Стройбат

 
        Просматривая  различные материалы на одном из сайтов,  я обнаружил комментарий некоего пользователя о том, что, мол ; в советское время он служил в СА в стройбате, и это , по его словам , было гораздо хуже ГУЛАГа . Бедных стройбатовцев  весь рабочий день, а то и больше, заставляли вести бетонные работы, а потом, измученных, заставляли заниматься строевой службой, физической и ТАКТИЧЕСКОЙ подготовкой, чтобы они были готовы быть защитниками Советской Родины.  И за такое издевательство за 2 года службы ему по ее окончании выплатили всего 415 рублей.
       Читать его писанину было смешно, тем более , что я сам служил в свое время в стройбате, причем не в каком - нибудь, а в Семипалатинской области, на строительстве   подземных ракетных точек , в районе города Солнечный, в Жарминском районе. Где и что это, наверняка знают многие ветераны РВСН.
      И вот, прочитав эту писанину , я подумал – а ведь на тему  Военно-строительных отрядов  Советских  Вооруженных сил ходит много сплетен, но ни одной нормальной публикации по этой теме я не видел!
    Так родилась идея – написать этот рассказ.
    Для начала следует сказать, что стройбатом в СССР называли строительные части, работавшие  в разных ведомствах . В основном такие части относились  к Министерству обороны и Министерству среднего машиностроения (атомной промышленности), однако мне приходилось встречать военно-строительные части,  работавшие в системе многих Министерств, от Минстроя до Минводхоза.
      Однако, перейдем к моей службе. Призвали нас – целый эшелон из 17 вагонов! из Узбекистана, в основном из Кашкадарьинской области, 1 декабря 1967 года.  В составе эшелона было 2 служебных вагона – кухня и вагон-штаб. В штабном вагоне ехали офицеры – командиры команд, начальник эшелона и его заместитель. С нами в каждом вагоне ехали сержанты – командиры взводов, из срочников, подлежащих увольнению в декабре.
     Все, кто призывался в те годы, знают, что без «горючего» призывники в вагоны не садились. И вот тут первое опровержение утверждения  о пьянстве призывников и «наркоте», которую везли они из Узбекистана – нас сажали в вагоны  по одному, и войдя в вагон, мы сразу попадали в крепкие руки трех сержантов , которые, не церемонясь, выворачивали наши рюкзаки и чемоданчики.  Оттуда изымалось все спиртное и мало- мальски подозрительные предметы  - типа самодельных ножей и тому подобного, а также все, что вызывало подозрение, как наркотики.  В вагоны мы поступали уже «чистенькие». Ничего остального – продукты, сигареты и т.п . сержанты не трогали.
     Разместились в вагонах, и эшелон медленно тронулся. У всех головы еще были одурманены выпитым  при прощании «на дорожку», поэтому то тут, то там вспыхивали разговоры, иногда на довольно высоких тонах, однако наши няньки-сержанты быстро навели порядок, и  к полуночи все в эшелоне уже спали. 
     Утром проснулись рано, разбитые и сонные – эшелон стоял  где то в степи. В течение часа на кухне, расположенной  в середине поезда, был приготовлен завтрак,  сержанты взяли по 1 дежурному  из каждых десяти человек, и первый армейский завтрак был доставлен   в вагоны . Мало кто притронулся тогда к нему, у всех было полно домашних припасов.  Позавтракали на ходу поезда,  который тронулся и медленно ехал по степи.  Горячим кормили 2 раза в сутки, вечером был чай с сухим пайком – сухари,  сахар и масло.
    К вечеру сержанты вызвали несколько человек к себе в купе.  Оценивающе посмотрев на нас, они предупредили  ни слова офицерам. Затем последовал такой разговор:  «Мы понимаем, пацаны, что вы едете в армию, и должны выпить, а водку мы у вас изьяли. Однако – мы не звери, понимаем,  что выпить надо,  поэтому понемногу мы вам отдадим, но чтобы без кипеша, иначе – в эшелоне и губа есть. Но не обессудьте, все не можем, вы нажретесь и будете бузить.»
      Затем, после повторного предупреждения – не бузить, не шуметь, и не попадаться  офицерам, нам отдали «конфискованную» ранее водку, примерно по одной бутылке  на 4-5 человек. Для зеленых пацанов, которыми мы были, этого было вполне достаточно. Таким образом,  первый  день в эшелоне закончился вполне благополучно.
    И так ехали мы 7 дней.   Сержанты на второй день также подогрели нас спиртным,  но дальше лафа кончилась – видимо, остальное ушло в штабной вагон, да сами наши няньки потребляли довольно много.  Из вагонов нас всю дорогу не выпускали – на всех остановках в вагоне появлялся офицер- командир команды и строго следил за этим.
     На 7 день остановились на маленькой станции.   На вопрос, где это мы, услыхали ответ:  Жангиз!
     Это была станция Жангиз-тобе, в Семипалатинской области Казахстана,  находившаяся на практически одинаковом расстоянии  от Семипалатинска и Усть-Каменогорска  - рядом с ней находилась развилка автомобильных дорого, идущих в сторону  названных городов.
     Долго стояли на станции, на втором пути, затем наш эшелон подцепили к небольшому мотовозу и потащили куда-то  в степь по заснеженной железнодорожной ветке. Через некоторое время  показались и стали приближаться огни довольно большого города,  с многоэтажными зданиями и  огромной тарелкой  антенны на окраине. Однако , мы проехали мимо него и подьехали к территории  воинской  части,  окруженной небольшим забором.
 Через некоторое время последовала команда : «Выходи строиться!»
  Мы весело выскакивали из надоевших вагонов на снег… и тут же пытались  снова заскочить в  теплый вагон – дул пронизывающий ветер, и стоял мороз градусов в 15-20! Наши южане  стали сбиваться в кучки, головами внутрь,  раздались причитания на узбекском языке – ОЙ-уй,  ульдым! (Умираем!)  Они отказывались двигаться и норовили заскочить в вагон. Команды сержантов и офицеров ничего не могли с ними поделать . Тогда наши командиры обратились к нам, кто был несколько постарше и держал себя в руках – обьясните им, тут оставаться нельзя. Вагоны сейчас  уйдут, а они замерзнут!
    Мы стали обьяснять все это на узбекском, ребята постепенно пришли в себя, нехотя построились, и колонной  вошли в ворота части. Недалеко от них находился клуб, в кинозал которого  нас всех и завели.  Там было очень тепло. Расселись на сиденьях, и тут же на экране начался какой то художественный фильм.
   Привезли нас 1500 человек,  однако за ночь всех потихоньку  постригли, помыли и переодели в форму. Гражданскую одежду отобрали, однако разрешили взять часы и все деньги, которые у нас были.
    Какие мы были смешные и одинаковые – лысые, в х/б, бушлатах и сапогах, не узнавали друг друга, искали  друзей, стоя рядом с ними. Нас разбили уже по ротам, взводам и отделениям, представили командира роты – старшего лейтенанта, и командиров взводов  - сержантов, только что окончивших  сержантскую  учебку.
      Затем погрузили в автобусы и повезли на точку – «в карантин», проходить  курс молодого бойца.

          Карантин.

         Ехали не меньше 40 км, по степи, вокруг ни одного жилого домика, ни столба, белым-бело.  Снега было много, и нам, узбекистанцам, на тот момент это было в диковинку -  у нас снег в начале декабря  выпадает  редко выпадает и держится недолго.  Вскоре местность вокруг  стала потихоньку меняться, появились сопки,  покрытые снегом.  Повернув за очередную , мы неожиданно увидели два ряда длиных одноэтажных зданий, и торчащую неподалеку трубу котельной.  Неподалеку были расположены еще две –три сопки.  Автобусы вьехали в этот  поселок и остановились. Мы приехали на только что отстроенную «точку»,  где в освободившихся от строивших ее рот казармах был организован  «карантин»  для вновь призванных в этом году. Одна из торчавших невдалеке сопок закрывала шахту с ракетой, но которая из них – отличить  практически невозможно. Было примерно 10 часов утра.
     Всю предыдущую ночь мы не спали – стрижка, помывка,  обмундирование и комплектация рот заняли практически всю ночь, подремать удалось только в автобусе, по дороге на точку. По гражданской привычке все рассчитывали, что сейчас нам дадут отдохнуть.
    Не тут то было!  Хотя казармы были заранее подготовлены к нашему приему – отремонтированы, прогреты и помыты, работы нам досталось. По приезде нас построили сначала на улице. Перед казармой. И было обьяснено, как заходить в казарму после построения – «Справа по одному бегом марш!» В казармах все оказалось уже на местах – стояли солдатские двухярусные койки, табуретки, часть казармы представляла  из себя учебный класс, в другой части – ленкомната.  Построив нас внутри казармы, взвода разделили на отделения , просто построив по росту, в три шеренги.  Самого высокого в каждой шеренге назначили командиром отделения.   Командирами взводов были назначены сержанты, призванные на полгода раньше нас, и окончившие шестимесячную школу сержантов.
     Наверное , не стоит говорить  особо подробно обо всем остальном, происходившем в этот день- мы получили  постельные принадлежности, нас научили, как заправлять кровати, как должны стоять табуретки,  выдали белую ткань и научили подшивать подворотнички. А самое главное – научили быстро  строится и заставили каждого запомнить свое место в строю. Обедали и ужинали в этот день мы сухим пайком – консервы, сахар и сливочное масло, а также горячий чай, который принесли в термосах. В первый день , учитывая, что мы всю предыдущую ночь не спали, отбой прошел без всяких эксцессов – в десять часов нам была дана команда отбой, и практически все заснули как убитые.
   А утром начался дурдом! Раздалась команда – взвод, подьем! Сержанты ,  поглядывая на часы , торопили нас, но мы никак не могли собраться. Рота построилась  на центральном проходе только через  минут 5-7, причем половина продолжала на ходу натягивать на себя гимнастерки, а несколько человек прибежали с сапогами в руках и надевали их уже в строю.
   Когда все оделись и построились, старшина роты (из сверхсрочников) дал команду «Равняйсь, смирно!», критически оглядел нас, посмотрел на часы, покачал головой и скомандовал:
 Рота, отбой!.
 Тут уж сержанты не дали нам прохлаждаться – 47 секунд, отбой, заставили нас быстро улечься снова в кровати, после чего снова последовала команда – Подьем!
   И так – раз пять или шесть! На шестой раз , хотя я мало видел разницы  между первым и последним построением,  старшина смилостивился над нами, последовала команда рассчитаться,  и мы выбежали на зарядку. Зарядка, в принципе, прошла без особых эксцессов, после чего нам была дана команда оправляться, умываться и так далее. С этим тоже рота справилась без особых проблем, и после построения мы пошли завтракать – уже в солдатскую столовую.
   Оказывается, для того, чтобы нас обслуживать,  в карантине имелось почти рота «стариков» - повара, котельщики, электрики –дизелисты и так далее. К нашему приходу в столовую столы были уже накрыты – на них стояли солдатские миски, кружки, лежали ложки  и большой черпак, а также были уже расставлены  тарелки с хлебом, маслом и стоял бачок с кашей.
     Первый завтрак в карантине мне запомнился особо. Дело в том, что я был назначен командиром отделения, и раздавать масло, сахар и кашу предстояло мне. Но мои земляки-мусульмане с подозрением отнеслись к маслу и кускам мяса в каше :
 - «Чучка! (свинья), мы есть не будем».
      Как я не уговаривал их сьесть хотя бы масло, отказались наотрез. Нас, не-мусульман,  в отделении было три человека, так что в первый день завтрак практически весь достался нам – земляки ограничились хлебом,  сахаром и чаем.
     То же самое повторилось и в обед, и на ужин, однако на второй день на завтрак половина ребят уже не обращало внимания на  «чучку», а вечером все уже трескали и кашу  и масло  так, что за ушами трещало. Однако, забегая вперед, скажу, что среди нашего призыва все-таки нашлось несколько человек, которые за всю службу так и не притронулись к горячим блюдам, опасаясь , что приготовлены они из свинины. Эти ребята  старались попасть в «заготовщики», которых направляли в столовую накрывать столы для роты,  просили там у хлеборезов и поваров хлеб и сахар, и питались только ими, временами подкармливаясь получаемыми посылками или покупая что-либо в солдатском кафе.
     Дальнейшее пребывание в карантине особыми происшествиями не отличалось. Варварские утренние  подьем-отбой закончились где-то на пятый день, к тому времени мы уже спокойно успевали одеться и построится за 1 минуту.
    Расскажу только об одном случае. В нашем взводе был парнишка, из городских жителей, видимо, довольно избалованный дома. В один из дней его назначили на какие то хоз. работы, не помню уже, то ли мыть пол, то ли еще что то подобное, но он наотрез отказался.
   Сержант попытался воздействовать на него словами «Я вам приказываю», тот оказался  образованным и заявил ему – а я еще присягу не принимал! В ответ в наряд  был назначен другой, взводный  промолчал. Однако, на следующий день, во время  занятий физкультурой, он вдруг повернул взвод на выход из территории части, и когда мы покинули ее , дал команду «Бегом!». К тому времени мы уже втянулись в занятия и бегали сравнительно неплохо. Но в этот раз   сержант направил нас на вершину ближайшей  сопки, до которой было по крайней мере километр, да еще и по нехоженому снегу. На бегу (сам он бегал, как марафонец) сержант популярно обьяснил нам, что если один из нас не хочет  выполнять  его приказы, то тогда мы все будем их выполнять.
Через полчаса  половина из нас спеклась, сержант  вроде бы не обращал внимания на останавливавшихся, однако, как только  спекся виновник происходящего – последовала команда – не останавливаться! Не оставлять товарища, подхватить и бежать, поддерживая его! Так мы добрались до вершины сопки, таща за собой сопротивлявшегося виновника.
   Естественно, вечером между нами всеми был крутой разговор, после чего никто больше  не отказывался от выполнения каких то приказов.
  За время карантина мы побывали в наряде на кухне, многие побыли дневальными по роте, были политзанятия, и строевая подготовка. Когда до присяги осталось 2 дня, нам устроили медкомиссию, по результатам которой 4-5 человек из всей части были отправлены домой , по состоянию здоровья.
    За день до присяги нам выдали погоны и эмблемы,  так что на утреннем построении в день присяги мы выглядели уже настоящими  солдатами.
   День присяги помнят, наверное, все, кто служил в армии. Единственный раз за всю службу в этот день нам дали подержать оружие – карабин,  с которым в руках мы зачитывали, а затем подписывали листок присяги. Принятие присяги во всех ротах закончилось к обеду, после чего  все пошло не по распорядку дня – не было никаких занятий, нам устроен был праздничный обед (на обед был подан борщ со сметаной, добавлено вареное яйцо и какие-то булочки с вареньем на сладкое).   После обеда всем разрешили отдыхать. С пяти часов вечера за нами стали приезжать  «покупатели» из частей, и  по нескольку человек  забирали с собой. Где-то около 6 вызвали и меня – нас 4 человека попали в часть, которую все называли «10 полк».  За нами приехал командир – старший лейтенант, который проверил наши фамилии по списку, велел грузиться в кузов ГАЗ-53 с тентом, и мы поехали в часть.
Начиналась наша служба. В карантине мы пробыли 10 дней.    
   
             Как я "устраивался".

        В часть приехали уже затемно,  впрочем, был уже декабрь, темнело рано.  Подьехали к казарме, разгрузились, забрали свои вещи ( после присяги нам в карантине выдали , в дополнение к повседневной форме, парадное обмундирование  и шинель), и пошли к старшине в каптерку. Тот принял вещи, позвал командира взвода, оказавшегося сержантом срочной службы Соколовым, и передал нас ему. Сержант показал нам наши места во взводе, сказал, что до ужина мы свободны, но из казармы  чтобы не отлучались, и отпустил. Наконец мы получили свободное время и смогли осмотреться.
    Казарма была копией той, в которой мы жили н в карантине. Состояла она из 4 спальных отделений для взводов, расположенных в правом и левом крыле. В одном конце на торце казармы находились умывальники и туалет,  в другом – каптерка старшины и бытовая комната.
   В середине казармы находился  вход, по сторонам которого находились кабинет командира роты и комната комитета комсомола. Напротив входа стояла тумбочка, около которой стоял дневальный,  а слева от него – вход в ленкомнату, оборудованную вполне сносно, с  крашенным полом , наглядной агитацией на стенах, и радиолой.  В ней сидело несколько солдат, кто читал, кто писал письмо,  кто просто сидел и разговаривал. Все они искоса поглядывали на нас, осторожно вошедших туда и севших за столы. Через несколько минут двое из них подсели к нам и начались обычные вопросы – кто мы , откуда, нет ли среди нас «земель», где и сколько мы проходили карантин.
     И тут же мы были просвещены о том, что попали служить в УНР 48363, в/ч 11010, четвертая рота, командир роты старший лейтенант Лобач,  и почтовый адрес здесь – Семипалатинская область, Жарминский район, с. Георгиевка-2, вч 11010г. Тут же мы сели писать письма – в карантине этой возможности не было, а впечатлений,  которыми хотелось  поделиться  с родными, накопилась масса. Не успели мы закончить письма, как прозвучала команда «Строится на ужин!».
    Построение на диву отличалось от того, как строились в карантине – если там все делалось бегом, и строились одну-две минуты; то здесь все спокойно, без спешки построились  и пошли на ужин.  Поужинав, вернулись в казарму и начали спокойно заниматься своими делами. Кто то сидел в бытовке, подшивал подворотничок, гладил х/б, кто смотрел какие то журналы в ленкомнате, большая группа собралась в комитете комсомола и, по моему, просто болтала там ни о чем, делая вид, что готовит какую то газету.  Чуть позже к нам подошла группа  на наш взгляд, «Стариков», которыми нам казались все солдаты, и начала задираться:
    – Откуда, салаги? Что у вас есть? – и так далее.
     Однако все это немедленно было пресечено  каким то младшим сержантом,  который немедленно отогнал этих двоих или троих, обозвав их самих «салагами», и пояснив нам, что они призваны всего лишь в прошлом году, и чтобы мы в дальнейшем посылали их подальше. Так мы медленно стали вникать в иерархию и взаимоотношения    в роте.
    Состояла рота из 4 взводов, по 40 человек в каждом. Отделения назывались одновременно бригадами, командир отделения – бригадиром.  Три взвода были укомплектованы,   одна взводная секция была без матрасов на кроватях – только вчера ее освободили дембеля, а на завтра-послезавтра она должна была  заполниться  новыми солдатами, нашего призыва.
    Первый и второй взвода были  наполовину укомплектованы солдатами из Прибалтики, в основном литовцами и эстонцами, наполовину – из средней полосы  России, третий взвод  почти весь состоял из москвичей. Рота занималась отделочными работами – в ней были штукатуры, маляры, плотники, некоторое количество каменщиков, и бригада грузчиков.
     Старшиной роты был  сержант срочной службы, по - моему из Вильнюса, по фамилии Скупас.
      Спокойно прошла вечерняя  поверка, без всякой суматохи рота построилась, командиры взводов провели перекличку,  доложили старшине о наличии личного состава, назначили наряд на мытье полов, уборку туалетов и ленкомнаты – и отбой. Нас пока никто не трогал, и мы спокойно отправились спать.
       Подьем прошел также спокойно, без лишней суматохи, затем зарядка, умыться-оправиться, завтрак, утреннее построение роты – и мы впервые выходим на развод полка на работу. Начало развода – 8-15 утра. Полк поротно построен на плацу, командиры взводов и рот около своих подразделений, перед полком – микрофон на стойке, около него – начальник штаба – майор Ильин – гроза всего полка, чуть в стороне – полковой духовой оркестр.. Командиры рот что то докладывают ему, затем возвращаются к свои подразделениям. Около начштаба появляется замполит, подполковник, и еще какие –то офицеры.
    И вот от штаба подходит командир полка – полковник Прищепов.  Оркестр играет марш, начальник штаба берет под козырек и идет навстречу полковника. Ровно перед центром построения  они останавливаются, Ильин докладывает командиру, что полк построен. «Батя» здоровается с нами, мы ему дружно отвечаем.  Команда – командирам роты подойти к начальнику штаба, небольшое совещание, полковник поздравляет  вновь прибывших в часть с началом службы, офицеры возвращаются . Следует команда : «Полк, равняйсь, смирно!  По обьектам – шагом марш!». Оркестр играет «Прощание славянки», и полк поротно под музыку проходит мимо командира и начштаба, переходя на «смирно» около них, и далее вытягивается за ворота части, направляясь на работу. Рабочий день начинается с 9 часов, продолжается  до  18 часов, с перерывом на обед.
     Около ворот части ротный командует «Рота, стой», приказывает вновь прибывшим вернуться в казарму, и дальше один из взводных ведет роту на обьект. Мы возвращаемся в казарму и некоторое время слоняемся без дела.  Через полчаса нас  ротный по одному вызывает нас к себе, знакомиться с каждым, записывает домашний адрес, как зовут родителей и других родственников, а также – какая у кого профессия, где работал до армии. Узнав, что я – радист, работаю на ключе, имею  разряд по радиоспорту , удивляется  - «Какого черта они загнали тебя  к нам?», однако,  после того как я сказал, что вторая профессия у меня – электрик, успокаивается, и говорит – пока будешь работать отделочником, потом устроишься получше, чем сильно меня удивляет. Я включен в бригаду отделочников.
     Больше ничего особенного в первый день службы не произошло. Целый день  мы были на подхвате –  перед обедом и ужином накрывали столы в столовой, делали какую то уборку в казарме, помогали старшине что-то перекладывать в каптерке.  Где то  после обеда нас отпустили, приказав не позднее 17 часов быть в казарме. Мы пошли посмотреть  -а что же такое наш полк?
    Оказалось, что в полку есть 11 рот, столовая, клуб, штаб, плац для занятий строевой подготовкой и разводов. А также стадион – футбольное поле с беговой дорожкой и ямой для прыжков, правда, в это время поле было засыпано снегом. Но беговые дорожки были очищены. В клубе нашлась приличная, даже очень хорошая библиотека, в которой, к моему удивлению, нашлись даже такие книги, как институтские учебники по радиопередающим и радиоприемным устройствам, радиотехнические справочники, подписки журнала «Радио»,  и много другой технической литературы. Про  художес твенную  литературу уже не говорю – для воинской части выбор был очень хороший. Я немедленно записался в библиотеку. Библиотекарем была пожилая женщина, жена одного из офицеров.
    Рядом с клубом было солдатское кафе, однако попасть туда мы не смогли – оно работало только в нерабочее время, когда полк возвращался с работы, а также в выходные дни.
   На второй день нас уже включили в наряд на работу –  наша бригада должна была красить прожекторные мачты на 6а площадке – потом я узнал, что это был командный пункт дивизии. В дальнейшем мне пришлось поработать и внутри него, занимаясь изоляцией , а затем покраской  различных труб.
   Честно говоря, такая работа мне не очень нравилась , но примерно в течении полутора  месяцев мне пришлось ей заниматься. За этот срок произошло много событий. Но  главное, выяснилось, что я абсолютно не способен освоить навыки отделочника, и мои обязанности заключались только в подноске раствора, размешивание красок да мытье инструмена. 
    В конце первого месяца в роте был вывешен «список состояния лицевых счетов» , а проще – результаты нашей работы за месяц в денежном выражении, из чего выяснилось, что я за этот  месяц не заработал даже на свое пропитание и обмундирование. Ротный вызвал меня и, назвав лентяем,  прочитал небольшую лекцию на тему, что остальные не должны кормить меня.
    Я резонно ответил, что я – не маляр, а электрик, причем 5 разряда, и поэтому не собираюсь учиться малярному делу, к тому же я – готовый радист и пусть меня отправляют  в части связи. Старлей назвал меня придурком, и ответил, что уж грузчик-то получится из любого , таким образом, я был переведен  в другой взвод, в бригаду грузчиков , и утром отправился на КМТС (базу снабжения), где наша бригада разгружала вагоны с цементом.
    Не описывая всех перипетий моей карьеры в бригаде грузчиков, скажу только, что где-то на пятый день я заявил бригадиру, что я начхал на эту работу, гробиться не собираюсь, и поэтому  на работу не выйду, и пусть со мной делают, что хотят. Бригадир был спокойным мужиком 1965 года призыва, который знал вокруг все обьекты, и в грузчики  вдарился, чтобы подзаработать – на погрузочных работах платили хорошо. На мое выступление последовал ответ, что я идиот и если хочу всю службу просидеть на губе – это мое дело, но он может дать мне дельный совет, и даже помочь, но за это я должен «накрыть стол» - то есть, угостить его кофе и сгущенным молоком  в солдатском кафе.  Денег у меня к тому времени  почти не было, но все таки я расстарался. И мне был предложен следующий план – он отпускает меня на один день с работы, я иду на расположенный  здесь же РБЗ, нахожу там электриков, доказываю, что у меня есть разряд, и прошусь к ним в бригаду. Так мы и сделали.
    В понедельник, после развода, бригада пошла на разгрузку, а я отправился на разведку.  Бетонный завод я нашел быстро,  также быстро нашел комнатушку электриков .  В ней сидело двое солдат и какой то молодой гражданский, лет 25. Язык у меня был подвешен хорошо, наглости тоже достаточно, и прежде чем приступить к разговору на интересующую меня тему, чтобы показать свою осведомленность, я сделал несколько критических замечаний в отношении щита для прозвонки двигателей. Ребята с удивлением, а  гражданский с интересом посмотрели на меня.  Я продолжал разглагольствовать, но тут гражданский (он оказался главным энергетиком РБЗ) встал и позвал меня с собой. 
   Рядом с комнатушкой электриков находился «кабинет», в котором размещались главный механик и главный энергетик завода. Назвать это кабинетом – значит, несколько покривить душой, так как это был чулан два на полтора метра, в котором с трудом могли находиться  два человека.
  Петрович – так все звали энергетика, несмотря на его молодость- усадил меня за свой стол, и начал задавать вопросы – кто, откуда, что знаю, где сейчас работаю, дал посмотреть несколько схем, в конце попросил нарисовать схему подключения магнитного пускателя.
     Узнав в ходе разговора, что я радиолюбитель, он усмехнулся и настучал рукой по столу азбукой Морзе кодовое выражение ЩСА? (одно из основных кодовых  выраженией  международного служебного кода, означает – как вы меня слышите) , и , услыхав мой ответ – на пятерку, заулыбался – он тоже оказался из племени радиолюбителей.
     Я был принят на работу на РБЗ в качестве электрика 3 разряда. Вечером мне об этом сообщил командир роты, заявив при этом – «Я же сказал, потом устроишься!»
      
      Служба (отдельные эпизоды).

         В принципе, дальше можно было бы просто написать несколько строк о том, что в дальнейшем все сложилось нормально, я отслужил службу в качестве электрика, дважды умудрился сьездить в отпуск домой, и демобилизовался на несколько дней раньше положенного срока. Однако, раз уж начал писать про слeжбу .
     Необходимо остановиться на нескольких моментах, без которых все написанное будет иметь несколько пресный вид.  Это вопросы оплаты труда стройбатовцев,  дедовщины, пьянства, и некоторые  происшествия и личные впечатления.
    Начнем с оплаты труда.  Вопреки всем утверждениям о рабском бесплатном труде  стройбатовцев,  а также убыточности их для государства, ни то, ни другое не соответствовало действительности. Система была устроена следующим образом – все командиры, до сержанта – командира взвода, являлись военнослужащими  и  получали денежное содержание по нормам Минобороны.. Те же, кто являлся собственно  стройбатовцами – то есть , практически от командира отделения и рядовой состав – зачислялись в штаб полка в качестве военных строителей. Военные строители  находились на хозрасчете, получая заработную плату согласно тем же тарифным сеткам и разрядам, что и гражданские лица,  и так же на нее начислялся коэффициент за работу в отдаленных районах, в нашем случае он составлял 1,35, а на точках – 1,6.
     Начисленная зарплата распределялась так – из нее вычитались деньги за общежитие, за питание, обмундирование,  и другие отдельные расходы (в сумме обычно  все это составляло где-то около 40-60 рублей), остальное делилось попалам,  одна половина  выдавалась на руки стройбатовцу,  другая зачислялась на его лицевой счет . При необходимости, в принципе, можно было взять с лицевого счета сотню рублей аванса, например, пере дембилем, чтобы купить подарки домой, однако командование это делало очень неохотно. Сведения о состоянии лицевых счетов  регулярно вывешивались в виде таблицы в казарме, и служили  в какой то мере стимулом к лучшей работе – это были как бы негласные итоги соревнования  между стройбатовцами. Если кому-то давали отпуск, то он получал аванс на проезд до дома и обратно, плюс какую-то сумму на расходы, обычно это составляло рублей 100. Таким образом, если кто то получал при дембиле, скажем , 500 рублей, это означало, что ему также было выдано в качестве зарплаты 500 рублей ежемесячными выплатами . Деньги эти в основном тратили на кафе, или пьянку (о которой позже). Однако некоторые отказывались получать всю положенную сумму, писали заявление о том, чтобы получать рублей 10, остальное также шло на лицевой счет. При дембеле на руки выдавался аккредитив на заработанную сумму, по которому дома в сберкассе получали деньги - иногда довольно значительные суммы, которых могло хватить и на машину.
     Теперь о пьянке. Не стоит  говорить, что никто в части не пил, все были белые и пушистые.  Пили, и достаточно много. Однако,  здесь были большие трудности. Дело в том, что город, в котором находились части,  состоял из нескольких частей – это собственно город, примерно на 25 тыс. жителей, с пятиэтажными домами, большими магазинами, детскими садами, школой и всеми остальными признаками хорошего города, а также городка военных строителей, находившегося  на некотором удалении(около километра) от города. Между ними было два КПП – на входе каждого. В городе жили наши офицеры и «заказчики» - собственно личный состав 57 дивизии РВСН, в том числе и рядовой состав – в типовых четырехэтажных казармах, а также  гражданские специалисты, с семьями. В городе был практически сухой закон, спиртное продавалось,  но только офицерам и гражданским, солдатам – ни за что. Ближайшее место, где можно было купить  спиртное – это станция Жангиз-тобе, но до нее  было далеко. Поэтому за спиртным или топали в Жангиз, рискуя нарваться на патруль, а зимой – еще и замерзнуть по дороге, либо  покупали его у гражданского персонала, работавшего на обьектах, за полуторную или двойную цену.
  В связи с рассказанным вспоминаю два анекдотических случая, просшедших на моих глазах. Первый случай произощел под  Новый, 1969 год. Бригада молодежи, 1968 весеннего призыва, должна была работать в ночь на 29 декабря на обьекте. Ребята каким то образом заранее  достали вина 11 бутылок, спрятали на обьекте и уже предвкушали праздник, но не тут-то было. Ротный – умудренный опытом капитан, вместе со старшиной нагрянули как раз в тот момент, когда они доставали свои запасы. Бригада была выстроена на улице, ротный приказал бригадиру уничтожить спиртное, и тот на глазах почти плачущей бригады  разбил бутылки об огромный электромотор, стоявший тут же.  Вино мгновенно впиталось в снег, образовав огромное красное пятно. Все это мы видели , стоя чуть в стороне. Ротный со старшиной посчитали свою миссию выполненной и уехали домой.
      Часа в 2 ночи я увидел, что молодые ходят с довольными  рожами, и время от времени ныряют в токарный цех. Оказалось, что они , поразмыслив, собрали впитавший вино снег (который был совершенно чистый от других примесей), растопили его, процедили через тряпку, и получили литров 10-15 жидкости крепостью пива, и с удовольствием распивали ее . Как говорится, голь на выдумки хитра!
      Второй случай был еще более анекдотическим.  Летом 1969 года в гарнизоне было введено чрезвычайное положение в связи с событиями на китайской границе, запрещены увольнения из части и была усилена охрана по периметру гарнизона. Спиртное  солдатам достать было практически невозможно, однако  - почти ежедневно  в части обнаруживались пьяные бойцы, не слишком, но под градусом. Командиры всех уровней сбились с ног, отыскивая канал поступления.  Наконец, выход нашел заместитель комполка по тылу – придя утром на службу, он сделал убитое лицо, и проворчал электрику на кухне, что у него с похмелья болит голова, а опохмелиться нечем. Электрик  (солдат, военный строитель) сжалился за ним и предложил …. бражку. Тот согласился, и солдат пошел за напитком, но был выслежен подполковником. Оказалось, что 40 литровые термоса с бражкой стояли в силовом шкафу на полковой кухне, прекрасно бродили, и уже разрабатывался вариант переработки их в более крепкий напиток. Зам. По тылу с удовольствием выпил  кружку прекрасно перебродившей браги, и приказал остальное вылить в канализацию на его глазах. Приказ был выполнен, однако подполковник навсегда потерял уважение в глазах подчиненного  ему личного состава.
    В целом же пили те, кто пил и на гражданке. В полку было достаточно возможностей проводить время и без пьянки.  Про библиотеку я уже писал, в клубе действовал ансамбль художественной самодеятельности, проводились различные спортивные мероприятия, очень  много ребят увлеклись  культуризмом. По средам, субботам и воскресеньям  в клубе крутили все выходившие тогда на экран новые художественные фильмы, не менее одного раза в месяц приезжали  какие нибудь художественные  коллективы, причем довольно известные – московские , ленинградские, киевские и т.д.
    Так что пьянка не была основным занятием личного состава нашей части.
    Дедовщина.  Честно говоря,  особой дедовщины, с избиениями, подшиванием подворотничков и стиркой носков дедам я не видел. Да и какая могла быть дедовщина – нас призвали в 19 лет, а это уже не менее года после окончания школы, многие были женаты, вобщем,  вполне сложившиеся мужики – такого не очень то и тронешь, сам можешь получить по сусалам. Конечно, такие вещи, как назначение «салаг» в наряд чаще , чем «дедов»,  подьем  дедов уже после зарядки, их расхлябанность в форме, а также некоторые другие вещи место имели. Но, например, заставлять «салагу» работать вместо себя на производстве имело мало смысла – тот напортачит, и у «деда» будут плохо закрыты наряды.
    Но один вопиющий случай на моих глазах все таки произошел. Однажды на зарядке старшина роты (это было практически на первом месяце моей службы) Скупас, будучи, видимо , в плохом настроении р, придрался к одному из молодых – русскому парню из нашего призыва,  стал на него орать, тот огрызнулся. Старшина решил проявить свое «дедовство» и замахнулся на парня, однако тот не стал дожидаться, пока его ударят, а заехал старшине сам. Старшина поскользнулся и упал, его земляки –литовцы выскочили из строя и бросились за парнем, однако тот легко увернулся от них и побежал в сторону стадиона, те за ним, но не тут –то было!  На стадионе по утрам бегало много солдат – спортсменов, и туда обычно приходил посмотреть дежурный по части – благо от штаба было недалеко. Так и сегодня. Наш солдат выбежал на беговую дорожку,  смешался с другими спортсменами,  а его преследователи, убедившись в невозможности его наказания, вернулись назад.
    Пару дней все делали вид, что ничего не произошло, однако, в ночь с субботы на воскресенье  этого парня, а заодно и двух узбеков из нашего призыва затащили в каптерку старшины и там жестоко избили.  Утром рота гудела, как улей,  однако пока никто никаких действий не предпринимал – «деды» решили, что они достаточно наказали «салаг»,  молодеж ь организовывалась и решала , что делать. Так как силы были приблизительно равны, можно было ожидать в ближайшее время крупной драки между дедами и салагами.
    Однако,  уже в следующее воскресенье часов в 10 утра в роту неожиданно прибыли  начальник штаба и замполит полка, в сопровождении командира роты. Рота была построена в казарме,  замполит разразился речью о том, что мы не понимаем, как важно соблюдать уставные отношения и так далее. Затем начальник штаба зачитал приказ комполка о том, что старший сержант Скупас  разжалован в рядовые за нарушение воинской дисциплины, снимается с должности старшины роты и направляется на одну их удаленных точек в качестве военного строителя – рядового, вместе с ним туда же направлялись несколько участников этого случая из дедов.  Рота расформировывается, будет укомплектована личным составом нового призыва. Больше особо  грубых случаев дедовщины за время моей службы  я не помню, хотя, как я слыхал, после моего увольнения в этой же, вновь сформированной роте произошла крупная драка с убийством между азербайджанцами и узбеками.
   Пожар.  В феврале 1968 года я служил уже в другой роте, где были сосредоточены все работники нашего завода.
   Ночью нас подняли по тревоге, обьявив , что на заводе – пожар. Дело в том, что завод состоял из металлического двухэтажного каркаса, на котором на втором этаже находились бетономешалки, внизу происходила дозировка смеси из гравия, песка и цемента, которая затем скиповым подьемником поднималась вверх и засыпалась в мешалки. В этом же корпусе находились склад цемента, вакуум насосы, куча разных транспортеров для подачи инертных материалов и много еще чего. Все это было обшито досками, перегородки внутри завода тоже были деревянными. Видимо, кто то из второй смены забыл выключить электрический «козел», которыми обогревались , и от него загорелась перегородка, а затем и вся обшивка.
     Мы бегом бросились на обьект, до которого было метров триста. Самое страшное было в том, что вплотную к складу цемента проходила железнодорожная ветка, которая дальше уходила на собственно ракетную базу  - 6-ю площадку, и по ней часто перегоняли какие –то наливные цистерны, наглухо закрытые и опломбированные. Иногда их почему-то оставляли на одном из путей ветки прямо около завода – дальше него шла одна колея. В ту ночь две такие цистерны также стояли около завода.
     Прибежав на завод, мы увидели, что он полыхает вовсю,  и подступиться  к нему невозможно. Около него уже разворачивались машины пожарников, которые  готовились не  тушить завод, а поливать эти цистерны. В принципе, они стояли пока еще далеко от огня, но пламя распространялось в их сторону. Руководитель пожарников – какой то подполковник, скомандовал, чтобы мы все бросились к цистернам , и оттолкнули их от завода подальше. Однако – они были заторможены автотормозом. К счастью, нашелся какой- то офицер, который знал, как это сделать, спустил воздух – и мы потихоньку оттолкнули их метров на 100 от пожара. Только потом я узнал, что в цистернах была одна из составляющих ракетного горючего, по видимому , просто авиационный керосин.  Освободившись, пожарники быстро погасили пожар.
     На другой день утром , прибыв на завод, мы увидели, что там  уже копошится большое количество солдат, которые растаскивают сгоревшие доски и другой мусор.
    Главный механик завода – гражданское лицо, мы его звали Дмитрич- вызвал меня (я к тому времени был уже бригадиром электриков) и обьявил, что Петр Петрович( энергетик завода) в отпуску, в Томске, в деревне, когда его найдут – неизвестно, и нам придется самим восстанавливать завод. Мы с ним прошли в корпус, осмотрели все , наметили план работ, и наши электрики начали его выполнять . За пару дней мы прокинули временный кабель по земле, запитали скиповые подьемники, мешалки и некоторые  транспортеры, опробовали их , решив с их помощью выгребать мусор и сбрасывать его в кузова машин для вывоза. Вечером  эта работа была закончена.
    Утром, часов 9-30, находясь на заводе, я увидел большую группу офицеров, приехавших на завод. Все они группировались около низенького, широкого подполковника, хотя  двое или трое из них были полковниками.
    Видно было, что этот подполковник – главный .
     Внезапно от этой группы отделился  наш главный механик , и позвал меня. Когда я подошел, он показал на меня и сказал – вот он сейчас за энергетика  у нас!. Честно говоря, я перепугался, однако подполковник (оказалось, это начальник стройки ), оценивающе осмотрев меня, сказал – у нас есть план, как очистить корпус завода, сейчас тебе скажут, что надо делать, ответишь,  за сколько ты это сделаешь, и что тебе надо. Тут один из сопровождавших его офицеров  начал обьяснять мне;что надо проложить новый кабель временно ,  запитать то то и то то, в общем , все, что мы уже сделали. Выслушив все это, я обратился к с просьбой – разрешите доложить! Последовало – докладывай! 
   Товарищ подполковник, все это уже выполнено, кабель проложен,  уже можно выгружать и вывозить мусор.  Тот с интересом  посмотрел на меня,  затем приказал – давайте проверим! Убедившись, что все действительно  работает, обьявил – 10 суток отпуска и благодарность. Отпуск после запуска завода. Через 15 дней завод работал, а 9 мая, меньше чем через полгода после призыва, мне был дан отпуск с выездом на родину.Правда, комполка пожадничал – дал отпуск всего на  7 дней, но я и этому был рад.
     Тревога.  Все знают про события зимы 1968 года на острове Даманский, однако мало кто знает о событиях на озере Жаланашколь летом 1969 года. К августу на советско-китайской границе в районе этого озера сложилась серьезная обстановка.   Участились провокации, китайцы неоднократно пытались нарушить границу. 13 августа произошел бой между нашими пограничниками и китайцами.
     В этих условиях, наряду с работой на обьектах, в  полку началась подготовка  к «особому периоду».  Дело в том, что военно-строительная часть в том виде, как она есть, не может выполнять боевые задачи, даже если ее вооружить. Наш полк был громоздкой структурой из 11 рот, по 200 с лишним человек в каждой.
    Никакими Уставами наличие такой части не предусмотрено, поэтому было принято решение о подготовке, в случае необходимости, формирования на базе  нашей части  стрелкового  полка  трехбатальонного состава, по 3 роты в каждом батальоне. При этом следует учесть, что полк должен был продолжить выполнять свою работу, даже после выделения из него стрелковой части.
     В каждой роте полка было создано по три взвода, которые при переформировании должны были уйти в стрелковую роту, при этом у стрелковой роты назначался свой командир,  а командиры взводов из рядового и сержантского состава роты, я также был назначен командиром взвода, хотя и был рядовым.  Роты были сведены в батальоны, которые далее сведены в полк.  Несколько раз были произведены  построения полка в дневное время, пару раз обьявлялась  учебная тревога. Вскоре мы научились быстро выделятся из остальной части своей роты, бежать на плац, строиться поротно и побатальонно. По части ходил слух, что на склады ВС привезли стрелковое оружие – автоматы, пулеметы , патроны и т.д. , и скоро нас будут вооружать.
   Где-то в середине августа неожиданно несколько раз нас подняли по тревоге ночью, причем после построения  долго не распускали, потом также неожиданно  обьявляли отбой.  Видимо, это как то было связано с событиями на границе – со стороны нее никаких частей, кроме пограничников, до нас тогда  не было. Однако, к концу августа в наш район прибыли танковые части, и идея с формированием  стрелковой части из нашего полка заглохла.
    Послесловие. Конечно, много чего еще было за время службы,  так что можно написать еще несколько частей. Однако, я и так, наверное, переборщил со своими воспоминаниями _ ведь вначале хотел написать небольшую статью в защиту  стройбатовцев.  Однако – нахлынули воспоминания…
     Все.