Иконный взгляд капитана Булавина

Документальный рассказ


Все чаще задаешься вопросом: кто они, бойцы 41-го? Герои, вставшие на пути агрессивного иноземца? Жертвы, принесенные властью во имя несгибаемой воли вождя? Или агнцы, принявшие мученический ореол?

Мой родной город защищать было некому. Воинские красноармейские части накануне выдвинулись вперед, к границе. В оголенное пространство – между Березиной и Западной Двиной – решительно двинулся агрессор.

Легко взяв березинские переправы, колонны Германа Гота, третьего июля утром, строем подошли к Лепелю. В 11.45 (по берлинскому времени) передовой отряд 20-й танковой дивизии сообщил в штаб, что достиг Эссы - реки, окаймлявшей город с запада, однако «мост взорван». Часом раньше из другой, седьмой, дивизии (25-й танковый полк) было более обнадеживающее послание: что «мост занят слабым врагом». За один час обстановка кардинально изменилась. Что же произошло?

Мост через Эссу взлетел на воздух, когда на него въехали первые немецкие машины. Была проведена, по сути, показательная акция над авангардом самоуверенного пришельца: мы вас достанем! И враг занервничал, заосторожничал -  расположился на ночлег подальше от опасной переправы, в «7,5 км западнее Лепеля». То есть, отступил. Еще одно непредвиденное обстоятельство - в конце дня: «18.00… Ведет огонь вражеская батарея».

Кто же встал на пути прославленных вояк? Кто не испугался бронированной мощи?

Сегодня известно, что руководил обороной генерал-майор Б.Терпиловский, в распоряжении которого были в основном учащиеся Лепельского минометного училища (ЛМУ). Слабо вооруженные, не до конца обученные, курсанты как могли и чем могли, пытались остановить зарвавшегося иноземца. Их реноме отчасти восстановлено – в прошлом году впервые увидело свет обобщенное информационное издание, посвященное забытому училищу.

Но были и другие, кто принял на себя удар.

В книге «Память. Лепельский район» одной строкой упоминается 103-й отдельный дивизион противотанковой обороны (103-й  ОДПТО). О его роли пока ничего не известно.

103-й ведет начало из 8-й Минской стрелковой дивизии, момент создания которого зафиксирован в апреле 1938 года: «сформирован дивизион противотанковой обороны с шифром 8254».

23 февраля 1939 года командный состав принял присягу. Первым, как и полагается, клятву озвучил командир Булавин Георгий Терентьевич: кадровый военный, 34-летний капитан, окончивший Московскую артиллерийскую школу. Он родился в Алапаевске Свердловской области. Вряд ли о чем это говорит рядовому читателю, однако осведомленные знают: Алапаевск - место «великомучеников», там были казнены члены дома Романовых и близкие к ним люди.

Конечно, Георгий Терентьевич никакого отношения к трагедии не имел, да и не задумывался особо над последствиями. Жили тогда, прославляя сталинскую крепость, которая строилась на индустриальной мощи, на техническом переоснащении. О душе не принято было говорить, ее заменяла вера в справедливое социалистическое общество.

Вслед за командиром клятву верности дали: военком Федор Загуляев, начальник штаба Арон Кутнерфон, адъютант Алексей Пархоменко, батарейцы Голышев, Степанов, Хромцов, их заместители Бакунин, Бондарев, Кострюков, взводные Чертов, Цуранов, Гуденко, Екимов, Станкевич, Пастернак. Все имели профессиональную армейскую выучку, были выходцами из русских, белорусов, украинцев, один еврей; по социальному происхождению, в большинстве своем, - из крестьян.

Основу врученного им боевого снаряжения составляли пушки - восемнадцать 45-миллиметровых орудий, по тем меркам солидный противотанковый «щит»: с 500 метров успешно пробивали 43-миллиметровую броню, заряжались также осколочными гранатами и картечью для противодействия пехоте. К преимуществам относилась мобильность - «сорокапятки» легко перемещались при смене позиций. Причем, в отличие от предшествующего периода, когда главенствовала конская тяга, на смену лошадям пришла техника - гусеничные тягачи Т-20 «Комсомолец». По сути, это был легкий танк, а точнее – бронетранспортер, или прообраз САУ – самоходной артиллерийской установки. Экипаж – водитель и командир-стрелок были защищены  толстыми стальными листами, спереди торчал пулемет, а сзади помещался боекомплект, отделенный бронеперегородкой, за которой сидели, по три в ряд, бойцы орудийного расчета. Пушка цеплялась через специальное устройство – передок.

Первый «Комсомолец» был спроектирован в 1935 году по образцу американского трактора с фордовским двигателем. В первую очередь ими обеспечивались ударные силы, к числу которых относилось подразделение «с шифром 8254».

«Запахло порохом» ближе к осени 1939 года. Из вышестоящего штаба пришел приказ: отчитаться о готовности по литеру «Б». Что это значило? Начиналась вторая мировая война…

Капитану Булавину не приходилось ломать голову. Докладывая о развертывании по штату военного времени, он ни в чем, в сущности, недостатка не испытывал. Помимо тягачей-бронетранспортеров, к дивизиону была прикреплена автоколонна из 29 транспортных средств – автомашины ГАЗ-АА, ГАЗ-ААА и ЗИС-5, для обслуживания которых были вызваны «приписные» команды  - солдаты из запаса, и рев моторов сотрясал расположение части. А кавалеристы, расположенные рядом, с завистью смотрели на четыре легковых автомобиля и 22 мотоцикла, которые были также приданы артиллерийской команде. Но самой ценной считалась радиостанция, оборудованная тоже на колесах.

Каждый противотанковый расчет имел на вооружении ручные пулеметы Дегтярева, винтовки и револьверы.

Моральный дух тоже был высок: ни пьянок, ни разгильдяйства. Если что и случалось, то провинившихся ждала суровая кара. Пытался как-то сверхсрочник Шугуров устроить себе «веселую жизнь» - самовольно отлучался в город, так в мае 39-го года командование ходатайствовало о лишении его звания и увольнении со службы. Шугурову повезло. Впоследствии за подобные действия можно было «загреметь» в дисбат, дела  рассматривал трибунал корпуса.

Главное было – умело распорядиться «достоянием», в чем Георгий Терентьевич абсолютно не сомневался. Все три батареи были укомплектованы по высшему разряду. На каждую пару солдат приходился «старшой» в чине сержанта, старшины или лейтенанта.

Булавин отчитывался: дивизион готов! Как опытный военачальник, он сетовал только на «мелочи»: не хватало биноклей и запасных оптических прицелов, компасов, дальномеров. И обращал внимание на одну, более существенную, деталь: нет маскировочных сетей.

Но он не подозревал, что сталинский план не предусматривал оборонительных действий.

Вскоре воины выступили в поход. Из истории 8-й Минской дивизии: «17 сентября 1939 года, в 5 часов утра, в составе так называемой Слуцкой группы, пересекли границу Польши».

Это был своего рода шаг к знакомству с вооруженными силами фашистской Германии: «обменялись рукопожатием». «Намек» на драматический исход состоялся 23 сентября: севернее Бреста, в районе Видомля, группу разведчиков обстреляли танки, были погибшие и раненые.

Эх, если бы руководство Красной армии тогда внимательней присмотрелось к главной движущей силе вермахта – ее бронетанковому потенциалу!

Позже Георгий Терентьевич не раз возвращался к первой встрече с немцами, и в голове не укладывалось: как можно было так опрометчиво «сунуть» советские войска под фашистский нож? К началу войны с гитлеровской Германией в новой приграничной полосе ничего не было сделано по оборонительной линии.

Но «освободительный» поход, к счастью, быстро закончился, по-мирному. Граница Советского Союза снова пролегла в тех пределах, которые были утеряны в 20-х годах.

Булавин выполнял приказ. Дивизион встал на «отреставрированной» границе, прикрывая линию Брест – Белосток, в Высоко-Литовске (сейчас это городок Высокое). В свободное время артиллеристы любовались затухающими осенними пейзажами, а Булавин осматривал старинное поместье Сапегов. Внимание фокусировалось на бастионах древнего замка. За время войн он сильно пострадал, и взгляд невольно переключался на Свято-Троицкий костел и часовню Варвары, которые соседствовали тут.

«Вот так бы продолжалось всю жизнь, - думал командир. – Уживались бы мирно не только религии, но и народы…»

А пробыли они там недолго. Уже в январе следующего года бойцов снова подняли по тревоге, погрузили в эшелоны и двинули по новому сталинскому курсу.

Артдивизиону был присвоен номер 103, и он в составе дивизии, словно повторяя маршруты Северной войны, убыл в Ленинградский военный округ.

Оттуда - походным строем на Карельский перешеек: также отодвигать советскую границу, ее близость в условиях напряженности угрожала «колыбели революции». На этот раз сосед оказался не из робких – финны укрепили свои позиции основательно, и сдаваться не хотели. Кто знал, что Зимняя война (так окрестили ее историки) станет испытанием на выносливость в преддверии  «горячей схватки».

И снова в сознании Георгия Терентьевича прочно засел «оборонительный аспект», связанный с линией Маннергейма. Почему сталинское руководство не воспользовалось «финским опытом», почему советская армия «стадно скопилась» у западной границы, не имея за спиной крепкой опоры? Неужели жизнь советского солдата ничего не стоила ради великой идеи? 

Булавин выполнял приказ. Промаршировав 70 километров, сосредоточились пред линией Маннергейма, в дефиле меж озер Yskjarvi (в настоящее время Вишневское) и Kirkkojarvi (Правдинское). Впереди маячила возвышенность Муолаа, неприступный холм. В центре выделялась лютеранская кирха, а вокруг финны нарыли траншей с каменными брустверами, укрепив стрелковые гнезда бронещитами. Преграждали путь проволочные заграждения и бетонные надолбы в четыре ряда, подступы простреливались перекрестным огнем.

Булавин вглядывался в очертания церкви, а в голове роились мысли: «Погибнут ведь многие…» Ночи стояли не приведи господь! Люди обмораживались и замерзали. Специальный наряд ходил по окопам и высматривал, не уснул ли кто – иначе боец пристывал к подстилке.

11 февраля восемь артдивизионов обрабатывали укрепления, без толку. Дневная атака захлебнулась, 200 раненых остались лежать в снегу. Ночью разведгруппа при поддержке танков попыталась проникнуть, но тоже отступила.

Тогда артиллеристы предложили: высечь огневые точки прямой наводкой. К тому же, были вызваны специальные огнеметные танки.

Пехоту повели комиссары. Через два дня, «в 17.00 высота Муолаа была взята». Это был прорыв, но еще не победа. Шли дальше, вгрызаясь в занятые финнами позиции. В районе урочища Кууса часть была окружена, изможденные солдаты разбрелись кто куда. Выручали снова бомбардиры: «введенная в действие артиллерия обеспечивала выход из окружения…»

Всей артиллерийской мощью помогали форсировать главную реку Карельского перешейка - Вуоксу.

Трудно сказать, сколько жертв унесла бы Зимняя война, если бы не перемирие. Булавин подсчитывал свои потери, а в ушах звучали отчаянные вопли поверженных солдат, и всплывала, как символ вековечной жертвенности, высокая кирха с поднебесным крестом: дивизия потеряла 6130 человек! Мысль жгла сознание: «как быстро люди поделились на «своих и чужих!» Он был выходцем из царского времени и захватил тот отрезок истории, когда Финляндия считалась частью Российского государства, жили общими заботами.

Бойцы залечивали раны. Восьмая дивизия отправилась к новому месту расквартирования – в Моздок, а 103-му искали другое применение. В июне назначили химсбор. Начальник штаба Кутнерфон рисовал план прикрытия деревни Метсякюля (Молодежное), где расположился дивизион, и на сборы привлекли соседей. Послевоенный синдром  разлагающе действовал на солдат, и сдали нервы у инструктора 170-го артиллерийского полка Богданова: на занятиях «химразведка У3» стал пререкаться с проверяющими, нагрубил дивизионному начальству, и тем самым  нарушил воинскую дисциплину.

Булавин хорошо знал комбата «170» Нестеренко Алексея Ивановича, и сокрушался, рассказывая о случившемся: вместе искали выход (к слову, Нестеренко впоследствии командовал гвардейскими минометными частями, участвовал в создании советского ракетного проекта и был первым начальником космодрома Байконур). 

В воздухе витал призрак какого-то нового, грандиозного оружия, и становилось не по себе. Его последствия трудно было представить - стирались с земли целые массы, человек превращался в небесную пыль. «Ради чего? Чтобы воплотить идею всеобщего братства? Но как эта идея может сочетаться с гибелью людей? Зачем такие жертвы?» В царское время тоже были войны, и гибли люди. Сейчас же некая лихорадка охватила общество: лечь костьми, но принести победу! Солдат стал сравним с дьявольской начинкой снаряда, дробинкой в смертельном заряде. Раньше полки назывались по славным вехам исторического прошлого, теперь – по номерам, шифрам, командам…»

В центре местной усадьбы покоился прах писателя Леонида Андреева и, словно в подтверждение душевного состояния, рисовалась церковь Всех Скорбящих Радости. Она казалась безутешным символом солдатской жертвенности. «Кто же делает  войну?», - задумывался тогда Георгий Терентьевич и невольно переносился в свой родной Алапаевск, нить размышлений тянулась к судьбе российского императора. «Осколок», связанный с казнью царской семьи, прочно засел в душе капитана. 

А на дворе была весна, цвели сады, солнце согревало землю, и нервы успокаивало присутствие семей, которые следовали за кормильцами. У Булавина было трое детей, и перспектива на фоне оживающей природы не казалась удручающей.

А вектор военного внимания переключался на западные рубежи - там остро проявлялся образ враждебной миру Германии. Напряженность таилась в распоряжениях свыше. Старшему командному составу вдруг разрешили повседневно носить штатное оружие, а 17 августа 1940 года дивизион получил приказ передислоцироваться. Офицеры снимались «с довольствия красноармейской кухни» и переходили на сухой паек, их ждала дорога - путь лежал обратно в Беларусь, на станцию Иконки. Когда Булавин впервые услышал название места, куда им предстояло переместиться, то невольно вздрогнул: разве это не мистика – после изрядно пролитой крови попасть на перегон со священным названием! «Что же в этой необъяснимой последовательности, какой намек?» – искал Георгий Терентьевич смысл бытия.

Происхождение топонима Иконки никто не знал, но было известно: станция располагалась в междуречье – между Березиной и Западной Двиной - и относились к 116-му километру железной дороги Орша – Лепель. Там был обустроен военный комплекс со всем необходимым: 1408 вагонов продуктов питания и боеприпасов хранились на окрестных складах НКО.

Булавинцы прибыли на 116-й километр, когда верховное командование затеяло внушительную реорганизацию. Часть военнослужащих перемещалась в лесной массив севернее, в Боровку, которая связывалась посредством узкоколейной железной дороги, а освобождаемые площади отводились вновь прибывающим. Одновременно в должность начальника гарнизона вступал чиновник более высокого армейского ранга -  генерал-майор Борис Терпиловский, штабист и знаток военно-инженерного дела.

В одну из первых инспекционных поездок Терпиловский пожаловал к Булавину. Объединяло их общее – артиллерийская грамотность, однако - не только. Оба занимались, к тому же, генерацией  кадров. Терпиловский по совместительству возглавлял минометное училище, а в дивизионе Георгия Терентьевича функционировала учебная батарея – полковая школа для сержантского набора.

103-й подчинялся теперь 37-й Новочеркасской стрелковой дивизии, штаб которой разместился в Витебске. Дивизия вошла в состав 21 стрелкового корпуса Западного Особого военного округа, передислоцировавшись из Карелии. Командовал дивизией генерал-майор В.Борисов (В Википедии называется С.Кондрусев, что неправильно).

Дивизион включался в повседневную армейскую жизнь, ориентируясь на неспокойную обстановку. Мир застыл в напряженности. Внешне ничего особенного не происходило. Комиссии проверяли сохранность обозно-вещевого имущества, бойцы сдавали кровь для определения групп совместимости, обустраивали местную масловодогрейку... Словно завершая определенный исторический этап, 15 сентября, по приказу из Витебска, провели 3-хкилометровый осенний кросс, посвященный Ворошилову (после неудачной финской кампании его на посту наркома сменил Тимошенко).

Витебск был на расстоянии примерно ста километров, и по долгу службы Булавин часто навещал столицу северо-восточного белорусского края, каждый раз пристально всматриваясь в облик старинного Покровского собора, преобразованного властью для других нужд. Смотрел, а перед взором маячил образ креста, устремленного в небо, с вершины Муолаа: он теперь ассоциировался с библейским названием «Иконки». «Где она, наша планида?» И хотя власть убеждала людей не поддаваться панике - «военному психозу», и преподносила Германию в некотором роде союзником, в воздухе витал дух неизбежного столкновения. «Кому же на руку психоз и война?» Взгляд невольно выхватывал облик стального «Комсомольца» - тягача с фордовским двигателем, и сознание пронзала крамольная мысль: «А ведь кто-то делает огромные барыши на военных заказах!» 

7 ноября проводился парад гарнизона в честь 23-й годовщины Октябрьской революции. Бойцы готовились, маршируя по два часа на плацу перед тиром 87 запасного кавалерийского полка. Булавин проводил тренировки, а в голове не укладывалось – икону заменял тир! Такова была действительность, порожденная новыми обстоятельствами.

С 18 ноября - учения: химинструкторов. Булавина же вызвали на сборы командиров в Смоленск: требовалось подтвердить уровень боеготовности.

С 1 января 1941 года программа обучения существенно корректировалась – упор делался на интенсивность занятий и доскональное овладение техникой, учеба переносились в полевые и ночные условия, со стрельбой по подвижным целям…

К сожалению, документы Российского государственного военного архива не позволяют раскрыть дальнейшую историю 103-го ОДПТО, их там нет. Возможно, они в Подольске, в центральном архиве Министерства обороны Российской Федерации, в который доступ ограничен.

Можно представить судьбу противотанкового дивизиона, обратившись к косвенным свидетельствам.

Обстановку первых дней войны обрисовал Руслан Иринархов в исследовании «Агония 1941. Кровавые дороги отступления». В нем упоминается 37-я Новочеркасская стрелковая дивизия. «17 июня 1941 года, - пишет он, - командование дивизии было вызвано в штаб округа, где получило распоряжение убыть в полевой лагерь в район Беняконе, Вороново (у границы с Литвой, - авт.). Два стрелковых полка (не совсем так: один из них был артиллерийский, - авт.) выступили из Лепеля походным порядком, а дислоцировавшиеся в Витебске части погрузились в эшелоны и двинулись по железной дороге…». Якобы о начале войны штаб дивизии узнал только в 12 часов  22 июня на станции Богданов (из выступления Молотова), но довести это сообщение до своих находившихся на марше частей не смог из-за отсутствия связи.

Если так, то возникает справедливый вопрос: почему так поздно? Почему воины, посланные защищать Страну Советов, оказались взятыми врасплох? Мало того, они узнали о начале войны не из уст своего главнокомандующего, а из речи министра правительства? Мой дед, кстати, тоже был, вероятнее всего, в составе той, 37-й дивизии. И - пропал. Растворился в начерченной Сталиным диспозиции, исчез с лица земли как исчезли миллионы советских солдат.

Что произошло дальше, описал в своих воспоминаниях будущий начальник космодрома Байконур А.Нестеренко, он в ту пору, как я уже отмечал, командовал булавинским «соседом»: «…На второй день… полк вступил в неравный бой с фашистскими танковыми колоннами. Это было… в 35 километрах от города Лида. Затем бои шли на реке Жижма, на станции Гавья, у населенных пунктов Ивье, Рубежевичи, Негорелое». С тяжелыми боями воины отступали. «Удалось пробиться к Мозырю, откуда нас отправили в Гомель», - подытоживает Нестеренко. В Гомеле бойцов и сержантов, вышедших из окружения, приказано было передать во вновь формируемые части 21-й армии, а его с группой офицеров направили в резерв Западного фронта, под Москву.

Бойцы советского фронта отчаянно бились, цепляясь за каждый метр своей земли, используя любую возможность наказать противника – еще недавно ходившего в сталинских союзниках. Потерявшие связь, разобщенные, разгромленные, воины не складывали оружия, а по группам, в одиночку, пробивались на восток, не теряя надежду занять спасительный рубеж и сохраняя веру в то, что агрессор будет наказан, разбит.

Тогда же, видимо, потерял связь с дивизией и 103-й. Известно точно, что он, в отличие от других, из Иконок не выдвигался.

Через неделю артдивизион вошел в состав Лепельской группы войск, которую возглавил Терпиловский  и которая становилась важным составляющим звеном в сложившейся цепи событий – ударить из-под Сенно по танковой армаде Гитлера, брошенной на восток.  Кроме того, 103-й охранял тонны боеприпасов, которые оставались на складах и требовались фронту. О том, что «булавинцы» заняли оборону в междуречье, свидетельствует донесение майора Ильина за 3.7.41г., переданное делегатом связи в штаб сенненской группировки: «В районе Лепеля действуют Лепельское минометное училище, 87 зап. кав. полк, 103 птд (37сд), 13 погранотряд».

Прорвавшись в междуречье, Гот сразу же поставил однозначную задачу – проткнуть его и, повернув на север, овладеть переправой через Двину. Прямой путь был опасен: восточное направление, междуречье от Витебска до Борисова, было перекрыто свежими механизированными красноармейскими частями, подтянутыми из Москвы и глубины России. Полоцк был не сломлен, но правый  фланг Сталин не успел укрепить, надеясь на естественный рубеж в виде придвинских круч. Одолев его, танки «вспарывали» северное крыло обороны и устремлялись к Витебску. Зайдя в тыл, Гот рушил планы сталинского контрнаступления.

На острие кинжального удара он выдвинул 20-ю танковую дивизию Хорста Штумпфа. Уже третьего июля, форсируя Березину, командование потребовало от дивизии, «чтобы максимальное количество войск было готово к удару на Уллу». Улла – городской поселок на Западной Двине, между Полоцком и Витебском. Подталкивало к активным действиям спешная концентрация Красной армии. И даже вечером четвертого, «увязнув» на некоторое время под Лепелем, вермахт не оставлял надежд на быстрое продвижение. Командиру дивизии был вручен письменный приказ «организовать переправу… уже 4.7».

Что же получилось?

…Летом прошлого года я побывал под Уллой, в деревне Стаи. Это – в 50 километрах от Лепеля, расстояние двухчасового броска для гусеничной техники. Беседовал со старожилами деревни. Заинтересовала деревушка как одноименным названием (под Лепелем, на западной стороне, пред Эссой, тоже есть Стаи), но и событиями почти 75-летней давности. Причем, схожими. В районе лепельских Стай, со слов некоторых свидетелей, принял бой один из курсантских батальонов минометного училища.

Я поехал к Улле: а вдруг и там найдутся следы курсантского участия?

Подталкивало желание докопаться до истины. Дело в том, что бой с танками «за Лепельским озером» записан со слов бывшего воентехника ЛМУ, который своими глазами не видел, а слышал от другого лица. Иных  свидетельств нет. Так, может, перепутали Стаи?

Житель деревни Аркадий Голубев подтвердил: да, наши отступали, а потом, следом, двигались танковые колонны противника. Основное движение к Улле шло через их деревню, по-старинке, хотя параллельно была выстроена новая дорога. «А потом загрохотало, - вспоминает Голубев, - в пяти километрах от нас, в бору, ближе к Западной Двине. Мы были детьми, выскочим за околицу - ай, страляюць! - и быстренько домой!»

Бой в северном направлении – это между Стаями и береговой линией, там река петлей изгибается и образует крутой выступ. Справа – устье Уллы, а слева озеро Кореневское, а сам полуостров порос лесом. В глубине лесного массива, укрытый от глаз, размещался летный городок из состава 128-го бомбардировочного авиаполка. Туда и нацеливался Гот. Запись из ЖБД: «Разведка проводится. 92рб расположился напротив парома у Черчиц». «Рб» - это разведывательный батальон. Запись – от пятого июля, из дневной хронологии, но проник он туда, видимо, раньше и дожидался подхода основных частей. Черчицы – западнее Уллы, на узком перешейке, отделяющем реку от длинного озера Усвея. Очень выгодная позиция.

Как там оказалась разведывательная группа немцев, история умалчивает. Думается, иными путями, нежели танки. Скорее всего, обходными дорогами.

Прямой путь на Уллу был перекрыт. Причем, группа Терпиловского не только упорно оборонялась, но и контратаковала. Третьего июля 112-й стрелковый немецкий полк ощутил ее мощь, отмечая атаку «с артиллерийской поддержкой в 21.25 с северо-восточного направления».

20-я никак не могла продвинуться вперед, ее командный пункт все еще оставался пред эссенским водным рубежом, «в 5 км юго-восточнее Пышно». А танкисты успокаивали нервы вынужденным отдыхом. Наверное, именно оттуда, в обход Боровки, ушел разведывательный батальон Штумпфа. «Ночная» запись засвидетельствовала: «3.20 ч. Многочисленные взрывы слышны со стороны Полоцка». Это как раз на севере.

Костяк дивизии только на следующий день, сломав сопротивление, вышел «к опушке леса северо-восточнее Лепеля».

Казалось, дело решенное. Танки рванулись вслед.

И уже ничто не могло сдержать бронированный напор?

Как бы не так. В 18.00 снова радиограмма: «передовой отряд в бою, в 5 км юго-западнее Уллы», с «противником, имеющим артиллерию». Снова – царица полей, артиллерия.

«5 км юго-западнее» - это, по сути, улльские Стаи, та самая деревушка, уже упомянутая выше. Однако местные жители, как мы помним, не отмечают боя непосредственно у них, говорят, что он был ближе к Двине. И получается – там, где озеро Кореневское, там, где оказался 92-й разведбат.

Кто же вступил с ним в схватку?

Одна из версий – туда был направлен первый батальон Лепельского минометного училища. Думали, что десант, и Терпиловский послал курсантов выбить его, очистить плацдарм.

Однако в рассказе о курсантах основной упор был сделан на то, что те столкнулись с танковой колонной, которая могла двигаться только с южного направления, со стороны Лепеля. Кто же встал на ее пути? Ясно, что не «мальчики для битья». Потому что организованный авангард немцев в течение целого дня, четвертого июля, не мог одолеть расстояние от Лепеля до Уллы и выйти к намеченной цели. Свидетельство того, что враг столкнулся с серьезным сопротивлением, находим в завуалированной форме немецкой отчетности. Пятое июля: «в 9.00 передовой отряд «Simon» снова выступает широким фронтом против Уллы». Слова «снова» и «широким фронтом» указывают на вчерашнюю неудачу.

Но и это полбеды. Спустя полтора часа после наступления «широким фронтом» – снова тревожное сообщение: «Голова передового отряда около Стаи какое-то время… под плотным вражеским артиллерийским огнем».

Кто же вел «плотный артиллерийский огонь»? 103-й? Сказать определенно, что это он, пока нет оснований. Как нет пока твердой убежденности, что удар наносила группа Терпиловского. Судя по «Истории Лепельского минометного училища», опубликованной в одноименной книге (2015-й год), пятого числа по дороге на Уллу двигался 1-й батальон ЛМУ. К 10 часам он вышел к деревне Сапеги и сделал привал. С каким заданием шли курсанты, неизвестно, потому что два других были направлены в Бочейково. При каких обстоятельствах столкнулись курсанты с немецким отрядом, тоже непонятно. Судя по всему, авангард 20-й панцирной дивизии сбился с пути: вместо населенного пункта Хотино, куда держал путь, оказался в Слободе. Немцы не подозревали, что перед войной была выстроена новая дорога, параллельная старой. Таким образом, возможно, разминулись. В 10.30 (отмечено в ЖБД) немцы были еще в Слободе, а в 10.40 кто-то совершил орудийный налет на их походный марш. По времени стычка совпадает с описанной в истории ЛМУ. Однако смущает одно обстоятельство: у немцев «плотный артиллерийский огонь» зафиксирован «около Стай», а бой курсантов с танками отмечен у деревни Сапеги. Направление одно и то же, а расстояние почти десять километров!

Кому верить, не знаешь. Учитывая, что ориентиры у немцев расплывчатые, а их топографические карты были устаревшими, примем за основу факт советских историков: в бой вступили лепельские курсанты. Однако не будем забывать, что «плотный артиллерийский огонь» могли вести профессиональные бомбардиры, к каковым относились прошедшие огонь и воду булавинцы. В их составе тоже были курсанты – из учебной батареи.

Конечно, действия группы Терпиловского в междуречье еще ждут исследователей. Сегодня можно определенно сказать: кто бы там ни был, а наступавший бронированный кулак Гота получил отпор. Замысел верховного немецкого командования - с ходу прорваться - был сорван, пробраться молниеносно на северный двинский берег ему не удалось.

Подтверждает расклад событий «наблюдатель с того берега» – генерал-лейтенант запаса И.Бирюков, он командовал советской частью на противоположной стороне реки. «5 июля было уже за полдень», когда Бирюков, находясь на наблюдательном пункте, «увидел колонну войск противника, двигавшуюся от Лепеля на Уллу с развернутыми знаменами и с оркестром». Видимо, гитлеровцы посчитали, что дело сделано, и дальше советских войск не будет.

Когда колонна приблизилась «к рубежу, находившемуся на удалении 5-6 км западнее Уллы», была дана команда открыть огонь. «В какое-то мгновение масса снарядов трех артдивизионов обрушилась на врага…»

Всё совпадает. Остается только неясным, кто были упомянутые артиллеристы «трех дивизионов». К сожалению, Бирюков их не называет. А ссылается абзацем выше на поразительную неосведомленность: «В эти же дни в состав нашей дивизии влился один артиллерийский полк. Мы с начальником артиллерии дивизии полковником И. М. Власовым случайно встретили его на марше. Командир полка доложил, что ищет 50-ю или 52-ю стрелковую дивизию, но нигде не может ее найти. Я предложил ему действовать временно с нашей дивизией, и он согласился. Это было весьма кстати, поскольку наш 446-й гаубичный полк еще не прибыл…»

Здесь надо отметить, что генерал «темнит», так как 52-я дивизия вообще находилась в это время под Мурманском, и исключается определенно. А вот 50-я, да, отступала от границы, но в другом направлении – через Борисов.

Артиллерийский полк – это настолько крупное подразделение, что вряд ли он мог «случайно встретиться на марше». А вот дивизион Булавина с восемнадцатью пушками калибра 45 можно было поставить «под ружье», так как группа Терпиловского, выйдя из отведенного района, влилась в заслон, выставленный за Двиной. На принадлежность 103-го «к полку» указывает цифра три. Как известно, в булавинском дивизионе были три артиллерийских батареи.

Интересную версию высказал военный историк Андрей Герасимович: «Что касается артиллерийского полка, встреченного генералом Бирюковым, то это мог быть 202-й лап 50-й стрелковой дивизии. Она начала отход от Плещениц - Зембина - Логойска утром 2-го июля, ориентируясь на север. Артиллеристы (во всяком случае, их основная часть) отходили через Бегомль. Я считаю, что именно 202-й лап поддерживал группу Терпиловского, а потом отошел к Улле. Но, по всей видимости, в районе Лепеля был не только этот артиллерийский полк, были и другие части».

Что ж, думаю, в скором времени расскажем и о них. Начальный период войны далеко не исследован.

А пока дадим волю воображению.

Улла горит… Местечко занято врагом, красноармейцы взрывают мост и окапываются на правом берегу. «По меньшей мере, две батареи» фиксирует немецкая разведка за рекой.

В бинокль Булавин рассматривает городок, а взор упрямо возвращается к одной и той же точке – к храму, что виднеется в центре селения. Бомба угодила в крыло улльского собора и наполовину разрушила его. После напряженных и кровопролитных суток под Лепелем пред взором Булавина возникает образ немецкого солдата – самонадеянного, в железной каске на голове и наглухо затянутом сером френче, с блестящей пряжкой на кожаном ремне. На животе у фрица крупными буквами выбито: «С нами бог!»

…Булавин раздраженно скрипит зубами. Библейская заповедь и разбомбленный храм никак не сочетаются. Вдруг взор, усиленный оптикой, выхватывает сверкнувший отблеск на колокольне, и тут же пуля щелкает о лафет, боец из орудийного расчета падает сраженный... Снайпер! «С вами Бог?» - ругается Булавин и дает координаты залпа...

«…В нас попали, – рассказывал позже в своих мемуарах заряжающий немецкого танка Отто Кариус. - Мне впервые пришлось выбираться из подбитой машины. Это произошло возле полностью сожженной деревни Улла…»


Сколько же таких битв, подобных первой, выпало на долю артиллеристов! Смоленск и Ельня, Вязьма и Можайск, Спас-Демянск… Отступали, огрызаясь и сдерживая натиск поставленной под ружье Европы, теряя сослуживцев и исправляя сталинские «ошибки». Из тех, кто принимал присягу в 39-м, выжили единицы. Еще в 43-м супруга Георгия Терентьевича, эвакуированная в Ташкент, разыскивала мужа, не имея от того вестей. Бесполезно. И поныне командир дивизиона Булавин числится среди пропавших воинов - в декабре 1941-го. Как и его начштаба, Арон Кутнерфон. Согласно семейной легенде, где-то под Москвой погиб бывший помощник командира Алексей Пархоменко.

Выбыл из строя химинструктор 103-го Алексей Бутенко. Он очутился в Барнауле (скорее всего, оказался там вместе с Лепельским  минометным училищем), и в 43-м уволен в запас по ограниченному состоянию здоровья - как инвалид II группы.

Спасся, хотя был в окружении, бывший взводный 103-го Леонид Екимов. Впоследствии командовал полковой  гаубичной артиллерией в звании гвардии майора.

Другой взводный Виктор Кононов продолжил службу в ракетных частях, командиром третьего дивизиона 95 гвардейского минометного Витебского полка. В октябре 44-го года вступил в единоборство с ракетчиками вермахта.  Из  наградного листа:  «…Противник огнем ракетных систем пытался задержать наступление 63 стрелковой дивизии, которую поддерживал дивизион Кононова… Засек батарею РС и своим огнем подавил ее». Удачно маневрируя батареей М-8, «прочесал» массив, позволив пехоте двинуться вперед.

Пройдя «все круги ада» (был трижды ранен), сохранил верность «сорокапяткам» бывший отделенный 103-го ОДПТО Иван Кущ из Ростовской области. Иван осваивал азы бомбардира в учебной батарее, которой командовал в период ее создания уроженец Витебской области Николай Голышев. Спустя три года Кущ вновь оказался на белорусской земле, форсируя речку Уша – там, где начинала бои 37-я стрелковая дивизия. Увлекая за собой батарейцев, Иван в составе 33-й армии устремился к оплоту гитлеровского рейха - Берлину…

ПРИМЕЧАНИЕ. Летом 2016 года я вместе с группой знатоков Лепельского края ехал по дороге на Уллу. Решили посетить место боя у деревни Сапеги. Остановились, чтобы спросить, как проехать. На наше счастье, прохожей оказалась бывшая жительница этого местечка - Дианна Рахиярви, урожденная Макиевская. Она родилась в Улле, но семь лет провела в Сапегах, у бабушки. Наслушалась много историй, "сотни раз деревенские жители говорили о зверствах во время войны", однако ни словом про июльские дни 41-го. Неужели история надуманная? Это еще больше подогревает интерес докопаться до истины.


На снимке: капитан Булавин (фото из интернета).
16.01/16