску ногтем указательного пальца.
 Вряд ли она была особенной. Просто что-то вышло из-под контроля, и поэтому случилось еще что-то… вот такое вот. Но как это объяснить?
 Вдруг Кате вспомнился психографист, сошедший по ее вине с ума. Этот факт тоже нельзя игнорировать. Тем более, что он, пожалуй, является очень даже важным в данном рассуждении и без него трудно было бы разобраться в происходящем.
 Так… психографист… Он сошел с ума потому, что увидел на снимке мозга разблокированный отдел, отвечающий за сны. Сны, как выразился впоследствии другой сотрудник, - это только лишь сны, пережитки дня в иллюзорных образах. Ничего весомого. Что же такого может быть именно в ее сновидениях, что сводит людей с ума?
 Здесь мысль впадала в ступор. Катя зашла в тупик, из которого пока что не могла бы никаким макаром выбраться. Надо было оставить эту думу в стороне и попытаться разобраться в остальных абракадабрах.
 - Кэрри, - позвала она, отвернувшись от стенки и разрезав голосом сонную тишину, словно сало. – Как так получалось, что кабинеты сами по себе появлялись перед моим лицом? То есть мне не приходилось проходить лестничные пролеты и искать направления… Мне стоило лишь обернуться – и я уже была там, где надо.
 Карина не спеша повернулась к Кате лицом.
 - Это система такая, - словно нехотя ответила она. – Стоит тебе подумать о месте, в котором тебе нужно быть, - как ты уже оказываешься там.
 - А…
 - Нет, - оборвала Кэрри резко. – Домой ты отсюда не попадешь, сколько о нем ни думай. И никуда за пределы Корпорации.
 Катя погрустнела. Она-то уже понадеялась, что сможет вернуться в свой мир, привычный и нестранный. Да, не стоило даже и думать о том, чтобы возвращение домой оказалось вдруг таким простым. Девушка горько ухмыльнулась и обругала себя за подобную наивность.
 - Вообще, - продолжала тем временем Карина. – По зданию вполне можно передвигаться и обычным шагом. К примеру, если не знаешь, куда тебе надо или хочешь просто размять ноги, осмотреть помещение. Хотя этим сейчас никто не занимается, я думаю. Все заняты работой и отвлекаться не желают.
 Катя уже не слушала. Она узнала ответ на свой вопрос, а детали ее не очень-то и волновали. Конечно, было бы полезно обогатить свои знания относительно того, что ее окружает, однако почему-то эта информация ее нисколько не колыхала.
 Следующей мыслью, которая пришла к ней в голову, была мысль о том молодом сотруднике, который объяснял ей, почему психографист тронулся головой, и который потом разговаривал в этой палате с Кириллом. И притом разговаривал на темы весьма себе революционные. За такое наверняка можно было бы его не только уволить, но и засадить, как и их, в палату. Только навсегда. Или его можно было бы просто убить, списав в возмутителей спокойствия или что-то в этом роде.
 Катя не могла не улыбнуться своим мыслям. Все-таки ее мир, хоть и был жестоким, но был чуть ли не идеальным! Для нее, конечно же, ведь всем людям не угодишь. Такие вот личности, как этот Барнаби Орке (она еще не знала тогда его имени), возникают, словно прыщи – им не важно, какая у тебя кожа, они вскочат просто потому, что эта кожа у тебя есть. Так и с правительством. Совершенно не важно, какое оно, главное, чтобы оно было – и тогда найдутся те, кто будет против него. Так уж заведено.
 И хотя по логике вещей, этот субъект должен был вызывать у нее антипатию, Катя прониклась к нему чувством совершенно иного рода – она была благодарна ему за проявленное внимание, за его тактичность, а ведь все это и многое другое было фактически под запретом. На самом деле девушка не могла понять, каким образом это явилось именно запретом, когда она записала это в блокноте несколько по-другому: не доставлять окружающим людям неудобства своими чрезмерно яркими эмоциями, знать меру в их проявлении. Наверное, просто все слишком утрируют, как обычно. А может быть, виною неправильного понимания этого пункта другой пункт: работа должна исключать какие бы то ни было эмоции. Судья не должен выносить решения пристрастно, продвижение по службе должно основываться лишь на опыте и стаже и так далее. Работа – это чистая механика, своим существованием исключающая чувства как таковые. На работе человек робот.
 Катя тряхнула головой, пытаясь возвратиться к прошлым рассуждениям, как дверь в палату открылась и в проеме показалась причина этих самых прошлых рассуждений.
 Барнаби быстро пробежался глазами по лицам арестантов, остановившись чуть дольше на пустой постели старушки, потом вперился прямо в Катино лицо.
 - Вставай, - как-то неопределенно сказал он. Не зло, не добро, скорее – никак.
 - В смысле? Зачем? – не двинулась Катя.
 - Вставай. Не время для вопросов, - заметив, что девушка сидит в ступоре от неожиданности, он взял ее за плечо и поднял сам. – Шевелись, мало времени.
 Кэрри привстала на кровати, опираясь на локти, и, хмурясь, посмотрела на разворачивающуюся сцену. Кирилл оставался безучастным, лежа на своей постели вниз головой. После того как бабушку забрали, он не долго оставался около двери, вскоре потеряв всякую надежду на возвращение старого друга, обреченного на такой же конец, как и он сам.
 - Я не пойду никуда, пока мне не объяснят, куда я должна идти! – запротестовала Катя, вырывая свою руку из руки Барнаби.
 Тот снова посмотрел вокруг, словив интересующийся взгляд Кэрри на себе. Подавив клокочущее в горле недовольство, он быстро проговорил:
 - Это касается твоей безопасности. Если ты останешься здесь, то тебя непременно убьют. Это не ошибка, есть приказ. МЕНЯ послали его выполнить, но я хочу тебя спас…
 - И я должна поверить этому?! – вскричала Катя как ненормальная. – Тебя послали, чтобы меня убить, - она как-то автоматически перешла на «ты». – Ты приходишь и говоришь мне, что ты не за этим пришел. И ты думаешь, я поверю?
 Закатив глаза, Барнаби позволил себе выругаться в душе. Кэрри завороженно наблюдала за изменением лица работника Корпорации. Она точно знала, что подобное действо идет вразрез с каким-то там из пунктов, касающимся этого дела. Она точно знала, что это наказуемо, и притом весьма жестоко.
 - У нас мало времени! – рыкнул он, смотря огненными глазами прямо в глубь Катиных зрачков. Он от всей души желал провалиться ей на этом месте, но перед этим он почему-то хотел ее спасти. – Я могу оставить тебя здесь, но вскоре ты сама убедишься в правдивости моих слов!
 - Я…
 - Иди, идиотка! – встряла-таки Кэрри. – Ты не видишь, как он эмоционально ведет себя? Да одно это ему уже обеспечивает пожизненное заключение. А он еще и приказа ослушивается, плюс к тому – действует совершенно не так, как то ему предписано! Это ведь вообще на самую тягостную смерть хватает.
 Катя не могла ничего сказать. Барнаби благодарно кивнул женщине и снова взял Катю за предплечье. Теперь девушка уже не вырывалась, и Барнаби снова благодарно посмотрел на Кэрри.
 Орке подтолкнул Катю к выходу и посмотрел в сторону Кирилла.
 - Слушай, - сказал он Карине. – Когда сюда заявятся, скажи им, что я повел Екатерину Прицкер, согласно приказу, в Абсолютное Ничто. Пришел я не один – со мной был еще и Артем Левински. Поняла?
 - Поняла, - Кэрри было немного обидно, что побег обходит ее стороной. С другой стороны, в случае неудачи она не будет убита, чего не скажешь о нем и Кате.
 Барнаби посмотрел на Кирилла. Юноша молчал и не реагировал на происходящее. Очевидно, он полностью погрузился в апатию, и от него самого не осталось совершенно ничего, что могло бы воспринимать информацию извне. Барнаби быстро глянул на стоящую в ожидании Катю и, что-то очень тихо прошептав, пошел в ее сторону. Он принял решение оставить его здесь, как бы сильно ему не хотелось обратного. Босс достаточно хладнокровно относится к Кате, это стало ясно с первых его слов касательно нее. Проверка придет неминуемо, однако она ничуть не усомниться в том, что Барнаби Орке и Артем Левински увели заключенную в камеру Абсолютного Ничто. Полагать же, что и в отношении революционно настроенного юнца Главный придерживается той же политики, было бы абсурдно смешно. Побег Кирилла неминуемо бы аукнулся, и на его поиски снарядили бы отряд. Так-то никому не интересен какой-то там сотрудник и куда-то там пропавшая презирающая этикет пожирательница круассанов.
 Кэрри грызло чувство ревности и зависти, но она старательно подавляла это надеждой на неудачу начинавшейся операции.
 Барнаби вытолкал свою компаньонку в коридор и, кивком головы попрощавшись с оставшейся в палате арестанткой и парализованным своими мыслям Кириллом, вышел тоже и закрыл за собой дверь.
 В его голове стройной чередой, однако зверски быстро мелькали мысли. Орке просчитывал все возможные варианты, словно не планировал, а играл в шахматы, видя, что в любой момент ему могут пригрозить шахом. Благо, мата пока не предвиделось и в помине.
 - Так куда мы идем? – прервала его мысли Катя. Сейчас в ее голосе нельзя было заметить самоуверенности и напыщенной гордости. Она скорее упрашивала, чем требовала объяснений происходящего.
 - Помнишь того психографиста, которого ты с ума свела? – парень улыбнулся краем рта, мельком взглянув на Катю. – Его посадили в лазарет. Собственно, мы туда и направляемся.
 - А мы не можем… - Катя подумала, что ее предложение может звучать безумно. – Перенестись туда?
 Барнаби внимательно посмотрел на нее, сбившись с шага.
 - Откуда ты… - он снова оторвал от нее глаза, нахмурив брови. Чуть обождав, он вновь пошел. – Перенестись, как ты, очевидно, знаешь, можно с помощью мысли. Но сделать это возможно не в любой точке Корпорации. Точнее… - он замялся, подбирая слова. – Точнее в некоторые части здания нельзя попасть. Их окружает что-то по типу мысленного барьера. Ты хочешь вспомнить это место, но не можешь достаточно ясно себе представить обстановку, а без этого не можешь и перенестись туда.
 - Умно.
 - Мы уже далеко от твоей палаты. Я как раз перебросил нас оттуда ближе к больничному отделению. Теперь надо немного пройтись, а то нас… а вот мы и тут, - прервался он, остановившись прямо перед дверью. Он довольно улыбнулся. Казалось, ему стало намного легче, будто камень на его душе превратился в шарик и улетел куда-то далеко.
 - Нам точно надо туда? – с опаской поинтересовалась Катя. Дверь ничем не отличалась от встречаемых до, однако факт того, что за нею сидят сумасшедшие, девушку далеко не радовал. Она посмотрела на озадаченного Барнаби. – Я имею в виду, что он же… тронутый. То есть… зачем нам к тронутому? Что ты… вы… мы планируем у него узнать?
 Барнаби расслабился, толкая дверь вовнутрь и беря Катю за руку.
 - Он же не стал безумным. Просто ему стало очень страшно… почему-то… и мы попытаемся узнать, почему, - юноша улыбнулся и быстро подавил эту улыбку. – Пошли, - он слегка потянул Катю за руку и ввел ее за собой в камеру психопатов.
 Эта палата не была похожа на ту, в которой Кате довелось пребывать некоторое время: места было намного меньше, и тут стояла всего одна кровать, не было ни стола, ни стульев. Можно было сравнить это помещение с обезьянником, если бы вместо двери были решетки.
 В углу комнаты, игнорируя стоящую в непосредственной близости кровать, сидел тот самый «зеленый» сотрудник, обняв колени и вперившись глазами прямо напротив себя. Когда в комнату вошли, он оторвался от интересной точки где-то, где никто, кроме него, ничего не видел, и медленно перевел взгляд на визитеров. Его передернуло, но он уже не тыкал в Катю пальцем в припадке сумасшествия.
 - Хороший признак, - тихо шепнул Барнаби арестантке, отпуская ее руку и присаживаясь на пол напротив юнца. – Привет, Джерри, - мягко поприветствовал он двинутого и слегка улыбнулся, боясь спугнуть. – Как чувствуешь себя?
 Парень не отрывал глаз от Кати, и девушке пришлось замереть во избежание дальнейшего движения крыш некоторых личностей данной комнаты.
 - Я себя хорошо чувствую, - немного обиженным голосом, как показалось Кате, ответил больной, переводя взгляд на Барнаби. – Просто меня выбило из колеи обилие такой информации… - Он замялся, не решаясь вспоминать пережитое, и замолчал, прикусив язык.
 - Не молчи, пожалуйста, - попросил его Барнаби. – Мы пришли за тем, чтобы разобраться в том, что с тобой приключилось. Что это за информация, которую ты узнал?
 Парень нервно сглотнул и, гневно глянув в Катину сторону, ответил:
 - Она может выйти отсюда, пока я буду говорить?
 - Боюсь, нет.
 - А нам обязательно говорить именно здесь?
 - Здесь не наблюдают за пациентами внутри палат, - пояснил Барнаби. – Только в коридорах стоят датчики на резкие движения и перекидывания из и в больничное крыло, чтобы быть на чеку, если кто-то сбежит или несанкционированно проникнет сюда.
 - А вы как сюда попали?
 - Пришли, - Барнаби пожал плечами. – Ведь разрешают же больным выходить из палат в туалет или просто так, верно?
 Парень нахмурился.
 - Нелогично как-то. Получается, любой псих, здесь лежащий, может просто-напросто уйти из отделения? – подала голос Катя. – Бред какой-то, - усмехнулась она.
 - Нет-нет. Все не так просто. Психически нездоровый человек находится под властью импульсов. Поэтому его перемещения фактически не от него зависят. Выпусти его в Корпорацию – и он будет появляться то тут, то там, пока окончательно не свихнется от этого. А над больничным крылом, я уже говорил об этом тебе, Катя, раскинут мысленный барьер, пресекающий попытки перебрасывания из него и в него, - он помолчал в ожидании возможных вопросов, но никто ничего не спросил, и он продолжил: - давай вернемся к нашей теме. Нам нужно узнать, что такого ты увидел на снимке Катиного мозга, что поразило твое сознание настолько сильно?
 Больной ответил не сразу. Он то ли собирался с мыслями, то ли пытался их правильно расставить в своем сознании, чтобы суметь поднести слова не в хаотичном беспорядке, а цельной речью.
 Подняв глаза на смотревших на него Катю и Барнаби, он тихо попросил девушку сесть рядом. Шока она у него больше не вызывала, да и к тому же она сама толком не знала, в чем вообще суть дела и что такое находится в ее мозгу, от чего люди съезжают с катушек.
 - Насчет того, что такое психография, я успел с тобой побеседовать, - усмехнувшись, начал паренек. – Обычно на этой процедуре мы…
 - Она введена в курс дела, - перебил его Барнаби. – И мы также знаем, что что-то не так с отделом снов Катиного мозга. Мы пришли сюда узнать, что именно.
 «Зеленый» помолчал.
 - Хорошо, - он настроился на новый лад, пропустив зачин разговора. – Однако я хочу предупредить, что знаю я не так много. Все-таки не зря меня врачи всякими препаратами лечат, - психографист снова усмехнулся. – Когда я сканировал мозг Екатерины, то очень заинтересовался отделом снов. Ни у кого ранее я не находил его закрытым, однако у нее он был, что называется, опечатан. Я не сумел подавить в себе искушения и не посмотреть, что там хранится…
 Барнаби закатил глаза. Чрезмерное любопытство тоже считается неприемлемым. Если что-то секретно – открывать это нельзя. Лезть в чужую жизнь, интересоваться чужими вещами, секретами, делами – на все это также выделен пункт в правилах.
 - Да, я понимаю, - растерявшись, начал оправдываться психографист. – Я обычно не интересуюсь ничем таким, вы поймите… Но ведь это, неужели вы не согласны, - исключительный случай! Никто никогда (за всю историю мира) не опечатывал отдел снов, - он помолчал, ожидая, но не дождавшись одобрения. – Значит, были причины его опечатать. Значит, там хранится что-то такое, что способно вывести человека из себя, сдвинуть его крышу набок, перевернуть весь мир с ног на голову!..
 - А может, этот кто-то просто искал развлечения? – предположила Катя, перебивая рассказчика. – Ну стало скучно, может быть, или еще что? Или пришла мысль: «а почему никто не скрывает свои сны?» и закрыл свои сны? Или, возможно, приснился этому кому-то интимный сон, который он ни с кем не хотел бы делить?..
 - Нет, - Барнаби покачал головой. – Это лишено логического основания. Нет смысла блокировать сны – они никому не интересны. И каждый это знает. Поэтому психографист не просвечивает данную секцию, концентрируя свое внимание на остальных, куда более важных. Потому что сны не относятся ни к сознанию, ни к подсознанию: они где-то и глубоко, и высоко. То есть, находясь на уровне ниже подсознания, сны относят твое мироощущение, твои мысли и чувства куда-то далеко…
 - Да, потому, что сны – это нечто безосновательное, расплывчатое и химерное, данную секцию не рассматривает ни один специалист. Плюс к тому каждый сотрудник Корпорации – высокоморальный человек, который ни за что на свете не станет копаться в чьем-то мозгу затем только, чтобы посмотреть интимные мечты пациента или побывать в его кошмарах. Это непрофессионально и глупо.
 Барнаби поднял правую бровь, вперив взгляд а-ля «а сам-то ты высокоморален?» Рассказчик предпочел не заметить этого немого упрека в свою сторону.
 - Я уже предупредил, что не очень-то многим могу помочь вам, - юноша пожал плечами, словно извиняясь. – Дело в том, что, когда я взломал этот отдел, я увидел все. То есть буквально все: все изображения, все тексты, все правила, все образы… Это все равно как если бы на вас свалился шкаф с открытыми дверцами, - «зеленый» нервно засмеялся, но его собеседники, очевидно, не поняли шутки. – Я имею в виду, что вы были бы раздавлены и вам бы было все равно на то, что за вещи в нем хранятся. Вы бы увидели лишь очертания всяких там платьев, рубашек, но вам бы не удалось ни рассмотреть их, ни потрогать. И хотя вас раздавило шкафом, непременной частью которого является все это барахло, вам будет на него плевать, потому что вы будете, собственно, раздавлены.
 Поэтому, если вы надеетесь получить от меня какую-то безумно важную информацию, то я вас огорчу – я могу лишь сказать, что в Катиной голове находится что-то действительно серьезное. Это не сны интимные и закрыто это было не во имя обыкновенной забавы. Больше этого я не знаю. Согласитесь, многого это не дает.
 - А точнее ничего совершенно, - немного озлобленно гаркнул Барнаби. Стоило ли тратить свое время на то, чтобы спускаться сюда и сидеть тут лишь для того только, чтобы услышать то, что сами они уже знали? Впустую потраченное время, к сожалению, никак нельзя вернуть. Время вообще нельзя вернуть. А впустую потраченное – уж тем более.
 Психографист напыщенно выпрямился.
  - Я мог бы вообще ничего не говорить… - обиженно заметил он, стараясь придать своему голосу пафосное звучание.
 - Да уж точно, - отметил Барнаби, не обращая на старания «зеленого» абсолютно никакого внимания.
 Катя, молча наблюдавшая за всем этим цирком, наконец подала голос:
 - Тупик?
 Барнаби причмокнул.
 - Нет, не совсем. Можно проскользнуть в его кабинет и снова провести сеанс психографии…
 - Ее не может сделать не обученный этому делу человек, - зло вставил юноша.
 - Я ориентируюсь в этой области не менее твоего, - парировал Барнаби, не поворачивая головы в его сторону. – Он уже открыл секцию, так что меня свести с ума ничто не может. Надо будет только убавить силу сканирования, разложить по полочкам все, что мне придется увидеть… - с какого-то момента голос Барнаби начал утихать, словно он уже не говорил ни с кем, кроме себя. Катя молчала, не решаясь прервать размышления своего освободителя. Кто знает, насколько тонка нить Ариадны и что может порвать ее? Кто знает, есть ли другие нити или это одна-единственная? Рисковать Кате не очень-то хотелось, поэтому она просто смотрела за тем, как губы Барнаби беззвучно шевелились. Почему-то сейчас она совершенно забыла, что он по другую сторону, то есть фактически является ее же врагом.
 Наверное, некоторые люди заставляют сердце колотиться в ребра, несмотря на истошные крики сознания против этого.
 Катя встряхнула головой.
 Она находится в каком-то странном, свихнувшемся мире и позволяет себе увлечься мыслями о делах амурных. О да, тут-то и видна ее женская натура.
 Психографист тем временем лег на свою кровать и отвернулся к стене. Ему надоело это хамское отношение со стороны Барнаби и ему надоела эта его спутница, что свела его с ума в долю секунды. Нет, он больше не будет их выносить. Пришло время играть в страуса и спрятать голову в песок. А так как песка не было ни в этой комнате, ни, скорее всего, в остальных, то оставалось только спрятать лицо в подушке. Сейчас бедный сумасшедший совмещал в себе образы Кэрри и Кирилла одновременно.
 «Наверное, депрессия тут не в новинку», - подумалось Кате. «Оно и понятно. Не каждый может в этой реальности существовать».
 Барнаби перестал шептать. Он быстро посмотрел на Катю, огляделся вокруг и снова посмотрел на нее.
 - Прости, пожалуйста, - вставая с пола, извинился он. – Задумался. Продумывал план и полностью на нем сконцентрировал свои умственные способности, - он протянул Кате руку. – Зато я четко продумал каждый наш следующий шаг.
 - Посвятишь меня? – поинтересовалась Катя, вставши.
 - По мере продвижения, - улыбнулся Барнаби и вопросительно кивнул в сторону тоскующего больного с вопросом: «что это с ним?» в глазах.
 Катя быстро провела ладонью левой руки туда-сюда около своей шеи, показывая, что с ним опять что-то произошло и лучше его вообще не тормошить. Не трогай говно – оно и не воняет, как говорится.
 Барнаби снова улыбнулся и пошел к выходу, легонько потянув Катю за руку.

 12.

 В кабинете воцарилась полнейшая тишина.
 После ухода Орке и Левински никто не сказал ни слова, боясь помешать мыслям Главного, который все так же стоял около окна и смотрел в раскинутую небесную даль.
 Проходило время, а собравшиеся за столом сотрудники все молчали. Казалось, им было совершенно все равно, говорят они или молчат. Они не выказывали недовольства, они не поглядывали на часы, они не роптали и хмурились. Нет, каждый приближенный Главного с поразительным спокойствием сидел на своем месте минуту. Пять минут. Десять. Пятнадцать…
 Если бы внутрь кабинета впустили художника, ему не пришлось бы спешить и запоминать, кто и как выглядит в определенной позе. Достаточно было просто срисовывать виденную картину. Просто срисовывать, а не рисовать. Не думать, а чисто механически копировать представившийся вид.
 Застывшие люди походили на выключенных роботов. Их лица были удивительно неподвижными, словно парализованными или мертвыми. Казалось, если тыкнуть в них пальцем, то не ощутишь ничего, кроме холодного воска, словно их не зачали мать с отцом, а создала своими собственными руками мадам Тюссо. А может, им стало настолько скучно, что они решили испустить свой дух, отправив его витать в воздухе, оставив свое тело в подарок какому-нибудь ресторанчику. В один из тех, где подают мясо с привкусом кислинки?
 «Человечина с выдержкой столько-то минут, часов, дней».
 «Успейте съесть, пока не разложилось!»
 «НОВОЕ! Совсем свежий трупик высокопоставленного работника Корпорации в собственном соку (в ассортименте!)»
 На долю вегетарианских и веганских ресторанов приходится всего лишь 10% всех ресторанов. На долю ресторанов, не подающих человечину, – 35%. На долю тех, что не подают к столу мертвецов, - 36%. Соответственно, на долю тех, что их подают, - 19%. Вот почему ничего не достается червям – люди теперь едят все. Производство абсолютно безотходно. Ничто в мире не производится зря.
 Наконец Главный оторвался от своего наблюдения и, медленно отойдя от окна, столь же медленно сел в черное кресло во главе стола. Он посмотрел на каждого из собравшихся, но по-прежнему не проговорил ни слова. Так же молчали и они. Молчание продолжало обволакивать кабинет, отчего создавалось ощущение, что все вокруг заполнено не воздухом, а водой, а эти люди просто боятся умереть, отрыв рот и попытавшись что-либо сказать.
 Пройдясь взглядом по лицам своих починенных, словно по асфальтированной дорожке, Главный махнул рукой в их сторону, приказывая освободить кабинет и разойтись по своим местам, оставив его в одиночестве.
 Нельзя сказать, что он так тяготился этим обществом – как-никак они не перебивали его, не прерывали хода его мыслей, не спорили с пеной у рта. Но постороннее присутствие все равно было ощутимо. И это давило. Это как если бы ты узнал, что в твоей комнате сидит призрак. Ничего не изменилось, однако ты уже не можешь игнорировать этот факт, потому что ты знаешь наверняка, что этот призрак есть. И ты напрягаешься. И это портит все.
 Вот почему Главный и решил распустить это собрание. Ему надо было полностью погрузиться в свои мысли, никто не должен был мешать ему.
 Закрыв дверь на ключ, босс встал и засунул руки в карманы синих брюк. Осмотревшись, он неторопливо подошел к двери в конце левой стены и открыл ее. Эта комната была ванной, и тут стояло чудесное джакузи, при одном взгляде на которое всеми частичками тела чувствуешь вибрацию водных струек и расслабление, приходящее вместе с ними в твое существо.
 Пока он раздевался, мысли не беспокоили сознание. Главный старательно охранял свой мозг от их нашествия до того момента, когда он погрузится в горячую чистую воду своего джакузи, когда он растворится в пузырьках, заставит себя забыться… Вот тогда-то он и даст мыслям волю. Тогда-то он и будет размышлять и рассуждать. Потому что, только когда тело расслаблено и сознание чисто, можно позволить себе думать о бесконечно важных предметах.
 Вода в джакузи всегда была готова в любой момент купать и массажировать своего хозяина. Она автоматически обновлялась каждый два часа и все время нагревалась, сохраняя постоянную температуру.
 Погрузив сначала одну ногу, потом другую и наконец все тело, Главный начал думать.
 Он не просто так стоял около окна двадцать минут. Он ждал. Он не сомневался в том, что отправить с Орке Левински было ошибкой. И теперь он просто ждал тому подтверждения. И дождался. Добраться до комнаты арестантки – минута-две максимум, поместить ее в Абсолютное Ничто – столько же, если не меньше. А прошло гораздо больше времени, чем то могло бы вообще потребоваться.
 Несомненно, каждый из девяти сотрудников, оставшихся после ухода Артема, поняли, что что-то неладно, уже спустя шесть минут. Шесть минут – это стабильный максимум, который может уйти на убийство человека, включая все возможные задержки и все такое прочее. А прошло не то что больше, а куда больше времени – двадцать минут, как-никак. Тут уж даже черепаха провернула бы эту операцию и сидела, попивая кофей и посматривая на часы в томительной тревоге.
 Да, надо было всех отослать из кабинета сразу после того, как закрылась дверь за ушедшими двумя. Теперь это может сослужить не очень хорошую службу, это может сыграть далеко не в его пользу. Конечно, никто в здравом уме и трезвой памяти не станет показывать свои эмоции или просто заводить разговор касательно того, что ему там в голову пришло. К тому же навряд ли кто-то станет слушать, ведь предметом дискуссии был не кто иной, как Главный. Сидеть и ждать смерти в палате бок о бок с правонарушителями просто из-за того, что позволил тому высказать свое личное мнение в твое непорочное ухо? Нет уж, увольте. Какой человек добровольно пошел бы на это?
 Хорошо. Насчет этого опасаться не стоит. Хотя надо бы при любом удобном случае попытаться вернуть все на круги своя. Кто сказал, что врать нельзя? Закон. Однако кто, как ни Главный, может нарушить его? Всего лишь один разок? Не считая нескольких прошлых разков… Но ведь это все на благо.
 Самым важным вопросом был, пожалуй, вопрос, затрагивающий персону Левински… Почему он отпустил именно Левински, салагу среди остальных? Того, кто мог бы натворить кучу ошибок, повести себя неправильно или просто-напросто смешаться, спутаться, растеряться? Знал ли он, босс, о том, что делал?
 Конечно. Безусловно.
 По глазам Барнаби было совершенно ясно видно, что эта девушка-арестантка, кем бы она ему ни приходилась, была ему очень дорога по какой-то причине. Да, ты можешь научиться скрывать любое чувство на своем лице, однако твои глаза будут от рождения до смерти постоянно выдавать тебя. Только бездушное тело способно врать глазами, количество же хотя бы крупицы этой самой души внутри костяного скелета в кровяном мясе и переплетении нервов пресекает любую попытку обмана в зародыше.
 Благо, люди редко смотрят друг другу в глаза. Иначе тогда и Главного давно бы свергли.
 Тогда получается, что он сам не хотел, чтобы эту заключенную убили? Его слова о предании ее смерти были лишь игрой, необходимой для поддержания своего статуса? Ведь так велит закон. Главный является лишь слугой. А все остальные – его слугами, хотя это не является действительно «служением». Это скорее договор:
 - Ты издаешь указы, которым мы подчиняемся во имя лучшего будущего или чего бы то ни было еще. А в случае, если случится что-то плохое, мы будем винить и судить одного лишь тебя. Подписать тут и тут.
 Главному нужно быть идеалом, олицетворением принятых им самим правил. Он должен говорить то, что прописывает в реплики всем вокруг, показывать, как надобно произносить то или иное слово. Все остальные должны просто повторять. Вот в чем заключается человеческое счастье – в свободе от мыслей, в возможности кого-то обвинить в приключившихся с ним несчастьях. Человек не хочет быть полностью свободным, ведь тогда неудачи ложатся ему самому на плечи и перекинуть их некуда.
 Сам же Главный в глубине своей души понимал, что он не тот, кто нужен этим людям. Он не готов быть бесчувственным, он не готов решать за народ, рисковать своей шкурой за них же. Он тоже хотел бы быть обычным, уйти со своего поста и встать под защиту на него взошедшего. Кричать на него, когда случится кризис, лобызать ему стопы, когда кризис пройдет.
 Получается, поэтому он и отправил с Барнаби Артема? Потому что ему надоело быть идеальным, потому что ему надоело быть Главным и потому что он хотел быть отстранен?
 Да. Да. Да. Поэтому.
 Главный погрузил свою голову под воду. Струи воздуха мягко массировали череп, хотя казалось, что сам мозг. Они выбивали из головы все тяжелые мысли, они заставляли их улетать вверх вместе с пузырьками. Понемногу сознание снова успокоилось.
 Но еще пара мыслей кольнула его изнутри. Такими мыслями были вопросы, засевшие с этого момента в мозг Главного, словно занозы.
 А кто такая эта арестантка? Как ей удалось свести с ума психографиста? Почему ради нее один из сотрудников Корпорации решает рискнуть своей жизнью? Что такого важного в ее голове? И почему он, Главный, не может просто проигнорировать это все? Почему он заинтересовался ею? Почему он сам готов рискнуть своим местом в Корпорации и своей жизнью, только чтобы узнать ответы на эти загадки?
 Не существует вопросов без ответов. Если ты не можешь ответить, значит, либо ты слишком ленив, чтобы думать, либо ты слишком глуп, чтобы размышлять. Обидно признавать что одно, что другое, не так ли? Проще сказать, что это сложный вопрос – один из тех, на которые нельзя ответить.
 Главный открыл глаза и осмотрелся. Может, он ничего и не хотел искать, но блокнот, лежащий как и всегда на стуле на расстоянии руки от джакузи, сразу привлек его внимание. Он протянул руку и взял маленькую черную книжечку, ухмыльнувшись. Сколько раз он держал ее в руках! Сколько раз он перелистывал странички, зазубривая наизусть написанные на них предложения! Сколько раз он хмурился, качал головой и гневно отбрасывал от себя это бумажное чудовище, этого безмолвного хозяина, веления которого нельзя было не подчиниться.
 Хоть с виду это и был всего лишь старый черный блокнот, но, беря его в руки, ты сразу мог ощутить, какая сила, какая безумно огромная сила таится внутри.
 Он снова ухмыльнулся. Без радости. Горько и зло.
 Угораздило же такому везению пасть на его голову! Из всего населения этого мира один только он не отбрасывал в ужасе этот блокнот, порождающий пункты, эту библию их Вселенной! Почему, ну почему именно он?!
 В сознании снова воссиял тот самый день. Тогда Главная Площадь была забита людьми: казалось, все без исключения вышли в этот час на улицы и собрались в едином месте, а их дома, разбросанные по круглой местности не шибко большой площадью, пустовали.
 Сквозь крики и ропот, сквозь плач и завывания было очень плохо слышно то, что говорил стоящий на плечах двух своих крепких товарищей человек. Бобби (так звали Главного когда-то давным-давно в его детстве) очень заинтересовался происходящим. Он вообще был довольно любознательным ребенком, мало какие происшествия не касались его хотя бы слегка. Разве мог бы он пропустить это событие? Конечно же, нет!
 Вырвав руку из маминой, Бобби принялся толкаться что есть мочи и протискиваться сквозь чуть ли не сросшихся друг с другом людей. Мама его, очевидно, была так заинтересована разворачивающимся действом, что совершенно не обратила внимания на пропажу сына. Ощутив пустоту в левой руке, она несколько секунд пошевелила ладонью, пальцами, а потом просто убрала руку в карман джинсов, сосредотачивая все свое внимание на возвышающемся ораторе, что-то упорно и довольно агрессивно, судя по выражению лица, разъясняющем.
 Пока мальчик протискивался вперед, он старался не пропустить ни слова из речи говорящего. Однако все, что он мог разобрать, были слова: «книга», «сжечь», «страх», «тьма» и подобные очень уж неприятные и никак не добрые словечки. Почему же все (то есть абсолютно все!) вдруг захотели сжечь ни в чем не повинную книгу? Его, к примеру, с самого рождения учили относится к книгам бережно. Так почему же так изменились эти клишированные понятия? Революция? Бунт против библиотекарей? Но почему только одна книга?
 Пробившись ближе к вещателю, Бобби замер и прислушался.
 - …ужас, захотелось сразу же бросить ее куда-нибудь подальше, а самому истошно кричать и прятаться ото всех. Мне захотелось погибнуть! – оратор кричал, он яро жестикулировал, словно доказывая свою правоту собравшимся вокруг него существам, больше похожих на безмозглые механизмы, нежели на человеческих индивидов. Хотя какой смысл доказывать свою точку зрения тем, кто с нею абсолютно согласен?
 Мальчик был еще слишком мал, чтобы понять, что в мире красивого слова принято лишь говорить витиеватыми фразами, цеплять сердца слушающих обещаниями и резкими заявлениями, но никак не действовать, не предпринимать что-либо. А поскольку сейчас не было никакой темы, на которую можно было бы плавно перескочить, поднятому над остальными ритору приходилось снова и снова говорить то, что уже было сказано ранее. Однако, как это часто бывает, в пылу безумия никто не придавал этому ровно никакого значения. Главное – поддерживать пламя, а каким образом – неважно совершенно.
 Бобби пристально осмотрел этого человека. Он прошелся по нему взглядом не раз и не два. Он внимательно прощупывал его с ног до головы, пока в голове его от виска к виску метался вопрос…
 - Что тебе, парень? – прервавшись, спросил говорящий. Он, похоже, заметил устремленный на него взгляд.
 Бобби медленно поднял глаза и стрельнул огнем зрачков прямо в своего визави.
 - А где сама книга? – спросил он. – Вы говорите о книге, но где она?
 Адресат вопроса ухмыльнулся. Толпа на какой-то момент перестала шуметь, словно кто-то повернул кран, выключив воду, и теперь уже ни одна капля не посмела бы упасть.
 - Ты, очевидно, невнимательно меня слушал! – не сказал, а плюнул оратор. Он обращался не к Бобби, а к своему стаду, вожаком коего себя назначил. – А я говорил об этом! – он зыркнул на мальчонку. – Ну ладно, - смягчился он, лукаво улыбнувшись. – Повторю специально для тебя, - и он, опираясь руками на плечи своих живых подставок, наклонился насколько мог ближе к Бобби. – Книга эта – сущее зло. Ее невозможно держать в руках, как обычное бумажное чтиво. Как только она попадает тебе в руки, ты сходишь с ума: она заставляет тебя чувствовать дикий ужас, она вызывает у тебя желание покончить с собой, она жжет тебе руки своей обложкой! Когда я нашел ее и поднял, меня словно бы током ударило! Я откинул эту вещь насколько мог дальше от себя, но я не смог сдвинуться с места и убежать прочь. Мой интерес влек меня к этому ужасу, к этому кошмару. Сначала я подумал, что, быть может, ничего страшного нет, а книга была наэлектризована… и всякая подобная чушь.
 Спустя некоторое время я снова подошел к ней и взял ее в руки вновь. В этот раз я продержал ее дольше. Меня трясло, в голове проносились всяческие ужасы, словно я заснул и мне снился кошмар… Когда мне захотелось кричать, я забросил книгу дальше от себя и упал, будучи уже не в силах стоять. Я вцепился в свои волосы, потому что те картины все еще были внутри моей головы, а мне отчаянно хотелось достать их оттуда. Я начал рвать свои волосы… - говорящий прервался. По его срывающемуся голосу было видно, что он не играет, не разыгрывает. Более того, не было ни единого сомнения в том, что он даже не преувеличивал, что он даже не приукрашивал! – Тогда меня нашли мои товарищи, - он слегка хлопнул по плечам держащего его парней, чьи губы расплылись в улыбке от произнесенных слов. – Я рассказал им обо всем случившемся. Конечно, они мне не поверили. Они даже посмеялись… Но когда каждый из них испытал то же самое на своем личном опыте, тогда-то уже не было никакого смысла в скепсисе…
 - Но где эта книга? – нетерпеливо прервал его мальчик. Вся эта история была, несомненно, очень интересной и крайне занятной, но на вопрос-то ответ получен не был.
 Парень глянул на него чуть ли не с отвращением, потом посмотрел куда-то за собой и махнул в ту сторону рукой, не удостоив Бобби более ни одним словом.
 Люди по-прежнему молчали. Сначала они слушали повтор уже слышанного рассказа, а теперь им было до крайности интересно, что же предпримет этот восьмилетний юнец. Кто-то посмеивался над подобной глупостью, кто-то громко обсуждал это с рядом стоящими, но никто даже не попытался остановить маленького мальчика Бобби, взявшего курс на книгу-зло и уверенно продвигавшегося в указанном направлении. Сейчас не возникало препятствий на пути – все люди в молчании расходились. То ли они учуяли в этом мальчонке некую силу и не могли ей сопротивляться, то ли желали скорее посмеяться над его отчаянной самонадеянностью.
 Долго искать книгу не пришлось – ее местоположение выдавала небольшая кучка людей, некоторые из которых сидели, обнявши свою голову, а некоторые все тянули свои руки к прямоугольной черной вещице, лежащей на каменной дороге.
 Бобби смело подошел к книге. Он быстро поднял взгляд и перевел его с лица на лицо столпившегося сброда. Его сердце колотилось. Он скептически относился к тому, что что-то бумажное может так сильно влиять на человеческий ум. Повезло этим людям не иметь представления о том, что называют деньгами.
 Мальчик пожал плечами. Он не перекрестился, ибо вера и само о ней понятие отсутствовали в этом мире, а сразу же наклонился и, рефлекторно закрыв глаза в предчувствии чего-то зловещего, крепко схватил блокнот руками и застыл.
 Вокруг повисла тишина, будто весь человеческий род вкупе со всеми другими родами перестал дышать. Будто даже ветер перестал дуть. Будто Вселенная обратила свое внимание на этого дерзкого юнца и теперь ожидала последствий.
 Но последствий, однако, не было.
 Спустя пару мгновений Бобби нерешительно открыл сначала один глаз, потом другой. Он воззрился на предмет в своих руках, как-то глупо посмотрел на всех людей напротив него. Ему так хотелось что-нибудь сказать, но язык его не слушался.
 - Это, наверное, не та книга! – с озлобленным задором прорвался некий мужчина прямо к Бобби. Его толстое лицо с лучезарной притворной улыбкой не вызывало ничего, кроме тошноты и отвращения. Он быстрым движением вырвал книжку из расслабленных мальчишеских рук. Его лицо тут же изменилось: от былой улыбки не осталось и следа, на смену ей пришел лютый страх. Толстяк покачнулся и упал, в судорогах подбросив книгу вверх.
 - Настоящая! – хмыкнул кто-то и заржал. Никому больше смеяться не хотелось.
 Бобби смотрел пустыми глазами прямо перед собой, на дорожный камень.
 Он не знал, что там за картины мелькали перед глазами у других, какие ужасы им показывались, но перед его взором, как только он взял в руки этот черный блокнот, засеяло будущее в безупречной, бесконечной красоте!
 Он увидел, как ярко будет светить солнце, как чист будет воздух, как будет зелена трава. Он увидел улыбки на счастливых лицах людей. Он услышал их смех. Он купался в нем и купался. В какой-то момент Бобби начал улыбаться – настолько яркой была картина всеобщего счастья, настолько притягательной была возможность его осуществления, что у мальчика захватило дух.
 Ноги мальчика подкосились, и он рухнул на землю. Озабоченная, объятая волнением толпа вокруг него сделала шаг вперед, но остановилась, продолжая в полголоса роптать, шептаться, но не решаясь повысить тон.
 А выражение лица Бобби менялось: на смену улыбке радости пришла тень печали и опасения. Безоблачное будущее, разгоревшееся костром в сознании, было основным вкусом, сейчас же пришло послевкусие. И оно говорило восьмилетнему мальчику, что если он, Бобби, не возьмет под контроль этот мир, если он не станет над ним главенствовать, то счастье, подобно хрустальному бокалу, мерцающему в солнечных лучах, разобьется вдребезги, а осколки его покроются пылью, тем самым исключив любую возможность счастливой жизни.
 Найдя в себе силы подняться, Бобби осторожно сел. Он потрогал головой ушибленный затылок и скривил лицо, нащупав пальцами шишку. Справа от него лежал блокнот, и мальчик поспешил взять его, пока никто другой не попытался ее сжечь или хотя бы поднять. Бобби открыл его.
 - Что там? – раздался голос чуть ли не над ухом. Осмелевшая толпа подошла ближе, теперь людям уже не было так страшно. Появился тот, на кого эта книга не имеет влияния.
 Мальчик пролистнул пару страничек.
 - Это, - он пролистнул еще немного, чтобы убедиться в своем предположении. – Это закон…
 - Закон, - фыркнул уже оклемавшийся и вставший на ноги толстяк. – Чей закон, м? И кто его будет его лицом, а? – он противно засмеялся.
 Бобби все так же сидел и смотрел в блокнот. Его сердце готово было выпрыгнуть из груди – так быстро и так сильно оно колотилось внутри его грудной клетки.
 - Считайте, что это просто закон, - предложил мальчик невозможным для ребенка, жестким тоном, заставившем всех обратиться в слух и даже не пытаться противиться воле этого восьмилетки. – И с этого момента вы будете слушаться меня. Именно я создам правила, согласно которым вы все будете жить. Я создам их на основе написанного в этой книге. То есть донесу до вас Закон в виде пунктов. И вы будете следовать им!
 Молчание никто не прерывал. Оно как висело, так и продолжало висеть. И эта тишина подтвердила согласие каждого на только что произнесенное. Вся эта человеческая масса безропотно подчинилась ему, Бобби! Интересно, а что скажет мама?..
 А что она может сказать? Теперь он Главный.
 … Губы искривились в горькой усмешке, ставшей теперь чуть ли не постоянной гостьей лица Главного. Вот надо было ему трогать эту небом проклятую книгу? Вот надо было пытаться сделать мир утопически-чудесным? Утопия – она на то и утопия, что в жизнь ее никак нельзя претворить. Да и попытки были не его – ведь он не сам писал этот Закон. Он был лишь слугой. Слугой кого-то намного важнее него самого. Кого-то, кто действительно был Главным. А он лишь писал эти дурацкие пункты этих дурацких правил…
 По крайней мере у Бобби, а впоследствии и у Роберта, никогда не было чувства того, что вся власть сосредоточена только в его руках. Он постоянно чувствовал, что делит ее с кем-то. И хотя, оглядываясь, он не находил никого постороннего рядом, это ощущение не покидало его никогда. Он не был марионеткой в чьих-то руках, но он был только частью чего-то, а не полноправным владыкой мира.
 Мысли душили его, в горле начало предательски горчить. Чтобы не дать чувствам одержать над сознанием и рациональностью верх, Главный плавно погрузил свою голову под воду. Он был уже взрослым, но сейчас по-детски наивно надеялся, что вода каким-то магическим образом вымоет его мозг через уши, удалит все ненужное, прочистит его как следует и наконец-таки даст ему возможность не думать так много.
13.

 Ну вот зачем она снова согласилась? Ну вот зачем она снова пошла на поводу у Иззи? Каким образом этой странной особе с чрезвычайно оптимистическим настроем всегда удается вырвать ее, Катерину, из омута спокойного одиночества и бросить в бурное течение жизни, заставить подстроиться под быстрые шаги окружающих людей пускай и ненадолго?
 Вот и сейчас она сидит и ждет, когда Лиза принесет что-нибудь из McDonald’s. Она сидит здесь, за столиком в очередном торговом комплексе размером с несколько трехкомнатных квартир, содержащем в себе вещей на сумму, на которую можно было бы прожить до конца дней своих и вдобавок несколько загробных дней, и продовольствия в таком количестве, что при очередном заказе ты буквально слышишь, как где-то в Сомали у кого-то урчит в животе. Сидит, нахмурившись, и борется с жутким желанием встать и уйти отсюда как можно дальше.
 «Чем больше места, тем больше у людей желания его занять», - мелькнула в Катином мозгу мысль, и девушка привычно качнула головой, подтверждая ее весомость.
 Она не социопат и не социофоб – ей просто-напросто не нравится большое скопление народа, тем более, что большая часть из этого скопления – непроходимые тупицы. Вот от таких-то людей и подташнивает Екатерину Прицкер.
 Она посмотрела на стол, на краю которого лежал ее блокнот, и, правильно и грамматически верно сформулировав свои идеи, пододвинула его к себе и раскрыла.
 С того самого дня, когда девушка наткнулась на эту давно забытую книжечку она не оставляла ее. Катя постоянно брала с собой свой блокнот, словно это был не блокнот, а библия, а она была не кем иным, как религиозным фанатиком, распрыскивающим слюни в громких фразах о любви к господу.
 Щелкнув ручкой, она вывела под предыдущей идеей:
 Не давать глупости ни единого шанса распуститься. Пресекать проявления тупости и устранять проблему в корне, дабы корневая система идиотизма не разрослась и не породила еще одного дебила.
 - Да оторвись ты уже от своего блокнота! – услышала Катя над своим ухом недовольное бузение Иззи. Та аккуратно поставила поднос на стол и села напротив подруги. Катя уже положила свое сокровище обратно в сумку, потому что его лежание на столе было бы тут же потревожено, ведь Лиза не могла позволить себе не посмотреть в него и не прочесть одну из новых безумных мыслей Кати.
 - Я тебе из KFC взяла еду, ты не против? – поинтересовалась она, суя кусок картошки фри в свой рот и не спуская глаз с подруги. – Я просто знаю, что ты не особенно любишь McDonald’s…
 - Я его не не люблю, что за странные догадки. Мне все равно, где и что есть: я всеядна, - вставила Катя, беря с подноса i-twister и кривясь по причине отсутствия у оного тепла. «Будь это человек, можно было бы диагностировать смерть». Она улыбнулась своей шутке и кивнула.
 Лиза смотрела на нее изучающе. Она давно знала об этой странности своей подруги, однако одно дело, когда вы шапочные знакомые и видитесь через пень колоду, а другое дело, когда вы близкие товарищи и когда ты наблюдаешь проявления этого бзика день изо дня.
 - Ты сама с собой не разговариваешь? – слова вылетели из Лизиного рта прежде, чем она успела решить, стоит или не стоит спрашивать об этом.
 Катя перестала жевать и вопросительно посмотрела в сторону своей собеседницы.
 - В смысле?
 - Ну в смысле… Я замечаю, что ты часто киваешь и улыбаешься своим мыслям. Это заставляет меня думать, что ты, возможно, завела у себя в голове какого-то друга или…
 - Ты больная? – не дослушала аргументы Катя. – Можно подумать, что у тебя в голове не звучит никогда… голос, - она не нашла более подходящего слова. – Когда ты читаешь книгу или просто о чем-то рассуждаешь, ты ведь слышишь его? Ну вот и что с этого?
 - Но ты с ним, вроде как, разговариваешь, - Лиза от неловкости запихнула в себя еще картошки, в момент докончив всю пачку. Быстро скользнув по подносу глазами, она наметила в следующие жертвы биф а-ля рус. Взяв бургер в руки, девушка решила сменить тему: - знаешь, а ведь редко где теперь можно заказать этот…
 - Ты что, думаешь, что я тронутая? – не желая оставлять вопрос неразрешенным, спросила Катя, все больше и больше хмурясь. Если бы ее брови были машинами, то скоро их ожидала авария. – Черт возьми! – она стукнула руками о край стола, прилично тряхнув при этом своим твистером, отчего тот потерял один из кусочков помидора. – Я не страдаю раздвоением личности, блин! Я просто реагирую на свои собственные мысли не так, как остальные (внутренне), а по-другому (внешне). Я киваю, смеюсь… Ты, да и любой другой человек, - у всех есть внутри личный собеседник, каждый с ним общается. А ты считаешь меня спятившей лишь потому, что… - Катя не могла подобрать причины. Она сидела, действительно пытаясь ее подобрать, но только беззвучно открывала и закрывала рот. В конце концов она решила, что лучше будет открывать и закрывать его не просто так, а для того, чтобы пережевывать этот холодный, словно сердце Снежной Королевы, лаваш с начинкой, эдакую пятизвездочную шаурму.
 Поняв, что ждать продолжения предложения уже нет никакого смысла, Иззи попыталась утихомирить Катю.
 - Я не говорила, что ты сумасшедшая… - сказала она тихим голосом. – Я сама не знаю, почему начала этот глупый разговор, прости. Я просто никак не могу привыкнуть к этому твоему закидону.
 Иззи прикусила язык, осознав, что снова неосторожно обронила не подходящее в данной ситуации слово.
 Катя кольнула ее взглядом, но, очевидно, не желая продолжать этот бессмысленный спор, ничего не сказала, мерно прожевывая остаток твистера.
 Черт бы ее побрал! Она же самолично писала в блокнот о том, что нельзя проявлять эмоции. И что теперь? Взяла и сорвалась. Хотя тут, собственно, око за око, как говорится: Лиза засунула свой нос в Катину жизнь, а та отреагировала на это вмешательство соответственно. Если уж и винить кого-то в данной словесной перепалке, то не кого более, как только лишь Иззи.
 Думая, Катя не сводила глаз с оставшихся на подносе мороженого и кофе. Ее губы были поджаты, ее брови хмурились. Так всегда бывает, когда человек что-то напряженно обмозговывает. Казалось бы, что произошло-то? Пара минут недопонимания да и только. Однако сколько мыслей после этих минут кружилось в Катиной голове – не счесть. Иззи же медленно жевала, со смесью опасения и интереса смотря на свою подругу и не смея отрывать ее от дум.
 Вдруг среди пыли, поднятой суматошным движением раздражающих мозг упреков себя и всех вокруг, раздражения по этому поводу и ненависти свернул яркий луч, словно лазером прожигая сознание. Этим лазером был вопрос, показавшийся таким несомненно важным, что Катя удивилась, как она не задала его ранее.
 - Почему ты со мной общаешься? – пронзив своими темно-зелеными, черноватыми по краям глазами Иззины голубые, спросила Катя.
 Девушка поперхнулась от неожиданно устремленного на нее взгляда.
 - В смысле?
 - Не идиотничай. Ты слышала. Почему. Ты. Со мной. Общаешься? – Катя, не в силах скрыть скопившееся недовольство, выговаривала слова короткими очередями, а не целостными предложениями, словно стреляя из автомата.
 - Я как-то… если честно… я как-то не думала об этом, - растерянно пробормотала Лиза, стараясь запихнуть в себя весь оставшийся бургер, подавивши тем самым за жеванием свой ответ. Но маневр не удался. Катя не спускала с подруги глаз, выжидая ответа, как волк добычу. – Да не знаю я! Чего ты хочешь?
 - Да не можешь ты не знать!
 - Ну нравится мне с тобой общаться, е-мае! – не выдержала Иззи и стукнула кулаками по столику, отчего некоторые посетители нервно обернулись в их сторону. Иззи взяла себя в руки: - ты интересная, начитанная. С тобой можно поговорить. Ты как Дарья из имеющего то же название мультсериала. Да и ко мне ты, вроде как, относишься хорошо. Не сбегаешь там и все такое.
 Она замолчала. Катя не ответила. Но не потому, что она ждала продолжения, а потому, что никогда бы не подумала, что кто-то посчитает ее интересной, что кто-то найдет общение с ней увлекательным.
 - Черт, я не знаю, как это объяснить, - неправильно истолковав значение Катиного молчания, продолжила Елизавета. – Просто иногда люди притягивают к себе. Вряд ли ты это чувствовала, конечно, ведь ты не любишь людей. Но я по себе знаю. Это редко бывает, конечно. Я вот только дважды с этим сталкивалась. Сейчас ведь люди общаются друг с другом не по причине того, что им нравится чье-то там общество, а по причине того, что это заложено в человеческой природе и ты не можешь не обмениваться звуками с представителем своего рода. В «о мышах и людях» Стейнбек описывал подобное. Ты же помнишь? Герои разговаривают друг с другом и зачастую не слышат того, что говорят им самим, - Иззи немного замялась, видя, что Катя по-прежнему не говорит ни слова. – А я вот слушаю тебя, да и ты меня слушаешь. Это редко бывает, - повторила она. – Но между нами есть желание быть рядом. Я не могу идти ему наперекор.
 Катя промолчала. До ее слуха Лизины слова доходили очень медленно, словно им было крайне неохота вылетать из рта одного собеседника и лететь в уши другому.
 - Ладно, давай уходить, что ли, - спустя несколько секунд предложила Катя. Иззи удивленно воззрилась на оставшуюся еду.
 - С собой возьмем, велика проблема.
 Девушки встали из-за стола. Лиза посматривала в Катину сторону, пытаясь увидеть отблеск эмоций на ее лице, хоть какой-то намек на то, что она своими словами что-то внутри этой необщительной, замкнутой личности затронула. Она открывала и закрывала рот, будучи неспособной принять решение, прерывать тишину или не прерывать ее.
 Взяв по мороженому в руку, девушки направились в сторону эскалатора, все так же ничего не говоря друг другу.
 - Ты все, что хотела купить, купила? – поинтересовалась Катя, когда они начали спускаться.
 - Да, вроде, - осмотрев сумки в левой руке, ответила Лиза. – А, давай еще в зоомагазин зайдем, хорошо? Хочу купить себе животное какое-нибудь.
 Катин взгляд можно было бы истолковать только как упрек по отношению к этому предложению, никак иначе. Упрек с щепоткой призрения.
 - Что? – Лиза не могла понять, почему на лице ее подруги появилось подобное выражение. Разве она сказала, что собирается пойти и взорвать станцию метро? Вроде нет, всего лишь животное купить.
 - Да ничего особенного, - просто ответила Катя.
 - Нет, говори давай.
 - Я и так сегодня слишком много наговорила. Пора и честь знать.
 - Пускай сегодня будет день откровений, - выкрутилась Иззи, которую душил интерес. – Валяй.
 Катя вопрошающе посмотрела в ее сторону, будто спрашивая, неужели та действительно хочет вновь посмотреть на бег ее тараканов. Елизавета спокойно выжидала.
 - Подожди. Сойди сначала, а то грохнешься, - придерживая подругу за локоть, посоветовала она. – Теперь вещай, - позволила она, когда они без происшествий сошли с эскалатора и пошли в сторону, в которой предположительно мог находиться зоомагазин. В больших торговых центрах неизбежна проблема ориентирования на местности. Тут спокойно можно потеряться, как в лесу. Будь здесь одна Катя без Лизы, она бы не просто потерялась, но металась бы из стороны в сторону в поисках выхода из этой многометровой ловушки, потому что в нахождении правильного пути она была тем еще профаном, умудряясь запутаться даже в метро.
 - Это просто одно из моих мнений касательно устройства человеческого бытия, - замудрив как можно, начала Катя. – Ты ведь видела что-то, что я пишу в блокнот. Это из той же серии. Просто мне кажется неправильным, что человек, считая себя царем природы, позволяет себе торговать животными, словно они игрушки, и есть их, словно они овощи. Человек ведь по сути своей тоже животное…
 - Хм, - усмехнулась Лиза, прервав смешком разворачивающуюся тираду. – Следуя твоей логике, нужно ввести декрет о легализации поставок человеческого мяса в магазины и разрешении торговли душами, как в стародавние времена. Вернемся к Америке до войны Севера и Юга и к царской Руси.
 - Кстати, в этом есть некий смысл, - подумав, заметила Катя. – Однако твоя идея немного попахивает расизмом. Не только черными, но и белыми, и желтыми, да какими угодно людьми должно быть позволено торговать, раз уж можно торговать животными.
 - Дайте мне, пожалуйста, две человеческие ножки. Я надеюсь, они сегодняшние? – издевательским тоном проговорила Лиза. – Так ты себе представляешь эту ситуацию? – с улыбкой, полной, с одной стороны, надежды на то, что Катя просто шутит, и опасением, что все-таки нет, с другой стороны.
 Катя остановила на Лизе внимательный взгляд.
 - Человек то и дело кричит о равенстве, - сказала она отвлеченно. – Какой в этом крике смысл, если равенство неполное? Это все равно что говорить о повышении зарплаты всем, а на деле кого-то обделяя. Если уж требовать чего-то, то не частично.
 Да и вообще меня раздражает поведение человека в отношении братьев его меньших. Где это видано, чтобы братьев сажали в клетки, а посетители бы ходили и смотрели на них, как на глиняные горшки в музее? – голос Кати дрожал, словно струна после касания пальца. – Глупость это несусветная.
 Она замолчала, чувствуя, что еще немного – и она взорвется и станет орать или превратится в Халка, круша и ломая все вокруг в недовольстве и гневе.
 - Следуя твоей логике, мы натыкаемся на что-то странное, - буквально слыша, как скрепят в мозгу колесики, говорит Лиза. – Человек – это животное, ты сама это высказала. Но ведь животные не вегетарианцы. Тигры, львы, медведи и прочие ведь не питаются одними там кореньями да грибочками. Но ты говоришь, что нам, людям, есть курицу, лягушек и т.д. неправильно…
 - Я не говорю, что это неправильно, - нервно прерывает Катя. – Не совсем так. Я говорю, что неправильно ограждать свой вид от подобной участи. Животное может убить и съесть лишь того, кто слабее. Так, одна антилопа умрет, когда лев набросится на стадо, и умрет она по причине того, что будет самой медленной, неловкой. Человек же заявляет, что каждый из нас равен любому другому. Это само собой исключает поедание слабых и даже простецкий естественный отбор. Ты не заметила? Людям свойственно печься о старых, больных, немощных, тогда как в природе любого хиляка сразу устраняют, чтобы тот не мешался, не подвергал никого опасности.
 Это я считаю неправильным. В мире аж семь миллиардов человек. Я уверена, что минимум половина из этого числа – это старики, больные, пьяницы без места жительства и прочие привлекательные личности. Они просто занимают планету, дышат воздухом, ничего не принося взамен. Они как испорченные растения, которые могут лишь поглощать кислород, но не могут фотосинтезировать и восполнять то, что поглотили.
 - Ты немного не в ту степь…
 - В ту, в ту, - не отвлекаясь от мысли, тараторила Катерина. – Я веду к тому, что пора бы признать человеку свою животную сущность и прекратить малодушничать. Если ты сильнее – покажи это, подчини себе или убей. Продай на рынке или съешь. Так и должна работать эта система.
 Девушка наконец замолчала. Пока она увлеченно говорила, она не смотрела по сторонам, а теперь начала осматриваться.
 - Куда ты завела меня? – отчасти нервно, отчасти с усмешкой спросила Катя.
 Ее подруга молчала, напряженно думая о чем-то и идя вперед, словно внутри нее был встроен навигатор и выбирать дорогу ей самой было не нужно.
 - Лиз?
 - А? – она встрепенулась и мотнула головой из стороны в стороны. – А, да. Мы идем к выходу.
 - Но ты хо…
 - Знаю, - перебила Лиза и добавила, помолчав: - я вот тебя слушаю и вроде как понимаю, что ты несешь чушь, однако не могу не согласится кое с чем. Слишком уж ты… убедительно?.. говоришь. У тебя есть аргументы в подтверждение твоих доводов. У тебя есть логика суждений. А это может сломить любые установки. Черт возьми! Я просто не могу сделать то, что ты считаешь неверным, - Иззи посмотрела на Катю в растерянности. – Мне кажется, что все, что я чтила, ты одним движением сломала. Словно общество строило для меня красивый карточный домик, а ты на него подула…
 Она потерялась. Ей было действительно тяжело принять Катины слова. Она отвела глаза, попытавшись сконцентрироваться на чем-то внутри себя.
 «Неужели ко мне прислушались?» - подумала виновница прострации своей подруги. Катя была удивлена тому, какое действие возымела на Лизу очередная ее идея. Идея. «Надо будет потом ее записать» - подумала Катя и в подтверждение кивнула сама себе.
 Лиза прошла еще пару шагов и остановилась.
 - Катя, - позвала она и обернулась. – Твой блокнот, - она кивнула на Катину сумку. – Ты ведь в него все неправильности этого мира записываешь?
 - Я зову это идеями Вселенского масштаба, - мягко поправила Катя, подходя. – Но да, все.
 - Я хочу прочесть их. Все.
 14.

 Как и ожидалось, кабинет был абсолютно пуст. Не было уже за рабочим столом психографиста, нервно тараторящего заученный и почему-то позабытый впоследствии текст. Конечно, его не было здесь. Ведь он же был в больничном отделении.
 Ни слова не говоря, Барнаби прошел прямо к столу. На нем в беспорядке валялись бумаги, шлем, который надевала на свою голову Катя, ручки. Если не быть в курсе всего произошедшего, то можно вполне счесть хозяина этого кабинета неряхой каких поискать.
 - Надо повторить процедуру, - проговорил Барнаби. – Это первое, что необходимо сделать.
 Катя медленно приблизилась к стулу, но садиться не решилась.
 - А ты уверен, что с тобой не произойдет ничего такого, что свело с ума психографиста?
 - Не должно, - пожал плечами Барнаби. – Он, может быть, и выучился сколько надо для своей работы, но практики у него явно не было. Равно как и способности проводить параллели, взвешивать принятые решения и вообще хладнокровно мыслить. Однако я, хотя и выучен на другое, все же превосхожу новоявленного психа своими умениями…
 - И на кого ты выучился? – все же садясь на стул, спросила Катя, пока Орке занимался проверкой оборудования и верчением разнообразных колесиков, назначение которых девушке было совершенно не ясно.
 Барнаби не ответил. Вряд ли он вообще слышал заданный вопрос, до такой степени он погрузился в свою работу. «Да, все-таки хорошие идеи мне в голову приходили. В моем мире качественных работников днем с огнем не сыщешь, а тут их пруд пруди», - подумала Катя. Она улыбнулась и вдруг вздрогнула от пришедшей ей в голову мысли.
 До этой поры Кате по какой-то лишь ей известной причине казалось, что все ее догадки относительно уже произошедших и только разворачивающихся событий всем вокруг очевидны так же, как и ей самой. До этой поры она действительно думала, что Барнаби тоже в курсе того, что устройство мира, в котором он живет, определила не кто иная, как она, Екатерина Прицкер. И все это время она поражалась тому, с каким спокойствием он это признает. А он, оказывается, ни сном ни духом… Вот оно что.
 - Эм… - девушка до сих пор не знала, как зовут ее спасителя. – Я тут хочу поинтересоваться…
 Она замолчала, чувствуя, как температура ее тела поднимается, а лицо буквально пылает. Барнаби же оставался глух и нем. Наверное, так даже легче. Вот сейчас она все выскажет, ей станет легче, а потом, если вдруг этому человеку приспичит обвинить ее в сокрытии информации, она сможет дать отпор и воспылать праведным гневом – в общем, повести себя, как любая порядочная девушка.
 Катя понимала, что тратить время глупо, ибо на счету каждая секунда и Барнаби может в любой момент закончить свое занятие, покрутив, что нужно, и понажимав, где необходимо. Но она просто не могла подобрать слов для вступления. Как обычно начинают говорить о таких вещах? Да и разве кто-нибудь вообще говорил о чем-то подобном?
 Да, говорил. Иисус.
 Катя усмехнулась. Барнаби поднял на нее голову и недоуменно поднял бровь.
 - Что такое? – спросил он, слегка подбрасывая в руках шлем, словно арбуз на рынке.
 «Была не была. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Лучше поздно, чем никогда», - припомнились вдруг пословицы.
 - Просто забавно, - она снова усмехнулась. Она решила сыграть роль эдакой дурочки, которая совсем забыла сообщить какую-то новость. – Представляешь, я тут вдруг вспомнила кое-что, и…
 Барнаби протянул шлем к ее лицу. Катя сначала не поняла, что это за намек такой странный и что под ним сокрыто, но, когда до нее наконец дошло, она наклонилась вперед, чтобы Орке смог водрузить на ее черепушку это устройство.
 - Так вот, - она чувствовала острую необходимость как можно скорее рассказать гложущую ее информацию.
 - Подожди, - перебил ее Барнаби и вперился в компьютер перед собой. Его брови были нахмурены. Катя внимательно наблюдала за его лицом, юным и красивым, пускай и напряженным в данный момент. Была причина, нельзя этого отрицать. – Немножко потерпи, хорошо? Сейчас я просканирую твой мозг, тогда скажешь все, что хотела.
 Катя уже открыла рот, чтобы ослушаться полученных наставлений, но Барнаби улыбнулся ей, и она прикусила язык, снова ощутив, как краснеет.
 - Так, - снова заговорил Орке. – Не знаю, почему так получается, но успех на лицо, - он глянул на Катю, не спускающую с него глаз, и снова улыбнулся. – Я убавил мощность сканирования и скорость получения данных. Теперь информации больше, можно увидеть практически полную картину интересующего нас отдела. Это бы не просто свело с ума психографиста, тебя принявшего, но и вообще убило бы в момент.
 - Я точно не…
 - У тебя так много всего в этой секции снов, ты не представляешь! – не слушая свою пациентку, воскликнул Барнаби в неподдельном задоре. – Хотя это не такая уж и редкость… Но у тебя там все взаимосвязано! Вот что поражает. Ведь сны – это нелогичность кромешная. Просто какие-то ошметки, из которых портной пытается сделать более-менее годную одежонку, сшивая все это вместе. А у тебя…
 Барнаби замолчал. Его брови нахмурились еще больше, он приблизился ближе к экрану, словно это помогло бы ему разглядеть все-все-все в малейших подробностях.
 - Я подозревал, что ты уникальна, - задумчиво проговорил он вновь. Его голос дрожал. Катя несколько раз открыла и закрыла глаза, чтобы убедиться в том, что действительно видит написанное на лице своего спутника вдохновение и благоговение. Можно было подумать, что он видит бога…
 Катя ухмыльнулась.
 Бога.
 А ведь это то, что она хочет донести до него. Ведь именно это-то и важно! Ну почему она настолько глупая, что не могла додуматься до этого раньше? Почему она наивно полагала, что всем вокруг ситуация ясна так же, как и ей самой?
 - … настолько, - продолжал между тем Барнаби. Катя мотнула головой. Она не слышала первую часть предложения, но примерно представляла, как та звучит. Переспрашивать было бы бесполезно – этот индивид напротив слишком сильно поглощен работой, чтобы слушать ее. Наверное, если она прямо сейчас устроит харакири, он не придаст этому абсолютно никакого значения. – Смешно, что ты еще этого не знаешь…
 - Не знаю чего? – не поняла Катя.
 Барнаби уставился на нее. В какой-то момент он выглядел удивленным, будто даже и не подозревал, что в этом кабинете есть еще кто-то, а разговаривал он отнюдь не сам с собой. Но это скоро прошло, и он, сияя, ответил:
 - У тебя в секции снов целый мир! Понимаешь? – он буквально светился от радости. – Как ты, интересно, еще об этом не знала? – и он снова вернулся к своему занятию, что-то говоря себе под нос с необыкновенным спокойствием. Словно его не смущало нисколько только что высказанная фраза. Да, в секции снов мир. Что волноваться-то?
 «Так, - подумала Катя, оторвав наконец-то взгляд от своего визави. – Это уже что-то интересненькое. Мир? В мозгу? Нет, ну это как-то… Странно? Называть сейчас что-либо странным просто глупо, но это… Я нахожусь в мире, который сама создала, который подчиняется моим правилам, а внутри у меня есть еще один. О гос… о я»
 - Эй, - тихо, но решительно позвала девушка. Молодой человек не отвечал. – Эй! – крикнула та тогда.
 - Что?
 - Я все никак не могла сказать кое-что… А это крайне важно. Действительно очень…
 - Катя…
 - Нет, я должна. Это касается в том числе и того, что ты сейчас видишь при сканировании, - Катя глубоко вздохнула. Поймав глазами взгляд Барнаби, она поняла, что его внимание теперь целиком и полностью в ее распоряжении. Это и пугало, и радовало одновременно. – Когда-то давно… Или не давно… Я не знаю, ведь в этом мире я вообще не могу ориентироваться нормально: ни во времени, ни в пространстве. Так вот, когда-то я нашла свой старый блокнотик и решила, что ему хватит уже пылиться…
 - Ближе к делу, - с некоторым раздражением попросил слушатель.
 - Я пытаюсь, - оправдалась Катя. – И я решила писать в него свои мысли касательно того, какие бы нововведения могли улучшить окружающий меня мир. Моя подруга тогда сказала, что это невозможно – создать рай для всех и вся, где каждый был бы счастлив и доволен. Но правда в том, что я хотела создать рай лишь для себя, - заметив в лице Орке недовольство из-за нового отвлечения и крайней непрямолинейности изложения сути дел, Катерина поспешила исправиться: - в общем, я писала свои идеи, воплощение в жизнь которых сделало бы меня довольной до соплей как самой собой, так и миром вообще. Понимаешь? – Барнаби кивнул в нетерпении. – Вот… А важное здесь то, что… как бы это… Важно здесь, что все то, что я заносила в блокнот, воплощено в этой вот альтернативной Вселенной.
 Выдохнув, Катя осторожно взглянула на Барнаби. Девушка чувствовала, как безумно колошматит по ребрам ее сердце, словно оно вдруг вообразило себя барабанщиком. Она уже была готова к очередному умопомешательству и поэтому, стараясь провернуть это как можно более незаметно, слегка продвинулась на стуле ближе к двери. Направив все свои силы на то только, чтобы двигать ножки стула как можно тише, она, хоть и смотрела все время на лицо Барнаби, не замечала в нем ничего.
 В принципе, она и не могла ничего заметить. Ведь лицо сотрудника Корпорации и не менялось. Казалось, что сознание покинуло тело, жизненные силы тоже. Просто вдруг всему нематериальному – душе и всему прочему – вдруг крайне надоело занимать пространство внутри данного индивида.
 Губы Барнаби шевелились, а глаза блестели мертвым блеском, словно он вошел в транс. То же самое творилось с Билли Миллиганом, когда одна его личность освобождала «пятно» и остальные решали, кому его занять.
 Кто знает, сколько бы еще продолжался этот идиотизм: продвижение пристально смотрящей в глаза своему компаньону Екатерины на стуле через весь кабинет и беззвучное шевеление губами этого самого компаньона, если бы стул наконец не воспротивился и не заскрипел.
 Барнаби мотнул головой. По выражению его лица было понятно, что ему ничего не понятно. Но буквально в тот же миг он снова стал самим собой.
 - Прости, осмысливал, - оправдал он свое поведение и посмотрел на Катю. – Как далеко ты планировала отодвинуться? – с легкой ухмылкой спросил он.
 У девушки словно камень с души свалился. «Спасибо, что не псих», - подумала она.
 - Насколько смогла бы.
 - Да, только вот шлем все еще на тебе. А он на определенном расстоянии от компьютера начинает бить током.
 - Что-то вроде сигнализации? – поинтересовалась Катя, поспешно возвращая стул на прежнее место перед столом.
 - Да, что-то вроде… - в голосе Барнаби послышись нотки незаинтересованности, по которым стало ясно, что он думает уже о другом, а именно: о словах, недавно услышанных.
 Катя старалась подавить в себе возрождение только что, вроде как, умершего желания отодвигаться к выходу. Судя по ее местоположению, ей это удавалось. Она не говорила ни слова, решив, что так будет в разы и разы лучше. Она и так уже многое сказала. Но иначе и нельзя было. Когда ты не в своей тарелке – это одно, а когда ты не в своей реальности – уже нечто другое. И нельзя сравнивать первое со вторым, ведь это все равно, что сравнить таракана с гепардом и наивно полагать поэтому, что гепарда можно прибить тапком, стоит тому только появиться у тебя на кухне.
 - Так, - прервал Барнаби Катины размышления. – Что мы имеем? – парень встал из-за стола. – Можешь уже снять шлем, кстати, - между прочим бросил он. Заведя руки за спину, словно бизнесмен (именно так их себе и представляла Катя), Барнаби начал шагать по кабинету от стены до двери и назад, говоря будто бы лишь с самим собой. – У тебя в мозгу мир, это раз. Логичный, сформированный, продуманный, прописанный до мельчайших подробностей мир. Ты писала в какой-то блокнот свои идеи по изменению своей реальности и превращению ранее упомянутой в рай, это два. В рай только для себя любимой. И для тех, соответственно, кому твои мысли близки, в душе кого они находят отклик. На основе этого какой можно сделать вывод?
 Тут он вопросительно глянул в сторону Кати, словно бы от ее ответа зависело мироздание. Та пожала плечами, категорически не желая сейчас напрягать свой бедный мозг. Тем более она была абсолютно уверена, что у Барнаби уже есть ответ на заданный им же самим вопрос.
 Орке нахмурил брови, размышляя. Он уже перестал вышагивать по кабинету и теперь опирался руками о стол, стоя в нескольких сантиметрах от Кати.
 Вдруг он снова посмотрел на нее, продолжая все так же размышлять. По телу девушки поползли мурашки. Ей стало неловко. Она бегло осмотрела себя, подумав, что, возможно, она снова по какой-то причине неглиже? Но нет, она одета. Значит, Барнаби смотрит просто потому, что ему больше некуда направить взгляд, а не потому, что в Кате какая-то есть проблема.
 - Можно провести параллель, - наконец снова сказал он и посмотрел Кате прямо в глаза, выжигая своими черными угольями всю их зелень. – Между тем фактом, что у тебя в голове мир, и тем, что ты когда-то создавала правила своей идеальной реали. Не очевидна ли тут связь? – он не дал Кате времени. – Совершенно ясно, что тот мир, что существует в твоей голове, тот мир, что ты сотворила в секции снов, - это тот же самый мир, закон которого ты писала в своем блокноте.
 - Но тогда получается…
 - Тогда получается, - Барнаби, очевидно, хотел сам закончить им же высказанную мысль. – Что тот мир, что сокрыт в твоей голове и отвечает прописанным тобою… гм… заповедям, - это тот самый мир, в котором ты находишься прямо сейчас.
 - Но…
 - Но как это возможно? – закончил Орке за арестантку, передразнив непонимание и прострацию, написанные на Катином лице. – Вот это-то и не ясно. Ведь получается, что ты каким-то мистическим образом сидишь сама у себя в голове.
 Барнаби нервно усмехнулся и скрестил руки на груди, сев на самый краешек стола. Он внимательно смотрел на изменение выражения Катиного лица, не пытаясь прервать ход ее размышлений. Мысль – это ниточка, тонкая ниточка, а случайно услышанное слово может порвать ее, словно острый нож. Поэтому-то и не стоит никогда открывать рот рядом с кем-то, кто напряженно думает.
 В голове у Кати творился не беспорядок и не кавардак. Напротив, все ее мысли были приведены в норму, все они были рассортированы построены в шеренгу. Проблема же заключалась в том, что эта шеренга отказывалась стоять – она кружилась хороводом по всему мозгу, отчего Катю начало немного подташнивать.
 Уронив голову на руки, она отчаянным усилием воли попыталась остановить эту безумную карусель. Это потребовало времени, но в итоге все вышло, и уже скоро владелец этих безумств был готов к диалогам и дискуссиям.
 - Я сейчас нахожусь в мире, существующем в моей голове и созданном по образу и подобию моих собственных слов, - как будто зачитывая мантру, говорила Катя, подняв голову и вперив взгляд в пуговицы рубашки под расстегнутым пиджаком Барнаби. – Вряд ли я могу существовать одновременно и тут, и там. Что это значит? Это значит, что в реальном мире я сейчас отсутствую…
 Барнаби снова нахмурился, вслушиваясь. Скоро у него это станет не просто привычкой, но и частью его самого – настолько часто он стал хмуриться в последнее время. И причиной тому – бесконечный поток совершенно абсурдных мыслей, которые, как бы то ни было странно, не лишены логического основания и обоснования.
 - То есть, - задумчиво и тихо, стараясь не расстроить Катины умозаключения. – В реальном мире (в своем реальном мире) ты сейчас спишь?
 - Не обязательно, - ответила Катя, все так же смотря Барнаби в живот. – Может быть, я в коме. А может быть, я мертва. Кто знает? Можно лишь точно сказать, что я не контролирую свое сознание.
 - Так. Мертва ты быть не можешь, иначе тогда бы ты лишилась и сознания…
 - Ладно, верно.
 - Ты можешь вспомнить, что делала перед тем, как вдруг попала сюда? – Барнаби продолжал смотреть на Катину макушку ввиду отсутствия возможности поймать ее взгляд. Но вот она вскинула глаза вверх и установила с ним зрительный контакт.
 - Это было вчера, - сказала она. – Это было вчера и… И я ссорилась кое с кем. Вроде… я так чувствую, что я сорилась. Я, вроде, была очень расстроена в тот вечер и не могла найти себе места… Должно быть, я и заснула, рыдая.
 Орке присел на корточки, отчего его лицо оказалось ниже Катиного, однако взгляда от нее он не отрывал.
 - Расскажи, с кем ты ссорилась? – мягко попросил он.
 У девушки выступили слезы на глазах. Ей было очень больно снова думать о том дне. До этого момента она не ощущала дыры в себе. Она не помнила той ссоры или чего-то «вроде», как она сказала. Незнание лучше знания, а забытье – лучший от него отдых.
 Барнаби заметил Катины чувства. Да и не мог не заметить – только слепой не прочел бы на ее лице печаль, тоску, боль и одиночество.
 Юноша положил свои ладони поверх Катиных и слегка сжал ее пальцы своими.
 - Расскажи, - снова попросил он. – Это уже было. Это пережиток прошлого. Дай волю своим словам и отпусти свои тревоги ввысь. Это поможет. Нельзя всегда думать о том, что было. Так можно навсегда лишиться радости и желания жить. Отпусти этот день. Он был и больше уже не настанет, - Барнаби медленно погладил большими пальцами Катины запястья. – С кем ты ссорилась? Что случилось?
 Катя не отрывала глаз от него. Сейчас этот странный, как получается, несуществующий работник несуществующей Корпорации был для нее ближе кого бы то ни было. Ей хотелось разрыдаться, броситься ему на шею и ощутить его поддержу, слушать его голос и верить его словам, действующим словно бальзам. Она чувствовала в нем что-то, что не только притягивало ее к нему, но и вселяло в нее уверенность в том, что все наладится, что ничего страшного с ней не случится, потому что он готов ее защитить.
 В те момент, когда ты уязвим, ты готов целовать каждого, кто проявит к тебе внимание. Израненное сердце просит доброты.
 - В тот день я очень сильно поссорилась со своей подругой. По крайней мере, по тем ощущениям, которые я помню, я могу утверждать, что это была именно ссора, - тихо, еле слышно прерывающимся голосом сказала Катя, опустив взгляд на руки Барнаби, держащие и греющие ее собственные. – Только я...
15.

 Уши уловили какой-то странный булькающий звук. Даже не булькающий, а, скорее, какой-то... рассеянный, замедленный, глухой и одновременно глубокий. Такой звук слышишь, когда бьешь металлической палкой по полой трубе, записываешь, а потом проигрываешь этот звук замедленно.
 Но тут звучала не труба. А что?
 Это стук. Это обыкновенный стук в дверь. Просто вода искажает его до безобразия. Наверное, даже сонаты Бетховена звучат отвратительно, если их слушать, погрузив голову в воду.
 Главный уперся ладонями в дно джакузи и вытолкнул голову на воздух. Протерев глаза, он огляделся и прислушался. Совершенно невозможно, чтобы кто-то стучал в дверь ванной комнаты, ведь он запер входную дверь кабинета на ключ. Соответственно, этот таинственный посетитель стучится именно в нее, в ту самую входную дверь. Это ж с каким остервенением надо колошматить, чтобы эти стуки были слышны купающемуся в другой комнате человеку? Да и притом погруженному в воду?
 С неохотой поднявшись, Главный наспех обтерся полотенцем и натянул трусы. Одеваться в костюм сейчас было бы нелепо – ведь он просто испортит ткань водой. В конце концов это его кабинет и его свободное время. Так что пускай никто не жалуется на его вид. Да и к тому же – он ведь не кто-нибудь, а Главный. Все равно что бог. А кто посмеет сказать богу: «прикройся»?
 Стук не смолкал, и это нервировало. Пока Роберт шел открывать, в его голове вихрем носились различные мысли – он жаловался, он злился, он пытался не придавать ничему значения. И в итоге всего этого он понемногу сходил с ума. Когда же он повернул дверной замок и перед ним возник один из его приближенных сотрудников, очкарик Михаил, самый надоедливый из всех, то закрыл глаза и мысленно повернул в голове выключатель эмоций, потому что в противном случае он мог бы уже давным-давно разорвать пришедшему глотку.
 - М-можно войти? – с опасением в глазах спросил Михаил, нервно поправив очки на носу и стараясь не видеть своего босса в образе Адама, где вместо листика на причинном месте были трусы. Впрочем, это было практически невозможно, потому что, надо отдать должное, очки этот мужчина носил качественные.
 - Раз пришел и оторвал меня от ванной, то нет смысла себя останавливать, - голос Главного был уже совершенно холодным, как и всегда. Он умел владеть собой в любой ситуации. Иначе его бы давно уже подчинил кто-нибудь более волевой. И тут не имело значения, что только лишь Роберт мог брать в руки треклятый блокнот – власть могла спокойно подчинить его, выставив над ним своего представителя. И тогда не было бы никакой возможности возмущаться и негодовать.
 Михаил осторожными шагами прошел внутрь и встал около длинного стола для собраний, на который положил свой кейс, своего неизменного спутника в любом месте Корпорации.
 Главный закрыл дверь и, скрестив руки на груди, оперся о нее, давая понять визитеру, что он весь внимание.
 - У меня новости, - пролепетал тот. Ему было явно неловко от того, что Главный стоял перед ним все в том же скудном облачении, хотя по нормам этикета тому надлежало привести себя в порядок. Но, прикусив губу, Миша был вынужден об этом умолчать. – Касательно Левински, Орке и… - он быстро пролистнул пару страниц, которые успел достать из кейса. – И арестантки Прицкер.
 Михаил стрельнул взглядом в Главного, ожидая, что тот проявит к этому делу интерес, отойдет от стены и будет внимательнейшим образом его выслушивать.
 Этот мужчина был вообще довольно наивным человеком. Таких обычно называют консерваторами – они беспрекословно подчиняются приказам вышестоящих лиц, они строги по отношению к лицам нижестоящим, они никогда не выражают собственного мнения и вообще очень редко его имеют. Они делают то же, что делали их отцы и деды, они учат своих детей делать то же самое. А для власти они как пластилин – из них можно вылепить все что угодно.
 В Корпорации Михаила Войес называли зудой. Он хоть и подчинялся всему, что только ни скажи ему начальство, однако своими мнениями на тот или иной счет надоедал до бесконечности. Когда принимался новый закон, Миша его изучал от начальной до конечной буквы, а потом бегом бежал в кабинет Главного, чтобы рассказать ему что-то, что является для него непонятным. Он предлагал изменить то или иное слово ввиду той или иной причины. Роберт, с каменным лицом в очередной раз выслушивая эти предложения, с тем же каменным лицом всегда отвергал их. Миша, конечно, какое-то время еще ерзал, не соглашался. Но стоило Главному сказать, что это не обсуждается, и Миша прекращал это обсуждать. Более того он больше и не думал об этом, а впоследствии соглашался со всем, что касалось принятого закона, словно с самого начала он тому исключительно нравился.
 Вот и сейчас он что-то там обдумал и что-то там решил сказать касательно поднятого Барнаби вопроса относительно заключенной, каким-то образом сумевшей свести с ума своего психографиста.
 Роберт ощутил зверское желание закатить глаза, однако сейчас он не мог этого себе позволить – такой риск, что Михаил это заметит и потом устроит из-за этого неизвестно что. Лучше уж немного потерпеть, а потом уж закатать глаза так, чтобы на всю жизнь вперед хватит. Ну или до следующего визита этого зуды.
 Главный мотнул головой, поняв, что Миша все это время смотрел на него, ожидая хотя бы кивка. Он не мог себе позволить начать речь без согласия слушателя. Роберт кивнул и приготовился к воспалению ушных перепонок безмерно воздействием порядком уже доставшего голосом.
 - Вы ведь не забыли, что не так давно отослали Левински и Орке в камеру Екатерины Прицкер, чтобы они ее заточили в Абсолютное Ничто? – он вопросительно глянул на своего босса. «Бывают же люди», - подумал тот. «Задавать риторический вопрос и искренне ждать на него ответа. А если я отвечу, что не помню? Нельзя». Роберт снова кивнул. – Прошло слишком уж много времени, вы согласны? Ни одна процедура убиения не занимает более шести минут, вы же знаете. Хотя вы и не выказывали волнения, вели себя достойно, как и всегда, я, каюсь, не смог подавить в себе желания пойти и проверить, как обстоят дела. Возможно, что вы были настолько уверены в своих сотрудниках, что даже и не предполагали, что вас могут ослушаться, однако… Однако это, судя по всему, все же произошло, - Войес выждал несколько секунд, то ли желая услышать хоть слово в ответ, то ли просто собираясь с мыслями. – Я решил проверить, действительно ли Екатерина Прицкер помещена в Абсолютное Ничто. Какого же было мое удивление, когда я не нашел в списках ее имени!
 Миша давно мог бы быть арестован за то, что так импульсивно излагает суть дела, но на самом деле, хотя его речь и полнилась всяческими восклицаниями, лицо его оставалось все так же подобострастно и в то же время непроницаемо. Могло бы показаться, что его парализовало в тот самый момент, когда он лизал кому-то задницу – вот какое это было выражение лица. И оно нервировало Роберта ничуть не меньше, чем сам зуда вообще.
 - Зато, - продолжал Михаил между тем. – Зато я обнаружил другое имя в этом самом списке. И это имя – Артем Левински!
 Роберт все это уже знал. Не то чтобы знал, но он догадывался. То, что сейчас с огнем в глазах рассказывал этот зуда, не открывало новых горизонтов, не сводило с ума и вообще не удивляло. Все это просто подтверждало его собственные мысли. А твои собственные мысли не способны свести тебя с ума.
 Михаил снова выждал некоторое время. Было видно, как он разочарован тем, что не сумел заставить Главного пошевелить хотя бы бровью.
 «Да что я стал таким!» - укорял он себя. «Вот с кого нужно брать пример! Он и ухом не повел, сохранил полною бесстрастность, хотя я явно ошарашил его. Это не умение и не талант, но это достоинство – уметь держать себя в руках при любых обстоятельствах! Теперь и я буду таким».
 - Вы пришли ко мне только за этим? – устав ждать продолжения и окончания спича, спросил Главным ледяным и безучастным тоном, стоя около стены все в той же позе.
 Михаил смешался, замялся, но, положив листки на стол и поправив очки на носу, ответил с некоторой долей гордости:
 - Нет, я принял меры, - он выпрямился и завел руки за спину. Теперь его голос тоже был холодным, хотя по сравнению с тоном Главного он казался лишь слегка прохладным. – Поняв, что Барнаби Орке ослушался вашего приказа и к тому же поместил одного из наших сотрудников в Абсолютное Ничто, я приказал Отделу Охраны найти его и арестантку (потому что я уверен, что он с ней) и убить их.
 На какой-то момент Войесу почудилось, словно губы Главного немного дернулись, но он махнул головой, прогнав эту невозможную мысль.
 Роберт плавно отстранился от стены и опустил руки. Не говоря ни слова, он медленно прошел к своему креслу и, сев в него и поставив локти на стол, скрестил пальцы.
 - Нет, - сказал он наконец. – Не убивать. Отменить это веление.
 Михаил опешил.
 - Но… - он попытался как-то оспорить только что отданный приказ. – Они ведь преступники… Барнаби, он ведь революци…
 - Мне плевать, - прервал Главный, и теперь в его голосе слышалась сталь. Он знал, что кто-кто, а уж Миша не посмеет его ослушаться. – Я требую привести их ко мне, как только они обнаружатся. Я хочу прояснить ситуацию, уж слишком она стала странной, не находишь? – в отличие от зуды Роберт не нуждался в ответе на риторические вопросы, поэтому он продолжил: - и я после нашей дискуссии уже точно решу, кто революционер, кто нет. Кого арестовывать, а кого помещать в Абсолютное Ничто, - Роберт смотрел прямо в глаза Мише. Он был точно уверен, что в его зрачках блистала ненависть и яростное желание придушить этого полудурка ко всем чертям, повесить его на собственных кишках, выпить всю кровь из его вен, поиграть в лабиринт на извилинах его мозга, погадать на его нервах, выдергивая по одному…
 - Да, босс, я все понял, - прервал этот писклявый голосок размышления Главного. – Сейчас же и распоряжусь.
 - Свободен.
 В который раз поправив свои чертовы очки на своем чертовом носу, Михаил Войес поклонился и пошел к двери, поджав губы. Уже закрывая ее с той стороны, он, слегка повысив голос, заметил:
 - Ваше решение как всегда совершенно правильное!
 Дверь закрылась.
 «Чертов идиот!» - Главный рывком встал из-за своего стола и пошел в ванную, чтобы наконец одеться. Желание понежиться еще часок-другой в ванной пропало совершенно. Некоторые люди умеют основательно напрячь. Ну как вот теперь можно расслабиться и не думать о проблемах, когда вот они родимые – свалились прямо на голову, как птичий помет! Надо же!
 Застегивая пуговицу на брюках, Роберт повернулся к окну. Как давно он уже не был там, снаружи?
 Прошло уже двадцать лет с тех пор, как он нашел эту дурацкую книжку, этот черный блокнот, столь же черный, как и сила, в нем заточенная. Наверняка написал ее тоже какой-нибудь черный человек. Имеется в виду: черный в душе.
 Поправив галстук и тем самым приведя себя в полный порядок, Роберт подошел прямо к окну и посмотрел в него.
 Снизу зеленела трава, солнца сегодня не было видно, хотя офис Главного находился очень высоко. Куда ни посмотри, везде взгляд натыкался на растения. Природа, природа, природа. Всюду лишь она – везде. Такое складывалось впечатление. Но оно было обманчиво, даже ложно. На своем опыте Роберт знал, что это, наружнее для всех в нем живущих, пространство – на самом деле пространство внутреннее, окруженное, словно стеной, зданием Корпорации.
 Корпорация – это огромное строение, конца которому не видно с земли. Когда ты смотришь вверх – ты не можешь заметить, где край, где последние этажи. Но любой человек логически понимает, что они где-то есть. Хотя это вовсе не так.
 Корпорация – это купол, а все эти растения, домишки, люди – все это занимает место в полости, которую он ограничивает собою. Никто, ни один человек не имеет ни малейшего представления о действительном устройстве мира. Всех дезинформируют, вещая по телевизору и радио, что существует космос, что с неба светит солнце, а не сферовая лампа, летающая по заданной траектории уже который век. Никто не имеет ни малейшего понятия о том, что нет никакого неба, что всему есть предел – и даже высоте. Что всему есть границы. И что, если эти самые границы не видны, это еще не значит, что их вовсе нет.
 Роберт опять ухмыльнулся, все так же безрадостно и с досадой. Ему действительно хотелось бы рассказать всем правду, показать им, как на самом деле устроен этот мир. Он действительно хотел бы уйти с занимаемого им поста, обрести покой и жить среди обыкновенных людей.
 Но в то же время он понимал, что, скажи он, как устроен мир, и весь он разрушится. Да, каркас, его поддерживающий, весьма и весьма плох, однако он выполняет свою функцию. Да и к тому же – если люди счастливы, живя в неведении, значит, нет и смысла их этого лишать. Лишать кого-то счастья – разве это не проявление жестокости? Пускай ты откроешь кому-то правду, но если подобное приведет в плохим результатам, то разве есть в этом какой-либо смысл?
 Интересно, что даже сами сотрудники Корпорации никогда не знали, как все обстоит на самом деле. Либо они никогда не ставили перед собою цели побывать на самом верху, не обнаруживая верха, дойти до самого правого или самого левого краев, в действительности их не найдя, либо они просто не ставили под вопрос информацию, навешанную прохладный и далеко не аппетитной лапшой им на уши с помощью телевидения и радио. Наверное, людям достаточно логической тягомотины, причины и следствий, чтобы жить бездумно, чтобы ни о чем не заботиться, не желать улететь в этот самый космос, чтобы своими глазами убедиться либо в том, что оный есть, либо в том, что оного нет.
 Он же, Главный, первым делом решил обойти свои владения. В принципе, других дел у него и не было. Сиди себе в кабинете да время от времени издавай законы, прописанные в блокноте, созывай собрания и обсуждай проблемы, а в остальном – делай все что угодно. Но это только на словах кажется прекрасным. На самом же деле не многим можно заняться в здании Корпорации. Это все-таки не ТРЦ, тут нельзя найти аттракцион и провести на нем всю жизнь. Нет. Тут нет ничего, что могло бы заполнить твои окна, кроме, собственно, окон другого рода – тех самых, в которые Роберт любил смотреть часами. Его атаковали мысли, а он смотрел и смотрел. Он мечтал и грустил. Он чувствовал себя мертвым и запертым в огромном гробу. Но соль была и в том, что, даже если бы он и вышел наружу, он снова попал бы в гроб, просто тот был бы немного красивее.
 Интересно, как много людей, узнай они, что нет космоса, нет никаких Вселенных, нет никаких других планет, а их небо – не что иное, как Корпорация в полной ее красе, поныло бы, поплакало бы, а потом смирилось, пожав плечами? Наверняка таких было бы большинство. Ведь все они думают, что ничего не могут изменить. Забавно. Пока человек считает себя лишь крупинкой по сравнению со Вселенной, он мирится с тем, что его жизнь ничтожна. Но стоит ему сказать, что Вселенной нет и что он вовсе и не крупинка, как тот начинает нервно трястись, как от судорог. Его начинает бесить, что ему врали, его начинает бесить, что он зря считал себя никем. Его начинает бесить все-все-все, но не он сам. А ведь это он поверил на слово, а ведь это он не сомневался в том, что так и есть все, как говорят. Он, видите ли, считал себя ничтожеством, а выходит, что он вовсе и не такой.
 Нет-нет, он как раз такой.
 Просто человек привык не брать на себя ответственность. Все эти люди дали ему, Главному, свои жизни в полное распоряжение за тем только, чтобы не ругать себя в случае возникших трудностей. Ведь ругать себя никому не нравится, а ругать других – это всегда как мед на душу.
 Роберт поймал себя на том, что как-то неосознанно стукнул кулаком по стеклу. Он спохватился, быстро оглядевшись вокруг. Если кто увидит – случится беда. Да, конечно, его не посмеют свергнуть до тех пор, пока не обнаружится кто-то с такой же странной способностью, как у него. Держать в руках эту проклятущую книгу. Но когда (или если, что вероятнее) такой человек найдется, Главный сам удалится с поста, приплясывая, притопывая и смеясь. И пускай за это его посадят в палату на два-три дня, но это можно будет потерпеть, ведь он уже не будет кучером, он сможет наконец-таки спокойно воссесть в карете и расслабиться.
 Сейчас же это никак невозможно.
 Он приложил к стеклу свою ладонь и прижался к нему лбом. Вот бы это было не стекло, а просто воздух. Тогда бы он смог запросто выпасть наружу. Пускай он бы разбился, зато он был бы уже не здесь. И пускай даже это и не снаружи на самом деле, а внутри, но… Все лучше, чем здесь.
 Возможно, в нем разыгрались обыкновенные человеческие переживания. Как много людей всегда хотят изменить обстановку, в которой им приходится находиться? Все. Вот и он туда же. На него все смотрят как на бога, хотя забывают, что он такой же человек с теми же мыслями, с теми же мечтами и с той же болью. Неужели тот факт, что ты спокойно можешь держать какую-то книгу в руках, может определить твою значимость для общества? Это же просто смешно!
 Роберт почувствовал, как в горле встает неприятный комок горечи. Ему стало больно дышать, ему захотелось кричать и плакать. Двадцать лет в этой клетке! Двадцать лет! Он знает то, что никто не знает. Его словам повинуются. Он держит власть в своих руках. Но что это дает ему? Солнце он может наблюдать только через окна, воздухом он дышит не природным, а жизнь у него ненастоящая. Все его сотрудники – им позволено покидать Корпорацию. Ну не всем, однако все же многим. Тот же ОН проводит целые дни вне этих монотонных стен. А он заточен тут. Так же, как все прочие – там. Две клетки. И свободы нет. Но ему все равно хотелось поменять одну неволю на другую. Ему не хотелось быть вершиной айсберга. Он хотел уйти под воду – туда, где он чувствовал бы себя комфортно и безопасно, где его не терзали бы ветра, которым он должен противостоять сейчас. Долой свободу! Даешь спокойствие!
 Почему никто не может просто взять и отстать от него? Почему никто не может обойтись без этой книги?!
 Да потому что он сам все это и начал. Ну кто тянул его за язык тогда? Кто шептал ему эти слова о правилах, о законе, которому надо подчиняться? Почему он позволил себе обмануться видениями, пришедшими в его голову, пока он держал блокнот в своих руках?
 Наверное, тут не было его воли. Скорее всего его устами говорил кто-то иной. Тот, кто написал эти самые правила.
 Но почему только он может отдавать указания? Почему только он не видел картин ужаса при взятии фолианта? Почему он?
 Роберт бился лбом о стекло. Все сильнее и сильнее. Из глаз его текли слезы. Он не замечал боли, пронзающей его голову. Сейчас это не имело никакого значения. Ему хотелось вытряхнуть из себя весь этот скопившийся мусор – все воспоминания, все его мысли. Прочь. Прочь! Хватит, нужна передышка. Ни один человек не может оставаться в одиночестве и думать, думать, думать. Так крыша может окончательно съехать.
 Как у психографиста…
 Роберт прекратил биться головой об окно. Замерев, он мысленно вернулся чуть-чуть назад. Психографист…
 Психографист. Орке. Арестантка.
 Как он вообще мог о них забыть?
 Как он мог позволить себе такую чувствительность в такой нестабильной ситуации? В любой момент в его кабинет может кто-нибудь зайти: тот же самый зуда или Отдел Охраны с правонарушителями, которых он милосердно спас от смерти в Абсолютном Ничто…
 Отойдя от окна, Главный сел на свое прежнее место за столом. Чем можно себя занять, пока ждешь бесконечно важных новостей? Почему-то он действительно верил, что ситуация складывается не простая, не обычная. Было в ней что-то иное. Он не мог бы ответить, почему думает подобным образом, но он просто всеми фибрами души своей чувствовал, что что-то есть. Неизвестно пока, что именно, но есть. Наверняка.
 «Что может храниться в отделе снов?» - спрашивал он себя, опираясь подбородком о скрещенные пальцы. «Какой-то шифр? Тайный код, позволяющий взломать сознание? Может быть… вирус? Вирус, запечатанный внутри черепной коробки именно в том месте, где его не должны были бы искать, если только ты сам не возбудишь в ищущих интереса. Вирус, активируемый сканером? Чушь полнейшая!»
 В гневе Роберт стукнул кулаком по столу. Что-то внутри него безумно клокотало. Ярость на себя и мир, обида, скорбь, желание сбежать, а также безумная тяга к раскрытию секрета Екатерины Прицкер.
 Он бросил взгляд на часы. Полдень. Полдень, а он уже не может найти себе места. И так каждый день. Помножить на семь – неделя. Помножить на триста пятьдесят шесть – год. На повтор, на повтор. И так двадцать лет. Одно и то же. Пролистывать блокнот, издавать указы, карать непослушных, нанимать работников, воодушевлять подчиненных… Похоже на бесконечный фильм. Неинтересный фильм, с сеанса которого хочется уйти. Но, как только порываешься, понимаешь, что тебя привязали к креслу. Понимаешь, что не можешь высвободиться. Злишься, рычишь и молишь того, кто это сделал, отпустить тебя. Но нет. Режиссер фильма жесток, и он желает, чтобы ты досмотрел до конца его шедевр.
 Досмотрел до конца бесконечный фильма.
 До своего, конечно же, конца.
 В волнении Главный встал и снова начал мерить шагами комнату – занятие, которым он занимался вот уж которые сутки вот уж который год.
 «Наверняка Барнаби тоже заинтересовался этой заключенной», - продолжал рассуждать Главный. «Ну понятное дело! Иначе бы та уже давно была убита, как я и приказывал изначально. Конечно, он же парень любознательный. Не зря работает в Отделе Устранения. Не ожидал я, что он вдруг возьмет и переметнется на сторону мало знакомой ему девушки. Хотя… Быть может, он уже давно подумывал о свержении сложившегося порядка? Все-таки обширные познания в разных сферах вкупе с работающим, как часы, мозгом – это бомба замедленного действия. Он действительно гений. А гений никогда не вверился бы в руки такого человека, как я… Или вообще кого-либо…
 Значит ли это, что я глупец? Ведь я-то себе вверился. Или я исключение? Все же человек не может не верить самому себе. Иначе жить было бы просто невозможно…
 Если в мозгу этой девчонки сокрыто что-то такое, что свело с ума психографиста, что переманило Барнаби на оппозиционную сторону, то это не может быть несерьезным!»
 Роберт поднял руки и заметил, что их трясет мелкой дрожью. Он не волновался так уже два десятка лет. Наконец в его жизни появилось что-то, что способно не просто раскрасить серый в яркие тона, но и вообще разорвать изуродованный лист, начав все с чистого.
 Что же такое в этой Кате?
 То, что приведет к революции? Флаг к началу восстания? А может быть, девушка просто медиум, способный силой мысли подчинять своей воли и делать разные другие разности? Вряд ли.
 Тогда, может, это ответ на все вопросы? Может, в ее голове сокрыт смысл человеческой жизни? Или хотя бы объяснение тому, почему Корпорация куполом окружает мир? Почему в здании нет окон на другую стороны и можно смотреть только на то, что находится непосредственно внутри этого замкнутого пространства, хоть и огромного масштаба? Кто создал Корпорацию? Как так получилось, что она существовала все время, сколько он себя помнил? Почему его прошлое окутано туманом и почему никто еще не задался вопросом, какого черта тут происходит? Кто написал блокнот? Почему его нельзя взять в руки? И почему он может это сделать?
 Эти вопросы разрывали Роберту мозг. В висках застучала кровь. Казалось, что жилки от такого напряжения просто-напросто порвутся, не сумев выдержать такого давления.
 Он кинул взгляд на дверь, надеясь, что та тут же распахнется и в нее войдут те, кого он ждет. Но он не в кино, где события прописаны по сюжету и строго следуют друг за другом. Он в реальном мире, где все зависит только от поступков человека, а не от прописанного от а до я сценария.
 Сжав виски что есть силы, стараясь дышать ровнее, Главный остановился посреди кабинета и стоял несколько мгновений. Он собирался с силами и приводил себя в порядок. Он снова превращался в безэмоциональное существо, которому чужды чувства и переживания, лицо которого – непроницаемая маска, сердце которого – камень.
 Пока он успокаивался, в его голове складывался план. Хватит уже ждать. Пора бы уже действовать. Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. Если гора от Магомета бежит, Магомет ее преследует.
 Пришло время поиграть в салочки. Только это уже не детская забава, а вполне серьезная взрослая слежка: тут надо быть крайне осторожным и стараться быть по максимуму незаметным, ведь, стоит только беглецам узнать, кто идет по пятам за ними, как они сразу же начнут заметать следы. А ведь Роберт не хочет ничего плохого – ему надо того же, что, насколько он правильно понимал, надо также и Барнаби. То есть ему просто нужно знать правду. Ему нужны ответы.
 Глупо, конечно, но он почему-то чувствовал, что именно Катя способна все разъяснить.
 Но вот только двинуться Главный никак не мог. Да, все эти мысли в его голове о том, что надо бы уже что-то предпринимать, а то вдруг что-то произойдет такое, что все планы нарушит, - все они были логичными и вполне понятными в данной ситуации. Однако почему-то, по какой-то странной причине Роберт не мог сделать шаг по направлению к выходу из своего кабинета. Головой он понимал, что надо идти. Но не шел. Он словно чувствовал, что идти не стоит. Что то, что он хочет найти, само придет к нему в руки в нужный момент, а сейчас нужно только сесть и дожидаться удобного случая.
 Это было необычно. Действительно крайне необычно. Он так долго не выражал свои чувства, что даже забыл, что они у него есть. Теперь, когда они вдруг вновь завладели его внутренним миром, его навестило еще и предчувствие. Именно оно и не пускало Роберта в коридор. Именно оно и усаживало его обратно в кресло. Именно оно и шептало ему на ухо, что нужно подождать, потому что в противном случае ничего не выйдет.
 Хотя за двадцать лет Главный уже отвык прислушиваться к кому бы то ни было, а уж тем более к своему сердцу, теперь он согласно склонился перед голосом своего шестого чувства.
 Он сел на прежнее место и снова скрестил пальцы. Он посмотрел на дверь и принялся ждать момента.
16.

 За окном уже было темно, а в Катиной комнате еще горел свет.
 Желая во что бы то ни стало ознакомиться с написанным в блокноте, Лиза уговорила своих родителей отпустить ее в гости к подруге и с ночевкой, к тому же. Она так рьяно упрашивала, что сумела как добиться своего, так и в конец взволновать своих отца и мать. Они несколько раз за вечер звонили и спрашивали, все ли хорошо. Ночью, правда, звонки прекратились. То ли родители успокоились и легли спать, то ли понадеялись, что их дочь уже спит, а сами тряслись в испуге и нерешительности, звонить или нет.
 В любом случае, Иззи сейчас была у Кати и бодрствовала, хотя часы показывали уже 2.30.
 Катя сидела в углу кровати, прижавшись к стенке и силилась не заснуть. На тумбочке стояли две кружки с кофе, от них еще шел пар. Ей хотелось как можно скорее выпить этот напиток, однако она понимала, что сейчас наверняка не столько насладится, сколько обожжется им. Поэтому ей приходилось приводить себя в чувство другими способами – стараться фокусировать взгляд на Лизиной голове, к примеру, что было очень трудной задачей.
 Иззи полулежала на Катиных коленях и читала блокнот, держа его в приподнятом положении напротив своих глаз. Ее брови были сдвинуты, глаза напряженно смотрели на страницы, весь ее разум был сосредоточен на понимании того, что доносит до него орган зрения. Прочитав очередную идею, девушка отрывала взгляд от текста и упиралась им в серо-черное пространство над листами блокнота. Она анализировала и размышляла, взвешивала доводы «за» и доводы «против». Иногда у нее возникали вопросы по тому или иному поводу, и тогда ей приходилось чуть ли не расталкивать Катю, потому что та успевала уже задремать. Ей, кажется, совершенно не помогали выпитые чашки кофе.
 - А… что? – снова пробубнила Катя, ощутив настойчивые толчки в ноги. Иззи задрала свою голову, чтобы видеть лицо подруги, и протянула ей блокнот, указывая пальцем на какое-то предложение. Катя несколько раз моргнула и вгляделась в показанную строчку. – Мм…
 - Про создание единого государства, - во избежание непонимания пояснила Иззи.
 - Хм… - снова издала Катя. Ей не хотелось ни думать, ни рассуждать. Ей хотелось спать.
 - Ну?
 - Слушай, давай завтра об этом поговорим, а? – предложила спрашиваемая. – Я сейчас не готова напрягать мозг. Слишком хочу отдохнуть.
 - Можно подумать, ты так напрягалась за этот день, - фыркнула Иззи. В ее словах была своя правда – на дворе суббота, а Катя по субботам только и делает, что читает, не вылезая из постели.
 Она уже было открыла рот, чтобы как-то себя оправдать, но по лицу подруги ясно прочла, что любая попытка будет умело парирована и, возможно, даже обращена в средство нападения.
 - Ладно, - выдохнула Катя и, посмотрев в сторону тумбочки, протянула руку за чашкой. – Что непонятного-то?
 - Ну, объясни хотя бы, почему ты вдруг так решила?
 - Что другие государства не нужны? – глупо переспросила Катя, отпивая горячий кофе, морщась и дуя в кружку. – Ну а зачем они? Когда планета едина – разве так не проще? – она пожала плечами.
 Иззи привстала на локтях и повернулась к Кате.
 - Ты действительно считаешь, что это пошло бы на пользу?
 - Да, действительно. Представь только, сколько проблем было бы сразу же решено: не было бы нацизма с глупыми выкриками: «евреев на костер» и всякого подобного. Не было бы валюты и, соответственно, ее кодирования. Можно было бы просто ходить в магазины и брать еды, сколько надо…
 - Ты так наивно рассуждаешь, - фыркнула Иззи. – Как будто никто не захотел бы захапать больше, чем ему необходимо. Есть же люди-жиды…
 - Тс-тс-тс, попрошу тебя, - Катя подняла вверх указательный палец и подвигала им из стороны в сторону в такт «тс». – Я же только что упомянула их, а ты вдруг вот так вот решила…
 - Это образ, а не народ, глупая, - прервала Лиза, улыбнувшись краем рта. – Я имею в виду, что есть люди, которым всегда всего мало и которые постоянно гребут как можно больше. Про запас.
 - Ну, к этому страсть не только у, как ты выразилась, жидов. У бабушек там всяких тоже это в основах заложено. Да и в разных людях…
 - Повторяю – это слово было образным. Поставь вместо него «жадные», если тебе будет так проще, - Иззи закатила глаза. Действительно, усталость как-то отупляюще влияет на ее подругу. Что ж, надо потерпеть до момента, когда кофеин поступит в кровь и дойдет до сознания, основательно его встряхнув. Лиза коснулась до дна чашки и приподняла его, мягко намекая на то, что Кате надо бы еще отхлебнуть.
 Та последовала совету.
 - С этим надо как-то бороться, - согласилась она после. – Что-то типа наблюдения вести или наподобие, я не знаю, - она опустила глаза на чашку. – Я не думала об этом всерьез, Иззи. Я просто пишу свои мысли в блокнот и все. Я не составляю план революции и переделки существующего мира. Я создаю мечту. Мечту, которая живет у меня внутри, в голове, - Катя ткнула указательным пальцем в висок, словно Иззи не имела ни малейшего понятия о том, что такое голова и где она находится. – Я просто фантазирую, а фантазии – это ведь только фантазии, а нисколько не реальность.
 Лиза внимательно смотрела на Катю. Когда она перестала говорить, то внезапно поняла, что ее слова не проникают в сознание слушателя, а словно бы едва его касаются. Лиза хоть и смотрела на Катю, но ее взгляд был пуст. Она будто бы отсутствовала сейчас, покинула свое тело, углубившись в мысли, позволив своей душе витать внутри, а не принимать форму плоти, дабы то функционировало, как обыкновенный человек. Сейчас Лиза думала о чем-то важном – это нельзя было не заметить.
 Когда смотришь на человека и видишь, что его взгляд пуст, - это значит одно из трех:
1. Человек мертв.
2. Человек глуп.
3. Человек погрузился в самого себя, на время сбежал из реального мира по какой-то причине.
 Катя очень устала, но она даже в состоянии полураздавленного дождевого червя могла адекватно мыслить и понимать, что Лиза жива (о чем вполне ясно свидетельствовало присутствие дыхание у оной) и что она не глупа (все-таки годы общения не могли являться просто фарсом). Соответственно, Лиза сейчас внутри себя, она думает. А значит, надо просто ждать.
 Думающий человек – как звонок в колл-центр. Зачастую надо просто ждать ответа. Сколько ни зови, тебя не слышат. Просто жди себе и жди.
 И Катя просто ждала, попивая уже остывший и теперь приемлемо теплый кофе.
  - Вот, - наконец заговорила Лиза. Катя вскинула голову, но ничего не ответила ей, боясь, что может спугнуть мысль, пришедшую ее подруге в голову. – Вот в чем вся проблема!
 Иззи быстро моргнула и посмотрела прямо в глаза Кате, которой снова пришлось оторваться от источника ее последних сил. Девушка напротив нее вся тряслась от энергии, и глубоко внутри Катя дико ей завидовала. Еще бы! Быть огурчиком в самый разгар ночи, когда все нормальные люди давным-давно спят!
 - Ты только мечтаешь! – вскрикнула Лиза и немного придвинулась к своей собеседнице, все так же не спуская с нее взгляд. – Все люди только и делают, что мечтают. Мечтают о том, что налоги станут меньше, что пенсию повысят… Мечтают, что не будет убийств, грабежей и болезней. Мечтают, что в правительстве не будут сидеть обожравшиеся свиньи, до безмерности обожающие издевательства над простыми людьми. Ты ведь не думаешь, что только тебе в голову пришли эти вот идеи? – Лизи слегка тряхнула перед Катиным лицом блокнотом. – Нееет, не только ты не согласна с укладом жизни. Не только ты хотела бы другого. Конечно, полного соответствия между твоими желаниями и желаниями кого-то еще быть не может – но часть твоих мыслей точно-точно кто-то разделяет…
 - Иззи, - Катя осторожно положила свою руку на плечо напротив нее сидящей девушке. – Дыши и говори спокойнее. Ты слишком возбуждена. Тише, тише. Давай: вдох… выдох…
 Она показала, как выполнять это упражнение. Лиза, в первые секунды сбитая с толку, в следующий миг уже дышала вместе с Катей в такт. Да, что-то ее понесло. Она поняла это после того, как смогла вернуть себе нормальное дыхание. В висках стучало безумно быстро, вены ныли, а мышцы сковывала усталость, обычная после внезапного и обильного выброса адреналина.
 - Теперь продолжай, но только сохраняй спокойствие и следи за дыханием. Хорошо?
 Лиза, сидевшая все время выполнения упражнения с закрытыми глазами, теперь снова посмотрела в глубь Катиных зрачков и кивнула.
 - Я хотела сказать, - начала она снова, но теперь голос ее не искрился фейерверком, а слова не вылетали искрами изо рта. – Что все только и делают, что фантазируют, воображают себе какую-то другую реальность – реальность, в которой наконец-то им живется легко и непринужденно. Они закрывают глаза и погружают свое сознание в мечту, словно в теплую ванну. И ты делаешь то же. Но ведь это не выход! Если что-то не нравится – надо менять это, подстраивать под себя, делать из неудобства что-то комфортабельное, а не сидеть и мечтать о том, как бы было это чудесно. Понимаешь?
 Лиза замолчала, выжидающе глядя на Катю. Та кивнула, но говорившая не продолжила свою речь, а лишь странно наклонилась чуть вперед, словно передавая право голоса своему слушателю.
 - Да, понимаю, - озвучила Катя свой кивок.
 Но Иззи явно ждала чего-то большего. Она ждала, что Катя наконец-то включит свой уставший мозг, наконец напряжет свои извилины, прогнав прочь мысль о сне. Иззи ждала, что Катя почувствует важность момента, поймет, что именно сейчас решается нечто важное и что ни в какое другое время этого нельзя будет решить.
 - Понимаю, - повторила она и буквально услышала, как в мозгу начинают двигаться шестеренки, скрипеть пружинки, работать мысль. – То есть ты хочешь, насколько я могу предполагать, сделать из моих мыслей проект?
 Иззи кивнула.
 - Вылепить из моей мечты реальность?
 Она кивнула снова.
 - Снять экранизацию моих мыслей?
 И снова.
 - Воплотить фантазию в жизнь?
 - Да, сколько же уже можно, да! – Лиза уже устала кивать, а Катя, похоже, готова была продолжить череду однотипных вопросов. – Да, я хочу, чтобы твои идеи прекратили быть просто идеями, а стали бы настоящим планом. Планом поведения в твоем собственном мире. Который ты создашь. Который будет подчиняться тебе. Который станет тебе раем, как ты и мечтала. Только теперь это будет не мечта! Теперь тебе не нужно будет закрывать глаза, чтобы попасть в утопию. Теперь ты создашь утопию в реалии.
 - И как же это, интересно?
 Катя пыталась разглядеть в глазах Лизы намек на безумие, но, как ни странно, его там не было совершенно. Хотя они и блестели в экстазе, словно пузыри в шампанском на свету, но они это были глаза совершенно разумного человека, а не полоумного идиота. Да и не могла же Лиза взять и ни с того ни с сего тронуться умом. Нет. То, что она сейчас говорила, было осмысленно, продумано и только после этого высказано вслух.
 - Ты записываешь в блокнот идеи, так? – словно заученный текст, начала вещать Лиза. От Кати не нужен был ответ, поэтому вместо произношения бессмысленного «да» она вся обратилась в слух. – Фактически все, что ты написала, - это нормы поведения, принятые в обществе, в котором тебе было бы комфортно находиться, да? Но это общество должно где-то зародиться. Оно должно где-то начать жить, у него должно быть место существования. Так и только так твоя мечта станет реальностью.
 - То есть нужно создать мир, - полувопросила-полуподытожила Екатерина и ухмыльнулась. – Ты так говоришь, словно быть богом – это разновидность хобби, а ты им как раз увлекаешься.
 Лиза проигнорировала сказанное и продолжала развивать свою мысль. Катя не заметила, когда это случилось, но Лиза взяла ее руки в свои и теперь посредством прикосновений буквально давала ей прочувствовать свои мысли.
 - Я займусь продумыванием его образа и устройства. Я придумаю, как он будет работать и где он будет существовать. Таким образом, мы с тобой разделяем труд. Я, - она отпустила Катину ладонь и показала на себя. – Буду заниматься проектированием самого мира. А ты, - она мягко ткнула Кате в выемку на груди. – Будешь записывать и дальше приходящие на ум идеи касательно того, как должны вести себя люди, проживающие в нем.
 Ее глаза горели огнем. Она была полностью захвачена этой фантазией.
 Забавно. Она была захвачена фантазией о воплощении в жизнь другой фантазии.
 - Давай мы завтра этим займемся, - еле шевеля губами, предложила Катя. Она внезапно ощутила тяжесть во всем теле, ей безумно хотелось лечь и забыться сном, но Иззи всеми силами тому препятствовала.
 - Нет, это нельзя откладывать! – возразила та, недовольно посмотрев в сторону Кати, но, заметив в глазах подруги отсутствие не только желания продолжать разговор, но и желания оставаться в сознании, смягчилась. – Можешь поспать, если хочешь. В принципе, от тебя уже ничего и не требуется. По крайней мере сейчас ты ничем помочь не сможешь.
 Катя, всеми силами стараясь не показывать, насколько же она рада этому предложению, довольно и облегченно кивнув, тут же повалилась на кровать. Не было сил расстилать ее и снимать с себя одежду – как была, так она и рухнула в объятия Морфея.
 Лиза посмотрела на нее и улыбнулась. Она не обиделась и не расстроилась, хотя обычно именно так и реагируют девушки, когда соглашаешься на их предложения, сделанные только из вежливости, а не потому, что они хотели сделать это предложение.
 Нет, Лиза от чистого сердца улыбалась, глядя на уставшую и уже заснувшую Катю. Пускай отдыхает. Она уже выполнила свою часть работы. Тем более она занималась этим также в одиночестве – сейчас нет никакого смысла обижаться на ее сон. На ее заслуженный сон.
 Взяв с тумбочки кружку с остывшим кофе, она поставила ее на стол около компьютера, села за него и, достав карандаш и листы, принялась планировать мир. Она чертила и стирала, продумывала, как и что. Необходимо было не просто наобум придумать местность, но и подогнать ее под законы, продиктованные физикой и логикой. Конечно, можно было бы оттолкнуться от того, что это ведь будет иной мир, совершенно не похожий на тот, который существует сейчас, но подобный аргумент Лиза сразу же отсеяла. Ей хотелось наблюдать правильный и красивый мирок, ей хотелось гордиться своим творением. Она ведь не зря училась на программиста. А разве могла бы она считать себя им, придумай она Вселенную, в которой все основывается не на законах, а на выдуманных обоснованиях? Разве не превратилась бы она из программиста в фантазера?
 Возможно, бог и был фантастом. Возможно, он и создавал наш мир наобум, придумывая на ходу, кто как будет выглядеть и что как будет работать, но Лизе не очень-то хотелось шагать по протоптанной дорожке, она хотела проложить свой путь, она желала оставить свой след.
 Пускай этот след и будет незаметен для остальных людей – людей, живущих в этой реальности, но зато те, кто будет существовать в реальности, созданной ею, непременно найдут его значимым. О, ведь это нельзя будет не заметить!
 Подумать только! Люди, всамделишные люди будут просыпаться утром в Лизином мире, будут жить в нем, будут в нем рождаться, любить, умирать. Как же это восхитительно! Как же прекрасно!
 Кому-то, чтобы сказать, что он чего-то достиг в этой жизни, нужны дорогие машины, престижная работа и деньги. А ей, Елизавете Фишман, для этого нужно было нечто иное. И именно этим-то она сейчас и занималась.
 Интересно, будут ли гуляющие по ее творению людишки вопреки запрету на веру в сверхъестественное задумываться о ней и предполагать ее существование?
 Ни она, ни Катя не были ни атеистками, ни верующими. На вопрос: «есть ли выше нас бог?» каждая из них всегда отвечала однотипно:
 - Я вижу мир и думаю, что его в прошлом не было и однажды он возник. Большего я утверждать не могу, а предполагать не стану.
 Таким образом они не были и агностиками. Они просто пожимали плечами, не отрицая, не подтверждая. Они занимали никакой позиции – в то время как все спорили о вере, богах и глупости религии, эти две девушки стояли поодаль, не принимая в спорах никакого участия.
 А вот теперь Лиза сама выдвинула себя в качестве претендента на причину споров. Но так было бы в мире обычном, а не в том, в котором Катина идея «о Вере» устраняла бы подобные казусы.
 Вот почему сейчас Фишман работала как проклятая, не чувства усталости и не зная отдыха. Вот почему глаза ее все также горели и, казалось, разгорались все больше и больше по мере продвижения работы. Вот почему ее полностью захватило это все! Катины мысли были не пустыми выдумками – они имели под собой твердую основу, они на что-то опирались, и их нельзя было бы просто отмести, словно мусор. Нет! Может, местами и было что-то непонятно, что-то весьма сомнительно, но после нескольких минут размышлений ты уже соглашался со всем написанным, кивал в подтверждение и завороженно читал.
 Сейчас Лиза не спала не потому, что увлеклась очередным хобби, не потому, что захотела побывать в сказке. Сейчас Лиза не спала потому, что самолично использовала бумагу, поверх которой эта сказка будет написана. Она делала декорации для постановки.
 Она занималась проектированием идеального мира.
 17.

 Как только Катя открыла рот, Барнаби поднес к ее губам указательный палец и с опаской взглянул в сторону двери.
 Ну конечно же. Как она могла подумать, что ее станут слушать? Как ей хватило ума предположить подобную небылицу? То, что говорил ей Барнаби, то, как он держал и гладил ее руки… Все это было просто шуткой. Он, наверное, давно не шутил и решил сделать это вот сейчас. Что ж. Очень даже смешно.
 - Ха-ха, - горько усмехнулась девушка вслух, хотя прижатый к губам палец мешал ими шевелить.
 - Тсс, - шикнул на нее Орке, не спуская глаз с двери. Поняв, что он как-то грубо себя повел и ведет себя так до сих пор, он повернулся к Кате и пояснил, ткнув пальцем свободной руки в сторону все той же двери: - шаги. Кто-то там стоит и слушает.
 Тогда понятно все. А она уже готова была впасть в депрессию из-за того, что ее опять никто не слушает. Типичное поведение девушки в подобной ситуации. Ну вот когда только она успела превратиться в типичную девушку?
 Катю передернуло. Уж кем-кем, но подобным определением она себя никогда не представляла. До чего, оказывается, может довести незнакомое окружение и странные создания. Особенно, когда знаешь, что все это – все происходящее – творится внутри твоего же собственного мозга.
 Этого оправдания хватило для того, чтобы Катя не чувствовала себя особенно обыкновенной и психически нестабильной.
 Барнаби между тем показывал ей спуститься со стула на пол. Очевидно, занимался он этим уже минимум полминуты, потому что теперь он недовольно щелкал перед Катиным носом пальцами и тыкал в пол. Наконец девушка среагировала, и Барнаби гусиным шагом продвинулся вместе с нею за стол. Все это время он не отводил взгляда от двери, словно только это и сдерживало нежданных гостей от нанесения внезапного визита.
 - Это наверняка Отдел Охраны, - прошептал парень. – Идут сюда, нас ищут, - он снова прислушался. Катя тоже попыталась уловить хоть какие-нибудь звуки, но все ее старания были тщетны. – Слушай меня. Сейчас ты будешь сидеть тут, под столом, тихо как только это вообще возможно. Ты будешь просто сидеть, не двигаться вообще. Понятно? Это важно. Мало времени – они уже слушают. Объясню…
 Но на этом слове он рывком поднялся, оставив Катю в одиночестве под столом.
 Что за идиотизм? Какие-то странные недоговорки, от которых почему-то не по себе… Вот если бы он все тут же объяснил, Кате не было бы так страшно, а теперь…
 - Катя, - шикнул на нее Барнаби и быстро прибавил: - не думай…
 Ну вот опять. Не двигайся, не думай. Не думай. Как это вообще можно? Или он имеет в виду не думать о парнях Отдела Охраны?
 Дверь открылась. Катя явственно слышала, как кто-то вошел внутрь медленными уверенными шагами. Сколько их вошло – она не знала, но, судя по шагам, не менее четырех человек. Ничего себе! Целый отряд за ними выслали, словно они вооружены и опасны.
 - Так-так-так, - донесся до нее голос, отдающий высокомерием. – Орке, - говорящий остановился, а следом за ним остановились и его подчиненные. – Что это вы тут делаете?
 - Я пришел забрать свои бумаги, - как ни в чем не бывало ответил Барнаби, смотря прямо на своего собеседника. Он обошел стол и оперся на его передний край, скрестив руки на груди и не отводя глаз от пришедшего. – Тут недавно проходил сеанс, и я пришел сюда, чтобы помочь разобраться в неполадках.
 Казалось, босс отряда ему не поверил. Его губы искривились в усмешке. Он посмотрел куда-то в сторону, хотя его глаза не фокусировались ни на каком предмете. Барнаби точно знал, что это означает: его собеседник принюхивался.
 - Может быть, ты и умеешь контролировать биение своего сердца, выброс адреналина в кровь, потоотделение – в общем, мастерски обманывать наши носы, но я все равно чувствую, что ты лжешь, Орке.
 Катя впервые услышала фамилию своего спутника. Теперь она хотя бы наполовину знает, как к нему обращаться. Осталось только дождаться произнесения имени, и тогда ей уже не будет так неловко рядом с человеком, спасающим ее ценой своей собственной жизни. Как говорится, «страна должна знать своих героев!»
 Просто удивительно, какие глупые мысли могут прийти в голову в момент крайнего беспокойства и неконтролируемой паники.
 - Бернард, прошу тебя, - с наигранным дружелюбием улыбнулся Барнаби. – У тебя довольно предвзятое отношение ко мне. Чем я заслужил это?
 - Харош, - оборвал его Бернард и сделал шаг вперед, водя носом из стороны в сторону, после чего он снова посмотрел своему визави в глаза. – Неужели ты думаешь, что я не чувствую присутствие еще одного человека в этой комнате? Неужели? – его губы растянулись в улыбке и обнажили белые зубы, среди которых были нечеловеческих размеров клыки. Барнаби невольно дернулся, тогда как Бернард продолжал скалиться. – Ты, конечно же, мастерски умеешь владеть собой – оно и понятно, все-таки это предписано правилами. Однако… - он втянул в себя воздух. – Эта девушка явно не умеет. И это понятно тоже – ведь она нарушительница. Кто нарушает одно правило – не может не нарушить другое.
 - Ну это чушь собачья, - оборвал Барнаби и ухмыльнулся. Получился каламбур. Лицо перед ним стоящего резко изменилось – от улыбки самодовольства не осталось и следа, теперь на нем было выражение лютой ненависти и желания порвать Барнаби глотку. Отдел Охраны имел некоторые льготы в отношении проявления эмоций: его работникам разрешалось угрожать, разрешалось устрашать и запугивать своим видом. Потому они и были Охраной – с ними никто не желал связываться, потому что свое назначение они знали на зубок, а приказам следовали четко.
 Бернард сглотнул, подавив в себе ярость. Он снова исказился улыбкой – такие улыбки можно встретить у бракованных кукол, когда их губы настолько сильно растянуты, что это вызывает стресс, икоту и желание плакать крокодильими слезами. Отряд, который он привел с собой сюда хладнокровно стоял около входа и не делал ни шага вперед. Они все до одного знали свое место, свое назначение. Никто из них не рвался вперед, зная, что там их ждет Бернард – Бернард, которые не любит неповиновения и карает за оное жестоко.
 - Скажи мне, милый мой Орке, - попросил командир ОО скрипучим голосом, которому он тщетно пытался придать как можно больше мягкости. – Какова вероятность того, что, обойди я этот стол, - он постучал двумя пальцами по деревянному краю. – Я не обнаружу спрятавшуюся под ним арестантку?
 - Сначала ты мне ответь, мой любознательный Квизир, - Барнаби как нельзя лучше удалось придать своему голосу именно то звучание, к которому стремился его звероподобный собеседник. – Какого черта ты делаешь тут? Есть ли у тебя необходимые документы? Кабинет-то все же не твой.
 Бернарда заметно передернуло.
 - У меня есть приказ от Михаила Войеса, - проскрежетал он сквозь стиснутые зубы. – А вот с тобой мы так ничего и не разрешили. Ты пришел за бумагами, верно? Так почему бы тебе не взять их и не свалить подобру-поздорову?
 Барнаби оттолкнулся от края стола и, выпрямившись напротив своего оппонента, необычным для него голосом пророкотал:
 - Ты мне угрожаешь?
 Квизир усмехнулся в ответ.
 - Какой в этом смысл? – спросил он. – Я могу размазать тебя по стенам, если захочу. Я…
 - Ты не посмеешь, - уже своим обычным тоном прервал его Барнаби. – Ты хоть и строишь из себя эдакого крутышку, но на деле ты просто подчиненный, как и все. Ты можешь сколько угодно гавкать на своих шавок, - Барнаби мотнул головой за спину Бернарда, намекая, что шавки – это его отряд. – Но ты не имеешь права фанфарониться перед кем-то столь же сильным, как и ты. Мы на одной ступени, не надо зазнаваться. Ты босс только для своего отряда, не более. И ты в подчинении только у Главного и его приближенных. Почему же ты постоянно лезешь вперед, дружок?
 Даже Катя слышала скрежет зубов Бернарда и хруст костяшек его сжатых в кулаки рук.
 Что правда, то правда – он не имел никакой власти ни над Барнаби, ни над кем бы то ни было еще, кроме своего Отдела Охраны. Да и в нем ему были подвластны не все – он был один их тринадцати командиров, так что еще двенадцать людей выпадали из-под его власти. Вместе с отрядами, этим тринадцати лицам подчиненными.
 А ему так хотелось пробиться выше и подчинить себе как можно большее количество человек…
 - Довольно, - рявкнул он и шагнул вбок, намереваясь зайти за защищаемый Барнаби стол, но тот протянул вперед руку и, напрягая ее что есть силы, не дал охраннику пройти дальше.
 - У тебя нет документов и…
 - Отвали! – в глазах Барнаби светилась неуемная злоба. – У меня есть приказ! С каких пор охрана должна действовать по приказам, написанным на бумажках, Барнаби?! Хватит заговаривать мне зубы! Пошел вон отсюда, а то полетишь в Абсолютное Ничто вместе со своей девкой!
 Катя обрадовалась на миг лишь в тот момент, когда услышала имя своего «ангела-хранителя». После этого она сразу впала в паническое беспокойство. Сколько пройдет времени, прежде чем ее вытащат из этого хрупкого убежища? Отряд состоит человек из четырех, а Барнаби-то в одном экземпляре. А она что может сделать против этой стаи? Как она сможет от них отбиться?
 Прижав колени к груди и обхватив голени руками, Катя все-таки попыталась вернуть себе спокойствие и восстановить дыхание. Надо просто слушаться того, что говорит Барнаби. Надо просто делать, как он советует. Надо просто не терять его, быть поблизости. Тогда он спасет. Он обязательно вытащит ее из этой передряги. Обязательно.
 Стол шатался. Бернард рвался вперед, а Барнаби его не пускал, продолжая твердить что-то про документы и заверение у нотариуса, печати и подписи…
 Несмотря на то что Бернард был чуть ли не вдвое больше его, Барнаби удавалось с поразительной результативностью сдерживать его напор и притом успевать пудрить ему мозги.
 - Ты достал! – бесился Квизир и, тряхнувшись в руках работника ОУ, он отстранился и посмотрел на своих подчиненных. – Ребята, обшарьте этот стол! – он ткнул пальцем за спину Барнаби и злорадно усмехнулся, сведя руки на груди.
 Орке, казалось бы, забыл уже про кучку амбалов в подчинении Бернарда. Он оторопело глянул на четыре огромные фигуры, стремительно приближающиеся к столу, и понял, что все потеряно. Нет никаких шансов отбиться от этих животных.
 Но он не мог сдаться! Он должен спасти Катю во что бы то ни стало. Он должен разгадать загадку, хранящуюся в ее мозге. Он должен понять! Он просто обязан!
 Мысли носились в воспаленном мозгу безумной каруселью. По сравнению со скоростью смен мыслей, скорость двух пар стражей была просто черепашьей.
 Морда Бернарда вызывала желание плюнуть в нее. Но Барнаби не подвергнулся подобному, весьма низкому импульсу. Вместо того чтобы плюнуть, он со всей силы ударил волкообразному в нос и, не тратя более ни секунды времени, перепрыгнул через стол. Чуть наклонившись и вытащив из-под него Катю, уже с нею под руку снова через него перепрыгнул и рванул к выходу. Им несказанно повезло, что эта кучка головорезов не додумалась закрыть за собой дверь.
 - О да, - удовлетворенно и даже спокойно выдохнул Барнаби, не сбавляя хода выбегая из кабинета и закупоривая его извне. Только услышав, как замок заблокировался, он повернулся и сполз спиной по стенке, давая себе немного передохнуть.
 Катя сидела чуть поодаль и благодарно смотрела на него.
  - Барнаби Орке… - прошептала она.
 Со стороны закрытого кабинета послышались неистовые стуки и крики, но двум беглецам не было до них никакого дела. Теперь они были в безопасности. Ненадолго, но на некоторое время хотя бы.
 Барнаби вскинул голову и непонимающе посмотрел на Катю. Та улыбалась. Счастливо. Умиротворенно.
 - Теперь я знаю, как тебя зовут, - сказала она. – Барнаби Орке.
 И она улыбнулась еще шире.
 - Приятно познакомиться, - улыбнулся тот в ответ. – Екатерина Прицкер.
 И они оба засмеялись. Нервно, устало, но спокойно.

 18.

 Минуты имеют тенденцию тянуться, если чего-то очень сильно ждешь, и быстро бежать, когда у тебя на что-то катастрофически не хватает времени.
 Вот и сейчас. Стоило только Главному снова сесть за стол, как часы стали над ним смеяться, словно специально не давая стрелкам двигаться так, как им положено. Чем чаще Роберт бросал взгляд на циферблат, тем больше негодования внутри себя ощущал. Он счел бы это заговором, но вот тут была одна проблемка – кто сговорился и с кем? Он стоит выше всех, так что предположить, что кто-то более важный (а никто ниже него самого явно не имел влияния на ход времени, это ведь очевидно) задумал свести его с ума. От этого кровь кипела еще больше. Очень гадко, когда некого винить. Тогда приходится соглашаться с тем, что никто не виноват в том, что с тобою происходит. Как противно!
 Не было ни капли сомнения в том, что Миша передал поручение Отделу Охраны. Не было ни капли сомнения и в том, что ОО абсолютно точно последует полученным указаниям. Но все-таки какое-то неприятное чувство грызло Роберта. Какое-то странное предположение, что все не закончится так хорошо, как должно бы, если он упустит арестантку и Барнаби. Что-то подсказывало ему, что кто-кто, а уж Бернард Квизир не оставит в живых этих двух.
 Нет, конечно, он был сотрудником порядочным, выполняющим приказы точно и четко, не задавая вопросов и не заводя лишних разговоров. Поэтому-то его и назначили командиром охраны. Поэтому-то он и стоял во главе хоть и не всего ОО, но все же одной тринадцатой части. А это уже кое-что, но значит.
 Нет, это парень что надо, бесспорно. На таких людей всегда можно положиться.
 Но у каждого человека есть своя слабость. И это тоже нельзя оставить без внимания. И Ахиллесовой пятой Бернарда был не кто иной, как Барнаби. Разве можно предположить, что кто-то когда-нибудь пожертвует возможностью отомстить своему врагу во имя чьих-либо велений?
 Этот мир, может быть, и является идеальным рассадником рабов, но некоторых индивидов очень трудно подчинить своей воле, какими бы законами она ни прописывалась и как бы высоко ни стоял волеизъявитель. Всегда и везде человеческая особь ставит свои цели превыше целей кого бы то ни было еще. К счастью или к сожалению.
 От нечего делать Главный любил слушать истории всяких людей, к нему приходящих. Истории жизни того или иного. Он любил узнавать новости из вторых уст, а иногда и из первых. В любом случае, выбора у него все равно не было, так что приходилось мириться с данностью.
 И однажды к нему пришел вестник, сел напротив и начал вдохновенно говорить о скандале между двумя интересными (пожалуй, даже самыми интересными) персонами во всей Корпорации.
 А дело было в следующем:
 Какое-то время назад (может быть, года два или чуть больше) в Корпорацию открылся набор на должности. Это происходило каждый год в определенное время, что давало людям достаточно времени, чтобы подготовить себя к предстоящим тестам и последующему либо одобрению кандидатуры, либо отсеву. Большинство, конечно же, отсеивалось. В Корпорацию не пускали обыкновенных людей, способных чуть что поддаться импульсу и начать организовывать переворот и взрывать кабинеты.
 Хотя тест никогда не менялся, ответы на него не просачивались за стены Корпорации. Как-никак не зря в ней, помимо других Отделов, был и Отдел Охраны: он, в основном, следил именно за тем, чтобы все находящееся внутри здания там и оставалось; а в перерывах между этим они вылавливали беглецов и либо отправляли их в Абсолютное Ничто, либо возвращали в недавно ими же покинутые палаты.
 И вот снова настал такой день. В Корпорацию толпами ломились люди. Несмотря на давку, никто ни на кого не орал, никто никого не бил. Люди шли спокойным стадом вперед, каждый из них был занят сейчас не тем, что происходит вокруг, а тем, что происходит в его душе. Каждый пришедший тогда и потом знал, что проявление чувств – это сразу отказ. На первом этапе (на входе) были отвергнуто более половины пришедших лиц. Стоит отдать им должное – отверженные не ругались, не злились, не плакали. Ощутив прикосновение руки экзаменатора к своей груди, они поднимали взгляд и, кивнув в знак понимания и прощания, разворачивались и уходили назад.
 Конечно, нельзя сказать, что всем было все равно на тот факт, что они не прошли. Но они не стремились показывать свои эмоции, зная, что никому эти самые эмоции не сдались и что им самим проявление оных ничем ситуацию не подправит. А может быть, даже усугубит ее.
 В тот день в числе кандидатов на посты Корпорации были также Бернард и Барнаби. Они не знали друг друга, хотя шли в непосредственной близости. Впрочем, тут все были тесно прижаты друг к другу, так что ничего удивительного в этом обстоятельстве нет. Просто случай поставил их рядом, вот и все. Такое бывает.
 Они оба прошли вход, не моргнув и глазом.
 Следующим этапом были тесты различной направленности, каждый из которых прошел и Орке, и Квизир.
 Последним вопросом был обыкновенный для всех, кто удачно проходил испытания: «какой Отдел?». И оба изъявили желание попасть в Отдел Устранения.
 Финальным этапом на получении данной должности был очередной тест. По результатам именно этого теста и выбирали сотрудников ОУ, и те, кто его проходил, считались одними из трех важнейших представителей Корпорации:
1. Главный.
2. Его приближенные, или советники.
3. Отдел Устранения.
 Конечно, и другие отделы были не менее важными. Конечно, и в них было непросто попасть. Но все-таки именно к устранителям относились с почтением и именно их уважали ничуть не менее советников и Главного, к тому же само слово «устранение» в названии отдела говорило за себя. Ясно, что его штаб не шутит с провинившимися.
 Экзаменатор подошел к столу и открыл верхний ящик. Вытащив из него два пистолета, он бросил один Барнаби и один Бернарду.
 Прежде чем Бернард поймал брошенное ему оружие, прежде чем он сумел почувствовать его в своей руке, прежде чем понял, зачем ему его дали и что с ним надо делать… Даже прежде, чем он успел об этом обо всем подумать, он уже ощутил холодок в области виска и услышать спуск крючка.
 Он зажмурился, признав свое поражение и готовясь умереть постыдно, непонятно, смешно.
 - Отлично! – похвалил экзаменатор, и в его глазах блеснуло удовольствие. – Редко, кто проходит это испытание. Молодец, Орке. Ты принят.
 И только после этих слов до сознания Бернарда дошел смысл этого теста: он проверял способность с молниеносной скоростью понимать без слов, делать умозаключения из складывающихся обстоятельств (так, из факта кинутого в руки пистолета следовало, что нужно застрелить своего оппонента), реагировать и действовать. Барнаби действительно отлично справился с заданием. Это нельзя было не признать. Просто поразительно, как быстро он сообразил, что делать, и выполнил это.
 Будь пистолет заряжен – Бернард уже был бы мертв.
 Вместо того чтобы смиренно признать свой проигрыш и смириться с ним, Квизир бросил полный злобы взгляд на ничего не выражающее лицо своего противника, который уже и не смотрел на него, который будто бы не замечал его вовсе. Барнаби сдавал пистолет экзаменатору, а на проигравшего место в ОУ человека ему было как-то абсолютно параллельно.
 Бернард мысленно поклялся, что никогда не простит Барнаби этой удачи. Он проклял его. Он внутренне вскипел, сжимая в руке пистолет. В висках кололо, в ушах шумело, в глазах искрилось. Он поднял пистолет и нажал на спусковой крючок, совершенно забыв, что в магазине нет пуль.
 Раздался щелчок, и экзаменатор повернулся в сторону звука.
 - Сдайте оружие, Квизир, - требовательным тоном сказал он, не обращая внимания на эту странную выходку с его стороны.
 - При его импульсивности и чрезмерной вспыльчивости, - подал голос не обернувшийся Барнаби. – Ему прямая дорога в Отдел Охраны.
 Экзаменатор кинул взгляд в его сторону.
 - Действительно, - согласился он и повернулся к Бернарду. – Мистер Квизир, с завтрашнего дня вы работаете в ОО Корпорации. А теперь, - и он протянул руку. – Сдайте оружие.
 Сам Роберт не присутствовал на проведении теста. Он вообще никакие тесты не посещал. Но он знал в точности все, что на них происходило: кто пришел, кто прошел, что этот человек делал, как реагировал и остальное. Он узнавал все и обо всех в малейших подробностях. И о данном случае он тоже был осведомлен. Даже тогда он задумался над тем, как бы из этой ситуации не раздулось чего более серьезного. Теперь же он очень сильно боялся возможности этого раздутия.
 В сложившихся обстоятельствах шанс того, что один встретит другого, крайне велик. Надежда – это мерзость, которую Роберт не признавал. Поэтому он нервничал. Он кусал пальцы и постоянно смотрел на часы. Мысли крутились в его голове хороводом, бежали, сталкивались, исчезали, появлялись вновь, вызывая боль.
 «С какого момента я стал таким чувствительным?» - озлобленно вопросил у самого себя Главный. «И с каких пор меня так волнует судьба этих двух беженцев?»
 Но он снова и снова отвечал на эти вопросы однообразно: у девушки в голове ответы на все. Возможно, она сможет пояснить смысл жизни всего человечества или раскрыть удивительные секреты бытия… В любом случае, она была важна. И с одной стороны, можно было быть спокойным насчет ее безопасности (как-никак с ней лучший сотрудник ОУ), а с другой стороны, именно это и плохо (ведь Бернард вполне может просто-напросто убить их обоих).
 - Гадство! – буркнул Роберт, схватив голову руками. Он старался как можно сильнее сжать свой череп, надеясь таким образом прогнать изнутри все тревожащие его мысли…
 - Главный!
 Роберт выпрямился и осмотрелся. Вокруг него никого не было. Но ведь он слышал голос!
 - Главный! – снова услышал он в этот раз уже ближе. – Главный!
 Теперь он уже видел человека, отчаянно его зовущего. В кабинет буквально ввалился зуда: его ноги подкашивались, сам он пытался отдышаться и одновременно рассказать новости, очевидно, крайне важные:
 - Там… залюоные… оаики… апиты…
 Роберт напрягся. Михаил в отчаянии посмотрел на него. Вместо того чтобы прийти в себя, он упорно продолжал говорить на неведомом языке:
 - Ои… и… аерлы… ужжаы…
 - Отдышись, - сквозь зубы бросил Роберт. Сейчас ему жутко хотелось вскочить с кресла, подбежать к зуде и врезать ему прямо в зубы. Но он должен был сохранять хладнокровие. Он должен был оставаться совершенно бесчувственным.
 Миша склонился чуть ли не вдвое и полминуты глубоко вдыхал и выдыхал. Наконец справившись с волнением и вернув себе дыхание, он смог сообщить:
 - Там заключенные… то есть беглецы... охранники пытались поймать их, но те снова улизнули и снаружи заперли их в кабинете, - он поднял глаза и посмотрел на Роберта. – Я направился туда по вызову Бернарда, - внутри у Роберта что-то дернулось. – Он сообщал, что нашел арестантку и Барнаби Орке. Я сказал, что скоро буду на месте, но он добавил, что их с ним уже нет и что лучше бы я поскорее приходил, потому что он и его подчиненные оказались закупорены в кабинете Психографии, - он помолчал, ожидая какого-нибудь приказа, однако Главный также хранил молчание. – Что делать? – подтолкнул он своего босса.
 Наконец-то представился случай! Вот он – долгожданный момент!
 Роберт несколько секунд оставался в том же положении, советуясь с голосом внутри себя, со своим сердцем. Он решил, что, послушавшись однажды, будет слушаться его и впредь.
 - Отзови охрану, - приказал он, вставая из-за стола и быстрыми шагами направляясь к двери. – Я сам их найду.
 - Но…
 - ОТЗОВИ. ОХРАНУ.
 Как ни странно, но Мише показалось, что в голосе его лидера – хладнокровного, бесчувственного лидера – послышалось раздражение и импульсивность.
 Конечно, Михаил Войес никогда бы не посмел ослушаться приказаний. Конечно, Михаил Войес всегда был хорошим и надежным работником. Конечно-конечно. Но вот только этот Михаил Войес привык к лобызанию стоп идеала непоколебимости и эмоциональной устойчивости, воплощенной в фигуре Роберта. Он считал Главного чуть ли не богом потому только, что то не был подвержен человеческим страстям.
 И что он наблюдал сейчас? Что он услышал (да-да, ему не показалось!) в голосе своего идола? Раздражение!
 Конечно, Михаил Войес был податлив, он всегда был готов принять любую форму, которую пожелает придать ему Роберт, ведь в его лице зуда узнавал черты небес и перед этим лицом он склонялся ниц. Но сейчас он уже не видел звезд на коже Главного. Сейчас он был готов поклясться, что этот самый Главный – не кто иной, как самый обыкновенный человек!
 И поэтому-то вместо того, чтобы беспрекословно подчиниться приказу, он решил поступить по-своему. Вместо того чтобы отозвать охрану, он в ее составе отправился по следам своего разжалованного божка.
 19.

 Проснувшись ранним утром, Катя какое-то время не могла сориентироваться. Так бывает в тех случаях, когда из сна выходишь не внезапно, а постепенно, шаг за шагом. До самого последнего момента тебе кажется, будто все то, что ты переживал в течение ночи внутри своего подсознания, существует на самом деле. И очень трудно поверить в то, что это вовсе не так.
 Опираясь на локти, девушка приподнялась и осмотрелась. Комната уже была достаточно ярко освещена лучами просыпающегося солнца, хотя дальние углы все еще скрывались в полумраке. Кате захотелось снова лечь, снова закрыть глаза и досмотреть свой чудесный сон, но…
 Но вот мало того, что она не помнила ничего из того, что ей снилось, кроме того только, что снилось ей что-то весьма приятное, так ей еще и вспомнилось то обстоятельство, что вчера ее посетила ее безумная подружка Иззи. Ах да, и ей взбрело в голову придумать какой-то там мир, правила для которого она, Катя, прописала.
 От этого девушка даже хохотнула.
 Однако где эта шизанутая девчонка, с которой социопатичная Екатерина теснее всех общается? Ее нет ни в освещенной части комнаты, ни в сереющих углах, где, казалось бы, данной личности самое место. Неужели она вышла? А почему не вернулась до сих пор?
 Катя глубоко вздохнула, ощутив неизбежность вставания с постели и покидания комнаты во имя поисков Иззи.
 Медленно спустив на пол ноги, пошарив ими внизу в поисках тапочек и обнаружив, что отсутствующая мадемуазель их присвоила себе, закатив глаза (словно это кто-то мог видеть), Катя встала и побрела к двери в одних носках, хотя и полностью одетая, так как не раздевалась на ночь ввиду крайней утомленности.
 Предполагать, что Елизавете могла взбрести в голову идея посещения родительских комнат или детской, была просто абсурдной, поэтому Катя даже не посмотрела в ту сторону, а сразу пошла на кухню.
 Только завернув за угол, она уже остановилась в ступоре. На кухне присутствовало все семейство, включая и семилетнего брата, и болтало с восседающей на стуле в позе лотоса Иззи.
 «Будто семья» - ухмыльнувшись, подумала Катя и ощутила, как в ее груди что-то предательски колется. Она стояла за стеклом и наблюдала, словно посетитель Третьяковской галереи, рассматривала картину под названием «завтрак обыкновенной семьи». По этой причине возникло странное неприятное чувство, словно она тут лишняя, словно она вообще не отсюда, словно бы гостем в этом доме была она, а не та самая Иззи, что сейчас сидела в окружении чужих родственников, болтая так же спокойно, как и с любыми другими людьми.
 Возможно, конечно, что Катя только утрирует, а на самом деле ничего тут такого да эдакого нет. Может, виной плохо сложившихся (а точнее, вообще не сложившихся) отношений между Катей и родственниками был факт ее крайней раздражительности, молчаливости? Ей не нравилось, как отец сюсюкается с ее младшим братом, по сотне раз на дню повторяя одну и ту же шутку. Ей не нравилась причуда ее матери, постоянно требующей чистоты и порядка во всем и доходящей до идиотизма с запросами по типу «поправь салфетку, она лежала не так». Ее выводил брат, заходящий к ней в комнату и вечно желающий провести с ней время, поиграть или сделать что-то похожее, обижающийся из-за отказов и плачущий из-за этого, жалующийся маме. Ее выводило все это. Наверное, когда достаточно долго с кем-то живешь, то постепенно узнаешь не только плюсы характера своего соседа, но также и минусы. А что страшнее – эти самые минусы со временем начинают зверски раздражать.
 Правда, случались такие моменты, когда Катя отрывалась от книги и с улыбкой на лице смотрела, как ее папа в который раз смеется со своим сыном над все той же шуткой; когда она ловила себя на мысли, что ей безумно хочется подойти к ним всем и обнять их крепко-крепко; когда она случайно вспоминала, что все они умрут однажды, и начинала плакать, потому что понимала, как сильно будет скучать и как дьявольски будет ныть ее душа…
 Но эти чувства, внезапной волною накрывающие, столь же внезапно и уходили из головы прочь. И вот Катя уже удивлялась, как она могла даже подумать о том, что однажды ей будет не хватать кого-то из них? Да пускай они все перемрут – ей плевать!
 Однако сейчас...
 Что-то внутри нее ныло и рвалось на части. В глазах стояли слезы. Ей хотелось быть на месте Иззи. Сидеть там, вместе с папой, мамой, братом, о чем-то с ними говорить, смеяться. Она хотела стать такой же. Такой же жизнерадостной, общительной. Она не хотела постоянно обо всем думать, и поэтому постоянно все критиковать и не любить. Она не хотела больше замыкаться.
 Но не могла.
 Она хотела открыть дверь, поцеловать каждого, кто там сидит сейчас, а потом с улыбкой на лице пойти гулять во двор вместе с друзьями.
 Но не могла.
 Она представляла, как, должно быть, это прекрасно – вставать с утра с поцелуем мамы на лбу, завтракать в компании семьи, целовать всех по очереди перед уходом и идти в колледж, где встретишься с друзьями и где все будет так же хорошо, как и дома.
 Но она была слишком задумчива. Она была слишком со всем не согласна. Она не хотела жить в этом мире, полном надоедливых людей в количестве более семи миллиардов, где каждый новый закон ограничивает тебя еще больше, где у каждого свои мысли и все чаще идиотские, которые все наперебой пытаются вталдырить остальным!
 Катя так бы и стояла, замерев, за дверью, думая обо всем этом, если бы Иззи не заметила ее и не улыбнулась. Эта улыбка вывела ее из транса, и она поспешила войти в кухню.
 - Доброе утро, соня, - улыбнувшись, поприветствовал ее отец.
 - Катя! – улыбаясь во весь рот, позвал сестру мальчик и протянул свою маленькую ручку вперед, стараясь коснуться хотя бы краешка ее футболки, но предмет его внимания не обратил на него никакого внимания в ответ.
 - Доброе, - холодно ответила Катя отцу и прошла к кофеварке. «Ну как? Ну зачем? Почему ты не можешь быть не такой стервой?»
 - Ты что, есть не собираешься?
 - Катя! – не мог угомониться ее брат, настойчиво протягивая к ней ручки.
 - И тебе добренького утречка, ма, - огрызнулась Катя. Ощущение неправильности и чувство раскаяния исчезли в долю секунды.
 - Когда ты ела в последний…
 - Катя!
 - Отвянь, ма, - Кате повернулась к ней, подняла футболку и взяла себя за бока. – Видишь, нет? Жирок-то имеется. Хватит. Хочу – ем. Хочу – не ем.
 От легкости, наполняющей кухню в течение всего времени, пока Иззи тут общалась с Катиным семейством, не осталось и следа. Лицо матери семейства изменилось, приняв сероватый оттенок раздражения.
 - Катя!
 - Милая ле…
 - Катя! – Денис так самозабвенно желал привлечь внимание своей сестры, что совершенно забыл, что сидит на самом краешке дивана. Он тянулся и тянулся к Кате, не думая о возможности падения, и все-таки упал, несильно, но ощутимо ударившись головой об плитку.
 На какой-то момент все вокруг замерло. «Затишье перед бурей» - мелькнуло у Кати в голове, и в то же мгновение до ее слуха донесся скрипучий, донельзя противный плач ее брата.
 - Вот посмотри! – крикнула женщина, вскакивая с места и подбегая к упавшему мальчонке. – Ты не могла обернуться к нему хотя бы? Что тебе стоило…
 Катя не отвечала. Ее кофе был готов, она уже налила его в кружку, но все так же стояла спиной к остальным находящимся в кухне людям. Она стояла к ним спиной и сжимала эту чертову кружку в руках, не ощущая даже пронзающего жара, пропитавшего самые ее стенки. Она стояла к ним спиной и проклинала себя всеми возможными словами, желая очутиться где угодно, но только не здесь. Не сейчас. Нет. Пожалуйста.
 Ее отец молчал. И это было ужасно. Его молчаливый взгляд Катя ощущала всеми фибрами души своей, даже не смотря в сторону своего предка.
 - Простите ее, пожалуйста, - поспешила встрять Лиза, вставая и подходя к Кате и положив свою ладонь на сжимающие чашку с кофе руки подруги. – Это я виновата. Понимаете, мы поздно легли, поэтому Катя не выспалась и…
 - Не стоит, - улыбнулся ей Катин отец. Катя хоть и не видела этой улыбки, но сразу почувствовала ее. Наверняка он смотрит ей в спину и скалится во все свои тридцать два зуба. А эта дурочка Иззи улыбается в ответ, не понимая, что, когда волк показывает зубы, надо убегать. – Мы понимаем, - судя по звуку, он встал со своего места на диване около стены. – Пойдем, - обратился он, видимо, к своей супруге. – Пускай они тут поедят, пообщаются. Давай, Денисик. Хватит комедию ломать. Ты же мужчина! А мужчины не плачут. Ну, вставай и пойдем. Пострадал – и хватит. Пойдем мультики смотреть. Да? Не бойся, Лизочка. У нее часто такое настроение, мы все уже привыкли, - он снова осклабился. – Приятного аппетита, - бросил он Кате в затылок, словно нож. Тон, с которым было сказано это пожелание, подошел бы больше к фразе «чтоб ты подавилась, чертова мразь».
 Женщина, пропустив своего мужа вместе с сыном вперед себя, обернулась к дочери и ее гостье.
 - С тобой я еще поговорю, - прошипела она угрожающе. Катя наконец повернулась к ней, вырвав руки из удерживающих Лизиных пальцев.
 - Кто бы сомневался, - ядовито выдавила Катя. В ее голосе слышалась ледяная ярость, хотя на самом деле сердце ее ломалось на куски, вызывая жуткую боль в душе. – Стоит только Дену упасть – так ты сразу петушишься и играешь роль защитницы семейства! А стоит мне…
 - Закрой свой рот! – крикнула та в ответ. Ее глаза были полны слез и гнева. Она посмотрела на Иззи и пришла в себя. – Благодари господа, что тут Лиза, а то…
 - А то что? Избила бы? Наорала бы? Сделала бы то же, что и обычно? – Катя ернически улыбалась, стараясь не закричать от отвращения к самой себе и от пронзающего все тело страдания. – Харош.
 Вероника с секунду молча смотрела на свою дочь, а потом вдруг развернулась и вышла, хлопнув дверью настолько сильно, что чудом казался тот факт, что стекло в ней осталось целым.
Катя ухмыльнулась, но, взяв кружку с кофе и пройдя к столу, спокойно села на только что освобожденное место на диване.
 - Лизочка, - ернически выдавила она, парадируя интонацию своего отца и смотря на свою подругу. – Может, ты сегодня к нам переедешь?
 - Не поняла?
 - Проехали, - Катя приложилась к кружке, чтобы не сказать чего-то столь же дурацкого. Кофе был чертовски горячим, и она только обожгла себе губы, язык и горло. Но это к лучшему – теперь точно не скажет ничего лишнего. – О чем вы тут премило беседовали, пока я спала? – она снова сделала глоток, ожидая, когда от ожогов ее язык распухнет и она будет вынуждена молчать.
 Лиза посмотрела на свою подругу долгим внимательным взглядом. Даже будь она простушкой, не способной ни на мышление, ни на логические умозаключения, она бы уловила в тоне и в поведении Кати нотки раздражения и самобичевания по непонятным причинам.
 - Да так, - не желая растягивать паузу, отмахнулась девушка и села на прежнее место за столом, на стул. – Обо всем. Они меня спрашивали, кто я такая, почему мы раньше никогда не виделись, сколько мы с тобой знакомы… Всякое разное, ничего эдакого.
 - Понятно, - выдохнула Катя. «Обо мне речь и не заходила. Как всегда. Будто меня и нет вовсе. Да и плевать». – Как спалось? – она решила перевести тему во избежание ухудшения своего настроения с самого раннего утра, хотя времени было уже за полдень. – Ты вообще спала?
 - Немного, - ответила Лиза, и глаза ее загорелись привычным, давно Кате знакомым блеском. Так они горели всегда, когда что-то захватывало эту девушку с головой, заставляло ее полностью погружаться в дело. – В основном, я все думала, продумывала. Чертила всякие схемы…
 Она прервалась и перевела взгляд куда-то выше, не фокусируя его ни на чем конкретном, но позволяя глазам просто отдыхать. Лизе было сейчас так спокойно, в ее душе было так воздушно и легко, что не оставалось никаких сомнений в возможности ее взлета в следующий миг.
 - Ну и? – не выдержала Катя, заметив, что ее гостья и не собирается продолжать начатую мысль.
 На самом деле Катю не очень-то интересовал выдуманный Лизой мир. Она не придавала этому такого масштабного значения. Да, ей не нравится то, что происходит вокруг, в реальности. Да, она записывает свои идеи касательно улучшения сложившегося положения, в свой блокнотик. Вполне возможно, что этим она примерно начеркала, каким должна быть идеальная действительность. но Кате с головой хватало и того, что она всегда может сбежать от чего-то, что вызывает у нее дискомфорт, в свои мечты, где все хорошо и где все так, как ей нравится. Лиза же занималась какой-то чепухой, если говорить по существу. Ну как, позвольте спросить, она собирается воплотить Катины фантазии в жизнь? Уж не собирается ли она выкупить часть территории государства, организовать в этой части свою собственную коммуну, в которой все члены будут подчиняться велениям Катерины?
 Катя усмехнулась.
 Смешно: она представила себя и Лизу персонажами библии. Главные герои книги: Екатерина Прицкер в роли бога; Елизавета Фишман в роли Иисуса; блокнот в роли скрижалей. И всякий сброд в роли последователей нового учения.
 Она усмехнулась вновь.
 Иронично еще и то, что в библии господь – еврей. Тогда как и имя, и фамилия Кати имеют еврейские корни.
 Все эти мысли мелькнули в мозгу так быстро, что ничуть не отвлекли свою хозяйку от Лизиного повествования, которое она, судя по открытому рту, уже была готова начать.
 - Я много думала, - произнесла та. – Целую ночь я проектировала мир, словно создавала декорации для сцены, на которой будут играть актеры. Я прописала все и вся, немного что-то подкорректировав, что-то подправив, и в итоге я получила очень даже хороший результат. Не берусь сказать, что это шедевр, ведь вполне возможно, в космосе есть куда лучше сформированные планеты, однако, по-моему, я создала макет того, что тянет на идеал. Тем более с твоими-то правилами жизни в этом мире…
 - Давай к делу, - прервала ее Катя в нетерпении. Да-да, может, Лиза и была сумасшедшей, однако идеи любого сумасшедшего захватывают сильнее, нежели человека, мыслящего ординарно.
 - Нет, - Лиза с глупой улыбкой на губах помотала головой из стороны в сторону. – Ничего больше я тебе не скажу.
 Катя даже кружку с кофе отставила, услышав подобное заявление.
 - Не поняла?
 - А что тут непонятного? – Лиза пожала плечами. – Я придумала что-то чудесное, что-то точь-в-точь подходящее под твой «проект». Но ничего больше я тебе не расскажу. Я не расскажу, как построено выдуманное мною место и как оно организовано, кто где работает и что вообще там происходит. Нет, нет, нет, - она снова помотала головой. – Ты не узнаешь об этом.
 - Но, - Катя разрывалась от двоякого чувства: с одной стороны, ей было непонятно, почему ее в курс дела не хотят посвящать, и обидно от этого, а с другой стороны ее снедала злость на Лизу за подобную дурость. – Что-то я не понимаю… Почему я не могу узнать, как устроен мир, правила существования в котором придумала именно я?
 Лиза причмокнула и подобрала ноги, сев на стуле в позе лотоса. Положив руки перед собою на стол, она внимательно посмотрела в глаза Кате.
 - Ну, это сложно, - вновь пожатие плечами. – Мне было бы трудно объяснить тебе все это, поэтому просто поверь: так будет многим лучше. У меня свое мнение на этот счет, но оно не может быть неверным, - девушка немного помолчала, смиренно выжидая паузу и давая тем самым своей подруге возможность чем-то ответить. Так как Катя по-прежнему молчала, Лиза снова начала говорить: - Я могу взамен этой информации дать другую. Она не менее важная, и я в любом случае должна с тобою ей поделиться…
 - Да?
 - Потому что ведь ты…
 - Ну?
 - Являешься частью моего плана…
 - Иззи, - Катя сделала движение вперед и вполсилы ударила ладонью подругу по лицу. Та посмотрела на Катю очумелыми глазами, прикоснувшись к горящей от оплеухи щеке. – Давай уже к делу! А то ты меня начинаешь серьезно подбешивать.
 Лиза хотела было пуститься в причитания, хотела было поныть, мол, как так, за что ты меня ударила, нормально ведь общались… Но, посмотрев в горящие глаза Кати, поспешно прикусила язык и столь же поспешно перешла к сути дела, о чем так рьяно просила ее с ума сходящая от негодования собеседница.
 - Ладно. Непосредственно по теме, значит… Ну, в общем, я могу тебе сказать, где я планировала поместить (или расположить, скорее) созданный мирок. Так как, сама понимаешь, не в моих (да и не в чьих-либо вообще) силах действительно создать какую-то новую Вселенную, пускай даже и малого масштаба, а тем более именно такой формы и такого устройства, как то мною задумано, то я пришла к единственно возможному выходу, - Лиза на секунду замялась, сплетя пальцы рук между собою и покусав губы. – Ты не перебивай меня только, ведь затея может тебе показаться весьма дурацкой и…
 Она заметила, как брови Кати снова понемногу сходятся вместе, и решила не вдаваться в подробности своих опасений.
 - Так вот. Ввиду того что я уже тебе сказала, я пришла к тому лишь выводу, что необходимо создать эту маленькую утопическую планетку у тебя в голове…
 Катя откинулась на спинку дивана и постучала пальцами по столу. О кружке кофе она уже даже и не думала. Куда тут думать о таких мелочах, когда тебе начинают пороть какую-то чушь и притом с серьезным выражением лица!
 - Так-с, - протянула она, не отводя взгляда от глаз подруги. Катя все пыталась поймать в них хотя бы намек на насмешку, на шутку. Она пыталась выискать что-то, что сказало бы ей: «ха-ха, да ты что, поверила, что ли?» Но ничего такого не было. В Лизиных глазах не было абсолютно ничего, кроме серьезности и желания быть услышанной и воспринятой как должно, а не так, как это сейчас получается. – Так, так, так… В моей голове, значит. Хм. Здорово придумала, - в голосе Кати не было веры, в нем сквозила неприкрытая насмешка, однако, если хорошенько к нему прислушаться, к этому самому Катиному голосу, то можно обнаружить в нем некоторый оттенок на принятие сказанного к сведению и рассмотрения как возможности. – И как же ты планируешь провернуть эдакую операцию? Планета в голове – это ведь не шарики в коробочке. Так просто ты мне череп не вскроешь. Даже если и задумывала ты именно это – я не дамся, уж простите. Мой мозг – это мой мозг, а твои ручонки…
 - Ой, я прошу тебя! – прервала ее Лиза с некоторой злобой. – Чушь не городи – полезу я…
 - Это я-то чушь горожу! – Катя от этого заявления даже хлопнула ладонями по столу. – Нет, вы только послушайте ее! – она картинно посмотрела по сторонам, словно призывая невидимый честной народ послушать сказки из уст Иззи. – Тут особа мне предлагает планету в череп зафигачить, а я тут, оказывается, чушь горожу!
 Лиза поджала губы в озлоблении и обиде. Впрочем, реакцию Кати нельзя было назвать нелогичной. Все-таки люди привыкли делать выводы, даже не дослушав, а потом выставлять себя умниками, хотя на самом деле таковыми они и не являются. Забавная ситуация. Но раз Кате так проще – что ж, остается только переждать этот приступ, вот и все.
 Когда Катя успокоилась, дослушав, очевидно, упадочный смех своих невидимых единомышленников, Лиза снова заговорила:
 - Вот почему я и не хочу тебе рассказывать про устройство того мира, что я придумала. Ты слишком поверхностно все воспринимаешь. Все равно как взрослый человек, прочитавший сказку. Как он ни на миг не поверит прочитанному, так и ты ни на йоту не поверишь тому, что я скажу. Это даже обидно немного. Знаешь, если ты мне не собираешься вверяться, то я тогда и не буду тебе ничего говорить!
 - Как же, - фыркнула Катя. – Сама недавно сказала, что я являюсь частью какого-то там твоего плана. И ты просто обязана меня посвятить в него. Хоть и частично, ладно уж.
 Лиза поджала губы. Ей нечего было на это заметить. Да, Кате надо приоткрыть завесу тайны, иначе ничего не получится. А провал плохо скажется вообще на всей Лизиной задумке. Странно, конечно, что эта фантазия (притом фантазия другого человека даже, а не ее собственная) так ее захватила. Странно, но факт фактом: рухни все сейчас, Лиза просто не переживет этого. Как бы глупо это ни было.
 - Короче, - сдержав негодование, в который раз приступила девушка к пояснению своего проекта. – Я решила поместить тебе в голову созданный мной мир. Ты уже высмеяла эту задумку, теперь пришло время выслушать, в чем кроется ее смысл и как я собиралась провернуть данную махинацию.
 Дело в том, что я не собираюсь создавать реальный мир как таковой. Вообще, понятие реальности очень расплывчато, я даже не назову наш мир реальным. По мне, так любая вещь существует до тех пор, пока кто-то в нее верит. Опираясь на это, я и проектировала свой райский уголок. Прости, твой райский уголок под моим покровительством. Так точнее.
 Не прерывай! Я готова все разъяснить, просто подожди. Я не глупая, поэтому не могла не заметить ясно светящегося в твоих глазах вопроса: «ну и как ты хотела поместить в мою голову пускай даже и неосязаемый, нереальный мир?» И я отвечаю: посредством гипноза.
 Я ввела бы тебя в транс, тем самым отключив твое сознание, зато включив подсознание. Ты же знаешь, что у человека два состояния – сознательное и бессознательное (оно же – подсознательное)? Так вот, на этом втором состоянии я и делаю акцент.
 Важно отметить, что человек не может находиться одновременно в двух состояниях, ибо они взаимоисключающие. То есть, к примеру, в обычное время человек пребывает в сознании. Он разумно мыслит, что-то там делает – живет, в общем-то, бодрствует. Когда же он засыпает, он дает волю своему подсознанию. Спит, видит сны. И вот это-то нам и нужно…
 - Сны? – состроив кислую гримасу, переспросила Катя.
 - Не совсем. Транс – это что-то похожее, но не совсем сон. На начальном этапе (то есть на этапе внедрения) нашей с тобой целью является лишь создание мира, его заселение, оснащение и все такое. Но на этом мы и закончим для начала. Это что-то вроде подготовки. Ну как с едой. Чтобы курицу съесть, ее нужно приготовить, а не поглощать прямо с перьями, внутренностями и прочими вкусностями.
 - А потом? – снова перебила слушающая Лизу. – То есть после этого этапа. Что после подготовки? Какие там у тебя еще планы?
 Лиза как-то странно улыбнулась. Она положила руки с локтями на стол и чуть-чуть ближе придвинулась к своей подруге.
 - А разве непонятно? – спросила она с вдохновленно-безумной улыбкой на губах. – Тебе не нравится эта вот планета, ее устройство. Тебе не нравится жить тут. А мы с тобой создадим твой персональный рай, понимаешь? Ты будешь жить там! Жить так, как то тебе заблагорассудится! В своей мечте!
 - Стоп, - Катя отодвинулась подальше, но взгляда с Иззи не спускала. – Какой в этом смысл? Я имею в виду, какой смысл создавать эдакую параллельную реальность внутри моей головы, если я, в принципе, могу просто закрыть глаза и представить себе какое-то идеальное место?
 - И как долго ты можешь его представлять? – осклабилась Лиза. Ее начинало бесить Катино тугодумство. – Сколько пройдет времени, прежде чем ты уснешь и потеряешься в снах, а потом проснешься все в той же душащей тебя реальности? М? Сколько? Несколько минут? Может быть, полчаса? В любом случае не шибко много. А я говорю тебе про то, чтобы заметить этот мир, - Лиза раскинула руки в стороны, словно иллюстрируя свои слова. – На другой, альтернативный, более приемлемый. В твоей голове!
 Ты уже не будешь просыпаться тут. Ты будешь просыпаться там. Это все равно что поменять испорченный товар на такой же, только новый. Понимаешь? Ты вместо ада, в котором вынуждена сейчас существовать, будешь полноценно жить в раю!
 - И как это будет выглядеть? Ну, со стороны? Я буду в коме, что ли, да?
 - Этого я уже не смогу тебе объяснить. Это слишком сложно.
 - А как я буду есть, к примеру?
 - Там же. В мире в твоей голове.
 Катя снова внимательно вгляделась в Лизины глаза. Нет. Снова ни намека на издевку. Словно все те же иссиня-голубые чистые глаза. То ли Лиза сама не замечает, что крыша у нее съехала и надо бы ее подправить, то ли все, что она говорит, действительно возможно. И надо просто… поверить в это?
 - Ну вот ты бы на моем месте согласилась бы? – поинтересовалась она, продолжая изучать светящееся от вдохновения лицо своей визави.
 - Непременно! – в голосе Лизы слышались нотки удивления, обиды и восторга. – Это все равно как спросить у грешника, не хочет ли он в рай без искупления своих грехов.
 - Но ведь ты согласилась с моими мыслями и идеями? – мягко спросила Катя. – То есть созданный тобою мир идеален не только для меня, но и для тебя. Почему ты не хочешь туда переселиться?
 - Во-первых, не со всеми твоими поправками я согласна, - холодно парировала вопрошаемая. – А во-вторых, мне в твою голову никак не попасть. Это уже фантазии.
 «Фантазии», - хмыкнула Катя в непонимании и раздражении. «Будто все, что она тут мне городит, - это совершенно обыкновенное дело. Словно это у нее хобби такое – создавать альтернативные реальности в головах своих друзей. Эй ты! Тебе надоело жить в этом не понимающем тебя мире? Нет, не стоит убивать себя! Всего за пару часов я придумаю тебе идеальное место и помещу тебя к тебе же в голову. Ой-ля-ля! Налетай, пока бесплатно!»
 Катя могла бы еще долго ерничать на эту тему, внутренне протестуя против каждого услышанного слова. Катя, может, и была мечтательницей. Но она не привыкла к тому, чтобы кто-то действительно решился воплотить в жизнь эти вот мечты. Она не привыкла к тому, что сказки могут быть реальными. Она привыкла к законам физики и логики, протестовать против которых считала неприемлемым и глупым.
 А теперь…
 А теперь она задумалась над Лизиными доводами. На самом деле – что плохого в том, чтобы попасть в утопию, созданную тобою и для тебя же? Разве бог не сидит высоко в небе в сотворенном его же руками раю? А чем она хуже?
 Конечно, небо и черепная коробка – понятия ох какие разные. Но все-таки. Какой резон лететь в космическую даль, искать в ней ангелов и великолепия всяческие, если их можно преспокойно обрести прямо тут, так сказать, не отходя от кассы? Придумайте правила – дождитесь карты местности – играйте в жизнь и не о чем не кручиньтесь. Разве же это не манит?
 Да и если судить здраво (что, по факту, в данной ситуации весьма себе глупо), то ведь ей даже нечего терять в этом мире. Подумаешь, впадет она в вечную кому. Подумаешь, с ней случится что-то, что «слишком сложно», как говорит Иззи. Что бы там с нею ни произошло, - это будет в любом случае куда лучше, чем прозябать тут, на этой прогнившей планетке с прогнившими людьми, подчиняющимися столь же прогнившим правилам.
 Надо бежать! Бежать что есть мочи! Бежать скорее и как можно дальше!
 Если небо закрыто, если подняться ввысь нет никакой возможности, то значит надо двигаться в прямо противоположном направлении. Не ввысь, так вглубь. Не в космос, так в себя.
 20.

 Барнаби и Катя снова очутились перед дверью какого-то кабинета. Без лишних разговоров они прошли внутрь, и Барнаби закрыл дверь на ключ.
 Ничего особенно в очередном рабочем помещении не было – все абсолютно идентично тому, что и в остальных: режущие глаз белые стены, стол с компьютером и стопками бумаг, у дальней стены стоят какие-то шкафчики, они-то, пожалуй, и являются единственной отличительной чертой этой комнаты по сравнению с другими. Хотя нет – здесь также было окно во всю ширину и высоту правой стены, чего нельзя было сказать о прочих помещениях, где стены окружали и сдавливали, словно тиски.
 - Где мы теперь? – спросила Катя, быстро осмотревшись и удивившись наличию мебели сверх имеющегося стола и кресла, на котором уже успел воссесть ее спутник.
 - В моем кабинете, - ответил он. – Тут нет стульев. Только мое кресло. Просто кабинет не рассчитан на посетителей, понимаешь ли. Можно сказать, что это моя Крепость Одиночества.
 Катя улыбнулась краешком рта. Ей-то казалось, что вся эта Корпорация – одна сплошная Крепость Одиночества, но вслух она этого не сказала. Мало ли что, в самом деле.
 - И что мы тут делаем? – спросила девушка, посмотрев на раскинувшегося на своем импровизированном троне Барнаби.
 - Скрываемся, - пожал тот плечами. – За нами уже послана охрана, как ты видела. Мы ее заперли, но она непременно уже дала об этом знать высшим инстанциям. Так что остается только ждать, когда нас найдут. Лучше уж тут, чем где-то еще. По крайней мере, тут безопаснее.
 Подойдя к окну, Катя посмотрела в него на наружний мир.
 - Я не была там всего несколько часов, а уже так дико соскучилась… - очень тихо проговорила она.
 - Я не был там, пожалуй, уже пару лет, - снова пожал плечами Барнаби и, встав со своего места, подошел к девушке.
 Катя посмотрела на него с недоумением и печалью.
 - Лет? – переспросила она, все-таки надеясь на то, что неправильно услышала какое-то слово. Барнаби кивнул. – Но как так? Почему?
 - Такая у нас работа тут, - хмыкнул парень, продолжая смотреть в окно зачарованным взглядом. – Снаружи бывают лишь водители члены Отдела Наблюдения. Это у них назначение такое – наблюдать за соблюдением правил, а ведь нельзя наблюдать из здания. Вот они и катаются по всей этой местности, которую мы можем лишь наблюдать со стороны.
 - Но вы, что, живете здесь, что ли?
 - Да. Когда заканчивается рабочий день, все сотрудники уходят в спальню. Эти спальни есть в каждом кабинете. То есть не совсем в… это как отдельная комната, предусмотренная в любом кабинете. Там мы проводим ночь, а потом снова идем работать, предварительно помывшись и поев, конечно же.
 - Вы работаете, как какие-то механизмы, - Катя не могла не удивиться словам своего нового друга. – Это не было мной задумано…
 - В смысле? – Барнаби повернулся к девушке.
 - В том смысле, что что-то не сходится, - ответила она, напряженно смотря в никуда. Теперь ее уже не интересовал мир за стеклом, теперь она была занята более важными вещами. – Мы уже поняли, что это – мир моей мечты, да? Но дело в том, что я не писала ничего касательно того, чтобы люди работали, словно на каторге, и не имели возможности уйти домой…
 Барнаби развернулся к Кате полностью, но ничего не ответил. Поняв, что от нее ждут того же (разворота, то есть), Катя повернулась к нему.
 - Ты уверена в том, что говоришь сейчас? – хмурясь, спросил он тогда. – Не может быть, что ты просто забыла что-то? Я так понимаю, ты много чего понаписала, так что это было бы вполне объяснимо…
 - Нет! – отрезала девушка, злясь на Барнаби за такие вопросы. – Я точно уверена в том, что ничего не упускаю. Сам-то подумай: разве можно забыть свою собственную мечту? Если бы я мечтала о чем-то подобном… Нет, я даже помыслить о таком не могу. Даже сейчас. Я, конечно, людей не люблю, но я их не настолько не люблю, чтобы заставлять вкалывать, словно рабов. Я всегда была за свободу. Была, есть и буду за нее! Как можно вообще подумать о том, чтобы у человека ее отобрать?
 - Не время сейчас философствовать, - махнул рукой Барнаби, в свою очередь злясь на Катю за подобные отступления, никому не нужные и ничего не объясняющие. – Расскажи мне вкратце все от начала до конца. Я имею в виду: от первых идей до момента, когда ты попала в этот мир.
 Катя промолчала. Она думала. В ее голове было слишком много мыслей, поэтому она не могла так сразу среагировать на просьбу (или требование?) Барнаби. Столько вопросов крутилось в ее голове… Может быть, кто-то случайно нашел ее блокнот и написал туда пару-тройку идей для создания лично своего рая? Но ведь…
 - Катя! – прикрикнул Барнаби. Девушка недовольно посмотрела в его сторону. – Говори. Вкратце. От начала до конца. Что произошло?
 Кате хотелось сейчас заставить его замолчать. Накричать на него. Ударить. Сделать что угодно, чтобы только он не открывал рот какое-то время и дал бы ей спокойно обо всем поразмышлять. Но она сдержала себя и быстро заставила успокоиться.
 - Я нашла свой старый блокнот как-то утром. Решила написать туда первую свою мысль касательно того, что могло бы упростить жизнь. По крайней мере мне. Этим не ограничилась: после первой мысли пошли и остальные. Я писала их все в блокнот. Потом этот блокнот обнаружила Иззи…
 - Она?..
 - Она моя подруга. Близкая. Я с нею ссорилась или просто импульсивно разговаривала в последний миг перед… Не опережай-ка события! – то ли Барнаби, то ли самой себе грубо посоветовала Катя. – Так вот. Она прочитала часть, а потом захотела прочитать все. И тут ее вдруг осенило! Она решила воплотить мою фантазию в жизнь. Она решила создать из моих идей реальность, альтернативную той, в которой я существую, только эта, новая, была бы в разы лучше старой. Но годилась бы, понятное дело, только для меня.
 В то утро, когда она закончила с планами, она посвятила меня в какую-то их часть. Всей сути она мне не открыла, отговорившись тем, что это все сложно понять и все такое прочее… - Катя прервалась. Выражение ее лица поменялось. Ее словно ударило током. Она подняла глаза на Барнаби. – Может быть, это она…
 - Потом, потом, Катя, - прервал развитие догадки ее собеседник. – Хотя, конечно, может… - добавил он, подумав. – Но сейчас некогда углубляться в детали. Сначала в общем.
 - Хорошо… так вот… Она сказала, что собирается создать не реальность как таковую, а только подобие ее… ну что-то вроде образа в голове. То есть она хотела поместить мой собственной рай внутрь меня же. Таким образом я могла бы просто уйти от действительности в свои мечты. Очевидно, она поместила этот мир в отдел снов…
 Сначала я, конечно же, подумала, что Лиза надо мною просто издевается, подшучивает. Однако за время нашего разговора в ее лице я не усмотрела ни намека на смех. Она говорила абсолютно серьезно! Тогда и я начала относиться к ее словам так же серьезно. Я начала думать над произнесенным, над предложенным мне, если быть точнее. Ведь она не просто делилась со мной своими задумками, а оглашала план действий, частью которого была я. И не просто частью, а самой главной частью, без которой, по сути, весь план терял бы всякий смысл.
 Лиза предложила мне погрузиться в гипноз и дать ей возможность… «поорудовать» внутри моего мозга. Она не говорила, каким образом собирается «орудовать» там, опять ссылаясь на сложность понимания этого. Может быть, нормальный человек дал бы ей отворот-поворот, однако я ответила согласием. Предложи мне то же кто-то другой, я бы отказала без вариантов. Но Иззи я доверяла. Она была единственным человеком, стоящим моего доверия.
 В один из дней она принялась за выполнение первого этапа, суть которого заключалось в помещении внутрь моего мозга ею созданную мини-Вселенную. Так как я находилась в трансе, я не могу описать то, что там со мной делали. К тому же, даже после окончания (успешного, как видишь) этого этапа Лиза ничего мне не стала объяснять. Ссылки были на те же причины, что и до. Я уже перестала интересоваться. Какая разница? Ведь я уже стала частью ее грандиозного проекта!
 Катя прервалась, отчаянно пытаясь что-то вспомнить. Судя по тому, с каким усилием она хмурилась, как морщилось ее лицо, были предприняты поразительно усердные попытки, однако, как очевидно, без всякого результата.
 Девушка с отсутствующим выражением посмотрела на Барнаби. Парень молчал, понимая, что сейчас нет ни малейшего смысла требовать у Екатерины полнейшей концентрации мыслей. Он видел, что его слова в данной ситуации ничему не помогут, а в крайнем случае могут все только усугубить.
 - Я… я не могу вспомнить… - промолвила Катя голосом брошенного всеми ребенка. Она посмотрела в глаза Барнаби с отчаянием и мольбой. – Я помню, как я ссорилась с Лизой. Помню, что я срывалась на крик, на плач… Помню, что это была самая серьезная ссора, что я никогда прежде так эмоционально ни на что не реагировала… - зрачки Кати бегали из стороны в сторону, а брови были сдвинуты до сих пор. Даже не видя того, что происходит внутри ее мозга, можно было понять, что он работает изо всех своих сил. – Я просто не могу вспомнить ни причины, из-за которой мы начали скандалить, ни слов, которые мы сказали в пылу, ни итогов… я… я… я помню только, что было громко, было… больно… очень… но я не могу вспомнить деталей! – Катя схватилась за голову и, прислонившись спиной к оконному стеклу, в бессилии спустилась на пол. Барнаби тут же опустился напротив нее и, взяв ее запястья своими пальцами, отнял ее руки от головы.
 - Катя, - убаюкивающим, сладким и тихим голосом позвал девушку Барнаби. Та молчала и не реагировала. – Катя, - он отпустил одно запястье и легко прикоснулся к подбородку своей спутницы, приподнимая его, чтобы поймать ее глаза. – Успокойся. Не волнуйся. Так или иначе, это было и прошло. Возможно, что это важно, я не отрицаю. Я даю даже 90%, что это важно и является причиной того, что ты сейчас здесь, но, в любом случае, мы имеем то, что имеем – ты внутри себя, в своем подсознании, а точнее – немного глубже даже. Вспомнишь ты детали спора с… Лизой, верно? – Катя чуть заметно кивнула. – Так вот, вспомнишь ты эти детали, не вспомнишь ты их – это ничего нам не даст. Нам нужно не знание причин и следствий. Нам нужно действовать, пользуясь тем, что мы сейчас имеем перед собою. Понимаешь? Ничего из твоего реального мира тут, внутри сна, транса или комы – чего угодно – нам не поможет никоим образом. Нужно найти иную лазейку.
 - Но ты просил… - упавшим голосом начала Катя и, сглотнув, продолжила чуть увереннее: - ты просил рассказать от начала до конца… все… это бы помогло тебе уз…
 - Отчасти помогло, - прервал ее Барнаби, опасаясь, как бы она снова не погрузилась в то состоянии ничегонепонимания и самоуничижения, из которого только-только вышла. – Помогло, слышишь? Я составил себе примерную картину происходящего, ясно? Хорошо. Я понял, что этот мир, нереальный для тебя, но реальный для меня, был создан вами обеими. Я понял, что ты создала его чувствительно и мысленно, а Лиза – уже материально и ощутимо. Я так же понял, что Закон, которому мы все подчиняемся тут, - это не что иное, как твои идеи в блокноте. Этот факт подтверждается еще и тем, что существует какая-то книга, доступ к которой имеет только лишь Главный… Еще я понял, что именно Лиза внесла несколько исправлений в твои правила. Только я не могу понять, по какой причине, но я разберусь с этим позже.
 Пока Барнаби говорил, Катя понемногу приходила в себя. Она словно оживала под воздействием голоса, доносящегося до ее сознания (или альтернативного сознания?) и тем самым волшебно умиротворяющего, успокаивающего. Катя будто расцветала. Хандра проходила. Проходил и внутренний озноб, боязнь, что произошло что-то страшное и это что-то привело ее сюда, опасение, что выйти отсюда не удастся никогда…
 Все это как рукой сняло. Барнаби действовал лучше всякого обезболивающего и антидепрессанта. Разве же что-то может помочь человеку лучше, чем другой человек? Никакие лекарства не способны вылечить душу так, как он.
 И пока этот сотрудник-изменник говорил, пока его голос лился, Катин отрешенный поначалу взгляд все более и более фокусировался сначала на лице говорящего, а потом и конкретно на его губах.
 Барнаби всем своим существом вселял в нее уверенность в своих силах. Он пластырем накладывался на ее раны. Он импульсом проносился по нервам, приводя их в тонус. Он был ее стимулом не сдаваться, взять себя в руки и бороться, искать в этой борьбе какой-нибудь смысл, потому что он непременно был и продолжает быть. Раз Барнаби видит его наличие, то смысл точно-точно есть.
 - Но что мы будем делать дальше в таком случае? – спросила Катя по окончании речи.
 Орке сузил глаза, внимательно всматриваясь в свою не так давно сбитую с толку, но уже пришедшую в себя собеседницу, но, удовлетворившись увиденным, расслабился и отпустил Катино левое запястье, взяв вместо этого ее за руку.
 - У меня есть одна неплохая идея, - ответил он, лукаво улыбнувшись. – Я думаю, что нам нужно провести кое-какой экспериментик с книжкой. Ты называешь ее блокнотом, а для нас это Закон.
 - Но, - нерешительно вставила Катя. – Ты же говорил, что к ней нет доступа никому, кроме Главного…
 - Да, - просто ответил ее спутник, уже зная, что она будет говорить дальше и готовясь загладить любую будущую неровность.
 - И ты думаешь, что он нам так спокойно ее отдаст?
 - Нет. Но я не думаю так же, что он не даст нам шанса на то, чтобы объясниться хотя бы.
 Катя недоверчиво хмурила брови.
 - Кто он такой вообще?
 - Главный, - пожал плечами Барнаби.
 - И кто его назначил?
 - Да никто, в принципе. И в то же время – все. Говорят, что никто, кроме него не может прикоснуться к книге. То есть просто физически не может. Многие брали ее в руки, но что-то им такое чудилось, что они в страхе отбрасывали ее от себя подальше. И никто не мог удержать ее у себя достаточно долго. А потом появился мальчик. Он подошел и поднял брошенный на землю фолиант. И он без страха держал его в руках. Нет, не просто без страха! На его лице, говорят, светилось истинное возбуждение в примесь с предчувствием счастья и упоения. Он словно получил самый лучший подарок, какой только мог себе представить… Я не знаю, как описать это его выражение. Тогда я был еще мальчиком, ребенком. На площади в тот день меня не было, и я ничего своими глазами не видел. Просто слышал потом, что говорила мне моя мать. Она-то и сказала мне, что с этого самого момента все мы – и она, и отец, и я, и все-все остальные – будем беспрекословно слушаться Главного. Ведь только он один мог не просто прикасаться к неимоверной силе, но, и уметь ее контролировать.
 Катя слушала с некоторым осуждением все это. Барнаби заметил это и воззрился на нее в молчании, ожидая, когда та пояснит свое выражение лица.
 - Просто это тоже идет вразрез с моими мечтами, - подняв брови кверху, ответила она. Она уже не удивлялась и не впадала в состояние, близкое к нервному срыву. После того, как ее успокоил Барнаби, ее личный ангел-хранитель, Катю уже ничто не могло выбить из колеи. – Наверное, опять Лизиных рук дело. Просто в моей утопии не должно было быть никакого подчинения. Никто не должен был быть главным, лидером или богом. Все были в равной мере вольны жить как им заблагорассудится.
 - Но тогда бы никто не мог действовать согласно Закону, - перебил ее Барнаби. – А если бы никто не слушался, то и не было бы твоего идеального мира.
 - Нет. Замысел в том, чтобы, как ты говоришь, Закон был у всех заложен в голове. Что-то по типу настройки изначальной, понимаешь? Все бы с самого рождения знали, что им можно делать, какое действие будет наиболее правильным для них самих, - Катя смешалась и попыталась как-то пояснить: - я понимаю, что решать за остальных у меня нет никакого права. Я поэтому и продумывала утопию не для всех-всех-всех, а только лишь для меня. Но… если бы ты просто прочел то, что написано в моей блокноте, ты бы согласился с этим. Может, не со всем. Но с многим. Если бы ты отчистил свою голову от посторонних мыслей и тщательно бы обдумывал каждую занесенную на листы идею, ты бы смог понять их глубинное значение и не мог бы не согласиться с тем, что, так или иначе, это действительно помогает людям жить.
 Тот факт, что вашим миром все же управляет Главный, делает его нестабильным и идеальным-не-до-конца. Просто если у человека с первого вздоха в голове формируются азы поведения в дальнейшей жизни, то он без споров им следует. Но если эти же самые азы будут формировать иные силы (силы внешней среды, примером коих является как раз-таки ваш Главный), то тут могут начаться неполадки. Ведь человек по своей сути не склонен к подчинению…
 - Тут я с тобой поспорю, - Барнаби мотнул головой из стороны в сторону. – Тут все в точности до наоборот. В самом понятии человеческого существования заложена также и тяга к подчинению. Желание переложить груз ответственности на плечи кого-то другого. Никто в полной мере не хочет быть свободным. Каждый хочет зависеть от кого-то хотя бы отчасти.
 - Ты поверхностно мыслишь, - Катя закатила глаза. – Но я не виню тебя, потому что в твоем положении подобного рода суждения совершенно логичны. А логику винить смысла нет абсолютно никакого. Пойми: ты считаешь человека склонным к подчинению лишь потому только, что не видел никогда его свободным полностью. В задумке моего мира понятие человека сводилось к полному нулю и творилось заново. Это все равно что сбросить установку программы и написать ее по новой. И я делала на этом упор. В моем идеальном мире все на этом-то и зиждилось. Без этого все это место, - Катя впервые за все время разговора вырвала свою руку из Барнабиных, чтобы показать на пространство вокруг себя, словно стремясь проиллюстрировать свои слова. – Не более, чем очередная пиратская копия реальности. Просто неудавшийся проект. Неудавшийся. А ведь он был действительно идеальным в планах. И если бы не Лиза…
 - Но…
 Их разговор прервал стук в дверь. Два удара. Довольно громких. Не неловких, как перед просьбой подчиненного войти внутрь. Не быстрых, как при донесении важных новостей. Спокойные два удара, дающие понять внутри находящимся, что к ним наведался совершенно спокойный серьезный гость. Не спешащий, не нервничающий.
 Это явно были не люди из ОО – те бы сразу же попытались выломать дверь. Более того, эти попытки сопровождались бы разнообразными выкриками в адрес беглецов.
 Это не были подчиненные. Их стук звучит слабее и более неуверенно, опять же, сопровождаясь словами, пускай и не выкриками, но все-таки.
 Стук раздался снова. Настойчивый. Значит, ко всему прочему, пришедший сюда знает о том, что внутри кабинета кто-то есть. Но почему он молчит?
 «Он не попытался открыть дверь» - заметил про себя Барнаби, напряженно смотря в сторону входа. «Значит, наш гость уверен не только в том, что внутри есть люди, но и в том, что они заперли себя».
  - Прекратите, - раздался наконец-то голос с другой стороны. – Я прекрасно знаю, что вы тут. Вы, в свою очередь, так же прекрасно знаете, что я об этом знаю. Открывайте. Я не собираюсь вас арестовывать. Поверьте, мне нужно совершенно другое.
 Говорящий выжидающе замолчал.
 Барнаби посмотрел на Катю, словно беззвучно совещаясь с ней, как поступить. Глаза девушки сказали ему, мол, нет выбора. Долго мы тут все равно не высидим. А там, глядишь, еще и охрана заявится. И пиши пропало. Лучше уж так, раз случай подвернулся.
 Орке снова посмотрел на дверь, с секунду ничего не делая. Потом он легонько пожал плечами, тем самым давая понять, что от принятого решения от не в восторге, и направился открывать.
 - Я открою, - предупредил он, подходя. – Но только пообещай, что ты там один. Или, по крайней мере, с тобой нет никого из ОО. И ты сам не из ОО.
Катя подумала, что тому, кто находится по другую сторону кабинета, так просто будет соврать. Что стоит ему сказать не то, что есть на самом деле? Они с Барнаби не выдрессированные бойцы, поэтому опасаться пришедшему категорически нечего – он не пострадает совершенно. Максимум – словит пару ударов и отделается несколькими синяками. И всего-то.
 Но потом она вдруг вспомнила, что собственной рукой писала об этом в своем блокноте. Что значит, что в этом мире не существует лжи. В подтверждение этого девушка вспомнила, как сегодня с утра ей предъявили еще и обвинение во лжи, когда она назвалась Вильгельмом.
 Катя нахмурилась, вспомнив к тому же и изначальную причину своего ареста. Как странно, ведь она…
 Но тут до ее слуха донесся звук открытия двери, и Катя поспешила отложить пришедшую в голову мысль на потом – на время, когда у нее не будет решаться судьба.
 - Вот это я… - попытался что-то сказать Барнаби, но челюсть его отвисла, слова вывалились комом звуков без формы и какого-нибудь смысла.
 И не мудрено, ведь перед ним стоял не просто человек, а Главный. Тут уж извините, но не удивиться просто никак нельзя.
 Катя же, которая ни разу в жизни не видела Главного, ничуть не смутилась. По ней, так в кабинет вошел очередной сотрудник, одетый так же, как и все прочие, и ничем не отличающийся ни от кого в Корпорации. И она не могла понять поэтому, что такое случилось с ее верным Санчо Панса, почему это он вдруг так растерялся при виде их гостя?
 Екатерина Прицкер – девушка не глупая. Увидев реакцию Барнаби, она начала думать о ее причинах. Ей было понятно, что это не обычный сотрудник, что должность у него довольно высокая. И получается, что, раз его появление так редко и вызывает подобные эмоции у субъектов его визитов, то это не кто иной, как…
 - Главный? – вслух закончила Катя, придав последнему слову вопросительную интонацию.
 Вошедший уже успел повернуться и закрыть за собою дверь ввиду опасения, что придет еще кто-нибудь, перед тем, как услышать этот краткий вопрос. Роберт повернулся в сторону голоса.
 - Да. Екатерина? – в свою очередь поинтересовался он.
 - Да.
 Он кивнул, не говоря более ни слова. Быстро осмотрев арестантку снизу доверху и снова остановив свой взгляд на ее глазах, Главный хранил молчание.
 «Он образцово себя держит» - мелькнуло в Катином мозгу. «Наверное, именно так и должен держать себя вожак».
 Барнаби тем временем уже успел прийти в себя. Теперь он спокойным взглядом смотрел на пришельца.
 - Могу я поинтересоваться, - прежним своим голосом начал он. – Каким ветром вас занесло в мой кабинет?
 Главный перевел взгляд с захватившей его внимание особы на своего сотрудника, быстро посмотрел по сторонам.
 - Сесть не предложите, я полагаю? – вместо ответа спросил он.
 Барнаби сложил руки на груди. Он чувствовал себя увереннее, чем в начале разговора. Тем более, что сейчас пришедший явно намекал на недостаток сидячих мест в этом самом кабинете. Барнаби не отвечал на заданный ему вопрос, всем своим видом требуя ответа от Роберта.
 - Хорошо, - пожал тот плечами и, подойдя к столу, оперся на его край.
 Так как Катя сидела по левую руку от него, а впустивший его парень стоял по правую, сфокусировать внимание на них обоих одновременно было просто физически невозможно. Главный решил поворачивать голову в сторону того, кто разговаривает с ним в данный момент. Сейчас он повернулся лицом к Барнаби.
 - Я же Главный, не забывайте, мистер Орке. Это значит, что ОО не мог действовать самовольно, без моего ведома. Я был введен в курс дела. К тому же, вы разве забыли, что сами пришли в мой кабинет советоваться насчет задержанной и лишившей рассудка нашего психографиста девушки? И разве вы не предполагали, что за спуск Левински в Абсолютное Ничто вам просто так не отделаться? Это не могло остаться без внимания, не надейтесь. И неужели вы тешили себя надеждами, что если вы не вернетесь с докладом об успешном убийстве Екатерины Прицкер, то никто – ни я, ни мои приближенные – и ухом не поведут? Нет, мистер Орке. Вы же не так глупы.
 Барнаби лишь улыбнулся.
 - Вопрос заключался не в этом. Все, что вы сказали, я знаю и без твоих пояснений. Могли бы и не утруждать себя пояснением давно понятого. Вопрос заключался в том, что вы здесь делаете? Почему вы соблаговолили выйти из своего кабинета и почтить нас своим присутствием?
 Роберт, казалось, несколько смутился. По правде сказать, он надеялся своими словами показать Барнаби его место, а на деле все получилось совершенно наоборот. Переходом на «ты» Барнаби ошеломил Главного, и тот уже не мог хранить поразительное спокойствие, также он не мог претендовать на первенство в этом диалоге.
 - Надеюсь, вы поймете меня, мистер Орке. После вашего доклада об этой странной арестантке, я вдруг почувствовал себя как-то… не так, как обычно. Во мне вдруг что-то преломилось, еще кое-что проснулось, еще что-то начало петь… Да, вам это слушать смешно… - Барнаби не было смешно. Ему было скорее страшно, потому что Главный вел себя не так, как обычно, и разговаривал он не лишенным интереса и чувств голосом. Это было странно, невиданно. Это было невозможно, и это пугало. – Я почувствовал внутри себя какой-то импульс, толчок. Я понял, что должен найти эту девушку. Поговорить с ней. Я понял, что она может ответить на мучающие меня вопросы… Я словно наполнился энергией. Меня охватил жар! И в тот же момент я чувствовал внутри себя жуткую усталость. Усталость, связанную с тем, что я уже очень долго не выходил за пределы Корпорации, что я не имею ни личной жизни, ни других дел, помимо работы. Да и работы-то у меня не так уж и много. Я должен быть символом бесчувственности, образцом самоконтроля. И я был, был им двадцать лет! Но никто и представить себе не может, насколько это непросто, насколько это изматывающе!
 Роберт прервался, стараясь угомонить свой пульс, заставить сердце биться ровно, а не отбивать безумную чечетку по его ребрам. Слушающие не смели вмешиваться в ход его мыслей, они не смели даже пошелохнуться.
 Катя, конечно, не жила в этом мире, но она знала его правила, или Закон, ведь она писала об этом и на ее мыслях все построено. Точнее, по большей части на ее мыслях, ведь что-то, оказывается, успела подправить ее былая подружка Елизавета Фишман. Собственно, поэтому даже ей становилось понятно, как сложно сейчас должно быть Главному.
 Когда всем людям запрещено показывать свои эмоции, это одно. Ведь никто не будет всматриваться в лицо каждому. Иногда можно позволить себе оплошать. А вот с Главным ситуация совершенно иная. Тут ты не просто под наблюдением – нет! На тебя не просто смотрят, на тебя таращатся несколько тысяч людей, живущих с тобою в одном мире, и ты не имеешь ни малейшего права шевельнуть даже уголком рта, ты не имеешь права показать и толики презрения. Ни у кого на свете не должно и мысли родиться, что ты можешь что-то чувствовать. Ты должен стать олицетворением песни Simon&Garfunkel и жить двумя строками: «I am a rock. I am an island».
 Со своей стороны, Барнаби, который жил среди людей с лицами-масками, давно уже знал каждое правило, давно уже внутренне с ними всеми не соглашался. И он понимал, что сейчас перед ним творится история. Не кто-нибудь, а сам Главный встал на сторону протеста! Может быть, не так явно он сделал этот шаг, но все-таки… Его импульсивность, его сею минутная эмоциональность… Все это не может не положить начало революции. Все это не может не стать причиной тотального переворота уклада человеческой жизни!
 Мешать было никак нельзя. Вдруг он в какой-то момент встряхнет головой, вернется к прежнему своему мироощущению и прикажет ОО спустить их с Катей в АН? Риск велик. А молчание – золото.
 - Я отошел от темы, - продолжил Главный. – Но, как уже наверняка поняли, я пришел сюда, к вам, по причине того, что никак не мог поступить иначе.
 - Как мы можем быть уверены в том, что это не трюк? – подала голос Катя. – Ну то есть ты же не зря Главный. Ты должен быть умнее, изворотливее и, как ты сам сказал, хладнокровнее подчиняющихся тебе людей. И вот как мы можем быть уверены в том, что ты нас не разыгрываешь?
 Катя поймала себя на том, что ведет себя в крайней степени невежливо, общаясь с незнакомым человеком на «ты». Человеком на порядок ее важнее и старше, ко всему прочему. Но девушке было сейчас на это плевать. В добавок ко всему прочему, ее поведение и безалаберное отношение к этикету могли сыграть им с Барнаби на руку, выведя таким образом Главного на чистую воду. Ведь ни один человек, занимающий высокую должность где бы то ни было, никогда ни при каких обстоятельствах не позволит какой-то девке так с собой разговаривать. Тут не хватит никакого актерского мастерства, чтобы скрыть эмоции, разбегающиеся мириадами разнообразных выражений на лице.
 Но Главный либо хорошо играл, либо не играл вовсе. То есть его лицо не краснело. Быть может, он был до такой степени лишен чувств, что ему не стоило ни малейшего труда ничем себя не выдать.
 - Катя, - мягко, но авторитетно обратился к девушке Барнаби и секунду на нее посмотрел, после чего перевел свой взгляд вновь на Роберта. – Трюки здесь не в ходу. Любое нарушение Закона преследуется. Не имеет никакого значения, шутил ты или действительно показывал свои переживания остальным людям. Понимаешь?
 То, что сейчас мы видели, а то есть – с какой экспрессией вещал перед нами наш гость, - ни в коем разе не трюк, ибо за подобное он бы давным-давно загремел в камеру. О лишении его статуса Главного не может быть и речи. Понятное дело – его бы лишили всего сразу же. Получается, все его слова – правда.
 Катя поджала губы. Она-то думала вывести пришедшего на чистую воду. А вместо этого получилось, что она выставила себя круглой идиоткой.
 Роберт переводил взгляд с Кати на Барнаби, не решаясь остановиться на ком-то конкретно и заговорить. Все, что он мог сказать, он сказал. Теперь оставалось лишь ждать.
 - Хорошо, - снова заговорил Барнаби и отошел от стены, опустив руки и сунув их в карманы брюк. – Ты ответил на вопрос, - он тоже перешел на приятельское общение со своим бывшим боссом (не оставалось ни капли сомнений в том, что после подобного спича Роберту не видать поста Главного, как собственных ушей). – Получается, нас теперь трое. Это не очень удобно. Чем больше народу – тем легче нас поймать. Тем более ты персона-то известная. Тебя искать будут под всеми парусами…
 - Я приказал зу… Михаилу Войесу отозвать охрану. Сказал, что сам пойду искать вас.
 - И ты думаешь, он действительно ее отозвал?
 Роберт хотел было ответить, что, мол, да, ведь не может же этот смирный докучливый паренек-пластилин ослушаться приказа свыше, но, задумавшись, прикусил губу.
 - Я не уверен, что достаточно холодно отдал приказ… - проговорил он, стараясь припомнить момент отзыва охраны и его покидания кабинета. – Кажется, он меня разозлил и я… Да. Черт! Черт бы меня побрал! – Роберт сильно ударил кулаком по столу и отошел от него в сторону, схватившись за голову. Его сковало отчаяние. – Продержись я тогда хоть немного дольше – мы были бы сейчас в безопасности…
 - Да, ситуация… - причмокнув, согласился Барнаби, подойдя к Кате и сев с ней рядом. Вместе они наблюдали за тем, как Главный-отступник в раздражении и злобе на самого себя меряет шагами комнату.
 - Книга… - тихо шепнула Катя на ухо Барнаби. Он повернулся к ней, сначала не поняв, о чем она говорит, но уже через миг все осознав.
 Он снова посмотрел на Главного.
 - Не думаю, что она у него с собой, - еле шевеля губами, ответил он.
 - Стоит спросить, я думаю, - пожала плечами Катя. – Эй! – уже крикнула она, обращаясь к встревоженному человеку в середине кабинета. – Главный, послушай!
 Роберт обернулся к девушке, продолжая держать свою голову руками.
 - Книга, - Катя пошла напролом. – Книга, которую можешь держать только ты, - где она?
 - Что? Книга? – потерянным голосом переспросил Роберт, хмуря брови и силясь заставить мозг работать в обычном режиме. – Эм, да… она… в кабинете. У меня в кабинете. А что?
 Катя посмотрела на Барнаби. Тот ничего не произнес, предоставляя девушке право делать и говорить все, что она посчитает нужным.
 - Все трудно будет объяснить вот так вот просто, но она нуж…
 Но ее прервали на полуслове.
 В дверь снова постучали. В этот раз это не был размеренный и уверенный стук никуда не спешащего человека. В этот раз это было именно долбление с остервенением, дававшее понять внутри находящимся, что пришли далеко не гости и далеко не с добрыми намерениями. Было понятно, что это не кто иные, как именно сотрудники Отдела Охраны. И догадки вскоре подтвердились.
 - Открывайте! Отдел Охраны! Мы знаем, что вы здесь! – раздавались крики из-за двери. Голос, как поняли все трое, принадлежал Бернарду Квизиру. – По-хорошему пока прошу! Иначе мы дверь выломаем!
 И это не были пустые угрозы. Каждый понимал, что главарь охраны не шутит – вполне по силам было им снести дверь. Можно даже сказать, что это не затруднило бы их ни на секунду. Плевое дело – раз и все. Так же просто, как отобрать конфетку у ребенка.
 Было просто бессмысленно сопротивляться – это понимал каждый. Но было также и стыдно просто взять да и впустить этих людей внутрь. Мысль о подобном действии не нашла отклика в душе ни у кого из трех беглецов.
 - Делать-то нечего, - отметила Катя. Они с Барнаби уже стояли на ногах рядом с Робертом. – Теперь нам уже не удастся взять книгу.
 - Что в ней такого важного? – посмотрел на своих новых товарищей Главный.
 - Последнее предупреждение! – раздавались тем временем крики Бернарда. – Или вы…
 Но его никто не слушал. На это не было времени.
 - Если вкратце, то это мой мир, я его создала, а в блокнотике – все мои мысли касательно его, - Катя старалась не думать о том, как сильно все это смахивает на бред сумасшедшего. – Более того, - как ни в чем не бывало продолжала она. – Этот самый мир находится у меня же в голове, а я реальная сейчас либо сплю, либо в трансе, либо в коме. И мне надо выйти из этого состояния. Мне надо разобраться кое с кем в действительности, кое-что там подправить и потом уже вернуться сюда…
 - Но зачем книга?..
 - Надо кое-что проверить, - вставил Барнаби.
 Голос снаружи не смолкал. По тону становилось ясно, что Квизир начинал считать.
 - Как нам сбежать? Есть шанс? – Кате не очень-то хотелось умирать. Вряд ли, умерев тут, она продолжит жить в реальном мире. Скорее всего ее сознание просто-напросто исчезнет, а жизнь покинет ее тело.
 Роберт быстро осмотрелся и остановил взгляд на окне.
 - Есть мысль. Рискованная, но… - он попытался сжать свою идею. – В окно.
 И прежде, чем кто-либо успел что-либо сказать или спросить, Роберт уже побежал к столу и воззрился на Барнаби с упреком, ожиданием и требованием во взгляде. Тот понял замысел, схватил стол за другой край, и они вместе с Главным бросили его в окно.
 Катя стояла и с открытым от непонимания и слишком быстро развивающихся событий ртом наблюдала за происходящим. Она слышала лишь треск ломающейся двери, лязг разбивающегося словно бы с неохотой стекла.
 Уже в следующую секунду в разбитое окно прыгнул Роберт, предварительно снявший с себя пресловутый синий пиджак (Барнаби тоже снял с себя свой). Катя заметила лишь, как он мастерски развернулся к ним лицом после прыжка и исчез где-то внизу.
 - Давай, они уже тут, - услышала она действующий на сознание лучше всякого стимулятора голос и повернулась лицом в сторону звука. Барнаби протягивал к Кате руку и призывал ее к прыжку. – Поверь мне.
 Легко сказать: «поверь мне». Нелегко ввериться человеку, зовущему тебя в окно.
 Проклиная себя, Барнабин голос, весь этот свихнувшийся мир со всеми этими окнами, пиджаками и прыгающими с дьявольской высоты сотрудников, Катя, зажмурившись, взяла своего верного ангела за руку, и они вместе прыгнули, услышав, как за спиной дверь поддается натиску и кто-то уже врывается внутрь покидаемого ими кабинета.
 21.

 Катя лежала на своей кровати. Ее сознание было погружено в транс. Лиза занималась тем, что помещала свой проект внутрь мозга своей подруги.
 Для проведения данной операции Лизе нужно было не так уж и много вещей: компьютер, пара датчиков (по типу тех, что используют врачи при проведении энцефалографии), флешка и, собственно, Катя. То, что планировала Лиза, не было сложным, не было невыполнимым или невероятным. Даже судя только лишь по маленькому набору необходимых предметов для приведения первого этапа создания мира в действие, можно было с уверенностью утверждать, что дело это простое и много времени занять ну никак не должно.
 Погрузив Катю в состояние транса, отключив тем самым ее сознание и включив подсознание, Лиза уверенными движениями, словно заправской медик, прикрепила к ее голове датчики, подсоединила провода к компьютеру, подключила программу и внесла несколько изменений в нее. Все эти махинации не заняли у девушки и пяти минут – с такой легкостью она их выполняла.
 Вставив флешку в компьютер, Иззи открыла ее и перенесла находящийся на ней файл на рабочий стол. Оставив его пока что в покое, она принялась просматривать изображение Катиного мозга, за это время обработанное и высвеченное во всех подробностях на экране. Она увеличила изображение затылочной доли правого полушария, которая отвечает за фантазии и сны. Увеличила так, чтобы весь экран теперь был занят одной лишь этой частью. Потом Лиза нажала на пару кнопок и теперь уже наблюдала не поверхность мозга, а его внутреннее пространство.
 Перейдя на рабочий стол, она открыла перенесенный с флешки файл. Там было объемное изображение придуманного мира, выглядящего очень похоже на обыкновенную планету, но существенно отличаясь от нее при этом. Изображение крутилось вокруг своей оси, давая возможность наблюдать творение со всех углов. Впрочем, этот шар был по всей своей площади абсолютно одинаков (по крайней мере снаружи). В отличии от Земного шара этот был полностью иссиня-черным, переливчатым. Нигде не было видно ни облаков, ни океанов, ни суши – все было одного цвета.
 Но не потому, что по планам Елизаветы на этой планете не существовало бы ничего, кроме смерти и тьмы, - отнюдь! Жизнь была.
 Только внутри шара, а не снаружи.
 Аккуратно скопировав трехмерное изображение, Лиза вставила его в увеличенный отдел снов. Прокручивая изображение мозга, она внимательно смотрела, хорошо ли «сидит» в нем ее творение, нет ли где несостыковок. Что-то подправив, что-то подровняв, Лиза вскоре остановилась, последний раз оценила проделанную работу и улыбнулась.
 Осталось всего ничего – и все будет готово!
 От предвкушения у девушки дрожали пальцы. Сжав их и не разжимая некоторое время, Лиза сумела унять дрожь, успокоить стремящееся из груди наружу сердце. Целый мир в чьей-то голове! И не просто мир, а мир, создателем которого являешься ты! Не так-то просто успокоиться, зная об этом. Не так-то просто напустить на себя невозмутимость.
 Но иначе было нельзя продолжать работать. Лиза понимала это и вскоре снова влилась в дело.
 На флешке оставался еще один файл. Это была программа. Лиза навела курсор на иконку, нажала на левую кнопку мыши и перетащила ее на все то же изображение все того же отдела Катиного мозга. Поместив ее точно в середину вставленного сюда же шара, девушка откинулась на стуле. Сердце снова начало биться убыстренно. Но теперь уже можно было позволить ему это. Ведь все самое сложное и кропотливое было уже позади. Оставалось всего ничего – запустить программу.
 Лиза глубоко вздохнула, закрыла глаза и нажала на enter.
 На секунду она замерла, не решаясь открыть глаза и посмотреть на экран компьютера. А что если ей не удалось? Что если ничего не будет работать? Что если все ее труды напрасны?
 Она еще некоторое время не раскрывала век, слушая биение пульса в висках, стук сердца в груди. Потом Иззи все же собралась с силами и посмотрела на итог своей деятельности. И губы ее растянулись в улыбке.
 На экране прямо перед ее носом был показан все тот же отдел, но внутри него находился черный шар, а внутри этого шара, в свою очередь, совершенно определенно двигались маленькие точечки, светило солнце, дул ветер. Программа работала! Она, Лиза, создала программу, в свою очередь создавшую целую планету внутри человеческого мозга!
 В крайнем возбуждении Лиза вскочила со стула и сделала вокруг себя с тройку оборотов. Почувствовал головокружение, она остановилась и прошлась вдоль комнаты дважды, потом остановилась у ног лежащей Кати. Чувство Вселенской важности попало ей в глаза, отчего в них встали слезы. Девушка обошла угол кровати и присела на корточки рядом с подопытной подругой.
 - Получилось, - произнесла Лиза. – Я воплотила наши мечты в жизнь: для тебя теперь есть идеальное место, а я… а я так счастлива, что сумела поместить его в твою голову! – Лиза улыбнулась и радостно засмеялась.
 Поднявшись, она подошла к компьютеру, сохранила все внесенные изменения, сделала скриншот итоговой работы и закрыла программу. Все еще чувствуя сумасшедший бег крови в своих висках, Лиза подошла к подруге и принялась отлеплять от ее головы датчики. Аккуратно сложив их друг с другом, она повесила провода на спинку стула и встала рядом с Катей.
 Она щелкнула пальцами.
 С явной неохотой разлепляя веки, недавно пребывавшая в гипнотическом сне девушка посмотрела на стоящую перед ней фигуру. Спросонья она еще недостаточно хорошо мыслила и поэтому некоторое время не могла понять, кто же стоит в этой комнате: стул, монстр, человек или, может быть, чернобыльские тапочки?
 Опираясь на локти, Катя приподнялась и заняла сидячее положение на кровати. Лиза продолжала стоять напротив нее с растянутой от уха до уха улыбкой. Можно было бы поаплодировать ее умению держать себя в руках. По резким, неосознанным, слишком быстрым и совсем не размашистым, из-за чего нельзя было их заметить, движениям не составило бы труда с точностью в сто процентов определить силу ее желания рассказать об итогах первого этапа, показать скриншот и удивить этим свою белую мышку. Однако Лиза продолжала стоять и выглядеть парализованным счастливцем.
 Катя остановила на ней свой взгляд. Этот оскал вызывал странное опасение за собственную жизнь.
 - Ты меня пугаешь, - произнесла Катя, не сводя глаз с Лизы. Она же, почувствовав наконец, что теперь уже можно поделиться результатами с очнувшейся, села на край кровати.
 - Все получилось! – вскрикнула она. Катя посмотрела на нее непонимающе.
 - Что получилось?
 - Как что! Перенести мой проект в твою голову!
 - Ааа... – протянула та и осторожно прикоснулась к своему черепу, словно бы мир должен был возникнуть на нем в виде опухоли. – Что там дальше по твоему плану? – только и спросила она. В Катином голосе не было ни радости, ни упоения, ни восторга… Этот голос ничего не выражал.
 «Черт возьми! В твоей голове целая планета, а ты и ухом не ведешь!» - озлобилась по этой причине Лиза. Действительно обидно, когда твои труды никто не ценит. А особенно это обидно, когда труды-то чертовски велики! Настолько велики, что все гении мира, услышав о них, сию же секунду пали бы ниц и лобызали бы твои стопы!
 Может быть, гении и пали бы. Но вот Катя явно никуда падать не собиралась. Тут не было Иззиной вины. Просто Кате не было все это интересно. Гении потому бы и лобызали ей стопы, что они были бы заинтригованы, заинтересованы и все такое прочее. Ей же было как-то все равно. Она не хотела всего этого. Ее все устраивало таким, каким то было. И все. Но раз что-то решено было поменять – что ж, ладно. Но разве же кто-то танцует, узнав, что был принят тот или иной закон? Нет. Вот и тут беситься и скакать по всей комнате нет смысла.
 Если Лиза ждала чего-то большего – пускай обломается. Люди часто ждут слишком многого. Поэтому они так часто разочаровываются.
 - Дальше я помещаю тебя в твой мир, - буркнула Лиза в ответ. Желание показать Кате скиншот результатов работы испарилось в один момент. Что толку делиться своей радостью с кем-то, кто ее не разделяет?
 - Да, я помню это… И каким макаром ты планируешь это сделать-то?
 Катя вскинула глаза, недоверчиво и несколько насмехательски посмотрев на Лизу. Та не потеряла самообладания, по-прежнему держа себя в руках. Она не стала ни обижаться, ни дуться, ни умалчиваться. Какой в том толк? Да и по-детски это было бы как-то.
 - Я скопирую все твои воспоминания, все твои переживания, все твои мысли – то есть все, что хранится до сих пор внутри твоего мозга и делает тебя тобой – и расфасую по файлам, с помощью которых потом создам программу. Эту самую программу я запущу непосредственно внутри того мира, который я уже создала в отделе снов. Короче говоря, я скопирую твое сознание, вырежу его из действительности и вставлю в твое подсознание. Чуть глубже, ибо сны несколько глубже располагаются, нежели подсознание… Ты не умрешь, - поспешила добавить она. – Я на самом деле не могу представить, в каком состоянии ты окажешься, но ты точно будешь жива. В противном случае сознание просто-напросто отключилось бы.
 Катя сидела все так же. Ей было как-то все равно. Ей давно наскучила жизнь, так что Лизины манипуляции с ее мозгом тоже не имели никакого значения и смысла для нее. «Да и пусть даже я умру», - подумалось Кате. «Что с того? Семья от меня отдалилась уже давно. Друзей у меня нет. Будущего тоже. Терять мне нечего. Почему бы не дать этой шизанутой недоученой возможность спокойно экспериментировать надо мною, раз уж ей так того хочется, а мне совершенно фиолетово?»
 - Ты сейчас хочешь это сделать? – заметив, что Лиза ничего больше не говорит, спросила Катя.
 - Как тебе удобно. Я просто думала, что сейчас тебе и так некомфортно: все-таки целый мир тебе в голову поместили… - она попыталась напоминанием дать понять своей подопытной всю важность только что проведенной операции. Может быть, Катя просто плохо слышит, ведь у нее в голове теперь есть соседи. Тут необходимо время, чтобы привыкнуть к новизне.
 Катя снова прикоснулась к своему черепу, потрогала его с боков, спереди и сзади, осторожно мотнула из стороны в сторону. Замерев на секунду, в следующий миг уже медленно описывала головою круг. Когда запас идей, что можно еще проделать, иссяк, девушка тем же голосом произнесла:
 - Да нет. Вроде как, чувствую себя так же хорошо, как и перед гипнозом и следующим за этим водружением планеты мне в мозг, - Лиза прикусила губу, поняв, что Катя распознала ее уловку с намеками и что уже нет смысла делать их. – Поэтому мне совершенно параллельно: можешь помещать меня внутрь меня же хоть сию же секунду.
 Лиза в огорчении смотрела на сидящую напротив нее фигуру. Сейчас Катя очень сильно напоминала ей ту, с которой она познакомилась: замкнутую, от всего отстраненную, ни в чем не нуждающуюся. А ведь ей все же удалось однажды зажечь внутри этого апатичного комка раздражения какой-то огонек. Огонек то ли веры в лучшее, то ли радости жизни. Так или иначе, на какой-то период Катя стала другой. Она по-прежнему ни с кем не общалась и поспешно уходила прочь от шумных компаний, однако с нею, Лизой, вела себя по-другому. Наверное, ей единственной удалось «приручить» Катю, вызвать у нее доверие к себе, пробудить в ней желание общения. Пускай только с одним человеком, но это было, как-никак, лучше, чем ничто.
 А теперь Лиза переживала состояние сродни дежа-вю: она будто вернулась в какой-то момент своего прошлого и наблюдала со стороны за сценой, уже однажды виденной. Девушку передернуло. Она мотнула головой и быстро моргнула несколько раз, тем самым отгоняя от себя ненужные, мешающие делу мысли.
 А все-таки жалко, что Катя снова замыкается в себе…
 Хотя, возможно, именно поэтому так просто будет воплотить в жизнь второй этап плана? Ведь если человек сам стремится попасть к себе вовнутрь, то это многим упростит дело. Стремление – оно всегда помогает. И данная ситуация не исключение. Хотя, конечно же, задуманный эксперимент и выходит за рамки возможного и адекватно понимаемого, однако…
 - Лиза?
 Иззи снова дернулась.
 - Да, да, - пролепетала она, пытаясь вспомнить, о чем только что думала, но, поняв, что все мысли уже покинули ее голову, подошла к столу и села обратно за компьютер. – Раз ты хочешь прямо сейчас, то мне нетрудно будет это сделать. Что ж… ложись обратно, будем перемещать тебя.
 Катя мгновенно заняла свою прежнюю позицию плашмя. Чуть поерзав и приняв наконец удобную позу, девушка закрыла глаза и погрузилась в режим ожидания.
 Лиза мельком посмотрела на нее, но, подавив вздох меланхолического оттенка, вернулась к работе.
 - Я пить хочу, - вдруг донеслось до нее. Пошуршав одеялом, Катя села на краю кровати. – Есть время пойти попить?
 - Давай сначала все закончим. Я уже открываю необходимые папки, так что… потерпи, ладно? Ты будешь в трансе, жажда вряд ли усугубится. А пока программа будет устанавливаться, я налью тебе кофе. Хорошо?
 - Чай, - попросила Катя изменившимся голосом и легла обратно. – Зеленый.
 - Хорошо.
 - С молоком.
 - С молоком? – Лиза оторвалась от экрана. – Зеленый с молоком?
 - Да, - Катя уже закрыла глаза и не могла видеть выражение лица своего Виктора Франкенштейна, хотя оно и выражало удивительную и поистине интересную смесь чувств.
 - Ладно, - пожала плечами Иззи. – Будет тебе чай какой хочешь.
 Между тем все необходимое уже было готово, датчики были уже подключены к компьютеру, оставалось только прицепить их к Кате и начать второй этап. Мягкими движениями Лиза прикрепила присоски к сухой и слегка горячей коже головы лежащей, затем снова воззрилась в экран.
 Распознав в Катином сознании подключенное устройство, компьютер без труда высветил уже знакомое и недавно только закрытое изображение мозга с маленькой черной точечкой в отделе снов в затылочной доле правого полушария. Снова приблизив эту область, Лиза свернула эту вкладку и открыла уже запущенную программу, с помощью которой принялась перекачивать необходимые данные сознания Екатерины Прицкер в специально созданные для этого папки. Эта операция не заняла много времени – потребовалось всего каких-то тридцать секунд. Нет, это не означало, что Катя была тупой или забывчивой, что в ее голове было пусто – никак нет! Просто компьютер, находящийся в Лизином распоряжении, был очень мощным, что значительно ускоряло работу.
 Теперь оставался всего один шаг: запустить программу, созданную из перекачанных файлов, внутри черного шара на первой вкладке.
 Уже не так вдохновенно, хотя и находясь в приподнятом настроении, Лиза перетащила курсором иконку, символизирующую Катино естество, в представленный в разрезе шар, внутри которого что-то шевелилось и явно жило…
 На экране всплыло окошко со знакомой надписью «пожалуйста, подождите», и началась загрузка. Последнее действие должно было быть долгим, так что у Лизы было достаточно времени, чтобы пойти на кухню и сделать Кате зеленый чай с молоком.
 - Зеленый чай с молоком, - ухмыльнулась девушка, аккуратно прикрывая за собою дверь и включая чайник. – Это надо же. Понимаю, черный. Хотя и это не в ее вкусе. Но зеленый…
 Кинув чайную ложку заварки в кружку, Лиза оперлась руками о край стола.
 Интересно, а может ли это означать, что вкусы Кати каким-то образом изменились из-за проведенного опыта? Конечно, странно, что из-за возникшей в ее голове Вселенной она просто-напросто предпочла чай кофе. Пускай даже зеленый. Пускай даже с молоком. Все равно как-то странно.
 Почему не Катя не капитально изменилась, а только вот так?
 Или, может быть, она изменилась капитально, но просто не было шанса это увидеть? Скорее всего, так. Зря они сразу же приступили ко второму этапу. Мало ли что! Все-таки это не татуировки набивать – тут риск гораздо более серьезный. Мозг – это тебе не кожа. Тут мало-мальское отклонение от нормы играет очень большую роль. Это не краской тело портить, это всего человека можно в разы изменить…
 Вдруг Лиза услышала какой-то странный шум со стороны комнаты. Родителей дома не было. Дома вообще никого, кроме них с Катей не было. Также исключалась возможность того, что это кошка или какое-нибудь другое животное – Лиза их просто-напросто не держала.
 Может быть, звук исходит из какого-то другого места? Может быть, его издают соседи, приехавшие с дачи или собирающиеся на нее?
 Сделав пару неловких шагов по направлению к двери, Лиза осторожно приоткрыла ее и выглянула в коридор. Нет, определенно причина звука в комнате…
 И тут девушку передернуло.
 Она была так занята мыслями об этом треклятом зеленом чае, что совершенно забыла очень важную деталь: она забыла погрузить Катю в гипнотическое состояние. Это значит, что шум производит она. Это значит, что сознание Кати перекачивается из реальности в альтернативность прямо на глазах у нее же! Это все равно как если бы пьяный врач, учившийся на сантехника, проводил операцию на сердце без наркоза!
 Рывком открыв дверь, Лиза рванула в комнату. Сердце в ее груди стучало отбойным молотком. Она проклинала себя на всех ведомых и неведомых языках, всеми мыслимыми и немыслимыми словами, на ходу выдумывая новые ругательства. Она была готова увидеть что угодно. Просто невозможно представить, как может вести себя человек, очутившийся в подобной Катиной ситуации.
 Комната тряслась от истошного крика. Катя стояла на объятых дрожью ногах и, сжимая голову руками, кричала как безумная. Датчики до сих пор были прикреплены к ее голове, и сознание продолжало перекачиваться в компьютер, пока девушка-подопытная стонала от боли, пытаясь унять безумный разрывающий череп изнутри шум, описать который было просто нереально.
 Лиза остановилась в дверях, не найдя в себе сил что-то предпринять. Увиденное ее парализовало, крик был настолько громким, что не удавалось расслышать собственные мысли. Инстинктивно вошедшая заткнула уши, хотя и понимала, что проблему Кати это никак не решит.
 - Помоги! – сквозь ор умоляла та, увидев, что в комнате кто-то появился. Вряд ли она понимала, кто это, что вообще происходит вокруг, кто она и где она – боль мучала безумно сильно, и невозможность избавиться от нее сводила с ума. Катя рвала волосы на голове, пытаясь пробраться к себе в череп и вынуть то, что причиняет ей такие страдания. Она вскинула голову вверх. Лиза заметила, что ее глаза потеряли былую яркость, теперь они были тусклы, хотя и светились изнутри неким странным светом, похожим на свет энергосберегающих ламп – такой же неяркий и искусственный. – Помоги мне! Вытащи это! Помоги! – она задыхалась своими собственными словами, а Лиза все никак не могла сконцентрироваться и заставить себя мыслить и принимать решения в критической ситуации. Сейчас все ее навыки были абсолютно бесполезны – действиям в такой критической ситуации не может научить ни один тренинг.
 Катины силы иссякали, ее ноги подкосились, и девушка упала на пол, ни на миг не прекращая попытки достать изнутри мозга что-то очень и очень плохое, что заставляло тело извиваться в конвульсиях, а разум улетать восвояси.
 Лиза посмотрела на экран. Загрузка практически завершилась. Странно: как бы ни хотелось ей сейчас помочь своей подруге, снять с нее датчики, привести ее в чувство, она все же не могла решиться на сей шаг, ведь это было бы равносильно прекращению эксперимента, это бы означало конец всей ее кропотливой грандиозной работе! Что-то внутри Лизиного существа отчаянно не желало такого, блокируя даже мысль о том, чтобы ринуться на помощь сходящей с ума от безмерно огромной боли Кати.
 - Тише, тише! – вырвалось у нее, когда она заметила, что ее Игорь Франкенштейн уже тянется к датчикам, силясь их сорвать. Лиза скачком приблизилась к корчащемуся телу на полу и без труда оторвала Катины руки от головы, соединила их вместе и опустила на уровень живота, придерживая своей левой рукой. Придя в себя благодаря этому рывку и уже будучи в состоянии мыслить, Лиза мгновенно приняла единственно верное в данной ситуации решение: подняв правую руку, она щелкнула средним и большим пальцами, тем самым погрузив буйствующую в гипнотический сон. Пускай с опозданием (причем с имевшим весомые последствия опозданием), но Лиза все же погрузила Катю в транс.
 Убедившись в том, что подопытный кролик спокоен и спит себе да спит, новоявленный злой гений встала и подошла к компьютеру. Загрузка как раз подходила к концу.
 Лиза посмотрела на Катю.
 - Ничего, ничего, - успокаивающим тоном проговорила она. – Теперь все закончится. Теперь все будет хорошо. Не беспокойся.
 И она устало плюхнулась на стул. Компьютер издал какой-то звук, означающий, что программа успешно установлена, и Лиза, дважды нажав на иконку, теперь уже находящуюся непосредственно внутри черной сферы, запустила программу.
 Удовлетворенно улыбаясь, Лиза откинулась на спинку стула.
 - Ну вот, - сладким голосом подытожила она свои труды. – Теперь ты в идеальном месте, - она явно разговаривала с Катей, хотя и не поворачивала голову в ее сторону. Каков смысл? Катя все равно не ответит ей. – Идеальные правила в идеально построенном мире. Тебе должно там понравиться.
 Вот только в твоих идеях были некоторые недочеты. Но ты не волнуйся, ты не волнуйся: я все их откорректировала, я все их подправила. Теперь твой мир действительно прекрасен. Теперь он лучше того, в котором существую я.
 Лиза усмехнулась. Она протянула указательный палец и нажала на enter. Экран перестал показывать Катин мозг, теперь он высвечивал внутреннюю часть помещенного в отдел снов шара, давая возможность видеть жизнь, в нем заключенную, во всей ее красе. Немного подвигав мышкой и поискав что-то, Лиза снова усмехнулась.
 - А вот и ты, - она навела курсор на маленького человечка и снова увеличила изображение. Перед нею вырисовался силуэт – это был словно перерисованный с живой Екатерины персонаж компьютерной игры. Графика была отменной – по качеству можно было бы сравнить ее с одним из следующих поколений The Sims, когда станет невозможным отличить реального человека от его пиксельной копии. – Привет, Катя. Что ж, теперь я могу с уверенностью сказать, что эксперимент удался.
 Лиза в гордости за саму себя еще некоторое время смотрела на экран. Наконец отодвинувшись от него, девушка закрыла программу и все открытые папки, переместила их на флешку, все еще воткнутую в usb-разъем, и выключила компьютер. Встав со стула, она вытащила провода, затем аккуратно отлепила присоски датчиков с головы Кати. Они отошли легко, ведь их уже порывались сорвать.
 Присев на корточки рядом с Катей, Лиза принялась заталкивать ее под свою кровать. По окончании этого действия она осторожно поправила простыню, сделав так, чтобы та доставала прямо до пола, тем самым тщательно прикрывая собою скрытый за нею живой секрет.
 Окинув комнату оценивающим взглядом, Лиза удовлетворительно кивнула (точь-в-точь так, как обычно это делала Катя) и, залезши под одеяло, с чувством не зря прожитого дня чуть ли не мгновенно погрузилась в крепкий сон, полный разнообразных, живописных сновидений.
 Но эти сновидения не имели ни капли смысла.
 Тогда как сон, в котором была сейчас заточена ее подруга Катя, был полон им до краев.
 Было раннее утро.
 8:20.
 22.

 Катя почувствовала мягкий толчок в области стоп, и ее тело по инерции начало падать куда-то вперед, однако на своем пути встретило некоторую преграду, в связи с чем это падение прервалось. Открыв глаза, девушка обнаружила, что ее мягко поддерживает сидящий на корточках значительно более сбалансировано, нежели она, Барнаби.
 - Мы не разбились, - голосом, полным какой-то тупой радости, вымолвила она.
 От потрясения, испытанного по причине прыжка в окно невообразимо высокого здания, было очень трудно не давать мыслям покидать мозг через рот. Поэтому-то Катя и сказала эту довольно очевидную фразу. Хотя она скорее наивно предполагала, чем радовалось. Ибо неверие в спасение вытесняло все другие чувства. Действительно, странно, что все целы, ведь высота-то была большой. И не менее странен тот факт, что они так быстро приземлились. По той же причине.
 «Может быть, я просто от страха умерла?» - подумала Катя. «Тогда непонятно лишь то, где я…»
 Она осмотрелась, впервые ясно ощутив ограниченность свободы действий. Что-то сковывало движения. Нахмурившись и даже разозлившись, Катя пошевелила плечами, дабы путы с нее спали, но, так как это не помогало, она решила осмотреть их.
 Руки.
 Ах да, ее же держит Барнаби.
 Девушка посмотрела вверх и, обнаружив, что на нее уже продолжительное время смотрит ее верный спутник, залилась краской.
 Заметив, что Катя понемногу приходит в себя, парень ослабил хватку, но полностью еще не опускал своих рук.
 - Ты в порядке? – спросил он.
 - Да, в полном, - стараясь не нервничать, ответила Катя. Стоп. Где третий? Их было трое. – А где Главный?
 - Я тут, - раздался голос откуда-то сбоку и словно бы не из этого кабинета. Катя повернула голову по направлению звука. Вместо человеческой фигуры она увидела раскрытую дверь, ведущую, очевидно, в какую-то другую комнату. Но уже скоро оттуда вышел Роберт, держа что-то в руках.
 Он с улыбкой на губах направлялся в сторону своих товарищей и слегка размахивал находкой в воздухе над своей головой. Подсев к Барнаби с Катей, он, стараясь не замечать, в какой они позе сидят, положил посередине (между собой и ними) предмет своих поисков в ванной комнате.
 - Книга, - сказал он, хотя в этом не было уже никакой надобности. Все трое прекрасно понимали, что перед ними лежит. Также они понимали и то, что это не обычная какая-то книженция, а что это именно Закон. – Вы хотели что-то там с ней проделать, - напомнил Роберт ненавязчиво, переводя взгляд с лица Кати на лицо Барнаби и пытаясь угадать, у кого выражение осмысленнее.
 Барнаби отпустил Катю и взял в освобожденные руки положенный фолиант. Какое-то недолгое мгновение его лицо не менялось, но потом на нем изобразился такой неописуемый ужас, такая боль и такое смятение, что перепугалась даже Катя. Парень в страхе отбросил блокнот в середину и отодвинулся, приняв позу эмбриона, уткнув в колени лицо и обняв руками ноги.
 Катя решила не смотреть на него. Никто не обрадуется, если увидеть его в состоянии слабости. Никому не нравится показывать свои Ахиллесовы пятки. Девушка понимала это и поэтому решила оставить выведенного из равновесия Барнаби на какое-то время в покое.
 - Я догадываюсь, что за эксперимент планировал провести Барни, - Катя несколько смешалась от эдакой своей фамильярности, но решила проигнорировать данный факт так же, как и факт слабости своего хранителя. – Можно взять? – спросила она, заглянув своими пронзительно-зелеными глазами в черноватые Робертовы.
 Тот пожал плечами, мол, делай, что хочешь, но ты видела результат и случае чего винить меня негоже.
 Катя промолчала, тем самым соглашаясь с выставленными условиями. Она протянула руку, на всякий случай приготовившись к самому худшему, хотя и чувствуя где-то глубоко внутри себя, что ничего подобного тому, что произошло с Барнаби, с нею не случится. Просто это как-то… невозможно, что ли. Так не должно быть. Так не должно быть, и так не будет ни в коем случае.
 Со спокойным сердцем она взяла книгу в руки, давно знакомый блокнот, странным образом попавший внутрь ее головы. Хотя вряд ли это тот самый блокнот. Скорее всего это его аналогия, нереальное воссоздание в этой альтернативной реальности. Копия точь-в-точь, от оригинала не отличишь: те же потертости на листах, те же нажимы, тот же шрифт… Но все же это копия.
 Катя с улыбкой на губах читала написанные когда-то строки. Она вспоминала, когда и при каких обстоятельствах писала ту или иную идею.
 Вот например, касательно однополой любви.
 … Обычно Катя работала курьером в летние каникулы. В тот день она доставляла какие-то документы куда-то в самые дальние дали своего города, куда, впрочем, очень удачно можно было добраться на одном лишь поезде прямо по прямой, без пересадок.
 Усевшись в полупустом вагоне, Катя достала книгу из рюкзака, раскрыла ее на заложенной странице и погрузилась в чтение. Время от времени она отрывалась от своего занятия, чтобы услышать объявления о станции, а потом снова полностью растворялась в строках произведения.
 В третий или четвертый раз подняв глаза и сконцентрировав внимание на словах, доносящихся из динамика и дающих представление о местоположении состава в данный период времени.
 Неожиданно взгляд ее зацепила парочка стоящих около дверей людей. В принципе, в них не было ничего особенного: они не обладали эпатажной внешностью и не говорили настолько громко, чтобы нельзя было не посмотреть в их сторону. Эти двое людей вели себя совершенно обыкновенно, но просто Катя вдруг посмотрела в их сторону и не отвернулась. Она не смотрела на лица, не рассматривала в мельчайших подробностях их одеяния – она смотрела только на руки.
 Так часто встречая то тут, то там различные парочки людей, ведущих себя до невозможности развязно, Катя уже начала забывать, что есть и другие, не облизывающие лица друг друга на глазах у всех вокруг, не трогающие друг дружку за разные части тела, смущая тем самым невольных наблюдателей. Все эти выставляющие свои чувства (если это были вообще чувства, а не любовь к показухе) люди своими образами давно выгнали из Катиной головы представление о том, как ведут себя влюбленные. Сейчас же, наблюдая за стоящими около дверей, девушке вдруг вспомнилось, что нежные чувства по отношению к другому человеку проявляют не животным облизыванием и щупаньем всего что только можно, но незаметными, совершенно простыми действиями.
 Пара у дверей не лезла друг на друга, не срывала себя одежду в порыве страсти, так удачно заставшей их в метро, - нет. Они не делали ничего подобного, они не стремились показать остальным, как сильно они друг друга любят, потому что они, вероятно, не видели в этом никакого смысла. Катя лишь видела, как одна рука легко держит другую, и большой палец одной мягко поглаживает пальцы другой.
 Повинуясь какому-то странному предчувствию, Катя подняла взгляд и посмотрела на лица этих людей. Интуиция ее не обманула – эти двое смотрели на нее и что-то говорили друг другу в полголоса с некоторым опасением. Катя была сбита с толку. Она хотела объяснить им, почему не сводила с них глаз с минуту-полторы, и уже привстала с места. Но поезд начал притормаживать, и, чтобы не упасть, Катя должна была взяться за какой-нибудь поручень. Когда она снова посмотрела на влюбленных, те уже спешно покидали вагон остановившегося состава. Как бы ни хотелось девушке все разъяснить и посмеяться от души над возникшим недопониманием, она все-таки не сделала ни шага. Все-таки она на работе, и прежде всего нужно отвезти документы ожидающему ее человеку. Нельзя отвлекаться от дел. Тем более что не так уж это и важно. Ничего капитального сейчас не случилось.
 Сев обратно на свое место, Катя снова открыла книгу.
 Но читать она не могла. Она вдруг поняла, почему на нее смотрели с опасением. Пара была не обычная: не парень с девушкой, а парень с парнем. И хотя во взгляде Кати не было и тени осуждения или желания набить им лица, на всякий случай геи решили покинуть поезд. Ведь в этом мире, полном агрессии и злости, укоренилось мнение, что однополая любовь – это какая-то мерзость, которую следует истреблять как можно более жестокими методами. Неудивительно, что они ушли. На их месте каждый бы ретировался.
 Закрыв свою книжку, Катя достала из рюкзака блокнот и, раскрыв его на не исписанном еще месте, занесла в него очередную идею: любовь должна быть свободной. Любят не тела, а души.
 Тот день засветился в сознании так ярко, что Кате пришлось несколько раз моргнуть, дабы в глазах ее не мерцали раскаленные точки.
 Когда зрение пришло в норму, девушка закрыла блокнот и подняла глаза. На нее со средоточием смотрел Роберт. В его глазах светилась радость. Казалось, что он из последних сил держится, чтобы не встать и не пуститься в пляс.
 - Что такое? – удивленно поинтересовалась у него Катя.
 - Ты не испугалась! – стараясь подавить смешок счастья, ответил Главный. – До этого момента я думал, что только я один могу касаться этой книги! Я думал, что я обречен! Ха-ха! Наконец-то я могу быть спокоен… теперь мне не придется прозябать годами в своем кабинете…
 - Ты и так там не будешь прозябать, - ледяным тоном заметил пришедший в себя Барнаби. – Ты как-никак с предателями заодно. Такое никто не простит. Пускай ты и Главный, но все равно теперь ты в опале у подвластного тебе народа, - он подвинулся вплотную к Кате и посмотрел на нее сбоку. – Я так и предполагал, что на тебя она не возымеет никакого действия…
 Катя посмотрела на него. Ее лицо светилось радостью – как хорошо, что Барнаби вернулся!
 - И что это нам дает? – поинтересовалась она, не желая терять его темные глаза из виду.
 - Это нам дает то, что ты, по сути, такая же Главная, как и… Главный, - ответил парень задумчиво.
 - Может быть, пришло время тебе занять мой пост? – с надеждой предположил Роберт. – Не может же один человек…
 - Ой, я тебя умоляю, - махнув рукой, перебил его Барнаби. – Ты только мешаешь мне думать своими замечаниями. Никто не сделает тебя Главным. Все. Не опасайся. С этого момента у нашего городка нет правителя.
 - Значит, люди не будут слушаться Закона, - напрягая умственные силы, сделала Катя вывод. – Получается, что мой мир… ну или мир-созданный-не-совсем-так-как-я-хотела… рассыплется? Ведь то, что я написала в блокноте, - это основа, на которой ваше общество держится. А если не будет основы, то не будет и самого общества...
 - Конец Света, - вставил Роберт.
 - Да, что-то подобное, - Барнаби встал со своего места и принялся шагать из угла в угол, как то он делал всегда в сложных ситуациях. – То есть мы все умрем. Да, ситуация…
 - Я, получается, тоже отдам концы.
 - Непременно.
 Все замолчали. Шаги Барнаби сотрясали воздух, трепещущий от вздохов. Повисло отчаяние. Никто из них троих не мог найти выход из складывающейся ситуации.
 - Надо изменить Закон, - подала Катя голос. – Это единственный шанс, я думаю.
 - Хм? И как? – Барнаби остановился около стола и привычно оперся на него.
 - Надо вывести мое сознание из этого мира, - Катя развела руками. – Другого варианта я не вижу.
 - И ты знаешь, как это сделать? – усмехнулся Барнаби и приподнял бровь. – У тебя есть план города с входами-выходами? Или ты думаешь, что есть какой-то иной способ вырваться отсюда? Посредством внушения себе пробуждения или что-то наподобие?
 - Не ерничай, - огрызнулась Катя, тоже поднимаясь. Роберт последовал этому примеру, хотя по-прежнему не произносил ни слова, как то ему советовал Барнаби не так давно. – Я не знаю ничего об этом мире, кроме того, что я сама придумала. Я не занималась его программированием, соответственно, я не могу знать, что здесь и как устроено, что и где расположено… Я только знаю, что выход есть всегда. Значит, и здесь его можно обнаружить…
 Она прошла к столу и оперлась о его край так же, как Барнаби. Коснувшись подушечками указательных пальцев до висков, Катя продолжала думать и делать умозаключения. Если прилагать усилия – все получится.
 Роберт стоял поодаль и хранил молчание. Он понял, что лучше не сотрясать воздух бесполезными словами, а начать думать, тем самым помогая своим товарищам. Уже несколько минут в его голове вертелась странная и какая-то невероятная мысль, возникшая неизвестно по какой причине и неизвестно каким образом.
 - Мне кое-что в голову пришло, - наконец решился он. – Это может показаться безумным. Ну, эта мысль. Точнее, она не просто может показаться, но и всенепременно покажется вам безумной… просто она засела внутри моей черепной коробки, и у меня сложилось впечатление, что, только высказав ее вслух, я от нее смогу избавиться.
 Ему никто не ответил. Барнаби напряженно смотрел на него и ждал, пока он заговорит, а Катя просто не замечала ничего, что вокруг нее происходит.
 - Я подумал, - продолжал между тем Роберт. – Что, раз я могу касаться книги и раз это может делать также и Катя, то… может быть… хах… глупая мысль, да ведь?.. может быть, мы – это части одного целого? Ну то есть… я не знаю… просто никто больше не может продержать ее в руках хоть сколько-нибудь долго, и только я и она… я… нет, глупос…
 - Ничего не глупость! – лицо Барнаби, до этого момента выражающее только скуку и нервозность, теперь сияло от озарившей его надежды. Он отодвинулся от стола и встал напротив Кати. Девушка, почувствовав, что рядом с нею уже не стоит ее Панса, оторвалась от своих мыслей и осмотрелась.
 - Что? – смутилась она, заметив, что все по какой-то причине на нее смотрят.
 - Главный предположил, что вы можете быть частями одного целого! – радостно и вдохновенно пояснил ей Барнаби.
 Катя скорчила недовольную гримасу.
 - И ты думаешь, это возможно?
 - Вполне!
 - Лааадно, - протянула она, но в показание своего скепсиса скрестила руки на груди. – Допустим, что это вероятно. Что ж. Я со многим успела уже столкнуться. Почему бы и нет… Ладно, да. Допустим, что мы – части одного. Что дальше? Я имею в виду, разве это что-либо меняет?
 - Да! – чуть ли не вскричал Барнаби. – Это меняет многое! Смотри: ты не знаешь, как устроен мир, но зато знаешь весь Закон. Он же, - Барнаби ткнул пальцем в сторону Роберта. – Наоборот, не знает Закон ровно так же, как и мы все, но зато лучше кого бы то ни было знает, что из себя представляет Корпорация. Вы что-то типа двух половиной одного…
 - Мы должны любить друг друга или… - с сомнением предположил Роберт.
 - Нет, - Барнаби помотал головой из стороны в сторону. – Я не об этом говорю. Я говорю о том, что… ну… каждый человек совмещает в себе черты, присущие женскому полу, и черты, присущие мужскому полу. Характер формируется именно так. Ну и… вы… вы – это один распавшийся человек.
 Катя, ты же не можешь быть уверена, что в реальном мире ты абсолютно такая же, как тут. Ты ничего не знаешь о себе настоящей. Только какую-то часть. То, что ты мне говорила, помнишь? – Барнаби внимательно вгляделся в Катины глаза, ища ответ прежде всего в них. – О воспоминаниях. Я тебя спрашивал, что было непосредственно перед тем, как ты сюда попала? И ты не могла вспомнить в точности последние свои минуты в своей действительности, говоря что-то неопределенное и расплывчатое… может быть… я не уверен, но, может быть, случилось в тот день что-то такое, что расщепило тебя надвое…
 Катя быстро глянула в сторону Роберта и хмыкнула.
 - Он же старше меня, - заметила она. – Будь все так, как ты говоришь, мы были бы с ним одного возраста.
 Роберт ничего не говорил. В знак согласия с Катиными словами он только кивнул.
 Барнаби задумался. Он потер подбородок и повернулся лицом к окну.
 - Не обязательно, - снова заговорил он спустя какое-то время безмолвного наблюдения облаков. – Мы же сейчас в отделе снов находимся.
 - И что?
 - А то, - и Барнаби снова повернулся к своим слушателям, улыбаясь шире прежнего. – А то, что во сне время убыстряется. В Катином мире может пройти час, тогда как здесь минует больше года. Я не знаю точно, как соотносится время наше и время ее, но суть вы понять можете. Скорее всего личность Роберта быстрее сформировалась и быстрее попала сюда. Может, прошла только доля секунды или доля доли… в твоем мире. Но тут прошло несколько лет.
 Барнаби замолчал, терпеливо ожидая, когда смысл его слов дойдет до остальных. Терпение еще никогда никому не мешало. Сейчас оно тоже не было лишним. Тем более что человек, уверенный в том, что он говорит, может ждать поразительно долго. Уверенность, можно сказать, заставляет время идти быстрее. Когда ты в чем-то уверен, секунды бегут так быстро, как не снилось и Хусейн Болту.
 - Я не хочу прерывать ваши суждения-рассуждения, но у нас мало времени, - вставил Роберт. – Не думаете же вы, что охрана, заметив наш прыжок в окно, удовлетворилась предположением, что нас размазало по асфальту? – его губы скривились в усмешке.
 - Ах да, - вмешалась Катя. – Что вообще произошло после того, как мы прыгнули?
 - Вместо того чтобы разговаривать о действительно важном, мы тратим время впустую… - пробурчал Барнаби, закатывая глаза.
 - Быстрее объяснишь, быстрее вернемся к изначальной теме разговора, - пожала плечами Катя.
 - Я говорил же, что в коридоре можно перенестись ближе к нужному тебе кабинету, стоит только вполне ясно представить его себе? – без дальнейших препирательств, излишних по своей сути, начал объяснять Орке. – Так вот, на самом деле каждый кабинет окружен эдакой зоной, в которой твои представления действительно могут перенести тебя к нужному тебе объекту. В самом кабинете это не работает, но зато за его пределами – пожалуйста. Так как выйти в дверь не было никакой возможности, ведь там была охрана, мы выпрыгнули в окно. Попав в зону… телепортации... мы с Главным подумали о его кабинете и перенеслись сюда. Я держал тебя руками, поэтому ты перенеслась вместе с нами. Теперь ясно?
 Катя кивнула. Оказывается, каким бы странным ни казался этот мир, все в нем подчиняется законам логики и физики. Несколько отличной от привычной физики, но все-таки…
 - А теперь вернемся к делу, - переждав, снова начал Барнаби. – Я думаю, что надо вас с Главным соединить воедино и получить посредством этого целую тебя.
 - Мы же не жидкости, мы не можем просто влиться друг в друга, - заметил Роберт.
 - Я не предлагаю…
 - Я думаю, достаточно будет всего лишь прикоснуться друг к другу, - перебила Катя и посмотрела на Роберта. – В любом случае, ничего другого мы не можем попробовать.
 Кабинет сотрясся. В дверь снова кто-то ломился.
 - Открывайте! – кричал Бернард с той стороны. – Хватит уже бегать! Вам не скрыться! Сдавайтесь, черт бы вас побрал…
 - Я знаю место, где нам было бы полезно побывать, - перейдя на шепот, сказал Роберт. – В библиотеке…
 - Библиотеке? – переспросил Барнаби тоже шепотом. – У нас в Корпорации есть библиотека? Впервые слы…
 - Никто не знает о ней, - прервал его Роберт и протянул вперед руки: одну – Барнаби, другую – Кате. Видя их непонимающие взгляды, он поспешил пояснить: - в отличие от других кабинетов в моем можно переноситься. Возьмите меня за руки, пока эти амбалы сюда не ворвались.
 Не медля ни секунды больше, Катя и Барнаби схватились за руки Роберта, и уже в следующее мгновение все трое очутились в каком-то ином месте, совершенно не похожем на кабинет.
 Отпустив Главного, Барнаби отошел от него и, подняв голову, воззрился на потолок, потом осмотрел пространство вокруг себя. Это, конечно, не было внешним миром, о котором он мечтал уже года, но все же это было хоть какое-то разнообразие. Видя день за днем лишь кабинеты и сводящие с ума белые стены, синие стены, синие костюмы, Барнаби почувствовал нечто похожее на радость, будучи в этом помещении.
 Перенесясь сюда, троица оказалась между двумя рядами книжных шкафов, каждый из которых был длиною около трех метров и высотою до самого потолка. По окончании одного шкафа через метр-полтора начинался другой такой же. Создавалось впечатление поэтому, что рядам этим нет конца.
 - Какая-то книгострада, - улыбнулся Барнаби, чувствуя внутри себя удивительное удовлетворение своим существованием и какую-то неосознанную симпатию ко всему на свете.
 Продвигаясь вдоль полок, он любовно касался корешков книг и, беззвучно шевеля губами, читал их названия и имена авторов, их написавших. Сейчас нельзя было сказать, что Барнаби Орке – сотрудник Отдела Устранения в Корпорации. Сейчас Барнаби Орке был совершенно не похож на себя обыкновенного. Это был не работник, а книголюб, книгоман, библиофил. Это был человек, любящий чтение больше, чем что-либо во всем мире. Его улыбка буквально освещала этот книжный рай. Барнаби был действительно бесконечно счастлив.
 Подумать только! А он уже и не мечтал увидеть книги снова!
 Он работал в Корпорации уже два года, однако до сих пор думал, что ничего, кроме людей, компьютеров и деловых бумаг тут днем с огнем не сыщешь, а теперь…
 Теперь он не мог поверить собственным глазам. Радость подступила так внезапно, что на какой-то период времени он и думать забыл, что есть что-то, кроме них. Что-то куда более важное.
 Тряхнув головой, Барнаби наконец пришел в себя и вспомнил, что надо держать себя в руках, потому что Отдел Охраны уже во всю ищет их троих. Троих… Он обернулся и только теперь заметил, что Роберт и Катя все так же держат друг друга за руки и смотрят куда-то вперед неосмысленным взглядом.
 - Эй? – негромко окрикнул их Орке, делая осторожный шаг к ним навстречу. – Что с вами?
 - Руки, - ответил Роберт, еле разжимая губы. Он с усилием шевельнул своей левой рукой, намекая, что надо бы Барнаби на нее глянуть. И Барнаби глянул.
 Он даже протер глаза.
 Конечно, он предполагал, что высказанная Робертом мысль о их единении с Катей может быть правдой. Он ведь даже всячески поддерживал данную теорию. Но он никак не мог предположить, что это утверждение (как выяснилось, абсолютно верное) будет иметь такие вот последствия.
 Левая рука Роберта, которую он протянул девушке перед тем, как перенестись в библиотеку, каким-то непостижимым образом влилась в Катину правую руку. Они словно были сиамскими близнецами, вот только руками сросшимися, а в остальном – нет.
 Барнаби поднял глаза и посмотрел в лицо Кати. Оно было расслабленным и умиротворенным. Казалось, что девушка просто спит. С открытыми глазами спит.
 - Ну и как оно? – спросил ее Барни.
 Катя слегка нахмурила брови.
 - Я вижу то, что забыла, - ответила она. – Подожди немного, пожалуйста. Я должна досмотреть. Я все скажу… потом только… подожди, пожалуйста… - она замолчала, но потом добавила: - найди листок и ручку, карандаш… что-нибудь пишущее…
 Барнаби кивнул, хотя Кате было на это кивок совершенно все равно, ведь она смотрела не на него, а вглубь себя, и подскочил к ближайшей полке. Слишком долго было бы искать чистые листы, поэтому он решил нарвать первые и последние страницы из книг. Вытаскивая тома с полок, Барнаби в мгновение ока вырывал из них необходимые ему листы и бросал их варварски растерзанными на пол. У него встали слезы на глазах, он в полголоса приносил книгам свои извинения, пару изданий он даже осмелился поцеловать, но, понимая важность поставленной задачи, он все-таки беспрекословно выполнял то, что от него требовалось.
 Ручку, карандаш или фломастер найти ему не удалось. Оставалось надеяться, что в кармане у Роберт завалялось что-нибудь пишущее, в противном случае он был готов порезать себе кожу и дать Кате возможность рисовать его кровью…
 - Барни, - позвала девушка спустя несколько десятков разорванных книг. Он тут же обернулся и, бросив свои жертвы, подскочил к ней.
 Катя села на пол и выжидательно посмотрела на него снизу вверх. Барнаби вертел головой из стороны в сторону и не мог понять, по какой причине ему нигде не удается увидеть Роберта…
 - А где?.. – начал было он, но Катя требовательно наклонила голову, приказывая сесть. Когда ее желание было исполнено, девушка пошевелила своей правой рукой и чуть-чуть выдвинула ее вперед – ровно настолько, чтобы Барнаби мог увидеть ответ собственными глазами.
 Получается, пока он искал листы и ручку, пока он перерывал фолианты в библиотеки, дьявольски раздирал своих любимых друзей, сбоку от него в непосредственной от него близости происходило нечто куда более зверское: Катя поглощала Роберта. Не в прямом смысле, нет: она его не съела. Она поглотила его совершенно в ином плане.
 Когда Главный взял Катю за руку, то его существо начало сливаться с ее существом. Не сливаться даже, а скорее вливаться в него. Так как личность Роберта была не чем иным, как лишь случайно образовавшимся в результате Лизиной оплошности осколком, то не оставалось ни капли сомнения в том, что Катина личность полностью поглотит личность этого мужчины. Так оно и произошло.
 Пока еще Главный был не полностью впитан Катей – на ее правой руке висело практически высосанное тельце, бывшее когда-то Робертом. А вскоре и от него не осталось бы и следа.
 - Я все вспомнила, - сказала девушка, как показалось, слегка изменившимся голосом и посмотрела на Барнаби. Ее глаза уже не были полностью зелеными и яркими – теперь цвет был темнее, а по краям настолько темнее, что создавалось впечатление, будто присутствует даже черный. – Я знаю, как устроена ваша планета. Я нарисую. Я знаю вашу историю, но рассказывать ее не хватит времени, да и бессмысленно это. Я знаю, где выход… И я теперь помню, что случилось в тот день, когда я оказалась здесь… Дай бумажку. Ручка?
 Барнаби поджал губы и жестом показал, что нет ничего, чем можно писать.
 - Ладно.
 Катя прикрыла глаза и нахмурилась, явно напрягая все умственные силы. В правой руке из остатков Главного начало появляться нечто в форме эллипсоида. Уже спустя пару секунд девушка имела в своем распоряжении ручку.
 Не обращая внимания на конфузливое состояние своего спасителя, Катя наклонилась к листку и принялась что-то чертить.
 Сначала она нарисовала круг и поделила его на два полукруга одной горизонтальной чертой. Затем верхнюю дугу она обвела еще несколько раз, сделав ее таким образом жирнее, нижнюю же часть, находящуюся под чертой, она закрасила черным полностью, в оставшемся пространстве над чертой нарисовала солнце, несколько деревьев, пару человек, облачко и две волнообразные линии, после чего отложила ручку в сторону и, тыкнув указательным пальцем в рисунок, начала объяснять:
 - Этот круг – модель вашего мира в разрезе. В трехмерном пространстве это шар. Дуга сверху – видишь? – это Корпорация, чернота под чертой – это земля. Там всякие минеральные вещества, грунтовые воды и прочее, и прочее – в общем, все необходимое, чтобы выращивать растения. Над чертой, но под жирной дугой – это то, что ты и все остальные называете внешним миром. На самом деле, как ты видишь, это совсем не внешний, а, наоборот, внутренний мир. Ведь он ограничен со всех сторон. Нет никакого космоса, нет никаких звезд. Ваш мир освещает выдуманное солнце, очень напоминающее обыкновенную лампу, только большего размера и жарче.
 Девушка замолчала и, упершись руками в пол, посмотрела на макушку Барнаби, так как он опустил голову, чтобы все увидеть и понять. Заметив, что объяснения прекращены, юноша вскинул голову.
 - И все? – приподняв брови от удивления, спросил он.
 Катя пожала плечами.
 - Все гениальное просто.
 - Ладно, - выдохнул Барнаби. Ему было немного грустно от того, что ему поведали. Он, конечно, уже давно знал, что существует внутри Катиной головы, но он рассчитывал, что этот его мир не будет так просто устроен. Он ведь так часто до начала карьеры в Корпорации поднимал глаза и смотрел в небо на светящиеся точечки, мечтая, что однажды сможет взлететь к ним и увидеть свою планету свысока… А оказывается… Оказывается, что и нет никакого космоса. Что нет никаких звезд. Оказывается, что это все – ложь.
 Он ухмыльнулся и почесал затылок.
 - Ладно, - повторил он, натянуто улыбаясь и стараясь придать своему тону немного больше радости. – А что там с выходом? Ты упомянула, что знаешь, где он.
 - Знаю, - ответила Катя, внимательно наблюдая за лицом Барнаби. Сейчас ей очень сильно хотелось дотронуться до него и обнять. Она не могла представить, как он чувствует себя. Должно быть, это ужасно – узнать, что ты не существуешь, а весь мир вокруг тебя выдуман каким-то безумцем.
 - И где он?
 - Ты слышал о нем. Это Абсолютное Ничто. Да, я знаю, что туда принято заточать тех, кто очень сильно провинился перед Законом. И не зря – любого живущего в вашем мире там развевает, словно пыль. Собственно, это то место, где существует то, что называют космосом. Только вот звезды формируются из ваших тел, из атомов, их составляющих.
 - И это выход? – спросил Барнаби с издевкой в голосе. – Распасться на части – разве это выход?
 - Я не распадусь, - парировала Катя полным сожаления голосом. – Распадаетесь вы. Потому что вы нереальны, - в горле встал комок. Катя чувствовала, что каждое произнесенное ею слово причиняет Барнаби боль, но ведь нужно же ему знать правду! – Стоит мне туда попасть, и я проснусь в реальном мире. В своем мире. Понимаешь? Для других это смертельно. А для меня это спасительно.
 Барнаби не ответил. Он продолжал все так же натянуто улыбаться и смотреть на рисунок, схему своей реальности.
 - Космос, говоришь? – спросил он, снова посмотрев в Катины глаза, и девушка увидела в них бесконечную грусть. – Я давно хотел полететь в космос…
 - Но я же сказала…
 - Да какая мне разница! – выкрикнул Орке. – Ты ведь также сказала, что я нереален. Так что мне терять? Я и так, и эдак не существую. Просто если зайду с тобой в АН, то увижу наконец звезды, которые так давно мечтал узреть.
 Катя хотела что-то сказать, но Барнаби прижал указательный палец к своим губам и мотнул головой из стороны в сторону. Катя прикусила язык и промолчала, а юноша поднялся на ноги и, подойдя ближе к девушке, протянул ей руку с искренней улыбкой.
 - Остался последний шаг, - хмыкнул он и улыбнулся шире. – Пора.
 Катя помедлила, но ничего другого не оставалось.
 Она взяла Барнаби за руку, в который раз полностью на него положившись.
 Конец.

 - Спасибо за увлекательно проведенное время, - улыбнулся Барнаби, когда они с Катей очутились напротив двери АН.
 Девушка развернулась к нему лицом и, вместо того чтобы отпустить его руку, сжала ее сильнее. Барнаби ухмыльнулся.
 - У меня получится переписать все начисто. У меня получится создать тот мир, который я планировала изначально, - попыталась убедить его Катя. – Подожди меня, пожалуйста. Я обещаю тебе: я вернусь, и все будет по-другому.
 Барнаби снова ухмыльнулся.
 - Ты же знаешь, что время любит играть в далеко не детские игры. Ты не можешь знать, удастся ли тебе исправить Лизины корректировки или же нет. А даже если и удастся – сколько времени это может занять? Сколько лет мне придется ждать? – он сглотнул и, собравшись, продолжил: - да и что тебе я? Меня нет. Я нереален. Ты думаешь, нормально привязаться к вымышленному персонажу? К сожалению, я просто сон. Проснувшись, ты не вспомнишь меня. А даже если и вспомнишь, то просто посмеешься над тем, что сейчас тебе кажется серьезным и болезненным.
 Не надо пытаться искать альтернативные варианты концовки. Не все истории должны кончаться словами: «и жили они долго и счастливо». В конце концов, я наконец-то увижу звезды, а ты… ты вернешься в свой мир…
 - Из которого я с превеликим удовольствием бежала сюда, да? – ернически заметила Катя, пытаясь вырвать пальцы из руки Барнаби. Парень улыбнулся и сжал их крепче. Он сделал шаг навстречу и приложил свои губы к Катиному лбу, запечатлев на них легкий поцелуй.
 - Прощай, - сказал он, все так же улыбаясь и открывая дверь в Абсолютное Ничто. Катя дернула его за руку и остановила.
 - Не хочу видеть, как ты распыляешься, - проговорила она и встала рядом с ним. Все это время она ни на мгновение не отпускала его руку. – Давай вместе, что ли. Это будет весьма… Во всяких мелодраматических фильмах парочки уходят в закат. А мы уйдем в… пустоту.
 - В космос, - поправил ее Барнаби. – Что ж ты за фильмы сопливые смотришь.
 - Молчал бы. Тут вообще-то серьезные вещи происходят, а ты…
 Она замолчала, ощутив, как Барнаби большим пальцем медленно поглаживает ее кисть, показывая всю нежность, которую он к ней питает.
 Что бы там ни случилось с ней после шага в Абсолютное Ничто, если она останется жива, то непременно сделает все возможное, чтобы найти прообраз Барнаби Орке и снова почувствовать себя такой же счастливой, как в этот самый момент.

 Эпилог.

 Она не нашла.
 Без датчиков, подсоединенных к голове, Катя не могла вернуть сознание в свое тело. А назад путь ей был заказан. Она не умерла, но исчезла.
 Из всех возможных реальностей.
 Застряв посередине двух миров.

 Дополнение.

Мир – круглый черный шар, делящийся ровно на два полукруга, один из которых ограничивается Корпорацией, а второй состоит из земли, содержащей минеральные вещества, грунтовые воды и прочее.
Корпорация – здание, куполом накрывающее природу. Все равно что клетка, внутри которой кишит жизнь. Самые верхние этажи (маковку этого купола) занимает библиотека. Все остальные этажи выделены под кабинеты, камеры и больничное крыло в отношении 1:3:2.
 Коридоры покрашены в синий, кабинеты же – в белый. Цвет костюмов сотрудников также синий. Цвет одежды заключенных – бледно-зеленый, цвет морской волны.
В кабинетах нет ничего, кроме необходимого для работы. В каждом кабинете есть дверь в спальню, в которой работник спит.
В камерах стоят только стол, стулья и кровати.
Главный – тот, кто может касаться блокнота, а, соответственно, и читать его, доносить Закон до людей, над которыми он властвует. Составляет пункты правил согласно Закону.
Его приближенные – десять людей, наиболее мудрых и сведущих, докладывающих о ситуации в мире, об успешном введении в жизнь очередного правила.
Закон – блокнот с Катиными идеями, основа для правил, или пунктов.
Отдел Устранения – люди с самыми лучшими характеристиками. Каждый сотрудник этого отдела может в случае острой необходимости заметить кого-то из другого отдела, потому что именно в ОУ работают люди, постоянно обучающиеся чему-то новому, желающие развиваться и совершенствоваться в нескольких направлениях. Все их чувства обострены до предела, они прекрасно владеют эмоциями и беспрекословно подчиняются.
 Отдел Охраны – бойцы, четко выполняющие приказы по отслеживанию беглецов, устранении ненужных, опасных личностей и подобного. Имеют острый нюх, как у собак-ищеек, клыки. Им дозволено проявлять эмоции. Более того – их импульсивность поощряется.
 Отдел Здоровья – доктора разного рода. Все отличные специалисты.
 Отдел Наблюдения – наблюдатели и водители, их доставляющие на место наблюдения и обратно в Корпорацию. Наблюдатели следят за соблюдением правил. Заметив акт нарушения пунктов или простецкого неподчинения указам, арестовывает, узнает личность и необходимые характеристики, отвозит в Корпорацию.
 Отдел Разбора – включает в себя персонал, проводящий осмотр, опрос, психографию, а также составляющий протокол и выносящий вердикт.
 Каждый сотрудник Корпорации работает с истинным фанатизмом, получает от выполняемого труда радость и удовольствие.
 Абсолютное Ничто – кабинет, внутри которого любой человек распадается на составляющие его атомы, развеивается. Принято считать это космосом, потому что пыль развеянных людей имеет различные цвета, и их смешение создает причудливые рисунки разнообразных оттенков.