Подруги

Рита докуривала свою двадцатую сигарету за день, буравя взглядом через стеклянную витрину кого-то в глубине кафе. За месяц удалось уменьшить ежедневную дозу вредной привычки с двух пачек до одной. На сегодня лимит был исчерпан. Она глубоко затягивалась, наслаждаясь вкусом и запахом, ненавидимым в обществе, и затем медленно выдыхала сизый дым, пытаясь отсрочить встречу с Ленкой. Поменяв положение тела так, чтобы клякса голубиного помёта на стекле перекрыла собой голову подруги, Рита развеселилась.  Уже десять минут она наслаждалась зрелищем того, как Ленка сначала изорвала весь запас салфеток со стола, а потом, вжавшись в кресло, принялась теребить кончик скатерти. Горьковатый привкус никотина стал кислым, Рита так увлеклась, что затянулась подплавленным фильтром.  Сплюнув, она еще раз взглянула на Ленку и брезгливо скривилась при виде мученического профиля прирожденного интроверта и мизантропа, парализованного страхом. Сколько лет они дружили? Десять? Пятнадцать? И всегда Рита не могла понять, как это Ленке удается из года в год все больше закапывать себя в могилу. Если бы Бог её саму одарил такой фигурой, такой смазливой мордашкой, таким потенциалом, она бы никогда не стала жаловаться на жизнь, она бы смогла распорядиться всем этим правильно. А эта дура сидит там и ждет, чтобы её в очередной раз пожалели. Вот сука!
- Хелло, красотка! Заждалась?
- Ой, Рит, я тут уже с ума начала сходить! Где ты была так долго?
- Да вот, на работу устраивалась. Угадай куда?
- На работу? ЗдОрово! Неужели в издательство?
- Ага! Придётся, конечно, начать с самых низов, с какого-нибудь старшего помощника младшего редактора, но ничего, я смогу удержаться и продвинуться. 
- Да, ты всегда добиваешься своего. А мне мать снова воткнула нож в спину, теперь в последний раз, но зато по самую рукоятку…
- В смысле? Опять поссорились? Из-за чего теперь? – Рита сделал вид, что ей интересно, но сама впала в ярость от того, что Ленка снова пропустила мимо ушей то, что для неё так важно и хочет говорить лишь о своём.
- Эта тварь посмела скоропостижно скончаться, да еще и в моем присутствии! – не заметив гримасы подруги, процедила Ленка.
- О, господи! Лена, соболезную... Когда это случилось? Что произошло? – Рита сама удивилась неправдоподобности сочувствующей интонации и с трудом поборола злорадство. Ленка всё равно ничего не замечала. И чего она её ждала? Могла бы с таким же успехом поговорить с заварочным чайником у себя на кухне.
- Сердце вроде…неделю назад. Я похороны не устраивала, заказала кремацию, завтра поеду за урной. Если она там думает, что я развею её останки по ветру, то ошибается. Я запру её в шкафу. А лучше поставлю на тумбу вместо телевизора и буду прожигать взглядом. А то ишь ты, сбежать решила! Ей придется за все расплатиться.
- Лен, мне кажется ты переутомилась. Давай что ли я с тобой съезжу, а потом заглянем на Каменный мост и ты выпустишь маму из урны и из своего сердца? Пора стать самостоятельной, нельзя вечно спихивать вину за свои неудачи на ту, что подарила тебе самое главное - жизнь. К тому же теперь она точно ни в чем виновата не будет.
- Она меня не жалела, и я её не стану.
- А знаешь, что? Давай я отвезу тебя домой и положу спать. А по пути заодно расскажешь, как продвигаются твои творческие дела.
Город – источник больших эмоций и хранилище нескончаемого равнодушия. Он ловит каждую вибрацию и фиксирует любое бездействие, но, когда приходит момент, дает каждому по заслугам. Сейчас те его глаза, что подсвечены люстрами из стекляшек Сваровски, не мигая следили за несущейся по улицам маленькой красной иномаркой, в ожидании новой интригующей истории из жизни людей, другие же, полные темноты сомкнутых век спящих, устало зияли, наперед зная, чем все это закончится. На всякий случай светофор на пересечении Дмитрия Ульянова и Профсоюзной поспешил переключиться на красный, ожидая услышать хотя бы завязку.
- Я всегда хотела писать: рассказы, романы, стихи…Писать, понимаешь, а не фиксировать по заказу обыденные новости и искать информ-поводы. В семнадцать, когда я только начинала, мне нужна была поддержка, некое моральное поощрение, а мама почему-то начинала меня «гнобить». Мои стихи ей казались мрачными и непонятными, рассказы наивными и обличающими мою человеческую неопытность, а книга, ты знаешь, никогда не была написана именно мамиными молитвами. «Хочешь писать?» - спрашивала она, учись на журналиста. Это вечное заблуждение о творческих профессиях, что ты можешь перевоплощаться, как тебе заблагорассудится, общаться с утра до вечера со звездами, не работать, а тусоваться, в моем же случае подразумевалась возможность выбирать любые темы и беспрепятственно излагать свою точку зрения по любому поводу. Что моя мама могла знать о журналистах? Только то, что видела по телевизору – красивый макияж, событийность существования, интересные собеседники – в общем, сиди себе болтай почем зря, или посещай необычные места, красуйся с микрофоном, а тебе за это еще и деньги будут платить…
Рита перестала слушать практически сразу. За период их дружбы с Ленкой, она слышала эту историю как минимум несколько десятков раз, а может, и сотен. Её реакции на этот рассказ из жизни обычно не требовалось, и потому даже поддакивать ради приличия она давно перестала. Нажав на педаль газа раньше времени, девушка оставила в недоумении заслушавшийся светофор, и он лишь растерянно заморгал желтым. Но город наладил сообщение между своими шпионами на электрическом уровне и потому, следующий по маршруту светофор, завидев скоро нужный автомобиль, поспешил отключить разрешающий свет.
- Черт! Невозможно двигаться! Сплошной красный! – ругнулась Рита.
- Что-что? – отвлеклась от повествования Ленка – красный свет? Да, ты права… у меня постоянный красный свет на перекрестках судьбы…
Не желая участвовать в пустой философской болтовне, Рита, плавно вернула подругу к её монологу:
- Но ты ведь могла подать документы в любой ВУЗ, на любую специальность.
- На самом деле нет. Внешняя дерзость по отношению к маме только прикрывала внутренний щемящий страх перед ней. Я никогда, наверное, не смогла бы её ослушаться. К тому же мне так не хватало её «довольности» мной, похвалы, что я подспудно пыталась её вызвать. Всё-всё я делала с оглядкой на мамину реакцию: и в институт поступила, и терпела чужой холодный город, и напыщенность студентов, и издевки преподавателей, и скитания по съемным квартирам. То, что я выдерживала с таким напряжением, принималось окружающими, как моя личная сила, а на деле же, я приносила себя в жертву несбывшимся маминым мечтам. Жаль, что ей с каждым годом нужно было все больше и больше. Она была не всепрощающим родителем, а ненасытным эмоциональным вампиром. Знаешь, на чем она настаивала, когда мне удалось устроиться на работу в Останкино? Чтобы я переспала с каким-нибудь продюсером, или известным ведущим. Вот так просто, перерезать ЕМУ дорогу в глубине кулуаров, или подсесть за столик в Макс-кафе, короче при любом стечении обстоятельств недвусмысленно задрать юбку.
- Кажется светофор сломался, никак не переключается. Ну и фиг с ним, здесь все равно нет камер – прокомментировала Рита ситуацию на дороге и тронулась. – Ну так ты хоть раз послушалась её наставлений такого рода?
- Нет. И это стало очередным пунктом в длинном списке её разочарований. В телецентре я насмотрелась на та-а-аких ухоженных «лошадок», что мои джинсы 48-го размера и вязаный балахон в затяжках и катышках не имели против их брендовых «прикидов» никаких шансов. Там все так пресыщены сексом и роскошью, что неопытность девочки-корреспондентки, еще не избавившейся от детской пухлости, никого не возбуждает. Ну, если, конечно, ты не гламурное чадо какой-нибудь супер-дивы с пятым размером силикона в груди и шоколадным оттенком Канарского загара на обнаженных ножках. Да, со временем я избавилась от злосчастного свитера «прикрывающего попу от мороза», приобрела на распродажах несколько ширпотребных, зато обтягивающих кофточек, и, даже джинсы сдулись до 44 размера. Но и тогда, большее, на что я могла рассчитывать – предложение потрахаться в каморке уборщицы в самом темном коридоре Останкино со знакомым спец-корром с соседнего канала. Это был мой максимум. Мама хотела видеть меня звездой, но почему-то не придавала значения тому факту, что в будущих звезд нужно вкладывать не комплексы путем постоянных провокаций и подзуживания, а деньги и уверенность в себе. 
Ленка видела, что Рита в очередной раз неприкрыто зевнула и упрекнула себя мысленно, что не может сойти со своей колеи, что уже много лет подряд говорит об одном и том же, будто подросток, остановившийся в развитии. На подругу она не обижалась, в конце концов, та была единственной, кто не убегал, ссылаясь на дела, от её бесконечных излияний и худо-бедно слушала. Лена замолчала и задумалась. Она так долго пыталась отделаться от мамы и зависимости к ней, что это превратилось в привычный образ жизни. Теперь нужно было по-настоящему вспомнить себя, осознать полностью свободу собственных мыслей, поступков и действий. Поступков теперь можно не совершать, ведь они всегда были показательными – для мамы. На действия же необходимо поднажать. Её действия должны заключаться только в написании текстов. Нет, одного текста. Она должна вернуться к книге, давным-давно начатой, но не продолженной, заброшенной в кулуарах головы. Пора перенести её на бумагу, иначе она так и останется писательницей, не сумевшей выдавить из себя ни строчки.
Ей говорили, писать нужно много и часто, и тогда, возможно, тебя заметят. Но до двадцати она сдавала выпускные экзамены в школе и вступительные в институт, потом стажировалась на радио и в газетах, пока не осела на телевидении, где приходилось ежедневно описывать всякую белиберду про коммунальные реформы, социальные проекты и сезонные осадки в масштабах городского округа.
До сих пор она испытывает брезгливость при воспоминании о сюжете, посвященном огромной луже на одной из улиц Москвы; при мысли о том, как глупо они с оператором выглядели, когда снимали с разных ракурсов попытки подговорённых жителей перебраться через этот «водоём» и делали горячие интервью с жалобами на муниципальщиков. Конечно, пешеходы злосчастное место могли обойти, автомобили объехать, и вообще, для исправления ситуации достаточно было бы написать жалобу в соответствующую службу, но в тот день был дефицит новостей и нужно было раздуть этот двухметровый разлив осадков до масштабов наводнения.
А сколько раз они перекрывали эфирную пустоту рассказами о детских выставках в школах искусств, утренниках в детских садах! Это ёжик из теста в исполнении талантливой первоклассницы Лёли Маркиной, это костюм питекантропа, сделанный маленьким Сашей Петровым вместе с мамой Надеждой Семеновной. Скажите, Лёля, сложно ли было слепить такой шедевр? Надежда Семёновна, откуда вы черпаете вдохновение для создания своих творений? Боже, боже, какой стыд! Какое счастье, что этот псевдо-журналистский позор больше не будет выходить под её именем, а мама не сможет вести свою статистику, от которой еще недавно то падал, то взлетал курс любви к дочери.
  Она поменяет, наконец, местами мысли о родительнице и идею, вынашиваемую в дар всему человечеству. Отправляйся никчёмная мамаша в небытие, иди-ка сюда сокровище из недр потаённых моих. Я перестану рефлексировать и сомневаться в твоей ценности, я просто опишу тебя и отдам на суд окружения. Терять нечего.
Лена очнулась, когда подруга резко затормозила у обшарпанного подъезда мокрой сталинки в Люблине.
- Ты точно в порядке? – дежурно спросила Рита.
- Да-да, спасибо.
- Когда за НЕЙ поедешь? – поинтересовалась Рита о прахе умершей, как будто забыв о предложенной ранее помощи.
- Завтра, наверное.
- А что потом?
- Потом за книгу.
- Новая задумка?
- Нет, всё та же. Как пойдёт…
- Ну, удачи тебе, сил и терпения. Звони, ладно?
- Ладно. Спасибо, Ритунь. Ты одна меня понимаешь.
- Ну что ты, перестань.
Лена словно сомнамбула выбралась из машины и поплелась к дому. Рита с яростью нажала на педаль газа и рванула с места. «Напишет она как же!» - негодовала девушка, прикуривая сигарету вопреки исчерпанному лимиту: «Только и знает, что сомневаться в себе. Столько лет одно и то же. Каждый раз ей и работа сама приплывает, и возможности находятся, а она, знай, только жалуется и жалуется. Ей бы в мою шкуру. Я-то трезво оцениваю себя, приходится вертеться, как волчок, чтоб продвинуться. А она вечную страдалицу из себя строит при таком-то потенциале. Даже про фигню какую-нибудь напишет так искусно, что волосы на голове шевелятся. Вот овца! Глаза бы мои её не видели.»
Прошёл месяц. Рита, сжав зубы, работала до изнеможения. До конца испытательного срока ещё далеко, но по крайней мере она уже изучила профессиональную терминологию и худо-бедно понимает какой процесс из какого вытекает, прежде, чем книга выйдет из-под типографского станка. Её уже зовут на перекур пара девчонок из вычитки специальной литературы, здоровается программист, а уборщица перестала «нечаянно» врезаться своей шваброй в её начищенные туфли.
Её посадили на вычитку детективов. Особенно интересные, закрученные и связные рукописи она помечает и отправляет на стол старшему редактору, который, в свою очередь, перечитывает их заново и отсеивает менее сильные работы из отобранных, направляя оставшийся минимум директору издательства для окончательного утверждения. Но Рите никогда не нравился этот жанр. Она считала, что детективы может писать каждый, зная несколько математических формул или схем. Это как составить кроссворд, только слов больше, а загадка длиннее. Разбирать этот мусор было сущим наказанием. Нет, она хотела большего. Намного большего. И чем труднее ей было в новых процессах и чужом коллективе, тем яснее она представляла себя их руководителем, чувствовала своё превосходство и прятала его до поры до времени как можно дальше.
Она каждое утро приносила тёплые круассаны с шоколадом и ненавязчиво предлагала их каждому, кто мимолётом бросал взгляд на тарелку. Она отправлялась в обед в магазин и спрашивала не нужно ли кому чего-нибудь «захватить». Она носила в сумке несколько разных пачек сигарет и каждого значимого в её закреплении на должности человека с готовностью угощала, как бы невзначай доставая нужный сорт табака и ссылаясь на то, что «друг забыл», «моих не было, продавщица посоветовала эти», «осталось тут после клуба.» Она даже широко улыбалась этой мерзкой поломойке Нуризе. Однако раболепия не было. Рита различала здоровое дружелюбие от заискивания, поэтому в нужный момент аккуратно абстрагировалась и вела себя независимо, не переходя на холодность. Это было легко, потому что на столе всегда лежал «срочный текст». Авторов, желающих прославиться, было столько, что не справлялись даже третьесортные издательства. Она же работала в крупном и серьёзном. Такую бы производительность Ленке, хе-хе. Кстати, что там интересно с этой дурой?
Ленка читала. Читала взахлёб всё то, что было упущено за годы. Классику всех стран, шедевры всех направлений. А ещё психологию, философию, этику, риторику. Она читала с утра до ночи, забыв о личной гигиене, уборке, прогулках, общении, обо всём на свете. Два предыдущих года она в тайне от матери откладывала треть зарплаты - ту часть повышения, о которой ничего не сказала почившей контролёрше её жизни. И теперь, раз в две недели заказывая на дом гречку, макароны, кур и дешёвые отечественные яблоки - «для витаминов», не тратясь на проезд, косметику и одежду, она радовалась свободе. Радовалась тому, что от матери осталась пыльная урна и комната в коммуналке, что все требования «устроиться получше» лопнули вместе с тромбом в сердце её мучительницы. До чего же странно – когда для одного всё резко заканчивается, для другого вдруг открывается целый мир. Впрочем, она наметила, что после Кьеркегора и Юнга, настанет трудная пора долгожданного писательства. Теперь, после знакомства со столькими мэтрами, её идея окрепла, подтвердилась, но кроме того, еще и разветвилась благодаря критическому отношению к чужим гипотезам. Рита не звонит уже полтора месяца. Наверное, забегалась там, бедняжка. Ничего, не буду её беспокоить, да и о своих достижениях раньше времени рассказывать не хорошо.
Окончание испытательного срока для Риты началось приятным сюрпризом. Пока она обхаживала рядовых коллег, к ней присматривался генеральный директор. С утра, когда она довольная вышла из отдела кадров с записью в трудовой книжке, означавшей официальный приём на работу, дорогу ей пересёк Артур Оганезович Азизян и, сверкнув чёрными глазами, предложил вместе пообедать. Рите на секунду стало страшно, но она справилась с внутренним дискомфортом, вспомнив о желанной цели возглавить этот доходный бизнес. Немного поломавшись для приличия, она согласилась и умело напустила на лицо стыдливую краску. С улыбкой и потупленными глазами она протянула в ответ на протянутую руку начальника белую молодую кисть, которую тот поцеловал большими красными губами. Оба понимали, что платонические чувства здесь ни причём. Такой поворот событий означал только одно – совмещение узаконенной должности с местом любовницы первого лица. Девушка хорошо осознавала, что отказ был бы большой глупостью и, скорее всего, предложением написать заявление по собственному желанию. Разве сложно этим пресыщенным шишкам из издательств принять и уволить человека в один день? Подумаешь. Да и не маленькая она в конце концов, чтоб ломаться. Пора брать быка за рога по всем фронтам, одной работой сыт не будешь. А любовник-армянин – не самое страшное в жизни. К тому же он православный - сильный аргумент, чтобы оправдаться перед родственниками в случае чего. К носу и возрасту, правда, придётся привыкать.
Ленка шаталась по квартире и подрагивала, то ли от зуда давно немытого тела, то ли от нервного напряжения. Уже несколько недель она почти не ела, а только писала, писала, писала и изредка курила у окна. В начале осени кто-то выпустил большой воздушный шар в форме Микки-Мауса и тот зацепился веревочкой за ветку дерева прямо на уровне её третьего этажа. Сейчас близился апрель, и она отметила, что диснеевский персонаж изрядно сдулся, но сохранил блестящую ярко-синюю окраску и хорошее настроение, выражавшееся высунутым розовым языком. Кому-то он был дорог, важен этот шарик, возможно, из-за чьей-то нерасторопности был устроен скандал, а сейчас, сейчас это просто целлофановая тряпочка, а его хозяева, возможно, за это время в аварию попали и умерли, а может живы и думать забыли про досадную мелкую потерю, которая когда-то чуть не разрушила семью. И всё так, всё так – бессмысленно. Ничего нет хорошего, ничего нет плохого, всё просто глупо. Люди словно чьи-то дрессированные собачки исполняют свои жизни, чтобы получить кусок хлеба, и ничегошеньки от них не зависит, ничегошеньки они не решают, они даже с воздушными шарами не в силах справиться – кто-то удержать, а кто-то убрать из поля зрения. Лена выбросила окурок, помахала Микки и подмигнула светофору.
- Что, не терпится посплетничать? А я ничего тебе не скажу. Имей терпение. Скоро вслух почитаю.
Ленке оставалось подытожить большой труд, и она с удовольствием растягивала написание последней страницы, смаковала каждое слово, пока, наконец, не вывела: «Человечество должно себя истребить.»
- Мы встречаемся уже полгода. Не думал, что такое возможно, но я, кажется, всерьёз тобой увлёкся. Давай попробуем жить вместе? – некогда неприступный и суровый Артур Оганезович сейчас казался разгоряченным мальчишкой. Поигрывая густыми бровями, он словно барабанной дробью перед ответственным моментом, очерчивал важность и торжественность происходящего. Рита, нарастившая на этих отношениях волосы, ногти, ресницы, счёт в банке и личные амбиции, стояла теперь как вкопанная и с недоумением смотрела на бархатную коробочку, выуженную Артуром из внутреннего кармана пиджака. Он что, делает ей предложение? С ума сойти! А ведь я была такой капризной стервой всё это время. Так вот он рецепт успешности светских львиц! Он ведь меня совсем не знает, я присосалась к его кошельку и возможностям, нахрапом взяла небывалое для полугодового стажа повышение, а он жениться вздумал! Ничего себе… Ну, «дарагой», в конце концов это всего лишь помолвка. Соглашусь, осчастливлю тебя, дурачка. Потом что-нибудь придумаю. Быстро же ты спёкся!
Два месяца и книга написана, всего два – так скоро. Видимо, за годы Лена мысленно так обкатала и сюжет, и смысловую нить, что в процессе изложения ничего не придумывала, а будто оттиском отобразила на бумаге уже существующую картину. Прочитанные осенью книги помогли нарастить тексту мясо, историческую достоверность и правильную хронологию. А теперь, теперь… Теперь смысл жизни иссяк, теперь, когда она так чётко сформулировала свою теорию об ошибке человеческого существования, как она сама будет дальше жить? Какие мотивации будут ею двигать? Грубый стук в дверь вывел Риту из оцепенения. Это была соседка тётя Наташа – пьяная, голая и побитая. Она смотрела исподлобья, пошатывалась и молчала.
- Чего вам?
- Даайй мнеэ сыгареээтуу – с трудом и с наглостью проговорила патлатая женщина, после чего раздалось журчание, и она растерянно опустила голову вниз, глядя как её тело испражняется без её ведома.
- ААААААА!!!!!! Вы должны умереть! Умереть! – закричала Лена оттолкнув соседку-алкоголичку и захлопнув дверь в комнату, затем она услышала глухой удар, снова открыла дверь и увидела, что тётя Наташа не устояла от её руки и свалилась. Убедившись, что та издаёт звуки и шевелится, Лена снова захлопнула дверь и стала ходить по комнате. Затем она подставила стул к старой рассохшейся мебельной стенке, пошарила рукой на антресоли и достала небольшую металлическую коробку. Закурив, она поставила коробку на подоконник и стала сбрасывать в неё пепел к уже хранившемуся там.
- Ну что, дрянь, ты довольна? Я думала, что после твоей смерти я наконец буду счастлива. Но нет. Нет, я не знаю зачем мне жить. Ты с рождения делала из меня неврастеничку, растила во мне сомнение во всём, подрубала всякий прораставший смысл жизни. Мне уже тридцать, а я так и не вышла замуж, не родила ребёнка, я гналась за достижениями, твоими несостоявшимися достижениями. Ты уничтожала меня - настоящую, любящую, ранимую, добрую, радостную и лиричную. Ты хотела видеть меня послушной тебе, циничной к миру, злой и энергичной. Я думала, что победила, написав эту книгу, наслаждаясь одиночеством, но, о, ты, коварная мегера, ты берёшь своё даже сейчас. Ты оставила меня ни с чем. Не оставила от меня камня на камне. Это твой метод. Ты всегда так делала. Помнишь, когда мне было шесть лет, ты спросила, что подарить дочке твоих друзей: моих попугайчиков или моё новое «китайское платье»? Эти «китайские платья» тогда были в моде: море оборок, бантиков, вышивок, яркие принты, но мне уже тогда было плевать на внешний вид, на искусственность украшений и рюшек, мне важны были друзья, живые души, птички, которых я учила разговаривать, которым насыпала корм, наливала воду, разглядывала их каждый раз будто какое чудо; разве не чудо – жизнь и радость в таких маленьких тельцах, трепетных, беззащитных, защищенных от гибели лишь теплотой детского сердца? Я выбрала попугайчиков и отказалась от платья. И что же я обнаружила утром, когда ты вернулась из гостей? Пыльный квадрат со следами пустого проса на месте клетки… А тот первый год самостоятельной жизни, когда я приехала в большой город и завела себе котёнка, развела цветы на окнах, когда я была полна ожиданий прекрасной будущности и пыталась заразить ею тётю Наташу, чтобы она увидела смысл в любой мелочи и перестала зависеть от алкоголя? Чем закончился тот год? Ты приехала и осталась со мной, ты извела мои цветы, а котёнок чудесным образом убежал с третьего этажа, ты захламила мою жизнь шелухой от семечек, дырявыми носками и грязной посудой, не упуская возможности указать мне на все неправильные черты моего характера. «Разозлись на себя, наплюй на гордость – не велика потеря, если это даст тебе деньги, жильё и успех. По телевизору показывали девушку, которая приехала в Москву без гроша в кармане, устроилась в стриптиз-клуб и за два года купила машину, квартиру и при том, что ночами танцевала, днём ходила в институт, а когда закончила его, то у неё уже всё было: и деньги, и имущество, и богатый муж. А тебе так слабо? Похудей, разозлись на себя!» - так ты перелопачивала мой мозг, сводила меня с ума. И, знаешь, при жизни я никогда тебе этого не говорила, но я ненавижу тебя. НЕНАВИЖУ!
- Я так люблю тебя, Рита. Как тебе удалось пробить чёрствое сердце старого дельца? О, я так счастлив, что ты безотказная женщина!
- Артурчик, за такое и в нос получить можно!
- Безотказная женщина та, которая не знает отказа ни в чём. Ты тоже не будешь ни в чём нуждаться. Скажи, чего бы тебе хотелось? – Артур, довольный собственным остроумием, притянул к себе на колени деловую Риту в дорогом костюме.
- Артурчик, сколько раз тебе говорить, не делай так, когда я думаю над серьёзными вещами.
- О чём же ты думаешь, свет моих очей?
- Я думаю о том, что за последний год наше издательство не выпустило ни одного более-менее значимого бестселлера. Всё какая-то шушера. Расклонированные Маринины и Донцовы, а нам нужен Булгаков или Достоевский. Что там твои агенты по поиску авторов? Не верю, что нет ни одного гения.
- Зато прибыль есть. Прибыль в наши дни важнее. Люди хотят лёгких денег и незамутнённого сознания. Деньги, конечно, даются не всем, но лёгким чтивом народ обеспечен с лихвой. Зачем же всё усложнять? Не напрягай свою милую головку, лучше «поцелуй» меня.
Рита улыбнулась и привычными движениями начала ласкать Артурчика, думая о своём. Затем, как будто о чём-то вспомнив, она с удвоенным энтузиазмом поднажала, и вскоре вспотевший грузный любовник обессиленно откинулся в кресле. Она же, отвернувшись и вытерев салфеткой рот, сослалась на срочное дело и, показательно повиливая бедрами, вышла из кабинета директора-жениха.
Лена уже несколько месяцев маялась. До обеда валялась на засаленном диване и думала, что ей делать дальше. Деньги заканчивались, выходить на работу казалось немыслимым – снова кому-то подчиняться, совершать телодвижения и мозговые штурмы ради сомнительных, коротких и пустых по значимости проектов, изображать из себя заинтересованного человека с жизнеутверждающими взглядами, соблюдать дресс-код, этикет, субординацию. Зачем всё это придумали, зачем? Писать она также не видела смысла, поскольку описывать повседневность еще глупее, чем жить в ней. Временами она забывалась, мастурбируя и представляя себя царицей сексуальной вакханалии то в диком африканском племени, то в группировке чеченских ваххабитов, то в компании пьяных жгучих итальянцев. Фантазий с причёсанными клерками не получалось. Потом девушке становилось противно, и она на цыпочках, чтобы остаться незамеченной назойливой соседкой, шла в ванну, покрытую темным сырым налётом, где подолгу мыла руки, тщательно намыливая каждый палец. Мыть всё остальное она по-прежнему отказывалась и лишь к обычной продуктовой корзине стала дозаказывать влажные салфетки, которыми время от времени протиралась. Затем она часами пила крепкий кофе, курила и ходила мыслями по кругу – всё бесплодно, напрасно, пусто. Она недоумевала, глядя с подоконника на снующих туда-сюда горожан: что заставляет их спешить, что движет ими ежедневно, что мотивирует их на постановку задач, на решения, на то, чтобы делать укладку, гладить одежду, протирать пыль, менять машины - тратить своё время на всё это? Они же не дураки! Они же все, абсолютно все знают, что умрут, что это может случиться в любой момент, по случайности, по дикости, по стечению обстоятельств. Отчего они сразу не выпьют крысиный яд? Чего ждут? Отчего же я не выпью крысиный яд? Мне страшно. У меня есть детище, я его люблю и не могу бросить, но я боюсь показать его свету. Вдруг оно уродливо, а я не замечаю? Тогда она брала исписанные, замусоленные листы и читала вслух светофору. Это была такая символичная игра – она отмечала места хорошие, звучавшие, когда светофор горел зелёным, средние – очевидные, когда загорался желтый, и ошибочные, о которых возвещал красный. Это было сомнительное гадание, поскольку каждый раз она читала с разной скоростью и начинала чтение в разные режимы работы светофора, отчего получалось, что места, отмеченные еще вчера как удачные, сегодня были полной ересью. И тогда она раскачивалась, обняв ноги, и плакала, и жалела, что накопила столько знаний, из-за чего перестала верить в Бога. А когда не веришь в Бога, нарушается нарратив, стирается предназначение.
Рита стояла на тротуаре и смотрела вверх на Ленку, декламировавшую текст со стопки листков и патетично размахивающую руками.
- Написала всё-таки, чертовка. – хищно улыбнулась девушка и позвонила подруге.
Ленка, отвыкшая от звука телефона, от неожиданности кувыркнулась на пол, вскочила и стала шарить по комнате в поисках аппарата. Рите пришлось набирать три раза, прежде, чем она дозвонилась.
- Привет, детка! Как ты?
- Я? А… Нормально, Ритунь. Сто лет тебя не слышала. А ты как?
- Тоже хорошо. Про сто лет не преувеличивай, люди столько не живут, но год мы точно не виделись. Прости, что исчезла. Ты же помнишь, новая работа и всё такое. Вот прижилась, освоилась и сразу к тебе. А сама-то почему молчала?
- Я… Я… книгу писала.
- И как?
- Написала. Как – не знаю.
- Скромненькая ты наша, не знает она. На твоё счастье у тебя подруга – заместитель директора в ведущем издательстве.
- Заместитель?!
- Ха-ха, быстро, да?
- Я в тебе не сомневалась, Ритунь. Как же здорово, что ты позвонила!
- А я не только позвонила, я ещё и приехала. Посмотри вниз.
Ленка подскочила к окну и увидев подругу, возбужденно замахала, а потом, продолжая держать трубку у уха, стала делать знаки, чтобы Рита поднималась.
- Лен, ты совсем, смотрю, одичала. Что ты семафоришь? Мы ж на связи! Ладно, поняла, поднимаюсь.
Наступала ночь. Подруги разговаривали. Город зажигал богатые люстры и гасил бедные плафоны, ставя ранние будильники. Рита с трудом переносила запах коммуналки и запущенности, но стойко терпела ради рукописи.
- А почему от руки писала, Лен?
- Я так лучше текст чувствую, клавиатура мертва. К тому же, интернет затягивает, а я принципиально не хотела в нём растворяться. Если честно, даже не помню, где ноут теперь находится. Я только через телефон выхожу иногда, чтоб продукты заказать.
- Что ж ты довела-то себя так? Истощала, посерела! Ну-ну, теперь всё закончилось. Я уверена, что книга стоящая. Приходи давай в норму. – Рита крепко обняла Лену, не забыв при этом остановить дыхание, чтобы не чувствовать запах, исходивший от подруги. - Поздно уже, поеду я. Доверишь мне своё сокровище?
- Доверю, Ритунь, доверю. Я копии сделать не успела, но даю ведь не кому-то, тебе!
- Ну и ладушки. Жди звонка. Не знаю, когда. Сначала я прочитаю, потом директор в зависимости от наличия свободного времени. В любом случае привезу обратно. Ну пока. И, пожалуйста, хватит хандрить. Отправляйся в душ, освежись, почувствую вкус к жизни.
- Постараюсь – Лена печально улыбнулась и закрыла за подругой дверь. На душе потеплело, будто к ней снизошёл ангел.
Рита поехала в офис. Шумное и многолюдное днём, по ночам издательство было её личным укромным уголком, где она частенько собиралась с мыслями, смотрела фильмы или даже просто спала. Сейчас нетерпеливо, но брезгливо она отсканировала каждую страницу замусоленного Ленкиного произведения, бросила оригинал в урну и распечатала новый вариант на принтере. Расположившись на диване в кабинете Артурчика, Рита, наконец, принялась читать. Через несколько часов, когда оупенэйр ожил, а в дверь кабинета ввалилась Нуризе со всем своим мокро-грязным рабочим скарбом, Рита яростно вскочила и закричала: «Пошла вон!». Оставалась последняя глава, и Рита, как в своё время Ленка, теперь растягивала удовольствие. Дочитав, она уставилась перед собой, мелко дрожа. Вот оно! Вот оно, то, что перевернёт мир. Как этой никчёмной клуше удалось всё так обстряпать? Взять элементарную данность и описать, доказать её научно-популярным доступным языком на двухстах страницах, да ещё и в художественном переложении? Всё верно, да-да. Трепещи же Мишель Тома! Дважды два четыре уже никто не воспринимает, как и содержание фразы «всё тлен». А она вспорола её, развернула, напомнила, показала во всех подробностях. Да это же бомба, которая оторвёт читателям ноги, руки, головы! Все будут как те дети в датском Обенсе, зажимать рты и носы, отворачиваться от вскрытого льва, но не в силах сдвинуться с места, снова и снова будут смотреть – до тех пор, пока детство не выветрится из бедных головок окончательно! Эта книга взбудоражит нас, встряхнет, вызовет общественный резонанс, наделает шуму, завоюет Нобелевку! Эта книга - пуля Мариуса в голову популяции гомосапиенс. Господи, о, Господи, спасибо тебе за Ленку, за эту дуру стоеросовую! Умничка моя, умничка! Написала-таки…
Ленка ждала звонка несколько недель. Осоловевшие глаза, всклокоченные волосы, обгрызенные ногти, бельё, пропахшее мочой. Даже тётя Наташа, пару раз столкнувшаяся с ней в мрачном коридоре, шарахалась как от ходячего зомби, и из комнаты стала выходить, озираясь и прислушиваясь. Что там говорить, соседка даже бросила пить, испугавшись, что ею овладела белая горячка. Однако, даже в трезвом уме в очередной раз встретив Ленку, она поняла, что проблема вовсе не в ней самой. Девушка превратилась то ли в ведьму, то ли в помешанную, тётю Наташу вовсе не замечала, глядела будто сквозь, продолжая ломать голову: где же Рита, что же она думает о книге. Видимо, подруга боится её обидеть, не хочет ранить. Она больше не появится, не позвонит, не вернёт то, что взяла, чтобы не убить Ленку признанием её несостоятельности и болезни рассудка. Я не должна звонить сама, это неправильно, это опасно. Вдруг, Рита, её давняя лучшая подруга, самый близкий человек, больше не подойдёт к телефону, вдруг это будет чужая, холодная, незнакомая женщина, которая скажет, что знать её не желает. Пока я ей не звоню, надежда жива. Не надо было показывать ей рукопись. Не надо было писать её. Не надо было рождаться.
Ленка сидела на подоконнике и рассказывала светофору по памяти отрывки из своей античеловеческой утопии, когда мимо неё медленно снизу-вверх проплыл китайский фонарик желания с посланием. Табличка с надписью горела и оттого её призыв был ещё страшнее: «Ты должна умереть! Умереть!». Девушка закричала и отпрянула от окна, щипая себя за щеки. Наткнувшись на журнальный столик, она рухнула на него и вместе с обломками приземлилась на пол. Стоявшая на столешнице коробка больно ударила Ленку по виску, крышка отскочила, и испепелённая мама облепила лицо дочери, засыпалась в рот и ноздри. Ленка зарыдала и стала отплёвываться. Позвонила Рита.
- Привет, родная. Как ты? – весело прощебетала подруга, отчего у Ленки закружилась голова и сбилось дыхание – Алло? Ты здесь? – чуть обеспокоенно добавила Рита.
- Да, я… здесь… Я думала, что ты уже не позвонишь и, и…
- И?
- Да так.
- Скажи честно, ты когда в последний раз куда-либо выбиралась, а? Мне кажется у тебя сильная нехватка кислорода и общения.
- Мне никуда не хочется. – ответила Ленка, встав с пола и отряхнувшись. Она ждала, когда же собеседница затронет тему книги.
- Жаль. А то я хотела твою работу обсудить за чашечкой горячительного… - протянула Рита, - но раз ты не заинтересована…
- Я очень даже! – оживилась писательница – Приезжай ко мне, а?
- Неа. Ты же знаешь, что этой вашей коммуналки я на дух не переношу. Так что давай в нашей кофейне – «на том же месте, в тот же час». М?
- Ну хорошо, у меня явно нет выбора. Правда, я могу опоздать, мне ещё маму смывать…
- Что-что?
- Не обращай внимания, ерунда, при встрече расскажу.
- Да, я, кстати, угощаю!
- Не смею отказаться – улыбнулась Ленка на деликатное сочувствие её плачевному состоянию. Как здорово иметь подругу.
С момента прочтения рукописи прошло три месяца. Взбудораженная Рита порхала из отдела вёрстки в отдел рекламы, от дизайнеров к пиарщикам, кружила по отделу продаж и маркетинга. Всё было на мази, до выхода книги оставались считанные дни, обложка готова, заключены договора с крупнейшими сетями, продвижение идёт полным ходом, аннотации пестрят предсказаниями «великого переворота общественного сознания». Кампания сулит издательству огромные барыши, а ей – Рите, личную славу. Ах, как забавно, кто-то ставит крест на жизни, выносит приговор всему человечеству, а ей, наоборот, как никогда хочется жить и слизывать жирные сливки. Ленка так ушла в себя, что ничего не знает. Именно она – Рита будет лицом этой книги, как лучшая подруга, представитель, редактор и издатель великого автора, который, к сожалению, не справился с разразившейся славой и… Надо же срочно заказать курьера из службы доставки! Сегодня будет отправлен заключительный подарок.
Ленка сидела на полу и ела прокисший суп, зачерпывая из кастрюли прямо рукой. Больше ничего не было и больше ничего уже не нужно. В ушах звенел голос Риты: «Зайка, вещь слабовата, Артур не поддержал, зато разрешил издать малым тиражом, в подарок, так сказать, за твою со мной дружбу. Не отчаивайся. Всё еще впереди! Попробуй малые формы, вдруг выстрелит?» А это, это?!: «Я не успела прочитать, прости, сплошной цейтнот. Но Артуру можно доверять, у него колоссальный опыт. Он определил это как сомнительную документалистику с грубо вплетённой в неё гипертрофированной фантазией автора.» - это диагноз, приговор. Сегодня она приведёт его в исполнение. Не надо было подписывать тот договор, зачем Рита уговорила её? Кому нужны паршивые десять экземпляров бездарного графоманства с претензией на уникальность? Ладно, пусть сами разбираются. А я дождусь последнюю покупку из интернета, и это будут не продукты.
Когда в дверь позвонили, девушка энергично подскочила и побежала открывать. Доставщика там не оказалось. Тогда Ленка заметила на коврике коробку, настороженно наклонилась и прислушалась. Звуков не было. Она аккуратно приподняла упаковку, и та поддалась – внутри что-то лёгкое, значит не бомба. Кто-то желал её смерти, толкал её в небытие, и она была согласна исполнить эту просьбу, но по-своему. Ей не хотелось разлетаться на кусочки, чувствовать боль или ужас, она была против насилия, хоть и против жизни. Она опасливо вскрыла посылку, заглянула внутрь и увидела мышеловку с удушенной мышью, а рядом мыло и верёвку с петлёй. Записка была короткой: «Пора.» Ленка разозлилась и исступлённо зашептала: «О! Я уйду, уйду. Сегодня. Сама. Добровольно. Но вы, вы, обезумевшие лемминги, глупые несущиеся на погибель людишки, вы сдохнете вопреки, наперекор своим ожиданиям. Вы все сдохнете, сдохнете, алчные черствые полешки. Вы сгорите заживо. Все. Все, кто не успел уйти тихо и по собственной инициативе. Гори, гори ясно, чтобы не погасло, гори, гори ясно, чтобы не погасло…» - напевала она себе под нос, пока на лестнице не появился курьер, доставивший ей вечный сон. «Пора» - спать. Надо расплатиться с этим юношей. Ленка пошла за деньгами, но когда вернулась на площадку, ни коробки, ни курьера там не оказалось. Вместо этого на коврике стоял пузырёк с сильнодействующим снотворным. Девушка не удивилась. В последнее время с ней постоянно происходили какие-то странности, она привыкла. Начиная с того дня, когда она увидела фонарик желаний, ей каждый день что-то присылали, подкидывали на порог, угрожали по телефону. Хотя Ленка уже сомневалась, что она всё это не придумала сама, потому что всё, что ей преподносилось, потом куда-то исчезало. Возможно, она сама себе всё это придумывала. Самое чудовищное случилось после того, как она возвращалась со встречи с Ритой.
- Ты бы видел её лицо! Кто бы мог подумать, что взрослый человек способен на такие детские эмоции! – с увлечением рассказывала Рита Артуру. – В массовке было человек сто, они как обычные пассажиры ждали поезда в метро. Такие грамотные ребята, опытные, очень натурально распределились по залу, кто с книжкой в центре, кто с авоськой на лавочке, даже возраст разновеликий подобрали.
- Ну, конечно, они постарались за такое бабло – недовольно проворчал Артурчик.
- Не злись, малыш. Всё отобьётся. Так ты слушаешь?
- Слушаю, рассказывай.
- Ну вот. Когда она сошла с эскалатора и пошла по залу, они волной стали доставать из за спины маски зверей и кричать ей в лицо всякие гадости.
- Какие? «Ты дура», например?
- Нет. Поверь, слово «дура» для женщины давно не оскорбление и уж точно не причина накладывать на себя руки. Весь список кричалок я сама придумывала. Там такие, типа: «Ты никчёмная», или «Избавь этот мир от себя», «Ты ни на что не способна», «Мамочка зовёт тебя», ну или просто «Пора сдохнуть».
- А она что?
- Что она? У неё истерика началась, тем более, что, когда она оборачивалась, актёры уже были без масок и занимались прежними делами, кто в телефоне копался, кто плеер слушал, кто делал вид, что они только что встретились, а кто-то уже и в поезд входил. Получилось очень натуралистично. То есть будто у неё галлюцинации, голоса в голове, понимаешь?
- Жуть. Не жалко тебе её?
- Немного жаль, всё-таки столько лет дружили. Но она задолбала своим нытьем, совсем перестала куда-то ходить, чем-то нормальным интересоваться. К тому же я не поняла, ты забыл, ради чего всё? Ведь по договору, если с ней что-либо случается, все проценты с продаж и авторские права переходят к нам!
- Не забыл, конечно. Просто интересно, что ты испытываешь, проделывая такое.
- Ничего. Я свою жизнь выгрызала сама, а она, идиотка, даже собственную гениальность не осознаёт. Всё равно бы погибла. Но для дела нужно, чтоб это произошло как можно быстрее, а то плакали наши денежки.
- И когда?
- Думаю, что посылка уже у неё. Ждём, пока дойдёт до нужной кондиции. Вопрос буквально одного дня, сегодня-завтра.
- А видео?
- Я уже выкупила его у подземных ментов.
- Ну так подкладывай. – указал Артурчик на ведерко для льда, где уже догорали оба экземпляра договора на оказание услуг с агентством злых розыгрышей.
Ленка постучала в дверь Тёти Наташи, но та, похоже, или спала или отсутствовала. Тогда она заперлась в комнате, налила в стакан воды и откупорила баночку с таблетками. Когда чётко знаешь, что сейчас умрёшь, почему-то начинаешь кривить душой и цепляться за жизнь, будто не она довела тебя до забвения. Рите что ли позвонить, попрощаться? Расскажу ей сказочку про срочный отъезд за границу к объявившейся ни с того ни с сего тётушке где-нибудь в Австралии; что, скорее всего, уезжаю навсегда, поскольку не вижу дальнейшего пути в этой стране. А что, она привыкла к моему вечному недовольству, поверит. Жаль её, ведь кроме меня у неё тоже друзей нет. Она была так великодушна к моей слабости, обладая стальным характером. Вон, даже курить бросила, в боссы выбилась. Без меня совсем закостенеет. А может, я уже её потеряла, ещё тогда, год назад? Иначе, она хотя бы из дружеской солидарности прочла бы… Нет-нет, это всё этот Артур оказывает влияние, она ему верит, наивная дурочка, вот и… Ладно, всё-таки попрощаюсь.
Рита положила трубку и побелела, падая в обморок. Артурчик подскочил со стаканом воды и вылил ей на лицо. Рита открыла глаза и сказала: «Всё. Сейчас.»
- Отлично, прекрасно же! Прямо накануне презентации – вот это бомба! – воскликнул фартовый издатель, жадно потирая руки, а потом как будто вспомнив о важном, снова присел к распластанной Рите. – А с тобой-то что такое?
- Ты был прав, я ещё пожалею обо всём этом… А вдруг бы она стала вторым…
- Никем бы она больше не стала – перебил её Артурчик - Поверь, у меня на это уже не просто нюх, а стопроцентная статистика. После того, как подобные авторы по-крупному выкладываются, они морально опустошаются и никогда больше ничего путного не пишут. Одни устраиваются в газетёнки, другие в различные жюри, но ей-то это было не нужно, она с этого начинала. Кстати, как тебе удалось убедить её подписать такой чудовищный контракт?
- Просто. Она мне верила.