Песнь Песни или и все-таки она существует!

21+               
                Часть1.

Каждая поздравляющая личность спешила напомнить о бабе-ягодке. Принимающая поздравления сущность пыталась оценить прелесть сиропно - ягодного состояния. А сущность  ранима и не в меру критична, мысль о прошедшей жизни перевешивала сладость накатившего так некстати возраста.

 И не сироп это вовсе, а сидр, да еще и перебродивший. И ты такой ранимый и  уставший от поиска преимуществ чудного возраста, в дополнение к дурацким ягодкам получаешь неожиданный  подарок от  родного предприятия.

«В Ваших услугах, да и вообще в услугах  всего Вашего отдела, мы не нуждаемся». И всё!

Руководство озаботилось определением времени «Ч» расставания с отделом. Цветовой спектр действительности резко снизил яркость до унылого серого. Свободен! От молодости, денег, работы!!! Оптимисты скажут: «Старая дверь закрылась, новая откроется»,  пессимисты: «Ничего хорошего не ждите»,  а реалисты…...

Пока мозги пытались осмыслить происходящее и набросать вехи нового жизненного пути, а заодно и план поиска новой работы, до рук депрессия еще не докатилась, руки решили действовать. Руки были реалистами. 

Дата последнего «прости - прощай» определялась со скрипом, отдел в небытие сложнее отправить, это не единичному специалисту сообщить о ликвидации его должности в бездушном штатном расписании родного предприятия. Дела завершить, в архив сдать, центр занятости оповестить, денег на прощание выдать, все время требовало ….

В итоге времени у нас, без пяти минут бывших сотрудников без пяти минут бывшего отдела, имелось в переизбытке. Работой никто не мучил, зарплату платили исправно. Вот ради нее родимой приходилось добросовестно и ответственно скучать на рабочем месте. Зарплате радовались, каждый раз строя догадки, а не последняя ли она? Вопрос тунеядства руководством не поднимался, нами тем более, совесть никого не мучила. И чего ради? Впереди  нас с нетерпением ожидало жалкое денежное пособие  от государства!   

Вот только  чахнуть и хиреть от достаточно высокооплачиваемой скуки не хотелось. Решили уничтожать кровно нажитое: бумаги, заметки, материал про запас и на всякий случай, одним словом, все ранее бережно и с любовью складируемое, хламируемое и нежно сберегаемое. «Плюшкиным» оказалась я, остальные с очисткой территории справились быстро, заскучали и впали в состояние близкое к коматозному. Зато у меня единственной из отдела была Работа. Решив гордо отработать свою зарплату, я отказалась от поиска шредера по многочисленным кабинетам четырехэтажного здания нашего офиса. Накопленное бумажное барахлишко подлежало собственноручному уничтожению.
 
В  офисном простонародье шредер называли бумагожевателем и складывали легенды о его коварстве. Без исключения во всех офисах ходила байка о бездушном и ловком подлеце, зажевавшем любимый галстук шефа, программиста, начальника службы безопасности и т.д., жертвы менялись в зависимости от силы народной любви. Злобное чудовище не только смело покуситься на честь и достоинство любимого галстука, но окончательно распалившись и рассвирепев,  предприняло попытку удушения носителя этого галстука. Преданный коллектив практически вырывал страдальца из флегматично жующей пасти зверя. И не только спас, но и выразил искреннее и глубокое  соболезнование утрате любимого галстука. Одним словом, коллектив был на уровне: проявил быстроту реакции, мужество и  редкостную по нынешним бездушным временам душевность.

 Рвать документы руками не самое приятное занятие: сушится кожа, натираются мозоли, болят предплечья. Но для мозгов сие занятие – сущий рай. Нирвана отсутствия мыслей накатывала теплой умиротворяющей волной. Голова становилась похожей на сосуд с желе, потрясешь, и желе, вяло всколыхнувшись, опять непроницаемой шапкой покрывало сознание. Красота. Полному погружению в нирвану препятствовала сухость кожи рук и  трудовые мозоли.  Существовал  еще  один занозистый минус: через какое-то время, для каждого индивидуума индивидуальное, зависящее от  темперамента и величины шила в основной точке опоры сидячего положения, накатывала скука. Скука вещь коварная, с ней  лучше не шутить, можно нарваться или на депрессию или на приключение. И все это небезопасно. Не без усилия стряхнув с мозгов желе, я  подумала и выбрала приключение. 

Справедливости ради, решив освободить технический персонал от последствий моего гипертрофированного накопительства, взяла честно отработанные два мешка с останками документов, прихватила фотоаппарат и гордо потащила проделанную работу к мусорным бакам, стоящим на задворках  территории нашего офиса.

На фотоаппарат возлагались надежды по спасению себя самой от лавинообразных мыслей о смысле, способе и качестве моего бытия в состоянии полной свободы «от». По терминологии  многоуважаемого мной г-на Николая Бердяева имела место быть отрицательная свобода. А хотелось свободы «для», позитивной и положительной, я все ж таки  воспитывалась на моральных принципах несения пользы обществу и служения людям, ну хотя бы в лице себя любимой.

А еще на фотоаппарат возлагались большие надежды по оптимизации состояния моей души и психики. Идея заняться фотографией спустилась озарением на фоне беспорядочных и испуганных мыслей. Фотография пустила крепкие корни в моей настрадавшейся от вынужденного тунеядства (уничтожение бумаг не в счет) душе. Я самозабвенно и безудержно начала фотографировать все, что видела: почки, цветочки, букашек, птичек. Мир рванул навстречу объектива, несказанно удивил многообразием интересного, веселого и грустного, трогательного и неизбежного. Совершенно неожиданно для себя  открыла времена года. Я, конечно, знала об их существовании, даже совершала необходимые при смене сезона действия: перестирывала зимние вещи весной, вытаскивала на свет божий шлепки и майки летом, но в этом году я весну Увидела. Каждый день проживался параллельно с ней, совместно с почками, листиками, цветочками. Я одновременно с весной почковалась, выпускала первые листики, цвела, увядала и плодоносила. Ни одно мгновение весны и приближающегося лета не прошло мимо, мы с природой прожили все на едином дыхании.

Делая попытки честно отработать свой кусок хлеба, больше по инерционному движению совести, чем необходимости, о душе я не забывала. Стараясь не наглеть, а главное, не нарушать Трудовой кодекс, я исчезала с фотоаппаратом на природу. Природа для меня сконцентрировалась во дворах жилых домов, окружающих наш офис.  Там я с азартом охотника выискивала добычу. Сначала все было вновь. Одной из первых вошла в историю моего фототворчества лужа с плавающим прошлогодним листом тополя, далее фотографировалось все, что росло,  цвело, летало, плавало, прыгало и ползало. С объектами становилось все сложнее, заползла грустная мысль о пересыхании живительного  источника вдохновения в исследуемом оазисе природы.

А душа требовала свежих ощущений и жаждала фотосенсации.

За сенсацией я и отправилась.

За огороженной стеной офиса между бетонных плит по руслу канала «что-то» протекало, по наглости расположения этого «чего-то» практически в центре города, язык не поворачивался назвать данный источник канализацией.  Но если  же за критерий брался запах, то именно канализацией это «что-то» и являлось, так сказать в «чистом виде».

Много позже мне пояснили: данное сооружение  есть ливневка, а у  истоков, протекающих по ней ливневых сточных вод, находился родник на холмах города. Однако извилистый путь по городу принципиально изменил содержимое и придал специфическое амбре чистому природному явлению.   

Меня как магнитом тянуло к этому месту, назовем его результатом совместного творения природы и рук человеческих, а если коротко, то объектом или ливневкой. Мужественно терпя ароматы испарений, в качестве компенсаций я получала  фотографии экзотических пучков, жучков, стрекоз и прочей мелкой живности. Живность выбрала объект местом своего обитания, запах, в отличие от меня, обитателей устраивал. А еще дно канала покрывала чудная грязно-зеленая жижа. Жижа также периодически радовала меня своими жильцами. Там я  встретила его,  Лягуха.

                Часть 2.

Интересующий меня объект в этот день был шумным. Это мигом заинтриговало: зловонным он был всегда, а вот шумным - нет. Как правило, звуки  все-таки издавались, но не  самим объектом, а  его окружением: то пролетающая птичка прочирикает, как, на мой взгляд, так просто чихнет от удушающего аромата; то кот дворовый, противно подвывая, призовет подругу к исполнению супружеского долга. Сам же объект еле слышно журчал протекающей по нему водой, был чахоточно вялым и  грустно неинтересным.
 
В тот день от объекта исходила не какая-то пошленькая какофония, а вакханалия звуков. Тот, кто хоть раз в жизни  слышал подобные звуки, уже ни с чем их не спутает, так поют лягушки. Именно поют!!! И никак  нельзя мне опошлить и приземлить услышанный мной музыкальный шедевр примитивным словом «квакают».

Песня исполнялась большим Мастером и великим Певцом. В песни слилось все: нежность и неистовый разгул страсти, радость встречи и восторг бытия. Пелась Песня Песни Лягуха. Единичные звуки плавно переходили в длинные рулады. Если бывают простуженные цикады, то, на мой взгляд, они должны были бы издавать подобные звуки.  Рулады то набирали обертоны, то затихали, сменяясь спокойным и ритмичным покашливанием,  перетекающим в нарастающее уханье, потом концерт оживлял скрип и скрежет, уступая место бульканью астматического дыхания, под конец песни над объектом вновь разливалась рулада простуженной цикады. Песня была страстной, длинной и бесконечно повторяющейся. Ассоциации с заевшей пластинкой считаю неуместными.

Бесконечная неземная песня одного Певца.         

Певца я увидела не сразу. Солнце светило в глаза, тонкий слой воды над илистым дном объекта отбрасывал на стекла солнцезащитных очков россыпи маленьких солнц. Пессимистичный серо-бурый ил не давал возможности рассмотреть исполнителя. Сняв очки и подойдя к самому краю бетонной плиты, я силилась  что-то рассмотреть.  Подходя все ближе к краю и наклоняясь все ниже, подумалось: «Имею все шансы поменять цвет унылой черно-белой офисной униформы на любимые цвета моего музыкального кумира». А костюмчик певец подобрал под цвет филармонии, такой же серо-буро-зеленый. Шанс свалиться в объект возрастал параллельно с  желанием разглядеть Лягуха.
 
Даже мое бурное воображение отказывалось представить лица моих коллег, явись я  им на глаза после ныряния в ливневку. Когда сия мысль пришла мне в голову, к песни лягушки добавился мой смех, надеюсь, это не испортило исполнение, в любом случае певец не смутился и не сбился с взятой ноты.

Но мое легкомысленное хихиканье смутило приличного вида дядечку, проходившего мимо. На протяжении всего пути вдоль объекта дядечка оглядывался на меня, пару раз останавливался, снимал шляпу и протирал лысину, нервно запихивал платок в карман, снова доставал и протирал им лицо, снова запихивал и вновь долго шарил по карману, вытаскивал телефон, снова запихивал в карман. В какой-то момент я заволновалась за телефон: не начал бы им протирать лысину. Обошлось.

Туловище нервного дядечки  периодически делало движение в противоположную ногам сторону. Казалось, он хочет вернуться и что-то у меня спросить. Возвращаться не надумал, подойдя к краю ливневки, силился  рассмотреть объект моего интереса. Его качнуло. «Ну вот, его еще не хватало вытаскивать из помойки, приношу извинения за описку, из ливневки»,– подумалось мне. Подоспела другая мысль, а не о себе ли пора побеспокоиться, вдруг дядечка старой сердобольной закалки и подумывает вызвать мне скорую помощь. Так как выглядела я физически здоровой, то в данном случае  речь могла идти только о скорой психиатрической помощи. Но дядечка, пересилив любопытство и свои сомнения на мой счет, напоследок странно глянув на меня, окончательно удалился из поля зрения.  И вовремя.

События на илистом дне объекта  развивались стремительно. Мой музыкальный кумир изящно подпрыгнул и переместился к центру. Я четко зафиксировала его месторасположение и в дальнейшем уже не выпускала из виду. Мои глаза, голова и тело следовали за его траекторией перемещения, стараясь не только не  потерять  в мутной тине, но  и запечатлеть на фотоаппарат все увиденное для истории и благодарных потомков.

У Лягуха имелась дама сердца. И если парень в одежде цвет предпочитал ярко зеленый на фоне светло-серо-бурого, то девушка одевалась скромней и неприметней, сохраняя общую для альма-матер серо-буро-зеленую тональность.   

Я с удивлением и грустью осознала: песню Лягух пел не для моей услады и поднятия моего жизненного тонуса, песня пелась даме сердца. К моменту обнаружения певца, конфетно-букетный период ухаживания уже закончился, девушка ответила певцу взаимностью. 

Страсть клокотала интенсивностью и изобретательностью выражения чувств, нежностью отношения к избраннице проливалась Любовь. Взаимоотношения влюбленной пары переполнялись гармонией чувств и действий.

Влюбленные демонстрировала чудеса синхронного плавания, прыжка и перемещения по акватории объекта. Слившись в единое целое, в синхронном порыве оттолкнувшись от воды, они перемахнули в другую точку объекта, мгновение и летящий прыжок повторился. В безумии страсти, не зная усталости, танцоры покрыли своим темпераментным танцем каждый сантиметр ливневки. Фонтанчики брызг фейерверками рассыпались то возле одной плиты, то возле другой. Глаза не успевали фиксировать любовников, складывалось ощущение мгновенного перемещения пары в пространстве и времени, а порой и одновременного нахождения в разных точках объекта. Ил колыхался, песня не прекращалась, фонтанчики расщепляли солнечные лучики, а любовники все прыгали. Мир притих, смотря и слушая Любовь.

Подустав, пара приземлилась возле замшелого камня. Камень был равномерно покрыт зеленым илом, переходящим в депрессивные, отвратительного вида серые комья, но влюбленных неприглядность пейзажа не волновала, а может, и устраивала, родной дом как-никак. Присмотрелась к паре, на счет отдыха  явно ошибалась. В неподвижности было движение, движение страсти, большой и неутихающей. От неожиданного прыжка еще секунду назад замерших любовников я вздрогнула и едва не свалилась в канаву. Однако, опасная у папарацци работа.

Прыжки становились более редкими и плавными. Замерли. В едином порыве столбиком встали на задние лапы. Пара стояла и смотрела в одну сторону, верно, всматривались в будущее. К гадалке не ходи, в будущем их ожидало многочисленное потомство. Лягух нежно обнимал подругу лапками, пропел пару куплетов бесконечной песни, и вдруг, издав неприлично громкий победный клич, навзничь откинулся на спину. Взметнулась волна и пробежала поперек канала, в разные стороны метнулись расправленные в коленях длиннющие задние лапы, нарушив гармонию общей цветовой гаммы, мелькнул трогательно беззащитный белоснежный живот. Живое существо торжествовало Любовь.   
 
Я любовалась Лягухом и его подругой, испытывала восторг и эмпатию их радости. А еще ко мне вихляющей походкой подошла едкая зависть, хоть белая, хоть черная, а зависть. Когда же я сама последний раз испытывала подобный накал страстей?! Не о любви речь, а уж тем паче банальном сексе, а именно Страсти, мощной, такой страшно притягательной, все и всех, кроме двоих избранных, сметающей на своем пути, лавинообразной… Что-то замшелое от давности лет начало подниматься из глубин памяти. Да уж…Я прогнала эмоции и снова уставилась в экран камеры.

Любовники, взявшись за лапки, неподвижно висели в воде. Раскачиваясь и не отрывая друг от друга влюбленного взгляда, пара закружилась в плавном танце. Да это лягушачья ламбада!!! А быть может, у лягушек есть и своя Камасутра?!

Труженики на ниве любви все же подустали, пристроились на клочке от упаковки офисной бумаги, среди битого стекла и плавающих окурков. Лягух парил в воде возле подруги, нежно положив ей на плечо лапку, в уголках улыбающегося рта раздувались синие пузыри. Много позже я узнала: это так называемые мешки – резонаторы, с их помощью в брачный период самец воспроизводит призывные для самки звуки. Но это было потом. А тогда не было самки и самца, были влюбленные. Склонившись над подругой, Лягух  пел ей свои песни.

Очень скоро все повторилось вновь: и прыжки, и неподвижный активный отдых, и качание на воде. Любовь, как и Песня, обещали приблизиться к бесконечности. С сожалением и грустью я заставила себя вернуться в реальность, пора было возвращаться в унылый офис, к работе, вернее ее отсутствию, и сонным коллегам. 

                Часть 3.

К офису я неслась на всех парах.

Со стороны вид был еще тот: торчащие в разные стороны волосы, покрасневшие на солнце нос и уши, потное лицо, нездоровый блеск глаз. Но лицо не только краснело и блестело под лучами беспощадного майского солнца, лицо подсвечивалось одухотворенной причастностью к Тайне Любви, и от лавины бередящих душу эмоций непрерывно меняло  выражение. Психушка приняла бы меня с распростертыми объятиями, в тот момент я весьма и весьма походила на ее пациентов.

В кабинет я влетела со словами: «У меня такой секс!!!»

Затуманенные ничегонеделаньем глаза коллег вмиг обрели осознанное выражение и с немым вопросом уставились на меня.

– Да не у меня!

Все грустно вздохнули, надежда на что-то интересное, не успев появиться, тут же угасла. Начали гаснуть и глаза. Мысли, недовольно ворча на возникшие помехи, пошли додремывать.

– Я такой секс сфотографировала!

Народ вновь вздрогнул от спячки.

– Собачий? – с надеждой в голосе спросил главный специалист нашего уже почти бывшего отдела.

Главный специалист был крупным, отнюдь недистрофичного вида, мужчиной моих лет. Не справедливо как-то получалось, как я, так «баба-ягодка опять», а он тогда кто? Нет для мужчин аналогичного выражения!!! На лицо дискриминация по половому признаку. «Стройный тополек опять» не подходил, пивной живот, любовно называемый коллегой комком нервов, исключал возможность такого сравнения. Непрошено пришедшее сравнение «перезрелый огурец», испугало мою нежную душу и заставило усомниться в качестве хорошего воспитания, полученного в глубоком детстве.

–Лягушки!!! Там тАААкая Страсть, тАААкая Любовь, я час смотрела….уходила, а все продолжалось!!! Вы бы видели!!!! Сейчас фотографии покажу!!!
 
Столпившись у моего компьютера, коллектив рассматривал фотографии. В основном шли комментарии мужской части коллектива, изредка вклинивались женские эмоциональные реплики. Подошла начальница, увидев тему всеобщего интереса, фыркнула, в молчании посмотрела пару фотографий  и  с удивлением сказала: «Надо же, как он ее нежно обнимает». Постепенно все стихли, последние кадры досматривали в тишине. 

Юное дарование нашего отдела что-то попыталось рассказать об отношении древних греков к лягушкам и их связи с богиней любви Афродитой. Но его никто не слушал. Разошлись по своим местам притихшие, каждый думал о чем-то своем.

– И все-таки она существует….,– задумчиво опуская рыжие усы в чашку с чаем, через час при всеобщем молчании изрек главный специалист. И замолчал…

И никто из нас не переспросил: «Кто она?». В этот момент за «перезрелый огурец» мне стало особенно стыдно. Да не в рифму это огурец!!! Может так: сорок пять, мужик сокол опять? Или  так: сорок пять, баб готов гонять опять?

«Да уж, с сочинительством пока стоит повременить, – подумалось мне, – остановимся на фотографии».

День закончился в молчании, домой народ расходился задумчивый и почему-то  грустный