Матрёна

                МАТРЕНА


               
                «Блаженны нищие духом,
                ибо их есть царство небесное»


      Ходики, висящие на стене, звонко и поспешно пробили двенадцать ударов. Соседи многолюдной коммунальной квартиры успокоились, поутих шум из-за стены. Кухня опустела. Да и в многолюдной квартире поубавилось мужиков, многие на фронте.
      На кровати сидит изможденная трудом и горем тепло одетая женщина сорока пяти лет Матрена Афанасиевна. Десятиметровая комната освещена еле горящей лампочкой. Глаза тревожно напряжены в ожидании чего-то неизбежного и рокового. Муж и сын, где-то далеко на фронте. Высохшие потрескавшиеся руки медленно перебирают лоскутки в надежде найти подходящую по цвету и размеру тряпочку, чтобы пришить очередную заплатку на изрядно поношенной кофте. Возле кровати на тумбочке два свежих треугольника (письма с фронта) от сына письмо пришло чуть раньше письма мужа. Каждая строчка пронизана тоской, болью и ожиданием чего-то страшного.
      Военная цензура строго следила за перепиской, особенно за письмами с фронта, любое упоминание о военных действиях, местах расположения войсковых частей, либо того хуже о настроениях в войсках, жестко пресекалось военной цензурой, затушевавшей черной краской неугодные строки, а уж если речь шла о настроениях в войсках или о политике – это уже каралось более строгими мерами вплоть до «штрафных батальонов». В народе их называли «батальонами смерти». Редко кому удавалось с минимальными потерями (лишением руки, ноги, тяжелой контузией или изрешеченного пулями и осколками тела) для себя выйти из этого ада, в основной массе бойцов поджидала смерть.
      Бойцы в основном все знали обо все сущей цензуре и поэтому все письма носили размыто описательный характер фронтовой жизни, а точнее, послание не о чем, за исключением нескольких строк любви к ближним. И лишь не многие люди обладающие даром «скрытого письма», эзоповым языком, могли описать все лишения и ужасы войны.
      Эти же два треугольных письма от отца и сына, как и многие другие их письма, были похожи друг на друга и заканчивались затертыми фразами «… война скоро закончиться. Мы победим!» или «Победа за нами!» изредка мелькнут добрые и теплые слова «…грущу, скучаю, люблю, жди и я вернусь …»
      Фронтовая тематика кем только она не была описана – генералами-фронтовиками в своих мемуарах, военными журналистами с мест боевых действий, писателями, поэтами. В итоге за многие десятилетия после окончания войны события войны так затерли, заездили и, в конечном счете, напрочь выхолостили эту патриотическую тему, что браться за описание событий, в которых ты не принимал участия, а только знаешь понаслышке или из исторических документов, было бы, по меньшей мере, безнравственно и упоминать об этих событиях следует весьма осторожно.

      В тылу люди надеялись и верили, что беда обойдет их стороной, не накроет черным облаком, не вылетит из черной почтальонкой сумки зловещий кусочек бумажки «похоронки», очевидно, так устроен человек, одним словом – надежда.  Обычно люди не проявляют особого беспокойства, даже наоборот пребывают в состоянии безразличия, когда какие-либо военные конфликты (локальные) проходят далеко от их селений и городов, но совсем другое дело Мировая война, которая, подобно сильнейшему урагану, захлестнула всю Европу, поработив многие государства. Когда количество жертв исчисляется миллионами человек, когда в течение нескольких дней при взятии какого-нибудь Плацдарма гибнут десятки тысяч бойцов, когда мирное население выжигается со своими деревнями, жителями дотла – это уже совсем другой масштаб бедствия близкий к Всемирной катастрофе.

      На улице мороз под тридцать градусов. Случайный прохожий, хрустя по снегу валенками, спешит к теплу. На улице пустынно только патруль, пристально вглядываясь в темные переулки, ведет наблюдение за порядком и безопасностью города. Сегодня бомбежек не было. Временное затишье. Кругом непролазные сугробы. Щели окон и стекла, оклеенные плотной бумагой также как и стекла покрыты толстой коркой льда, стоящая на подоконнике банка с водой замерзла и вот-вот треснет. Обе половинки большого окна и форточка заклеены полосками бумаги крест-накрест, как мера предосторожности, на случай бомбардировки и возникающей ударной волны напрочь выбивающей стекла. Завидев с улицы огонек в окне люди из противовоздушной обороны тот час, заходят в квартиры и грозно предупреждают о необходимости соблюдения светомаскировки. Поэтому все окна, наглухо завешаны плотными тканями или попросту ворсистыми одеялами. Бросая взгляд с улицы на темные дома, создается впечатление, как будто ты попал в мертвый город и перед тобой предстаёт пугающая картина. Изредка проезжающие военные грузовики тащат за собой как пушистый хвост, клубы пара и это было то немногое, в чем теплилась жизнь. Шел 1942 год.   
      В памяти всплывает юность, которая прошла в 20 лет. Не было пышной свадьбы, не было марша Мендельсона, не было поздравлений друзей, да и друзей-то не было, не было цветов, не было праздничного стола, не было венчания, – был ЗАГс, была маленькая комната, стол накрытый клеёнкой, вино, скромная закуска, слова больше напоминающие печаль, нежели праздник «Ну вот мы и поженились». Два маленьких человека большой страны стали Мужем и Женой, родилась новая семья, которой суждено преумножать богатство страны, усиливать обороноспособность и защищать её. Взамен получать голод и холод.
      Как-то закачался, зашевелился мир, и между делом полыхнула Революция, перековеркав весь жизненный уклад страны, а заодно и людские судьбы, оставив неизгладимые кровавые следы, гниющие рубцы на её теле, голод, холод и неразлучные болезни (тиф, туберкулез, гепатит, дизентерия, сифилис), грустное приданое молодой Советской России.
      Ни как не поворачивается рука вывести на бумаге и произнести вслух в двадцатилетнем возрасте, Матрена Афанасиевна – слишком официально и по-взрослому, на самом деле все окружающие в детстве звали её Матрешкой. Старинное русское имя от него и пошло название разукрашенного яркими цветами русского сувенира Матрешки, вселявшей в людей радость и счастье. Гладко зачесанные назад волосы с пробором, чуть смещенным от середины и лицо слегка вытянутое с прямым лбом и пикантными ямочками на щеках, придавали определенный шарм, тем самым привлекая парней. Обойти её вниманием было сложно, и каждый, кто бросал хотя бы беглый взгляд в её сторону невольно становился заложником её красоты. Долго выдерживать пристальные взгляды парней ей было сложно, и у неё появлялась какая-то неуловимая улыбка русской «Джоконды», что еще больше будоражило окружающих. Становилось понятным, что при таких данных, девица «на свободе» вряд ли долго проходит. Все бы было понятным и простым делом, появилась красивая девушка на свет, на такую красоту быстренько найдется не менее красивый хлопец, но здесь вмешивается одно очень серьёзное обстоятельство – предреволюционная поголовная нищета и разруха, неоконченная война с Германией, неразбериха в Российском государстве, вот-вот поднимут топоры брат на брата, точат политические ножи «еврейский пролетариат» во главе с великим кормчим В.И. Лениным – теперь скажите можно ли подумать о счастливом будущем? Вряд ли. Вот она первая часть исторической несуразной жизни молодого поколения будущей Советской России. Впереди еще будет и продразверстка, и коллективизация, и создание колхозов, и НЭП, и ЧК, и НКВД, и Беломоро-балтийский канал, и Магадан, и Колыма и многое другое. Медленно, но верно исчезало «доброе лицо» улыбка и смех становились большой редкостью, добродушие и сердечность сменялись предательством и доносами, теплые дома сменялись на лагеря. Скажите мне, как в таких условиях мог быть человек внешне весёлым, да и чему радоваться? Суровый облик того времени – вот портрет советского человека. И. Бунин   описал в своих «Окаянных днях» революционный период, хватило бы у него сил, он бы продолжил эту грустную эпопею.
      Однако вернемся к «молодоженам», кратковременная свадебная радость быстро сменилась на сумрачные будни, тяжелая грошовая работа, постоянные поиски теплого своего «угла», о питании говорить не приходится, да и слишком громкое название «питание» - картошка, кусок хлеба и кружка горячей воды, иногда в еде случались довольно затяжные интервалы. Назвать одним словом «тяготы» того времени, означает упустить самое главное – предназначение человека на этой бренной Земле! Даже в таких суровых условиях Мать природа напоминает о себе, и опять сверкнула маленькая искорка счастья и надежды на лучшие дни, на свет появился младенец, нарекли его добрым именем, Алексей. Недолгим будет его жизненный путь, война оборвет его в двадцать с небольшим лет. Но, а пока его крошечные ручонки тянуться к матери, согревая её сердце младенческим теплом. 
      Однако уже наступает поздний час, завтра ни свет, ни заря опять на завод. Проникающий во все места маленькой комнатки холод, долго не дает согреться и заснуть, в голову лезут картинки прошлого – здесь и раннее детство, пролетевшее с большой скоростью, и голодная трудовая юность, и молодость не менее горькая, чем вся предыдущая жизнь, зрелая молодость тоже не принесла радости. Маленький лучик счастья блеснул с появлением младенца на свет, не дав вдоволь насладиться, вовлекая её в новую проблему прокормить, выходить, не потерять дитя.
      Немного согревшись и погружаясь в дрему, Матрена слышит ласковый голос где-то в вышине – убери печаль со своего лица и ты станешь успешной и счастливой, но только в другом мире …
      В жизни люди придумали для себя два важных понятия – Рай и Ад. И все почему-то хотят непременно попасть в Рай (очевидно – это прообраз Коммунизма, светлого будущего) и только единицы намерены уверенной поступью идти в Ад (и то мне, кажется, это связано с бравадой или последней стадией алкоголизма «белочка»). Так вот, завод военного времени наиболее подходит к понятию Ада. Огромные цеха, непрекращающийся шум вперемешку с грохотом ударных механизмов, щекочущий запах подгоревшего масла и падающей в него раскаленной металлической стружки, скрежет строгальных и редкое повизгивание токарных станков. Над всеми этими механизмами низко склоненные озадаченные и угрюмые лица зомбированных людей. И в этом Аду люди, преимущественно женщины, проводят по 12 – 14 часов в день, вместо положенных 8 часов! Родина требует жертв на фронте и в тылу. За опоздание на работу можно было легко пойти под суд и угодить в тюрьму. Прогул без уважительной причины – тюрьма с гарантией. Отстаивание своих прав и споры с Государством о непосильном труде, могли закончиться применением 58 статьи Уголовного Кодекса и «награждением» десятью годами лишения свободы. В дрожь бросало людей, когда настенное радио в форме черной тарелки большого диаметра прохрипит голосом Левитана: «Говорит Москва! Передаем сообщение Совинформбюро. За последние сутки наши войска …»
       Ю.Б.Левитан  – «обладал низким, торжественным, редким по тембру и выразительности голосом. Его чтение  было  составной частью советской пропаганды и оказывало  на слушателей сильное эмоциональное воздействие» Поговаривали, что Гитлер очень недолюбливал голос Левитана и тайно планировал в случае взятия Москвы, первым делом публично повесить глашатого Сталина.
      Грозная волна, катившаяся с Запада, заставляла людей напрягать последние силы, чтобы защитить свой город, столицу своей Родины. В Москву постоянно прибывали военные из разных мест СССР. Кого только не было уральцы, сибиряки, кавказцы, представители средней Азии, они, долго не задерживаясь, все отбывали на фронт. Понятие фронта, казалось каким-то бездонным и безграничным, которое могло поглотить несметное количество людей, подобно черной галактической дыре. Люди давно перестали веселиться, да и какое веселье, когда кругом бродит смерть.   
      Основная масса людей не понимала, что при отступлении потери гораздо меньшие, нежели при наступлении. В последнем случае война убирала с лица земли сотнями тысяч бойцов.

      Мужского гражданского населения в Москве оставалось все меньше и меньше, либо это были руководители предприятий, либо инвалиды, все остальные были при погонах, на службе и по какой-то причине временно задерживались в городе на несколько дней и затем снова на фронт. Тучи сгущались над Москвой – многие предприятия эвакуировали на Урал, под эту сурдинку руководители предприятий эвакуировали свои семьи. Кругом звучали патриотические лозунги «Не отдадим врагу Москву!», но у многих в душе что-то шевелилось предательское, а вдруг …?
      Матрена не задавала себе этот коварный вопрос. Муж и сын где-то далеко сражаются, значит и ей следует сражаться здесь. Появится нужда взять винтовку в руки – и возьмет. Личная смерть её как-то не пугала, она не неслась опрометью в бомбоубежище, когда звучали объявления о воздушной тревоге, а чаще, попросту, оставалась, дома притушив свет в комнате, страха не было, была какая-то пустота. И когда становилось уж совсем худо,
невмоготу, она доставала письма с фронта, и в который раз перечитывала столь дорогие строки. От них веяло чем-то родным и близким этот корявый почерк (чернильным карандашом), и эти расплывшиеся буквы, то ли от капли дождя, то ли упавшая слезинка, и эта маленькая прожжённая дырочка от папироски, вся эта энергия передавалась ей, и тихая ноющая боль начинала сверлить её сердце. Она бабьим нутром чувствовала, что они ходят каждый день рядом со смертью, не думая о ней, но в тоже время, ощущая её присутствие.
       Воскресный день отличался от рабочих дней тем, что не нужно рано вставать и спешить на работу, не нужно сгорбившись стоять у станка, не нужно трястись сорок минут в автобусе, вместо всего этого можно просто находиться в комнате и занять себя чем-то легким приятным для себя делом. Какой ни какой, а все-таки отдых. Последнее время её слух как-то обострился, словно в ожидании чего-то. Предательски хлопнула наружная дверь и одновременно с этим звуком вздрогнула Матрена, так и есть – осторожный стук в её комнату. Еще не отворив дверь в комнату, Матрена уже почувствовала не доброе. На пороге стоял почтальон, он уже много лет, и до войны тоже, приносил письма и телеграммы. Инвалид от рождения, своей высохшей дрожащей рукой протянул треугольное письмо-похоронку. Не легкая его работа во время войны разносить письма и похоронки. Почтальон еще продолжал стоять в дверях, но в глазах Матрены он приобретал какие-то размытые контуры, то соединяясь в одну фигуру, то раздвояясь. Почтальон что-то говорил, но Матрены не слышала его слов и толком не могла понять, почему он еще здесь. Остальные её действия были как в тумане. С роковой бумажкой ей хватило сил добраться до кровати, тело стало ватным и бескостным, в этот миг его можно было завязать узлом, растянуть, приплюснуть, сейчас оно представлялось абсолютно бесформенным. Она до сих пор не понимала, кто же погиб сын или муж, глаза застилала пелена. Ни стонов, ни криков она не могла выдавить из себя, в ней присутствовал клубок горя, заставлявший гулко и учащенно биться сердце, острая боль распирала грудь, голова гудела, словно церковный колокол. Наконец оцепенение стало медленно отступать и, развернув дрожащими руками бумажку, она увидела «… Ваш сын, Алексей Григорьевич Удалов погиб смертью храбрых …» и вот в этот момент безудержно полились слезы тихим потоком, как будто бы река бесшумно переливалась через свой перекат.
     Словно пытаясь смягчить, горе заговорила черная тарелка на стене:   
     – «Говорит Москва! Передаем сообщение Совинформбюро. За последние сутки наши войска понесли серьезные потери. Нами оставлены города Киев …».
Из груди невольно вырвался крик:
– А, кто мне возместит мою потерю?
Известное дело «горе одно не приходит», через пару дней в их коммунальной квартире раздались плач и стоны. В соседней комнате также пришло тяжелое известие, погиб отец семейства, оплакивали его две дочери и жена.
      Долго Матрена носила под сердцем клубок боли нет-нет да кольнет пронизывающей горячей иголкой, напомнит о потере сына. Как не горько, а пришлось писать мужу о гибели сына. Долго не было от него ответа. Видимо две разъединенные войной родные души каждый по-своему переживали потерю близкого человека. Спустя какое-то время пришла весточка от мужа, пронизанная горечью потери сына, к тому времени он уже привык к ежедневным потерям друзей по окопу и поэтому в письме больше успокаивал Матрену, убеждая её каждый раз, что скоро вернётся, и вместе они начнут новую жизнь. Но видать не их это была судьба, не суждено было сбыться их мечтам. Все-таки догнала его вражеская пуля. И полетела безжалостно по фронтовой почте очередная похоронка. На сей раз, казенная бумажка пришла, когда Матрена была на работе. Весь день с утра как-то не ладился, и настроение было паршивое, как назло все суставы с утра начали ныть, сердце стучало, усиленно напоминая о себе, и рабочий день как-то затянулся, одним словом «все одно к одному». Войдя в комнату, она сразу ощутила всеми внутренностями беду, её взгляд был прикован к роковой бумажке. Снова трясущиеся руки, снова туман в глазах, снова ватные ноги и роковые строки «… Ваш муж Григорий Евстафьевич Удалов погиб смертью храбрых …»      
– «Говорит Москва! Передаем сообщение Совинформбюро. За последние сутки наши войска перешли в наступление. Нами освобождены города Киев …» 
      Горе высохло. Упала одинокая слезинка. В очередной раз сердце сжимала чья-то костлявая рука. Тупая боль, хоть бы один светлый денёк посетил эту бренную душу.
      Не осталось ничего ценного, дорогого, отнято последнее в этой жизни –вот теперь конец. И это самое дорогое теперь навечно будет, хранится в какой-либо братской могиле или просто возвышаться маленьким холмиком под раскидистым кленом, за околицей небольшой деревеньки, нашей необъятной Родины. И пройдут годы и какая-то добрая душа, в тёплый летний день, положит цветы на братскую могилу.
      – Спите спокойно, ребята!
      Как непредсказуемо красив полёт осеннего листа и как безжизненно прекрасен его покой на земле.


7.01.12г                Апрелевка

На моём сайте, e-ivanov1942@mail.ru можно получить дополнительную информацию о других произведениях, а также места реализации вышедших из издательства "Международные отношения", новых книг.